В моём первом общем человеко-зверином сне, помню, я видел себя на пустом берегу холодного серого моря, за моей спиной лежал город, странный сгусток людей и зданий, особая территория, хорошо знакомая мне наяву. На широкую песчаную полосу набегали волны. Из моря тяжело выползала морская змея, трудно, со свистом вдыхая и выдыхая, оставляя за собой глубокий, как ров, след. Её грузное тело оседало боками и терлось о песок с шуршащим грохотом штормовой волны, истирающей и грызущей берег.

Медленно переваливаясь, змея повернулась спиной к берегу, её хвост начал загибаться в сторону и с самого острого кончика закручиваться в спираль до тех пор, пока не показалась раскрывающаяся и сокращающаяся, будто дышащая сморщенными краями, розовая мокрая дыра внизу змеиного живота. Змея напрягалась и тужилась, вздымала голову, дико ревела и снова роняла голову в хлюпающую грязь — она рожала.

Судорога встряхнула всё змеиное тело, и змея заорала особенно громко, с надсадным подвыванием. Дыра под змеиным животом раскрылась очень широко, вывернулась наружу красными мясистыми краями и выдавила из себя громадное кожистое яйцо в коричневой слизи. Змея сразу же махнула развернувшимся хвостом и толкнула яйцо подальше от воды, а потом, даже не оглядываясь и радостно ухая, неожиданно быстро уползла и погрузилась в мутные морские волны.

Под прозрачной кожицей змеиного яйца зашевелилось черное. Острое, как акулий зуб, лезвие проткнуло пленку яйца изнутри и распороло её. Из пустой яичной оболочки вышло многорукое человекоподобное существо, покрытое железным панцирем доспехов, а в каждой руке оно нёсло орудие боя, страшное с виду и, видно, грозное в деле. Лицо вылупившегося пряталось в полосах металла, и лишь сквозь щель два неподвижных глаза мрачно жгли меня взглядом — будь я только человеком, я бы, наверное, испугался, заорал от ужаса. Глухие звуки исторглись из глубины доспехов:

— Послужи мне!

Многорукий шагнул по направлению к дымящему и гудящему городу, но я сразу же проснулся, уплыл из сонной бессмыслицы, опрометью вынырнул из человеческого бреда, порвав его щупальцами воли, смахнул его остатки пятипалым усилием.

Судя по всему, я окончательно заразился снами от человека, впрыснув в них нечто и от себя. А ведь я в океане никогда не спал весь. Несколько щупалец своими кончиками постоянно слушали океан и будили меня, если кто-то приближался. Мой мозг отдыхал по частям, какая-то долька мозга всегда бодрствовала. Но и сквозь её стражу пробилась человеческая галлюцинация.

Проснувшись в океане, я почесал о свод пещеры режущийся на макушке голобрюха гребень и сразу отправился охотиться. Хотелось есть. А ещё надо было научиться сзывать акул — ведь кто-то должен был убирать неизбежные трупы морских змеев в собственные желудки. Лучших уборщиков, чем акулы в океане не существовало. Я мысленно добрался до мозга первой попавшейся акулы — мозга простого, как пучок жил — и начал дёргать мыслещупом по одной жилке, искать нужную. Дёргал не долго, одна из первых акульих мозговых жил сразу же завибрировала командой:

— Плыви сюда! Тут — жратва!

Так я нашёл полезный участочек в мозгу акулы, зовущий к распространяющемуся в воде запаху крови жертвы, и умел с тех пор хлестать по мозгам сразу тысячи акул приказом, собирать их там, где нужно, на кормёжку, ещё до того, как до них дойдёт сам кровавый запах.

На суше я, проснувшись, умылся, оделся, позавтракал, по-человечески легко, не охотясь, не гоняясь за добычей, достав еду из холодильника, и пошёл прогуляться и навестить мой тайник. Выйдя из подъезда, я не успел сделать и десятка шагов, как меня окружили крепкие хорошо одетые молодые парни. Я спокойно им подчинился и сел в машину, дал зажать себя на заднем сиденье широким твёрдым плечам — я сразу прочёл в кирпичных лицах и головах, что за любое сомнение или неподчинение получил бы удар по черепу. Мне не хотелось ненужных травм. Так я попал в клешни службы безопасности той компании, у которой отнял деньги.