ТОБОР ПЕРВЫЙ
Картина освещается косыми лучами яростного солнца.
Почва изрыта воронками, словно язвами лицо прокаженного. Каждая воронка - это кратер с рваными краями, который образовался на месте падения и взрыва метеорита. Метеоритный ливень и не собирается утихать, и красноватая порода вулканического происхождения непрерывно содрогается.
На обзорном экране отлично видно, как взрывы ежесекундно вспыхивают то тут, то там, - беззвучно, как и все, что происходит в безвоздушном пространстве. После каждого взрыва ввысь вздымается великолепный султан, от которого на израненную безжизненную почву падает длинная черная тень. Затем потревоженная пыль и мельчайшие осколки породы медленно оседают. И столь же медленно, словно бы нехотя, укорачивается, сходит на нет тень от султана.
Метеориты, конечно, выстреливаются с определенной закономерностью, но угадать ее нелегко не то что человеку, но даже мощному ионному мозгу, поднаторевшему в искусстве решения подобных задач. Да и то сказать, ведь для решения этой задачи отводится не какое-то там спокойное время, достаточное для того, чтобы обдумать ответ, как студенту на экзамене, а десятые и сотые доли секунды. И от решения этой задачи зависит не отметка в зачетной книжке и даже не судьба стипендии, а жизнь. Да, жизнь того, кто теперь преодолевает очередную полосу препятствий.
Впрочем, еще ведь труднее не только то ли вычислить, то ли угадать, куда угодит метеорит, но и увернуться от него. Тут уж необходимы совершенно дьявольская ловкость и быстрота реакции.
Задача того, кто преодолевает опасную полосу, стала бы куда проще, будь у него в наличии обычная танкетка на гусеничном или колесном ходу, которыми, как правило, пользуются космонавты при высадке на новую, неисследованную планету, или шагающий манипулятор, или - на худой конец - хотя бы стандартный панцирь, снабженный противометеоритным полем. Но как быть, если ничего такого у испытуемого не имеется и ему приходится рассчитывать только на себя, на личные, как говорится, возможности?.. Ничего не попишешь, таков девиз нынешнего, заключительного цикла испытаний: аварийные условия. Именно они составляют суть решающего испытания Тобора, многотрудного экзамена, который должен продлиться более трех суток.
Люди, сидящие в сферозале, знают: метеоритная полоса, как говорится, цветочки - главное впереди. В отличие от них Тобору неизвестно о том, что подстерегает его на каждом последующем этапе… Выскочив без всякой подготовки на метеоритную полосу, он знал только одно: бомбардируемое поле необходимо не только преодолеть, сохранив собственное существование, но и пересечь егоза максимально короткое время, поскольку каждая секунда промедления сверх расчетной засчитывается как штрафная.
Сама по себе формула экзамена проста - проще не бывает: действие происходит, условно говоря, на чужой планете; предположим, что группа космонавтов-изыскателей, и с ними белковый помощник Тобор, отдалилась от материнского корабля и попала в беду, оказалась начисто отрезанной от внешнего мира. Все средства связи вышли из строя (как показала многолетняя история освоения далеких планет, такое, увы, подчас случается, какой бы совершенной ни казалась техника: природа неистощима на выдумки и у каждой планеты свой норов). И вот, пока люди отсиживаются в пещере или каком-нибудь другом случайно подвернувшемся укрытии, Тобор должен как можно быстрее добраться до корабля, чтобы сообщить о случившемся и вернуться с подмогой. Промедление смерти подобно - гибели целой группы. И вот на этом-то своем пути к звездолету Тобор и должен преодолеть разного рода препятствия - плод хитроумных выдумок инженеров и техников испытательного полигона, помноженный на соответствующие страницы документальных отчетов космических экспедиций…
Тускло мерцает огромный экран в напряженной полутьме зала. Трансляцию с дальнего полигона ведут бесстрастные приборы. Там, за десятки километров от уютного сферозала, проходит испытание, должное дать оценку многолетнему труду многотысячного коллектива.
Если Государственная комиссия примет Тобор - рукотворное создание, в котором соединились, сплавились воедино качества машины и живого организма, то камеры синтеза Зеленого городка получат как бы образец, матрицу, по которой можно будет выращивать сотни и тысячи Тоборов - незаменимых помощников человека и на Земле, и в просторах Солнечной системы, и на далеких космических путях.
А главное, уже сейчас, когда проходят заключительные испытания Тобора Первого, готовится звездная экспедиция в район Бета Лиры, капитану которой зеленогородцы обещали предоставить помощника.
Потому-то и думать не хочется никому из сидящих в зале, что испытание может сорваться, окончиться неудачей.
Нынче связь с полигоном, разумеется, строго односторонняя. Никаких команд, никаких пояснений и добрых советов не может сейчас получать Тобор от своих создателей и воспитателей. Ведь все средства связи, согласно сценарию экзамена, пришли в негодность.
Спешит, торопится Тобор. Путь его далек и труден, чужая планета коварна, и только на собственные силы и смекалку может он рассчитывать.
Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от норовящих ужалить метеоритов.
Влево… зачем-то чуточку назад… вправо… И вдруг, когда впереди раздался особенно сильный взрыв, Тобор замирает на месте. Идут секунды, бесстрастно-торопливо перепрыгивает с деления на деление алая точка на циферблате хронометра - он здесь же, рядом с экраном, а Тобор неподвижен, словно изваяние.
Ивану чудится, что пауза разрастается снежным комом, который катится с горы. «Скорее! Скорее!» - мысленно кричит, молит, требует Иван, глядя на фигуру, замершую посреди экрана.
То ближе, то дальше вспыхивают фонтаны метеоритных взрывов, а Тобор все чего-то выжидает.
«Стратегию новую, что ли, вырабатывает?» - мелькнула у Ивана догадка.
Люди в зале сохраняют спокойствие. Они знают, что Тобор лишен каких бы то ни было ограничителей и полностью самостоятелен в своих действиях. Для выполнения задания ему даны определенный отрезок времени плюс полная самостоятельность. Как распределить и использовать это время - его дело. Так что сиюминутное поведение Тобора - быть может, вынужденная пауза, необходимая для того, чтобы правильно оценить конкретную ситуацию, решить, как лучше действовать дальше…
Блюдца-фотоэлементы Тобора настороженно обшаривают кусок метеоритной полосы, который еще предстоит преодолеть. До кромки поля расстояние еще изрядное - километра четыре, прикидывает Иван. Не слишком ли все-таки медлит Тобор? И к земле вроде слишком уж прижался. Никогда прежде так не распластывался…
Иван до боли прикусил губу, и в этот самый момент Тобор, оттолкнувшись пружинящими щупальцами, прыгнул вперед, в сторону большой, еще дымящейся после взрыва воронки.
Нет, это не могло быть случайностью. Любое движение Тобора - Иван знал - рассчитано до миллиметра.
Описав крутую параболу, Тобор свалился в горячую, с рваными краями воронку.
Сзади послышались одиночные аплодисменты. Иван, сидевший в одном из передних рядов, обернулся. Хлопал розовощекий альпинист, сидевший на самой верхотуре, в последнем ряду. Увидя, что привлек общее внимание, он смутился и опустил ладони на откидной пюпитр для бумаг. Аким Ксенофонтович, мельком обернувшись, едва удостоил альпиниста каким-то отсутствующим взглядом и снова вперил взор в экран, на который - Иван мог бы поклясться - смотрел безотрывно с самого утра, когда Тобор только начал свой путь по условной планете.
- Точность-то прыжка какая-загляденье! Тобор опустился в воронку, не задев края, - пробормотал альпинист, как бы оправдываясь.
- Все верно, дружище! - неожиданно поддержал его молодой вестибулярник, подмигнув Ивану.
- И дальность прыжка отменная, - добавил Иван. Альпинист расцвел от поддержки. Здесь, в компании знаменитых ученых, он чувствовал себя явно не в своей тарелке.
- В прошлом феврале на Тянь-Шане у нас с Тобором произошла смешная история. Он должен был перепрыгнуть с одного пика на другой… - начал альпинист, но посмотрел на каменный затылок Акима Ксенофонтовича и осекся.
- Интересно, зачем Тобору понадобилось прыгать в воронку? - простодушно пробормотал какой-то инженер после непродолжительной паузы. Ему никто не ответил.
«А вопрос интересный. И совсем не простой», - подумал Иван. Ведь до сих пор, преодолевая метеоритную полосу, Тобор избегал воронок. Теперь же путь его искривился, он перемещался по ломаной линии, прыгая из воронки в воронку.
До первой остановки Тобора штрафных секунд с утра набежало, в общем-то, совсем немного. И Тобор оставался - тьфу-тьфу! - цел и невредим, одно за другим преодолевая на пути неожиданные для него препятствия.
И все-таки что-то в поведении Тобора в последние минуты насторожило Ивана. Будто предчувствие беды некоей тенью набежало на широкий экран и уже не оставляло его.
Иван исподлобья окинул зал, проверяя свое впечатление. Однако все, с мнением которых он считался, были спокойны. Лицо представителя Космосовета, крупное, словно высеченное из цельной глыбы мрамора, выглядело непроницаемым. Глядя, как Тобор осторожно высовывается из воронки перед очередным прыжком, выискивая следующую, представитель Космосовета неожиданно улыбнулся, отчего сразу утратил значительную дозу солидности и неприступности, и поправил упавшую на лоб мальчишескую челку.
Иван сжал покрепче подлокотники кресла и окончательно успокоился. «Просто лезет в голову всякая чепуха, - подумал он, сердясь на самого себя. - Переутомился, перенервничал в последние недели перед испытаниями Тобора, вот и все дела. Нужно взять себя в руки».
- Что скажете, товарищ Суровцев? - наклонившись к нему, быстрым шепотом спросил Аким Ксенофонтович, сидевший рядом, и кивнул в сторону Тобора, который в этот момент ловко приземлился в очередную воронку.
- Тобор придумал новую тактику, - ответил Иван.
- Значит, по-вашему, все в порядке вещей?
- Думаю, да.
- Гм-гм… Но за счет ломаных путь Тобора удлиняется, - заметил Аким Ксенофонтович. Иван пожал плечами:
- Зато безопасней становится.
- Пожалуй, - согласился Аким Ксенофонтович. - Но у меня к вам вопросик один, Иван Васильевич.
- Слушаю…
- Вы обучали Тобора тактике использования воронок от взрывов?
- Нет.
- Так я и думал! - живо прошептал Аким Ксенофонтович. - Значит, Тобор самостоятельно дошел до этого, Причем не в спокойной учебной обстановке, а, можно сказать, в боевых условиях, когда времени на долгие размышления нет.
- В боевых условиях? - переспросил Суровцев.
- Именно в боевых! Я не обмолвился.
- Что вы имеете в виду?
- Позже, позже об этом, - махнув рукой, озабоченно пробормотал старик.
- Не могу только понять, по какой ассоциации пришел Тобор к своему решению, - проговорил негромко Суровцев.
Аким Ксенофонтович покосился на него, хотел было что-то сказать, ио промолчал.
К этому времени Тобор почти преодолел метеоритную полосу: ему оставалось сделать три-четыре прыжка, чтобы выйти из опасной зоны. Глядя на посуровевший профиль своего соседа, Суровцев понял, что старик явно чем-то недоволен. У него (это знали все в ИСС - Институте Самоорганизующихся систем) был отличный нюх на всякого рода «неполадки в пробирной палатке», если употреблять излюбленное выражение Акима Ксенофонтовича. Недаром же руководство назначило его ответственным за решающий цикл испытаний Тобора Первого.
- Черт знает что! Будто не прямая трансляция, а замедленная съемка, - буркнул Аким Ксенофонтович, ни к кому не обращаясь, когда Тобор снова замешкался.
- Всего две секунды лишних… - машинально произнес Суровцев.
- Из этих секунд складываются штрафные минуты и часы, - сказал Аким Ксенофонтович.
- Путь впереди большой. Нагонит! - вмешался в их разговор вестибулярник.
Суровцев не один год занимался «воспитанием», совершенствованием сложнейшей белковой системы, именуемой Тобором, или Тобором Первым. Заставлял его усваивать все новую и новую информацию, учил решать разнообразные задачи, исподволь, основываясь на трудах великих философов, обучал логике, гибкой и в то же время несокрушимой, как клинок дамасской стали. Не раз Суровцев наблюдал Тобора и в «полевых» условиях - ведь он бессменно сопровождал своего воспитанника и на все учебные полигоны Зеленого городка, и на «практику» в открытом космосе, и на дальние поиски, которые проводились на Марсе и Венере. И никогда Иван не переставал любоваться своеобразной грацией движений Тобора, никогда не мог он привыкнуть к этому захватывающему зрелищу - Тобор в прыжке. Оттолкнувшись всеми щупальцами враз и вытянув их в прыжке вдоль тела, он ввинчивался в воздух, подобный живой торпеде. Глядя на экран, Суровцев вспомнил приезжего скульптора, который провел в Зеленом городке несколько месяцев в поисках сюжетов. Из всего, что делают ученые Зеленого, скульптор больше всего восхищался Тобором и говорил, что непременно сделает скульптуру для марсианской выставки «Род человеческий», которая, по замыслу, должна была отразить все, чего достигли люди за всю свою многотысячелетнюю историю. Скульптор рассказывал, что назовет свою работу «Душой исполненный полет» и изображать она будет Тобора в прыжке…
Последний точный прыжок - и метеоритная полоса остается позади. «Жаль, нет сейчас в сферозале скульптора, - подумал Суровцев. - Такой прыжок наверняка вдохновил бы его». Тобор прыгнул по всем правилам сложной и тонкой легкоатлетической науки - под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально возможный отрезок, и уже в полете сумел увернуться от раскаленного болида - на обзорном экране этот увесистый обломок оставил прерывистый тающий трек.
Суровцев вытер взмокший лоб. Еще одно препятствие преодолено. И даже запас штрафного времени на последних прыжках Тобор умудрился преуменьшить. Почему же начальник испытательного цикла продолжает хмуриться?..
Люди в зале задвигались, зашумели, как всегда бывает после длительного напряжения.
- Вот теперь мы можем вернуться к нашему разговору, - сказал Аким Ксенофонтович Суровцеву.
- Насчет цепочки ассоциаций Тобора?
- Да. Я понял, как Тобор догадался прыгать из воронки в воронку. Но начну по порядку. У нас в клубе шел недавно фильм времен последней великой войны.
- Исторический?
Аким Ксенофонтович покачал головой:
- Не исторический, а старый. Он вышел сразу после войны, в пятидесятые годы прошлого века. Об обороне города на Волге. Я смотрел его дважды в институтском клубе. И вам советую посмотреть, Иван Васильевич. Духоподъемный, я сказал бы, фильм.
- Я видел его.
- Ах, вот как. А Тобору показывали?
- Нет. Мне показалось, что фильм для него неинтересен. Не несет нужной для него информации, - счел необходимым пояснить Суровцев, бросив взгляд на Акима Ксенофонтовича.
- Мне вот так не показалось, - произнес Аким Ксенофонтович, - и я попросил киномехаников прокрутить фильм специально для Тобора. И считаю, что исправил вашу ошибку. Только что мы убедились в этом, следя, как Тобор преодолевает метеоритную полосу.
- Не понимаю…
- А вы подумайте.
- Постойте-ка! - осенило вдруг Суровцева. - Эпизод контратаки?..
- Ну да.
Суровцев мигом припомнил документальные кадры старинного фильма, взволновавшие его.
…От города остались одни руины. В небе висят тысячи самолетов, поливая их смертью. Не верится, что среди обломков может сохраниться жизнь.
В воздухе носятся клочья черной сажи. Позади пылает Волга. Фашисты опрокинули в нее несколько десятков цистерн с нефтью и подожгли горючее, чтобы сбросить защитников города в океан пламени.
Тракторный завод. Солдаты идут в контратаку под артогнем противника. Они прыгают в свежие, еще дымящиеся воронки от мин и снарядов… Инстинкт подсказывает бойцу: маловероятно, чтобы снаряд дважды угодил в одну точку…
- Молодчина Тобор! - вырвалось у Суровцева.
- Цыплят по осени считают, Иван Васильевич, - произнес негромко Аким Ксенофонтович, перевел взгляд на экран и добавил: - Давайте-ка проследим за следующим этапом.
Что-то явно беспокоило старика, но Суровцев не стал его расспрашивать: знал по собственному опыту - это бесполезное занятие.
Метеоритная полоса, которую, в общем, успешно, если не считать нескольких штрафных минут, преодолел Тобор, представляла собой имитацию поверхности планеты, лишенной атмосферы, - вроде Луны.
Организаторы испытаний, обсуждая проект полосы препятствий, которую предстояло преодолеть Тобору, стремились к контрастным эффектам, к максимальному «перепаду условий» между двумя соседними участками экзаменационной трассы. Чем сильнее, чем неожиданнее для Тобора эта разница физических условий, тем труднее ему придется…
Вакуумный участок отделялся от соседних силовым полем, которое не давало просачиваться снаружи воздуху: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности.
В последнем прыжке Тобор с налета протаранил невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят - шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.
…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в царство оглушающих звуков - грома, треска, свиста, грохота.
По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, снабженную мощной, к тому же еще не устоявшейся, атмосферной оболочкой. Здесь Тобора подстерегали передряги другого рода - грозы, вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.
Люди в зале оживились. Ведь именно такие физические условия ожидались на предполагаемой планете, которая, согласно расчетам астрофизиков, вращалась вокруг Бета Лиры. Именно туда должен был полететь первый Тобор вместе с экипажем людей…
- Не многовато ли нагрузки для одного дня?.. - бросил кто-то реплику.
- С утра это уже девятый этап! - подал голос представитель Космосовета.
- Думаю, что нет, не многовато, - произнес Аким Ксенофонтович. - А вы что скажете на сей счет, товарищ Суровцев? - обратился он к Ивану.
- Потенциал Тобора до сих пор точно не определен, - сказал Суровцев. - Но, во всяком случае, потолок его возможностей чрезвычайно высок, и нечего опасаться, что мы его достигли или хотя бы приблизились к нему… Тобор способен за день выполнить и втрое, и вчетверо больший объем работы.
- Откуда это видно, Иван Васильевич? - спросил представитель Космосовета.
- Перед нынешними испытаниями мы проводили контрольные тесты, - ответил Суровцев. - Тобор находился в непрерывном напряженном действии более двенадцати суток…
- Непрерывном? - переспросил представитель Космосовета и, когда Суровцев кивнул, сделал какую-то пометку в блокноте, который в течение всего времени испытаний лежал перед ним раскрытый на пюпитре.
- Без отдыха… - вздохнул альпинист.
В зале заулыбались.
- В горах мы с Тобором всегда устраивали привалы, - добавил альпинист, поняв, что опять сморозил что-то не то.
- Видите ли, дорогой товарищ, как ни крути, Тобор - машина, - снисходительно пояснил пожилой усатый инженер, до сих пор молчавший. - А машина не ведает усталости. Привал, видимо, был необходим вам, но отнюдь не Тобору.
- Иногда и металл устает, - возразил ему альпинист, вдруг обуянный бесом противоречия.
- Значит, это плохой металл, - отрезал Аким Ксенофонтович резко.
…Солнца на экране не видно - лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие куда-то плотные, как войлок, облака. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки. «Набухшие тучи, как груди волчицы, по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», - припомнились Суровцеву строки с детства любимого поэта.
Тобор уже освоился с новой обстановкой, приспособился к ней и уверенной, спорой трусцой продвигался вперед.
Путь ему преградил шумливый широченный поток. Берег - приборы-трансляторы показали его крупным планом - был топкий, болотистый, щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, так что оттолкнуться для прыжка он никак не сумел бы.
Порывы ураганного ветра рябили и лохматили тяжелые метановые волны, которые с грохотом перекатывали валуны.
Тобор подошел к самой кромке пенящейся пузырчатой жидкости и, снова выдержав - в который раз за сегодняшний цикл!.. - томительную паузу, бросился в поток. Он плыл словно угорь, избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.
Когда Тобор, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег, инструктор по плаванию, маленький тщедушный человечек, оглянулся и, не в силах скрыть ликующую улыбку, победоносно оглядел зал. С самого утра, в ожидании этого мгновения, он не проронил ни слова, и все разговоры и споры ученых шли как бы в стороне, не задевая его сознания. Теперь наступил и на его улице праздник. Как-никак это именно он ведь обучал Тобора плаванию, он, и никто другой, передал, привил ему сложное искусство балансирования в бегущей, неверной жидкости, так и норовящей перевернуть тебя щупальцами кверху… И теперь инструктор по плаванию наслаждался своим законным триумфом, как победитель древней Олимпиады - лавровым венком. Глядя на счастливую улыбку инструктора, альпинист позавидовал ему в душе.
Берег был усеян острыми камнями. Легко миновав их, робот стал подниматься по крутому каменистому склону. Он полз по-пластунски, используя малейшие неровности почвы.
Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в зал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.
Как только предоставлялась возможность, Тобор перемещался излюбленным своим способом - огромным прыжком. Кто-то из ученых заметил, что на этом участке Тобору сподручней было бы передвигаться с помощью гусеничного хода, и его реплика сыграла роль спички, поднесенной к сухому валежнику: в сферозале тотчас разгорелся спор. Точнее сказать, это был отголосок и продолжение прежних споров, которые возникли в давние времена. Тогда обсуждался вопрос, какой способ перемещения предоставить юному Тобору, только что покинувшему материнское лоно - камеру синтеза. Одни предлагали поставить Тобора на гусеницы, другие - на колесную площадку.
Академик Аким Ксенофонтович Петрашевский, бессменный координатор гигантского проекта «Тобор», тогда же веско заявил, выслушав предварительно все мнения, все доводы «за» и «против»:
- Шаги, шаги и только шаги! Бег - пожалуйста! Прыжки - превосходно! Природа за миллионы лет эволюции не придумала колеса, и это неспроста. Будущее за шагающими и прыгающими механизмами.
…Суровцев припомнил, как четыре года назад он переступил порог Института самоорганизующихся систем.
- К чему вообще Тобору ползать по земле? Дадим ему крылья - и пусть летает!.. - предложил тогда вгорячах юный бионик, только что окончивший биофак МГУ и получивший - жутко ему повезло, просто сказочно, весь курс завидовал! - назначение в Зеленый городок.
- Летать-то мы его научим, коллега, - махнул рукой Аким Ксенофонтович и обстоятельно пояснил: - Это от нас не уйдет. Белковый, как правило, неплохо ориентируется в пространстве и перемещается в нем. Тем более белковый такого класса, как Тобор. Куда труднее научить его ходить по земле, да так, чтобы никакие преграды не были ему помехой. Без такого умения пользы от нашего Тобора будет на грош - что на грешной Земле, что в дальнем космическом поиске.
Уши Суровцева пылали от неловкости и стыда, а Петрашевский, вроде бы не замечая неловкости, продолжал размеренным тоном свою импровизированную лекцию. Ее слушали все, кто был в биолаборатории, окружив их плотным кольцом.
- Видите ли, коллега, для того, чтобы выполнять нужную для человека работу, Тобор прежде всего должен уметь прилично ходить, а не перепархивать с места на место на манер бабочки… - сказал Аким Ксенофонтович.
- Перелетать с места на место проще, чем пройти, - пытался защищаться Суровцев.
- Не всегда, коллега, - улыбнулся Петрашевский. - Кроме того, прошу учесть, что некоторые планеты, которые предстоит осваивать, лишены атмосферы. Как на них Тобору летать прикажете?..
- Можно срастить модель с реактивным двигателем.
- Здравая мысль, - согласился Аким Ксенофонтович. - Представьте, коллега, мы тоже думали об этом. Такие двигатели, наверно, понадобятся небольшому проценту Тоборов. Точно так же, как и крылья. Но это все потом, потом… Сначала Тобор пусть научится ходить. Это для него - самый главный способ передвижения.
…Вот они и учили Тобора - изо дня в день, из года в год. И не только ходьбе, разумеется, но и многому, многому другому.
А ту первую лекцию, которую прочел ему в присутствии биоников института академик Петрашевский, Суровцев запомнил надолго. Вероятно, навсегда. Его почему-то уязвило словечко «коллега», хотя тон Акима Ксенофонтовича был безукоризненно вежлив.
Впоследствии Суровцев много общался с Петрашевским. И чем больше узнавал его, тем большей симпатией проникался. Бывали у них и споры, и размолвки, но если Петрашевский бывал неправ - случалось и такое, - он публично признавал свою неправоту. Человек нелегкой судьбы, Аким Ксенофонтович прожил большую жизнь, сохранив, однако, юношескую живость и непосредственность характера. И как-то так уж получилось, что с течением времени Петрашевский все реже именовал Суровцева «коллега».
Ивану это было приятно: он понял, что ядовитым «коллега» Петрашевский именовал всех выскочек от науки, которых всегда сурово осаживал, хотя и наживал на этом врагов.
Ныне Суровцев не мыслил себя без Зеленого городка. Здесь он пустил, как говорится, корни, женился, защитил кандидатскую диссертацию и теперь подумывал о докторской. Ни в Москву, ни в Марсоград он не стал переезжать, хотя получил несколько заманчивых предложений. А ведь работать ему тут ох как непросто: все время под требовательным, беспощадным оком академика Петрашевского - директора Института Самоорганизующихся систем…
Тобор уже заканчивал очередной участок испытательной трассы, в зале снова обрадованно оживились, а альпинист даже решился снова поаплодировать, но Суровцев не выказал особых эмоций: беспокойство Акима Ксенофонтовича передалось ему.
Путь Тобора уперся в почти вертикальную скальную плоскость, взметнувшуюся ввысь. Инженеры испытательного полигона и тут не ударили лицом в грязь - каменная скала выглядела великолепно.
Гигант замешкался, принимая решение, и опять-таки эта пауза длилась дольше, чем хотелось бы Суровцеву.
…Луч лазерного зонда сообщил Тобору, что толщина скалы, преградившей дорогу, не столь уж велика, как могло бы показаться в результате визуального наблюдения: у основания она составляет примерно с десяток метров.
Тобор стал торопливо перебирать варианты, не обращая внимания на то, что каждая частица его тела продолжала наливаться какой-то странной тяжестью, - ничего подобного с ним никогда ранее не случалось. Хорошо бы радировать об этом Аксену или Иву (так Тобор именовал Акима Ксенофонтовича и Суровцева, по привычке сокращая имена людей, с которыми имел дело). Увы, он знал, что это невозможно и нужно рассчитывать только на собственные силы и возможности.
Обойти стену нельзя.
Сделать подкоп?
Чуткие щупальца робота протянулись к основанию стены. Они снова и снова мяли, расшатывали, рвали косную материю - порода не поддавалась, в точном соответствии с расчетами сопроматчиков.
Оставалось единственное решение, связанное, правда, со смертельным риском. Вот когда пришел черед поволноваться альпинисту, который обучал Тобора сложному искусству скалолазания.
Переступая щупальцами, Тобор перемещался вдоль основания скалы. Никаких подручных средств, даже самых примитивных, испытанием предусмотрено не было.
- Какая там высота стены? - спросил, не оборачиваясь, Аким Ксенофонтович.
- Шестнадцать метров, - ответил вместо горного инженера альпинист, взволнованно дыша.
Тобор все медлил.
- Боюсь, мы привили ему слишком сильный инстинкт самосохранения… - не выдержав, произнес Суровцев. Реплика его словно повисла в воздухе.
В этот момент Тобор средним, самым чувствительным щупальцем нерешительно потрогал острый как штык алмазный шип - такими шипами была обильно усеяна почва у подножия стены.
- Вычисляет степень риска, - заметил биокибернетик, сидевший за альпинистом.
Тобор поднялся на задние щупальца, его огромное тело вытянулось и напряглось, словно струна. Казалось, он влип в скалу, в которую не унимающийся ураган продолжал швырять пригоршни колючего песка.
Несколько осторожных, ювелирно точных движений - и Тобор, действуя щупальцами, словно пневматическими присосками, оторвался от земли и двинулся вверх по скале. Теперь главную опасность представлял для него ветер, направление и силу которого в каждый последующий миг предугадать было невозможно.
Это было в высшей степени опасное предприятие: Тобора могло погубить одно-единственное неверное движение. Для него, не защищенного обычным панцирем, падение на алмазные шипы означало бы мгновенную смерть.
- Какой скалолаз пропадает! - громко восхитился альпинист. - Любого чемпиона за пояс заткнет. Представляете, он запомнил все приемы, которые я хоть раз показал ему. Вот это память!..
- Не память, а запоминающее устройство, - буркнул кислым тоном Аким Ксенофонтович, настроение которого все более портилось.
Когда Тобор достиг верхушки плоской, стенообразной скалы, все в сферозале облегченно вздохнули.
Правда, этой своей промежуточной цели он достиг дорогой ценой: Тобор поднимался по скале настолько медленно и нерешительно, что запас штрафных очков стал угрожающим.
Даже жизнерадостный альпинист приуныл.
- Не пойму, что происходит, - сказал он. - Таким вялым Тобор никогда не бывал.
Теперь вопрос состоял в том, что экзаменуемый станет делать дальше: будет ли столь же медленно соскальзывать со стены, теряя драгоценные секунды и зарабатывая штрафные очки, или же решится на прыжок.
Полоса острых шипов по другую сторону скалы была построена с таким расчетом, что Тобор мог перескочить через нее, лишь напрягши до предела все без исключения мышцы.
Иван Суровцев в душе был уверен, что уж в чем, в чем, а в прыжках Тобор не подведет. На бесчисленных тренировках этот вид перемещения в пространстве был отработан чуть ли не до микрона.
Тобор сжался, словно стальная пружина, и прыгнул. Все вроде было правильно. Суровцев мог бы голову дать на отсечение: и стартовый угол, и толчок, и наклон тела перед прыжком - все соответствовало тому, что Тобор сотни и тысячи раз проделывал и притом великолепно, без каких бы то ни было погрешностей, в условиях учебного полигона.
А тут…
Еще когда Тобор находился в воздухе, описывая дугу, Аким Ксенофонтович закрыл ладонями лицо.
Да, соскок со скалы оказался неудачным. Тобор не сумел перепрыгнуть через полосу шипов, и один из них вонзился в щупальце. Робот судорожно дернулся, преодолевая жаркую боль. Еще одно штрафное очко, и весьма весомое…
Положение сразу осложнилось. Травма Тобора на первый взгляд вроде бы была и пустяковой, но кто знает, к каким последствиям могла она привести? Что, если робот еще больше замедлит свою скорость?.. Весь экзамен полетит к чертям!..
А Тобор, прихрамывая на пораненное щупальце, уже входил в трехмерный лабиринт, где его ожидала не одна логическая головоломка.
Румяный альпинист теперь не очень-то вникал в то, что происходило на экране. С него достаточно было того, что с «горной» частью, пусть не без потерь, Тобор справился, проявив свое искусство скалолаза. Все остальное альпиниста мало интересовало. Он поднялся, сошел по проходу и выскользнул в фойе - немного размяться и выпить тоника. Эти фанатики своего дела сидят в сферозале, не шевелясь, почти не отрываясь от экрана, подумалось альпинисту. Как будто теперь можно что-то изменить, в чем-то помочь Тобору или вообще как-то повлиять на ход испытаний. Это убедительно объяснил ему Ваня Суровцев, его новый приятель, ответственный за все «воспитание» Тобора Первого.
Он причесал у зеркала волосы, подмигнул себе и, вернувшись в зал, сел рядом с Суровцевым, с которым успел подружиться за время совместной работы над Тобором. Петрашевский хмуро покосился в его сторону.
- Знаете, Аким Ксенофонтович, - улыбнулся ему альпинист, - когда вы упомянули о битве на Волге, я сразу вспомнил город, в котором живу.
Петрашевский устало спросил:
- Какой еще город?
- Наш друг живет в Магистральном, - сказал Суровцев.
- Вы из Магистрального? - живо переспросил Аким Ксенофонтович. Глаза его потеплели.
- Да, я там живу, хотя работаю на Тянь-Шане, - кивнул альпинист.
- Всю жизнь мечтаю побывать там, - сказал Аким Ксенофонтович. - Вот сдадим Тобора - и нагряну к вам… Примете?
- По первому разряду! Вот вместе с Иваном и приезжайте, буду гидом вашим.
- А я с собой жену и сынишку прихвачу, - добавил Суровцев.
- Говорят, у вас в музее хранится подлинная техника, которой пользовались строители Байкало-Амурской магистрали, - сказал Петрашевский. - Это правда? Самосвалы, экскаваторы, вертолеты - в общем, машины прошлого века.
- Правда, - подтвердил альпинист. - И еще вы увидите в Магистральном бревенчатые избы, настоящие палатки, в которых строители жили поначалу…
К их разговору начали прислушиваться.
- А какое место на магистрали самое интересное? - вступил в беседу вестибулярник.
- На магистрали каждый город имеет свое лицо: Пурикан, Силип, Штурм, - перечислил альпинист, неожио для себя снова оказавшийся в центре внимания. - Но всего интереснее, конечно, Магистральный: не город - живая история…
- А какое отношение имеет ваш город к битве на Волге? - спросил Аким Ксенофонтович. - Насколько я знаю историю, война не докатывалась до Магистрального.
- Этого города во время Отечественной войны еще и на свете не было, - сказал альпинист. - И тем не менее он самым прямым образом связан с Волгоградом. А связывают эти два города, образно говоря, рельсы, обычные стальные рельсы, которыми пользовались до появления транспорта на воздушной подушке. Когда у меня выдается свободная минутка, я захожу в Музей БАМа. И смотрю на эти стальные полосы, покрытые вмятинами. На них видны следы пламени, осколков и пуль. Это рельсы не простые… Поначалу их уложили в тело БАМа. Едва начали строить магистраль, грянула война. Великая Отечественная… Враг сумел прорваться далеко, достиг Волги. На берегу развернулась битва, которой свет не видывал. И тут нашим саперам рельсы срочно понадобились, чтобы навести переправу через Волгу, взамен разбомбленной. Вот эти рельсы и сняли, и Амур протянул их Волге. Потрудились они там на славу, как говорится, с полной выкладкой!.. Война кончилась, прошло много лет, рельсы разыскали и привезли их обратно. Это и был первый экспонат музея, посвященного Байкало-Амурской магистрали, который открылся в нашем городе. А теперь о нем и на Марсе знают!.. - закончил альпинист.
Однако конец его рассказа никто не слушал. Все смотрели на Тобора. Тот, продолжая соображать неплохо, находился близ выхода из лабиринта. Но как он двигался!.. Грузно, вперевалку, словно разбитый параличом. Такого никогда с ним прежде не бывало.
Представитель Космосовета старательно списывал цифры с хронометра в свой блокнот.
- Прыжки все хуже и хуже, - сказал Аким Ксенофонтович. - Угол отталкивания ничтожный - курам насмех.
«Дорого бы я дал, чтобы узнать, что произошло с Тобором», - подумал Суровцев.
- Еще вулкан остается, - сказал вестибулярник. - Там Тобор сможет встряхнуться и погасить штрафной запас.
- Вашими бы устами… - невесело усмехнулся Аким Ксенофонтович.
Вулкану предшествовало еще одно испытание. Перед Тобором выросла конструкция неизвестного ему назначения. Робот должен был определить, что она собой представляет. Не исключено, что на планете в окрестности Бета Лиры придется решать и такого рода задачи…
Тобор, как и положено разведчику, прежде всего произвел фотосъемку объекта с нескольких точек. Затем произвел наружные замеры, взял пробу на радиацию.
- Не опасно? - сказал озабоченно альпинист, глянув на шкалу дозиметра. - Тобор ведь без панциря.
Но каждый понимал, что не бывает испытания без риска.
Когда Тобор, закончив наружную работу, не колеблясь ни мгновения двинулся внутрь незнакомого сооружения, Петрашевский довольно произнес, обращаясь к Суровцеву:
- А вы говорите - чрезмерный инстинкт самосохранения!..
Вскоре сбоку экрана начали выскакивать цифры, которыми сыпал Тобор, начавший исследовать внутреннее строение объекта. Монтажеры, сидевшие в зале, только кивали удовлетворенно, сверяя информацию робота со своими данными.
Тобор легко решил общую задачу, определив, что установка предназначена для ядерного синтеза, попутно выяснил его мощность, режим работы и прочие важные характеристики. Хронометр показал, что времени на это задание ушло гораздо меньше запланированного.
- Двести сорок штрафных очков долой, - быстро прикинув, произнес Суровцев.
- Я знал: Тобор не подведет! - воскликнул альпинист.
Петрашевский подытожил:
- Голова Тобора работает как надо, а вот тело… Где-то мы допустили промашку, и серьезную.
Путь Тобора стал повышаться. Робот продвигался тяжело, короткими прыжками, каждый из которых, казалось, давался ему через силу, подтверждая оценку Акима Ксенофонтовича.
За выпуклой кромкой экрана сгустились сумерки. И вскоре там, вдали, на самом краю условного мира, сурового и странного, в котором обретался Тобор, заполыхали малиновые зарницы.
- Вечерняя заря?.. - спросил альпинист, невольно заражаясь общим волнением.
- Отблески лавы, - ответил Суровцев.
Дорога вывела Тобора к сопке, над которой не спеша курился синий дымок. Неповоротливые клубы подсвечивались снизу языками пламени - издали оно казалось мирным и неопасным.
Время от времени Тобор останавливался, производил рекогносцировку, включая круговое наблюдение, затем двигался дальше, и следом неуклюже прыгала тень, огромная и угловатая.
Продвигаясь, Тобор собирал информацию о пройденном пути. Людям, которые пойдут за ним, будет легче…
Спиралевидный путь загибался все круче. На сопке ничего не росло, только сухие неприхотливые кустики кое-где умудрялись удерживаться в мельчайших трещинах породы.
- Марсианский вереск. Обстановка чужой планеты, - пояснил старший инженер полигона, перехватив вопросительный взгляд альпиниста.
За перевалом открылся прямой путь к кратеру вулкана.
Экран изнутри налился светом.
В глубине жерла перекатывались тяжелые волны лавы, и Суровцеву на миг почудилось, что в лицо пахяуло зноем, словно он находился там, рядом с Тобором.
Робот шагнул еще, и два передних щупальца повисли над пропастью. Мелкая базальтовая крошка, потревоженная тяжелым Тобором, двумя тоненькими струйками потекла вниз. Достигнув поверхности лавы, струйки мгновенно превратились в два облачка пара. Тобор внимательно наблюдал, как, вспухая, два облачка постепенно сливаются в одно.
- Остановите Тобора! - нарушил хрупкую тишину зала взволнованный тенорок альпиниста. - Разве вы не видите, что в таком состоянии кратер ему не перепрыгнуть?!
- Я не имею права и не собираюсь вмешиваться в ход испытания, - подал неожиданно голос представитель Космосовета, - но считаю, что товарищ прав: Тобор может погибнуть.
Раздался шум голосов.
- Тобор не сможет как следует оттолкнуться - у него щупальце повреждено! - выделился голос вестибулярника.
У Суровцева перехватило горло. Ерзая в кресле, словно оно было утыкано шипами, на одно из которых напоролся Тобор, Иван с ужасом чувствовал, что сейчас свершится непоправимое. Если Тобор, не сумев перепрыгнуть кратер, свалится в лаву, он неминуемо погибнет.
Но дать Тобору команду, снестись с ним по радио - значит автоматически аннулировать результаты испытаний, целиком перечеркнуть их.
Тобор уже изготовился к прыжку. Он мог прыгнуть в любое мгновение.
Теперь все смотрели не на экран, а на Петрашевского: от него одного зависело решение.
- Испытание продолжается, - спокойно сказал Аким Ксенофонтович и пожал плечами.
- Послушайте, Аксен! Ой, извините, Аким Ксенофонтович, - как мальчишка смешался на мгновение вестибулярник. - Неужели вы не видите? Тобор же еле на щупальцах держится. В таком состоянии он и до середины пропасти не допрыгнет!..
Петрашевский пожевал губами.
- Видите ли, товарищи… - начал он. - Вы понимаете не хуже моего: если я сейчас дам команду Тобору не прыгать, сойти с дистанции, это будет означать нулевую оценку испытаний. Скажите, положа руку на сердце: неужели наша многолетняя работа - на такую оценку? Я считаю, она заслуживает большего.
- При чем тут рука, при чем сердце? - загорячился вестибулярник, и, как всегда в минуты сильного волнения, у него сильнее обычного прорезался кавказский акцент. - Речь о том, что Тобор погибнуть может!..
- Ну, нет! Тобор не погибнет. Я верю в Тобора! - веско, с расстановкой произнес Аким Ксенофонтович.
Слушая в эту критическую минуту шефа, Суровцев поражался не столько тому, что он говорит, сколько тому, как он это делает: спокойно, невозмутимо, вроде бы даже нарочито медлительно. Будто дело происходит не на автономных решающих испытаниях, когда Тобор подчиняется только командам собственного мозга и в любую секунду может произойти непоправимое, а на очередном институтском семинаре.
Только по тому, как побелели пальцы Петрашевского, сжимавшие поручень кресла, можно было догадаться, что сейчас происходит в душе старого ученого. И тут же Суровцев - бог весть по какой ассоциации - представил себе, какую боль сейчас испытывает Тобор в поврежденном щупальце: отключать болевые ощущения робот, естественно, не имел права до окончания испытаний.
Между тем Тобор будто очнулся от забытья, в которое привело его созерцание пропасти. Видимо, прежде чем ее форсировать, он решил исследовать окружающую местность.
Сопка мерно подрагивала - это хорошо было видно на экране. Тяжелые серные испарения просачивались сквозь мельчайшие трещины и расщелины в породе, они вырывались наружу, словно перегретый пар из прохудившегося котла.
«Недурная иллюстрация к Дантову аду», - не к месту мелькнуло у Суровцева.
Кратер вулкана походил на ствол гигантской допотопной пушки, которая вот-вот готова выстрелить.
Отойдя на несколько метров от кратера, Тобор приблизился к одиночной скале, которая торчала, словно зуб, посреди озерца застывшей магмы.
Дальнейшие действия Тобора отличались загадочностью. Он потрогал зачем-то верхушку скалы, затем обхватил ее щупальцем и с силой рванул, выломив изрядный кусок базальтовой породы. После этого Тобор, примерившись, точно рассчитанным ударом о скалу разбил обломок выломленной породы на две примерно равные части. В каждой половине было, машинально прикинул на глазок недоумевающий Суровцев, килограммов по полтораста, никак не меньше.
- Чего это он, Ваня? - спросил альпинист, схватив Суровцева за руку. - Спятил, что ли?
Но ни Суровцев, ни кто-либо другой из ученых, сидящих в сферозале, не мог бы ответить на вопрос альпиниста.
Впрочем, у Суровцева через несколько секунд мелькнула догадка, но она показалась старшему воспитателю Тобора настолько дикой, что он не решился поделиться с коллегами своими соображениями.
Верхушка сопки, на которую дорога вывела Тобора, представляла собой небольшое овальное плато, продырявленное посредине жерлом вулкана.
Тобор зажал в каждом из передних щупалец по только что добытому увесистому обломку и начал пятиться назад, к самому краю площадки, прочь от огнедышащего, беспокойно клокочущего вулкана.
- Неужто спасовал Тобор? - спросил разочарованно альпинист.
Суровцев покачал головой:
- Не думаю.
- Почему же он уходит от пропасти?
- Наверно, чтобы набрать пространство для разгона.
- А обломки для чего ему? - продолжал допытываться альпинист.
- Видимо, для прыжка.
- Нашел, Ваня, время шутить!.. - обиделся альпинист. - Камни ведь мешают Тобору… Вес увеличивают…
- Гляди, гляди!.. Сейчас сам поймешь, - схватив альпиниста за руку, быстро прошептал Суровцев. - Если только моя догадка верна…
Тяжело разогнавшись на щупальцах, свободных от груза, Тобор оттолкнулся от края кратера и взвился в воздух. Уже в полете он вытянул оба щупальца с обломками далеко вперед. Так вытягивает руки пловец, прыгая с вышки.
- Что сей сон значит, коллега? - спросил Аким Ксенофонтович. - Камень на шею - и в пруд? Эффектный способ самоубийства?..
Суровцев не успел ответить.
В прыжке Тобор стал медленно заводить щупальца с грузом назад.
- Теперь понял, - буркнул Петрашевский. - Молодчина!..
Тобор с силой отбросил прочь от себя оба обломка. При этом увеличились и скорость, и крутизна параболы, которую он описывал. Это ясно было видно при замедленном воспроизведении прыжка.
Альпинист вскрикнул: распластанный осьминог не дотянул нескольких сантиметров до края пропасти. Однако он сумел дотянуться до нее освободившимися от груза щупальцами и намертво присосался к горной породе.
- Уф! - выдохнул представитель Космосовета, судорожно комкая блокнот.
Пока Тобор висел, раскачиваясь над пропастью на двух передних щупальцах, камеры проследили путь обломков скалы, которые в прыжке отбросил робот. Камни рухнули в бурлящую лаву, подняв два огненных всплеска.
Наконец, собравшись с духом, Тобор подтянулся на щупальцах и выполз на слегка приподнятую, словно бруствер окопа, кромку жерла…
Экран погас, но еще несколько секунд люди сидели молча, под впечатлением увиденного. Затем повскакивали с мест, загомонили, обмениваясь впечатлениями, обсуждая странное поведение Тобора на последних этапах испытания, и в особенности финальную сцену.
Представитель Космосовета протиснулся к Петрашевскому и крепко пожал ему руку.
- Поздравляю, Аким Ксенофонтович! - сказал он, свободной рукой засовывая блокнот в карман.
- Благодарю, - ответил устало Петрашевский. - Только поздравлять нас, собственно, не с чем.
- Не нужно скромничать, - ободряюще улыбнулся представитель Космосовета. - Сегодняшние испытания были для Тобора не из легких. Быть может, вы перенасытили их? Один вулкан чего стоит… Понимаю, конечно, вы блеснуть хотели. Что делать? Все мы люди, все человеки. Но начинать, видимо, следовало с меньшего…
- Тобор на учебном полигоне и не такие препятствия брал, - произнес Суровцев срывающимся голосом. - У нас есть, в конце концов, кинопленка…
- Миленький Иван Васильевич! - обернулся к нему представитель Космосовета. - Можно подумать, что мы не просматривали ее… Да не будь этой кинопленки, разве Космический совет пошел бы на нынешние испытания? С тем, что было, никто ведь не спорит. Мы говорим только о том, что есть. Лично я думаю, - обратился он к Петрашевскому, - что у Тобора имеются какие-то конструктивные недоработки. Они-то и сыграли свою роль в сегодняшних испытаниях.
Петрашевский и представитель Космосовета медленно продвигались к выходу, окруженные группой людей. Ученые подавленно молчали. Каждый ждал, что представитель Космосовета произнесет роковые слова…
- Не ждал, не ждал, друзья, Совет такого афронта от вас, - вздохнул представитель Космосовета. - Вы только на штрафное табло посмотрите!..
- Уважаемый коллега прав, - неожиданно поддержал его Аким Ксенофонтович. - Счет на штрафном табло явно не в нашу пользу.
- Прибедняться вам нечего, - сказал представитель Космосовета. - Институт проделал определенную работу, и немалую. Это видно невооруженным глазом. Даже с конструктивными недостатками, в которых вам предстоит еще разобраться, он сумел дотянуть до конца сегодняшних испытаний…
- На троечку, - вставил Аким Ксенофонтович. Казалось, ему начало доставлять какое-то горькое удовольствие хаять собственное детище.
- Всяко бывает, ничего не попишешь, - сказал представитель Космосовета. - Я провел не один десяток испытаний белковых систем и могу засвидетельствовать: на решающем экзамене случаются самые необъяснимые казусы. Что поделаешь, слишком сложные это системы. А уж ваш Тобор в особенности. В практике синтеза живой материи такого еще не бывало.
Они вышли из сферозала и расположились в фойе.
- Каковы же ваши выводы, уважаемый коллега, учитывая все неполадки в пробирной палатке? - спросил Аким Ксенофонтович подозрительно спокойным тоном.
Суровцев, знавший старика, понимал, сколько стоит ему деланное спокойствие.
Собеседник Петрашевского потер массивный подбородок.
- Лично я думаю, - осторожно начал он, словно ступая по тонкому льду, - что модель «Тобор Первый» задумана институтом интересно. Видимо, есть смысл продолжать начатую работу. Обо всем увиденном я доложу Большому космическому совету. Думаю, товарищи со мной согласятся.
Альпинист оказался расторопнее всех. Он взял стопку бумажных стаканчиков, наполнил их из автомата кофе и теперь оделял каждого ароматным напитком. Суть происходящих разговоров он не очень-то понимал. Ему казалось, что с Тобором все в порядке: худо-бедно, но препятствия он все преодолел, а коли так, есть ли смысл вникать в детали? И еще он подумал, что за несколько дней разлуки успел здорово соскучиться по Тобору, огромному, плотному и в то же время легкому - то ли существу, то ли машине. С Тобором он крепко сдружился на Тянь-Шане, во время альпинистской практики, которую белковый завершил столь успешно.
- Значит, Тобор не полетит на Бета Лиры? - упавшим голосом спросил вестибулярник.
- Пустой разговор, - сказал представитель Космосовета, сделав глоток кофе. - Экспедиция на Лиру, как вы знаете, почти сформирована, корабль принят технической комиссией, так что счет до старта идет, можно сказать, на часы и минуты. Конечно, подвели вы их со своим Тобором, но что делать? Будем искать другой выход.
- У меня есть все протоколы учебных испытаний, - шагнул к нему Суровцев. - Я могу доставить их к вам в гостиницу сегодня же.
По тону своего друга альпинист понял, что происходит что-то неладное, и, опустив поднос со стаканчиками на кресло, начал напряженно прислушиваться к разговору, который все более накалялся.
- Протоколы учебных испытаний? - недоуменно заморгал представитель Космосовета.
- Да, все протоколы, - упрямо мотнул головой Суровцев, - а также микропленки, и данные аэрофотосъемки учебных поисков, и…
- Простите, Иван Васильевич, - перебил его представитель Космосовета, - я не совсем понимаю, зачем мне все это нужно.
- Из этих данных вы увидите, что даже в самом сложном поиске, двенадцатой степени трудности, который проводился накануне нынешних злосчастных испытаний, Тобор не набирал и десятой доли штрафных очков, которые нахватал сегодня.
- Когда мы проводили последнюю прикидку, Тобор превзошел самого себя, - добавил вестибулярник.
- В эти протоколы можете селедки заворачивать, - отрезал представитель Космосовета. Он резким движением поставил недопитый стаканчик кофе на подоконник, так что коричневая жидкость выплеснулась на розовый пластик. - Вы ведь сами видели, как проходили сегодняшние испытания. С каждым часом Тобор вел себя все хуже, все неувереннее.
- Но он преодолел все препятствия, - напомнил Суровцев.
Представитель Космосовета кивнул.
- Преодолел, вы правы, - согласился он, - но сделал это на пределе своих возможностей. А если он загубит звездную экспедицию, в которую его пошлют, тогда что? В комнате воцарилось тяжелое молчание. Помрачневший альпинист подумал, что, как ни крути, логика на стороне представителя Космического совета. Но, пожалуй, уж слишком они приуныли, зеленогородцы. Испытания-то ведь еще не закончены. Завтра третий, заключительный день. Тобор соберется, как говорится, с духом и все наверстает…
- Что ж, нам остается, товарищи, подвести итоги, - нарушил паузу представитель Космосовета.
Словно подслушав мысли альпиниста, Аким Ксенофонтович произнес:
- Не слишком ли рано, уважаемый коллега, итоги подводить? У нас еще сутки в резерве.
- Ну, вот мы и подошли к главному, - сказал представитель Космосовета. - Нужны ли они, завтрашние испытания? Я лично думаю, что нет. Он обвел взглядом погрустневшие лица ученых и продолжал: - По-моему, счастье, что Тобор не погиб сегодня, свалившись в вулкан. А завтра испытания еще похлеще. Так следует ли подвергать его ненужному риску? Вы не хуже моего знаете стоимость этой белковой системы.
- Я категорически против прекращения испытаний, - негромко, но веско произнес Петрашевский.
- А если Тобор погибнет? - сощурился представитель Космосовета. - Вы представляете, чем рискуете?
- Знаете, уважаемый коллега, без риска не было бы прогресса, - сказал Аким Ксенофонтович. - Землю до сих пор населяли бы стаи обезьян, перепрыгивающие с ветки на ветку. Да и при таких прыжках приходится рисковать, вот ведь какая штука получается-то!..
- Ценю ваше остроумие, академик, но мне кажется, в данном случае оно неуместно, - сказал представитель Космосовета и побарабанил пальцами по подоконнику.
- Ну, почему же неуместно? - возразил Петрашевский. - Между прочим, без риска Юрий Гагарин не взлетел бы в космос 12 апреля 1961 года.
- Я требую прекратить демагогию!.. - покраснев, высоким фальцетом прокричал представитель Космосовета. - Властью, данной мне, я прекращаю дальнейшее проведение испытаний!
- Хочу вам напомнить, коллега, что мне тоже дана кое-какая власть, - сказал Петрашевский.
Они стояли друг против друга, словно два петуха, готовые к бою.
Первым опомнился оппонент Петрашевского.
- Ох, Аксен, Аксен, горячая головушка, - произнес представитель Космосовета, и в его устах прозвище, данное академику изобретательным Тобором, прозвучало настолько неожиданно, что Суровцеву показалось, будто он ослышался. - Мы сколько с вами знакомы, Аким Ксенофонтович? - продолжал представитель Космосовета. - Лет тридцать? Да, пожалуй, никак не меньше.
- Пожалуй, - согласился Петрашевский.
- И всегда, сколько помню, вы голову готовы сунуть под топор.
- Готов, если этого требуют интересы дела, - упрямо боднул воздух Аким Ксенофонтович.
- Интересы дела! - повторил представитель Космосовета. - Можно подумать, что я, - ткнул он себя пальцем в грудь, - только о собственном благе пекусь.
- Не знаю, не знаю, дорогой коллега, - пробурчал Аким Ксенофонтович.
- Кстати сказать, зря вы меня, милый мой Аксен, «дорогим коллегой» честите. Право, я этого не заслужил.
- Зря так зря, - охотно согласился Петрашевский. - Так что, проводим завтра завершающее испытание Тобора?
- Боже, ну до чего вы настырны, академик, - досадливо поморщился представитель Космосовета. Он уже не казался Суровцеву таким моложавым, как в полутьме сферозала, а выглядел постаревшим и обрюзгшим.
- Под мою ответственность, - сказал Петрашевский.
- Господи, ну до чего человек неразумный, - покачал головой представитель Космосовета и величаво оглянулся, словно призывая в свидетели всех, кто безмолвно слушал их спор. - Мне ли говорить, во сколько обошелся государству Тобор? Его стоимости достаточно, чтобы выстроить целый городок в пустыне… Ну зачем вам, друзья, горячку пороть? Разберетесь сообща, в чем там дело, устраните неполадки, доработаете модель и тогда выходите снова на испытания, милости просим!
- Тобор конструктивно исправен, и мы завтра же докажем это, - отрезал Петрашевский.
- Слова, слова… - протянул представитель Космосовета. - А знаете что, друзья мои? Давайте-ка оставим вопрос открытым до утра. Я вновь просмотрю все материалы, прикину… Вы уж мне все материальчики подкиньте, - обратился он к Петрашевскому. Тот кивнул с озабоченно-просветлевшим лицом.
На улице было сыро. Осенний ветер гнал по асфальту опавшие листья. Вечерело, и разноцветные пластиковые дорожки, бегущие к дальним куполам зданий, начинали наливаться светом.
- Какая роскошь - открытый мир!.. - пробормотал вестибулярник, плотнее запахиваясь в плащ.
Люди двигались плотной озабоченной гурьбой, над которой, казалось, незримо витало облако усталости, разочарования и недоумения.
Суровцеву асфальта не хватило, и он шагал прямо по увядшей траве, влажной от поздней свинцовой росы.
Альпинист шел молча, не вступая в разговор, временами становившийся общим. Наконец, улучив момент, он нарушил внезапно возникшую паузу:
- Прошу извинить… Я, конечно, не специалист, в биокибернетике мало чего смыслю… Но, по-моему, никто еще не сказал о главном в сегодняшних испытаниях!
Все обернулись к говорившему, и альпинист, преодолевая смущение, пояснил:
- Вы только о недостатках Тобора толкуете… А как он через вулкан перепрыгнул?! Это ж додуматься только!
- Такая уж наша доля, молодой человек, изъяны выискивать, - вздохнул представитель Космосовета.
- А Тобор и впрямь интересно прыгнул, - вступил в разговор молчавший до сих пор инженер. - Вы так запрограммировали его, Иван Васильевич? - обернулся он к Суровцеву.
- Отнюдь, - покачал тот головой.
- Значит, это сам Тобор на ходу придумал? - восхитился альпинист. - Прыгать с грузом, с тем чтобы потом отбросить его?..
- Не совсем так, - сказал Суровцев. - Прыжок с тяжестями знали и несколько тысячелетий назад, им пользовались легкоатлеты древности. Я узнал об этом, когда побывал в Греции, в местах, где некогда проводились древние Олимпиады… Несколько дней и ночей бродил, как зачарованный, среди руин, храмов и стадионов, рассматривал на мраморных плитах полустертые временем надписи… Представьте, они мне поведали немало. Скажем, легендарный грек Тилон пролетел в прыжке, пользуясь гантелями, более шестнадцати метров и навсегда вошел в историю спорта землян.
- А потом прыжок Тилона повторил кто-нибудь?
- Никто не сумел, хотя пытались многие, - сказал Суровцев. - Я специально изучал летописи всех Олимпиад, начиная с самых древних, и протоколы всех крупных соревнований.
- В чем же, по-вашему, дело? - спросил представитель Космосовета.
- Трудно сказать, - пожал плечами Суровцев, - мнения расходятся. Думаю, для прыжка с грузом необходима была особая, великолепно отточенная техника, которая была впоследствии утеряна. Но одно могу сказать совершенно точно: у Тилона был замечательный тренер… Вот такого тренера, знающего, как прыгают с грузом, мы отыскать для Тобора не смогли.
- Как же Тобор все-таки догадался прыгнуть с грузом? - спросил кто-то.
- Что ж, Иван Васильевич, - усмехнулся Петрашевский, - раскройте товарищам секреты воспитания Тобора.
- Я передал Тобору всю информацию, связанную с техникой прыжка. Всю, - подчеркнул Суровцев. - И предоставил ему возможность самому разобраться в ней. Ну, а результат вы видели сегодня на экране.
Постепенно от группы идущих откалывался то один, то другой.
- Так я не прощаюсь. Жду протоколы учебных поисков, - сказал представитель Космосовета, сворачивая на тропинку, ведущую к крохотной, с воробьиный нос, гостинице, выстроенной в форме подсолнуха. Теперь диск его был обращен в сторону немощно угасающего заката. В этой же гостинице остановился и Суровцев.
- Я сам занесу их вам, - сказал Петрашевский.
- Хорошо, заходите. Поковыряемся вместе. Авось и отыщем «недостатки в пробирной палатке», - съязвил представитель Космосовета.
Суровцев пошел проводить Петрашевского. Аким Ксенофонтович на время испытаний Тобора поселился в коттедже, самом последнем в ряду. («Моя хата с краю», - не преминул он пошутить по этому поводу.) Сразу за виниловым домиком начиналась тайга.
Они остановились у тускло мерцающего крылечка.
- Последний парад наступает, - проговорил Петрашевский, и Суровцеву показалось, что голос у старика дрогнул. - Но ничего, мы еще побарахтаемся, черт возьми!.. - Аким Ксенофонтович махнул рукой, молодо взбежал на крыльцо и хлопнул дверью.
Суровцев постоял с минуту, прислушиваясь к хищной, насторожившейся тишине. Больше других времен года он любил осень. В памяти сами собой выплыли знакомые с детства, заученные из хрестоматии строки:
Вновь ты со мною, осень-прощальность,
Призрачность тени, зыбкость луча,
Тяжеловесная сентиментальность
Добропорядочного палача.
Посвист разбойного ветра лихого,
Вихри гуляют, клены гася.
Стынет в устах заветное слово,
Лист ниспадает, косо скользя.
Падай же, падай, листьев опальность,
Медь под ногой шурши, горяча.
Жги мое сердце, осень-прощальность
И стариковская ласка луча.
Он шел, осторожно отводя от лица ветви, словно тянущиеся к нему руки. Пахло хвоей, прелым листом, еще чемто, от чего тревожно и сладко защемило душу.
В глубь леса Суровцева вела тропинка, робкая, почти неприметная в разом прихлынувших сумерках.
Вскоре он сбился с пути и зашагал не разбирая дороги. Из головы не шел Тобор, его странная, ни с чем не сообразная медлительность, которая непрерывно и неотвратимо нарастала в течение всего нынешнего дня испытаний. Что с того, что с Тобором прежде ничего подобного не бывало? Тем хуже!.. Неужели где-то допущентаки конструктивный просчет и вся грандиозная работа зеленогородцев пойдет насмарку?
Спелые звезды висели низко, над самыми макушками кедрачей, загадочно мерцая.
…Аксен, видно, неспроста не пригласил его в гостиницу, к своему старинному знакомому, который приехал от Космического совета принимать Тобора. Свои у них, видимо, счеты - научные, по всей вероятности. Антиподы они в биокибернетике. Как говорится, «лед и пламень». Три десятка лет знакомы - а все на «вы». И надо же - теперь вот схлестнулись. Видно, Аксен наедине решил с ним поспорить, защитить позиции института. Что ж, все закономерно. Пусть хоть до утра разбирается!
Суровцев на ходу с ожесточением потер набрякшие веки. А вот он сейчас просто, вульгарно отдохнет, отдышится как следует. Выдохся ведь от бесконечных тренировок Тобора, неиссякаемой его активности, бесчисленных расспросов. Белковому-то что: ему усталость ведь неведома, машина - она и есть машина. Люди при нем трудятся в четыре смены - и то с ног валятся, а Тобору как с гуся вода.
А, черт! Суровцев налетел в темноте на ствол лиственницы, ругнулся. Бредя на ощупь дальше, осторожно попробовал на лбу вспухающую шишку. Кое-как пригладил всклокоченные волосы, усмехнулся. Хорош теперь, наверно, если в зеркало глянуть! Сфотографироваться - и хоть сейчас в Марсоград, на выставку «Род человеческий». Куда-нибудь там поближе к питекантропам.
Стояло новолуние, и тьма в лесу сгустилась, стала почти осязаемой.
Он все шел и шел, и саднящее чувство досады не проходило. Если завтрашние испытания отменят - не полетит Тобор на Бета Лиры. Недавно из этой звездной системы были получены загадочные сигналы, которые и заставили землян в срочном порядке готовить космическую экспедицию.
Как знать, подумалось Суровцеву, быть может именно там земляне встретят наконец, как некогда выспренне выражались, «братьев по разуму». Полученные сигналы, до сих пор не расшифрованные, не отрицают такой возможности…
Возможно, разумные существа с далекой звезды прилетали когда-то на Землю. И бродили здесь, где он бродит сейчас. Слушали шум вековечной тайги, восхищались Байкалом, в ту пору еще безымянным…
А теперь земляне готовят ответный визит!
Каким помощником был бы Тобор при первых, самых важных контактах с инопланетянами!.. Сумел же он наладить дружеские отношения с семьей дельфинов на Черном море во время учебного поиска. А совсем недавно расшифровал язык медведей, барсуков…
Но что толку сокрушаться по-пустому! - рассердился на себя Суровцев. Все решится завтра.
Из-под ног с пронзительным криком выпорхнула какая-то ночная птаха. Иван вздрогнул и остановился. «Куда же это я забрался?» - подумал он. В сознание разом ворвались ночные шорохи, запахи. Упоенно шелестели не успевшие опасть листья, одуряюще пахло осенней мятой, вдали размеренно ухала выпь.
Суровцев зябко передернул плечами, глянул на светящийся циферблат часов: ничего себе, половина второго! Напряжение понемногу спадало, он двигался теперь совсем медленно и вдруг подумал, что очень похож на Тобора к концу сегодняшних испытаний.
Почва пошла под уклон, потянуло спереди сыростью. «Речка», - больше догадался, чем увидел Иван. Тысячу раз пролетал он над этой речушкой, направляясь из дому в институт и обратно, но только сейчас вот довелось спуститься «с небес на землю».
Берег был топким, каждый шаг отдавал чавканьем. Тоненький, еле прорезавшийся серп луны пролил неверный свет на быстрые речные волны. Они напомнили Ивану огненную магму, колыхавшуюся на дне кратера, через который предстояло перепрыгнуть Тобору. И ведь перепрыгнул же, черт побери. Да еще как! Стоп! Кажется, он опять начинает заводиться.
Суровцев долго стоял, прислушиваясь к тихому плеску речной воды. Ему вдруг ужасно захотелось выкупаться, хотя от одной мысли о ледяных волнах мурашки побежали по коже.
От поймы к речке вел довольно крутой спуск. Иван двинулся вниз, придерживаясь за кусты и ежесекундно рискуя сломать себе шею.
Он небрежно бросил одежду на какие-то торчащие ветки и шагнул в воду. Холодная влага обожгла тело. Речка была не такой уж маленькой, как казалось сверху. Во всяком случае, было где поплавать.
Иван в четыре взмаха выплыл на середину реки, нырнул, затем вынырнул, отфыркиваясь и выплевывая воду, от которой заломило зубы, и, не удержавшись, совсем по-мальчишечьи выкрикнул:
- Здорово!..
Каждая клеточка тела отмякла, наливаясь восхитительной свежестью. Позабыв о времени, Иван плавал, дурачась, шлепал по воде, хохотал во все горло, распугивая ночную тишину. Немного угомонившись, он уцепился за какую-то корягу, торчащую близ берега из воды, и подумал вслух:
- Будь жив сэр Исаак Ньютон, он непременно изобрел бы свой четвертый закон. И сформулировал его примерно так: «Купание в ледяной воде снимает усталость».
Стоп. Усталость?! Пораженный неясной еще мыслью, Суровцев застыл на месте, не обращая внимания на то, что коряга, за которую он ухватился, начала медленно погружаться в воду. В следующее мгновение Суровцев торпедой выскочил из воды. Берег был мягок, податлив и адски холоден. Тяжело дыша, поминутно проваливаясь в бочажины, полные до краев воды, он долго искал на ощупь сброшенную впопыхах одежду. А, вот он, этот куст. Рука наткнулась на какой-то продолговатый тяжелый предмет в кармане куртки. Батарейка! Как он мог забыть о ней? Батарейку сунул ему в карман Васька, когда Суровцев уходил из дому, торопясь на испытания и волнуясь, словно школьник перед решающим экзаменом. Да так оно, собственно, и было…
Когда же он вышел из дому-то? Неужели только позавчера?.. А кажется, с тех пор пролетела целая вечность.
Суровцев попытался стоя надеть брюки, но от нетерпения никак не мог попасть ногой в штанину. Тогда, бросив безуспешное занятие, он включил фонарик, приладил его над собой, на ветке, затем достал истрепанную записную книжку, с которой никогда не расставался, отыскал чистую страницу и, клацая от холода зубами, погрузился в расчеты.
Желтый узкий луч детского фонарика падал на структурные формулы, которые торопливо выводил дрожащий фломастер Суровцева. Сквозь чащобы формул, сквозь липкую вязь интегралов продирался старший научный сотрудник-воспитатель к истине, простой и непогрешимой, которая вдруг блеснула вдалеке в великий миг откровения, снизошедшего на него во время купания в холодной воде речушки.
Небо на востоке чуть заметно посветлело, когда Иван Васильевич оторвался наконец от записной книжки. Конечный вывод он обвел в кружочек и поставил рядом четыре восклицательных знака.
Боже мой, так просто! Как он мог раньше до этого не додуматься? И как никто из ученых не нашел решения, которое, можно сказать, витало в воздухе?!
Теперь остается как можно быстрее добраться до Акима Ксенофонтовича.
Наскоро одевшись, окончательно закоченевший Суровцев решил: «Побегу босиком, так быстрее будет!» - и рванул вверх по откосу. «Как только ночью жив остался…» - удивился он мимоходом, с трудом преодолевая крутой склон.
Ветки больно хлестали по разгоряченному лицу, хвоя колола босые ноги, в голове билась одна мысль: скорее, скорее! Записную книжку, не доверяя собственному карману, Суровцев сжимал в кулаке.
Между тем занялась поздняя зорька. Она разгоралась медленно, словно бы нехотя.
Бежать было тяжело, потому что все время приходилось петлять между деревьями. Нет, однако, худа без добра - Суровцев скоро согрелся.
Он все бежал и бежал, переходил на шаг и снова срывался в бег, но тайга и не думала редеть. И ни одна тропка, как на грех, не пересекла его путь.
Наконец впереди показался просвет. Суровцев прибавил шагу, хотя силы его были на исходе. Увы, это была всего лишь просека. Широкая, ровная - в линеечку, она уходила вдаль, сколько хватало глаз, впадая, словно река, в бледную зарю. «Заблудился!..» - мелькнула мысль, от которой упало сердце. Да, вечером, идя к речке, он эту просеку не пересекал.
Мышцы сразу налились тяжестью, Иван Васильевич без сил прислонился к сосне, переводя дух.
«Если опоздаю к восьми, когда Тобор должен получить сигнал к возобновлению испытаний - тогда все, крышка, - отрешенно и спокойно, словно речь шла о чем-то для него постороннем и маловажном, подумал Суровцев. - Представитель Космосовета наложит вето на испытания, это уж как пить дать. Едва ли Аксен сумел его убедить в чем-либо, не обладая вот этой простой разгадкой…» - поднес он к глазам такую бесполезную теперь записную книжку.
Сзади послышался слабый шум - так шелестят листья на ветру. Суровцев обернулся.
В темных недрах противоположной стороны просеки что-то шевелилось, двигаясь на него. Это было огромное и странное создание. В редеющей мгле угадывалось только некое подобие узкой башни, высота которой превышала, пожалуй, десяток метров. Башня опиралась на платформу, очертания которой терялись в предутреннем тумане, стлавшемся у самой земли.
Башня слегка покачивалась из стороны в сторону, словно голова змеи перед прыжком.
Суровцев помотал головой, однако видение не исчезло. Хуже того, движущееся нечто продолжало к нему приближаться. Тогда Иван Васильевич сжал в кулаке записную книжку, словно оружие, и шагнул навстречу чудищу.
- Ты кто? - послышался резкий, нечеловеческий голос, лишенный каких бы то ни было интонаций, когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров.
Суровцев растерялся:
- Я? Человек…
- Вижу, - прозвучал откуда-то из недр то ли существа, то ли машины отрывистый голос. - Однако вид твой необычен, человек.
- Пожалуй, - согласился Суровцев, бросив на себя критический взгляд, и поправил подвернувшуюся при беге штанину.
Приблизившись почти вплотную к Ивану Васильевичу, существо остановилось.
- Ты лишен некоторых придатков искусственного происхождения, характерных для человека, - произнес голос.
- Каких придатков?..
- У тебя нет обуви.
Они стояли друг против друга, и Суровцев получил возможность рассмотреть получше удивительный феномен, который пока, к счастью, не проявлял никаких признаков агрессивности. Покачивающаяся башня, высотой с трехэтажный дом, которая напоминала шею жирафа, увенчивалась узкой головой. Голова заканчивалась длинной пастью, которая, приоткрывшись, обнажила такие ровные и острые зубы, что Суровцев невольно сделал шаг назад.
Существо повело шеей и, приподняв голову, легко перекусило засохшую ветку кедрача толщиной с руку Суровцева. Ветка с хрустом упала на землю.
В мозгу босого Ивана Васильевича мелькали мысли одна нелепее другой. Может, это космический пришелец?.. Может, инопланетяне с далекой Бета Лиры прослышали о готовящейся в их звездную систему экспедиции и решили первыми нанести землянам «визит вежливости»?! Перехватили каким-то образом информацию - нужно полагать, техника лирян позволяет им расшифровывать радио- и телесигналы… А может, они и вообще-то не в первый раз прогуливаются по нашей планете?
- Тебе холодно, человек, - констатировал голос. И впрямь, Суровцев начинал дрожать, стоя без движения.
- Учитывая температуру, а также относительную и абсолютную влажность атмосферы, тебе не следовало выходить без обуви, человек, - назидательно произнес голос.
Суровцев переступил с ноги на ногу. Все, что происходило с ним на этой широкой и ровной просеке, походило на дурной сон.
- Ты давно здесь, в тайге? - спросил он первое, что пришло в голову.
- Третьи сутки.
- Выполняешь программу?
- Разумеется.
«Языком землян они владеют, причем безупречно, - отметил про себя Иван Васильевич. - Значит, уровень их достаточно высок, коли могут так свободно общаться с чужими для них существами».
- В чем она состоит, ваша программа? - спросил Суровцев безразличным тоном.
- Нужно привести в порядок участок леса, который примыкает к учебному центру Зеленого городка.
«Они все знают, даже название местности, на которой приземлились, - подумал Суровцев. - Что же у них на уме?..»
- А что значит - привести в порядок? - поинтересовался он вслух.
- Очистить подлесок от вредных сорняков. Срезать сухие ветви. Подготовить просеку, - прозвучал быстрый ответ.
- Так это вы проложили просеку?
- Мы.
- Для чего она?
- Мне это неизвестно, - после долгой паузы медленно, словно бы нехотя, ответило существо.
«Темнит, понятное дело. Да и с какой стати станет он выкладывать мне, землянину, свою программу?
А вдруг я вообще первый из землян, встретивший пришельцев, которые высадились близ Зеленого городка? Что же у них на уме? Доброе или нет? В любом случае я обязан как можно быстрее предупредить остальных.
Но как?
Никакого, пусть самого завалящего передатчика у меня нет», - продолжал лихорадочно соображать Иван Васильевич. Побежать, попытаться уйти в отрыв? Но во-первых, чудище в два счета меня нагонит. Во-вторых, я даже не знаю, в какую сторону нужно бежать…
Суровцев рассмотрел, что вибрирующая платформа, образующая, так сказать, туловище чудища, опирается на целую систему гибких щупалец. «Как у Тобора, - подумал он и решил: - Пока, не теряя времени, нужно выпытать у чудища все, что возможно. А дальше видно будет».
Иван спросил:
- Сколько вас всего?
- Десять, - тотчас ответил голос, исходящий откуда-то из недр чудища.
«До чего простодушное существо! Странно… Оно готово выболтать все секреты пришельцев, которые ему известны. Может, именно в этой открытости залог их миролюбивых намерений? Но не исключено и другое: пришелец попросту лжет».
- Твои собратья есть и в других частях нашей планеты? - спросил Суровцев.
- Нет, вся группа находится здесь, вблизи Зеленого городка, - ответило чудище.
«Как я и подумал», - мелькнуло у Суровцева. Он глянул на часы. Без четверти восемь. До Аксена за оставшиеся пятнадцать минут ему не добраться, если не случится чего-нибудь сверхъестественного. А что еще может быть сверхъестественного, кроме вот этого длинношеего чудища, которое меланхолически покачивает головой?..
Неожиданно пришелец сказал:
- Я знаю тебя, человек.
- Вот как! Кто же я? - устало спросил Суровцев, решивший ничему не удивляться.
- Ты - инженер, воспитатель Тобора. Он зовет тебя Ив.
- Так ты и Тобора знаешь?
- Мы с Тобором - братья по биосинтезу, - с достоинством произнес голос.
- Кто же ты такой, черт возьми?! - воскликнул Суровцев, уже начавший догадываться об истине.
- Докладываю, человек, - сказало чудище и заученным тоном отрапортовало: - Я - белковая система N 214787, серии РМ, узкого профиля, предназначенная для работ, связанных с очисткой леса, а также…
- Стоп! Ты меня уморишь своим многословием, - схватился за голову Иван Васильевич. - Ну, а почему же я-то тебя не знаю, скажи?..
- Потому что я все время находился в биолаборатории и информацию о внешнем мире получал от наладчика. Сегодня мой первый выход на объект работы, - с важностью ответило чудище. Впрочем, важность в его голосе, как и все прочие оттенки тона, Суровцеву, конечно же, явно померещилась: голос, которым изъяснялась с ним белковая система, был сух и бесстрастен. Машинам узкой специализации, как известно, программировать эмоции ни к чему.
И тут Суровцев почувствовал, как мучительно, неудержимо краснеет, щеки его запылали, словно маков цвет. Вот это опростоволосился, ничего не скажешь!
Хорошо хоть, что нет свидетелей его позора, если не считать, конечно, эту бандуру. Надо же, космического пришельца повстречал в тайге! Инопланетянина, представителя чужого разумного мира. Боже мой, такого идиота свалял! Не узнал продукцию родимого ИСС!..
В полной растерянности Иван Васильевич выронил заветную записную книжку, чудище ловко подобрало ее щупальцем и молча протянуло владельцу.
- Послушай, серия РМ, - сказал Суровцев, - мне нужно как можно скорее выбраться из тайги. Каков кратчайший путь до учебного центра?
- Ты должен идти туда, - указало чудище щупальцем направление, но совсем не то, по которому собирался двигаться Иван Васильевич.
- А каково расстояние отсюда до учебного центра?
- Если исчислять его по прямой, а измерять в километрах… - начала машина бесстрастным своим тоном, но Суровцев уже не слушал ее.
А что, если…
Оборвав машину на полуслове, Иван Васильевич вскочил на мягкую, прогнувшуюся под ним платформу, и выкрикнул:
- Дуй в учебный центр!.. К крайнему коттеджу, который за гостиницей, на самом отшибе.
Машина, однако, не двигалась с места. Белковая система не подчиняется команде человека?.. Такого в практике Суровцева не встречалось, даже во время работы со своенравным Тобором, лишенным каких бы то ни было ограничителей.
- Ну… - тихо выдохнул Иван Васильевич и почувствовал, как у него перехватило дыхание.
- Дуй?.. - негромко воспроизвела его команду машина, и в голосе ее впервые явственно послышались нотки растерянности.
- Ах ты господи! Ну, беги, скачи, прыгай или, если тебе понятней, перемещайся в учебный центр с максимально возможной скоростью!
- Но мое задание…
- Всю ответственность я беру на себя, серия РМ, - поспешно перебил Суровцев. Что-что, а обращаться с белковыми системами он умел.
Машина тут же прыгнула вперед, да так, что Иван Васильевич едва удержался, ухватившись за шею-башню. Голова чудища, пригнувшись, извивалась меж стволов, как бы прокладывая путь.
Это была белковая система узкой специализации - в отличие, допустим, от универсального Тобора, - и конструкторы, разумеется, не предназначали ее на роль скаковой лошади или какого-нибудь другого транспортного средства.
Истину эту Суровцев постиг с первых же секунд. Его трясло немилосердно, душу выворачивало, а ветви деревьев, как он ни прятался от них за шею чудища, норовили побольнее хлестнуть по лицу, и один зловредный сучок в кровь расцарапал щеку.
Вскоре лес начал редеть, и наконец показалась поляна, за которой, облитый разгоревшимся рассветом, белел знакомый домик.
- Стой, серия! - велел Иван Васильевич, и аппарат послушно остановился.
Суровцев спрыгнул с платформы на жухлую траву, прихваченную инеем. Босые ступни заныли от холода.
- Дальше я сам, - хмуро сказал он. - А ты вот что, серия… О нашей встрече и разговоре в лесу - никому ни слова. Согласовано?
Чудище безмолвствовало.
- Отвечай поживее, - сказал Иван Васильевич. - Я очень тороплюсь.
- Тебе должно быть известно, человек Ив, что утаивать информацию от своего наладчика я не имею права, - сообщила белковая машина.
- А уж тот, само собой, раззвонит по всему Зеленому… - вздохнул Суровцев. - Ну, ладно, бог с тобой, серия! Позорь простофилю - он это заслужил, - махнул рукой Иван Васильевич и побежал к коттеджу, не оглядываясь.
До восьми оставались считанные минуты.
Дверь в дом оказалась запертой - видимо, Аксен, вернувшись из гостиницы, закрылся.
Суровцев осторожно постучал в филенку - пластик скрадывал звук, потом подергал ручку - дверь не поддавалась.
Он переметнулся к окну, заглянул в комнату. Старик, разметавшись, спал на диване. Клетчатый плед сполз на пол, обнажив острый кадык.
Видимо, Петрашевский лег спать совсем недавно - на тумбочке, стоящей в изголовье, дымилась чашка чаю или кофе, которая еще не успела остыть. Само собой понятно: Аксен из гостиницы поздно вернулся. Значит, разговор его с представителем Космического совета был долгим.
Рядом с недопитой чашкой лежал тюбик со снотворным, неровно надорванный. Лицо Акима Ксенофонтовича хранило скорбное выражение, вертикальная резкая складка на лбу даже во сне не разгладилась. И по выражению лица, и по початому тюбику со снотворным нетрудно было догадаться, чем закончились переговоры в гостинице.
Всю картину, которая предстала перед ним, Суровцев охватил единым взглядом.
Он забарабанил в окно, но Аким Ксенофонтович даже не пошевелился. «Аксена после таблетки и с пушками не добудишься», - подумал Суровцев.
Обернув руку курткой, он высадил стекло. Осколки со звоном посыпались внутрь, на пол комнаты, но и это не разбудило Петрашевского.
- Хорошо, ежели старик одной таблеткой ограничился, - с тревогой подумал Суровцев, перелезая через подоконник, усыпанный мелкими осколками.
Он подошел к постели и затряс Петрашевского за плечо:
- Вставайте, Аким Ксенофонтович!
- Мм, - промычал в ответ академик, зарываясь носом поглубже в диванный валик, служивший вместо подушки.
Суровцев сдернул плед:
- Тревога!..
Петрашевский раскрыл глаза.
- Космические пришельцы на пороге! - еще громче крикнул Суровцев.
При этих словах Аким Ксенофонтович рывком сел и тут же зажмурился от яркого утреннего луча, который в этот момент каким-то чудом пробился сквозь завалы осенних туч, осветив неприбранную комнату.
- Что за глупая шутка, Иван Васильевич! - пробормотал академик сонно. - Честное слово, это не похоже на вас.
Петрашевский, видимо, никак не мог прийти в себя после принятой дозы снотворного, и Суровцев решил, что нужно попытаться каким-то образом быстренько вывести его из этого состояния. В противном случае Петрашевский ярос-то не сумеет воспринять ту цепь умозаключений и лавину формул, которую Суровцеву не терпелось опрокинуть на него.
- А я и не шучу, - веско произнес Суровцев, округляя глаза. - В Зеленом городке высадились космические пришельцы.
- Гм-гм…
- С одним из них я только что общался.
- Голубчик, выпейте воды… - встревоженно сказал Петрашевский сиплым после сна голосом. - Или, еще лучше, глотните вот чаю, он, кажется, теплый…
«Ага, клюнуло!» - отметил Суровцев.
- Я на одном пришельце приехал сюда верхом, - продолжал он гнуть свою линию.
Сообщение Суровцева дышало такой искренностью, что тревога Петрашевского возросла.
- Вы не могли сюда приехать, Ванюша, ни на пришельце, ни на чем бы то ни было другом, потому что спали в соседней комнате, - ласково сказал Петрашевский.
- Я всю ночь провел в тайге, - честно выложил Суровцев.
- Ну конечно, в тайге, где же еще? - подхватил Петрашевский, понимающе улыбаясь. - А сейчас вам отдохнуть надо как следует. Время для этого, увы, появилось… Переутомились вы, голубчик.
- Вот-вот, переутомился! В этом самом переутомлении и зарыта собака. Вы попали в яблочко, дорогой Аксен!..
Теперь Петрашевский смотрел на Суровцева с откровенной опаской, и сонливость его как рукой сняло.
- А вы сколько законов Ньютона знаете, Аким Ксенофонтович? - спросил Суровцев.
- Три… - промямлил Петрашевский.
- А я в тайге открыл четвертый закон Ньютона!.. - победоносно выпалил Суровцев.
Петрашевский схватил его за руку:
- Ого! Пульс лихорадочный.
- Чепуха! - вырвал руку Суровцев и подумал: «Кажется, Аксен проснулся окончательно».
- А почему у вас кровь на щеке? - нахмурился Аким Ксенофонтович.
- С пришельцем повздорил.
- А ботинки где оставили? - продолжал допытываться злой до невозможности Петрашевский, который никак не мог понять, что же все-таки происходит.
Вместо ответа Суровцев вдруг подхватил негодующего, бурно отбивающегося Акима Ксенофонтовича и закружил его по комнате.
- Это еще что?.. - Только сейчас Петрашевский заметил выбитое окно и осколки стекла на полу. Суровцев пожал плечами.
- Пришлось пойти по этой линии, - сказал он небрежно, - поскольку дверь была заперта. А достучаться не удалось.
- Сошел с ума!.. - Запыхавшийся Аким Ксенофонтович откинул с дороги носком шлепанца осколок стекла. - Вы же ноги в кровь изрежете!
- Какое это имеет значение, если загадки Тобора больше не существует! - торжественно произнес Суровцев.
Петрашевский остановился.
- Ну-ка выкладывайте, что вы там еще придумали! - велел он. - Да поживей!
- До восьми у нас несколько минут, - сказал Суровцев. - Этого вполне достаточно, чтобы изложить суть дела…
Он раскрыл записную книжку и сжато рассказал о своем открытии в части Тобора, после каждой фразы приводя в доказательство формулы, кое-как нацарапанные при неверном свете фонарика.
Аким Ксенофонтович, слушавший поначалу Суровцева скептически, со своим неизменным «гм-гм», быстро проникся и гибким изяществом доказательств, и железной логикой вывода и, когда Иван умолк, воскликнул:
- Когда вы все это успели?
- Сегодня ночью.
- Да тут на добрую неделю кропотливой работы!
- Видите ли, мне помогло еще одно обстоятельство, о котором я упоминал, - улыбнулся Суровцев.
- Какое обстоятельство?
- Четвертый закон сэра Исаака Ньютона, который попутно пришлось вывести…
- Ох, не морочьте голову старику, - погрозил пальцем Петрашевский.
Тут Суровцев, от торопливости глотая слова, поведал вкратце Акиму Ксенофонтовичу о своих ночных приключениях. Он решил не таить от шефа ничего, даже своего афронта с «серией». Академик выслушал его, почти не прерывая, вполне согласился с формулировкой четвертого закона Ньютона, только что открытого в дополнение к трем предыдущим, которые были выведены самим Ньютоном несколько ранее, и долго хохотал над встречей Ивана с космическим пришельцем.
Когда Суровцев закончил свой рассказ, секундная стрелка на часах начала свой последний круг перед восемью.
Петрашевский, не мешкая, включил экран видеофона. Когда глубь его налилась грозовой пульсирующей синью, он нажал клавишу тотальной связи и медленно, чуточку театрально произнес:
- Всем, всем, всем!.. Испытания Тобора возобновляются. Сотрудников ИСС, имеющих отношение к экзамену, и гостей попрошу срочно собраться в сферозале.
- Ну, теперь ждите бури!.. - подмигнул Суровцеву Аким Ксенофонтович.
Он не ошибся.
Через несколько мгновений из глубины экрана выплыло нахмуренное лицо представителя Космического совета.
- Вы нарушаете наш договор, академик, - сказал он. - Попрошу немедленно отменить сигнал.
- Нет.
- Тогда это сделаю я. И немедленно телеграфирую в Москву о вашем самоуправстве, которое может дорого обойтись.
Петрашевский пожал плечами:
- Ваше право… Но надеюсь, вы сначала выслушаете меня хотя бы?
- Я выслушивал вас почти всю ночь, Аким Ксенофонтович. И мы, хотя и с большим трудом, выработали единую точку зрения. Разрешите ее напомнить. Я буду говорить погромче, поскольку меня слушают сейчас все: испытания Тобора необходимо прекратить. К концу второго дня экзаменов он повел себя странно и необъяснимо, что может грозить катастрофой.
- Видите ли, коллега, у нас появились новые данные, связанные с Тобором… - мягко начал Аким Ксенофонтович.
- С потолка они, что ли, свалились, новые данные? - резко перебил оппонент.
- Почему с потолка? В окно влетели…
- Мне не до шуток.
- Я никогда не говорил так серьезно, - покачал головой Аким Ксенофонтович. - И советую вам поторопиться, вместе со всеми. А то все хорошие места в зале займут.
Слушая эту перепалку двух корифеев биокибернетики, Суровцев представил себе, как в эти минуты на улицах, площадях, просеках, учебных полигонах, в лабораториях, библиотеках, аудиториях - по всей огромной территории, именуемой Зеленым городком, собираются перед экранами инфоров группы возбужденных и недоумевающих людей.
Еще бы! Ведь в руках их двоих судьба детища ИСС, Тобора, которым городок жил и гордился все последние годы.
Каждый знал, что для любого принципиального решения, связанного с завершающими испытаниями Тобора, необходимо согласованное, то есть одинаковое мнение этих двух людей.
В то же время «нет», сказанное любым из них, имело силу «вето» - «запрещаю»!..
Когда Петрашевский посоветовал дерзко оппоненту поспешить в зал, чтобы не уступить хорошие места, тот наклонился к мембране и набрал в легкие воздуха, чтобы выкрикнуть какую-то команду - нетрудно было догадаться, какую именно.
- Не советую, мой дорогой, - сказал спокойно Аким Ксенофонтович. - Вы рискуете очутиться в глупом положении.
Представитель Совета замешкался.
- Знаю, у вас в ИСС способные ребята, - сказал он. - Но подправлять белковую систему во время испытаний нельзя. Так что как ни крути, а положение только усугубляется… - В голосе его, похоже, зазвучали сочувственные нотки.
«Все-таки неплохой он мужик. Зря с ним Аксен поссорился», - мелькнуло у Суровцева.
- Устав испытаний я знаю не хуже вашего, - отчеканил Петрашевский. Казалось, ему доставляло удовольствие бесить «коллегу». - Тобора за ночь никто из инженеров и техников и пальцем не коснулся. Это вам подтвердит защитная полоса, опоясывающая робота, которую никто не пересекал.
- В таком случае, я отказываюсь понимать вас, - пожал плечами представитель Совета.
- Ларчик открывается просто, - сказал Петрашевский. - Тобор сам собой должен прийти в норму, потому что всю ночь находился в отключенном состоянии. То есть, попросту говоря, отдыхал.
- Ну и что?
- А отдых ему необходим так же, как и человеку, - закончил Петрашевский.
- Обожаю, знаете ли, сказки, - холодно произнес собеседник Петрашевского.
- Это не сказки, а серьезное научное открытие, - тихо сказал Аким Ксенофонтович.
- Ха, Тобор нуждается в отдыхе!.. Да вы понимаете, что это противоречит всем научным воззрениям?
- Прогресс науки в том и состоит, чтобы ломать и перекраивать собственные воззрения.
- Тобор - машина.
- Белковая, - уточнил Аким Ксенофонтович. - Оказывается, даже самой совершенной белковой системе необходим отдых. Быть может, не такой длительный и частый, как человеку. Пусть раз в месяц, или в полгода, или в десять лет. Это уже детали. Важен принцип. Мы проморгали его, отсюда недостатки в пробирной палатке…
- Пожалуй, в этом что-то есть… - заколебался оппонент. - Но нужны доказательства.
- Вот они! - воскликнул Петрашевский. Он выхватил из рук Суровцева записную книжку, которую тот так и держал открытой, и поднес ее к трансляционному устройству: - Смотрите… Вот белковая клетка в том виде, в каком она появляется из камеры синтеза… А вот что получается в результате непрерывной, длящейся годами деятельности системы…
Он сыпал терминами, понятными только посвященным, но других здесь, в Зеленом городке, собственно, и не было.
Говорил Аким Ксенофонтович недолго. В заключение продемонстрировал формулы, выведенные Суровцевым на ночном берегу безымянной речушки после ледяной купели, и предоставил слово автору.
Иван разъяснил сотрудникам, в каких узлах Тобора получаются продукты усталости, тормозящие подвижность, и каким образом обычный несколькочасовой отдых должен привести к восстановлению белковой системы.
- Ваша взяла, - сказал представитель Космического совета. - Рискнем!..
- Спасибо, Алексей Алексеевич, - просто сказал академик Петрашевский.
Суровцев отметил про себя, что шеф впервые за все дни испытаний Тобора назвал своего старинного знакомого по имени. Об их далекой размолвке в ИСС ходили легенды, и, видимо, согласованное решение о возобновлении экзамена означало первый шаг к примирению.
Аким Ксенофонтович нажал клавишу и, когда экран погас, вдруг нагнулся с кряхтеньем и заглянул под ложе, на котором несколько минут назад валялся в тяжелом забытьи.
- Вы что ищете? - спросил Суровцев недоуменно.
- «Что, что»! - проворчал старик, продолжая шарить на ощупь. - Где-то туфли тут были…
- Они на вас.
- А я не для себя ищу. Не идти же вам босым на форум! Да вы не спите, не спите, голубчик. Ну-ка быстренько смойте кровь со щеки и вообще приведите себя в пристойный вид. Не то вас, чего доброго, за космического пришельца примут.
На кофе времени не было.
Когда они вышли и заторопились к Центру, Суровцев несколько раз оглядывался на стену осеннего леса, пока тот не исчез за поворотом.
Да, он полюбил тайгу за годы пребывания в Зеленом. И она отплатила ему тем же. Разве не тайге, не таежной речке обязан он нынешним своим открытием?
Суровцев представил себе, как летит над тайгой, направляясь на работу или домой.
Под прозрачным полом аппарата волнуются древесные волны. Киберпилот ведет машину низко, как любит Иван, днище едва не касается верхушек деревьев.
Полет в таком режиме напоминает ему гонки на морских лыжах. Мчишься за катером, а волны, кажется, того и гляди, сомнут тебя, поглотят… Но ты взлетаешь на волну, соскальзываешь, ловко сохраняя равновесие, - и так до бесконечности. Только брызги разлетаются двумя радужными крыльями, да солнце в глаза, да ветер в лицо…
Сверху тайга напоминает море. Под ветром оно переливается, расходится волнами. Недаром ведь поется в старой-престарой песне, как под крылом самолета поет о чем-то зеленое море тайги. Уже и самолет увидишь разве что в Музее звездоплавания, а песня осталась.
И тайга осталась…
Аким Ксенофонтович споро шагал рядом, отчужденный, погруженный в какие-то свои мысли. «Сильно сдал старик, - подумал Суровцев, посмотрев на его заострившееся лицо. - Трудно ему вчерашний день достался. Наверное, труднее, чем всем остальным».
В этот миг червь сомнения впервые шевельнулся в душе Ивана. А вдруг в его расчеты вкралась какая-нибудь незаметная ошибка? Вдруг Тобор погибнет на первом же препятствии? На кого падет тогда ответственность?
На утренних улицах им встречалось все больше людей. Все торопились в одну сторону.
- Поздравляю, Ваня! - бросился к нему альпинист и по-медвежьи цепко пожал руку.
- Рановато, - сдержанно ответил Суровцев.
Стрелы утренней зари подпалили быстро несущиеся облака. «Летело небо цвета стали в разводьях огненной реки, и, словно крабы, проплывали матерые материки», - припомнилось Суровцеву. Его начал потихоньку бить нервный озноб, словно этой ночью, на речке.
Когда они пришли, вместительный зал был почти полон - им с трудом нашлось местечко в верхних рядах.
Суровцев глянул на экран, и у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным - упругим, резвым, размашистым.
При такой скорости перемещения до первого на сегодня препятствия оставалось еще минут пятнадцать.
- Смешно-то как получилось! - наклонившись к Суровцеву, прошептал лучезарно улыбающийся альпинист. - Перерыв на ночь в испытаниях сделали для нас, для людей… Я понимаю, человек не может трое суток выдержать в таком напряжении… Ну, а получилось, что эти несколько часов фактически спасли Тобора. Спасибо тебе, дружище! - заключил он и неожиданно пожал руку Ивану.
Когда Тобор с легкостью, значительно опередив довольно жесткое расчетное время, взял первое из намеченных на сегодня препятствий, в зале захлопали - на этот раз аплодировали все, включая Алексея Алексеевича. Особенно усердствовал альпинист, сиявший так, словно это именно он, а не Тобор, с ходу преодолев очередное препятствие, уверенно продвигался к заветному финалу…
Впрочем, чувство некоторой сопричастности было у каждого, кто смотрел на экран и следил за табло.
Когда Тобор полетит к новым, неведомым мирам, разве не полетят и они вместе с ним?
Разве не вложили они частицу своей души в эту великолепную систему - то ли машину, то ли существо?
Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, волнения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, выращенных в камерах синтеза Башни Безмолвия? Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И вот она пришла - награда за все…
Суровцев поднялся и вышел в холл.
В новенькой переговорной кабине остро пахло масляной краской, нагретым лаком и почему-то духами.
Иван набрал шифр и долго ждал ответа. Дом почемуто не отвечал, так что он начал даже беспокоиться. Но вот наконец на экране показалось лицо запыхавшейся жены - видимо, она прибежала на вызов из оранжереи, где возилась с любимыми орхидеями, им она отдавала каждую свободную минуту.
- Соскучился, - шепотом признался Суровцев, нацепляя торопливо наушники.
- И я, - сказала она. - Ну, говори скорей, как там испытания проходят?
Иван коротко рассказал о событиях последних часов и о своем счастливом открытии.
- Значит, ты думаешь, что Тобор теперь, после отдыха, выдержит испытание? - спросила жена.
- Уверен.
- Просто счастье! - сказала она. - Я так волновалась - совсем из сна выбилась… Да у нас все тут, в поселке, волнуются за исход экзамена. Сообщений-то никаких…
- Так положено.
- Знаю, но мне от этого не легче. Когда кончаются испытания Тобора?
- Сегодня вечером.
- А что потом?
- Шеф в виде премии обещает отпустить меня домой на денек-другой.
- Я расцелую его за это!
- Не пройдет, - покачал головой Иван. - Ты же знаешь, Аксен - убежденный женоненавистник. Но может быть, я смогу заменить его?..
- Посмотрим.
Сбоку стремительно въехало в экран раскрасневшееся лицо сынишки.
- Спасибо, сын, за батарейку, - улыбнулся ему Суровцев. - Она мне сегодня ночью здорово пригодилась.
Глаза Васи блеснули:
- Пап, ты на охоту ходил?
- Вроде того.
- А охотился на кого?
- Тайга под Зеленым богатая… Появился у нас в тайге зверь новый. Вот с ним я и повстречался этой ночью.
- Ой, а какой он, новый зверь? - В голосе Васи зазвенел восторг.
- Зверь как зверь. - Суровцев прикрыл на минутку глаза, чтобы получше вспомнить, и принялся честно описывать встреченного им прошлой ночью «космического пришельца».
Когда он дошел до длиннющей шеи и страшной пасти, полной зубов, с помощью которых животное может легко перекусывать толстые высохшие ветки, жена возмутилась:
- Зачем ты забиваешь голову ребенку всякой ерундой?..
- Я говорю чистую правду, - подмигнул сыну Иван. - Вот возьмем тебя в воскресенье в тайгу, и ты сама в этом убедишься.
