Командир части был в ярости.

На склоне горы лежало четверо убитых, которых уложил невидимый снайпер. Четверо!

— Я с этой гадиной рассчитаюсь! — произнес он. — Живой отсюда она не уйдет.

— На горе ее не достанешь.

— Достану.

— Как?

— Кровь из носа, достану!

Командир отправился к радисту и связался со штабом. Слышимость была плохая, мешали помехи, какие-то разряды.

Начальник штаба долго не мог понять, чего добивается командир соединения. Вникнув в существо дела, он переспросил:

— Так ты хочешь боевой вертолет?

— Да.

— Из-за одного человека?

— Этот человек — снайпер!

— И что?

— Он уничтожил четверых наших только на горе. И не знаю сколько — во время боя.

— А ты знаешь, сколько стоит один вылет с боекомплектом?

— Не знаю и знать не хочу! — не сдержавшись, крикнул командир.

— Это несерьезно. Короче, я отказываю.

— Вы за это ответите.

— Ты тоже ответишь за гибель личного состава, — повысил голос начальник штаба. После чего отключился.

Тогда командир решил пойти на последнюю меру: связаться с представителем президента. У него был заветный номер мобильного телефона, данный приятелем — начальником Забайкальского отряда ОМОН, который вывел свой отряд из окружения, прорвавшись сквозь чеченские тылы.

— Слушаю, — послышался в трубке спокойный голос.

— Иван Иванович? — спросил командир, от сильного волнения забывший в эти мгновения и звание, и должность Матейченкова.

— Да, это я, — ничуть не удивился голос.

Командир представился, рассказал о зловредном снайпере и снова изложил суть своей просьбы.

— Товарищ генерал-полковник, — сказал он в заключение, — я не снимаю с себя вины, но убийца должен быть наказан.

— Уничтожен, — уточнил Матейченков.

— Ну да… Представляете, что она еще сможет натворить, если этого не произойдет?

— Так это женщина?

— Да.

— Впрочем, это не меняет дела.

Матейченков помолчал, что-то прикидывая.

— Какие у тебя координаты?

Командир начал объяснять, полпред перебил:

— Возьми карту, а я достану свою. В таком деле необходима точность.

Посвечивая себе фонариком, командир обрисовал свое местоположение и то, где расположена гора.

— Лысая, — сказал генерал.

— Что?

— Так называют эту гору чеченцы. Она довольно высокая, особенно для ночной бомбежки.

— Товарищ полпред…

— Дай договорить, — перебил генерал. — Рядом таких высоких гор нет, это облегчает боевую задачу. Ты у подножия Лысой?

— Да.

— Придется тебе рискнуть. Есть у меня один свободный вертолет под рукой, как говорится, на всякий пожарный…

— Сейчас именно такой случай.

— О том и речь. Но пилот дежурит молодой, неопытный. Поэтому ты ему посигналь, когда услышишь шум, чтобы он не ошибся А то сбросит боекомплект не туда и все наши усилия пропадут даром. А боекомплект, обещаю, будет знатный.

— Какой? — спросил командир, уже догадываясь, что услышит.

— Вакуумная бомба. Слышал?

— Конечно.

— Между прочим, отечественного производства. Сейчас впервые ее опробуем, об этом просила Москва…

— Когда ждать вертолет?

— Через полчасика. Ну все?

— Все.

— Молодец, что позвонил.

— Товарищ генерал, от всей души…

— Смотри, гостя не проспи, — перебил Матейченков.

Откуда у командира его телефон, полномочный представитель президента не спросил.

Насчет сна генерал-полковник, конечно, пошутил. Какой уж тут сон! Командир то и дело прислушивался, поднимая голову к низко нависшим звездам.

Время ползло невыносим медленно, но все-таки ползло, как он убеждался каждый раз, поглядывая на часы.

Сердце обливалось кровью, когда он вспоминал о ребятах, погибших ни за синь-порох. Что он завтра напишет их родителям? Как изложит обстоятельства их гибели? «Геройски погиб при исполнении служебных обязанностей»?..

Глупо все получилось.

Но если удастся отомстить убийце, это внесет хоть какое-то успокоение в души усопших.

Прошло полчаса, тишина стояла гробовая. «Как пахарь, битва отдыхает», — мелькнуло в голове что-то давнее, школьное.

И ведь она, сволочь, спит в своем наверняка утепленном убежище, чтобы завтра снова приступить к своей «работе», убивая наших ребят из своего невидимого гнездышка…

Издали послышался отдаленный шум, похожий на комариный зуд. Звук медленно нарастал.

Командир пощупал рукой в кармане куртки нагревшийся от тела фонарик. Включать преждевременно его нельзя, потому что сразу начнется катавасия, поднятая чеченскими дозорными. Это сможет послужить помехой.

Вскоре шум стал басовитей, усилился. Теперь его наверняка и наши, и чеченцы слышат, но никто пока не знает, что за гость и с какой целью к ним явился.

Наконец показалась винтокрылая машина, идущая с погашенными огнями на большой высоте. «По небу полуночи ангел летел…»

Время!

Командир вытащил фонарик, включил его и направил луч вверх, выводя в небе круги.

Чеченцы, увидев луч, о чем-то начали догадываться и на всякий случай открыли огонь по световому пятнышку.

Но командиру было уже все равно. Забыв обо всем на свете, он следил за боевым вертолетом, который грамотно сманеврировал и направил свой полет к Лысой горе. Высоту он, однако, не снижал. «Ну да, вакуумная бомба», — сообразил командир, вспомнив слова генерала Матейченкова.

Только бы не промахнулся…

Вертолет завис над вершиной горы. Командир, как ни вглядывался, не заметил момент, когда отделилась бомба. Он увидел только ослепительное пламя, вспыхнувшее на вершине, и вскоре в лощину донесся оглушительный грохот.

Казалось там, наверху, разожгли огромный костер, который почти тут же, через какой-то десяток секунд, начал гаснуть. При свете угасающего пламени командиру показалось, что гора стала немного ниже, он счел это обманом зрения.

Но это не было обманом зрения.

Услышав гул вертолета, проснувшиеся чеченцы открыли беспорядочную стрельбу как по вертолету, так и по русским позициям.

Командир, не обращая внимания на пули и осколки снарядов, до боли в глазах вглядывался через бинокль в вершину Лысой горы. После взрыва оттуда покатилась лавина камней — словно потоки темной лавы потекли вниз по заснеженным склонам. Один поток, самый мощный, двинулся в сторону «бараньего лба», невысокой скалы, близ которой лежали погибшие бойцы, и остановился перед ней, задержанный естественным препятствием.

Грохот вертолета затих в отдалении. Вскоре боевая машина скрылась из виду.

Утром все увидели, что вершина смертоносной для русских горы оказалась начисто сметенной мощным взрывом.

С гибелью снайпера сопротивление чеченцев оказалось сломленным, и они поспешно откатились назад, в горы.

Командир с группой подчиненных поднялись к «бараньему лбу». Сняв шапки, они постояли перед застывшими за ночь трупами. Хотя снег ночью не шел, тела были присыпаны снежной пылью, поднятой страшным взрывом.

— Генерал Матейченков знает о результатах взрыва?

— Да, я уже позвонил ему, — ответил командир помощнику. — Поблагодарил за помощь. Он сказал, что позже вышлет сюда специальную комиссию.

— Зачем?

— Военных интересуют, как в полевых условиях действует новая бомба. Как прошла, так сказать, проба пера.

— Блестяще прошла.

— Камни сверху, вон, аж сюда докатились, — кивнул кто-то на лавину из обломков, которая остановилась в нескольких метрах от «бараньего лба».

Командир сказал:

— Так нам и не довелось добраться до вершины.

— Теперь там делать нечего.

— Снайпер, наверно, в пар превратился.

…Как выяснилось немного позже, Роксолану ждала другая судьба, быть может, не менее страшная…

— Ребят заберем, — произнес командир, не надевая шапку. — Похороним всех с воинскими почестями. Сам генерал Матейченков об этом просил.

Они обсудили, как доставить погибших к подножию горы.

— Погодите, — сказал кто-то, когда уже собрались спускаться. — Давайте посмотрим на обломки, которые скатились с вершины.

— Хорошая идея, — согласился командир. — Прихватим несколько камней, перешлем генералу Матейченкову. Для комиссии, которая изучает последствия взрыва вакуумной бомбы.

Цепляясь за стволы деревьев и ветки кустарника, они преодолели малую часть скорбного пути, который накануне осилили погибшие ребята, павшие от руки снайпера.

Группа поднималась в скорбном молчании, у всех перед глазами стояли окоченевшие трупы товарищей, вчера еще живых и бодрых.

Их путь отмечали пятна крови на снегу, клочья одежды, оставшейся на острых колючках кустарника.

Посреди остановившейся лавины лежал, полузасыпанный камнями, темный продолговатый предмет, похожий на кокон.

Но особое внимание поднявшихся привлекли обломки горной породы: края их были оплавлены, словно камни выбросило жерло вулкана.

Командир вложил в карман куртки несколько образчиков.

— А давай-ка глянем, что это скатилось с вершины, — предложил помощник, указывая на продолговатый предмет.

— Что там смотреть?

— Чепуха какая-нибудь.

— Посмотрим, — решил командир.

Разбрасывая обломки скалы, они добрались до загадочного предмета. Откопали его… и ахнули: перед ними в спальном мешке лежал труп женщины с обгоревшим лицом, черты которого, впрочем, хорошо сохранились. Молодая красавица с безмятежным, каким-то детским выражением лица…

— Так вот они какие, «белые колготки», — задумчиво произнес кто-то.

— Вот кто убил наших ребят.

Из горла рвались гневные слова, но там и застывали: ругаться над трупом было негоже.

— И что с ней делать?

— Тут бросим.

— Падаль!

— Шакалы сожрут.

Командир что-то прикинул и велел:

— Эту тоже вниз стащить.

У него были на сей счет свои соображения.

— Ты что, хочешь предать ее земле? Эту дрянь?

— Убийца…

— Она этого недостойна!

— Там разберемся! — отрезал командир, и они двинулись вниз.

Роксолане снился сладкий сон, которому суждено было стать последним в ее неправедной жизни.

…Они с отцом идут со станции через поселок Ирпень. Раннее летнее утро, тихое-тихое. Их ждет рыбалка на берегу реки. Отец несет рыболовные принадлежности, она шлепает босиком по бархатной пыли, оставляя четкие следы, туфли держит в руке.

— Папа, а почему так тихо?

— Люди еще спят.

— А почему спят?

— Рано.

— А почему петухи не поют?

— Потому что этот поселок особенный.

— Как это?

— Почемучка, — улыбается отец. — Он особенный, этот поселок. В нем не простые люди живут.

— Колдуны? — голос Роксоланки замирает от восторга.

— Не колдуны, а писатели, — поправляет отец.

— А кто такие — писатели?

— Вот пойдешь в школу, узнаешь.

Солнце стоит еще низко, в воздухе стоит прохлада, напоенная ароматом расцветающих яблоневых садов.

Но вдруг становится жарко, невыносимо жарко. Солнце жжет невыносимо. И когда только оно успело так быстро и незаметно вскарабкаться в зенит?..

— Папа, мне жарко!!! — хочет закричать Роксолана, но с ужасом чувствует, что голос ей не повинуется.

Одновременно налетает невесть откуда ураган, который уносит все: и дома загадочных писателей, о которых ей еще предстоит узнать, и дощатые плетни, и раскинувшиеся за ними сады, усыпанные белым цветом, и дальний берег великой реки — все, все унес ураган, в том числе и ее. Он оторвал ее от земли, завертел, как оторванный листок, вырвал руку из руки отца и утащил куда-то в пропасть…

Когда бомба, сброшенная с вертолета, взорвалась, Роксолана так и не успела проснуться.

Бомба испепелила верхушку скалы, но снайперша находилась в пещере, и силу огненного взрыва немного погасили ее стенки. Огненные вихри как бы вывернули наизнанку «гнездо кукушки» и вышвырнули прочь его содержимое. Так она вместе со спальным мешком, поднятая высоко вверх вместе с оплавленными обломками была низвергнута на склон.

А снайперская винтовка и оптический прибор ночного видения, донельзя искореженные, попали в другой поток обломков и по крутому склону сползли в пропасть.

Трупы на морозе хорошо сохраняются.

Обгоревшую при взрыве Роксолану вместе со спальным мешком по приказу командира доставили на военно-полевую базу.

Так уж сложилось на этой войне, что регулярно, по мере «накопления» — если здесь уместно употребить это слово — у русских с чеченцами происходил обмен погибшими.

Полевые командиры привозили погибших российских солдат и офицеров, которые оказались в их расположении, наши отдавали трупы чеченцев, которых противник предавал захоронению по мусульманским обычаям, как того требует Коран.

На этот раз в числе прочих был и труп женщины. Командир, подобравший его на склоне горы, рассчитывал получить взамен кого-нибудь из наших погибших солдат. Ведь в часть, преодолевая все кордоны и КПП, приезжали обезумевшие матери, которые искали своих пропавших без вести сыновей. И уж если сын погиб, то горькой отрадой было увезти на родину для захоронения хотя бы его тело, чтобы знать, где его могила, к какому кресту приходить, чтобы проливать не иссякающие слезы до самой кончины.

Один из чеченских командиров, пожилой, в высоченной папахе, надолго остановился перед обгоревшей снайпершей. Боевик вглядывался в нее так, словно хотел надолго запомнить знакомые черты — он, конечно, узнал ее, гордость своего отряда, которая так удивительно метко поражала неверных. А ведь он так и не успел с ней расплатиться в последний раз…

— Что, узнать не можешь? — спросил наш командир, руководивший обменом, который происходил по принципу «так на так».

— Узнал.

— Бери, это ваша.

Чеченец покачал головой.

— Не берешь? — удивился командир.

— Нет.

— Но почему?

— Она не нашей веры, — ответил чеченец и не спеша перешел к следующему трупу.