Особую и, если можно так выразиться, отдельную головную боль для нашего командования в Чечне составляли вражеские снайперы. Эта тема вообще быстро обросла легендами и домыслами, которые, впрочем, безусловно базировались на фактической основе.
Говорили разное.
В основном, мол, это молодые женщины-фанатички, которые по разным причинам ненавидят Россию. Они-то и едут добровольно в Чечню. Фанатизм фанатизмом, но и деньги, мол, они за это получают недурные, исключительно в долларах, из финансовых потоков, которые поступают в Чечню из враждебно настроенных к России стран.
Откуда снайперши?
Из разных мест. В основном – из Прибалтики. Есть еще из Украины, из Узбекистана, «с разных концов государства великого», бывшего великого государства – СССР.
Обнаружили даже снайпершу-азербайджанку – и это уже в реальности – которая выстрелом из снайперской винтовки сумела уничтожить нашу зенитную установку.
Здесь-то и начинается детективная история.
Из палки, как известно, не выстрелишь. Не годится для снайпера и обычная винтовка, и автомат, поставленный на отдельные выстрелы. Снайперу нужно особое, высокоточное оружие. Многие слышали, что это – особая винтовка с оптическим прицелом.
Откуда у чеченцев такое оружие? Легче всего, конечно, было бы предположить, что оно присылается из-за границы, вместе с прочим импортным добром.
Однако, когда начали разбираться с упомянутой азербайджанкой, обнаружили одно в высшей степени странное и загадочное обстоятельство: у нее была винтовка СВ – 94.
Дело в том, что эта винтовка представляла собой предмет сверхсекретной разработки… тульских оружейников. Это было оружие высшего качества, можно сказать, на грани фантастики, чуть ли не на голову превосходившее аналогичные образцы, как западные, так и восточные. Специалисты за его высочайшие качества окрестили оружие «взломщиком».
Судя по результатам, это было точное определение.
По данным нашей разведки, у чеченских боевиков было по меньшей мере десять экземпляров «взломщиков». Для сравнения: у нашей группировки, действующей в Чечне, было всего два образца такой винтовки. Любопытно, не правда ли?..
В дело вступила военная контрразведка. Предстояло выяснить: как могло секретное оружие попасть в руки боевиков?
…Первый тревожный сигнал прозвучал далеко от Чечни, в той самой злополучной Туле – кузнице оружия.
По решению тульского губернатора при администрации Тульской области была создана антитеррористическая комиссия, поскольку в области, как и на территории всей остальной России, участились случаи террора.
Работ и забот у комиссии, как легко себе представить, хватало, и она работала с полной нагрузкой. Когда заседания комиссии объявлялись открытыми, там случались иногда и журналисты, хотя особых сенсаций они не ожидали. Ну, пойманы террористы. Пытавшиеся взорвать школу, или поликлинику, или жилой дом. Обнаружены неопровержимые улики, дело передано следственным органам и в суд.
Такие дела, увы, в стране давно уже не в новинку.
На этот раз, однако, дело обстояло совсем иначе, и несколько скучающих провинциальных журналистов, оказавшихся на очередном заседании антитеррористической комиссии, за свое долготерпение были вознаграждены с лихвой.
С трибуны выступил вице-губернатор области Анатолий Кобылов. Он призвал собравшихся к большей бдительности и объявил, что на вооружении у бандитов имеется и оружие тульского производства, и в частности – снайперские винтовки 1998-99 годов выпуска. Только специалист мог понять, что речь идет о той самой снайперской чудо-винтовке СВ – 94, о знаменитом и таинственном «взломщике», гордости тульских оружейников…
Что-что, а нюх у журналистов отменный, тем более у журналистов-туляков, которые интерес к оружию всосали, можно сказать, с молоком матери.
Сразу же после заседания журналисты ринулись к вице-губернатору за соответствующими разъяснениями. Тот, видимо, понял – а может, ему тут же успели объяснить присутствовавшие здесь представители спецорганов – что вице-губернатор сболтнул лишнее. Последний начал отнекиваться, говоря, что ничего такого не говорил и что вообще ни о какой снайперской винтовке не упоминал. Однако, как известно, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.
Журналисты на тугоухость не жаловались. Кроме того, у многих из них были диктофончики, где слово начальства материализовалось на пленке. А факты, как заметил еще товарищ Сталин, упрямая вещь.
Так или иначе, скандал начал стремительно разрастаться, словно снежный ком, пущенный с вершины Казбека.
Спецслужбы пытались погасить скандал, несколько раз выступая в местной прессе с опровержениями.
Но слово было сказано.
Может быть, в конечном счете это и послужило на пользу делу, ибо любая гласность, даже ублюдочная, лучше полного безгласия. Да, гласность лучше безгласия, ибо в данном случае именно она послужила первотолчком в деле расследования того, как новейшая снайперская винтовка тульского образца могла попасть в лапы чеченских боевиков.
Вездесущие журналисты вскоре, по горячим следам, выяснили, что те самые спецслужбы, которые столь горячо опровергали слова вице-губернатора Копылова, сами вплотную занялись служебными проверками в высшей степени тревожного факта.
Издавна известно, что Тула красна не только самоварами, но и самопалами, что этот славный город – кузница российского оружия. Соответственно Тула напичкана как предприятиями, производящими оружие, так и разного рода институтами и конструкторскими бюро, где проектируется и разрабатывается новое оружие.
Внимание наших спецслужб, а также органов военной контрразведки, сразу же привлекло одно из учреждений последнего рода. Это было Конструкторское бюро приборостроения (КБП), и даже не столько оно, сколько входящее в его систему центральное конструкторское бюро стрелкового и охотничьего оружия ЦКИБ СОО. Все проще пареной репы: именно там были разработаны снайперские винтовки – «взломщики».
Начали копать.
Допросили десятки и сотни людей, подняли тонны документов.
Ничего.
Тогда решено было начать, как говорили древние, «от яйца», с самого начала балахманной эпохи, когда безумно дорогой объект, принадлежащий государству, можно было купить буквально за гроши, и все это называлось красивым словом «приватизация», метко перекрещенным народом в «прихватизацию».
Заводы и фабрики уходили за бесценок с молотка, предварительно они приводились в состояние разорения и запустения.
Однако быстро выяснилось, что чаша сия, к счастью, миновала Тульское конструкторское бюро приборостроения, которое осталось в руках государства: видимо, у жучков руки оказались коротки, а может, и некая местная сила им противодействовала. В данном случае это не суть важно, а важно то, что государство сохранило контроль над жизненно важным для страны объектом.
Бюро долгое время возглавлял – и возглавляет поныне – известный военный конструктор, академик Петр Сидоров – назовем его так.
Любовь россиян к разного рода перестройкам и реструктуризациям общеизвестна – примеров каждый для себя без труда отыщет множество. Эта судьба не миновала и конструкторское бюро, о котором идет речь. Сначала оно организационно входило в Научно-производственное объединение «Точность», затем – это произошло пять лет назад – получило права самостоятельности. Это были отнюдь не пустые слова:
Конструкторское бюро, возглавляемое академиком Петром Сидоровым, получило право самостоятельно представлять собственную продукцию на различных международных рынках оружия.
Подобными вещами в России, как известно, занимается мощная компания «Росвооружение».
Петр Сидоров имел право проводить свой корабль в океан свободного капиталистического рынка, минуя эту опасную скалу, что он и делал.
Спецслужбы начали работать с Сидоровым. Сюда же, в конструкторское бюро, возглавляемое академиком, как нетрудно догадаться, направили свои стопы и голодные до сенсаций журналисты. Но здесь их ждал от ворот поворот.
Перефразируя классика, можно сказать, что секретность и гласность – две вещи несовместные.
К счастью для страны, при всех непродуманных и поспешных «новациях», на секретных предприятиях сохранилась четкая и весьма строгая система контроля над производством и реализацией оборонной продукции, в данном случае – оружия.
Главное в этой системе, пожалуй, то, что она была централизована, то есть не подчинялась местным властям: губернские управления МВД и ФСБ не могли в нее вмешиваться и как-то влиять на ее деятельность.
Это облегчало работу следствия.
Что касается Тульского конструкторского бюро, то его охраной и системой контроля за его работой занимался 4-й отдел 8-го Главного управления МВД России.
Это не пустые слова. Эмвэдэшники головой отвечали за нормальную работу секретного конструкторского бюро. Представители управления годами жили в Туле, неделями и месяцами не вылезали с предприятия, которое было поручено их попечению.
Первый вывод следствия был однозначен: если снайперское оружие и похищено, то только не на предприятии, которое его производит…
* * *
Теперь остановимся подробнее на самой винтовке – «взломщике».
Более подробное исследование выяснило: нельзя со всей категоричностью утверждать, что ей нет аналогов в мире.
Ряд развитых стран занимается подобными разработками.
– Есть ли аналоги вашей снайперской винтовки в странах запада? – спросили у академика.
Тот. подумав. ответил:
– Все зависит от параметров.
– А именно?
– У моей винтовки – калибр 12,7 мм.
– А у западных?
– Поменьше.
– Это главное отличие?
– Нет, – ответил академик.
– А в чем суть?
– В бронебойных качествах. Как говорил Козьма Прутков, смотри в корень. По бронебойным качествам моя снайперская винтовка – первая в мире.
– Вы за это ручаетесь?
– Стопроцентно.
– Какие у вас основания?
– Моя винтовка выставлялась уже на нескольких международных выставках – продажах сверхточного оружия, – ответил академик. – Это были официальные презентации.
– Когда последний раз по времени была такая выставка?
– В объединенных арабских Эмиратах.
– Это подтверждается документально?
– Конечно.
– У вас есть бумаги?
– Вот они.
– Вы предлагали на экспорт вашу винтовку?
– Нет.
– Почему?
– Не было соответствующего разрешения, а я человек законопослушный, – произнес академик.
– И переговоров на эту тему вы не вели?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда.
Оперативные данные ФСБ подтвердили, что академик говорит чистую правду, и ничего, кроме правды.
Работники федеральной службы безопасности принялись со всей дотошностью выяснять, можно ли готовое изделие украсть с предприятия, которое они охраняют.
– Я слышал, – рассказывал коллегам один из агентов, – что на московском паровозостроительном заводе провели такую классическую операцию.
– Какую?
– Вынесли с завода все детали тепловоза, а потом спокойно собрали его на стороне. Может, и здесь такая же вещь произошла?
Опять взяли за бока многострадального академика, который доказал как дважды два четыре, что ничего подобного в конструкторском бюро произойти не могло: если и возможно было что-либо с производственного комбината похитить, то это был мелкий предмет наподобие шурупа, который не имел никакого отношения к данному секретному изделию.
Академик не солгал.
Справедливость его слов подтвердила специально для этого созданная комиссия МВД РФ.
– Хорошо, – сказали академику. – Снайперская винтовка выпускается вами?
– Да.
– Она поставлена на поток?
– Нет.
– Значит, выпускаются лишь опытные образцы?
– Да.
– Сколько их всего выпущено?
– Двадцать семь штук.
– Кто главный заказчик разработки?
– МВД России.
– Где готовые образчики вашей продукции?
– Они все отправлены на центральный склад МВД России, – уверенно отвечал академик.
Здесь необходимо отметить, что всю систему контроля за технологическим процессом обеспечивала ко всему прочему и служба заказчика.
Это достигалось очень просто: конечная продукция отгружалась исключительно уполномоченному МВД.
Директор опытного производства КБП показал:
– Было выполнено настолько малое количество снайперских винтовок, что судьбу буквально каждой из них можно проследить – от самого производителя до отдельного заказчика.
– Возможны хищения с местного склада готовой продукции? – спросили у него.
– Исключено.
– От домашнего вора не убережешься.
– У нас многослойный, многоканальный контроль.
– Вы лично можете, если потребуется, взять винтовку со склада?
– Нет.
– Что для этого требуется?
– Письменное разрешение соответствующего управления.
– Иногда, если хотят выкрасть особо ценное изделие, его выносят по частям, а потом собирают вне стен предприятия.
– У нас охрана такая, что и винтик не вынесешь. И потом, собрать детали, подогнать их как следует может только специалист высочайшего класса, у нас такую работу называют «высшим пилотажем».
– Понимаю, это не самовар собрать.
– Во всяком случае, у нас в Туле таких специалистов, кроме нашего предприятия, нет.
* * *
МВД России придало неприятному происшествию самое серьезное значение.
Генерал Матейченков знал, что по любому факту хищения оружия оперативные службы уголовного розыска заводят уголовное дело, которое самым тщательным образом расследуется.
Знал он и то, что за последние годы таких дел не заводилось. Он не поленился, уточнил в соответствующем управлении, когда в последний раз произошел подобный случай.
Оказывается, такое случилось в 1997 году, и отнюдь не в Туле, а в Махач – Кале, где со стрелкового спортивного склада добровольного спортивного общества «Динамо» было похищено около семидесяти стволов. И уж конечно, были это не снайперские, а обычные винтовки.
Что же касается Тулы, то с делом производства оружия обстоит там плохо, поскольку у производящих его предприятий очень мало заказов. Казалось бы, это печальное обстоятельство должно способствовать успешному ведению розыска. Но на деле этого не случилось.
Тайна появления у боевиков наших снайперских винтовок все еще оставалась нераскрытой.
Несколько сыщиков выдвинули предположение, что, возможно, чеченцы за большие деньги сумели приобрести – либо попросту выкрали – копии необходимых чертежей, и по ним у себя организовали «штучное» производство снайперских винтовок.
Матейченков обсуждал с одним из руководителей МВД такую возможность.
– Что думаешь на этот счет, Иван Иванович? – спросил его собеседник. – Ты, пожалуй, лучше всех владеешь обстановкой в Чечне.
– Мне кажется, наладить по чертежам производство снайперской винтовки в чеченских условиях невозможно.
– Но они ведь сумели наладить в таких условиях производство автоматов.
Матейченков кивнул:
– Да, они действительно наладили производство автоматов «Борз». Но это несравненно более грубый инструмент. Если снайперская винтовка – электронный микроскоп, то этот автомат – просто лопата.
– У них могут быть специалисты-инженеры высокого класса, – напомнил собеседник.
– Могут.
– И денег на освоение столь важного производства могут бросить кучу…
– И это верно. Но высокой культуры оружейного производства столь быстро не достичь, – решительно произнес генерал. – Для этого необходимо прежде всего время, и немалое.
– У чеченцев его нет?
– Нет.
– Откуда же, по твоему мнению, у них снайперские винтовки? Не с неба же они свалились.
– Хочешь знать мое личное мнение?
– Да.
– Они собрали эти винтовки из ворованных деталей. Вот такая вещь им вполне по силам.
– Значит, ты полагаешь, следует разрабатывать эту версию?
– Уверен.
– Подумаем… Обсудим в Восьмом главном управлении… – решил собеседник.
Нужно ли говорить, что версия Матейченкова оказалась правильной?
* * *
Знакомясь с вверенным ему сложным «хозяйством», генерал Матейченков припомнил жаркий август 1995 года. Тогда он, начальник Главного управления обеспечения общественного порядка, был командирован на определенное время все в ту же Чечню, чтобы ознакомиться с состоянием границ Чеченской республики.
И тогда, верный своему принципу, Матейченков решил все сделать сам, не перекладывая порученную работу на плечи подчиненных.
Он на машине вместе с немногочисленной охраной объехал всю беспокойную границу. Всякое бывало. Несколько раз попадал под обстрел.
Чеченские боевики устраивали засады, пытались на пути следования подкладывать мины. Иногда жизнь Матейченкова подвергалась серьезной опасности.
Зато он все проделал сам, познакомился с частями, охраняющими границу, выяснил их нужды и заботы, вскрыл недостатки в несении боевой службы.
Это была во всех отношениях важная командировка.
Тогда же, в Чечне, пять лет назад, Матейченков познакомился с молодым полковником, который – по долгу службы – некоторое время сопровождал его.
Полковник был исполнительный и бесстрашный, он несколько раз проявлял находчивость и смекалку в трудных ситуациях, в которые приходилось попадать им на пути следования. А путь-то был неблизким – общая протяженность границы составляла порядка тысячи километров. Это были и пески, и плавни, и горно-лесистая местность, и топкие болота…
Особенно трудно пришлось в Надтеречном районе, где население было резко враждебно настроено к нашим войскам.
Полковника звали Николай Иванович Переверзев. По вечерам, когда выдавался свободный часок, они вели долгие разговоры об увиденном днем, о путях развития Чечни, о том, какими действиямими необходимо выходить из кризиса.
– Знаете, Иван Иванович, здесь многие офицеры полагают, что нужно Чечню отгородить глухой стеной от нас.
– Так сказать, граница на замке?
– Ну да. Пусть живут как хотят, раз это им так нравится. Неуживчивый народ, ну их к аллаху. Не зря же Александр Македонский в свое время загнал их в эти горы.
– А вы как полагаете?
– Честно говоря, сомневаюсь, что это правильный выход.
Они сидели в помещении Контрольно-пропускного пункта, пили чай с сухарями и тушенкой, отдыхали после долгого и напряженного дня, нафаршированного опасностями и обстрелами.
Матейченков кивнул:
– Правильно сомневаетесь. Создать прочный санитарный кордон, да еще на столь пересеченной местности, – чистой воды утопия. Ухлопаем массу средств, под постоянным напряжением будем держать массу людей, а результатов – чуть.
– Этой войне не видно конца, – вздохнул полковник.
– Война может закончиться в любой момент.
– Отчего это зависит?
– От политической воли. Пока война кому-то очень выгодна.
– Кому?
– Не хочу называть фамилий. Впрочем, вы и сами прекрасно знаете, кого я имею в виду.
– Да все знают, – вздохнул полковник.
Хотя они были знакомы без году неделя, Матейченков испытывал к полковнику необъяснимое доверие, а он редко ошибался в людях.
– Но любой мир нам не нужен, – продолжал Матейченков. – Несправедливый мир типа капитуляции был бы тяжелым ударом для России, сами понимаете…
– Я в первые дни пребывания в Чечне приходил в отчаяние, – признался Николай Иванович. – Как наладить у них порядок? Почему сами не хотят жить по-человечески?
– Тут много факторов наложилось, – произнес Матейченков. – И их разбиение на кланы, которые постоянно враждуют между собой. И их общественные законы, такие, как кровная месть, пришедшие из глубины веков.
– И недавнее прошлое, когда по милости Сталина весь народ очутился в ссылке – в Казахстане и Сибири…
– Ну да, много еще обстоятельств, осложняющих ситуацию. Прибавьте к этому почти полностью разрушенную социальную сферу. Люди не получают пенсии, зарплату, школы и больницы не работают. Работы нет, людям негде жить – жилища разрушены бомбежками…
– Поневоле волком взвоешь.
– Здесь надо начинать с азов, – сказал Матейченков.
– А как?
– С социалки.
– Школы? Больницы? Регулярные выплаты зарплаты и детских пособий? Пенсии? Так, что ли?
– Боюсь, Николай Иванович, вы поняли меня слишком узко, – покачал головой Матейченков. – Конечно, все перечисленное важно, спору нет. Без пенсий, без школ и больниц не может нормально существовать ни одно общество.
– В чем же я не прав?
– Все это, как говорят математики, необходимо, но недостаточно.
– Не понял.
– Ежели нет главного, нет фундамента, то дом, каким бы большим и красивым он ни выглядел, оказывается построенным на песке.
– Так мы начинаем с крыши?
– Примерно так.
– А что главное?
– Главное, чтобы чеченцы взяли судьбу собственной страны в свои руки, – сказал Матейченков.
– Что им мешает?
– Те самые силы, с которыми мы боремся. Боевики, которым в высшей степени наплевать на собственный народ. У которых все действия подчинены, если отбросить трескучие фразы, только одному: богатству и власти. В данном случае я не разделяю эти две категории…
– Так что делать?
Матейченков улыбнулся:
– Чисто русский вопрос, товарищ полковник. Еще со времен Александра Ивановича Герцена. Боевики крепко сидят на хребте своего народа, они подпитываются из-за границы нашими недругами – и деньгами и оружием, к ним непрерывно просачиваются интервенты из разных стран…
– Четыре дня назад наши ребята поймали снайпера…
– Откуда?
– Из Эстонии.
– Ну, вот видите.
– А винтовка у него была российского производства.
– Провели следствие?
– Ведем.
– Что же касается того, что делать… Чеченский народ должен, повторюсь, взять свою судьбу в собственные руки.
– Он пока не в силах…
– Значит, надо помочь, что мы и делаем. Ведь в основе своей, как вы и сами, наверно, успели убедиться, народ не желает войны. Он хочет мирно жить и трудиться. Боевики мешают ему в этот, народ их потому боится и ненавидит.
– Боевики и своему народу несут кровь и смерть.
– И ничего, кроме этого. Значит, необходимо создавать местные органы самоуправления. В них должны быть те люди, которым народ доверяет.
– Согласен, варяги тут неуместны, – согласился Николай Иванович. – но насколько прочно это будет? Придут боевики и снова все возвратят в первобытное состояние.
– Вот-вот, полковник, мы нащупываем главное звено. Для охраны общественного порядка необходимо здесь создавать и собственные органы милиции. Комплектовать их из людей, преданных народу. Только тогда будет толк.
Полковник признался:
– Я тоже много думал об этом. Но теперь мне многое стало ясно. Однако предстоит огромная работа…
– А куда денешься?
Матейченков с хрустом потянулся:
– Чувствую, и сегодня нам рано лечь не удастся.
– Вот я рассказывал, что у зарубежного снайпера-добровольца, приехавшего воевать в Чечню на стороне боевиков, обнаружили оружие нашего производства…
– И что?
– К сожалению, это не единичный случай.
– Знаю. Могу сказать, что наши внутренние органы этим озабочены. МВД уделяет много внимания сложившейся ситуации.
– Дело касается не только оружия.
– А что еще?
– Недавно отбили у боевиков склад, а там, представьте, полностью… российские лекарства!
– Я об этом не слышал, – нахмурился генерал. – Расскажите, пожалуйста, подробнее. Вы в курсе?
– Да.
– Кем выпущены лекарства? Каким предприятием?
– Фирмой «Ферейн».
– Час от часу не легче! – воскликнул Матейченков. – Ведь это, как известно, частная фирма…
– Знаю.
– Лекарства обычные?
– В том-то и дело, что нет. Мне знакомый майор из разведки говорил, что это – препараты специального назначения, хотя я толком не знаю, что это такое.
– Тут все просто. Спецпрепараты – это препараты, содержащие наркотики.
– Наркотики?
– Ну да, такие, как морфин или промедол.
– Разве их производство не находится под контролем?
– Находится, и под очень жестким. Иначе бы конец света наступил, – махнул рукой генерал.
– И любой медицинский завод может выпускать их?
– Упаси господь. Это право имеют всего несколько российских заводов, которые находятся в государственной собственности.
– А «Ферейн»?
– «Ферейн» – частное предприятие, и потому выпускать такие препараты оно не может.
– Что же могли обнаружить у чеченцев на складе?
– Я непременно поинтересуюсь, полковник. Спасибо за информацию. Но думаю, это были, конечно, не наркотики в чистом виде, а психотропные препараты… – Матейченков перехватил вопросительный взгляд собеседника и пояснил: в малых количествах эти препараты носят совершенно безобидный характер и употребляются, например, для снятия стресса, либо в качестве легкого снотворного… Ну, скажем, такие, как феназепам или тазепам… Слышал про такие, товарищ полковник?
– Не приходилось.
– Ваше счастье… – вздохнул Матейченков.
– А если возвратиться к нашей находке?
– Мое мнение таково. Речь идет, скорее всего, о только тех препаратах, которые я назвал.
– Но ведь они безобидны?
– В малых дозах – именно так. Самое смешное, что совсем недавно их можно было купить в любой аптеке, в любом аптечном киоске, самом занюханном. Знаю это, как говорится, из первых рук…
– А теперь?
– Теперь их продажу несколько ограничили, но не жестко: рецепт может выписать любой лечащий врач.
– Так в чем же суть?
– В дозе, мой милый, в дозе. И змеиный яд в малых количествах может быть целебен, а вот ежели его вкатить полной мерой – получится совсем другой эффект, прямо противоположный.
– Понятно.
– И вот здесь, мне кажется, в нашем законодательстве допущен серьезный пробел. Я обязательно буду говорить об этом, когда вернусь в Москву.
– Пробел связан с наркотиками?
– Косвенно, но он создает довольно ощутимую щель для наркодельцов, и они этой щелью умело пользуются. Дело в том, что на розничную продажу психотропных препаратов наложены определенные ограничения, они связывают руки нечистым на руку бизнесменам. А вот для оптовой продажи психотропных препаратов никаких ограничений нет.
– Точно?
– Да. Со склада можно безболезненно купить любую партию такого товара.
– А остальное – дело техники.
– Совершенно верно.
– Но причем тут «Ферейн»?
– А все дело в том – еще один нюанс, подчеркивающий несовершенство нашего законодательства – что у нас в России такие препараты разрешено производить любым компаниям.
– И частным?
– Увы.
– Вот теперь мне все стало понятно! – воскликнул полковник.
– А мне, к сожалению, далеко не все, Николай Иванович, – проговорил генерал.
…Мог ли предположить Матейченков, что через несколько лет его случайный собеседник, встреченный в Чечне во время ревизионной командировки, превратится в генерал-майора, который сменит его, заместителя министра внутренних дел, а потом полномочного представителя президента Российской Федерации, на его прежнем посту – начальника управления обеспечения общественного порядка?
Пути господни неисповедимы.
Как, впрочем, и пути начальства.
* * *
Много бессонных ночей стоила полномочному представителю президента Ивану Матейченкову проблема, которая на языке профессионалов именуется утечкой секретной информации из компетентных органов.
Что это? Халатность или предательство? Да и полно, как проведешь резкую грань между этими двумя понятиями, где кончается одно и начинается другое?..
Он часто возвращался мыслями к осени прошлого, 1999 года. Уже тогда, в сентябре, в недрах Генерального штаба министерства обороны был во всех деталях разработан строго секретный план военной операции по подавлению чеченских террористов.
Министр обороны Игорь Сергеев доложил этот план президенту, и тот его утвердил.
Генерал Матейченков, как профессиональный военный, хорошо представлял себе существо этого плана. В Чеченскую республику одновременно с нескольких направлений вводится группировка федеральных войск – порядка 50 – 60 тысяч человек. Тем самым поэтапно должен быть установлен необходимый контроль над всей территорией республики Чечня.
В деталях план выглядел так.
Для начала отсекается северная часть Чечни точно по естественному водному рубежу – Тереку.
При этом, согласно многочисленным агентурным данным, население двух данных районов – Надтеречного и Шелковского – настроено к российским войскам благожелательно, а потому и окажет им необходимую поддержку.
Ну, а потом, установив надлежащий контроль в северной части Чечни, войска двинутся дальше, в глубину территории. Их общая стратегическая задача – выдавливать бандформирования в лесисто-гористую местность, где аккурат к этому времени, согласно диспозиции, должна наступить зима.
Тут-то бандитам и каюк: они в мышеловке. Подвоза продуктов и боеприпасов нет, подкреплений нет, все ходы-выходы заперты. Им ничего не остается, как сдаться на милость победителя.
В редкие приезды в Москву Иван Матейченков общался, когда позволяло время, со своим приятелем из Генштаба.
Выслушав, каким хорошим да отработанным во всех деталях был первоначальный план чеченской кампании, Матейченков поинтересовался у штабиста:
– Ну, и на сколько процентов этот план воплотился в жизнь?
Штабист вздохнул:
– Я, Иван Иванович, в подобных случаях часто вспоминаю военную мудрость, кажется, еще суворовских времен:
У нас получилась аналогичная картина.
– Знаю, причем из первых рук, – кивнул Матейченков. – А спросить тебя хотел совсем о другом.
– Спрашивай.
– Что это за история случилась у вас в декабре 1994 года, как раз за несколько дней до того, как наши войска начали всерьез воплощать этот замечательный план в жизнь?
– Ты что имеешь в виду?
– Исчезновение секретной карты.
– Было такое.
– Ты в курсе?
– Еще бы.
– Расскажи детали.
– Вот уже шесть лет прошло с тех пор, а нам, штабистам, до сих пор стыдно за это дикое происшествие.
– Карту украли?
– Никто ничего не знает. Исчезла, и все. А это, сам понимаешь, поставило под угрозу весь наш план вторжения.
– Мало ли в какие руки она могла попасть.
– Ну да, исчезновение карты ставило под угрозу все последующие действия армии – я в данном случае говорю только о ней, ведомства МВД не касаюсь.
– Ну а дальше что с картой-то было? Нашли концы?
– Где там, – махнул рукой штабист. – как сквозь землю провалилась.
– Каковы были последствия?
– Более чем серьезные. Дело в том, что на карте были обозначены все основные маршруты продвижения наших войск.
– Головотяпство.
– Да что там говорить, до анекдота доходило. Мы в глубокой тайне выдвигаемся на исходные позиции, пересекаем административную границу республики. Идут танки, БМП, мотопехота – все, короче, как положено.
– Вдруг, откуда ни возьмись…
– В точку, Иван Иванович. Вдруг, откуда ни возьмись, огромная толпа женщин, детей и стариков выходит и перегораживает дорогу.
– И движение заблокировано.
– Ужас!
– Не давить же стариков и детей, – подхватил штабист.
– Конфуз.
– Не говори. Общий вой и крик стоит. Машут, кто чем может: флажками какими-то, тряпками, сорванными ветками. Потом старухи выходят вперед, срывают со своих голов платки и швыряют их на землю перед нашими танками. Оказывается, у чеченцев есть такой древний обычай: если женщина перед вражеским воином бросает на землю платок, он права не имеет ступить и шагу вперед.
– И смех, и грех.
– Нашим тогда было не до смеха. Кругом, понимаешь, корреспонденты снуют, фотокамерами щелкают. Откуда ни возьмись, вездесущее телевидение подтянулось.
– Опять откуда ни возьмись.
– Вот именно, – невесело согласился генштабист. – Крики, хохот, свист. А уж назавтра какая информация появилась в нашей распрекрасной прессе – можешь себе представить. Женщины и дети предупреждают вражеское нашествие! Мирный народ с голыми руками идет на вражеские танки! Ну, и прочее в том же духе.
Матейченков кивнул:
– Эти материалы я помню.
– Но это еще цветочки, – продолжал штабист. – Самое страшное, к сожалению, началось потом.
– Ягодки.
– Они самые. На карте той злополучной, которая исчезла, были нанесены не только главные направления продвижения наших войск и основные силы, но и даты, и время достижения определенных рубежей.
– И что же дальше?
– Толпа расступилась, женщины старые подобрали с земли свои платки, и мы, донельзя довольные, что неожиданное препятствие столь мирно исчезло, не вызвав ни конфликтов, ни потерь, двинулись дальше, разбились на рукава и направились к намеченным исходным рубежам.
– А что потом – нетрудно догадаться, – перебил Матейченков. – Вы наткнулись на хорошо подготовленную засаду, которая встретила вас шквальным огнем. Так?
– Один к одному. Но ты ведь самого главного-то не знаешь, Иван Иванович!
– А что еще?
– Стыдно нам – спасу нет, поэтому тот факт и утаить постарались, – вздохнул генштабист.
– Выкладывай.
– Ну, отбились мы кое-как от чеченцев, выполнили то, что намечено сделать на первом этапе. Все-таки голыми руками, на фу-фу нас не возьмешь.
– Ты где тогда находился?
– Как раз в Чечне.
– А именно?
– В Ханкале. Иначе, может, и не узнал бы, какую жуткую хохму с нами чеченцы учудили…
– Разбомбили?
– Хуже! К бомбежкам-то мы, слава тебе, господи, привыкли. Как говорится, чего доброго. А тут!.. Через пару-тройку дней, когда наша операция разворачивается полным ходом, пэвэошники докладывают: к Ханкале приближается одиночный самолет.
– Наш?
– Нет, чеченский.
– Какой?
– Быстренько определили: маленький, плюгавый Л-29. Просто интересно, что ему нужно. Сшибать? Овчинка выделки не стоит. Да и прозевало его немного наше ПВО, он уже над городом кружит. Тянется к аэродрому.
Стоим, задрав головы, наблюдаем.
– Может, перебежчик?! – говорит один.
– Перебежчик, держи карман! – обрывают его.
– Да они все русских ненавидят.
– Чеченцы разные бывают.
– А вот он бомбу тебе на башку сбросит, тогда и увидишь, какие они в натуре разные бывают.
А самолет все кружится над аэродромом, вроде ждет, чтобы побольше народу к посадочной площадке подтянулось.
Вижу, командиру части эта хренотень надоела.
– Эй, дай команду зенитчикам, – говорит он помощнику, пусть сшибут к чертовой бабушке этого жука.
И тут самолет делает последний круг, выбрасывает какой-то небольшой предмет и улетает прочь из Ханкалы, целый и невредимый.
– А предмет?
– Предмет медленно опускается, крутясь в воздухе, и наконец падает тихонько на аэродромную плиту.
– Не взрывается?
– Нет, лежит смирнехонько.
– Не бежать! – кричит кто-то.
– Сдай назад.
– Ловушка.
– Минеров позовите.
Да какой черт минеров! Весь народ хлынул на летное поле: всем интересно, какой подарок выбросил чеченец. Об опасности никто в тот момент не думал.
– И ты подбежал?
– Одним из первых. Хочешь верь, хочешь не верь, а у меня уже смутное предчувствие было, что за гостинец спланировал к нам с небес Ханкалы…
– Догадываюсь и я.
– Ну, подбегаю. Какой-то сержант держит в руках трубку бумажную, перевязанную красной ленточкой. И что делать с этой трубкой, не знает. А к нему десятки рук тянутся, каждому интересно, что это за петрушка с красным бантиком.
Я, только глянул – сразу узнал: это та самая карта, пропавшая из штаба, будь она неладна! Угадал ты?
– Да.
– Тут дело мгновения решают… Подхожу я немедленно к сержанту и строго так говорю ему:
– Дайте сюда.
Не отдает:
– Я, говорит, первый поднял.
– Это секретный документ!
Вижу, не верит. Пожимаю плечами и строго так произношу:
– Думал спасти вас. Не желаете – дело хозяйское. Будете отвечать перед военным трибуналом. – И делаю несколько шагов в сторону, вроде уходить собираюсь – не драться же мне с ним, в самом деле?
Нервы у парня не выдержали, он рысью за мной:
– Извините, товарищ майор, я не думал ничего плохого… Вот, возьмите пожалуйста… – и сует мне эту трубку.
– Позже, в штабе, все подтвердилось: чеченцы, черти, подбросили нам ту самую карту!..
– Как мальчишек высекли.
– Не говори.
– Все то, что произошло с картой, да и все остальное, описывается одним словом: беспредел, – с горечью произнес генерал Матейченков. – Беспредел и хаос.
Он помолчал и сказал:
– Но ведь все это было в первую чеченскую войну.
– Ну да.
– А теперь, во вторую чеченскую, что-нибудь изменилось?
– Если изменилось, то очень мало, – покачал головой генштабист. – Все тот же бардак и головотяпство.
– Ты не преувеличиваешь?
– Наоборот, преуменьшаю. С тобой ведь, Иван Иванович, я могу говорить откровенно.
– Ну, и как происходило начало кампании на этот раз?
– Да ничуть не лучше. Разве что гостинца с красным бантиком нам не подбрасывали, да оперативную карту из штаба на этот раз не сперли… – сказал генштабист.
– Вот видишь, прогресс.
– Какой к черту прогресс! – загорячился собеседник. – Хотя я понимаю, ты иронизируешь… Да, карту на этот раз не украли, но все равно все наши секреты знала последняя нищенка на грозненской толкучке. И дату начала операции, и главные направления движения войск.
– Не преувеличивай.
– Точно тебе говорю. У любой торговки на рынке можно было спросить – когда русские перейдут границу?
Она бы ответила:
– 10 октября.
Один к одному повторилось и другое: все наши военные тайны стали снова секретами полишинеля. И на главных направлениях, по которым должны были продвигаться наши войска, боевики понастроили укрепления, понаставили засады, нашпиговали землю минами и фугасами…
– Чудовищно.
– Ну скажи мне, Иван Иванович, ты же мудрый человек: кто за все это ответит? И ответит ли когда-нибудь?
Генерал промолчал, только потемнел лицом.
* * *
Траектория передвижений полпреда президента по Чечне напоминала ломаную линию, у которой было начало, однако конца не предвиделось. Были вопросы, которые приходилось решать не то что ежедневно – ежеминутно, были стратегические проблемы, которые требовали сосредоточенности и полного напряжения сил и от решения которых зависели жизни тысяч людей.
Приходилось по службе бывать и в Краснодаре, где располагались нужные организации.
В один из приездов судьба столкнула его со старым знакомым – боевым генералом Константином Куликовским. Теперь бывший командующий Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне был генерал-лейтенант запаса.
Они встретились сердечно и по-братски обнялись, оба искренне обрадованные встречей. Решили посидеть, попить пивка и обменяться последними новостями, благо их было немало.
– Ты теперь на покое, Константин Борисович? – спросил Матейченков.
– Вроде того. Хотя, сам знаешь, покой нам только снится.
– Это уж точно. Сейчас в Краснодаре?
– Временно. Предвидятся важные перемены.
– Чем занимаешься? Розочки небось выращиваешь?
– До розочек, брат, далеко, хотя в земле поковыряться люблю. Тем более, земля краснодарская – чистое золото. А сейчас я возглавляю краевую организацию Всероссийского движения ветеранов локальных войн и военных конфликтов.
– Как называется?
– «Боевое братство».
– Слышал. Поздравляю.
– Спасибо.
– Дело, небось, трудное.
– Да, всего хватает. Часто обижают моих подопечных. За каждого приходится вступаться.
– А в чем дело?
– Чаще всего не выплачивают то, что положено. Зажилить чиновники стараются боевые да наградные.
– А я в Чечне теперь.
– Слышал, слышал про твое высокое назначение. От души рад за тебя, Иван Иванович.
– Кто тебе сказал?
– Слухом земля полнится… Кстати, Иван Иванович, у меня до тебя есть дело…
– Давай.
– Если с моим ветераном случится какой-то особенно каверзный казус, разреши к тебе обратиться?
– Какие разговоры, Константин Борисович? В любое время дня и ночи. Сделаю все, что смогу, а возможности у меня сейчас есть кое-какие, – сказал Матейченков.
– Знаю, потому и прошу.
– У друзей не просят, друзьям просто говорят, что от них требуется, – заметил Матейченков.
Поговорили душевно, вспомнили про наиболее яркие боевые эпизоды прошлого.
Боевой чеченский опыт генерал-лейтенанта Куликовского был необычайно ценен для Матейченкова: едва ли кто-то больше боевого генерала знал об этой загадочной войне.
Константин Борисович вспомнил конец декабря 1994 года, когда ему довелось командовать сводным отрядом на Терском перевале.
– Думал я, Ваня, все, хана мне и моим людям. Окружили нас чеченцы, все дороги перерезали. Радиосвязь у нас хреновая, устаревшая, они ее запросто глушат, как когда-то – помнишь, «Голос Америки» глушили. Обстреливают непрерывно, куда ни ткнись – мины да растяжки. Морозяка жуткий, костер не разведешь, мерзнем – спасу нет. А вот поди ж ты, пробились, сломили хребет врагу.
– Потерь было много?
– Самое интересное – потерь было относительно мало! В штабе мне потом не верили. А все потому, что каждый был заряжен на победу, и только на победу. Знаешь, Иваныч, ты только не смейся, но я уверен: все наши биополя сложились в единое целое, и это принесло нам победу, – сказал Куликовский.
– Какой тут смех.
– Ну. а рассказывать тебе, кто кого заслонил, да кто кого из боя вынес – это, пожалуй, не интересно.
– Ты же и в Ханкале был?
– Да, там я командовал Объединенной группировкой федеральных войск.
– Послушай, Борисыч, у меня к тебе несколько общих вопросов.
– Давай.
– С таким боевым опытом ты, я полагаю, большой специалист по психологии чеченцев, уж не говоря о биополях.
– Да ладно тебе.
– Серьезно. Как, ты думаешь, нужно бороться с терактами?
– Что ты имеешь в виду?
– Как реагировать? А главное – как предупреждать?
– Правильно ставишь вопрос, Иван Иванович. А в нашем деле, военном, правильно поставить вопрос – иногда не менее важно, чем решить его. Согласен?
– Да.
– Я, видишь ли, могу исходить только из собственного опыта…
– Это мне и важно.
– Чеченские террористы боятся силы, и только силы. На все остальное им начихать. Мораль, доброта, или, скажем, справедливость или несправедливость – все это для них звук пустой.
– Это понятно.
– Потому, как только почуют у противника слабину – они звереют, силы их удесятеряются. Сожрут с дерьмом и скажут, что так и было. Если бы мы тогда, на Терском перевале, проявили хоть какое-то колебание – не сидел бы я с тобой сейчас рядом и не попивал холодненькое пивко.
– Продолжай, пожалуйста.
– Поэтому – вот тебе мой вывод. И одновременно дружеский совет. Пусть чеченцы всегда и во всем чувствуют твою твердость.
– Не хотел бы их пугать.
– Ты их не испугаешь, а только добьешься уважения. Повторяю, они уважают только силу.
– Это так.
– Таков, если угодно, их менталитет. И еще одно, Иван Иванович: ты всегда должен действовать с чеченцами на опережение. Исхожу из собственного опыта, от генштабистов это не услышишь.
– Это как понимать – на опережение?
– А я все вспоминаю первую чеченскую, будь она трижды неладна. Знаешь, если о ней задуматься всерьез, можно запросто с катушек слететь. Вот там мы действовали не на опережение, а наоборот, все время как бы запаздывали… А это означает простую вещь: боевики нас во многом опережали. Мы что-то задумаем сотворить, а боевики, глядь, нас уже опередили.
– Можешь привести пример?
– Сколько угодно. Идет война. Или антитеррористическая акция, если тебе так угодно.
– Первая чеченская?
– Ну да. Мы гоняемся за бандами, банды за нами – всяко бывает, сам понимаешь. Но вот, казалось бы, мы ухватили удачу за хвост: банда в огненном кольце, и никуда ей не деться. Как полагаешь, что нужно делать?
– Добивать врага в собственной берлоге.
– Верно. Этого требуют здравый смысл и сама логика военных действий.
Что же происходит на самом деле?
– Вот тут и начинается самое интересное, – Куликовский поднял указательный палец. – Так происходило в первую чеченскую войну, и я не хочу, чтобы то же самое повторилось теперь.
– Враг окружен.
– Видя полную безвыходность своего положения, бандиты просят начать с нами переговоры.
– И вы?
– Ну как же, мы гуманисты. И начальство жмет – никакой лишней крови, врага надо перевоспитывать, коль скоро он сам осознал бессмысленность сопротивления.
– Об итоге догадываюсь.
– Не трудно догадаться. Бандиты валяют дурака, прикидываются идиотами, как можно дольше затягивают переговоры. Между тем по связи – она у них великолепная, не в пример нашей, – вызванивают подкрепление, подтягивают боеприпасы. И как ты думаешь, что в результате?
– Сказка про белого бычка.
– Это в лучшем случае. А в худшем – мы остаемся у разбитого корыта, банда уходит, мы терпим унизительное поражение.
– Детские штучки.
– И они, представь себе, срабатывали. Прошу тебя, Иван Иванович, не поддавайся на такие провокации, пусть даже начальство сверху грызет тебе голову.
– Ты многого хочешь.
– Потому что ты многое можешь!
– Спасибо на добром слове.
– Теперь-то мы немного поумнели, – продолжал Куликовский, сделав добрый глоток пива.
– Пример.
– Вот совсем свежий – из дагестанских событий, когда боевики внаглую вторглись в эту сопредельную республику. Мы зажали их в Карамахи и Чабанмахи прямо-таки в железные клещи.
– И что боевики?
– Применяют испытанный прием: просят вступить с ними в переговоры. Откройте, мол, нам коридор в Чечню, и мы уйдем туда без лишних разговоров. Но наши, слава тебе, господи, немного поумнели. Отвечают: разговор один – либо полная капитуляция, либо через сорок пять минут открываем огонь на полное поражение.
– Вот это дело.
– И только так! Еще одна важная вещь. Чеченцы – хитрый народ, и мы теперь тоже научились пускать в ход всякие хитрости.
– С волками жить – во волчьи выть.
– А в общем, скажу тебе так, Иван Иванович: теперь воевать стало гораздо легче. Раньше политики нам мешали, вставляли палки в колеса. Уж не знаю, в чьих это делалось интересах – этот вопрос оставляем за скобками.
– Почему?
– Боюсь, чтобы его обсудить, нам пива не хватит. Но теперь политики нам не мешают воевать, и это главное.
– Вижу, вижу я это, Константин Борисович. Военные настроены более чем решительно, и это радует.
– Давай, полпред, доводи дело до ума.
– А я знаешь что вспомнил?
– Что?
– Август девяносто шестого. Страшные дни, которые помнят, наверно, все россияне, а уж военные наверняка. Бандформирования захватили Грозный. И ты выдвинул ультиматум – его так и называли тогда: «ультиматум Куликовского».
– Было дело.
– Почему тебе не удалось тогда воплотить замысел? Меня интересует, сам понимаешь, не официоз, а твоя личная оценка событий, – произнес Матейченков.
– Вот тебе тогдашний расклад. Как говорится, из первых рук. Бандиты внезапно захватили город.
– В нем оставались главные очаги сопротивления…
– Ну да, однако речь сейчас не о них. Спустя всего десять дней нам удалось полностью блокировать Грозный, представляешь!
– Бандиты оказались в крысоловке.
– Мало того! Наши разведчики в городе поработали великолепно – слов нет. Передо мной на оперативной карте были нанесены все скопления боевиков в городе, их базы, склады с оружием и боеприпасами. Что оставалось?
– Нанести точечные удары.
– Именно так я и решил. И выдал ультиматум, который ты вспомнил: в городе есть мирные люди, мы не хотим их случайной гибели во время бомбежек или артобстрела. Поэтому пусть уходят – я дал для этого определенный срок.
– Помню, и коридоры определил.
– Два: один в сторону Гудермеса, другой – Аргуна, – кивнул Константин Куликовский. – Оповестил об этом население, как положено.
– Каким образом?
– Телевидения в Грозном не было, я велел повсюду разбросать листовки, в которых обрисовал ситуацию и предложил мирному населению покинуть город.
– А дальше?
– Дальше началась обычная в наших условиях вакханалия, или беспредел, говоря твоими словами. Некоторые наши СМИ, особенно электронные, повели против меня разнузданную пропаганду. Мол, телевидение в Грозном не действует А листовки не все прочитали. И генерал Куликовский сам действует как живодер и бандит с большой дороги: хочет вырвать победу, пустив реки крови, изничтожив мирное население, которое не оповещено о том, что его ожидает… Послушай, Матейченков, ты веришь мне? – неожиданно спросил Константин Борисович.
– Абсолютно.
– Так вот клянусь тебе всем святым, что я говорю чистую правду, и только правду, и ничего, кроме правды.
– Говори.
– Я специально облетал на вертолете, до того, как закончится срок ультиматума, весь Грозный вдоль и поперек, подлетел даже к Гудермесу, и наблюдал, как тысячные толпы мирных жителей тянутся из Грозного прочь по открытым мной коридорам.
– Но может, в тревожных сообщениях СМИ была какая-то доля правды? – сказал Матейченков.
– Тут есть один любопытный психологический нюанс, – произнес Куликовский. – Ты любишь Маяковского? – спросил он неожиданно.
– Маяковского?
– Ну да. Он у нынешних горлопанов сегодня не в чести, но я его уважаю.
– При чем тут Маяковский?
– Сейчас объясню. Видишь ли, он однажды высказал замечательно точную мысль:
– Костя, а ты не перебрал пивка? В такую жару оно может крепко в голову ударять, – улыбнулся собеседник.
– Я могу выпить и впятеро больше, и ни в одном глазу, – заверил генерал-лейтенант запаса.
– Тогда объясни: какое отношение имеет поэт Маяковский к ультиматуму генерала Куликовского?
– Самое прямое. Пойми простую вещь. Если бы я в листовках извещал, что, допустим, раздаются бесплатные учебники для школьников к новому году, или водопровод, давно сухой, с завтрашнего дня наполнится водой – допускаю, эти вести могли бы дойти не до всех: «Радость ползет улиткой». Но если речь идет о жизни и смерти… Извини меня. Любой, кто прочтет такую листовку, двадцать соседних домов обежит, чтобы проинформировать соседей. «У горя – бешеный бег». Согласен?
– Ты прав.
– Потому мне и было дьявольски обидно слушать и читать напраслину, которую на меня возводили некоторые наши газеты и телевидение, все – ужасно независимые, дальше некуда!
– Но тебе, в конечном счете, плевать на них.
– Так я и сделал. Рассудил просто: каждому свое, как начертал Гитлер на воротах концлагеря. А за три тыщи лет до него изрек мудрейший царь Соломон…
– А именно?
– Когда вышел срок ультиматума, я рассудил, что все, кто хотел, из города ушли, следовательно, в Грозном остались одни бандиты. Но… тут в России изменилась политическая погода. Ты же сам знаешь, какая она в Москве капризная. Бандиты это всегда тонко чувствуют. Они тут же обратились к нашему руководству с просьбой начать переговоры…А начальство у нас, известное дело, сердобольное, оно сразу и согласилось.
– И в результате мы опять очутились у разбитого корыта, – подытожил генерал Матейченков.
– И в который раз!
* * *
Им снова довелось встретиться, когда дела снова привели генерал-полковника Матейченкова спустя полтора месяца в Краснодар.
Матейченков и Куликовский встретились радушно, словно расстались только вчера. У обоих дел по горло, но для общения выделили часок.
– Так непривычно из Чечни приехать сюда, в мирный большой город, – признался Матейченков. – Словно на другую планету попадаешь, честное слово!..
Куликовский подтвердил:
– В каком-то смысле так оно и есть. Уж во всяком случае, цивилизации разные, если можно говорить о цивилизованности Чечни.
– Послушай, а что ты вообще думаешь сейчас о чеченском народе?
– Не для протокола?
– Конечно.
– Ну, народов не бывает хороших или плохих. Всякий народ, безусловно, заслуживает уважения.
– И чеченский?
– Конечно.
– После массовых казней по шариатскому суду? После похищений людей? После рабства, которое у них процветает? После пыток нашим ребятам, которые они учиняют? Разве можно это не учитывать?
– Ага, успел насмотреться?
– Выше головы.
– Мне об этом можешь не рассказывать. Навидался и наслышался и я, когда командовал Объединенной группировкой наших войск в Чечне. И скажу тебе, Иван Иванович, так: это все – дела не народа.
– А чьи?
– Его правителей.
– И есть такая грань?
– Очень четкая.
– Иногда сомневаюсь.
– Я сам прошел через твои сомнения, Иван Иванович. То, что сейчас творится в Чечне, вполне может повергнуть в шок. Но я всегда помнил, что мы воюем не с народом, а с бандитами.
– С бандитами особый разговор.
– Моя заветная мечта была, и я об этом не раз говорил, – превратить Чечню в такой дом, в котором могли бы жить и чеченцы, и русские, и татары, и вообще люди любых национальностей.
– Да, ксенофобия, ненависть к людям другой национальности – малопочтенное чувство, – согласился Матейченков.
– Видишь ли, Иван Иванович, я отлично помню времена СССР, как, думаю, и ты…
– Само собой.
– Не будем касаться развала великой страны, и тех, кто это совершил. Слишком больно.
– История все расставит по местам.
– Я сейчас, собственно, о другом, – вздохнул Куликовский. – Мне – судьба военного человека – довелось жить и служить практически во всех республиках бывшего СССР, от Москвы до самых до окраин. И потому я имею возможность и судить о них, и сравнивать между собой.
– Поездил и я.
– Тогда, думаю, согласишься со мной: чтобы тебя уважали в данной республике, или, будем говорить, в данной стране, необходимо, прежде всего, проникнуться культурой этого народа.
– Не быть инородным телом.
– Вот-вот, ты хорошо сказал, – подхватил Куликовский. – Не быть там инородным телом. А для этого есть путь, и он очень простой: нужно изучить культуру коренного народа, его обычаи.
– И в первую очередь – язык.
– Безусловно.
– И чеченцы не исключение?
– Нет.
Помолчав, бывший командующий произнес, как нечто, глубоко выстраданное и личное:
– Да, у чеченского народа свои вековые обычаи, сохраненные с древних времен, свой менталитет. Наконец, свой жизненный уклад. И мир они видят по-своему, я бы сказал, по-чеченски.
– Понимаю, от этого не уйдешь, – кивнул Матейченков. – Но мы с ними соседи. И поэтому обязаны думать, как строить с ними взаимоотношения.
Куликовский согласился:
– В этом соль вопроса.
– И как бы ты на него ответил?
– В принципе здесь возможны две модели: либо цивилизованные взаимоотношения, основанные на международном праве, как, например, у европейских стран…
– Либо?
– Либо отношения с позиции силы. С Чечней, к сожалению, сейчас возможен только второй тип взаимоотношений.
– А возможен, по твоему, переход к первому типу?
– Возможен, когда мы сами создадим для этого предпосылки, – твердо ответил Константин Борисович. – Сейчас таких предпосылок, к сожалению, нет.
– Наши мысли совпадают.
– Очень рад.
– Война, конечно, это страшно, – задумчиво произнес генерал Матейченков. – Но бывают случаи, когда она диктуется суровой необходимостью…Не так ли?
– Да. У меня на этот счет своя теория, – сказал Куликовский.
– Какая?
– Война вызывается, так сказать, разными уровнями цивилизации. Ты меня понимаешь?
– Не очень.
– Вот пример. Наша война с Германией. Мы находились на разных полюсах цивилизации, и потому военное столкновение было неизбежно. Со всеми ужасающими последствиями.
– А возвращаясь к Чечне…
– Там и вовсе дикость творится. Какое-то средневековье, и при этом в худшем его издании.
– Да, я имел возможность в этом убедиться.
– В этом виноваты правители бандиты.
– Но мы в данном случае говорим не о причинах, а о последствиях, – произнес Матейченков.
– И разговор с бандитами может быть только один, – подхватил Куликовский. – Их нужно уничтожать, как нечисть, как плесень, а не вступать с ними в какие-то переговоры.
– Ты убежден?
– Да, это мое твердое убеждение. Я вынес его после долгих размышлений, после многих кошмаров, которые мне довелось видеть на чеченской земле. Ты пойми, Иван Иванович, – загорячился Куликовский. – нынешние чеченские бандиты представляют собой крайнюю форму экстремизма.
– Это фашисты.
– Именно фашисты! А насчет того, как следует разговаривать с фашистами, хорошо сказал один поэт – надеюсь, Иван Иваныч, ты угадаешь, кто:
Угадал?
– Обижаешь, Маяковский.
– Правда, здорово сказано?
– Отменно. И написано как будто сегодня, а не семьдесят лет назад, – заметил Матейченков.
И снова пути-перепутья, крутые пересечения дорог развели их в разные стороны…
* * *
Генерал Матейченков в мыслях снова и снова возвращался к самому началу второй чеченской кампании. Только теперь его интересовал взгляд на войну, так сказать, с двух сторон: с нашей и вражеской. Именно там в столкновении противоположных мнений, а порой и во взаимоисключающих сообщениях, он пытался отыскать некое зерно объективной истины.
Вот наши оперативные и военные сводки первых дней и часов, насыщенные порохом и кровью:
В чеченском небе непрерывно действует наша авиация, нанося бомбовые удары по обнаруженным скоплениям живой силы противника, по складам оружия и боеприпасов, по укреплениям и позициям бандформирований и одиночным целям.
Наши спецотряды минируют горные дороги, по которым перемещаются боевики, устраиваются завалы на горных перевалах.
Вблизи села Октябрьское Шалинского района разбомблены несколько кустарных нефтезаводов, а также замаскированная нефтяная скважина, случайно обнаруженная разведчиками.
В городе Шали прямым попаданием авиабомбы целиком разрушен крупный кирпичный завод.
Севернее города Грозный наши летчики разрушили нефтепромыслы объединения «Горячеводское» – фотографии показывают только густые клубы дыма, закрывающие всю видимость.
Так.
А вот информация с противной стороны.
При президенте Чеченской республики Аслане Масхадове создан оперативный штаб. Его представители официально заявляют, что сухопутные подразделения российских войск в нескольких местах Наурского и Шелковского района пересекли административную границу с Чечней и беспрепятственно углубились на ее территорию более чем на десять километров, потом без видимых причин отошли назад на пять километров и заняли выжидательную позицию.
Какова реакция Минобороны на эти сообщения? Ага, никакой: министерство эти данные не опровергает и не подтверждает. Матейченкову этот ход говорит о многом.
Очевидно, на некоторые секретные сообщения военных корреспондентов, могущие повлиять на ситуацию не в нашу пользу, вводится жесточайшая цензура.
Очень правильный и своевременный шаг, кивает Матейченков, просматривая груду информации, подготовленной оперативниками.
В первую чеченскую неосторожное обращение с секретной информацией нанесло нашим войскам огромный, подчас невосполнимый вред, примеры все еще живы в памяти…
В кабинет вошел помощник, предложил взбодрить чайку, поинтересовался, как идет работа.
– Да вот, читаю, – вздохнул генерал. – ужасаюсь и потрясаюсь. Хорошо хоть, цензуру на СМИ догадались ввести.
– Об этом не сообщали.
– Об этом не трудно догадаться.
– А что, в случае военных действий – обычное дело, – произнес помощник.
– Не только обычное – просто жизненно необходимое, – уточнил генерал Матейченков. – Возьми американцев. Уж такие демократы – дальше некуда. А во время войны в Персидском заливе ввели жесточайшую военную цензуру.
– Может, именно она помогла им выиграть войну.
– Отчасти – безусловно.
Помощник принес два стакана чаю, по приглашению начальника придвинул табуретку, присел за стол.
– Знаешь, что меня сейчас особенно занимает? – спросил Матейченков, сделав глоток.
– Что?
– Степень подготовки наших войск накануне вторжения. Разбираюсь с этой писаниной, и сам не знаю, чему верить, чему нет. Уж больно врать насобачились наши отважные вояки, которые прочно окопались в тылу.
– На это они мастера.
– Вот, скажем, заявление начальника вооружений Вооруженных сил Российской Федерации генерал-полковника… Ну, ты сам знаешь, о ком идет речь.
Помощник кивнул.
– Лицо ответственное? – спросил Матейченков.
– Вроде бы.
– И я так думаю. И вот читаю его слова в одной уважаемой центральной газете. Читаю, и душа наполняется радостью и гордостью за генерал-полковника. Где же это? А, вот. Хочу заявить со всей ответственностью, что… впрочем, не буду читать всю эту галиматью. Короче, он уверяет нас всех, что теперь мы готовы к войне и отмобилизованы, как никогда. Шапками, мол, чеченцев закидаем, – сказал Матейченков.
– По-моему, он там кроме шапок еще кой-чего упоминает.
– Сколько угодно. Вот. Готовы к использованию против чеченских бандформирований новейший вертолет Ка-50 «Черная акула», танки с новой повышенной системой защиты от средств ближайшего боя. А наших спецназовцев как порадовал наш бравый генерал-полковник! Для них, мол, уже произведены несколько новых автоматов «Абакан» калибра 5,45 мм, которые обладают повышенной точностью при стрельбе.
– Мягко стелет, да жестко спать.
– Вот и я этого опасаюсь. У меня, знаешь, из головы не идет история со снайперской винтовкой…
– СВ-94?
– Ну да. Штука хорошая, кое в чем лучшие западные образцы переплюнула. Читаешь технические данные тульского завода-производителя – просто душа радуется: скажем, дальность прямого выстрела – 2,5 км. А мощность такая, что позволяет поразить не только живую мишень, но даже легкобронированные цели.
– И калибр подходящий.
– Весь букет в порядке, – произнес Матейченков. – И вот читаю данные временного пресс-центра объединенной группировки федеральных сил в Дагестане. У бандформирований, которые в августе вторглись в эту республику, было на вооружении более десятка таких снайперских винтовок, этих самых СВ-94.
– Они этими винтовками шороху у нас наделали – будь здоров.
– Да, я знаю. Вот только одно сообщение: выстрелом из указанной снайперской винтовки была сожжена наша самоходная зенитная установка прямым попаданием в топливный бак. Это произошло в Карамахинском районе.
– Я выезжал на это происшествие. От зенитки ничего не осталось.
– Вопрос: как это сверхсекретное оружие попало в лапы боевиков? – голос Матейченкова дрожал от гнева.
Он помолчал и добавил:
– Но самое страшное даже не это. У террористов, оказывается, более десятка этих чудо-винтовок, а у наших солдат… всего два образца. Есть о чем потолковать с начальником вооружений?
– Есть и похлеще факты, Иван Иванович.
– Выкладывай.
– Мне рассказал на ушко мой приятель, крупный военный снабженец. Есть в Дагестане один крупный предприниматель, тебе его фамилия ничего не скажет.
– И что?
– Он решил сделать широкий жест – уж не знаю, с какой целью, – и обратился к нашему командованию с таким предложением. Вижу, мол, как нуждаются российские войска, практически во всем. А винтовочка-то новая снайперская хороша. Я видел ее в действии. Очень, мол, жаль, что у российской армии всего два таких образца. Потому, говорит, можете заказать партию таких винтовок для ваших снайперов и спецназовцев МВД. А я, мол, эту партию оплачу…
– Ужас! – воскликнул Матейченков.
– Эдак скоро побираться пойдем.
– Между прочим, чеченцы угрожают развязать террор в российской глубинке, если мы не прекратим боевых действий.
* * *
Коренное отличие второй чеченской кампании состояло в том, что теперь общество повернулось лицом к своей армии.
Россия впервые увидела в лице армии своих защитников от террористов, готовых взорвать школу, больницу, подземный переход. Наконец, дом, в котором ты живешь.
Генералу Матейченкову иногда приходилось слышать из разных уст нападки на нашу армию. Особенно запомнилась группа артистов, приезжавшая для бойцов с концертами. Концерт прошел великолепно, певцов и рассказчиков встречали на-ура.
Вечером, в землянке, во время чая с Матейченковым разговорился заслуженный артист, который, несмотря на молодость, был знаменит на всю страну. Его отношение к армии никак нельзя было назвать сочувственным, он был настроен скорее отрицательно и не скрывал своих чувств.
– Иван Иванович, вы ведь умный человек, – обратился он к Матейченкову, раскрасневшись от выпитого коньяка. – Не можете ли мне, человеку сугубо штатскому, объяснить одну вещь.
– Попробую.
– Мы ведь великая держава, не так ли?
– Допустим.
– Ну, по крайней мере, считаемся таковой… Пускай хотя бы в смысле армии, – продолжал артист.
– Я слушаю.
– Так что ж мы за великая страна, если не можем справиться с какой-то жалкой кучкой террористов? Ведь это же курам на смех, ну согласитесь!.. Да если уж на то пошло, одна хорошо обученная и вооруженная дивизия должна была бы раздавить их, как ядовитую гадюку.
– Типичное заблуждение, господин артист.
– Докажите!
– Прежде всего, нам противостоит не жалкая кучка террористов.
– Ну, пусть несколько жалких кучек.
– И это неверно. Нам противостоят не разрозненные группы боевиков, а международная террористическая организация.
– Вы не преувеличиваете?
– Ничуть.
– Но почему международная?
– Прежде всего потому, что лагеря и базы чеченских боевиков имеются во многих странах мира.
– Ну, может быть, лечебные…
– Сугубо военные. Там боевики проходят учебу под руководством лучших военных инструкторов, обучаются современным методам ведения войны.
– Я этого не знал…
– Вы многого не знаете. Помимо всего прочего, боевики имеют также из-за границы постоянную финансовую подпитку.
– Ну, Иван Иванович. Это же несерьезно. Расценивайте это, в конце концов, как гуманитарную помощь чеченцам со стороны близких им мусульманских стран. Ведь и наша армия не остается без гуманитарной помощи, я сам читал об этом в газетах. Разве такие вещи способны повлиять на ход войны!?
Певец упивался всей обстановкой, чаем в прифронтовой землянке, разговором с добродушным Иваном Ивановичем – ну, наверняка он назвался условным именем, конспирация!
Артист принимал Матейченкова, который, как и все остальные, был в одежде десантника, без знаков отличия, за одного из командиров части, которая с таким энтузиазмом встретила концерт.
– Вы говорите – гуманитарная помощь чеченцам?
– Ну, конечно. Разве могут пару сот долларов, или ящик консервов, или, допустим, теплые носки – изменить ход сражения?
– Не знаю, как насчет носков и консервов, – пожал плечами Матейченков. – Знаете, как-то не задумывался над этим.
– А вы задумайтесь! Извините, не знаю вашего звания и должности, – воскликнул артист.
– Спасибо за совет.
– Нет, серьезно! Нельзя же на такую чепуху сваливать свои неудачи, – стоял на своем слегка захмелевший деятель искусств.
– Что ж, давайте разберемся хотя бы с одной стороной зарубежной помощи боевикам.
– Какую сторону вы имеете в виду?
– Финансовую.
– Двести баксов?
– Вот-вот.
– Ну, я сказал к примеру, – замялся артист. – сумма помощи, возможно, может быть и несколько другой. Но не может же она повлиять на ход войны!..
– А вы знаете, сколько долларов получили боевики из-за рубежа совсем недавно?
– Не представляю.
– Примерно.
– Ну, допустим, несколько тысяч.
Матейченков покачал головой.
– Ну, пусть сто тысяч!
Дальше его воображение не шло.
– Наша агентура занималась этим вопросом. Может, всех денег она и не отследила. Но и те, которые отслежены, составляют 50 миллионов долларов.
– Пятьдесят миллионов? – вытаращил глаза артист. Ему показалось, что его разыгрывают.
– Именно.
– Не может быть.
– У нас есть документы.
– Но это немыслимо!
– Тем не менее, это так.
– Да, с такими деньжищами можно немало наворотить… – произнес артист, несколько протрезвев. – Да что там наворотить – горы своротить. И купить, и прикупить, и подкупить…
– Вот-вот, я рад, что вы начали прозревать, – сказал Матейченков. – И ведь финансы – это только одна сторона дела. А если сюда еще прибавить непрерывный поток новейшего вооружения и боевиков из-за границы?..
– Из мусульманских стран?
– Не только, к сожалению. Я мог бы назвать много и вполне христианских стран, но боюсь перегрузить вашу память.
– Что вы! Это так интересно! Я ведь, честное слово, ничего подобного не знал, – произнес артист.
– Проблема, к сожалению, не исчерпывается одной только Чечней, – продолжал генерал. – Как вы уже поняли, у России много «доброжелателей», которые изо всех сил стремятся раздуть пожар, причем не в одной только Чечне.
– А где еще?
– Вам приходилось бывать в Средней Азии?
– В Средней Азии?
– Ну, в наших бывших союзных республиках.
– Почему бывших? Ах, ну да, конечно! – Лицо знаменитого певца засияло неподдельной радостью. – Я бывал там множество раз, когда эти республики еще не были бывшими. Вы знаете, гостеприимство там совершенно фантастическое. Я бы даже сказал – научно-фантастическое… А дыни в Ташкенте… Честное слово, они в десять раз побольше мин, которыми стреляют ваши минометчики…А девушки…
Мысли певца начали немного путаться.
– Теперь о мирной Средней Азии забудьте.
– Почему?
– Она тоже объявлена, пусть в не очень явной форме, сферой интересов наших недругов.
– Как Чечня?
– Да. Такие республики, как Киргизия, Таджикистан и другие подвергаются все усиливающемуся давлению.
– Чьему?
– Тех же сил, которые действуют в Чечне и о которых мы только что говорили.
– Но это же получается… международный заговор?
– Он самый, в натуральном виде.
– Ужас! – певец для подкрепления сил залпом допил из своего стакана остатки выдохшегося шампанского.
– По нашим данным, в Саудовской Аравии недавно прошел эдакий семинар, посвященный югу России. Туда съехались международные специалисты по организации террористических актов. Что они обсуждали – можете догадаться сами.
– Я ничего этого не знал…
– Естественно.
– Не иронизируйте, Иван Иванович. У вас свой участок работы, скажем так, у меня – свой.
– Не спорю, каждому – свое. Но иногда не мешает знать и чужое, – улыбнулся Матейченков.
– Иван Иванович, а можно начистоту? – видно было, что артист решился задать вопрос, давно мучивший его.
– Задавайте.
– У меня, может быть, в жизни не будет больше такого разговора… И встречи с таким человеком, как вы…
– Слушаю.
– Я очень внимательно вас выслушал. И все понял – ну, в меру моего разумения. И про международные террористические организации, которые помогают чеченцам, и про добровольцев, и про финансовые и прочие потоки…Но! – Он многозначительно поднял палец. – Между нами, девочками, говоря… Что касается нас, наших войск… Мы-то воюем хреново?
– Вот это неправда, товарищ артист.
– Но я же читаю прессу, смотрю телевидение, черт возьми, каждый день…
– Вот-вот. Пресса, телевидение.
– Но я же не слепой!
– Вы каждый день смотрите телевидение, а я каждый день воюю, – сказал Матейченков. – Как вы полагаете, кто ближе к истине?
– Тогда растолкуйте и мне, несчастному штафирке, ежели вы еще не прониклись ко мне глубочайшим презрением…
– Оставим декламацию на завтрашний концерт. Кстати, концерт очень понравился нашим бойцам, они в восторге…
– Спасибо.
– Возвращаясь к действиям наших войск… Что вы, собственно, имели в виду?
– Хорошо, давайте конкретно. Вот совсем недавно, когда чеченские боевики вторглись в Дагестан, из-за чего и началась вся катавасия… Я, честно говоря, был возмущен до глубины души этим актом вероломства. Думаю, как и подавляющее большинство российских граждан. Читал газеты от корки до корки, хотя, если откровенно, не терплю это занятие. Опять же ящик треклятый смотрел, как только время свободное выдавалось…
– И что же?
– Только и слышал, что наши вооруженные силы к войне оказались не готовыми. Лупят их боевики в хвост и в гриву, потери мы дикие несем, все у нас плохо, куда пальцем ни ткни.
Генерал кивнул:
– Я тоже читал про такое.
– Что же получается, Иван Иванович? Неужели все врут? Может ли вообще быть такое?
Матейченков промолчал.
– Вы, если не хотите, можете мне и не отвечать, как говорят адвокаты, – продолжал артист. – Я не обижусь, честное слово. Я же все понимаю: честь мундира, опять же военные тайны и все такое прочее… Давайте лучше допьем эту бутылку, и по койкам. Завтра рано вставать.
– Спасибо, я не пью.
– Ну, извините…
– Вы задали серьезный вопрос, и он требует серьезного и обстоятельного ответа. Да, наши вооруженные силы, к сожалению, несут потери.
– Большие?
– Немалые.
– Вот видите!
– Попутно должен исправить одно распространенное заблуждение: в сражениях с чеченскими боевиками участвуют не только армейские подразделения, но и части милиции, и Внутренние войска, и части ОМОНа, и еще некоторых других силовых ведомств, что, должен сказать, усложняет наши действия.
– Почему усложняет?
– Трудно наладить координацию между ними. Взаимодействие, если вам так понятнее.
– Но мой вопрос…
– Мы к нему подходим. Прежде всего, ни одна война – а здесь идет самая настоящая война, как ее ни назови, – к сожалению, не обходится без потерь.
– Но суть в количестве…
– Сейчас переходим к количеству. По объективным данным, наши потери несопоставимо меньше, чем потери боевиков.
– Но газеты…
– Газеты расписывают во всю ивановскую наши потери, но, обратите внимание, никогда или почти никогда не касаются потерь боевиков, – перебил Матейченков.
– Верно, это так… – призадумался артист.
– Пойдем дальше. Нынешняя война проходит в особых условиях.
– Что вы имеете в виду?
– Самое обычное – рельеф местности. Мы, по сути дела, ведем горную войну.
– Знаю. При всем моем отвращении к географии…
– Существует целая военная наука о боевых действиях в горах, – произнес Иван Иванович. – Ввиду позднего времени и прочих привходящих обстоятельств не стану вам сейчас ее излагать.
– И не надо…
– Скажу только, что, согласно выводам военных экспертов, в данных условиях соотношение сил наших и противника должно быть шесть к одному.
– А на самом деле?
– Хорошо, если два к одному. Но чаще всего бывает и один к одному, – произнес Матейченков.
– Почему!?
– Так сложилась оперативная обстановка. Например, в том же Дагестане, куда первоначально вторглись чеченские боевики.
– Фактор внезапности?
– Вы кое-что начали понимать. И при всем при том мы там же разгромили боевиков!
– И на его плечах вломились в Чечню.
– На этом закончим беседу.
– Спасибо, Иван Иванович. Я чувствую, что вы мне открыли глаза, – пробормотал артист, чувствуя, что его глаза при этом слипаются.
Через минуту, опустив голову на стол, он тут же захрапел, мощно и заливисто.
К столу подошел десантник.
– Прикажете перенести на койку, товарищ генерал? – обратился он к Матейченкову вполголоса.
– Не надо, – решил Матейченков, окинув артиста взглядом. – Ему и так неплохо.
Десантник глянул на часы:
– Уже до утра недалеко.
– На заре ты его разбуди, – ответил Матейченков слегка перефразированной строчкой известного романса.
* * *
В Краснодаре размещались несколько больших военных госпиталей. Каждый раз, попадая по делам службы в этот город, Матейченков хотел посетить хотя бы один из них, но каждый раз что-то мешало. Времени катастрофически не хватало.
То внезапное происшествие отвлекало в Чечню, то вдруг приезжало в Чечню высокое московское начальство, которое непременно требовало его присутствия.
Наконец, созвонившись по мобильному телефону с Константином Куликовским, он договорился с ним в ближайший свой приезд посетить один из Краснодарских краевых госпиталей.
Константин Борисович уточнил:
– Какой именно?
– А вот это пусть останется пока военной тайной. А то ведь я знаю этот народ, тыловиков.
– Там медики.
– Ну, пусть и медики. Начнут специально готовиться, марафет наводить, и всю картину смажут.
– А какой у тебя план?
– Посмотреть, чем госпиталь дышит, в чем нуждается. С врачами поговорить, а главное – с ранеными солдатами. Узнать, как их лечат, как кормят, в чем нуждаются. Хватает ли, наконец, медикаментов. Понимаешь?
– Приезжай, жду.
– Никого не предупредишь?
– Ни боже мой.
– Вместе и пойдем.
* * *
Куликовский встретил его на вертолетной площадке. Он приехал на юрком газике, сидя сам за рулем.
– Как долетел? – спросил он, когда они поздоровались.
– Жив остался – и на том спасибо.
– А что случилось?
– В горах чеченцы обстреляли.
– Из ущелья?
– Ну да. Замаскировались в бункере – сверху ничего не видно. А пуляют прицельно – видно, новые зенитные орудия из-за рубежа получили, – сказал Матейченков.
– Все живы?
– Несколько осколков пробило днище вертолета. Но, к счастью, никого не задело.
– И то хлеб.
– Я сразу передал координаты в штаб, сейчас боевиков, наверно утюжит наша авиация, а я вот к тебе…
– Может, отдохнешь чуток с дорожки?
– Не получится, Константин Борисович, – покачал головой генерал.
– Почему?
– Напряженные у нас там дела.
– Понимаю.
– Меня могут выдернуть отсюда в любую минуту. Так что поехали на место, не будем терять времени.
– Как скажешь.
– Куда поедем?
– А вот тут есть госпиталь, совсем недалеко от вертолетной площадки… – предложил Куликовский.
– Нет, брат, так дело не пойдет.
– Что тебе не нравится?
– Давай соблюдем чистоту эксперимента.
– Не понял.
– Ты все госпитали в городе знаешь?
– Конечно. Теперь это моя прямая обязанность.
– Будь любезен, перечисли мне их быстренько, а я сам назову, в какой из них поедем.
Куликовский покачал головой:
– Ну, брат, ты и дотошный.
– На том стоим.
Минут через пятнадцать бешеной езды по краснодарским улицам они въезжали в обширный двор военного госпиталя, на который пал выбор генерала Матейченкова.
Вахта открыла массивные ворота, только тщательно проверив их документы, это Матейченкову понравилось.
– Молодцы, – негромко сказал он Куликовскому, нагнувшись к нему. – Бдительность – первое дело.
– На том стоим.
Госпитальный двор был великолепен – огромный, тщательно распланированный, снабженный скамейками и беседками. Двор был усажен яблонями – по сути, это был огромный сад.
Когда на газике пересекали двор по центральной аллее, Матейченков подумал, что летом, должно быть, здесь особенно хорошо.
Сейчас все было покрыто снегом.
Начиналась оттепель, но снег не успел растаять, он толстым пушистым слоем лежал на земле, на ветках деревьев, на лавках и крышах беседок. Только крыльцо было тщательно выметено.
В небольшом кабинете главврача остро пахло карболкой и еще какими-то препаратами.
Куликовский, которого здесь, похоже, все знали и держали за своего, велел срочно вызвать в кабинет кого-нибудь из медицинского начальства, которое свободно.
Через несколько минут в кабинет быстро вошел, почти вбежал невысокий коренастый мужчина в белом халате.
– Подполковник Игорь Крашенинников по вашему приказанию прибыл! – четко доложил он.
– Вольно, товарищ подполковник, – улыбнулся Куликовский, – мы не учебных занятиях. – Игорь Русланович – ведущий хирург госпиталя. – негромко пояснил он Матейченкову.
Они обменялись приветствиями.
– Иван Иванович хочет ознакомиться с работой госпиталя, – пояснил Константин Борисович.
Взгляд хирурга стал настороженным:
– Комиссия?
– Вся комиссия в одном моем лице, – сказал Матейченков. – Давайте сначала побеседуем с вами, а потом вместе пройдемся по палатам. Не возражаете?
– Никак нет.
Они наскоро присели втроем к узкому белому столику, уставленному пузырьками разных размеров.
– Ты, Игорь Русланович, не тушуйся, – первым нарушил короткую паузу Куликовский. – Можешь говорить все как есть, этот товарищ – свой человек. Если есть жалобы, пожелания, в чем-то недостача – выкладывай.
– Все?
– Все как есть, – подтвердил Куликовский. – Иван Иванович – волшебник, он все может.
– Сколько ревизий у нас было, а волшебник явился в первый раз, – сказал подполковник.
– Вот и пользуйся.
– Каких раненых в госпитале больше – тяжелых или легких? – спросил Матейченков, сразу беря быка за рога.
– Динамика такова, – ответил Крашенинников, не задумываясь. – после начала военных действий шли в основном легко раненые. А теперь, недели полторы, поступают только тяжелые. Совсем с ними замучились, даже средний медперсонал.
– Какие ранения самые тяжелые? – продолжал Матейченков.
– Обширные повреждения мягких тканей, вызванные минными взрывами. Открытые черепно-мозговые ранения. Травмы грудной клетки, и особенно – внутренних органов. Особенно много огнестрельных сложных переломов конечностей.
– Легко раненые есть?
– Есть и легко раненые. Это те счастливчики, которых чеченские пули задели по касательной.
Куликовский покачал головой:
– Мясорубка.
Матейченков спросил:
– Как у вас с медикаментами?
Подполковник вопросительно посмотрел на Куликовского.
Тот спросил:
– В чем дело?
Крашенинников еле заметно пожал плечами.
– Говори всю правду, – велел генерал-лейтенант. – всю как есть, ничего не утаивай. Ясно?
– Ясно, товарищ генерал-лейтенант. Медикаментов вроде поступает много, но все равно не хватает, – обратился он к Матейченкову.
– Как так? – удивился Матейченков.
– Да расходуется много, Иван Иванович, – пояснил Куликовский. – Прорва уходит каждый день, я сам наблюдал.
– Пошлите кого-нибудь, подполковник, забрать в машине три ящика медикаментов. Я на всякий случай захватил из Грозного.
Куликовский спросил:
– Из гумпомощи?
Матейченков кивнул.
– Очень кстати, – обрадовался подполковник. – Скажите, пожалуйста, там и антибиотики есть? – и он перечислил несколько мудреных и длинных названий.
– Обязательно, – произнес Матейченков. – Я в курсе дела. Сам следил за упаковкой ящиков, чтобы не надули ненароком.
– А как с перевязочными материалами?
– Тоже не хватает?
– Да.
– Вот их не прихватил, – сокрушенно произнес генерал-полковник. – А на складе у нас их навалом. Непорядок. Завтра же подошлю. А вы мне напишите, чего и сколько требуется. С запасцем.
– Будет сделано.
– А к тебе, Константин Борисович, большая просьба, – обернулся Матейченков к Куликовскому.
– Что?
– Поручи кому-нибудь выяснить по остальным краснодарским госпиталям, чего и сколько требуется.
– Тоже с запасом?
– Обязательно.
– Ладно. С чего начнем, Иван Иванович? – спросил Куликовский.
Хирург стоял молча, переводя взгляд с одного на другого.
– Пройдем по палатам, если Игорь Русланович не против, – произнес полпред президента.
– Можно, если коротенько, – сказал Крашенинников, и по лицу его пробежала легкая тень.
– Но сначала я хотел бы побеседовать со всеми ходячими, – продолжал Матейченков.
– Нет проблем.
– Найдется у вас такая комната?
– Да. Библиотека.
– Сколько там мест?
– Пятьдесят.
– Все поместятся?
– Ходячих не больше.
– Соберите их в библиотеке, – попросил Матейченков. – Да медикаменты не забудьте забрать из машины.
Куликовский добавил:
– А то обратно увезем.
Хирург вышел.
– Ты тоже будешь говорить с ребятами? – спросил Матейченков.
– Да, скажу несколько слов, – решил генерал-лейтенант. – Многие ведь меня знают.
– Мне интересно выяснить, каков у них боевой дух, – признался Матейченков.
– И что они о войне думают.
– Вот-вот.
– Несколько минут посидели в молчании.
– Хороший хирург этот Крашенинников?
– Бог в своем деле, – коротко ответил Куликовский. И добавил: – Раненые на него молятся. У них идет молва, что он любого тяжелого может из могилы вытащить.
– Хорошо, что сказал. Надо будет поощрить его.
– Его сманить у нас пытаются.
– А он?
– Ни в какую.
– Куда сманить? В Москву?
– Бери повыше, – улыбнулся Куликовский. – В Америку.
– Ну да.
– Ей богу. Целая делегация приезжала, уговаривать. Клинику свою там обещали, деньги для исследований.
– Каких исследований?
– Он там какой-то новый способ лечения открыл. Сращивания разорванных взрывом тканей.
– А они как узнали?
– Очень просто. Он статьи об этом писал, и в разных медицинских журналах публиковал.
– Не ценим своих людей, не ценим. Ну, ничего придумаем что-нибудь. Да, а что же Крашенинников ответил американцам?
– Отказался.
– Напрочь?
– Напрочь.
– Что же он сказал им, не знаешь?
– Я, говорит, здесь больше нужен. Здесь находится мой боевой пост, и я не могу его покинуть.
– Ты что, присутствовал при разговоре?
– Да. Он сам отказался разговаривать с американцами наедине.
– Ты запретил, что ли?
– Он сам меня пригласил. У меня, говорит, нет никаких секретов, – произнес Куликовский.
– Так они от него и отстали?
– Нет, долго уговаривали. Здесь, говорят, это ваш потолок – главный врач в военном госпитале. А у нас вы будете главой нового направления в медицинской науке. Особенно распинался один старенький профессор, говорят, мировое светило. У нас, говорит, вы станете звездой первой величины.
– А он?
– Я и здесь, говорит, придет время – звездой стану.
– Молодец.
– Игорь такой – за словом в карман не лезет.
– А дальше?
– У вас, говорит, будет куча денег.
– У меня и тут денег не меньше будет, – отвечает Игорь.
Профессор не отстает:
– У вас государство бедное.
– А Игорь? – спросил Матейченков.
– Игорь режет свое: придет время – деньги для меня найдутся.
– Ах, молодчина! – воскликнул Иван Иванович и, вытащив свою записную книжку, что-то записал туда бисерным почерком. – Такому человеку грех не помочь, добавил он, пряча записную книжку.
В комнату вошел Крашенинников:
– Солдаты собраны в библиотеке.
Матейченков спросил:
– Медикаменты забрали?
– Так точно.
Они вышли втроем и направились в библиотеку.
Небольшое помещение оказалось набитым до отказа. Желающих набилось столько, что вскоре дышать стало нечем, и пришлось открывать заботливо законопаченные на зиму окна.
– Персоналу можно присутствовать? – спросил хирург.
Матейченков кивнул:
– Конечно.
– Всем, кто свободен от дежурства, – внес уточнение Куликовский.
Стайка медсестер и несколько врачей – в основном женщин – не медля, просочилась в зал. Поскольку все места к этому моменту были заняты ранеными, они стали вдоль стен и вдоль полок с книгами.
Сама библиотека, которую мельком оглядел Матейченков, прежде чем обратиться к собравшимся, напомнила ему ту, в Черкесске, в Доме правительства, где он побывал совсем недавно. Те же разношерстные тома, но впрочем, аккуратно, с любовью расставленные на наспех сколоченных полках, даже те же заботливые таблички со старательно выведенными надписями – «Научная фантастика», «Приключения», «Детективы»…
А вот «Православный календарь», подаренный ему пожилой черкесской библиотекаршей, стал для Матейченкова чуть ли не настольной книгой: когда выдавалась минутка, он читал его на сон грядущий.
…Острый и опытный взгляд генерал-полковника легко отличал только что или недавно прибывших раненых от тех, кто давно уже находится на излечении.
Первые, казалось, еще хранили на себе дыхание сражения – это ощущалось по выражению глаз, по какой-то особой порывистости движений. Бинты на них были свежие, незахватанные, кое-где на них проступала кровь – алые пятна различных размеров.
Другие – были какими-то вялыми, лица бледными, движения – спокойными, даже безразличными.
Речь полпреда была недолгой.
Он обрисовал бойцам ситуацию в Чечне на сегодняшний день. Рассказывал спокойно, без эффектных пауз, ни разу не повысив голос. Но положение не приукрасил ни на йоту, ничего не скрывая.
Все, включая медперсонал, слушали его, затаив дыхание. Всю правду, ТАКУЮ правду им еще ни разу не приходилось слышать.
Когда Матейченков на несколько мгновений умолк, чтобы отхлебнуть воды из стакана, Куликовский, который сидел рядом, шепнул ему:
– Такого им не говорил даже Степашин.
– Он был здесь?
– Да.
– Когда?
– В октябре.
– Специально в госпиталь приехал?
– Нет, не специально. Он участвовал в краснодарском зональном совещании учебных заведений МВД. Ну, я и свозил его в госпиталь. Между прочим, с Крашенинниковым познакомил, рассказал о чудесном хирурге.
– И что Степашин?
– Обещал помощь с какой-то новой аппаратурой, необходимой Игорю для его экспериментов. Причем в ближайшее время.
– Помог?
– Пока нет. Сергей Вадимович очень занятой человек.
…Солдаты – да и медперсонал – чувствовали себя поначалу довольно стесненно, особенно слушая о мрачных вещах, которые генерал Матейченков и не собирался приукрашивать.
Однако постепенно робость прошла.
Быть может, не только потому, что гость говорил очень просто, без всякой вычурности и пафоса, но и, как говорится, обрисовывал перспективу. Дело не заключалось чернухой, которой в изобилии потчевали все без исключения газеты и все телевизионные каналы.
Матейченков сумел показать цель, к которой необходимо стремиться – разбить наголову бандитские формирования, и доказал, что цель эта достижима.
Ему поверили, и первоначальная робость у собравшихся прошла. Затем несколько слов сказал генерал-лейтенант Константин Куликовский, давний друг госпиталя.
– Какие будут вопросы, товарищи? – спросил Матейченков, когда руководитель всероссийского движения «Боевое братство» умолк.
Зал молчал.
– Да вы не стесняйтесь, – улыбнулся Матейченков. – Говорите, спрашивайте, предлагайте.
Куликовский добавил:
– У нас в стране свобода слова.
– И персоналу можно спрашивать? – спросил кто-то из врачей.
Матейченков кивнул:
– Конечно.
– Для этого мы здесь и собрались, – дополнил Куликовский и тоже улыбнулся ободряюще.
Какая-то юная медсестричка, стоявшая у таблички «Научная фантастика», решила что-то сказать, но только закраснелась как маков цвет и опустила голову.
Солдат, сидевший в первом ряду, поднял руку:
– Разрешите?
С виду молод, совсем мальчишка. Голова перебинтована, только глаза остались. Он попытался подняться.
– Сидите, – жестом остановил его Матейченков.
Солдат назвал свое имя, сказал, откуда родом. Затем спросил:
– Министр обороны маршал Сергеев говорил, что новобранцев на фронт посылать не будут. Почему же это распоряжение не выполняется?
– Расскажите немного про себя, – попросил Матейченков.
Да что про себя рассказывать? – Пожал плечами солдат, чувствуя, что на него обратились взгляды всех присутствующих. – Обыкновенная история, как заметил товарищ Гончаров в одноименном романе. Окончил среднюю школу. Между прочим, в аттестате только одна четверка, остальные пятерки… Поступал в Московский университет, не географический факультет. Но провалился – одного балла не добрал. А здесь мне аккурат восемнадцать стукнуло, меня и забрили. И тут же – в Чечню, на горяченькое.
Куликовский спросил:
– Оружием владеешь?
– Меня даже толком стрелять не научили.
– Это почему?
– Командир части сказал, что патроны нужно расходовать экономно, они деньги стоят, а не тратить их на балбесов-недоучек… – высокий, ломкий голос парня дрожал от обиды.
– А как тебя ранили? – спросил генерал-лейтенант.
– Потому и ранили, что меня ничему не успели обучить. А читали мы про войну совсем не то, что оказалось в действительности.
– А точнее?
– Вывели нас на боевые позиции. Отдали команду: Окапывайтесь и маскируйтесь. А я до этого саперную лопатку в руках не держал.
– Надо было доложить об этом.
– Да постыдился я, – вздохнул солдат. – А начальству это и в голову не пришло… Думаю: ну, дело нехитрое, сварганю себе окопчик да веток сверху набросаю, только и делов…
– А спросить у других не мог?
– Да кругом такие же, как я.
– У командира.
– Говорю же, решил, что сам справлюсь.
– Плохо, – резюмировал Куликовский.
– Погоди, Константин Борисович, пожалуйста, – жестом остановил его Матейченков. – Так кто же, по твоему, виноват в твоем ранении? Ну, маршал Сергеев, это понятно. Между прочим, – заметил полпред, – я и не собираюсь иронизировать. Рассказывай дальше.
– А дальше и рассказывать нечего, – произнес солдат с обмотанной головой. – Виноват командир роты, который не бережет своих солдат. Знаете, как у Пушкина сказано – я запомнил, еще в школе выучил:
Как будто сегодня и про нас это написано, – продолжал он.
– Так. Как же, по-твоему, нужно было тебя беречь? – негромко спросил генерал-полковник.
– Да хотя бы объяснить толком, как окоп делать. Я зарылся неглубоко – подумал, авось, пронесет. Земля была промерзшая, твердая как камень, лопатка от нее отскакивала. А тут чеченец как начал садить из минометов – меня по голове и чирикнуло. Обидно, совсем повоевать не успел, – совсем по-детски закончил он.
– То, что необученных пацанов на фронт шлют – это, разумеется, безобразие, – твердо произнес Матейченков. – Я бы сказал, это головотяпство со взломом. Мы поставим этот вопрос перед компетентными органами, и виновные понесут наказание. Но скажи, положа руку на сердце: в своем дурацком ранении ты совсем не видишь своей вины?
– Вижу, – еле слышно произнес парень, но его услышали все – такая напряженная тишина повисла в библиотеке. – Потому мне и стыдно об этом в деревню писать, невесте.
– А родителям?
– У меня их нет.
– Сирота?
– Детдомовец.
– В главном ты прав, – произнес Матейченков. – Новобранцев, да еще необученных, на фронт посылать нельзя. Это преступление, и виновные за него ответят. Но в своем ранении виноват ты сам, хотя и Пушкина хорошо знаешь.
Рядом с ним сидел солдат, державший правую руку на перевязи.
– И ты новобранец? – спросил Куликовский.
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант.
– Какого года службы?
– Третьего.
– Давно воюешь?
– Сразу с Дагестана, когда боевики туда вломились. А вообще-то я доброволец, как вся наша часть.
– Из-за денег? – в лоб спросил Матейченков.
– Да какие там деньги? – махнул солдат здоровой рукой. – Слезы одни. Да и боевые, между прочим, нам практически не выплачивают, штабисты все время тянут резину. Товарищ генерал-лейтенант знает, к нему все время ходят с жалобами ветераны.
– Это, к сожалению, так, – кивнул Куликовский. – Но теперь у нас новый полномочный представитель президента России. Думаю, с его помощью мы и здесь наведем порядок.
– Мы так с ребятами в казарме рассудили, – продолжал солдат. – Нужно России подсобить, ей сейчас тяжело, Кто же подсобит, если не мы? Известно: дело солдат – защищать страну, на то мы и призваны в армию, на то и присягу приносили, – добавил он просто.
По библиотеке прошумел шелест одобрения – его слова понравились большинству солдат.
– Расскажи, как ранение получил, – произнес Матейченков. – Тоже во время перестрелки?
– Нет.
– А как?
– В бою.
– Да что, это не интересно…
– Интересно, интересно, – послышалось из всех углов. Громче всех был слышен голос молоденькой медсестры.
Солдат поправил перевязь:
– Наша рота получила боевое задание – взять село Знаменское, – начал он неспешно.
– О, это знаменитое дело, – оживился Куликовский.
– Ну, затемно выдвинулись мы на исходные позиции…
– С танками?
– На БМП. Оружие, боекомплект – все нормально, как положено. Подобрались к самому Знаменскому, но в село въехать не удалось. На околице нас ждала засада. То ли стукнул кто, то ли разведка ихняя пронюхала. А может, радиоперехват был – не знаю, врать не стану.
– Как шел бой? – спросил Куликовский.
– Засада оказалась мощная. Боевики отлично подготовились. Сразу обрушили на нас шквал огня.
– Отступили?
– Нет, мы труса не праздновали, – не без гордости ответил солдат. – По команде рассредоточились и сразу открыли ответный огонь.
– Грамотно, – сказал Матейченков.
– Ну, а дальше неинтересно…
– Давай, герой, не тушуйся, – ободрил его Матейченков.
– У боевиков оказалось множество гранатометов и пушек. А главное, они заранее пристреляли участок дороги. На который мы выдвинулись. Ну, мы задали им феферу. Никто ни на шаг не отступил! Что же, нам шайка бандитов не по зубам?
Выскочили, быстренько рассредоточились, каждый выбрал позицию и открыли по противнику ответный огонь из всех стволов. Какие были в наличии.
И тут я открыл одну странную вещь – даже поначалу не по себе стало. Рассказывать можно?
– Давай, давай! – поддержал его молчавший до сих пор Игорь Русланович, сидевший рядом с Матейченковым.
– Вроде эти боевики заговоренные…
Куликовский удивился:
– Это как?
– В них стреляют – они не падают.
– Психическая атака? – подал голос один из врачей, который, как и остальные, внимательно слушал рассказ солдата.
Рассказ непосредственного участника событий был во сто крат интереснее ужастиков, которыми были полны газеты и телеэфир, ежедневно предлагавший широкий ассортимент изуродованных и обезображенных трупов без малейших попыток хоть как-то осмыслить происходящее.
– Раньше я такое только в кино про Василия Ивановича Чапаева видел, – признался солдат. – В противника стреляют, а он прет себе и прет, словно и впрямь от смерти заговоренный.
– Давай подробнее, – попросил Крашенинников. – Кажется, я догадываюсь, в чем дело.
– У нас командир – Герой России, орел. Он бережет солдат, не то что там, на той турецкой перестрелке. Кричит нам: Ребята, не высовываться, зря не рисковать. Бей их, не жалей! Когда в атаку – я сам дам команду!
Ну, вот, мы бьем из всех стволов. А боевики лезут, как скаженные.
– Может, пьяны были? Спирту нахлестались? – предположил кто-то из медперсонала.
– Нет, нет, здесь не то, – покачал головой Игорь Ростиславович. – Продолжай, пожалуйста, голубчик.
– Я метко бью. В тайге, когда промышляю, белке в глаз попадаю.
– Так ты снайпер!
– Не, какой я снайпер. Просто сыздетства с ружьишком, и отец у меня меткий охотник, я в него пошел… Тем более, у нас-то – ближний бой, все как на ладони. Выбрал себе одного бандюгу, который шагал впереди, полушубок нараспашку, топор в руках, что-то горланит. Что – не разберешь, адский грохот кругом, но я так думаю – Аллах акбар, они все так орут.
Вот выбрал я его, прицелился в сердце, да он в сторону дернулся, пуля в плечо ему попала. Тоже, думаю, неплохо, рукав шубы напрочь разворотило, вижу, на плече кровь у него показалась.
– Ты заметил?
– Зрением бог не обидел. А он идет себе, как ни в чем не бывало, да горланит пуще прежнего – вижу, рот развевает. И топор свой не бросает – нас, значит, неверных, разделывать собирается. Будет сейчас тебе Аллах, думаю. Прицелился и еще пулю всадил, потом еще. Ну не берут его пули, хоть убейся! Мне даже не по себе стало: значит, заговор знает.
– И другие так же шли, как этот, с топором? – спросил солдата Крашенинников.
– Ага, – кивнул солдат.
– Типичная картина, – произнес хирург. – Обкурились до последней степени, наркотиками накачались. В таком состоянии боль просто не ощущается. Человек утрачивает связь с реальностью.
– Ну, огонь мы усилили, и заговоренность ихняя кончилась. Начали падать, как миленькие, то один, то другой. Тут мы по приказу поднялись в атаку, и на плечах боевиков ворвались в село.
– Взяли?
– Конечно, взяли.
– А как тебя ранило?
– Да в самый последний момент, язви его в душу! – от досады солдат сплюнул. – Бой уже, почитай, кончился, боевики, кому удалось, улепетнули, там тропинки сразу в горы уводили, село стояло у их подножья. А мы – кого положили, кого в плен взяли, в подвал крепкий заперли.
Дома в том селе, я вам доложу, один в один, богатые, и подвалы при них здоровущие.
А население нас встречало – вы не поверите, ребята, с дорогой душой, чуть не хлебом-солью. Боевики, говорят, нас грабили почем зря. Потом из-за них нас каждую ночь русские самолеты бомбили. А выгнать их мы, сами понимаете, не в силах…
Вышли к нам старики, просят: только, ради Аллаха, не уходите, они опять придут – спалят нас.
И тут одиночный выстрел с какого-то чердака – и прямо мне в руку. Оказывается, какой-то пацаненок, его отец недавно погиб на той самой войне…Вот такая история, – закончил он, смущенный всеобщим вниманием. – А главное, в чем мне крепко не повезло: как-то он так, паразит, умудрился стрельнуть, что у меня получился какой-то тройной излом, в одном месте пуля в кусочки кость раздробила…Промышлять зверя больше не смогу.
– Не волнуйся, Петрушкин, поправим тебе руку, будет лучше старой, – заверил Крашенинников.
– И стрелять смогу?
– Лучше прежнего.
– Считай, парень, тебе еще повезло, легко отделался, – заметил Матейченков. – Эти обкуренные – они как роботы. Лезут и лезут. Как одержимые. Мне приходилось наблюдать их в деле. А в плен к ним попадешься – пощады не жди: на мелкие кусочки разрежут.
Разговаривали долго, до самого ужина. Разговор получился открытым, откровенным.
Еще несколько человек по просьбе слушателей рассказали историю своего ранения. Персонал поглядывал на старшего хирурга, но тот не спешил прекращать разговор: он посчитал, что такой разговор хорошо способствует терапии. До этой встречи каждый раненый вел себя замкнуто, не хотел толком ничего рассказывать о себе: то ли боялся, то ли смущался.
Известно ведь – своей бедой поделишься, легче станет.
Бывали и совсем нелепые, можно сказать – обидные ранения. Таков был рассказ солдатика, сидевшего в углу, за книжным стеллажом.
– Я до этой самой войны служил в Кантемировской дивизии, – начал он свой рассказ по просьбе соседей.
– Сколько прослужил? – спросил Матейченков.
– Ровно два годочка, день в день. Ну, тут прослышал – записываются добровольцы в Чечню. Я и записался. С детства хотел в настоящей войне поучаствовать. Выяснить, как говорится, на что способен. Да и дружки мои лучшие сразу записались. Что же мне-то, в тылу отсиживаться? Место солдата – на фронте, так я рассудил. В тылу штаны просиживать – каждый мастак.
Ну, прибыли мы воинским эшелоном в Чечню. Осень стоит золотая, в садах яблок да прочих фруктов полно, солнышко яркое. Благодать! Даже не верится, что здесь война идет, кровь льется.
Нам вышло назначение в район Грозного, километров в пятнадцати от ихней столицы. А там уже шла линия фронта неподалеку. Ребята говорили – нас на самый опасный участок бросили.
– Вот и хорошо, – говорю.
– Чему, дурень, радуешься? – спрашивает приятель.
– Покажем себя, как следует. Всыплем боевикам как следует.
– Ишь, раздухарился!
– Всыплем, не сомневайся. На то мы и кантемировцы!
А сам уже готовлюсь к бою, дух возвеселился. Оружие приготовил, проверил, смазал тщательно – все чин-чинарем. Ну, не знаю, где там бой, где противник – это дело начальства. А пока нам вышел приказ – позицию огневую готовить.
Роем землю, окапываем орудия, окопы полного профиля готовим – все, как учили. Пушки расположили, начали таскать к ним из контейнеровоза боеприпасы. А снаряды у нас в ящиках – ребята знают – по 80 килограмм. Не так чтобы очень уж тяжелые, но и не пушинка.
Таскаем эти ящики, и все в спешке, все бегом. Офицеры подгоняют – каждая минутка дорога. Тут боевики начали нас обстреливать осколочными минами. Палят – спасу нет, но мы продолжаем свою работу. Вообще я войну понимаю как работу. Столько земли перелопатишь, столько тяжестей перетаскаешь, столько по горам полазаешь – на гражданке и не снилось!
…Тащу я очередной ящик, а он неудобный, зараза, – и чувствую, жук впился мне в руку. Прокусил чуть не насквозь. Откуда тут жук взялся? – мелькнула мысль. А это никакой не жук, а осколок мины чеченской. Рука сама собой разжалась, а ящик – мне на ногу как шлепнется, да еще острым углом!..
Ну, рана в руку оказалась пустяковая – даже кость не задета, только сухожилие осколок перехватил… А вот стопа превратилась в сплошную кашу…
Все посмотрели на его толсто забинтованную до колена ногу, похожую на бревно.
– Сгоряча ногу до лодыжки думали отхватить – Игоря Руслановича тогда не было на дежурстве, после суточного дежурства отдыхал, – продолжал солдат свой невеселый рассказ. – Насилу я отбился, сказал, лучше голову отрежьте. Ну, куда мне без ноги? Чем буду на гражданке на педали нажимать?.. А тут вышел Игорь Русланович, посмотрел меня и сказал: – Не дрейфь, солдат, ногу твою спасем!..
Крашенинников откликнулся:
– Спасем. Не сомневайся.
– Потом, правда, осложнения начались. Вроде гангрена. Но Игорь Русланович меня отстоял. Низкий поклон ему за это, – закончил солдат свое повествование.
– Будь моя воля, я бы всех этих боевиков велела перестрелять, – заявила пожилая врачиха в очках с бифокальными стеклами. – Еще в первую чеченскую войну насмотрелась на зверства, которые они творят. И все с ними цацкаются, переговоры проводят. Говорят, новый представитель президента в Чечню приехал…
– Есть такие слухи, – не сморгнув, подтвердил Куликовский.
– Может, хоть он наведет порядок.
– Будем надеяться.
– К нему-то, конечно, не пробиться, – продолжала врачиха. – но если бы можно, я бы просьбу свою ему лично передала.
– Может, я его увижу, – произнес Константин Борисович. – Письмо, что ли, хотите ему передать?
– Зачем письмо? Можно и в устной форме.
– Так что ему передать?
– Жаль, конечно, что во время бомбежек гибнут мирные люди, чеченцы. Нехорошо это. Неправильно.
– Как же быть? – спросил Матейченков.
Врачиха перевела на него взгляд:
– А очень просто! Всех мирных жителей вывезти, эшелонами.
– Как это Сталин сделал?
– Да нет, не в ссылку. Мирные чеченцы – хорошие люди, и к нам, русским, да и к другим национальностям, в принципе хорошо относятся… – От волнения очки у нее все время сползали на нос, и врачиха нервным жестом их поправляла. – Просто на время вывезти их куда-нибудь, например, в соседние республики, а боевиков, эту нечисть, уничтожить после этого. Выморить, как клопов. Разбомбить, чтобы и духу от них не осталось. Я, честно говоря, удивляюсь, почему этого не сделали еще в первую чеченскую войну. Тогда бы всех этих новых страданий и потерь сегодня не было.
– А так чеченцы сами по себе никогда не успокоятся, – поддержала ее стоявшая рядом медсестра. – Я коренная жительница Краснодара, тут и родилась, и могу подтвердить: никогда от чеченцев непокоя не было: большинство народа – мирные, а кучка бандитов все время воду мутит…
Матейченков бросил:
– Глас народа – глас божий.
– Вот вы, Константин Борисович, были большой начальник, – снова обратилась врачиха в очках к генерал-лейтенанту Куликовскому. – Всеми нашими войсками в Чечне командовали. Так ведь?
– Так.
– Может, хоть вы мне объясните: почему с чеченцами не поступили решительно. Пожалели?
– Как вы советуете?
– Да при чем тут я, – махнула она рукой. – У нас все так говорят. Весь народ. Спросите на улице у любого.
– Видите ли, Ирина Павловна, это разговор долгий. И он может завезти нас далеко. А если сказать коротко, надо мной еще есть и были начальники. И политическое руководство страны. Они и решают, как нужно в данной ситуации поступить.
– А вы?
– А я исполнитель.
– Разговор серьезный, – вмешался Матейченков, подводя черту под готовой разгореться дискуссией. – Но в принципе, думаю, в рассуждениях уважаемого доктора есть рациональное зерно.