Первая ночь в плену показалась Илайдже самой страшной ночью в его жизни. Всю ночь он шел, окруженный волками, не отступавшими от него ни на шаг. Он шел вслед за волком, идущим впереди, стараясь не упустить его из виду. Если он оступался или хоть на шаг отклонялся от заданного волками направления, негромкое рычание предупреждало его об этом. Волки, естественно, видели в темноте гораздо лучше него и он понимал, что бежать ему не удастся.

У Лимбы – два спутника, две луны – одна большая и одна маленькая. Сейчас было время первой, большой луны. Света от нее было мало и Илайджа часто спотыкался о корни деревьев, попадал в неглубокие ямы. Он не мог одновременно следить за ветвями деревьев и за его охранниками, поэтому он несколько раз больно ударился о низко растущие ветки, расцарапав лицо и в последний раз чуть не лишившись глаза.

Вожак с белой полоской шерсти что-то прорычал своим спутникам и темп движения замедлился: волки быстро приспособились к ритму хода молодого охотника. Волки ни секунду не прекращали движения и Илайджа понимал, что они хотят как можно поскорее уйти как можно дальше от места сражения. Они не петляли и не запутывали след, Илайдже показалось это странным.

Он не знал, что волки считали людей неспособными читать следы, поэтому их поведение можно было назвать неосторожным, если бы не то обстоятельство, что и вправду у людей не было опытных следопытов и охотничьих собак.

Вожак ни разу не подошел к Илайдже во время ночного перехода и это почему-то обрадовало юношу. Он не хотел признаться себе, что боится этого волка, боится даже подумать, почему волки оставили его в живых.

Это была длинная ночь, иногда Илайдже казалось, что она никогда не закончится. Если не опускать глаза, то кажется, что вокруг никого нет. Волки передвигались совершенно бесшумно, в отличие от него самого. Бессознательно Илайджа пытался дышать как можно тише и поменьше шуметь. Через некоторое время его зрение приспособилось к полумраку леса и он смог осмотреться, не рискуя тем, что незамеченная вовремя предательская ветка хлестнет его по лицу.

Деревья в этой части равнинной леса росли гуще, чем в холмистой местности. Волки шли уверенно, ведь этот лес был их домом, и Илайджа позавидовал им.

Около двух часов ночи Илайдже стало холодно, он застегнул куртку на все пуговицы и поднял воротник. Волки, идущие справа и слева, внимательно посмотрели на него, но рычать не стали. Илайджа засунул руки в карманы куртки, пытаясь согреться. Через некоторое время местность стала ровнее, деревья росли уже не так густо, и волки ускорили шаг. Илайджа был только рад этому и через полчаса ходьбы он согрелся настолько, что смог нормально соображать.

Страх понемногу уступал место любопытству. Юноша старался внимательно рассмотреть своих стражей.

Когда впервые смотришь на волка, то сразу обращаешь внимание на голову. Она кажется поначалу угловатой, в ней нет плавности линий львиной головы или удлиненного, похожего на череп собаки, волчьего черепа. Всмотревшись, ты понимаешь, что ошибся. Строение черепа почти идеально: глубоко посаженные глаза надежно прикрыты надбровными дугами, верхняя и нижняя челюсти, как капкан с мощной пружиной, выдаются далеко вперед, позволяя наносить смертельные раны, широкие черные ноздри носа, наверняка позволяют своим владельцам чуять добычу на большом расстоянии. Остроконечные подвижные уши чутко реагируют на любой подозрительный шум.

Шея мощная, видно как на ней перекатываются бугры мышц передних лап. Такую шею нелегко сломать даже ударом лома.

Тело вытянутое, на полметра поднятое над землей. Мощные мускулистые лапы идеально приспособлены как для того, чтобы бесшумно подкрадываться к ничего не подозревающей жертве, так и для бега по пересеченной местности, по снежному покрову или льду.

Но больше всего привлекают глаза. Если не видеть глаз волка, то кажется, что перед тобой просто дикий зверь. Глаза же говорят о многом: об уме, хитрости и отваге, о мудрости и опыте. Глаза у волков бывают зеленые и желтые, очень редко встречаются глаза голубого цвета. Эти глаза завораживают своим внутренним светом, сиянием золотистых искр радужной оболочки, в них можно легко прочесть, что сейчас чувствует волк. Илайджа понял это, стоя на вершине холма, рядом с телами своих убитых товарищей.

Поначалу молодой охотник увидел в глазах прыгнувшего на него волка только ненависть. Её было легко узнать – глаза яростные, бешеные. Илайджа не смог выстрелить в волка, глядя ему в глаза, в которых ненависть сменилась удивлением и интересом. Когда вожак сбил Илайджу на землю, его глаза стали совсем другими, в них было что-то, удивительно похожее на обычную человеческую жалость. К этой жалости примешивалось что-то еще, не очень хорошо похоже на расчетливость.

Когда волк разрешил охотнику встать, Илайджа заметил в глазах окруживших его врагов точно такую же ненависть, как в глазах их предводителя.

Сейчас эти глаза были спокойны, в них не было ярости, только настороженность и сосредоточенность.

Начинало светать. Вожак, идущий впереди, свернул вправо и скоро группа волков, ведущих Илайджу, вошла в неглубокий овраг с круто поднимающимися вверх глиняными склонами. Здесь было сыро, то там, то тут блестели мелкие лужицы. Через несколько минут ветви деревьев, растущих вверху на обрыве, закрыли волков и их пленника от восходящего солнца. Волки остановились, вожак наклонил голову и остальные волки разошлись в разные стороны, выбирая места посуше.

Волк с полоской белой шерсти мотнул головой, показывая в сторону единственного выхода из оврага, поперек которого уже лежало четверо волков и Илайджа согласно кивнул, поняв, что хотел сказать ему вожак. «Не сбежишь», говорили золотистые глаза и охотник был с этим согласен.

Он лег на спину на том же самом месте, где и стоял, с наслаждением разминая уставшие мускулы. Вожак приблизился к нему и лег рядом. Илайджа чувствовал его запах, уже не кажущийся ему отвратительным.

«Теперь, человек, мы можем и поговорить», – холодный, чуть ироничный и почти человеческий голос возник в голове Илайджи Аттертона.

Юноша рывком приподнялся на локтях, испуганно озираясь вокруг. Вожак смотрел на него и смешливые искорки прыгали в его глазах.

«Удивлен?» – вожак наклонил голову, напомнив Илайдже этим движением земных собак, так же внимательно прислушивающихся к хозяину.

– Но как же? – голос Илайджи прервался от изумления. – Ты знаешь наш язык?

«Я слышу, как ты думаешь», – снова чужой голос, – «Нет, я не знаю ваш язык. Просто я могу передать твоему сознанию собственные мысли, а твой мозг переводит их на язык, больше понятный для тебя».

– Вот это да! – восхищенно вскрикнул охотник, глядя на волка.

«Тебе лучше говорить потише, человек – мои братья нервничают, когда слышат человеческую речь», – волк указал глазами на подошедшего к Илайдже молодого волка, беззвучно оскалившего пасть.

Вожак негромко прорычал что-то и молодой волк послушно склонил голову и отошел в сторону.

«Говори шепотом – этого будет достаточно».

– Хорошо.

«Для начала представимся друг другу. Меня зовут Белый, я вождь племени сейров, уничтоженного твоими сородичами этой весной. Как зовут тебя?»

– Илайджа Аттертон, можно просто – Илай.

«Илай», – повторил волк.

– Зачем вы оставили меня в живых?

«Чтобы побольше узнать о твоем племени».

Илайджа молчал, глядя прямо перед собой.

«Для начала расскажи мне, зачем вы пришли на наши земли?»

– Я не хочу говорить с тобой, – яростно прошептал охотник, – я не хочу говорить с убийцей!

«Убийцей?», – в голосе послышалась ярость. «Ты называешь меня убийцей, человек?! А кто же тогда вы?»

Илайджа промолчал.

«Вы первыми принесли смерть моему народу! Вы начали убивать нас без всякого на то повода, как бешеные звери! Мы вышли к вам, не замышляя против вас никакого зла, мы пытались заговорить с вами, мы хотели приветствовать вас на нашей земле, а вы …», – волк замолчал, закрыв глаза.

– Мы не знали, что вы хотите говорить с нами. Мы думали, что вы собираетесь напасть на нас!

«Ложь», – голос был холоден, как лед. «Мы не замышляли подобного зла».

– Мне очень жаль.

«Тебе жаль, человек?! Слишком поздно для сожалений!»

– Прости.

«Я не могу простить тебя».

Илайджа отвернулся, не в силах выдержать тяжелый взгляд сейра.

«Расскажи мне, зачем вы пришли сюда».

Илайджа помолчал, собираясь с мыслями. Волк мрачно наблюдал за ним.

«Не пытайся мне лгать или умолчать о чем-нибудь – я сразу пойму, когда ты лжешь или что-то скрываешь, я пойму это по запаху».

– Запаху?

«Конечно, у всего есть свой запах – у страха, у лжи, у ненависти. Мы, сейры, разбираемся в этом лучше вас».

– Хорошо, я не буду лгать тебе, вождь. Мы жили далеко отсюда, ваш мир был для нас совершенно чужим. Однажды к одному человеку обратились существа, называвшие себя Хозяевами Стихий.

«Хозяева», – в голосе волка Илайджа ощутил горечь, – «я так и знал».

– О чем ты?

«Те, кого ты назвал Хозяевами, создали мой народ много лет назад. Они создали нас для убийства, чтобы мы, согласно их воле, убивали для них. Мы восстали против Хозяев и победили в своем стремлении обрести свободу. Сейчас уже почти никто из сейров не помнит об этом, мы забыли о Хозяевах, но теперь я вижу, что Хозяева не забыли о нас. Продолжай».

– Эти Хозяева предложили нам переселиться сюда, чтобы охранять древние Башни.

«Охранять от кого?»

– От вас. Нам сказали, что вы – ужасные звери, захватившие этот мир и охраняющие его от посягательств извне. Также нам много чего рассказали о вашей силе и хитрости, сказали, что на протяжении многих лет вы убивали любого, кто осмеливался посягнуть на ваши земли.

«Когда-то это было правдой», – в голосе чувствовалась грусть, – «но уже много поколений сейры не воевали ни с кем. Мы просто жили здесь, охотились, и думали, что этот мир всегда был нашим. Вас обманули, человек, мы не звери и мы давно уже никого не убиваем без причины».

– Мы не знали об этом. Поэтому солдаты и открыли огонь, когда увидели вас, выходящих из леса. Люди побоялись, что вы пришли убить нас.

Волк тяжело вздохнул:

«Велор был прав, как же я ошибался!»

– О чем ты?

«Неважно. Продолжай».

– А больше нечего продолжать. В первый же день вы убили одного из наших.

«Человека по имени Докс».

– Ты знаешь об этом? – вскричал юноша.

«Тише! Я же говорил тебе – не надо шуметь».

Молодой охотник с отвращением посмотрел на Белого и волк ответил ему прямым честным взглядом:

«А чего вы ждали от нас? Мне нужно было узнать о вас хоть что-нибудь и я узнал. Я схватил Докса, но ваши солдаты не дали мне достаточно времени, чтобы во всем разобраться».

– Это ты убил его?

«Да».

Илайджа вздохнул и продолжил:

– Мы узнали, что вам оказали помощь племена, живущие на севере. Мы оцепили Черную Пустошь специальной оградой.

«Металлической паутиной?»

– Да. Затем вы напали на нас, сломали ограду, убили много солдат. Ты ведь знаешь об этом, не так ли?

«Да, я знаю. Это я придумал, как напасть на ваш муравейник».

– Муравейник?

«Вы напомнили мне жестоких муравьев, вы так быстро возводили свои жилища и проявили жестокость, свойственную только насекомым, поэтому мы так и думали о вас».

– Мы называем наш «муравейник» поселением.

«Пусть так».

– После вашего прорыва многие возненавидели вас еще больше.

«Я ответил ударом на удар. Вы убили нас – мы убили вас. По-моему, это должно быть понятно».

– Потом вы напали на людей, которые работали в лесу.

«Вы убили почти всех моих братьев тогда».

– Что было дальше?

«Я попросил помощи у других племен. Мне отказали», – в голосе волка едва заметно прозвучала обида, – «поэтому я бросил клич среди сейров-одиночек и мое племя пополнилось новыми воинами».

– Мы думали, что вас осталось слишком мало, что вы прекратили ваши попытки напасть на нас и что вы затаились в лесу.

«Затаились – да, прекратили – нет. Дальше».

– Мы живем земледелием …

«Чем?»

– Земледелием. Вы отвоевываем у леса участок земли, очищаем землю от деревьев и садим на освобожденном участке растения, пригодные в пищу.

«Так вы не едите нас?!»

– Нет, – недоуменно посмотрел на волка охотник, – почему вы так подумали?

«Я видел, как вы переносите тела моих убитых сородичей в Башню и подумал, что…»

– Нет-нет, у нас и в мыслях не было такого! Мы сносили тела, чтобы наши ученые, ну, мудрые и опытные люди изучали их, чтобы понять вас.

«Много же надо ума, чтобы изучать мертвых», – фыркнул волк.

Илайджа заставил себя промолчать и думать о чем угодно, только не о плененном солдатами волке.

Белый насторожился и подозрительно посмотрел на человека:

«О чем ты задумался?»

– Ни о чем, – быстро сказал Илайджа, – просто вспомнил кое-что.

«Что именно?»

– Я вспомнил о своих родных, они наверняка решили, что меня нет в живых.

«Меня это не волнует. Продолжай».

– Мы хотели обеспечить себя пищей, чтобы пережить зиму. Мы не успевали с посевом и поэтому наши вожди решили отправить в лес охотников вот на таких травоядных животных, – Илайджа представил себе «бизонов» и Белый тут же отозвался:

«Мы называем их мойли».

– Мойли, – повторил юноша, чтобы запомнить. – Мы уже окружали стадо, когда вы напали на нас. Вот и все.

Волк внимательно посмотрел на него:

«Это далеко не всё. Я знаю, что о многом ты умолчал».

– Я сказал тебе всё, что знал.

«Не лги, я чувствую, как изменился твой запах. Ты врешь, ты знаешь об этом и боишься, что я узнаю об этом».

Илайджа молчал, до боли сжав кулаки.

«Молчание тебя не спасет».

– Что ты хочешь узнать?

«Как вы узнали о других племенах сейров? Ни один из вас не покидал поселение. Откуда вы узнали, где искать мойли? До них вам пришлось идти целый день, но вы шли так уверенно, как будто знали заранее, где и что искать».

Молчание.

«Я могу заставить тебя говорить. Я могу причинить тебе боль».

– Можешь убить меня, если хочешь, но я не стану предателем! Я могу рассказать тебе всё, если ты, в свою очередь расскажешь мне всё о себе и своем народе.

Если бы сейры могли смеяться, как их далекие предки, то Белый рассмеялся бы. Илайджа почувствовал его настроение – это был невеселый смех сквозь слезы, это веселье граничило с безумием, в это веселье яркими красными нитями была вплетена боль.

«Ты хочешь узнать о нас, человек? Хорошо. Представь себе, что ты, твоя семья, твои родичи, твой народ с самого начала времен спокойно и мирно живет на прекрасных землях, на которых есть всё – вода, пища, место для того, чтобы жить, рожать детенышей, охотиться. Вы не убиваете никого, кроме неразумных тварей, чтобы прокормить себя и свой народ. Вы никому не причиняете зла, ваше прошлое безмятежно, будущее не сулит ничего зловещего. Представь, что однажды в твой мир приходит зло. Безжалостные захватчики убивают твоих братьев, твоих детей, твою семью, твой народ. Ты видишь, как умирают те, кто дорог тебе, без кого ты не видишь смысла жить. Что ты будешь делать? Как поступишь ты в ответ на зло и бессмысленную жестокость?»

Человек молчит.

«Ты будешь убивать в ответ и не говори мне, что это не так!»

– Я не буду говорить, что это не так, просто сейчас мы опять вернулись туда, откуда начали.

«Ты же сам хотел знать о нас всё!»

– Хотел!

«Так знай! Вы – агрессоры, вы – убийцы, вы – захватчики! А мы лишь хотим восстановить справедливость».

– Так мы ни к чему не придем.

«Мне и не надо, чтобы мы к чему-то пришли в ходе нашей беседы. Мне нужно лишь получить ответы на свои вопросы».

– Постой, но ведь мы вроде бы говорили, что война между нашими народами – просто трагическая ошибка!

Белый зарычал в ярости, волки вскочили на ноги, угрожающе глядя на чужака.

«Эта, как ты говоришь, ошибка, лишила меня моего сына, дочери и внука, который должен был появиться на свет!»

– Я не хочу сказать, что наши поступки заслуживают твоего прощения, сейчас разговор идет не о тебе или мне, не о твоей или моей утрате. Сейчас мы говорим о том, что мы сможем сделать так, чтобы война между нашими народами прекратилась! Я не смогу воскресить твоих детей, а ты не сможешь вернуть жизнь моим товарищам, но мы можем сделать так, что мы перестали убивать друг друга!

Волк молчал.

– Ты же сам говорил, что разумные существа не должны убивать друг друга!

«Говорил».

– Тогда в чем дело?

Волк устало посмотрел на Илайджу:

«Дело в том, что я не могу забыть, кем я был и кем я стал. Я не могу забыть ваши убийства и мою месть. Вот и всё. Ты ответишь на мои вопросы?»

– А ты согласен помочь мне договориться с вами о мире?

Волк молчал.

– Тогда я не буду отвечать. Можешь делать со мной, что хочешь, мне всё равно, – Илайджа перевернулся на живот и подложил руки под голову.

«Нам нужно отдохнуть», – устало сказал Белый, – «тебе нужно поспать, а мне нужно подумать».

– Откуда ты знаешь, что мне нужно спать?

«Твое тело говорит об этом», – ответил волк, – «ты сам не понимаешь этого, но твое тело требует отдыха, я чувствую запах твоей усталости».

Илайджа закрыл глаза. «Неужели ты сможешь заснуть после всего, что случилось?», сказал он самому себе и, не успев даже удивиться, тут же крепко уснул…

* * *

…Этот человек удивил меня. Он молод, иногда глуп, но иногда его слова были словами умудренного опытом вождя. Он говорил правильные вещи: мы действительно могли прекратить войну. Именно мы, сейры, могли сделать первый шаг навстречу людям. Теперь, когда я окончательно убедился в том, что Велор, умудренный опытом и годами вождь самого многочисленного племени сейров севера, был прав в том, что люди напали на нас по ошибке, я растерялся.

Нелегко прийти к выводу, что моя месть становится ненужной и, более того, опасной. Опасной как для меня, так и для моего племени. Нелегко понять, что смерть моих любимых – всего лишь ошибка, трагическое совпадение, как говорил Велор, «удар молнии». «Убиты по ошибке» – какая страшная и мучительная мысль. Я гнал её изо всех сил, но она снова и снова, как упрямая оса, возникала в моей голове: «Убиты по ошибке! Убиты по ошибке!»

Я чувствовал, что теряю рассудок, призраки моих убитых детей, окровавленные, истерзанные, упрямо стояли перед моими глазами, упрекая, обвиняя, стыдя. Я беспомощно смотрел на них, усталый, опустошенный, утративший цель и смысл жизни. Я уже был готов вскочить и растерзать человека на клочки, чтобы голоса, обвиняющие меня в трусости и предательстве, успокоились, напоенные человеческой кровью. Я убил бы чужака, мои братья только приветствовали бы мой поступок, никто бы не обвинил меня в этом. Я уже почти был готов дать волю призракам своей мести, но меня остановил другой призрак.

Я увидел, как наяву, маленького сейра. Ему было всего полгода или немногим больше. Это был мой внук, у него были добрые глаза моей дочери, Чани. Он жалобно посмотрел на меня: «Дедушка, дедушка!», взмолился он. «Неужели ты снова станешь убийцей? Неужели ты снова дашь пролиться невинной крови? Неужели ты лишишь живых надежды на мирную жизнь? Ведь ты знаешь, что есть много молодых сейров, детенышей, учеников, которые не заслуживают моей участи! Ты можешь сделать так, что они смогут жить бок о бок с людьми без кровопролитной и бессмысленной резни, без ненависти и злобы. Жить, подобно добрым соседям, помогать друг другу познавать окружающий мир. Наши земли обширны, места хватит для всех – и для людей, и для нас. Помоги нам, дедушка, помоги людям понять и простить, помоги сейрам простить и обрести покой! Я умоляю тебя, оставь месть! Во имя еще не рожденных детей, во имя подрастающих сейров и растущих людей, я умоляю тебя! Сохрани свой разум чистым, не дай зверю одержать верх!»

И я внял его мольбам. Я ясно понимал, что это и был голос моего разума, моего рассудка, замутненного ненавистью к людям и желающего очиститься от скверны жестоких убийств. Пусть этот голос на миг обрел форму моего нерожденного внука, пусть! Этот призрак умолял меня простить, а что может быть правильнее милосердия и прощения? Ничего, ровным счетом ничего.

И я принял решение…

* * *

Сергей Дубинин, лежащий на госпитальной койке, устеленной белоснежными простынями, очнулся от тяжелого сна. Его глаза открылись и несколько раз моргнули. Сергей не понимал, где он. Рядом с койкой он увидел высокий штатив с пластиковой капельницей, в вену на правой руке была введена игла. Сергей чувствовал себя отдохнувшим, но все же немного слабым.

– Эй! – слабым голосом позвал он, улыбаясь, осматривая брезентовые «стены».

– А вот и наш Рип Ван Винкль проснулся! – в «палату» быстрым шагом вошла Марина Сергеева.

Она улыбалась, но всячески пыталась скрыть улыбку, нахмурив брови и поджав губы.

Она проверила уровень жидкости в плотном целлофановом пакете с физиологическим раствором и чем-то осталась довольна.

– Здравствуйте, Мариночка Петровна! – улыбнулся Дубинин, приподнимаясь в кровати.

– Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, – проворчала Сергеева, довольно бесцеремонно проверяя зрачки биолога с помощью карманного фонарика в виде ручки, трогая бледный лоб и одновременно пытаясь нащупать пульс.

Сергей стоически вытерпел эти медицинские процедуры.

– Пульс в норме, следи за рукой, – сказала Марина, водя пальцем перед носом Дубинина.

– Ох, да в порядке я, Марина, что ты в самом деле!

– Ты, Дубинин, мне не будешь рассказывать сказки, кто и что тут в порядке! – Марина воинственно сморщила нос.

– Кто это тут в порядке? – поинтересовался вошедший Владислав.

– Я! – Сергей поднял свободную от капельницы руку. – Пионер Дубинин всегда готов!

– К чему это он готов? – спросил Сергеев у жены, демонстративно не обращая внимания на Сергея. – Больной, ведите себя спокойно!

Владислав наклонился над Дубининым и подчеркнуто добрым, как у Айболита, голосом, спросил, гладя Сергея по голове:

– Ну, кто мы сегодня?

Сергей не выдержал и засмеялся старой бородатой шутке.

– Сегодня мы – Дубинин Сергей Сергеевич.

– Ну, и слава богу, – улыбнулась Марина.

– Ну, ты и учудил нам вчера, Серега, – Сергеев присел на кровать рядом с биологом, – совсем плохой был.

– Как это?

– А ты что, ничего не помнишь?

– Нет.

– Не придуривайся, Дубинин, а то касторки зальём и зеленкой нос помажем, – пригрозила Марина.

– Да серьезно, ребята, ничего я не помню. Помню, что вроде бы заболел, ну, уроки отменил – это я помню. Помню, слабость была какая-то дурацкая, шатало меня немножко, я подумал, что – грипп какой-нибудь, уже обрадовался, что местные вирусы показались или наши завезенные проклюнулись. Думал с самого себя историю болезни писать, на радость науке и вам, докторам-садистам, а больше ничего и не помню.

– У тебя сердце вчера остановилось, Сережа, – голос Владислава стал абсолютно серьезным, – тебя Майкл вчера вечером приволок. Мы тебя на стол положили, видим – пульса нет. Засандалили тебе адреналин прямо в сердце, два раза электрошоком били и моторчик твой ожил.

– Ни фига себе! – ошеломленно выдохнул Дубинин.

На его лице было написано неподдельное удивление и растерянность.

– Вот тебе и «ни фига»! – отрезала Марина. – Ты посмотри, на что ты стал похож – чисто скелет, узник Освенцима, кожа да кости.

– А чего вы это в меня вкололи? – Сергей указал на капельницу.

– Глюкоза, кое-какие витаминчики, тонизирующее, – нетерпеливо ответил Владислав, – ты от вопросов-то не увиливай, пионер Дубинин! Как получилось, что ты чуть от голода не окочурился?

– Черт! – с размаху ударил себя по щеке Сергей. – Черт, «от голода», какой же я дурак!

– Я, конечно, приветствую запоздалое раскаяние, но ты не мог бы пояснить?

– Нечего тут объяснять! – Сергей решительно сел в койке. – Как это снимается? – спросил он, хватаясь свободной рукой за иглу капельницы.

– Ты что, одурел?! – закричала Марина. – Слава, держи его!

– Сереженька, Сереженька, тебе нельзя волноваться, – Владислав бережно придержал биолога за плечи, – и вставать тебе ни в коем случае нельзя. Не волнуйся, успокойся, объясни всё толком.

– Я совершенно спокоен, Слава, – голос Дубинина подтверждал его слова, – ты хочешь объяснений? Пожалуйста: у меня волк наверху умирает. Он, скотина, почти ничего не ел уже столько времени. Вот, – удовлетворенно кивнул Сергей, – теперь я могу объяснить, почему я немножко сбросил вес.

– «Немножко», – передразнила Марина, – балда!

– Да, – согласился Сергей, – может быть, я и балда, но я – балда с сердцем, в отличие от вас, докторишек. Я не мог есть, понятно вам? Не мог я есть, когда видел, как животное мучается по моей вине. Это я его в клетку засадил, свободы лишил. Он и решил, что ему лучше сдохнуть, чем принять кусок из моих рук. Он ничего не ел, уже столько времени прошло, а он, упрямый, от еды отказывается. Его спасать надо.

– Погоди, погоди, – остановил его врач, – ты о волке, которого подстрелили в лесу и в Башню спрятали?

– Ну да.

– В твоей лаборатории?

– Да, – Сергей от нетерпения прямо-таки приплясывал на койке, – вытаскивайте ваши иголки и помогите мне встать!

– Тебе нельзя двигаться, – раздельно и чётко выговаривая каждое слово, как будто при разговоре с умственно отсталым, сказал Сергеев.

– Слава, – глаза Дубинина умоляли, просили, он чуть не плакал, – если ты меня не выпустишь – он умрет. Понимаешь, умрет! Если ты меня не выпустишь, ты мне враг на всю жизнь! Если ты меня не выпустишь, я брезент этот зубами прогрызу, я на карачках в Башню полезу, клянусь!

– Вот сумасшедший! – с легким оттенком восхищения сказала Марина.

– Ладно, ладно, – Владислав поднял руки вверх, – если ты так переживаешь за своего зверя, то мы пойдем, разберемся с ним сами. Только охрану позовем на всякий случай, а ты, упертый осел, здесь останешься.

– Слава, – Сергей умоляюще приложил свободную руку к груди, – мне надо обязательно идти! Он никого к себе не подпускает, а я уже почти с ним договорился. Он ко мне почти привык – я же с ним целыми днями просиживал, разговаривал с ним. Слава!

– Ладно, псих, поможем, – решительно сказала Марина. – Сергеев, бегом за креслом-каталкой, а то этот невменяемый окончательно свихнется и нас с ума сведет!

– Мариночка, – комически сложив губы для поцелуя, потянулся к ней Сергей, – ангел ты в белом халате, звезда моя, спасительница-хранительница…

– Замолчи, Дубинин, – рассмеялась Марина, – а то я от смеха тебе иголку могу в какое-нибудь важное место загнать!

– У меня нет больше важных мест, ой! – Марина вытащила иглу и приложила к месту укола тампон, смоченный спиртом.

– Сожми руку в локте, – посоветовала она.

Морщась, Сергей согнул онемевшую руку, помогая свободной рукой.

– Вот и карета для нашего безлошадника, – Владислав вкатил кресло в «палату».

– Что нам нужно брать с собой? – спросила Марина.

– То же, что делали мне – глюкозу, тонизирующее, короче, всё, что нужно, чтобы спасти умирающего от голода, только в двойном размере, – ответил улыбающийся Сергей, прижимая руку к груди…

* * *

…Этар умирал. Он чувствовал приближение смерти, чуял ее тошнотворный запах. Сил уже не осталось, но всё же волк не хотел умирать. У него больше не осталось желаний, ему уже не хотелось обрести свободу, не хотелось отомстить, не хотелось есть. Единственное желание, еще теплившееся в нём, было желанием жить. Просто жить, дышать, слышать, видеть.

Волк с трудом усилием воли отгонял черный туман, сгущающийся у него перед глазами, но смерть не желала отступить, чувствуя легкую поживу. Судорожно вздохнув, волк перевел дыхание и почувствовал мимолетную радость оттого, что его враг – мертв. «Я все-таки победил тебя, человек», довольно подумал волк и услышал скрип, голоса и шум приближающихся шагов.

Кто-то шел по коридору к его клетке, это был не один человек, скорее всего, два или три.

Волк с трудом приоткрыл глаза. Перед ним сидел его враг-человек, его лицо было бледным и покрытым потом, но его губы шевелились, рождая незнакомые слова, глаза были живыми и сам он был жив.

«Не повезло», равнодушно подумал волк. Этар попытался рассердиться на человека, но не смог. Вместо злобы пришло уважение – человек смог вынести так много и всё же остался в живых.

Дверца открылась. Человек сполз на землю, отстранил протянутые к нему руки сородичей и пополз в клетку – дверной проем был слишком мал для человека.

Этар ощутил прилив старой ненависти и, вместе с тем, страха. Он ненавидел человека – ведь тот наверняка пришел, чтобы отомстить, волк боялся человека, потому что знал, что могут сделать люди с помощью своего оружия.

Безуспешно пытаясь воздействовать на сознание человека, Этар терял немногие оставшиеся у него силы. Потерпев неудачу в попытках стремительной рыбкой войти в темную толщу человеческих страхов, сознание Этара всплыло на поверхность сознания человека и замерло, ослепленное буйством ярких красок.

Здесь было так прекрасно, так светло! Здесь не было тьмы – только солнце, здесь не было мертвенного холода – только ласковое тепло, вместо злобы и ненависти – добро и милосердие. «Что это он говорит мне?», удивленно спросил сам себя Этар, глядя на то, как двигаются губы человека. Не умея разбирать слова, волк с легкостью смог разобрать понятия и образы.

«Бедный, глупый волк. Чертов упрямец! Я уважаю твою волю, я восхищаюсь тобой. Я не смог бы, как ты, предпочесть плену смерть. Я зол на тебя из-за этого, но я хочу помочь тебе. Я помогу тебе, даже если ты сам этого не хочешь. Я спасу тебя, заставлю есть и пить. Я спасу тебя. Пусть потом ты снова откажешься от еды, пусть – а я снова спасу тебя. Я буду помогать тебе до тех пор, пока ты не поймешь, что мы – не враги».

Слабые человеческие руки сжали тяжелую голову Этара в своих объятьях. Незнакомые слова, произносимые ласковым голосом, навевали покой. Какие-то капли падали на его спутанную шерсть, капли, вытекающие из глаз человека, которого Этар так ненавидел.

«Я хотел убить его – а он хочет спасти меня от смерти. Я причинил ему столько боли – а он хочет мне помочь. И ведь я здесь не причём», устало думал Этар, пытаясь разобраться в своих путающихся мыслях, «у меня нет сил воздействовать на его разум. Пусть всё началось с того, что он жалел и восхищался мной, пусть он не помнит всего того ужаса, в который я его ввёл, но он действительно не желал и желает мне зла. Он не способен ненавидеть, это так же ясно, как то, что меня зовут Этар и что мне приятно, когда этот человек гладит меня по голове», думал волк.

И в его душе, отравленной ядом собственной ненависти и злобы, затеплился крохотный огонек чувства, свойственного как сейрам, так и людям, чувства благодарности…

* * *

Когда Илайджа Аттертон проснулся, то Белого не было. Остальные шесть волков спали или делали вид, что спят. Двое преградивших выход из оврага волков лежали, положив головы на вытянутые лапы, их глаза были открыты. Они наблюдали за пленником.

Илайджа потянулся, зевнул и сел, подобрав под себя ноги. Проверил содержимое карманов – их только на одной куртке было шесть, не считая потайных карманов на поясе. Охотник вытащил из кармана широкий носовой платок, никогда не использовавшийся по его прямому назначению, и разложил на нем всё, что удалось найти.

Его теперешнее имущество состояло из трех патронов для винтовки 30 калибра, простой газовой зажигалки, складного ножа, длина лезвия которого не превышала семь сантиметров, пачки овсяного печенья, полной фляги с водой, катушки с черными нитками и двумя иголками и порции соли, хранящейся в металлическом, размеров с винтовочную гильзу, футляре с плотно завинчивающейся крышкой.

Помимо воли Илайджа прикинул, что из имеющихся предметов можно использовать для нападения на волков, и с трудом сдержал смех.

Выбор был широк – он мог застрелить, как минимум, трех волков имеющимися патронами (без ружья, конечно). Мог зарезать их всех одним-единственным ножом (это притом, что длина самого короткого волчьего когтя в два раза превышала длину его ножа). Мог накормить овсяным печеньем или утопить во фляге с водой, насыпать им на хвост соли или незаметно связать их всех с помощью имеющейся в наличии катушки с нитками. А мог запросто спалить всех, просто чиркнув колесиком зажигалки.

Решив, что не стоит торопить события, Илайджа решил просто съесть немного печенья, благо, что волки не проявили к его действиям никакого интереса, разве что один или двое волков на секунду приоткрыли глаза и снова задремали.

Юноша осторожно, чтобы не щелкнуть фиксатором, открыл нож и аккуратно надрезал упаковку с печеньем.

Один из волков встал, широко зевнул, продемонстрировав охотнику внушительный набор ослепительно белых зубов и острых клыков, затем потянулся, выпуская и пряча когти.

Размер когтей напомнил Илайдже фантастический фильм, который он давным-давно смотрел на Земле, в котором динозавры сражались с людьми. У одного вида динозавров были такие же огромные смертоносные когти. Поразмыслив, охотник пришел к выводу, что придуманные людьми динозавры уступали сейрам по всем параметрам. «Во всяком случае, когти у волков будут куда как длинней, чем тех динозавров», решил Илайджа, глядя на то, как легко волчьи когти входят в землю.

Он отправил в рот печенье и начал медленно жевать, стараясь не шуметь.

Печенье было очень сухим и хрустело на зубах. Слух у волков был гораздо острее человеческого и Илайджа тут же убедился в этом.

Волки проснулись и недовольно посмотрели на пленника. Юноша сдавленно глотнул, напрасно пытаясь проглотить еще твердое печенье, застрявшее комком в его рту. Он сделал два больших глотка из фляги и ему полегчало. Волки продолжали смотреть на него.

Илайджа осторожно положил в рот следующее печенье и принялся жевать, решив не обращать внимания на волков, иначе он так и останется голодным. Волки опустили головы, явно собираясь продолжить сон, нечаянно прерванный человеком.

Охотник захрустел уверенней, мерно работая челюстями.

Самый молодой из волков решительно встал и направился к Илайдже. Охотник замер. Волк уселся в метре перед ним, с интересом глядя на жующего человека. Юноша вопросительно посмотрел на волка, тот, в свою очередь, так же вопросительно посмотрел на человека, наклонив голову набок. Илайджа проглотил печенье и достал следующее из пакета.

Волк принюхался к нему. Сообразив, что сейра интересует не его скромная личность, а его действия, Илайджа осторожно протянул печенье волку. Не проявив никакой агрессии, волк вытянул шею и его ноздри раздулись, втягивая воздух. Почти вплотную приблизившись носом к печенью в руке человека, волк тщательно принюхался, пытаясь определить съедобность странно пахнущего предмета.

Запах явно не понравился волку: он с шумом выдохнул воздух, утратив всякий интерес к происходящему, встал и вернулся на свое место.

Юноша продолжил свой завтрак (или, скорее, обед), облегченно вздохнув.

Он практически заставил себя умерить свой аппетит, ограничившись пятью печеньями. Также он решил экономить и воду. Волки в ней пока не нуждались: им вполне хватило жидкости, полученной из тел мойли.

Рассовывая свой небогатый скарб по карманам, Илайджа увидел возвращающегося Белого. Вожак подошел к группе волков, они о чем-то «поговорили» и четверо волков неспешной трусцой покинула овраг. Двое стражей, охранявших овраг, остались на своих местах.

Белый подошел и сел напротив Илайджи так же, как буквально минуту назад сидел молодой волк.

«Я подумал над тем, что мы говорили, и принял решение. Прежде чем я скажу тебе, что я решил, я хочу задать тебе вопрос: сможешь ли ты убедить свое племя прекратить войну, если я дам тебе клятву, что больше ни один сейр не тронет ни одного человека»?

– Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах. Я буду, если придется, умолять, я буду просить, я буду становиться на колени, я буду говорить с каждым, кто пожелает меня выслушать и с каждым, кто откажется меня слушать! Я клянусь тебе в этом! – голос Илайджи был тверд, а в сердце не было ни капли лжи.

Белый склонил голову:

«Пусть будет так. Я тоже буду просить мое племя прекратить войну. С моими братьями это будет проще: ведь я – вожак, но мне нужно будет отвести тебя к вождям других северных племен, чтобы они услышали твои слова. Еще я попрошу у вождей прощения за то, что призывал их к войне против вас. После того, как вожди выслушают тебя, они, скорее всего пожелают узнать пределы территорий, которыми ограничится ваше племя».

– Для этого мне нужно будет вернуться домой, чтобы поговорить с моими вождями.

«Конечно, я сам провожу тебя к Пустоши. Ты вернешься в свое племя, чтобы убедить их прекратить войну, а затем я буду ждать тебя, чтобы ты сообщил нам ваше решение».

– Всё это займет много времени. Почему ты не можешь отпустить меня сейчас, чтобы я как можно быстрее поговорил со своими? Ты не веришь в искренность моих заверений?

«Теперь я полностью верю тебе, но ты должен понять, что я хочу искупить вину перед другими сейрами. За то, что я пытался склонить племена к войне, совет вождей объявил меня изгоем. Я думаю, что им будет проще поверить в то, что я изменил свое мнение и отказался от своей мести, когда увидят и услышат тебя. Я очень прошу тебя – не отвергай мою просьбу, помоги мне примириться с собственным народом и я стану твоим вечным должником».

– Хорошо, Белый, я выполню твою просьбу, – улыбнулся Илайджа, – но этим я лишь немного попытаюсь возместить мой неоплатный долг тебе.

«О чем ты говоришь»?

– Ты спас мою жизнь вчера на холме.

Если бы волки могли улыбаться, эту гримасу, по-доброму искривляющуюся волчью пасть, можно было бы назвать улыбкой.

«Ты не стрелял и не убил никого из наших. Так что не стоит благодарить меня, это была минутная слабость, а затем – лишь корысть и любопытство. Мне так хотелось узнать о вас побольше, что я поборол искушение – и вот ты здесь, и мы говорим о мире».

– Всё же я благодарен тебе, что бы ты ни делал и не говорил.

Со слабым изумлением Илайджа увидел, как в золотистых глазах появляется смущение.

«Я тоже благодарен тебе, Илай. А теперь, надеюсь, мы прекратим наши слащавые речи и поговорим о чем-нибудь другом»?

– Хорошо, – улыбнулся охотник, – что тебя интересует?

* * *

…Вот так я покончил со своей местью. Я простил им всю ту боль, которую они причинили мне. Я надеялся на то, что мои сородичи смогут простить людям гибель наших братьев, сестер и детей. Я хотел надеяться на то, что люди, в свою очередь, простят нам убийство своих братьев. Я хотел мира больше всего, я был готов пожертвовать своей жизнью ради мира.

Взывающие к мести кровавые призраки, прикрывающиеся образами моих детей, умолкли, их личины стали таять, оплывать мерзкими безобразными каплями, как тает на весеннем солнце кусок льда. Вскоре они превратились в пар, тут же развеянный сильным порывом ветра.

И я увидел, как мои дети, мои настоящие дети, смотрят на меня и в их глазах нет ненависти, только любовь. Такими они навсегда останутся в моей памяти.

Глядя на плоское белое лицо человека по имени Илай, глядя в его глаза, я впервые за много дней, минувших после того, как люди напали на мое племя, почувствовал, что могу снова стать прежним – стать охотником, снова полной грудью вдыхать пьянящий ночной воздух, несущий запах трав. Снова стать гордым сейром, а не убийцей.

Я ведь еще совсем не стар, возможно, какая-нибудь светлоглазая ясса примет мою любовь и нерастраченную нежность. Может быть, у меня еще будут дети и я снова почувствую, какая же это радость – быть отцом. Кто знает?…

* * *

Майкл нашел Ричарда Вейно на обзорной площадке Башни за полчаса до рассвета. Он молча подошел к нему и остановился рядом.

– Был в арсенале? – тихо спросил Ричард, поднимая воротник куртки.

– Ага. Взяли двойную норму патронов и гранат.

Они немного помолчали и Майкл сказал:

– Ты в курсе, что случилось с Дубининым?

– Вроде бы заболел.

– «Вроде бы», – фыркнул Майкл, – он себя до того довел, что чуть не помер. Этот волчара пленный жрать отказывался, так Серега вместе с ним ничего не ел, за компанию, ты представляешь?

– Вот это да! И что теперь?

– Лежат под капельницами оба – и он, и волк. Причем в одном помещении, волк – за стенкой, и Сергей рядом с ним. Сергеевы обоих выхаживают, бульонами отпаивают. Комедия! Сергей волку сказал: «Надо есть» – и волк есть начал, понемногу, конечно, но хоть так, чем вообще ничего.

– Да, дела, – вздохнул Ричард.

– А что там у вас?

– Уже курсы проложили для всех трех мини-дирижаблей и для «Титана».

– А кто поведет вместо тебя?

– Дэвид Варшавский.

– Ясно. А что с бомбами?

– Швед сказал, что есть четыре большие канистры с напалмом. Их должно, по идее, хватить для бомбежки. Еще подвесят несколько бомб из пластиковой взрывчатки с взрывателями ударного типа. Они еще недельку потренируются вблизи периметра, дождутся, пока мы на месте окопаемся и всё.

– Вещи собрал?

– А что там собирать, – усмехнулся Ричард, – не на курорт ведь едем.

– А вот и вы, – на обзорную площадку вышел Адам.

Его глаза были обведены черными кругами – сказывалось напряжение последних дней. Адам спал около двух часов в сутки – больше не мог.

– Привет, старший!

– Привет, бывшие советники, – Адам попытался улыбнуться, но понял, что разучился.

– Готовы к выходу?

– Парни завтракают, у нас есть еще десять минут, – ответил Майкл.

– Будете выходить на связь каждые два часа перехода, – сказал Адам, – и сразу же по прибытию. Потом докладывайте каждый день – как идет строительство укреплений.

– Да ладно, Эйд, всё и так понятно, – проворчал Майкл.

– Сообщите, как будете готовы, и мы сразу отправим дирижабли.

– Хорошо, Адам, – тихо сказал Ричард.

Майкл промолчал. Адам стоял совсем рядом с друзьями, но ему казалось, что между ними – глубокая черная пропасть, которую ему не перепрыгнуть, не перелететь. Он столько хотел сказать им, но не находил слов – с языка слетали только сухие слова приказов. Адам снова хотел объяснить, почему он не может пойти вместе с ними – и не мог.

Майкл украдкой посмотрел на часы. Ричард молча смотрел вдаль. Адам с болью посмотрел на них.

– Будем прощаться?

– Обижаешь, Эйд, – проворчал Майкл.

Они обнялись, похлопывая друг друга по спине. Ричард подошел к ним и обнял их. Майкл снял руку с плеча Адама и они молча посмотрели друг на друга.

– Постарайтесь остаться в живых – очень вас прошу, – сдавленным голосом сказал Адам.

– Обещать не буду, но постараемся, да, Ричи?

Ричард кивнул, еще раз обнял Адама и подхватил ранец, стоявший рядом с ним.

– Я провожу вас к воротам, – сказал Адам.

Возле грузовой платформы стояли Джек Криди-младший, Роджер и Фред, и Дэвид Варшавский.

Юные «беспилотчики» с трудом сдерживали слезы. Варшавский пожал руки Майклу и Ричарду.

– Дай им там прикурить, Дэвид, – улыбнулся Майкл.

– Сделаем.

Ричард взъерошил волосы Джека:

– Только не реветь.

– Да я и не реву, – всхлипнул Джек.

– Вот и ладно. Мистеры Томпсоны, – улыбнулся Ричард, пожимая руки Фреду и Роджеру.

Старшему Фреду удалось сдержаться, говорить он не мог – горло перехватило в самый неподходящий момент, по щекам младшего Роджера текли слезы, он вытирал их ладонями, но они тут же появлялись снова.

– Долгие проводы – лишние слезы, – добродушно проворчал Майкл, похлопывая братьев по плечам.

Дэвид ласково, но настойчиво отстранил «беспилотчиков» от Майкла и Ричарда и тихо сказал:

– Удачи.

– Спасибо, Дэвид.

Спускаясь на первый уровень Башни на грузовой платформе, Майкл прошептал на ухо Ричарду:

– Надо было бы нам еще до света сваливать – только расстройство одно.

– Они бы всё равно нас провожать вышли, Майк. Мне показалось, что вообще никто из них спать не ложился.

– Да, жалко мальцов – у них глаза на мокром месте.

Внизу стола толпа – научный и технический отдел практически в полном составе – Мазаев, Верховин, Росселини, все свободные от дежурств техники, электрики. Стояли Марина и Слава Сергеевы, Ким и Джоана Ли рядом с ними, чуть позади, ссутулившись, стоял усталый Чень Ли, сдерживавшийся лишь усилием воли, чтобы не броситься на шею Майклу, так много сделавшему для него.

Люди окружили Майкла и Ричарда, все заговорили разом, как будто боялись, что именно их прощальные слова не будут услышаны.

Надо ли говорить, что Майкл и Ричард не были привычны к такому вниманию, они, растерянно улыбаясь, смотрели на лица обнимающих их людей и не знали, что им говорить и как себя вести. Они отнюдь не были сентиментальными людьми, всю свою жизнь они чувствовали себя одиночками, не склонными к бурному проявлению собственных чувств и эмоций, но теперь им было не по себе. Впервые за всю свою жизнь Майкл не знал, что говорить. Он мог только бормотать, пожимая протянутые к ним руки:

– Спасибо, да ну что вы, спасибо…

Ричард не слишком отличался от своего друга – у него вообще не было слов, он мог только, как Майкл, пожимать руки и улыбаться в ответ.

Майкл и Ричард вышли из Башни, их, по-прежнему, окружала толпа провожающих. Перед Башней, выстроившись в четыре шеренги, стоял весь гарнизон Колонии. На солдатах была парадная форма, они одели ее впервые за всё время, проведенное людьми на Лимбе. За солдатами стояли все, без исключения, колонисты – фермеры, лесорубы Ферье, приставы. Женщины в толпе плакали, мужья неловко топтались рядом, пытаясь успокоить своих жен.

Джозеф Ричардсон, стоявший перед строем, громко выкрикнул команду и руки солдат одновременно взлетели к фуражкам в торжественном приветствии.

Майкл и Ричард смотрели в глаза провожающих их людей, скрывая подступившие слезы…

Когда отряд добровольцев вышел за ворота внутреннего периметра и отошел в лес на расстояние километра от заграждений, Борис Мазаев, шедший рядом с Майклом, загадочно улыбнулся:

– А теперь сюрприз, Майкл.

– Надеюсь, приятный сюрприз? – улыбнулся в ответ Фапгер.

– Более чем. Прошу, – Мазаев жестом провинциального фокусника указал на два высоких черных ящика, установленных на расстеленных на земле брезентовых полотнищах.

Присмотревшись, Майкл с удивлением понял, что эти ящики – не что иное, как самые большие аккумуляторы Верховина, что ему доводилось видеть на Лимбе.

– Энергопотребление слишком велико, даже таких аккумуляторов хватит только на тридцать секунд активного излучения, – сказал Мазаев, переключая тумблеры на боковых панелях аккумуляторов.

– Активного чего? – недоуменно посмотрел на ученого Майкл.

Мазаев довольно улыбнулся:

– Сейчас увидите.

Он взял в руки длинную серую трубу с пистолетной рукояткой, расширяющуюся к концу и заканчивающуюся раструбом, похожим на пламегаситель зенитного пулемета. Мелькнула ослепительная белая вспышка, из «ствола» «трубы» вырвалась струя сверкающих, как бриллиантовая пыль, частиц, похожих на мельчайшие капельки воды. Мощнейший разряд молнии с оглушительным грохотом вонзился в стену деревьев, сильно, как во время грозы, запахло озоном. Раздался пронзительный треск – и несколько деревьев, объятых пламенем, рухнули на землю, увлекая за собой соседние деревья. К упавшим соснам тут же подбежали лесорубы, за ними, змеясь, растягивались кольца пожарных рукавов. Тугие струи воды тут же накрыли еще не успевшее разгореться пламя, деревья заволокло густыми клубами пара.

– Энергетический бластер, – Мазаев легко, как винтовку, взвесил на руках «трубу», демонстрируя прибор ошеломленным солдатам, – дальность действия – в пределах прямой видимости. О мощности излучения вы можете судить на наглядном примере, – ученый указал на поваленные деревья, – сила разряда такова, что противостоять ей не сможет даже армированная сталь. Во всяком случае, во время опытных испытаний, проведенных в лабораторных условиях, мы не смогли подобрать материал, способный противостоять разработанному прибору.

– Борис Сергеевич, у меня просто нет слов, – сказал Майкл.

– А вам и не нужно слов, Майкл, – улыбнулся Мазаев, – это – наш скромный дар отряду добровольцев.

– Ничего себе – «скромный», – ошеломленно прошептал Ричард.

– Недостаток прибора в том, что, как я уже говорил ранее, заряда одного аккумулятора хватает на пятнадцать секунд работы. На настоящий момент коллега Верховин смог изготовить лишь четыре аккумулятора подобного типа. Они – в вашем распоряжении.

– Профессор, вы…, – Майкл энергично тряс руки Мазаева.

– Не стоит, Майкл, – ученый обнял его и Ричарда.

Борис Сергеевич снял предательски запотевшие очки, вытер глаза рукавом и поклонился солдатам:

– Храни вас бог. Берегите себя.

Мазаев решительно повернулся и его сутулая худая спина скоро исчезла, окруженная широкими спинами ученых отдела энергетики…

– Да не кисни, Эйд, – ворчал Майкл, когда они с Ричардом и Адамом стояли рядом с внешним периметром, в ожидании того, когда последний солдат пройдет ворота, – теперь все нормально будет.

– Конечно, Адам, – сказал Ричард, глядя на Фолза, – особенно с этим электрическим пылесосом мы этих волков заровняем – будь здоров.

– Вот-вот, – подхватил Майкл.

– Да, – попытался улыбнуться Адам, – я знаю: всё будет нормально.

Он не хотел признаваться друзьям, что за последние дни его измучили тревожные предчувствия – ему казалось, что люди уходят в лес на верную смерть…

– Держи высоту! Расстояние до цели?

– Пятьсот метров, высота – сорок два метра, – четко ответил Роджер. – Начинаю снижение!

В комнате контроля – напряженная тишина. Второй день тренировочных полетов. В лесу на широкой поляне в трех километрах от внутреннего периметра протянуты силовые кабели и установлены тепловые излучатели, имитирующие скопления живых существ. Вчера дирижаблем управлял Фред Томпсон, управлял уверенно, выполнил восемь заходов на цель. Вместо реальных взрывных устройств в грузовых захватах «касперов» закреплены контейнеры, вес которых с точностью до нескольких граммов повторяет вес будущих бомб.

– Ветер северо-восточный, пять метров в секунду, – спокойно говорит Дэвид, выполняющий сегодня роль корректировщика.

Роджер легким, почти незаметным, движением исправляет курс дирижабля. На экране термовизора – россыпь красных светящихся точек. Пальцы свободной руки пилота проходятся по клавиатуре, вводя поправку на ветер. На экране системы лазерного наведения перекрестье линий прицела перемещается немного вверх и влево. Слева на экране – колонка желтых цифр: высота и скорость полета, показатели оборотов двигателей.

– До цели – триста метров, высота – двадцать один. Продолжаю снижаться.

– Взрыватели – в боевую готовность, – говорит Варшавский.

Роджер откидывает прозрачную крышку предохранителя на пульте контроля за вооружением и нажимает на кнопку активации бомбовых взрывателей.

– До цели – двести метров, высота – восемнадцать. Увеличиваю скорость!

Адам Фолз стоит в сорока метрах от полигона «беспилотчиков». Сегодня, как и вчера, он – наземный наблюдатель. Он слушает все переговоры пилотов «касперов», но сам хранит молчание. Над поляной стремительно снижается черная торпеда с двумя белыми кубиками контейнеров, повисшими под брюхом дирижабля.

– Сто метров! Боевая готовность! Двигатели – на половину мощности!

Дирижабль хищно, как коршун парящий над бегущим зайцем, ныряет вниз. Расстояние между черной торпедой и землей продолжает быстро сокращаться, слышен негромкий гул лопастей электродвигателей.

– Сброс! Двигатели – на полную мощность! Набор высоты!

От черного хищного тела отделяются белые кубики контейнеров, дирижабль, освобожденный от тяжести груза, взмывает вверх, уходя от надвигающейся стены деревьев. Контейнеры, со свистом рассекающие воздух, теперь уже не кажутся игрушечными детскими кубиками. Глухой звук удара о землю, невысокие фонтаны взрытой земли показывают место, на которое упали сброшенные контейнеры.

– Высота – пятьдесят! Скорость – максимальная! Угол подъема – тридцать! Увеличиваю! – Адам слышит дрожащий от возбуждения голос Роджера.

Дирижабль уходит в небо, на десять метров разминувшись с верхушками деревьев.

– Контроль – земле! Контроль – земле! – спокойный голос Варшавского.

– Земля слушает контроль! – говорит в микрофон рации Адам.

– Зафиксирована точка попадания в десяти метрах от основного коридора бомбометания, юго-западный снос – семь метров. Прошу визуального подтверждения.

– Одну минуточку, Дэвид, – Адам быстрым шагом приближается к точке выброски.

Широкие мерные ленты, черно-былыми полосками расчертившие полигон, позволяют точно определить, насколько точно пилоты сбросили груз. В контейнерах установлены радиомаяки, включающиеся в момент удара. Сигналы от маяков помогают точно определить точку сброса и при необходимости ввести поправки в систему наведения.

Адам, сориентировавшись по линиям разметки, быстро определяет координаты точек сброса. «Бомбы» упали практически в яблочко – снос всего на пять и семь метров для каждого контейнера.

– Земля – контролю! Подтверждаю юго-западный снос для точки номер один – пять метров, для точки два – семь метров. Мастерское попадание, Роджер!

– Спасибо, мистер Фолз!

– Коррекция внесена, радиометки зафиксированы, – говорит Дэвид Варшавский, – спасибо, Адам. Как насчет перерыва на обед?

– Принимается. Через сорок, сорок пять минут буду у вас. Конец связи…

– Неплохая работа, – подмигивает Адам Роджеру, быстро расправляющемуся с порцией супа.

– С пятого раза, – усмехается старший Фред.

– Можно подумать, что ты вчера попал прямо с первого раза, – фыркает Роджер, звеня ложкой.

– Молодцы они, да, Джек? – спрашивает Адам.

Дэвид молча улыбается, аккуратно накручивая на вилку спагетти с томатным соусом.

– Нормально, – пожимает плечами Джек, – еще пара деньков и всё пойдет, как по маслу.

– Если бы не Дэвид – нам бы ни за что так точно не попасть, – улыбаясь и отставляя тарелку в сторону, говорит Роджер.

– Это командная работа, ребята, – отвечает Варшавский, – тут, если разобраться, нет отдельно пилота и отдельно корректировщика, результат-то надо выдать общий. Вы правильно летите, я правильно навожу – вот и всё.

– Дэвид правильно говорит, – кивает Джек.

– Значит, мы все – молодцы, – упрямо мотает головой Роджер.

– Молодцы, молодцы, – улыбается Адам, но глаза его не улыбаются: он думает о Майкле, Ричарде и добровольцах.

Отряд регулярно выходит на связь, без сбоев и задержек. Местность позволяет держать хороший темп движения, никакого присутствия волков не замечено. Ричард и его напарник, Джеймс Истер, используя винтовки с глушителем, подстрелили троих оленей, внеся приятное разнообразие в солдатский рацион на марше.

«Только бы ничего не случилось по дороге, только бы ничего не случилось», говорит про себя Адам и тут его отвлекают:

– Команда обслуживания вызывает Адама Фолза!

– Слушаю.

– Мистер Фолз, мы доставили контейнеры с полигона. Прием.

– Спасибо. Через пять минут буду у вас.

Джек отставляет пустую тарелку: ему нужно приготовить дирижабль к установке бомб-имитаторов. Тренировка продолжается…

На вершине холма, обозначенного на картах Колонии как высота «9-21» можно увидеть растущие с каждым днем стены укрепленного сооружения. Пятьдесят человек с цепными пилами валят деревья и с упорством, достойным Сизифа, тянут распиленные бревна вверх по холму. Два отделения снайперов во главе с Ричардом Вейно прикрывают людей, работающих на опушке леса. Лес кажется кое-как причесанным дрожащей рукой неумелого парикмахера – деревья растут в трех-четырех метрах друг от друга. Постепенно, метр за метром, плотность деревьев увеличивается и в тридцати метрах от высоты лес представляет собой сплошную зелено-коричневую стену.

Майкл принял решение ограничиться постройкой Форта без оборонительного частокола.

– С одной стороны, изгородь из бревен нам бы не помешала, – сказал он Ричарду, – защита хоть какая-нибудь, волки нас видеть не будут и всё такое, а с другой стороны – она, как занавес в театре, скроет волков от нас. Они же свободно смогут подойти, а мы их даже не заметим.

– Почему не заметим? Стены сделаем повыше, крышу соорудим – а с крыши обзор будет нормальный.

– Я всё-таки думаю, что нужно будет ограничиться рвом вокруг здания – пусть волки думают, что мы беззащитны. Частокол ограничит нам обзор из форта, нам придется ждать, пока они полезут через изгородь, а так мы будем их на расстоянии щелкать, как в тире.

– Как скажешь, Майки, это ты у нас теперь стратег, а я так просто, погулять вышел, – усмехнулся Ричард.

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся Майкл, – «погулять вышел». Все-таки странно, что ни одного волка не было видно ни как сюда добирались, ни здесь на месте.

– Это они тебя испугались по старой памяти, – и Ричард успел вывернуться из цепких медвежьих лап Майкла…

Если бы люди знали, что повремени они со строительством и приготовлением к бомбардировке – то никто бы из них никогда в жизни больше не воевал. Если бы они видели, как в полусотне километров от них идет человек, окруженный волками, идет не как пленник, а как друг! Вряд ли кто-нибудь из них захотел продолжать свое бессмысленное занятие: рыть ямы для бревен, налегая всем телом на лямку, тянуть поваленные деревья вверх по крутым склонам, строить бревенчатый дом с амбразурами в толстых, пахнущих смолой, стенах и ждать, когда дирижабли, снаряженные уже не имитаторами, а настоящими бомбами, лягут на боевой курс. Курс, с которого нет возврата…

– У нас есть дирижабли. Это такие шары из плотной материи, наполненной летучими газами…

«Чем наполненной?»

– Ну, газами, – Илайджа беспомощно пытался найти простое определение, – ну, вы же чувствуете разные запахи – запахи дыма, гари. Вот есть такой невидимый дым, который мы называем «газом», есть газы, которые легче воздуха.

«Воздух состоит из газов?»

– Да. Вы не знали об этом?

«Нам это ни к чему», – ответил Белый.

– Ну так вот, эти шары – дирижабли могут лететь высоко в небе. На этих дирижаблях наши техники устанавливают всякие приборы хитрые…

«Мы называем это волшебными вещами».

– Пусть волшебными, – согласился Илайджа, – хотя тут нет никакого волшебства. Вот так мы находим стада «бизонов»-мойли. Так мы нашли другие ваши племена.

«Зачем вы искали нас?»

– Чтобы знать своего врага, ты сам хотел узнать о нас побольше, так что странного в том, что мы хотим узнать о вас?

«Ничего. Я узнал, что у вас есть вещи, позволяющие вам видеть в темноте тепло наших тел».

– Не только ваших – термовизоры фиксируют тепло любого тела, будь оно живым или неживым – это не имеет значения.

«А эти шкуры на тебе…»

– Одежда.

«Да, одежда. Из чего она?»

– Кое-что специальным способом изготовлено из растений или из шкур животных, кое-что связано из шерсти…

«Прирученных животных?»

– Да, люди приручили некоторых животных много тысяч лет назад и специально разводят их.

«Чтобы есть?»

– Не только для еды. Некоторые животные дают нам молоко, шерсть, домашние птицы несут для нас яйца.

«Мы любим лакомиться яйцами, если, конечно, выдается такая возможность. Наверное, это удобно – иметь в своем распоряжении животных?»

– Да. Не надо гоняться за ними по лесу, не нужно охотиться.

«Поэтому вы такие слабые – вы не охотитесь, не проводите время в беге, вы быстро устаете. Вот посмотри на себя – солнце не прошло еще и четверти своего пути, а ты уже запыхался. А мы способны идти так очень долго и мы не устаем, как утомляетесь вы».

– Да, мы не охотимся, но это не значит, что мы слабые. Многие из нас тоже могут долго идти, не испытывая усталости, мы заставляем себя заниматься физическим трудом – поднимаем тяжести, чтобы приучить мускулы быть сильными, мы бегаем, когда хотим, чтобы наше тело было выносливым и сильным.

«А мы иногда бегаем для удовольствия – когда не испытываем недостатка в пище».

– Мы тоже иногда бегаем ради удовольствия, когда хотим выяснить, кто быстрее.

«На празднике Весенних Ветров молодые сейры тоже соревнуются между собой».

– А что это за праздник?

«Раз в несколько лет все стаи сейров покидают свои земли, собираются все вместе, чтобы отпраздновать наступление весны, пообщаться между собой. Еще наши далекие предки заметили, что когда кровь волков одного племени смешивается слишком часто – то наши дети рождаются слабыми, неразвитыми, а иногда – даже мертвыми. Поэтому вожди племен приветствуют, когда в их племена вступают молодые сейры, как самки – яссы, так и самцы – валги».

– Валги, – повторил Илайджа, чтобы запомнить. – А как вы называете себя?

«Мы называем себя сейрами, вам же сказали, как нас зовут».

– Нет, я не об этом. Я слышал, как ты называешь ваших самок яссами, но самцов ты никогда не называл валгами.

«Таков обычай – сейры-самцы никогда не называют себя „валгами“, самок же мы всегда называем только яссами. Так повелось».

– Значит, если я назову какого-нибудь вашего самца «сейром», то никто не обидится, а если «валгом», то это будет ошибкой и на меня обидятся?

«На тебя никто не будет обижаться», – терпеливо пояснил Белый, – «просто валгом сейра-самца называют один-единственный раз в жизни – когда он убивает свою первую добычу – оленя или мойли. После этого он становится „сейром“, охотником, воином. Вот у вас есть какой-либо предел, преодолев который вы становитесь охотниками или воинами?»

– У нас есть возраст, после которого люди становятся полноправными членами общества. По достижении восемнадцати или шестнадцати лет (в некоторых местах по-разному), нас можно не считать детьми.

«Немного странно и запутанно, тебе не кажется? У нас дети перестают быть детьми, когда охотятся наравне с взрослыми, когда у них обязанности взрослых, когда им хочется доказать всем свою ловкость, силу, умение».

– Наверное, немного странно, – смущенно ответил Илайджа, – я сам по себе знаю, что когда ты начинаешь работать, как взрослый мужик, тогда и к тебе отношение, как к взрослому, а не к ребенку. А еще мне кажется, что это от человека зависит – взрослый он или нет. Я видел много пустых людей, ведущих себя, как дети – разрушающих, ломающих всё на своем пути, любящих только себя. А может быть, это зависит от того, каким ты себя чувствуешь внутри?

«Не думаю. Иногда в каждом из нас появляется тот несмышленыш, которому все любопытно и всё нипочем, как в самом начале жизни. Иногда даже взрослые сейры ведут себя, как юнцы – когда приходит весна и кровь бурлит. Но даже тогда сейры могут сохранить спокойствие и незамутненный разум. Хотя, в чём-то я согласен с тобой – все зависит от внутреннего мира, от того, кем ты себя ощущаешь».

– Белый, тебе не кажется, что наш разговор уже свернул с проторенного пути? – улыбнулся Илайджа. – Мы говорили о вашем весеннем празднике.

«Прости», – в голосе вожака послышалась нотка веселья, – «мы, сейры, любим ходить непроторенными тропами. Этот праздник для большинства сейров – возможность показать себя, познакомиться с другими сейрами, обрести любовь или просто пообщаться. Для вожаков – это возможность поделиться опытом, спросить совета, уладить возникшие разногласия между племенами, хотя последнее происходит очень редко – мы мирный народ».

– А бывает так, что разногласия нельзя уладить мирно?

«Я уже говорил, что подобные случаи бывают редко. Большинство сейров хранят верность своим избранникам, почти никогда страсть не бывает настолько несдержанной, чтобы привести в исступление. Но иногда бывает и наоборот».

– Как вы поступаете в таких случаях?

«Взрослые сейры могут выйти на поединок. Иногда так бывает, когда вожак внезапно умирает, не выбрав себе преемника. Иногда ясса может предпочесть другого сейра, а потерявший разум отвергнутый избранник может вызвать на поединок своего соперника, но, повторяю еще раз – такое бывает крайне редко. На моей памяти подобное случалось всего два раза, когда яссы становились предметом спора, перешедшего в ссору».

– Эти поединки закончились смертью?

«Да, но ни к чему хорошему это не привело – оставшийся в живых носит на себе клеймо убийцы до самой своей смерти. Мудрый вожак никогда не допустит, чтобы в его племени произошло подобное зло. К чести наших подруг могу сказать, что они редко теряют разум, гораздо реже, чем валги».

– А как вы воспитываете ваших детей? Какова роль отца?

«У нас детеныши воспитываются в равной степени как отцом, так и матерью. Мать – кормилица, дарительница жизни, отец – добытчик пищи, учитель, наставник. Мать учит детеныша любви, отец учит жизни. По истечении полугода, детеныши небольшими группами по пять-шесть обучаются у наставников – умудренных опытом сейров-охотников, часто наставником бывает один из отцов детенышей».

– Ты был наставником?

«Да, несколько раз. Я показывал, как нужно обороняться при нападении, как идти по следу, добывать пищу, искать родники, охотиться. Охота – это большая часть нашей жизни, некоторые говорят, что сейр живет только тогда, когда охотится».

Они немного помолчали. Солнце поднялось к зениту и Белый приказал остановиться для отдыха. Двое следопытов ушли по свежим утренним следам стада оленей, остальные сейры внимательно прислушивались: не раздастся ли призывный вой – просьба о помощи и приглашение к охоте.

«Илай, можно вопрос?»

– Конечно.

«Вы изобрели ваше оружие потому, что вам не хватало собственной силы, чтобы охотиться на ваших землях?»

– Поначалу – да. Человек был слаб, наши ученые думают, что человек произошел от слабых животных, слабых по сравнению с другими животными, хищниками нашего мира.

«Так вы тоже когда-то были животными?»

– Скорее всего, да. Многие утверждают, что в нас осталось много черт наших далеких предков. Им пришлось использовать свой разум, пользоваться подручными средствами – палками и камнями, чтобы возместить собственную слабость. Мы поняли, что наша сила – в единстве и, по прошествию многих тысяч лет, племена наших предков уже сами охотились на страшных хищников, обороняя свои семьи и добывая пропитание охотой. Мы собирали съедобные растения и плоды, устраивали засады на травоядных животных, выбирали такие места для жилья, в которые было трудно пробраться хищникам. Мы жили в пещерах, вблизи источников воды, больших рек, ловили рыбу.

«Это отнимало много времени у ваших прародителей?»

– Да, но мы приспособились. Затем, наверное, во время одной из гроз, наши предки смогли сохранить огонь и использовать его для своих нужд – для приготовления пищи, для обогрева жилищ, для защиты от хищников. Мы подмечали, какие растения пригодны в пищу и смогли понять, что выращивая эти растения, ухаживая за ними, мы сможем гораздо надежнее обеспечить себя пищей, чем охотясь. Так мы стали земледельцами.

«Но вы наверняка смогли добиться этого только благодаря природе?»

– Конечно. Мы наблюдали за изменяющейся погодой, исследовали земли в поисках мест для жилья. Поначалу мы очень зависели от природы, но затем наши предки осели в устьях рек в теплых краях. Благодаря тому, что разлив рек приносил плодородный ил, наши предки смогли собирать по два урожая в год, обеспечивая себя всем необходимым. Мы начали разводить скот, приручив диких животных. Мы смогли использовать животных так, что они стали работать на нас – пахать землю, перевозить грузы, давать молоко, жир, мясо, шкуры.

«И так вы стали людьми?»

– Не совсем. Так получилось, что у одних пищи было больше, у других меньше. Люди захватывали других людей в рабство, заставляли трудиться для себя. Люди, имевшие в своем подчинении много рабов и воинов, посчитали себя вождями, имеющими право распоряжаться жизнями других людей. Начались войны, люди разных народов воевали друг с другом с самого начала нашей истории, многие народы вообще бесследно исчезли в ходе этих войн, не оставив после себя почти никакого следа.

«Я не хочу слушать об этом, война – это самое худшее, что только может произойти с существами, наделенными разумом. Я хочу знать только одно – сейчас вы также воюете друг с другом?»

– Там, откуда мы пришли, войны всё еще продолжаются, если ты хотел об этом узнать. Но мы – не такие, мы хотим жить, как жили наши предки – работать на земле, работать для себя, своих близких, родных, детей, жить в мире с природой и людьми. Мы не собираемся воевать друг с другом из-за клочка плодородной земли. Мы не хотим менять окружающий мир, мы хотим просто нормально жить.

«Рад это слышать».

Над лесом раздался вой охотников, сейры ответили на зов и бесшумно исчезли в лесу.

«Загонщики подняли стадо оленей. Подожди нас здесь, Илай», – сказал Белый и тут же растворился в тени деревьев, как призрак.

Илайджа немного удивился тому, что сейры оставили его одного – может, это было признаком доверия с их стороны?

«Хоть я и немного помню обратную дорогу», – усмехнулся молодой охотник, – «я всё равно не смог бы уйти далеко. Волки выследили бы меня в два счета, с их-то чутьем. К тому же, мне незачем бежать». Он с наслаждением растянулся во весь рост в густой мягкой траве в тени под деревом и мгновенно заснул.

Его разбудило холодное прикосновение мокрого волчьего носа. Илайджа открыл глаза. Перед ним лежало мясо – кусок задней оленьей ноги с аккуратно перекушенной с обоих концов костью.

«Мы подумали, что ты проголодался», сказал лежащий перед ним Белый.

– Есть немножко, – улыбнулся юноша.

«Угощайся».

– Мне нужно приготовить мясо.

«Помощь нужна?»

– Нет, мне нужно только собрать дрова для костра.

«Будешь разводить костер?»

– Да, сейчас я вам покажу.

Неподалеку лежало сухое дерево, сломленное тяжестью прошлогоднего снега. Илайджа наломал сухих веток, придирчиво выбрал веточку для вертела, обстругал ножом две ветки с развилками в виде рогаток – все приготовления заняли не больше пяти минут. Сухие стружки Илайджа собрал в аккуратную кучку, встал на колени и чиркнул колесиком зажигалки, по привычке прикрывая пламя руками, хотя ветра не было. Веселый огонек жадно лизнул сухое дерево и через несколько секунд костер уже разгорелся.

Волки сидели и лежали вокруг, с интересом и некоторой настороженностью посматривая на костер.

Илайджа насадил мясо на импровизированный вертел и осторожно повесил его на рогатки по обе стороны от костра. Мясо зашипело, юноша палкой размешал прогоревшие угли, чтобы жар распределился равномерно. Расщепил конец вертела ножом и вставил в образовавшуюся щель длинную палочку, чтобы было удобно вращать мясо над огнем. Достал соль и посолил мясо.

«Что это?» – спросил Белый, принюхиваясь.

– Соль. Мы используем ее в пищу, чтобы мясо было вкусней. Попробуй, – Илайджа высыпал на ладонь несколько крупинок и протянул ладонь волку.

Шершавый язык пощекотал кожу.

«Похоже на вкус морской воды».

– Ты видел море?

«Очень давно, когда наше племя кочевало на северо-востоке. Мне был всего год тогда».

– Какое оно – море?

«Кажется, что ему нет конца. На самом краю горизонта кажется, что оно сливается с небом. Цвет всё время меняется – синий, зеленый, почти черный, серый, снова синий, голубой. Чем-то похоже на лес, чем-то на небо».

Илайджа добавил веток в костер. Дыма почти не было – дерево было очень сухим: дождей не было уже около двух месяцев.

«Вы всегда используете огонь, чтобы готовить мясо?»

– Да, мы не можем есть сырое мясо.

Белый положил голову на лапы и в его глазах, смотрящих на пламя, запрыгали отсветы костра.

«Когда мне исполнилось три года, в наших лесах не было дождей всё лето. Было очень жарко, мы ждали дождя и вскоре небо заволокло тучами. Молнии ударили в лес и деревья вспыхнули, объятые пламенем. Поднялся ветер и раздул огонь. Горело всё – деревья, листья, сухая трава. Ветер переменил направление и огонь набросился на нас. Мы бежали, но огонь преследовал нас, как бешеный зверь. Прыгая с дерева на дерево, он казался нам живым, как старый забытый демон. С тех пор я всегда боялся огня, а теперь мне почему-то даже приятно смотреть на него».

– Может потому, что этот огонь – маленький?

«Возможно».

– Как же вы спаслись?

«Нам повезло – наш вожак вывел нас к реке, её русло почти пересохло от жары, но даже теплая вода, лениво струящаяся по обросшим водорослями камням, стала нашим спасением. Стая влетела в реку и мы стояли и лежали в воде, с горящих деревьев сыпались огненные искры, обжигая нас раскаленным дождем. Мы вздрагивали от страха, когда деревья со стонами валились на землю, взмахивая обугленными ветвями. Троих из нас убило дерево, упавшее поперек течения. Потом пошел дождь и потушил пламя».

– Да, вам повезло.

«Не всем – мой младший брат не смог выбежать из леса: он только родился той весной, у него было мало сил. Мы бежали по лесу, отец и я, и все время оглядывались на него. Мама бежала позади него, уговаривая его ускорить бег. Он не жаловался, он бежал изо всех сил, но однажды он споткнулся, вскочил, испугался вспыхнувшего рядом с нами куста и тут же порыв ветра ударил его огненным всплеском. Мы с отцом остановились, отец звал маму и брата, а я не мог кричать – охрип от невыносимого жара. Из пламени выскочила мама, ее шерсть на спине горела. Отец сбил ее с ног, покатил по земле, сбил пламя. Мама поторопила нас и мы успели спастись в воде. А брат не успел. До сих пор помню мамины глаза, когда она крикнула нам, чтобы мы бежали дальше».

Илайджа промолчал, с сожалением глядя на волка.

– Жизнь часто бывает жестокой.

«Ты не прав, Илай. Жизнь иногда бывает жестокой», – Белый не выделил слово «иногда» и Илай удивился тому, что этот сейр, потерявший свое племя и свою семью, продолжает думать, что жизнь жестока только иногда…

Иногда людям кажется, что понятие «дом» – растяжимо и всеобъемлюще. Домом может быть панельная коробка на окраине города, домом может особняк на берегу теплого моря. Иногда дом – это крохотная квартира со стенами, тонкими, как фанера. Иногда домом бывает брезентовая палатка или шалаш из травы и листьев. Но вряд ли домом можно назвать бревенчатые стены, щели в которых заложены мхом и свежесрезанным дёрном, наспех и грубо сколоченные деревянные лестницы, уходящие наверх, на крышу. Вряд ли можно назвать окнами пропиленные в стенах проемы для стрельбы и узкие щели амбразур.

И широкий – три метра – ров, дно которого утыкано заостренными и обоженными на конце кольями, и земляную насыпь вокруг рва с узкими ходами сообщений и неглубокими, по грудь рослого мужчины, окопами – нельзя назвать приусадебным участком или двором.

Это не дом и не двор – это укрепленный пункт и оборонительная полоса. Это – Форт, маленькая крепость для того, чтобы вести войну. Это здание, в котором солдаты спят бок о бок на утоптанном земляном полу, никто не называет домом.

Действительно, как можно назвать домом коробку, наспех сбитую из необтесанных бревен, в которой, скорее всего, всем им придется умереть?…

* * *

…Я вел человека в племя Велора, терзаемый чувством необъяснимой тревоги. Необъяснимым это чувство было потому, что я не мог понять, почему мне так тревожно. Мы шли, чтобы говорить о мире, шестеро охотников, идущих со мной, знали об этом. Знал об этом и Алг, с которым я говорил перед тем, как отправиться в путь.

Я приказал ему отвести племя как можно дальше от Пустоши, охотиться, готовиться к зиме, ни в коем случае не показываться на глаза людям и избегать столкновений, чего бы это ни стоило. Большинство сейров моего племени приняло весть о возможном заключении мира спокойно. Их можно было понять – они никого не потеряли в этой войне, они сменили трудную жизнь одиноких охотников, жизнь которых полна опасностей и случайностей, на жизнь в стае, в которой каждый помогает друг другу выжить. Те шестеро сейров, оставшихся от первых охотников, примкнувших к моему племени, устали от постоянного напряжения, слежки за людьми и ненависти, разъедающей душу. Я думал, что они будут протестовать моим намерениям заключить мир с чужаками, но они удивили меня.

– Если есть возможность, чтобы между нашими племенами прекратилась война, и если, как говорит этот человек, люди напали на нас по ошибке, какой бы страшной она ни была – то мы должны воспользоваться ею, – сказали они мне и молодой Алг, немного помолчав, добавил:

– Сейчас мы живем неправильно, Белый, если так можно сказать. Мы – охотники, не воины. Нам, как и всем остальным, хочется, чтобы в нашем племени были яссы, чтобы у нас рождались дети, мы хотим стать отцами, которые не боятся, что жизнь их детей может прерваться в любой момент. Ты сказал, что на совете племен вожди запретили тебе появляться в пределах их земель. Это значит, что они наверняка могут запретить свободным яссам покинуть свое племя, чтобы стать нашими подругами. Скорее всего, нас бы вообще не допустили на праздник Весенних Ветров. Среди новоприбывших за твоей спиной начались разговоры, чтобы покинуть наше племя. Им проще по-прежнему стать одиночками, чем быть в племени отверженных. Я очень рад, что этот молодой чужак заговорил о мире и что ты хочешь примириться с вождями. Сейры не должны ненавидеть друг друга, это противно нашей природе.

– Значит, ты поддержишь меня, Алг? – спросил я.

– Всецело. Я уведу племя на север, на границу с землями племени вожака Каспа, к Пяти Озерам. Оттуда далеко до Пустоши и люди не рискнут больше выходить в лес после того, как мы напали на их охотников.

Он немного помолчал, глядя на меня. В его глазах я прочитал невысказанный вопрос и знаком попросил его говорить.

– Как ты думаешь, Белый, смогут ли люди простить нам гибель своих людей в лесу?

– Не знаю, – признался я, в глубине души обрадованный, что Алга терзают те же мысли, что и меня, – я думал об этом и не знаю, как поведут себя люди. Вся моя надежда на этого человека, Илая. Если он сможет убедить людей в том, что они совершили ошибку, напав на нас без всякого предупреждения и жалости, если я смогу объяснить людям, что все наши нападения на них – это просто ответ на их агрессию, месть за погибших сородичей, то думаю, что люди забудут о своей мести так же, как мы забудем свою месть. Мы похороним наших мертвых и постараемся сохранить мир.

– И мы сможем жить так, как прежде.

– Да, – сказал я и добавил:

– Спасибо тебе, Алг, спасибо за то, что ты понял меня. Со временем ты станешь мудрым вождем, может быть, даже самым мудрым из всех.

– Об этом пока рано судить, – смущенно ответил Алг, – но похвала от такого вожака, как ты, стоит дорого. Спасибо.

Мы расстались и я вернулся к охотникам, тогда еще охранявших человека. Я ничего не сказал ему о разговоре с Алгом и сейрами моего племени. Я подозревал, что и он умалчивает о чем-то, по его сознанию я понял, что он скрывает что-то, но его намерения были ясны, я не чувствовал предательства и знал, что в главном он мне не врет. Я не хотел вскрывать его сознание и читать мысли. Я бы с легкостью сделал это, если бы он отказался от того, чтобы рассказать мне правду, но с того момента, когда он предложил нашим народам договориться о мире, я не мог вторгаться в его разум. Это было бы постыдным поступком для меня.

Мы, сейры, можем читать мысли друг друга, но никогда не делаем этого по той простой причине, что считаем насилие над чужой психикой недостойным разумных существ. Любое вторжение в чужой разум – это насилие. Поэтому мы общаемся с помощью слов и условных знаков. Часто мы понимаем друг друга без слов, часто нам достаточно лишь взгляда.

С человеком Илаем мне иногда тоже хватает одного взгляда, чтобы понять его. Глаза Илая почти всегда, как чистая вода в спокойном ручье – видны все эмоции, чувства, как камешки на дне. Он нравится мне своим спокойствием, умением простить, способностью размышлять здраво, не поддаваясь ненависти.

Я видел, как ярость вспыхнула в его глазах, когда я сказал, что именно я придумал, как напасть на их поселение, что это я убил Докса и охотников на том холме. Его ярость была пылающей, как пламя лесного пожара. Но, когда я объяснил ему причину своих поступков, в его глазах я увидел раскаяние и стыд. Я подумал тогда, что человек, стыдящийся жестоких поступков, совершенных другими людьми, не может быть жестоким. Человек, чувствующий лично себя виноватым за весь свой народ, человек, способный на раскаяние, не способен на предательство и подлость. Когда я увидел в его глазах боль во время рассказа о моих погибших детях, я понял, что у этого человека – доброе сердце и сочувственная к чужим страданиям душа.

Я смотрел на то, как человек обугливает на костре кусок мяса, который мы ему принесли и радовался тому, что нам еще долго идти к землям племени Велора. Радовался я потому, что это было похоже на неспешное путешествие из моего детства.

Стая не торопится – осенью мойли, нагулявшие жир, неповоротливы, олени, задерживаемые своими оленятами, не могут быстро уходить от нашего преследования, защищая своих детенышей. Еды вволю, дожди пойдут еще нескоро. Ты можешь играть со своими друзьями, бежать по лесу, дыша полной грудью, и каждый миг чувствовать, что ты – живой, что с каждым ударом твоего сердца, с каждым толчком крови по жилам твое тело растет, ты растешь. Прислушиваясь к многообразию звуков весеннего леса ты иногда слышишь, как растет трава, как шепчутся на непонятном древнем языке деревья, и даже как летят в небе белоснежные перья облаков.

Человек протянул мне кусок мяса, лежащий на широком листе. От мяса поднимался пар.

– Попробуешь, Белый?

– Спасибо.

Он положил лист передо мной на траву:

– Лучше немного подождать – мясо все еще горячее.

Он встал на ноги и смущенно посмотрел на меня, переминаясь с ноги на ногу.

– Я – всё еще ваш пленник?

– Конечно же нет, Илай. Ты наш гость.

– Значит, я могу ненадолго уединиться вон в тех кустах?

Я, недоумевая посмотрел на него, и попытался уловить его эмоции. Поняв, в чем дело, мне стало смешно. У нас для этого есть слово, которое невозможно точно перевести на язык людей. Это приблизительно можно сказать так: «отдать земле». Человек так смущался этого, почти стыдился. Интересно…

– Конечно, не стесняйся.

Он кивнул, улыбаясь, и быстрым шагом скрылся в кустах.

Люди – странные. Эта их «улыбка» или «слезы» – не поймешь, зачем они им нужны. К улыбке мне пришлось привыкать – поначалу мне казалось, что Илай скалит на меня зубы. Потом я понял, что улыбка – это выражение радости, доброго расположения к собеседнику. Я понял, что люди плачут от горя или от боли. Там, на холме, Илай плакал оттого, что мы убили его друзей.

Если бы я только мог вернуть их к жизни, если бы я только мог…

* * *

Илайджа вернулся к волкам, лежащим на поляне, и, облегченно вздохнув, опустился на траву рядом с Белым.

«Полегчало?»

Охотник смущенно кивнул:

– Спасибо, что вы больше не считаете меня пленником.

«Тебе незачем благодарить».

Илайджа немного помолчал, сомневаясь – говорить ли Белому о пленном волке?

«Что тебя беспокоит?»

– Мы взяли в плен одного из ваших, еще весной, когда вы напали на людей, работавших в лесу.

Белый закрыл глаза.

«Вы убили его?»

– Нет, нет, что ты! Наши ученые пытались поговорить с ним. Они не делали ему ничего плохого. Они хорошо с ним обращаются, кормят и поят.

«Он что-нибудь говорил? Общался с вами, как я говорю с тобой?»

– Нет, я не слышал, чтобы он говорил с кем-нибудь. Я знаю, что он отказался от любого общения с нами.

Белый молчал.

– Прости меня, я не мог раньше рассказать о вашем друге.

«Ничего», – ответил волк.

– Когда я расскажу всё, наши тут же его отпустят, клянусь!

«Я верю тебе. Не страдай – тут ты ничего не исправишь. Ты ведь не вождь вашего племени».

– Нет, я – простой охотник, я даже не солдат.

«Вот видишь. Поговорим о чем-нибудь другом?»

– Тебе понравилось мясо?

«Я съел немного, но оно мне не очень понравилось – мы любим свежее мясо с кровью, прости».

– Ничего, – улыбнулся Илайджа, – у каждого свои привычки.

«Да», – наклонил голову в почти человеческом жесте согласия Белый. «Нам пора идти».

– Вы ведь охотитесь, в основном, ночью? – спросил Илайджа, старательно затаптывая догорающие угли костра.

«Да, но дневной свет для нас не помеха. Мы охотимся и днем, и ночью, в зависимости от обстоятельств».

– А это ничего, что я не могу идти также быстро, как вы?

«Нет. Мы идем медленно, потому что нам некуда спешить – твои люди вряд ли снова покинут Пустошь, опасаясь, что мы нападем на них».

– Вы же не собираетесь этого делать?

«Нет. Я приказал своему племени отступить и не вступать в бой с вами».

– Спасибо.

«Не за что. А идем мы медленно еще и потому, что я хочу показать тебе наши земли, наш лес. Я хочу, чтобы ты рассказал своим, что здесь хватит места для всех».

– Я обязательно расскажу, Белый…

…Две недели непрерывной работы, две недели сумасшедшего напряжения. Две недели снайперы напряженно всматриваются в оптические прицелы, каждую секунду ожидая нападения. Четыре пулеметных расчета, сменяющиеся каждые четыре часа, постоянно держат лес под прицелом. Позади них, на холме, стучат молотки, вбивая блестящие длинные гвозди, и топоры, обтесывающие бревна. Из каждого окна, из каждой щели торчат стволы винтовок и пулеметов. Под каждым окном в наспех сколоченных ящиках лежат, дожидаясь своего часа, гранаты. На крыше, рядом с позициями снайперов, лежат, прикрытые брезентом, громоздкие аккумуляторы Верховина. Излучатель, или бластер, как назвал свое изобретение Мазаев, всё еще лежит в своем металлическом ящике, похожем на сейф.

Две недели повторяющихся выходов в эфир, две недели, сливающиеся в непрерывную череду сменяющихся дней и ночей. Две недели не видно волков. Почему?…

Две недели напряженных тренировок. Узкая поляна полигона «беспилотчиков» изрыта воронками от попаданий бомб-имитаторов. Контейнеры, из когда-то белой (теперь уже темно-серой) ударопрочной пластмассы, теперь уже не напоминают кубики детского конструктора. Скорее, они напоминают гигантские игрушки в руках глупых детей-великанов, швыряющих их как попало, не думая.

Система наведения отлажена на все сто процентов. Теперь нет нужды в корректировщике. Дэвид Варшавский становится одним из пилотов, он, также как и остальные, ведет мини-дирижабль, выбирает боевой курс, вводит поправки на ветер, сбрасывает пока безобидный груз имитаторов. Пока еще безобидный… Так же, как и остальные «беспилотчики», он каждую ночь про себя молится, чтобы не было дождя.

А в арсенале идет совсем другая работа.

Арсенал находится на минус первом уровне Башни, в помещениях с очень толстыми стенами, под потолком которых постоянно горят местные светильники, на всякий случай забранные мелкоячеистой проволочной сеткой. Двери арсенала изготовлены из особо прочной армированной стали. Когда-то они были дверями грузового отсека одного из транспортов. Теперь в них врезан электронный замок с цифровым кодом.

В арсенале – несколько комнат, в одной на стеллажах находятся патроны, во второй комнате – запасное оружие, в третьей – взрывчатка. Во всех этих комнатах постоянно поддерживается нужная для хранения такого опасного содержимого температура, влажность и состав воздуха. Здесь сухо и немного холодно, но только немного, потому что нельзя, чтобы конденсировалась влага.

В четвертом помещении работает Швед. На дверях из той же стали – черно-красная надпись: «Помещение с повышенной взрывоопасностью! Соблюдать осторожность!» Арнольд Густафсон собирает взрывные устройства. Работа уже почти закончена, но Швед не спешит: его профессия не терпит спешки. Густафсона никогда не посещает мысль о том, что устройства, собранные его руками, предназначены для уничтожения.

В чем-то он – счастливый человек…

В биолаборатории царит непривычная тишина. Сергей Дубинин всегда предпочитал работать, включив магнитофон на полную громкость, но сейчас диски просто пылятся, забытые в одном из ящиков. Магнитофон выключен из сети уже очень давно.

В комнате с прозрачными стенами, в Клетке, Сергей, испытавший на своей шкуре, что такое – лежать под системой капельниц, осторожно освобождает стальное жало иглы из передней лапы волка. Волк выдерживает эту операцию без малейшего признака недовольства. Он все еще очень слаб – сказывается многомесячное воздержание.

Сергей тоже еще слаб, первые дни после того, как Владислав Сергеев вернул его к жизни, он питался бульонами и соками. Как ни странно, голод не мучает его. Дубинин на коленях выползает из клетки. Он не закрывает за собой дверцу – он верит в то, что волк не воспользуется этим.

Он ложится на свою койку и устало закрывает глаза – ему все еще трудно двигаться, даже небольшое движение приводит к тому, что Сергей начинает задыхаться.

Услышав шорох, биолог открывает глаза.

В клетке волк подползает к пластиковой миске и жадно лакает воду. Передохнув, волк пытается подняться на ноги.

– Да лежи ты спокойно, – бормочет Сергей.

Первая попытка заканчивается неудачей – ноги сейра подкашиваются и он падает на пол. В его глазах появляется знакомое Сергею упрямое выражение и волк снова пытается встать. Он поднимается на дрожащие ноги и в этот раз у него получается остаться стоять. Сейр неуверенными из-за подавляющей слабости шагами подходит к подносу, на котором лежит кусок говядины, и начинает есть.

– Ешь понемногу, – тихо говорит ему Дубинин.

Как будто понимая его слова, волк поднимает голову и смотрит на человека.

– Теперь нам с тобой нужно быть очень осторожными с едой. Наши желудки привыкли к недостатку пищи, – говорит Сергей, – и много еды для нас равносильно приему порции яда. Понимаешь?

Волк смотрит на него, совсем по-собачьи наклонив голову набок. Мясо заботливо порезано на маленькие кусочки и волк осторожно берет зубами один из кусков.

– Вот так, – удовлетворенно шепчет Сергей.

Волк проглатывает четыре куска мяса и возвращается на свою теплую подстилку – Сергей выпросил ее в госпитале специально для своего «подопечного».

– Поспим? – спрашивает Дубинин у сейра.

Волк послушно, как кажется Сергею, закрывает глаза. Биолог опускает голову на подушку и засыпает.

Волк открывает глаза и долго смотрит на спокойно спящего человека…

* * *

Этар оставил попытки влиять на сознание Сергея. Теперь он знал, что человека зовут Сергей Дубинин, что он биолог – человек, пытающийся разобраться в сложных хитросплетениях и загадках вечно меняющейся природы. Сейр поклялся самому себе, что он никогда больше не будет пользоваться своей способностью влиять на психику человека, которого он так долго считал своим врагом. После того, как Этар понял, что человек спас его от неминуемой смерти, сейр с каждым днем чувствовал, как растет внутри него чувство благодарности к человеку, как расцветает полевой цветок под теплыми лучами ласкового солнца. Он всё еще не решался заговорить с Сергеем, но желание поговорить усиливалось с каждым днем, с каждым проглоченным куском, с каждым глотком воды…

Проснувшись, Сергей взял с тумбочки около кровати банку с витаминами и, опираясь на палку, подошел к клетке. Волк проснулся и смотрел на него.

– Пора подкрепиться, как говорил один толстый чувак с моторчиком в штанах, – пропыхтел Сергей, становясь на колени и пролезая в узкое отверстие лаза. – Знаешь, – он посмотрел в золотистые с карими искорками глаза, – сейчас я очень жалею, что у меня такого же моторчика – ходить трудновато.

«Экономь силы», – возникла в голове чужая мысль.

Пластмассовая банка выпала из внезапно ослабевших рук Сергея и откатилась в сторону, весело гремя перекатывающимися внутри таблетками, как погремушка с мудреными надписями по латыни.

Голос, возникший в голове Сергея, показался ему голосом четырнадцатилетнего подростка. Он был молод и немного застенчив.

Поначалу Сергей, естественно, подумал, что он все-таки сошел с ума. Он мотнул головой, в голове слегка зазвенело – его организм явно еще не был готов к подобным энергичным упражнениям. Сергей уставился на волка и почувствовал, как глупая улыбка растягивает его губы:

– Извини, что спрашиваю, но тебе ничего не послышалось только что?

«Тебе ничего не послышалось – это я с тобой говорю», – снова молодой чужой голос.

Золотистые глаза серьезно смотрели на него, Сергей провел рукой по мгновенно вспотевшему лбу и перевел дыхание.

«Прости, что не заговорил с тобой раньше и прошу прощения, если напугал», – теперь в глазах волка прыгали искорки смеха.

– Что же это получается? – пробормотал Дубинин. – Телепатия?

«Это слово мне незнакомо».

– Но я же слышу твой голос у себя в голове?

«У каждого развитого сознания есть область, чувствительная к ментальной передаче. Такая область есть и тебя, и у меня. Я просто представляю себе твое сознание и говорю на своем языке, а твой разум переводит мои мысли, направленные к тебе, на твой язык».

– Вот это да! – восхищенно прошептал Сергей, сам не зная того, копируя Илайджу Аттертона.

«Все сейры могут общаться подобным способом, но мы предпочитаем общаться по-своему, на своем языке».

– Скажи что-нибудь по вашему, – попросил Сергей.

Волк издал негромкое прерывистое рычание. Сергей с уважением прислушался, пытаясь установить хоть какие-нибудь ассоциации с известными ему языками, но, естественно, у него ничего не получилось.

«Я сказал, что рад знакомству с тобой и благодарен тебе за то, что сохранил мне жизнь».

– Не стоит, – покраснел Сергей, – просто я…

«Ты был расстроен из-за того, что я отказался принимать пищу, я знаю».

– Откуда ты узнал?

Волк наклонил голову, в его глазах Сергей заметил стыд и раскаяние.

«Я должен извиниться перед тобой, Сергей…»

– Ты знаешь мое имя?

«Да. Прости, я не представился, меня зовут Этар».

– Будем знакомы, – Сергей взял лапу волка в свои руки и легонько (вес даже такой исхудавшей лапы был не из легких) потряс.

Волк с интересом посмотрел на него.

– Это наш обычай приветствовать друг друга, – Сергей осторожно выпустил лапу сейра из рук.

«Понятно».

Волк помолчал немного, явно чувствуя себя неловко.

«Сергей, мне стыдно признаться тебе в том, что я совершил, но я должен рассказать тебе что-то очень важное».

– Ты не виноват в том, что отказывался от еды, Этар…

«Дело не в этом. Ты сам чуть не умер от голода и …»

– Я сам виноват.

«Нет!», – неслышно вскричал сейр. «Не смей обвинять себя в чем-то! Это я чуть не убил тебя».

– Не понимаю.

«Мы можем воздействовать на психику враждебных нам существ. Я считал тебя своим врагом и замыслил уничтожить тебя, сломить твой разум. На протяжении всего того времени, что ты проводил здесь я пытался проникнуть в твой разум. Однажды мне это удалось».

В глазах Этара застыла мука и печаль.

«Я наводнил твое сознание кошмарами, я выпустил на волю все твои подспудные страхи, заточенные в самом темном, в самом страшном месте твоей психики. Я терзал твой рассудок, с каждым днем подчиняя тебя своей воле. Ты спал все меньше и меньше, тебя терзали страшные сны, в которых ты бежал от страшного зверя по темному лесу, ты бежал, но каждый раз этот зверь настигал тебя и безжалостно убивал. Этим зверем был я».

– Я ничего такого не помню, – прошептал Сергей.

«Ты не мог ничего помнить – я не дал тебе такой возможности. Довольно скоро мне наскучило изводить тебя по капле и я начал действовать более решительно».

– Зачем ты так сделал? – в голосе Сергея не было ноток ненависти или страха, Этар слышал только непонимание и сожаление.

«Я хотел отомстить – вы убили всех моих близких в первый же день, когда мы подошли к вашему поселению».

– Вы хотели убить нас?

«Нет, мы хотели приветствовать вас на нашей земле, но вы начали убивать нас».

– Ох, – выдохнул Сергей, – мы догадывались об этом, но не знали наверняка. Посмотри в мой разум и ты сам убедишься в том, что мы не хотели вас убивать.

Сейр пристально посмотрел в глаза Дубинина и Сергей ощутил какой-то неприятный холодок внутри.

«Теперь я вижу», – голос сейра был тих и печален, – «и мы, и вы совершили непоправимую ошибку. Как жаль…»

– Ты веришь мне? Веришь, что мы не замышляли это зло? – Сергей коснулся лапы сейра.

«Верю», – вздохнул волк, – «поверь же и мне – я хотел отомстить тебе. Ты был для меня всем тем злом, о котором ты говоришь».

– Прости меня.

«И ты прости».

Они замолчали, с сожалением глядя друг другу в глаза.

«Я остановился на том, что постепенно подчинил тебя своей воле. Ты сам помог мне в этом».

– Я?!

«Да, ты жалел меня и начал меня уважать за то, что я не отвечал на твои попытки завязать общение и за то, что я отказался есть».

– Но ведь это же – естественная реакция! Я просто не мог видеть, как ты мучаешься по моей вине.

«Теперь я знаю, что это твоя естественная реакция. Я понял, что ты – добрый и жалеешь меня. Именно поэтому я воспользовался твоей добротой и жалостью. Ты как бы проложил мне тропинку в собственный разум, и я смог подавить твою волю. Каждый день, когда ты сидел напротив меня, я передавал тебе свои ощущения боли, тоски, отчаяния, ненависти, злобы. Я запретил тебе покидать меня – и ты послушался. Я ничего не ел, ощущения голода и злобы были настолько сильны, что я без труда смог вложить их в твое сознание. Ты прекратил есть. Как же я радовался этому, как ликовал внутри!» – в голосе волка послышались слезы.

– Бедный волк, – прошептал Сергей.

«Как ты можешь даже сейчас жалеть меня?» – сейр поднял голову. «Как ты можешь не испытывать ко мне ненависти?»

– Это очень просто, – улыбнулся Сергей, – я понимаю тебя.

Волк вздохнул и продолжил:

«Так проходили дни. Я умирал и ты умирал вместе со мной. У меня не осталось никаких чувств, никаких желаний, кроме одного – увидеть, как ты умрешь. Однажды, когда у меня еще оставалось достаточно сил, я приказал тебе открыть клетку. Я хотел убить тебя, а потом убивать всех, кто попадется мне на пути. Ты удивил меня тогда».

– Чем же?

«Ты не подчинился, не открыл дверцу. Какая-то часть твоего разума ясно осознавала опасность, которую несли мои приказы. Ты понимал, что если выпустишь меня, то я смогу перебить очень много людей. Ты испугался, но испугался не за себя, а за других. Твой разум отказывался тебе повиноваться. Раздираемый твоим стремлением спасти своих сородичей и моими приказаниями, твой мозг был уже готов приказать твоему сердцу остановиться. И я прекратил свои попытки. Я решил убить только тебя и помешать тебе покончить с собой».

– Вот это да! Никогда не думал, что способен на такое, – сдавленно прошептал Сергей.

«Ты оказался способен на гораздо большее. Прошло еще несколько дней без сна, без пищи. Я чувствовал, как ты умираешь, и был полон решимости убить тебя раньше, чем умру сам. Но всё сорвалось – тебя нашел твой друг».

– Майкл.

«Да, он вытащил тебя и тут я обезумел. Я ударил тебя изо всех сил, приказал твоему телу умереть. Я слышал, как останавливается твое сердце, когда тебя уносил этот человек, Майкл. Это усилие лишило меня последних сил. Я знал, что умираю и испытывал восторг оттого, что мне казалось, что я убил тебя. Но ты совершил невозможное – ты выжил».

– Меня спасли.

«Теперь я рад этому, рад больше, чем ты можешь предположить. Когда я увидел тебя, лишенного сил, не помнящего всего того ужаса, в который я тебя ввел, по-прежнему жалеющего меня – я почувствовал, как что-то рвется у меня внутри. Когда я понял, что ты, только по счастливой случайности, избежавший смерти, пытаешься спасти меня – я не смог ненавидеть тебя. Когда ты вполз ко мне, я почувствовал, что …»

Голос сейра прервался. Сергей не торопил его, он чувствовал какое-то теплое, согревающее душу, чувство какой-то странной любви к этому непонятному, загадочному и, вместе с тем, честному и гордому волку.

«Мое сердце разрывалось от боли. Меня терзало запоздалое и яростное раскаяние. Я чуть не убил тебя – а ты спасал меня, спасал мой рассудок от испепеляющей ненависти. Я долго молчал, не решаясь заговорить с тобой. Но я решил, что молчание равносильно лжи, если бы я продолжал молчать – ты так бы и продолжал считать меня гордым и непокоренным сейром, волком, как вы называете нас. На самом деле я был не таким, как ты думал, я был жестоким зверем, безумно ненавидевшим вас всех. Но ты изменил меня и я решил рассказать тебе всё».

Сергей молчал, рассеянно теребя воротник рубашки.

«Если ты ненавидишь меня, то ты можешь взять свое оружие и убить меня. Я не буду сопротивляться и приму смерть от твоих рук с радостью. Моя жизнь вся, целиком и полностью, принадлежит тебе», – волк склонил голову перед человеком.

Сергей на коленях подполз поближе к сейру и взял его угловатую голову в свои слабые руки. Он посмотрел в его глаза:

– Мне не нужна ни твоя жизнь, ни твоя смерть, Этар.

«Прости меня, Сергей», – прошептал сейр и прижался к человеку, как детеныш прижимается к теплому брюху матери.

– И ты прости меня. За всё…