Три морских змея разом спешили убить меня. И вновь мой змей повёз меня на бой. Нападавшие ещё не проявились в дали, когда я понял, что на этот раз не я их первая цель — сначала они собирались уничтожить прирученного мной змея. И лишь потом — сожрать меня.

Змеи шли в линию, широко друг от друга, а приблизившись, попытались окружить. Одному змею с тремя никак не справиться.

— Бей среднего! — крикнул я, спрыгивая на ходу.

Мой змей рванулся вперёд один, неожиданно ловко крутнулся, вцепился сбоку в шею противника и так больше её из зубов не выпустил, несмотря ни на что. Он только жадно шевелил челюстями, углублялся, то и дело перехватываясь поудобнее, закусывая побольше шейной мясистости, и, в конце концов, он эту шею почти совсем перегрыз, осталось только несколько последних толстых мышц. А ведь враг страшно бился всем телом, стараясь высвободиться.

Я распустил пять широких щупалец, открыл полость под ними и выпустил в правого змея семь быстрых и острых псевдосуществ. Они умчались на змея расходящимся пучком торпедок, на ходу расправляя короткие стреловидные крылья и оставляя за собой пузыристые следы. Десятком секунд спустя псевдосущества впились костяными пиками острых телец в змеиные глаза, и, запульсировав, зарылись в глазные яблоки: три в один глаз, четыре — в другой.

— Глубже! Глубже! В мозг! — командовал я псевдосуществам, и они исполняли мой приказ. Как черви в плод, они вползали вглубь змеиной головы, шипами высверливая наполненные кровью тоннели разрушения, убивая змея изнутри, добираясь до мозговых центров движения. Ослепший, утробно ноющий от мучительных болей, змей всё же продолжал по инерции двигаться к месту центральной схватки, угадывая её по мощным колебаниям вод.

Сам я поплыл навстречу змею, приближающемуся слева. Он чуть не пронёсся мимо, я в последний момент успел зацепиться за него парой щупалец, заболтался на этих щупальцах мешком. У меня получилось быстро собраться, подтянуться. Я начал передвигаться по телу змея, перебрасывая щупальца, и — самое главное — раз за разом вонзаясь всеми тремя своими гребнями в змея. Змей обрастал кровоточащими воронками, вздрагивал от каждого удара моих гребней, но не останавливался. Он добрался до главной драки, укусил и повис на боку моего змея. В другой бок ткнулся ослеплённый змей.

Моего змея глодали с двух сторон, обнажая рёбра, нанося смертельные раны. А он, будто не замечая, хрустел в зубах вражьим позвоночником. Он и впрямь не чуял боли и смерти — я отключил его чувства, получавшиеся совсем лишними в таком бою.

— Сильнее! До конца! — крикнул я псевдосуществам, теряющим жизненную силу, захлёбывающимся и увязающим в мякоти змеиного мозга. Существа оживились, сжались, ощетинились, рванулись и, перед тем, как вяло уткнувшись, навсегда замереть, успели-таки что-то в змее порвать окончательно. Правый змей выпал из свалки, судорожно заизгибался, сворачивался в невиданные восьмёрки и кренделя, из змеиной пасти хлынул столб мутящейся крови.

А тут и мой, с таким трудом прирученный и захваченный, змей выпал из связи со мной, ещё дважды чавкнул челюстями и отмер. Его загрызли до смерти. Так они и поплыли в никуда, два громадных змеиных трупа, моего помощника и моего врага, держа один другого зубами за остатки горла.

Последний враг-змей, способный ещё хоть как-то сражаться, начал ходить кругами. Весь израненный мной, он истекал кровью. Ему бы сбросить меня и проглотить, но он только мотал головой, не надеясь. А я тем временем добрался до его щеки, ударил ему в пучок внешних жабр. Очень удачно и сами жабры отрубил, и перерезал жаберную артерию. Змей вовсе завертелся на одном месте в плотном облаке собственной крови. Я его бросил, отскочил в сторону, выбрался на чистую воду и поплыл к себе в долину по мысленно прочерченной в пространстве прямой. Победа осталась позади.

Путь лежал неблизкий. Я автоматично махал щупальцами, как вёслами. Иногда менял ритм движений, уступал дорогу спешащим на похороны-поминки акулам. Если попадался рыбий косяк, я машинально гипнотизировал десяток рыбёшек, пихал их в клюв и снова грёб. Ни голода, ни усталости — чувствовал глубокое, дна не видно, сожаление. Сожалел о потерянном морском змее, как если бы оторвали все лучшие щупальца без надежды вырастить заново. Какая-то пустота зияла внутри, будто какой-то важнейший и привычнейший орган напрочь удалили.

В моём человеческом боку тогда болело. И я стоял, пережидая боль, которой не было, но которая жгла.