Здесь, в Чечне, генерал Матейченков часто вспоминал Карачаево-Черкесию. Нет, не по внешней канве событий. Там был худой мир. Тут — добрая ссора. Что именно лучше — известно из пословицы.

Но вот взаимодействием наших сил, согласованностью их действий ему приходилось заниматься и здесь, и там. С одной лишь единственной, хотя и существенной, разницей: в Карачаево-Черкесии различные группы войск ожидали, хотя и напряженно, возможного часа «Икс».

В Чечне войска пребывали в действии, да еще каком действии! Нет, непосредственно в боевых действиях участвовала только малая их часть. Остальные находились в военных лагерях, на учебных базах, в резерве главного командования.

Стратегическое искусство координатора в том и состоит, чтобы точно, как на аптекарских весах, определить, в какую точку, в каком количестве и какие именно направить войска. И только от его умения и воинской решительности зависят судьбы и жизни сотен и тысяч людей, а в конечном счете — судьба военной кампании.

Особым вниманием генерала Матейченкова пользовались ОМОНовские части. И не только потому, что они представляли собой как бы военную элиту. Он любил этих ребят, рослых, умелых, отлично обученных, бесстрашных.

Пожалуй, ОМОН ближе других отвечал представлению о будущей профессиональной армии, какой она представлялась генералу. Об этом они много говорили во время встречи с Борисом Дубовым, который, хотя и ушел в большую политику, продолжал живо интересоваться и армией, и Чечней, и тем, как идут там дела у полпреда президента Ивана Матейченкова…

ОМОНовцев присылала в Чечню, можно сказать, вся Россия. Присылала, с болью отрывая от собственного сердца. Не было, пожалуй, крупного города либо региона, из которого сюда не прибывал бы на определенный срок отряд ОМОНа.

Матейченков навещал место дислокации очередного отряда, знакомился с бойцами, с командиром, осматривал лагерь, дотошно вникал в нужды, и если требовалось — помогал.

Помогал делом, не словами.

Особенно Матейченкову полюбился, если здесь уместно это слово, небольшой отряд ОМОНа, приехавший из далекого забайкальского городка. Сибиряки, рослые и могучие, только на первый взгляд казались медлительными.

Наблюдая их учебные занятия и тренировки, Матейченков убеждался каждый раз в их медвежьей хватке, ловкости и смекалке, а главное — в беззаветной храбрости.

— Когда в дело, товарищ генерал? — часто спрашивали они полпреда.

— Знаете, есть хорошая украинская поговорка: не торопись поперед батька в пекло, — отвечал с улыбкой Матейченков.

— А все-таки? — настаивали бойцы.

— Об этом может знать только господь бог! — строго вступал в разговор начальник отряда майор Геращенко.

— И начальство, — заключал генерал.

Отряд ОМОНа размещался в здании бывшей школы, что живо напомнило полпреду рассказ полковника Петрашевского о неудачной охоте его диверсионного отряда на Джохара Дудаева.

Спали бойцы в гимнастическом зале, сдвинув в сторонку немногочисленные тренировочные снаряды и сноровисто оборудовав временные спальные места.

А в свободное время, хотя было его — кот наплакал, с удовольствием тренировались на школьных снарядах: брусьях, коне, трапеции, турнике. Гоняли до седьмого пота, как будто мало было им учебных занятий и марш-бросков по горам, столь непривычным уроженцам равнинной Сибири, занятий, после которых ломило все тело и хотелось только одного — провалиться хоть на часок в бездонный омут сна.

Что делать, такие уж они были неуемные парни.

Учебно-тренировочный лагерь был расположен в глухом, безлюдном месте, вдали от селений, горных дорог и троп.

Однако майор Геращенко, быть может, лучше других понимал, что от местных соглядатаев не убережешься, что такая «лакомая» боевая единица, как отряд ОМОНа, рано или поздно попадет в поле зрения чеченских боевиков.

В ожидании возможного визита непрошеных гостей он, по совету генерала Матейченкова, не мешкая приступил к укреплению обороны территории, на которой расположился лагерь. Его обвели глубоким рвом, обнесли колючей проволокой. Поставили вышки, выставили дозорных.

Вышки, правда, по совету того же Матейченкова быстренько убрали.

— Снеси их сейчас же, Игорь Феофанович, — ткнул пальцем полпред в новенькие вышки, окаймляющие территорию лагеря.

— Зачем, товарищ генерал? — удивился Геращенко. — С них подходы просматриваются хорошо, да и стрелять сподручно.

— Убери и не греши.

Майор пожал плечами:

— Как прикажете.

— Где твой здравый смысл? — резко произнес Матейченков.

— Товарищ генерал, я ни в чем не нарушил инструкции.

— Кроме инструкции должна быть голова на плечах. Тебе так не кажется, майор?

— Убей меня бог, если я понимаю.

— Объясняю для особо непонятливых. Ты ведь хохол, Геращенко? Судя по фамилии.

— Так точно.

— Тогда должен знать хорошую украинскую поговорку: не тронь лихо, нехай спит тихо. Знаешь?

— Ну, знаю, — майор все еще недоумевал, к чему клонит генерал Матейченков.

— А ты сам притягиваешь к себе это самое лихо, как магнит.

— Чем?

— Да этими самыми своими дурацкими сторожевыми башнями. Они видны издали, черт те откуда. Я ехал в лагерь на машине и заметил их, как только мы обогнули последнюю гору и начали спускаться в долину.

Майор хлопнул себя по лбу.

— Долго же до тебя доходит, — продолжал Матейченков. — Любой чеченец, окажись он случайно неподалеку, обязательно заинтересуется: что это за хреновину такую отгрохали здесь? А уж о лазутчиках и говорить не приходится: в мгновение ока пронюхают, что к чему.

— Если уже не пронюхали, — с досадой добавил майор.

Он тут же вызвал дневального и отдал команду раскатать злополучные башни по бревнышку.

— Так-то лучше, — произнес Матейченков. — Будем надеяться, что ты не опоздал…

Они обедали в бывшем классе физики, который Геращенко на скорую руку переоборудовал в свой кабинет. Генерал настоял, чтобы пищу принесли из солдатского котла: ему хотелось выяснить, как питаются ОМОНовцы.

— Дозвольте один вопрос, товарищ генерал, — произнес Геращенко, наворачивая солдатскую кашу с тушенкой.

— Военной тайны касается?

— Никак нет.

— Тогда спрашивай.

— Я насчет школы.

— Какой еще школы?

— Да этой самой, где мы располагаемся.

— И что?

— Я в Чечне, в первый раз… Сроду тут не бывал. И не понимаю, почему чеченцы отгрохали свою школу в таком пустынном месте? Не в селе, не в городке каком-нибудь, а здесь, в долине, в безлюдье…

— Тут ларчик просто открывается. Селения у горцев в основном маленькие, больших городов почти нет. Они и построили эту школу сразу для нескольких сел. А чтобы никому не было обидно, соорудили ее на равном удалении от аулов. Пусть, мол, ребятишки из разных мест бегают сюда на занятия.

— Но здесь и дорог нет.

— И тут ты ошибаешься. Это сейчас стежки-дорожки заросли, потому что каникулы. Да еще война идет, будь она неладна. А как занятия начнутся, опять из каждого селения побегут сюда тропинки. Если, опять же, война не помешает.

Они не успели добраться до компота, как в бывший кабинет физики прибежал запыхавшийся дневальный и доложил, что башни, как приказано, ликвидированы.

— Все? — удивился Матейченков.

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — гаркнул дневальный, отдавая честь.

— Однако и орлы у тебя, — удивился Матейченков. — Раскатали в два счета… Молодцы!

— Орлы, — подтвердил довольный майор.

…Увы, ни один, ни другой не знали, что именно из-за злосчастных сторожевых башен лагерь ОМОНовцев чеченцами уже обнаружен, нанесен на карты и теперь ими обсуждался план нападения на заброшенную школу.

Весть о нападении чеченцев на отряд Сибирского ОМОНа застала генерала Матейченкова в момент, когда он проводил оперативное совещание начальников штабов нескольких силовых ведомств.

— Лагерь майора Геращенко? — спросил он в мобильный телефон, уже догадываясь об ответе.

— Так точно, товарищ генерал.

— Свяжите меня с немедленно с Геращенко!

— Связь нарушена. Видимо, рация повреждена…

— Где майор?

— Лагерь пуст.

— Как это пуст?

— Нет ни майора, ни его отряда.

— А школа?

— Сожжена.

Спустя несколько дней полпред во всех деталях узнал историю — героическую историю! — Сибирского ОМОНа.

…В штаб генерала Матейченкова явился оборванный, заросший застарелой щетиной солдат.

— Тебе чего? — спросил дюжий охранник с неизменным «калашниковым» на ремне.

— К генералу Матейченкову.

— Ишь ты, прямо к генералу! Занят генерал.

— У меня важное дело.

— У всех важное дело. Если товарищ полномочный представитель будет принимать каждого солдата, да еще такого оборванца, ему воевать некогда будет.

— Пропусти.

— Иди, иди отсюда.

— Доложи. Он велит меня принять.

— Не могу я пост покинуть.

— Доложи, сучий потрох! — вдруг рявкнул подошедший. — А не то глотку вырву, и скажу, что так и было. Ишь, разъел харю на штабовских харчах!..

Часовой пожал плечами, но энергичная речь неожиданного гостя произвела на него впечатление.

— Эй! — крикнул он в глубину караулки подсменщику. — Доложи товарищу генералу, что к нему в гости набивается… Как тебя? — обратился он к солдату.

— Иван Овсиенко.

— Что его желает видеть тезка, Иван Овсиенко. — Дежурный не был лишен чувства юмора.

…Из здания объединенного штаба вышел генерал Матейченков. Как всегда, подтянутый, уверенный в себе. Быстро оглядел солдата. Ввалившиеся щеки, изодранный камуфляжный костюм. Лицо в кровоподтеках. На ногах — кроссовки, от которых осталось одно название. Мелькнуло неясное воспоминание — в какой воинской или милицейской части видел он поголовно у всех, включая командира, эту обувь?..

— Ты ко мне, что ли?

— К вам, товарищ генерал-полковник.

— Ну пойдем.

Матейченков кивнул часовому, и они прошли в кабинет генерала.

— Присаживайся, — произнес полпред. — Да не сюда, к столу, — он уловил жадный взгляд, который бросил солдат на пустой стакан из-под чая и крошки печенья, оставшиеся на блюдце.

— Голоден?

Солдат молча кивнул, сглотнув слюну.

Генерал поднялся, поставил на стол чай, который не успел остыть, выложил весь запас бутербродов, которые приготовил ему дневальный вместо обеда:

— Ешь.

— Сначала дело, товарищ генерал, — сказал солдат, не решаясь притронуться к угощению.

— Давай так, — согласился Матейченков. — Рассказывай и ешь. Что-то твое лицо мне вроде знакомо.

— Так точно.

— Где я мог тебя видеть? Ты из какой части?

Солдат назвал номер и шифр Сибирского ОМОНа.

— Там командир майор Геращенко?

— Так точно.

— А тебя как зовут?

— Иван Александрович Овсиенко, — доложил солдат с набитым ртом, судорожно дожевывая генеральский бутерброд.

— Да ты не спеши, не спеши, поезд без тебя не уйдет.

— Я не тороплюсь, товарищ генерал, — заверил Овсиенко и сделал огромный глоток, осушив зараз полстакана.

— Рассказывай, что там у вас приключилось, — велел Матейченков. — Выкладывай все по порядку.

После отъезда полпреда чувство неясной тревоги не покидало майора Геращенко. Это ж надо, какого дурака свалял с этими самыми дурацкими дозорными башнями!..

И откуда они вообще-то втемяшились в башку? Он вспомнил, как пару лет назад вместе с женой прилетел в Москву. На свою нищенскую зарплату им бы, конечно, нипочем не добраться до столицы, да у майора подвернулась служебная командировка, так что денег они на поездку наскребли, рассудив: когда еще выпадет случай побывать в Белокаменной?

В столице оба были в первый раз.

Однако более всех туристических красот майору, как ни странно, понравилось Коломенское.

Они с супругой долго бродили по дорогам и тропинкам стариннейшего парка, спускались к Москва-реке, осмотрели то, что осталось от некогда великолепных дворцов: здесь когда-то была летняя резиденция всех российских царей, начиная от Алексея Михайловича Тишайшего.

Там же, в Коломенском, побывали в церкви, поразившей их как своим великолепием, так и торжественностью пышной службы.

Прежде за рекой были почти непроходимые заповедные леса, где царь охотился с соколами — об этом и до сих пор напоминала Соколиная башня.

Побывали и в домике Петра Первого, удивившего своей простотой и неприхотливостью, в Шатровой церкви, которая уже в советское время служила натурой для нескольких фильмов, осмотрели чугунные пушки на возвышенном берегу некогда полноводной и изобилующей рыбой, а ныне сузившейся и донельзя загаженной реки. Оглядели почтовые столбы трехметровой высоты, давшие название выражению «коломенская верста» — всю эту ценную информацию они почерпнули у экскурсовода, примкнув к бродящей по Коломенскому группе туристов из Рязани.

— Вот солнечные часы, известные людям еще с седой древности, — торжественно провозгласил экскурсовод.

«Подумаешь, невидаль», — решил Геращенко, небрежно оглядывая столб, водруженный посреди круглой мраморной площадки, строго расчерченной на секторы. По положению тени от столба можно было судить от времени суток. Рядом стоял огромный железный ящик — несомненно, более позднего происхождения.

Площадку окружали густые заросли кустарника, образуя довольно интимный уголок, вдали возвышалась купа одряхлевших дубов, табличка близ которых извещала, что их возраст — от шестиста до восьмиста лет и что они, следовательно, ровесники самой Москвы.

— Как вы думаете, для чего служило это место? — спросил экскурсовод, показывая на круглую площадку солнечных часов.

— Для определения точного времени! — выскочила какая-то барышня в очках.

Экскурсовод покачал головой:

— Не совсем так. И потом, учтите: здешние географические широты — довольно пасмурные, солнышко бывает не так уж часто, а без него здесь время не определишь.

Посыпались предположения:

— Для прогулок.

— Для секретных бесед, чтобы во дворце никто не подслушал.

— Для отдыха.

— Для тайных свиданий, — бухнул Геращенко, находившийся в игривом настроении. — Фрейлины небось сюда бегали со своими любовниками.

— Игорь, — дернула его за рукав супруга. — Прекрати!

— Никто из вас не угадал, господа, — подвел итог экскурсовод, покосившись на Геращенко. — А между тем это место прежде было знаменито на всю Россию. Может быть, во всей стране не было человека, считая самые глухие деревушки, который не слышал бы об этом месте. Здесь, и только здесь, любой житель страны мог подать царю челобитную, изложить ему свою просьбу или жалобу.

— Царь принимал здесь посетителей? — пискнула барышня.

— Нет, до этого дело не доходило, — улыбнулся экскурсовод. — Просто вот здесь, на этом месте, стоял особый ларь, куда каждый мог опустить свою жалобу или просьбу в письменном виде. Этот железный ящик — точная копия того, который когда-то здесь стоял.

— И царь рассматривал все жалобы?

— Об этом история умалчивает.

…А потом, оторвавшись от группы и гуляя уже в одиночестве, они и наткнулись на то, что спустя два года начальник группы ОМОНа майор Геращенко вспомнил в далекой Чечне, куда его вместе с отрядом забросила судьба.

Это была деревянная сторожевая башня, выполненная без единого гвоздя, на манер старинных русских церквей, которые и по сей день встречаются на нашем севере.

Простая вроде штука, но очень она понравилась майору. Такие башни строили сторожевые казаки, охранявшие границы государства от набегов кочевников. С виду неприглядная, а на самом деле — грозная.

Вход в башню, к счастью, был открыт, и по настоянию Игоря они поднялись по крутой внутренней лесенке наверх. Там была единственная круглая комната, которая освещалась несколькими прорубленными в разные стороны окошками. Из них и можно было вести наблюдение. Здесь же, прислоненные к стене, стояли луки и стрелы — предназначение этого оружия было понятно.

Вот эту сторожевую башню в Коломенском, будь она неладна, и припомнил майор, когда обустраивал свой милицейский отряд на новом месте, в небольшой уединенной долине, со всех сторон стесненной дикими чеченскими горами. И велел соорудить своим ребятам башенки по периметру лагеря, пусть примитивные, лишь бы повыше, чтобы удобнее было наблюдать за прилегающей территорией.

Благо, леса вокруг было предостаточно.

Эти башенки заметил какой-то джигит, проезжавший в горах тропой диких коз. А остальное, как говорится, было делом техники…

Игорь Феофанович долго не мог уснуть. Тяжело ворочался с боку на бок, так что скрипели пружины. Сон обходил его седьмой верстой, в голову лезли мысли — одна тревожнее другой.

Что там ни говори, а он один отвечает за жизнь ребят, которые отдыхают сейчас в спортивном зале. Они вверены ему, он старший.

Геращенко поднялся, вышел из кабинета, в котором и спал. В школьном коридоре воздух показался застарелым, каким-то застоявшимся. Пахло карболкой — то ли реактив разбили в кабинете химии, то ли здание дезинфицировали перед тем, как распустить учеников на каникулы. Миновав ряд закрытых классов — двери их, аккуратно выкрашенные масляной краской, были абсолютно одинаковы, — майор направился в физкультурный зал.

Запах карболки и одинаковые двери напомнили ему военный госпиталь, в который Геращенко угодил когда-то с гнойным аппендицитом.

У двери, ведущей в спортзал, дежурил Иван Овсиенко. Он открыл было рот, чтобы приветствовать начальника и доложить, что никаких происшествий не было, но Геращенко сделал дневальному знак молчать и осторожно, на цыпочках, вошел в зал, хотя ребята спали крепко.

Майор пошел по рядам, разглядывая знакомые, ставшие родными лица бойцов.

Богатырский храп, казалось, сотрясал школьные стены. Почему-то именно это успокоило взбудораженные нервы майора. Храп был такой домашний, такой уверенный в себе.

Намаялись ребята за день. Ну ничего: трудно в учении — легко в бою. Или, как говорил в госпитале один доктор-пересмешник: трудно в лечении — легко в гробу. Тьфу, черт, опять гробы полезли в голову, будь они неладны…

Перед спальными местами аккуратно выстроились в ряд прочные кроссовки. Хорошо хоть, перед выездом отряда в Чечню он догадался закупить эту удобную для тренировок в горах обувь. Солдатские сапоги быстро разбились бы на камнях, да и весят они по пуду.

Сон ОМОНовца чуток, хотя со стороны и кажется, что их никакими пушками не разбудить. Боевой сигнал — все мигом проснутся, а через кратчайшее время будут готовы к боевым действиям.

На какое-то мгновение у майора появилось сильнейшее искушение разбудить ребят, чтобы почувствовать себя в полной безопасности, но он подавил это чувство.

Довольно того, что вокруг лагеря выставлены дозоры. Вот недостаточно их — это да. Необходимо дозоры усилить, и сейчас же.

Майор вышел из зала, подошел к дневальному, отвел его в сторонку.

— Какая смена дежурит снаружи?

Овсиенко без запинки перечислил несколько фамилий своих напарников, которым выпала удача дежурить на свежем воздухе, напоенном зеленью, а не здесь, где все пропахло мелом и старыми половыми тряпками.

— Когда сменяешься?

— Через двадцать минут.

— Кто вас меняет?

Выслушав дневального, майор удовлетворенно кивнул и добавил, назвав еще дюжину фамилий:

— Этих ребят тоже разбудишь и скажешь, что я распорядился заступить на дежурство.

— Так точно!

— Надо усилить охрану.

— Слушаюсь.

Сам Геращенко решил выйти наружу и проверить территорию, выяснить, как несут охрану ребята, не заснул ли кто на боевом посту.

Полная луна заливала округу мертвенным светом. Пейзаж казался, словно взятым напрокат из сказки.

Майор шел тихонько, словно привидение. Он тоже был обут в кроссовки, которые не производили никакого шума. Территория лагеря была достаточно обширна. Геращенко изучил здесь каждую пядь, поэтому шагал уверенно, да и светло было, как днем. Он подумал, что и луна здесь какая-то своя, нерусская. Всплыла в памяти фраза, которую он то ли вычитал, то ли слышал где-то от эстрадного юмориста: «Луну делают в Гамбурге, и делают прескверно».

Господи. Ну почему в голову лезет всякая чушь?

Майор обошел все посты. Убедился, что ОМОНовцы несли охрану добросовестно. Каждый был в секрете, хорошо замаскирован от посторонних глаз.

— Как дежурится? — шепотом спросил он у бойца, спрятавшегося в цепком кустарнике — это был дикий орешник. Рядом валялась куча тонких бревен — все, что осталось от разрушенной смотровой башни.

— Нормально, товарищ майор.

— Ничего тревожного?

— Никак нет.

— С чего это ты скучный такой?

— Курить охота, товарищ майор.

— И думать не моги. Табачный дым может демаскировать нас, — произнес Геращенко.

— А то я не знаю…

— Потерпи, до смены рукой подать, — сказал майор, глянув на часы.

По его строжайшему распоряжению курить можно было только в помещении, в школьных туалетах.

Немного успокоенный, Геращенко направился в свой кабинет — досыпать в соседстве физических приборов, если получится.

С дальней горы, похожей формой на сопку, несколько внимательных пар глаз наблюдали за спящим школьным зданием и прилегающей территорией.

Наблюдение велось уже несколько дней. Чеченская разведка подтвердила случайное донесение: именно здесь, в заброшенном месте, находится учебный лагерь русской воинской части, а начальство дало добро на его уничтожение.

Но действовать было надо наверняка.

Нельзя было неуместной поспешностью испортить результат — за это командира отряда по головке не погладят. Сначала необходимо досконально выяснить, какой величины здесь соединение, каким вооружением русские обладают, а также систему их охраны. Последнее было самым сложным.

Передовое подразделение чеченцев вело наблюдение за учебным лагерем уже в течение нескольких дней, и им много чего удалось разведать.

Внезапное нападение было назначено на эту ночь, когда луна сияла в полной красе, а на небе не было ни облачка. Боевики, скрытно окружившие лагерь, ждали только сигнала — красной ракеты, которую должен выпустить командир, чтобы со всех сторон ринуться на лагерь и перерезать русских, как куропаток.

Лазутчики, подползавшие до самой колючей проволоки, сообщили, что охрана лагеря редкая и малочисленная, и, пользуясь внезапностью, справиться с нею будет не сложно.

Командир медлил.

Не отрываясь от бинокля, он наблюдал за лагерем. Боевики понимали — что-то беспокоит старого, опытного волка, отличившегося еще в первую чеченскую войну. Именно по его настоянию в селении Асланбек-Шерипово, что под Шатоем, был ликвидирован мулла, который, пользуясь своим влиянием на тамошнее население и гарнизон, выпустил отряд русских головорезов, умудрившихся залезть в ловушку. Он, командир отряда сумел подбросить им донесение, что именно в этом селении располагается штаб президента Джохара Дудаева, который русские спецслужбы разыскивали днем с огнем и никак не могли отыскать.

Ах, мулла, мулла, такой мудрый… Может, русские за золото купили дурака?

Но теперь это не имеет значения.

Убрать муллу удалось без лишнего шума: зачем возбуждать против себя духовенство?

Командир знал, что мулла — родственник Джохара, и поддерживает с ним дружеские отношения. На этом и сыграл.

Мулла ничуть не удивился, когда перед его домом остановилась серебристая «вольво», и молодой человек с изысканными манерами — порученец генерала Дудаева — пригласил уважаемого муллу от имени своего шефа в Шатой, погостить на пару дней.

Мулла с достоинством уселся на переднее сиденье, рядом с водителем, молодой порученец устроился сзади. Он и в самом деле был порученцем — только не Дудаева, а командира соединения, давно уже действовавшему по-анархистски, в сущности не подчиняясь никому, кроме своего жадного до крови начальника.

На полпути в Шатой мулла задремал. Голова священника свесилась на грудь, он сладко похрапывал, и сны ему, по всей вероятности, снились приятные.

Порученец с изысканными манерами, выждав еще некоторое время, вытащил из кармана заранее припасенный шелковый шнурок. Перехватил горло муллы и с силой потянул орудие убийства на себя.

Мулла несколько раз дернулся, но молодой человек хорошо знал свое дело. Через несколько мгновений мулла был мертв. Голова его бессильно свесилась набок, в уголках рта показалась кровь, руки бессильно обвисли вдоль тела.

— Останови! — велел убийца.

Водитель подвел машину к самому краю горной дороги и остановился у пропасти, чтобы работы было поменьше. Он привык к подобной задаче — уничтожать изменников и предателей собственного народа, за деньги или за идею предавшихся врагу.

Вдвоем с киллером водитель вытащил безвольное тело, оказавшееся неожиданно тяжелым. Они перенесли его к самому краю пропасти, раскачали и швырнули так, чтобы труп ненароком не зацепился за какой-нибудь уступ. Этого не произошло — опять же сказался их немалый опыт.

Тело несколько раз перевернулось в воздухе, и мулла исчез в пропасти, к вящей радости волков и лисиц, обитавших на ее дне.

…Итак начальник соединения, по чьей воле был уничтожен мулла-предатель, наблюдал в бинокль за лагерем русских. Он уже совсем было собрался выстрелить в небо сигнальной ракетой, но его насторожила тень, которая выскользнула из школьных дверей. Выходит, в лагере бодрствует еще кто-то, помимо малочисленной охраны?

Тень перемещалась по школьному двору, явно стараясь оставаться незамеченной. Выйдя со двора, она двинулась по периметру лагеря.

Может, русские ожидают нападения и встретят боевиков сокрушительным огнем? Тогда он может положить много своих людей, а это никак не входит в его планы: пополнять состав отряда с каждым месяцем становится все труднее, среди чеченцев прошла о них дурная слава, и люди стали идти все неохотнее. Приходится их завлекать силой или хитростью…

Между тем человек обошел территорию лагеря и двинулся обратно.

Ложная тревога?

Старый волк, однако, был осторожен. Он не забыл еще, как чуть было не угодил в капкан, где мог оставить не только лапу, но и запросто — голову.

…Случилось это еще на прошлой чеченской войне, когда был жив президент Дудаев. Он-то и заподозрил заслуженного боевика, верного последователя ислама, начальника одного из крупнейших террористических объединений, в том, что тот причастен к исчезновению его родственника, муллы, проживавшего в селении Асланбек-Шерипово.

То ли сам президент оказался такой догадливый, то ли кто-то из многочисленных недругов и завистников нашептал да напел — Аллах его ведает, да теперь это и неважно. Но крови Джохар сумел попортить ему изрядно, так хвоста накрутил — до сих пор помнится. Хорошо, русские самому Джохару укорот сделали, а то бы вся история могла окончиться худо…

Так или иначе, матерый волк вел теперь дела с большой осторожностью, предпочитая действовать наверняка.

Поэтому, когда фигура, вышедшая из школы, возвратилась обратно, он решил выждать еще некоторое время. Положил перед собой заряженную ракетницу на бруствер окопа и снова приник к полевому биноклю. Бинокль, кстати, был реквизирован у покойного муллы, а ему, по слухам, его подарил русский командир группы, которую мулла — да ввергнет его в ад всемогущий Аллах! — выпустил из ловушки.

Чеченец положил рядом с ракетницей часы, стрелки которых были отчетливо различимы при полной луне. Он решил выждать еще минут пятнадцать и, если на территории лагеря русских не произойдет ничего настораживающего, дать сигнал к атаке.

Однако за несколько минут до намеченного им срока декорации снова изменились, как на сцене при умелых действиях режиссера. Двери школы отворились, и из дверей появились люди. На этот раз их было много — целый наряд. И каждый вооружен автоматом. Несомненно, русские, неизвестно по какой причине, решили резко усилить охрану.

А значит, и соваться туда, по крайней мере сейчас, нечего: они готовы к отпору, а для боевика первая заповедь — внезапность.

В эту ночь ракетница так и не выстрелила.