ГЛАДИАТОР

Когда Фостер Ленчли очнулся, его окутывала непроницаемая тьма. Странная вещь! Ему казалось, что он чувствует руки и ноги, а между тем не может и мизинцем пошевельнуть.

Фостер с трудом припомнил предшествовавшие события. Ослепительно белую дорогу, залитую техасским солнцем. Громыхающий «форд», из которого Фостер, следуя приказу хозяина, выжимал максимальные сто шестьдесят миль в час. Встречный «Линкольн», черной молнией вынырнувший из-за поворота… Дальше мысли Фостера обрывались. «Крышка, – подумал он, потерял зрение».

Внезапно Фостер почувствовал, как по всему телу его катится волна обжигающей боли, а затем, начиная от кончиков пальцев рук и ног, надвигается блаженное онемение.

– Великолепный мозг, мистер О'Принс, – сказал ассистент, показывая великому хирургу герметическую банку, на дне которой дымились два извилистых полушария серого цвета.

– Осторожней, голубчик, – ответил хирург, – это не тесто. Поместите в физиологический раствор. Пусть сначала, так сказать, придет в себя после шока.

– Слушаюсь.

– Затем клетки, связанные с органами чувств, подвергнете местной анестезии. Ему это полезно для будущего, которое его ждет. После анестезии, часика через три, приведете его в себя. Тело исследовано?

– Да, мистер О'Принс.

– Ну?

– Отличные мышцы профессионального грузчика. Хорошая координация движений…

– Чудесно. Можете отправить тело в крематорий, оно нам больше не понадобится. А с мозгом, когда он придет в себя, мы потолкуем…

– Простите, но как, мистер О'Принс? – решился спросить молоденький ассистент. – Ведь без языка, как учили нас в колледже…

– К колледжах отстают от современного уровня науки по крайней мере на десяток лет. Вы забыли о биотоках, мой юный друг, – снисходительно разъяснил О'Принс.

Через минуту властный голос слышался из другого конца лаборатории, где группа людей в белых халатах настраивала биопреобразователь.

Фостеру казалось, что он лежит в темном погребе, лишенном света, звуков и запахов. Внезапно он услышал слова, сказанные тихим, но повелительным голосом:

– Вы попали в катастрофу, Фостер. Я вас вылечу, и вы будете здоровее прежнего. Но для этого требуется одно: полное послушание.

– Хорошо, доктор, – захотел сказать Фостер. Он догадался, что с ним разговаривает врач, хотя вокруг по-прежнему стояла непроницаемая тьма.

– Я вас понял, я вас понял, – услышал Фостер. – Старайтесь не волноваться. Слушайте меня внимательно. Вы – мозг, только мозг, понимаете? Я помещу вас в искусственное тело.

– Искусственное тело? – мысленно удивился Фостер.

– Да, я помещу вас в кибернетическую систему. Не беспокойтесь, она будет не хуже вашего прежнего тела. Когда вы заново разучите все движения, которые были утрачены вместе с мышцами, мы сможем подобрать вам обычное человеческое тело. Слава богу, разнообразные катастрофы не так уж редки, так что у нас будет из чего выбирать.

– А нельзя ли сразу, доктор? Сразу обычное тело?.. Я помню все, дайте только тело, и я смогу повторить все движения…

– Послушайте, уважаемый, – строго сказал хирург, – все должно быть так, как я говорю. Малейшее непослушание, Фостер, – и вы на веки вечные останетесь комочком серого вещества.

– Слушаюсь, док, – мысленно пробормотал мозг.

Весь разговор велся, разумеется, безмолвно, с помощью биотоков, и сотрудники клиники, тесным кольцом окружившие О'Принса и сосуд с мозгом, тщетно старались угадать суть разговора: лицо хирурга оставалось каменным.

Выйдя из лаборатории, О'Принс прошел в свой великолепный кабинет и вызвал по видеофону президента Уэстерн-компани.

– О'кэй, босс, – почтительно сказал он, когда на экране появилось знакомое всей стране холеное лицо с хищным подбородком. – Мозг препарирован и весь к вашим услугам. Как раз нужный объем…

– Он не поврежден?

– Нисколько.

– Гм… Приступайте в таком случае к программе… – мистер Вильнертон понизил голос, – к программе «Железный гладиатор». Имейте в виду, у вас всего четыре месяца, поэтому не медлите.

– Слушаюсь.

Экран погас.

Фостер Ленчли учился ходить, как малыш учится делать первые шаги: робко и неуверенно. Поначалу Фостеру страшно было и подумать о расстоянии между двумя фрамугами биолаборатории, где проходило обучение. Но очень скоро Фост стал чувствовать себя все более уверенно. Ноги и руки – длинные гибкие щупальцы – теперь подчинялись ему куда охотней, чем раньше. А сила в них была такая, что Фостер шутя мог согнуть в трубочку и затем разогнуть маленькую двухцентовую монетку. Обладать постоянно такой силой Фостер, конечно, не отказался бы, но нынешнее тело его… Нет, что ни говори, оно было слишком уж отталкивающим. Огромная голова, снабженная четырьмя блюдцами-фотоэлементами, позволяла видеть все вокруг, но была безобразна, особенно если учесть торчащие из макушки многочисленные кустики антенн. А о «теле» и говорить не приходилось.

Но Фостер помнил разговор с хирургом и тщательно проделывал вес тренировочные упражнения, подчас весьма длительные и утомительные.

Словно по команде все газеты затрубили вдруг о новой сенсации века – сражении железных гладиаторов.

Две фирмы решили помериться качеством продукции. Было оговорено, что они создадут по роботу, причем объем электронного мозга не мог превышать девятисот кубических сантиметров. В соответствии с регламентом роботы должны были сражаться до гибели одного из них. При этом железным гладиаторам не полагалось никакого оружия. «Битва на уровне диких зверей» – захлебывались газеты. «Победит не только сила, но и более правильная стратегия», – вещали статьи. «Зрелище, которому позавидовал бы сам император Нерон», – кричали аршинные заголовки.

Наконец Фостер обрел, как говорится, форму. Он перемещался легко, как арабский скакун, а грации его – если под грацией понимать безукоризненную координацию движений – могла бы позавидовать и примадонна столичного мюзик-холла.

За долгое время обучения Фостер сильно сдружился с О'Принсом, который казался добрым и ласковым, как отец.

– Вот что, Фост, – сказал однажды О'Принс, когда вечерние тренировки были закончены и Фостер отдыхал после трудных упражнений. – Ты выполнял все мои требования, и я доволен тобой. Теперь ты должен выполнить одну только вещь…

– Я готов, – мысленно произнес Фостер, глядя на чем-то взволнованного хирурга.

– Видишь ли… ты должен сразиться… сразиться с одним роботом, – выдавил О'Принс.

– Тоже человеческий мозг? – быстро спросил Фостер. Он был сильно возбужден, – биотоковые волны на экране осциллографа подскакивали гораздо выше обычного.

– Успокойся, мозг электронный, – усмехнулся О'Принс.

– Значит, обычный робот?

– Да. И ты должен победить. Тогда ты получишь обещанное и снова станешь полноправным человеком…

– Что ж, – я готов, – повторил Фостер.

– Ты победишь, я уверен, – горячо сказал О'Принс и отвернувшись, быстрым шагом вышел из лаборатории.

Громадная арена цирка была залита юпитерами. Служители-роботы тщательно разравнивали отборный красноватый песок, не обращая внимания на назойливые телеобъективы. Толпа, забившая все уголки и проходы, нетерпеливо гудела.

Наконец неказистые роботы, сделав свое дело, убрались с арены, и сияющий распорядитель объявил сражение железных гладиаторов. Под оглушительную дробь барабанов на арену с противоположных сторон вышли два робота.

– Линди и Фрост! – провозгласил в рупор распорядитель и поспешно убрался с арены.

«Он переврал мое имя, – подумал Фостер. – Наверно, умышленно. Впрочем, какое это имеет значение?» Увидя людские лица, он испытал невыразимое волнение. Ему хотелось закричать изо всех сил:

– Люди, я тоже человек, я брат ваш. Люди, защитите меня!

Но он был робот и он был нем.

Его враг двумя прыжками достиг центра арены и застыл в выжидательной позе. Электронный мозг его напряженно рассчитывал всевозможные варианты нападения и защиты.

«Все это нужно только на потеху», – билось у Фостера. Он не чувствовал никакой вражды к своему противнику, а между тем должен был стремиться к тому, чтобы уничтожить его. В этом-то и состоял грубый просчет О'Принса! Вживляя мозг в кибернетическую систему, он сбросил со счетов человеческую психологию.

Роботы сблизились на расстояние вытянутого щупальца. Публика замерла. Казалось, два невиданных паука сошлись там, внизу на смертный бой.

Линди не спеша протянул к противнику щупальце, но как только Фостер выдвинул свой, робот неуловимо быстрым движением ударил его по нервному окончанию. Волна боли и слепой ярости захлестнула Фостера. Всей своей стокилограммовой массой он ринулся на врага. Линди успел увернуться, но один из щупальцев Фостера хлестнул наотмашь по фотоэлементу противника, и «глаз» врага померк. «Теперь он видит хуже!» – мелькнула у Фостера торжествующая мысль. Отныне он знал, что надо делать: необходимо лишить противника зрения, тогда он будет наполовину беспомощен.

Но и Линди не дремал. В один из моментов он изловчился и сорвал с макушки Фостера кустик-антенну. Боль была такова, что на миг лишила Фостера сознания.

Все же после полуторачасовой борьбы стал все яснее вырисовываться перевес Фостера. Его атаки были стремительнее и результативнее. Очевидно, электронный мозг объемом в девятьсот кубических сантиметров был еще слишком мал, чтобы соперничать с человеческим. Все чаще Линди останавливался в замешательстве, не в силах сразу решить, что делать дальше: нападать или защищаться? Арена была усеяна микроэлементами и многочисленными металлическими обломками. Наиболее нетерпеливые зрители поднялись с мест, чтобы во всех подробностях увидеть финал столь необычной драмы.

И тут случилось неожиданное…

Фостер увидел Мэри – жену. Она сидела где-то на галерке, в глубине – поэтому его рысьи глаза и не приметили ее сразу. Кроме того, Фостер был поглощен боем. Лицо Мэри было бледно. Рядом с женой сидел Джим, ее брат, моряк в отставке.

С криком – разумеется, безмолвным – Фостер кинулся к барьеру. Лишь несколько метров отделяли его от человеческого общества. На какую-то долю секунды он забыл о прикрытии, и этого оказалось достаточно. Щупальце Линди скользнуло змеей и вонзилось в то место, где находилось основание головной антенны.

Ослепительное солнце вспыхнуло в мозгу Фостера, и затем все погрузилось в мрак.

Вторая гибель Фостера Ленчли была мгновенной.