И вот наступил день, когда Тилон должен был отправиться на Олимпиаду.

Прощание с Гидоной вышло грустным.

Расставшись с Пелопом и выслушав все добрые советы и напутствия, Тилон вышел за калитку. Гидона вызвалась проводить его.

– Вас могут увидеть вместе, – покачал головой Пелоп. Тогда не миновать беды.

– Я провожу Тилона только до оврага, отец! – умоляюще произнесла Гидона.

Вместо ответа Пелоп махнул рукой и отвернулся.

Какое-то время молодые люди шли молча.

– Знаешь, Тилон, мне неважно, победишь ты на Олимпиаде или нет, – произнесла неожиданно Гидона. – Нет, не так! поправилась она. – Я, конечно, от всей души желаю, чтобы ты победил. Но всего главнее для меня, чтобы вернулся целый и невредимый…

– Можно подумать: ты провожаешь меня не на Олимпиаду, а на войну! – попытался улыбнуться Тилон, но улыбка получилась вымученной: на душе у него было смутно, неспокойно. В селении в последнее время снова поползли слухи о домике на отшибе, о его обитателях, насылающих порчу. Но теперь с ними связывали имя Тилона.

Его настроение передалось и Гидоне, хотя о том, что его тревожило, Тилон не рассказывал ни ей, ни отцу.

– Груз для прыжка гляди не потеряй, – сказала Гидона.

– Скорей голову потеряю! – ответил Тилон и поправил под мышкой увесистый свёрток с голышами. – А ты приободрись, Гидона. Вот увидишь, я вернусь за тобой. Может, и отца уговорим уехать с нами… Знаешь, у меня на родине, в Спарте, женщина говорит, провожая мужа на войну: со щитом или на щите. Я надеюсь вернуться со щитом.

…Чем ближе приближался Тилон к Олимпии, тем чаще припоминался ему памятный ночной рассказ Филлиона о своём отце, побывавшем на Олимпиаде. С каждым днём, с каждым часом дорога становилась все более запруженной. Шум, разноязыкий говор, смех оглушали Тилона, привыкшего к тишине и малолюдью. Тилон был грустен, тревожные мысли одолевали его. Как встретит его, изгнанника, спартанская делегация там, на Олимпиаде? По ночам, во время краткого отдыха, Тилону снилась далёкая Спарта, родители, Пелоп, из последних сил совершающий прыжок с тяжёлыми дисками, чтобы обучить Тилона прыжку с тяжестью. Грезились ему домик за оврагом, виноградник, залитый солнцем, Гидона…

В пути Тилон старался ни с кем не общаться, шёл сам по себе, погруженный в думы.

Дорога круто вильнула в гору, идти стало труднее, но Тилон по-прежнему шагал быстро, обгоняя одну за другой пышные делегации из различных городов и государств.

Слева и справа от дороги вздымались живописные склоны, поросшие миртовыми и оливковыми рощами, которые источали на солнце дурманящий аромат. Встречались здесь и вековые кряжистые дубы, и стройные сосны, идущие на мачты для кораблей. А там, вдали, теснились горные вершины, вдруг напомнившие Тилону смертельную схватку на горном плато и слепого вождя восставших крестьян, который спас ему жизнь ценой собственной жизни…

Одна из вершин, возвышавшаяся среди других и особенно густо поросшая лесом, привлекла внимание Тилона, и он спросил у случайного спутника, как она называется.

– Ты, видно, издалека? – спросил тот.

– Издалека, – согласился Тилон.

– Знай; это и есть священный Олимп, жилище богов, – произнёс торжественно путник. – А вон там, правее, – это холм Крона…

Тилон долго стоял, вглядываясь в Олимп, но ни одного бога, хотя бы самого завалящего, второстепенного, не обнаружил. «Боги попрятались от жары», – подумал он, снова пускаясь в путь. Спутник его семенил рядом.

Они миновали перевал, и перед ними открылась олимпийская долина – неправильный четырехугольник, весь видный сверху как на ладони. У самого края долины возвышался храм. Словоохотливый спутник пояснил Тилону, что храм посвящён супруге Зевса – Гере, матери олимпийских небожителей.

– Близ этого храма проводятся Героиды – женские спортивные игры наподобие Олимпиад. Ведь на Олимпиадах женщинам запрещено появляться – я имею в виду стадион и ипподромы.

– А если женщина рискнёт и появится там, что ей грозит? спросил машинально Тилон, мысли которого были заняты другим.

– Смертная казнь!

Бурный Алфей казался отсюда прихотливо извивающейся серебристой змейкой. А вон и Кладей – широкий ручей, впадающий в олимпийскую реку и щедро питающий её своими водами.

Они спустились в долину, миновали богатый храм, посвящённый Гере, и взяли влево. Вдоль дороги потянулись небольшие, но исключительно пышные строения, непохожие одно на другое, – каждый дом был на своё лицо.

– В каждом из этих строений хранятся дары Олимпиаде от определённого города или государства, – сказал всезнающий спутник Тилона. – А дальше, за строениями, ты видишь портик Эхо…

– Тот самый? – переспросил Тилон, и у него от волнения перехватило на миг дыхание.

– Ну да, – кивнул собеседник. – В этом портике главный судья Олимпиады или глашатай будет провозглашать победителя в каждом виде состязаний, и эхо повторит его имя семь раз, даря бессмертие на века!..

Тилон остановился, разглядывая портик, о котором столько слышал. Толпа их обминала, толкала, задевала краями одежды, поругивала – стали, мол, посреди дороги, словно ослы!

– Что с тобой, парень? – забеспокоился наконец спутник Тилона. – Голову напекло? Пойдём в тень, к фонтану. Попьём немного, умоемся.

Тилон что-то пробормотал.

– Что, что? – не расслышал спутник.

– Здесь, в портике, через несколько дней глашатай провозгласит и моё имя, – тихо, словно обращаясь к самому себе, произнёс Тилон.

– Идём, – потянул его за рукав спутник. – Я же говорю ты перегрелся на солнце. Хорошо хоть, в дороге не свалился.

– И эхо повторит моё имя семь раз! – продолжал, не слушая, Тилон.

– Повторит, повторит, – проворчал спутник. – И не семь, а двадцать семь раз. От чего-чего, а уж от скромности ты, парень, не умрёшь! А может, ты того?… Винцом перед нашей встречей побаловался, а оно теперь и вступило в голову?

Тилон и впрямь походил на пьяного: глаза его горели, волосы растрепались. Они без всякой цели бродили по долине Алфея, и все привлекало его внимание, на все смотрел он как заворожённый.

– Сознайся всё-таки: что там у тебя в свёртке? – в который раз спрашивал спутник.

– Говорю же тебе – сокровище! – буркнул Тилон и отвёл его руку.

– Вот-вот. Я и говорю: перегрелся малость, – покачал головой спутник.

Внимание Тилона привлекло огромное двухэтажное здание, украшенное мраморными колоннами. Их было столько, что зарябило в глазах.

– Леонидион? – догадался Тилон.

– Верно. Чего-то ты, парень, знаешь. Эта гостиница Леонидион, больше которой нет в Греции, а значит, и во всём мире! Одних колонн сто тридцать восемь, – добавил спутник с гордостью, будто самолично обтёсывал и устанавливал эти колонны.

– Сколько там комнат? – спросил Тилон, надеясь поставить спутника в тупик.

– Представь себе – целых восемьдесят! – без запинки отвечал тот. – Такое и представить себе трудно. В Леонидионе живут самые почётные гости Олимпиады. Но, коль скоро ты участник Олимпиады и даже её будущий победитель, зайди попытай счастья, – с ехидной улыбкой произнёс спутник, но Тилон пропустил его слова мимо ушей. Вообще он находился в каком-то странном полусне, когда явь трудно отделима от фантастических грёз.

Болтливый спутник что-то говорил и говорил не смолкая, но до Тилона, без устали озирающегося по сторонам, долетали только отдельные слова:

– Вон палестра – там тренируются атлеты… Гимнасиум… Священная роща…

Священная роща – Альтис – встретила их таинственным шелестом листвы и благодатной тенью. Здесь стояли бронзовые статуи победителей предыдущих Олимпиад, отлитые лучшими мастерами Греции.

– Значит, думаешь, и для твоей скульптуры здесь местечко найдётся? – не упустил случая подпустить шпильку спутник Тилона.

Близ алтаря Зевса-громовержца они замешкались – их обошла торжественная процессия. Белые одежды людей были богато расшиты золотом, пурпурные ленты вились на ветру – одна из них задела Тилона по лицу. За процессией тянулись опрятно прибранные рабы: одни тащили на плечах, сгибаясь от тяжести, подарки верховному божеству, другие подгоняли животных, предназначенных для жертвенного заклания.

Пройдя через священную рощу, Тилон и его спутник вышли к самому величественному строению долины Алфея – храму Зевса Олимпийского. У входа толпились люди, желавшие проникнуть внутрь храма.

В храме было прохладно. Неизвестно откуда струился ветерок, обвевая разгорячённые лица. Сводчатые стены уходили ввысь, теряясь в полумраке. Мимо них прошёл служитель, размахивая кадильницей с тлеющими благовониями. Кучки посетителей либо застыли в благоговейном молчании, либо переговаривались еле слышным шёпотом – настолько подавляла торжественность величественного помещения.

Немного привыкнув к обстановке, молодой атлет и его спутник – Тилон так и не спросил, как его зовут, – двинулись в глубину храма. Здесь на троне из чистого золота восседал сам Зевс. Благородный металл тускло сверкал под узким лучом света, который падал откуда-то сверху – быть может, с помощью сложной системы зеркал. Сам Зевс был изваян из слоновой кости. Глаза божества были сделаны из драгоценных камней. На голове покоился золотой венок, в точности воспроизводящий венок из ветвей дикой оливы, которым увенчивался победитель Олимпийских игр. На правой ладони Зевса стояла, словно устремлённая вперёд и ввысь, статуя Ники – Победы. В левой руке Зевс держал скипетр, увенчанный когтистым орлом.

– Зевс на троне, работа Фидия… Одно из семи чудес света, – благоговейно прошептал Тилон, поймав взгляд своего спутника, и тот впервые с уважением посмотрел на него.

«Он точно похож на Пелопа», – подумал Тилон, глядя на сидящего Зевса. Лицо божества было добрым, задумчивым. Курчавые жёсткие волосы низко спускались на лоб, разрезанный вертикальной складкой.

Затем они долго бродили среди бесчисленных палаток и шалашей, которые стихийно выросли на берегах Алфея.

Тилон жадно всматривался в лица встречных. Он и жаждал встретить кого-нибудь из Спарты, и в то же время опасался этой встречи. Из одной палатки им призывно помахали рукой, и спутник Тилона устремился туда, донельзя довольный тем, что повстречал земляков.

– Прощай, парень! – крикнул он Тилону с улыбкой. – Желаю тебе поменьше хвастаться!..

Тилон рад был одиночеству: признаться, словоохотливый спутник уже давно тяготил его, хотя и сообщил много интересного.

Внимание юноши привлёк огромный камень, стоящий на высоком пьедестале. Камень сверху был снабжён ручкой, отчего напоминал колоссальную гирю. С одной стороны на камне была выбита надпись, уже слегка подпорченная непогодой, но ещё достаточно чёткая, чтобы её можно было разобрать. Напрягая память, Тилон припомнил уроки, которые тайком давал ему в агеле Филлион, единственный грамотный человек во всём военно-спортивном лагере: он прутиком чертил на песке буквы и объяснял Тилону их значение, едва выдавалась свободная минутка. Однажды, застав их за этим занятием, ирен жестоко избил обоих своим ореховым посохом. Но уроки Филлиона не прошли даром… С огромным трудом, складывая буквы в слова, Тилон прочёл вслух выбитую на камне надпись: «Би-бон под-нял ме-ня над го-ло-вой од-ной ру-кой…» Далее шла дата установления олимпийского рекорда.

Юноша настолько был ошеломлён новыми впечатлениями, что только к вечеру вспомнил строжайшее напутствие Пелопа: «Как только прибудешь в Олимпию, разыщи главного элладоника и представься ему. Скажешь, что ты занесён в списки соревнующихся».

Главный элладоник – спортивный судья Олимпиады – долго и придирчиво разглядывал худощавого юношу. Уж больно тонка его талия и бледны щеки. Но широкие плечи и мощные мышцы ног изобличают неплохого атлета. Элладоник глянул в свои записи.

– Тилон из Спарты, говоришь? Да, ты записан год назад Пелопом, гражданином Афин… Где же ты бродишь так долго? Все участники нынешних Олимпийских состязаний уже явились.

– Я… бродил долиной Алфея… – смущённо потупившись, пробормотал Тилон.

– Это другое дело. Человеку, впервые попавшему в Олимпию, действительно есть что посмотреть, – смягчился главный элладоник. – Ты весь год тренировался в прыжках?

– Весь год, – поднял голову Тилон.

– Почтенный Пелоп за тебя поручился, – сказал главный элладоник. – Я знал его немного по Афинам… И всегда уважал. Так и передай ему, когда возвратишься.

После паузы элладоник окинул взглядом запылённый плащ и усталое лицо Тилона и произнёс:

– А теперь ступай в бани и гимнасиум, раб укажет тебе дорогу. Отдохни, приведи себя и одежду в порядок и готовься к олимпийской клятве. А вещи, – кивнул элладоник на свёрток, который Тилон крепко держал под мышкой, – можешь оставить в гимнасиуме. Их никто не украдёт.

…Но вот все позади – и торжественный ритуал, предшествующий спортивным состязаниям, и олимпийская клятва. Наступил миг, к которому Тилон шёл всю свою сознательную жизнь.

Повинуясь распорядителю Олимпиады, Тилон вместе со своими соперниками-прыгунами покинул зал, предназначенный для атлетов, ждущих начала состязаний, и нестройная процессия по специальному проходу вышла на поле стадиона. Только теперь, при виде своих мускулистых, ловких и уверенных в себе соперников, сомнение закралось в душу Тилона. Общие насмешки вызвал пакет, с которым Тилон ни за что не хотел расстаться, несмотря на неудовольствие распорядителя.

Рёв толпы на стадионе в первую минуту оглушил Тилона. Сорок тысяч человек заполнили трибуны до отказа. Выкрики, топанье ног, подбадривающие возгласы слились в единый гул так шумит море в непогоду.

Шагая под звуки флейты вместе с другими спортсменами к скамме, Тилон немного замешкался и приотстал от остальных, жадно озирая трибуны. Но отыскать кого-либо в этом море оживлённых лиц было, конечно, невозможно.

– Не робей, юноша! – шепнул ему распорядитель, неверно истолковавший поведение Тилона. – На Олимпиаде и проиграть не стыдно… Да брось ты свой свёрток, в который раз говорю! Упрямец! – прошипел распорядитель, подобно рассерженной змее, и сделал попытку выбить свёрток из рук Тилона, но тот ловко увернулся.