Лейтенант Сэм Мэттисон не любил крупные происшествия. Правда, не нашлось бы в уголовной полиции Мидлтона (Иллинойс) человека, который мог бы вообще вспомнить что-нибудь такое, что любил Сэм, кроме мысли о своей предстоящей отставке. Но то, что лейтенант обладал честолюбием наизнанку старался как можно быстрее отделаться от больших происшествий, коли уж они случались, — это было всем известно и, пожалуй, встречало сочувствие. Потому что за крупными делами скрываются, как правило, большие люди, и в каком-нибудь месте расследования неизбежно попадаешь в дьявольское положение, когда вынужден наступать на пятки влиятельному лицу. А если дяде Сэму, как называли Мэттисона, что и удавалось меньше всего, так это дипломатия.

Крупные дела, таким образом, Сэм Мэттисон ненавидел. Но, к счастью, история, которой он как раз сейчас занимался, была, по-видимому, обычной небольшое ограбление банка. Деньги, присвоенные неизвестным грабителем, составляли около двадцати тысяч долларов, и оставалось лишь найти его. Осложнений тут не предвиделось: люди, покушающиеся на банки, как правило, сами не имеют в них больших счетов.

— Сержант, кассира ко мне! — сказал лейтенант Сэм Мэттисон.

Сержант Нед Пинкертон (его действительно звали так, и он всегда, когда кто-нибудь поражался этому, не упускал случая сказать: «Кем я еще должен был стать с таким именем, если не криминалистом!») привел кассира пожилого узкоплечего человека с проседью в волосах, на лице которого так прочно утвердились складки от профессиональной улыбки, что сейчас он выглядел так, словно радовался своему несчастью.

Лейтенант сделал сержанту знак, и Нед Пинкертон принялся разматывать ленту обычных вопросов — имя, возраст и так далее. Затем Сэм попросил кассира описать происшествие.

— Он подошел к окошечку и положил портфель на стойку. Потом шепнул мне, что, если он сейчас нажмет на кнопку в кармане брюк, из портфеля начнет строчить автомат. И он нажмет ее, если я сразу не откажусь от намерений поднять тревогу или как-нибудь еще обратить на себя внимание. Поэтому я не мог даже опрокинуть на него пуленепробиваемую витрину, так как она пришлась бы как раз на его карман. Мне ничего не оставалось, как упаковать для него деньги в мешочек, который мы обычно используем для расчетов с владельцами небольших магазинов. Портфель он оставил на стойке, сказав, что я могу делать что угодно, когда он выйдет, — лишь тогда автомат будет отключен. Едва он ушел, я нажал кнопку тревоги.

— И вы поверили в сказку про автомат? — ухмыляясь, спросил сержант.

— Я работаю кассиром, а не психологом, — ответил допрашиваемый и улыбнулся печально, хотя в его голосе чувствовалась даже какая-то наглость.

— Ну, ладно, — сказал сержант уже серьезно. — Опишите молодчика.

Портрет грабителя оказался столь невыразительным, что мог подходить любому произвольно взятому мужчине в возрасте от тридцати до сорока лет.

— И серию последовательно нумерованных банкнот в отданные вами деньги вы, конечно, не вложили?

— Он очень зорко следил за мной! — сказал кассир.

— А теперь слушайте меня внимательно, — включился лейтенант. — Я мог бы вам сейчас прочесть лекцию о гражданском долге или о старых идеалах Америки, но я с удовольствием отказываюсь от этого. Я вижу, мы оба одного возраста, оба приближаемся к пенсии и хотели бы по возможности получить ее в неурезанном виде. Поэтому я вам предлагаю сделку — думаю, это будет вам понятнее глупых моралей. Простую, безубыточную операцию. Если мне не удастся расследовать это дело, я лишусь пенсии или части ее. Ваша пенсия все равно на волоске из-за вашего поведения в банке. Но если вы поможете мне получить мою пенсию целиком, я в надлежащей степени изображу, где надо, вашу помощь. Ясно? А теперь выкладывайте все, что знаете.

Тут же на кассира обрушился и сержант:

— А не говорил вам бандит, что у него еще есть такие портфели и что в случае чего он может доставить их к вам на квартиру, если у вас память окажется вдруг слишком хорошей?

Кассир кивнул.

— Может, вы подумали в связи с этим, что в портфеле вообще не было оружия? — заметил сержант.

Веселая ирония полицейского, казалось, оживила память кассира.

— Мне только бросилось в глаза, — сказал он, — что у… бандита была такая странная манера разговаривать. Но я не знаю…

— Точнее! — перебил сержант. — Какой диалект?

— Нет, не диалект. Он почти не двигал губами при разговоре, и все звучало как заученное наизусть. Производило зловещее впечатление.

— И это все, что вы вспомнили?

Кассир боязливо кивнул. Сэм Мэттисон сделал знак.

— Можете идти! — сказал сержант. — В ближайшие дни оставайтесь в городе на случай, если вы нам потребуетесь. — Он тоже при этом почти не разжимал губ, и слова звучали как заученные.

— Наложил в штаны, — констатировал Сэм Мэттисон, когда за кассиром закрылась дверь.

— Да. Однако тот парень, видимо, действительно образец неброскости, сказал сержант. — Никто его не приметил! Свидетелей мы просто больше не найдем. Работники телевизионной службы банка, наблюдающей за окошками, хотя и видели этого типа, но в то время как раз делали видеозапись в другом месте зала. — Он помолчал. — А не было ли все заранее уговорено с кассиром?

— Чепуха, — покачал головой лейтенант. — Рассчитай-ка пенсию, которую он скоро получит, на срок хотя бы в десять лет. Получается намного больше, чем половина из двадцати тысяч. Что еще у нас есть?

— Еще есть видеозапись телевизионной службы, сделанная на стоянке перед входом в банк. На ней-то он должен бы быть…

— Хорошо. Перепиши номера всех машин, отъезжавших в то время от банка, и возьми под контроль.

На следующий день стало известно: со всеми машинами было все в порядке, за исключением одной. По уверениям ее владельца, в течение всего упомянутого времени она должна была стоять у дома номер 20 по Чикагской улице, в то же время он опознал ее в видеозаписи среди других машин, стоявших перед банком. Криминалисты перевернули в машине все вверх дном, но не нашли ничего.

След оборвался.

Но богиня криминалистики, кажется, хорошо относилась к Мэттисону и его сержанту. Дорожная полиция задержала группу пьяных возчиков из городской мусороочистки, устроивших аварию на своей машине. Карманы мусорщиков оттопыривались от ассигнаций, всего при них оказался 19 231 доллар, а в помятой машине был обнаружен банковский денежный мешочек.

Когда возчики протрезвели, Мэттисон распорядился привести их к нему.

— Итак, выкладывайте — кто из вас, парни, был в банке? — спросил лейтенант.

«Парни», все до одного — мужчины солидного возраста, выглядели смущенными, однако молчали.

— Ну, что, проглотили языки? — снова спросил лейтенант и сделал свирепое лицо, чего при его внешности обычно вполне хватало, чтобы какой-нибудь мелкий мошенник тут же начинал изъясняться.

Один из мусорщиков ответил нерешительно:

— Самое дурацкое в том, сэр, что вы нам не будете верить… Мы и сами не могли понять…

Лейтенант молчал, грозно уставившись на задержанных.

— Мы нашли деньги, — говоривший проглотил комок, — в контейнере с мусором и… Я знаю, что нам, конечно, надо было сдать их, но… — Он смущенно умолк.

Сэм Мэттисон с минуту находился в состоянии, граничившем между вспышкой ярости и громким хохотом. Но, так и не решившись на что-нибудь, опять промолчал.

— Да, — подтвердил другой мусорщик, — это было на Чикагской улице, двадцать.

Лейтенант насторожился, но не подал вида. Внешне равнодушно он спросил:

— И, конечно, у вас есть алиби?

— Где вы были позавчера в десять двадцать пять? — спросил сержант официальным тоном.

По лицу одного из мусорщиков проскользнул веселый лучик:

— Мы как раз разгружались, это даже записано в путевке.

— Увести! — распорядился лейтенант. — Ну, что ты думаешь об этом, Нед? — спросил он, когда они остались вдвоем.

— Экспертиза установила на банковском мешочке следы отбросов, но они могут быть и от рук возчиков. И все же не эти ребята организовали дело. Несколько лиц уже не сделаешь неприметными. Кроме того, тот, кто совершил такое ограбление, не побежит на следующий день с карманами, полными денег, по пивным. Но если они имели к этому отношение как сообщники, то каким образом у них потом оказались все деньги? И к чему грабителю эти старцы?

— Я тоже не знаю, — сказал лейтенант и зевнул. Так как деньги были найдены, дело становилось скучным для него. — Возьми-ка толковую команду и поезжай, взгляни на этот дом двадцать по Чикагской улице.

Бандита, ограбившего банк, в том доме, конечно, не оказалось, зато Пинкертон привез оттуда одно показание, точнее — даже два, которые шли вразрез со всем профессиональным опытом лейтенанта, но, к сожалению, были полностью неуязвимы.

На первом этаже жили две престарелые сестры, видевшие все: как незнакомец вошел во двор — его описание было столь же поверхностным, как и у кассира, — и что-то бросил в бак с мусором, и как спустя час приехали мусорщики, как один из баков они нечаянно повалили и вдруг на асфальт упало что-то серого цвета, и как все трое потом столпились вокруг этого предмета, а под конец не бросили его вновь в мусор, а взяли его в руки и сели в свою машину, которая тут же быстро уехала.

— Счастье еще, — сказал сержант Пинкертон, — что в том районе стоят старые баки и нет мусоропровода, а то все денежки могли уплыть вместе с отбросами.

— Я многое перевидел, — сказал лейтенант с досадой. — Случалось даже, что факты словно сами собой выстраивались в сложную и стройную версию — и все оказывалось липой. Но я еще никогда не видел, чтобы кто-то похищал двадцать тысяч долларов, чтобы бросить их в мусор. Такого не сделает даже помешанный…

На следующим день местные газеты вышли с сенсационными заголовками:

«Грабитель байка бросает деньги в мусорную яму»,

«Душевнобольной похищает 20 000 долларов»,

«Американец ли он?».

Лейтенанта пресса оставила равнодушным, тем более что на этот раз она не могла упрекнуть полицию в бездействии — деньги были найдены. Таким образом, ему не приходилось ждать наладок, и уж совсем не рассчитывал он на награду. Поэтому был порядком удивлен, получив приглашение посетить вечером дом директора банковского филиала Гарриса Флетчера.

— Может, вы ему нужны как приманка для гостей на званом ужине? предположил сержант. — Или он предложит вам место домашнего детектива?…

— Чепуха, — проворчал лейтенант, — тогда бы он пригласил меня в свое бюро. — А что касается этих званых ужинов, то я не кинозвезда какая-нибудь!

— Возможно, он боится за валюту, если выкидывание долларов на помойку примет массовый характер, — продолжал язвить сержант.

Сэм Мэттисон, ворча, чистил свой рабочий стол:

— Во всяком случае придется сходить туда, а там посмотрим. Что-то должно за этим скрываться, потому что обычно такие персоны не якшаются с нашим братом.

Первый сюрприз подстерегал Сэма Мэттисона в воротах флетчеровской виллы. Открыл ему их сам хозяин. Вторая неожиданность — лейтенант оказался единственным гостем директора. В третий раз Сэм удивился, когда хозяин признался, что семья его за городом, а прислугу он тоже на сегодня отпустил.

Для начала директор изобразил интерес к работе полиции, поблагодарил за скорое расследование грабежа и между несколькими порциями виски высказывался в том смысле, что финансист должен разбираться во всех областях, и он, например, много выигрывает от того, что время от времени беседует с опытными практиками различных профессий, и так далее.

Сэм Мэттисон с трудом подавил ухмылку, когда увидел, как его прощупывают. Он, не противясь, отвечал на вопросы о своих представлениях, желаниях, и чем дольше длилась эта игра, тем увереннее он себя чувствовал. Здесь паркет был скользким не для него, а для его собеседника.

Видимо, Флетчер и сам уже заметил, что начал неуклюже и лейтенант, по меньшей мере, подозревает теперь, куда поворачивает поезд.

— Как обстоит дело с преступником? Вы схватили его? — спросил он неожиданно напрямик.

— Вряд ли это удастся, — вяло ответил Сэм. — Наверное, придется сдать дело в архив.

— Наша фирма весьма заинтересована в том, чтобы он был пойман, пояснил директор.

Сэм Мэттисон внимательно смотрел на него.

— Этот человек, видимо, умалишенный, — продолжал директор, — и опасен, даже если оружие в портфеле было только трюком. В случае обнаружения вами бандита общественность наверняка будет более довольна, если вы его немедленно обезвредите, вместо того чтобы подвергать риску себя и своих подчиненных.

«Итак, мы должны ликвидировать твоего противника, — думал Сэм Мэттисон. — Следовательно, он кое-что знает о тебе. Но это будет стоить недешево! Тут ты не отделаешься одним вечером с парой виски». Вслух он сказал:

— Это было бы, конечно, лучше для всех нас, но как нам найти его?

Гаррис Флетчер полез в карман смокинга и вынул записку, на которой стояло шесть фамилий.

— С одним из этих людей он должен был так или иначе находиться в тесном контакте.

Лейтенант не сразу взглянул на записку.

— В делах я всегда за ясность, — сказал он. — Во сколько вы оцениваете смерть этого человека?

Директор написал на бумажке: «10 000», потом скомкал ее в шарик.

Сэм Мэттисон не был жадным до денег. Но здесь он имел наконец свой шанс, подобный тем, что много чаще бывают у его коллег в крупных городах. Поэтому он не колебался ни секунды…

— Чем досаждает вам этот тип и что это за фамилии? — деловито поинтересовался он.

Флетчер зло уставился на него.

— Должен же я иметь какую-то ниточку, — пояснил Сэм.

Директор тяжело вздохнул.

— Глупость времен юности. В чем она заключалась, сейчас, пожалуй, несущественно. Только эти шесть могут что-нибудь знать об этом. — Он встал и заходил взад и вперед. — На прошлой неделе мне позвонили. Я был вынужден положить деньги…

— И вы полагаете, — спросил лейтенант, — что вымогатель и грабитель в банке — одно и то же лицо?

— Я совершенно уверен, потому что… — директор медлил.

— Потому что?…

Директор тяжело упал в кресло и простонал:

— Потому что шантажист тоже отослал деньги назад!

— Черт возьми! — вырвалось у лейтенанта.

— Вот именно! — сказал мрачно директор. — Простое вымогательство — это я бы еще вытерпел. Но тут, очевидно, лишь подготовительные меры, которые должны меня размягчить, я только не знаю еще — ради чего!

Сэм Мэттисон поднялся.

— В этом безобразии по крайней мере скрыта система. Сама цель до конца не ясна, но в систему можно проникнуть. Пока у меня больше нет вопросов.

Директор проводил гостя до двери.

— Мы оба придерживаемся мнения, что официально дело нужно закрыть, не правда ли?

Лейтенант кивнул. «Здорово он, видать, где-то нашалил, если сразу шестерых боится»… — подумал он и распрощался.

Генри Уилкинс, двадцатипятилетний репортер уголовной хроники газеты «Мидлтон Стар», худощавый верзила с пористым лицом, бездельничал в седьмом полицейском участке в надежде на какую-нибудь сенсацию, которая может обернуться для него звонкой монетой. Ему нравилось сидеть вот тут и ждать происшествий. В рамках своей профессии Генри Уилкинс был вполне приличным, хотя и не совсем удачливым, но на редкость проницательным молодым журналистом. Опытные волки криминалистики пусть и не всегда хвалили его репортажи, но часто прислушивались к его мнению. Ну, а если уж Генри Уилкинс сидел тут и делал свое дело, то все, что вокруг него происходило, он схватывал на лету, и коли что-то намечалось этакое, он тут же был начеку, как и сейчас, когда дежуривший сержант снял трубку зазвонившего телефона и шепнул своему коллеге:

— Дядя Сэм. Интересно, чего он хочет…

Репортер, конечно, мгновенно вспомнил про ограбление банка и навострил уши. С годами он развил в себе почти невероятное искусство слышать на расстоянии голос в телефонной трубке.

— О ком? Баткинсе? Баткинс, Джеремия Джошуа. А-а, так это тот чокнутый профессор!..

— Почему «чокнутый»? — спросила телефонная трубка.

— Да ведь это он устроил из своего дома крепость, почти атомный бункер. И вообще чудак, богат, как Дюпон, и холост. А что с ним, сэр?

Из ответа репортер понял только, что лейтенант интересуется профессором исключительно по личным соображениям, и это, разумеется, удвоило его внимание.

— Баткинс… Постойте, сэр, что-то было… А, да! Позавчера позвонил один, тоже профессор — у нас ведь тут живет целая куча этих яйцеголовых! Так вот, этот спрашивал совета, что ему делать: Баткинс, видите ли, не явился к нему на еженедельный шахматный вечер. Чушь какая-то! В общем, я ему ответил, что ничем не можем помочь — у нас никто не играет в шахматы!

На сей раз репортер не уловил реакцию лейтенанта, однако из полученного ответа все стало ясно.

— Кто звонил? Минутку, я посмотрю. Вот: Чарльз Гарденер, Ричмонд-стрит, сорок два. Это все? Рад, что был вам полезен, сэр!

— Ну что же, ребятки, пожалуй, сегодня уже ничего не будет, — потянулся репортер и поплелся из комнаты.

Однако, выйдя за дверь, он быстрыми шагами направился к машине. Генри прекрасно знал «дядю Сэма»: только что-то небывало важное могло задержать этого человека в бюро в такой час, а если он к тому же утверждал, что звонил всего лишь по личным мотивам, то где-то тут была запрятана грандиозная ложь.

Сэму Мэттисону не стоило большого труда выяснить, кто из людей, упомянутых в записке директора банка, помимо Баткинса, еще проживает в городе. Их оказалось двое, и в том числе упоминавшийся уже Гарденер. Он обзвонил участки и после справки из седьмого района немедленно выехал к этому Чарльзу Гарденеру.

Окна были освещены, значит, кто-то был дома. Сэм вышел из машины и позвонил. Открыл ему седовласый, тщедушной внешности старик. Лейтенант предъявил удостоверение, и хозяин пригласил его войти.

Они пришли в комнату, где, к досаде Мэттисона, кроме столика и двух кресел был только письменный стол, а вокруг, по стенам — книжные полки. Единственное место в комнате, свободное от книг, было занято портретом дружелюбно глядящего старика с растрепанными белыми патлами.

— Ваш отец? — спросил Сэм Мэттисон, кивнув на старика.

Хозяин вежливо улыбнулся.

— В известном смысле да, — ответил он, тактично умолчав, что это Альберт Эйнштейн. — Хотите выпить чего-нибудь? Чай, кофе или виски?

— Что вы знаете о Баткинсе? — спросил лейтенант, оставив без внимания вопрос хозяина.

— Завтра я так или иначе снова обратился бы в полицию, — невозмутимо вежливо сказал на это владелец виллы, — хотя бесстыдный ответ, полученный мной по телефону из полицейского участка, не назовешь обнадеживающим. Это мистер Мэттисон из уголовной полиции, Джейн, — повернулся он к жене, которая в эту минуту вошла с подносом в руках. — Моя жена.

Лейтенант кивнул.

— На случай, если вы меня не до конца поняли: я спешу! — сказал он. — Итак, что же с Баткинсом?

Джейн Гарденер вопросительно поглядела на мужа. Он слегка наклонил голову, и она принялась сервировать стол для кофе.

— Я вполне отдаю себе отчет, — спокойно начал Чарльз Гарденер, — что вежливость в вашей работе излишня, а иногда просто вредна, но здесь вы имеете дело не с гангстерами, а с нормальными налогоплательщиками. И вы не откажетесь выпить чашку кофе с человеком, относящимся с полной симпатией к вашей борьбе с преступностью. Тем паче, что история Джима Баткинса так или иначе отнимет некоторое время.

Сэм Мэттисон смутился. Он ждал протеста, страха или оскорбленного выражения лица, но против такой отточенной вежливости он был безоружен.

— Ну, если вы так хотите — хорошо. Я не собирался вас обидеть. За последнее время случилась масса происшествий. И в связи с одним из них всплыло имя Баткинса. Это единственная отправная точка, которой мы в настоящее время располагаем. И нам бы не хотелось, чтобы случилось еще большее несчастье.

— Я далек от мысли обижаться на вас. Итак, дело с Джимми обстоит следующим образом. Вот уже восемь лет я в отставке. Он прекратил работу тоже в это время, хотя на двенадцать лет моложе меня. С финансовой точки зрения он мог себе это позволить. Кстати, перебивайте меня, если захотите что-нибудь спросить. Итак, это произошло восемь лет назад. И с тех пор каждый вторник вечером он приходил, чтобы сыграть со мной партию в шахматы. Летом или зимой точно в девятнадцать часов и всегда только одну партию. Этим удовлетворялась его потребность в общении. В прошлый вторник он не пришел. А мы с Джейн были единственными людьми, с которыми он имел контакт.

— Подождите: почему «были»? — удивился лейтенант.

— Потому что я убежден, что он мертв.

— А вы не пробовали до него дозвониться?

Чарльз Гарденер покачал головой.

— Позвонить ему нельзя, у него нет телефона.

— Ну так навестили бы его, черт возьми!

— Его и посетить невозможно. У него нет звонка, и никаким другим способом вы не известите его о своем приходе. Представьте себе, что его дом — это сейф. С комбинацией цифр, которая открывает дверной замок. Он был немного капризным, добряк Джимми.

— Да откуда вы взяли, что его нет в живых?

Чарльз Гарденер протянул лейтенанту листок почтовой бумаги.

— Это мы получили несколько часов назад.

На листке были наклеены вырезанные из газеты буквы:

Джеремия Баткинс мертв.

Письмо поможет Вам войти в дом.

Количество слов к дате.

Сэм Мэттисон поднялся.

— Тогда туда, и быстрее! — сказал он энергично.

— Уже темно. Вряд ли сейчас имеет смысл, — нерешительно ответил Гарденер. — Но если вы так считаете, то, пожалуй, это лучше, чем вообще ничего не предпринимать!

В машине Сэм Мэттисон узнал подробности об ученом Джеремии Баткинсе. Разочаровавшись в обществе, его породившем, в том, какое применение получает итог работы ученых, он ушел из «Физикл Ризерч Лэборэтори». Этот небезызвестный физик, обладавший приличным состоянием, превратился в своего рода отшельника. Он построил себе дом из бетона и стали, собственно говоря крепость, почти атомную, в которую с момента окончания постройки не входил ни один человек. Чарльз Гарденер рассказал, что Баткинс презирал мир в целом, и всех американцев в особенности. У него, Гарденера, Баткинс вызывал в первую очередь чувство сострадания, в то время как сам Баткинс нуждался в Гарденере лишь как в партнере по шахматной игре и своеобразном собеседнике. Без этой отдушины Баткинс просто задохнулся бы от своей язвительности. Вероятно, никто не смог бы резче и беспощаднее обрушиться на обстановку в США и ее политику, чем это делал в последние годы он сам. Гарденер боялся, что простодушному криминалисту показался бы в высшей степени подозрительным не только автор таких комментариев, но и тот, кто их передает. — Впрочем, полицейскому можно этого и не говорить. Незачем ему знать такие подробности.

— Значит, вы считаете, что нелегко будет проникнуть вовнутрь? — перебил Сэм Мэттисон мысли Гарденера.

— Нелегко — да, но, располагая письмом, не невозможно.

— За всю свою жизнь я не слыхал о такой глупости, — проворчал недовольный лейтенант. — Сейф в качестве квартиры!

Про себя он подумал: «Ну, что ж, посмотрим, обычно они выдумщики — все эти интеллигенты, а в конце концов оказывается что-нибудь заурядное. Если только эта история не связана с банковским делом, иначе все запутается еще больше».

Дом, перед которым они затормозили, выглядел в свете фар как вилла, построенная с размахом.

— У меня было другое представление после ваших рассказов, — заметил Сэм Мэттисон.

— Окна фальшивые, — пояснил Гарденер.

Они вышли из машины и подошли к входу.

— Совсем обыкновенная дверь! — сказал лейтенант и взялся за ручку.

— Видите там десять кнопок? — возразил было Гарденер, но лейтенант уже надавил на ручку и открыл дверь.

«Ну вот, — подумал Сэм. — Ох, уж эти мне фантазеры! Хотя, впрочем, дверь действительно словно от сейфа».

Он сделал шаг внутрь.

— Здесь есть выключатель? — спросил он Чарльза Гарденера.

— Я ведь тоже еще не был внутри!

— Останьтесь в дверях, я принесу из машины фонарь!

Чарльз Гарденер почувствовал тошнотворно приторный запах, накатывающийся на него из глубины помещения. Появившийся около него лейтенант с фонарем тоже стал принюхиваться.

— Трупный запах! — констатировал он и направил луч света вдоль стены.

Они увидели пустой узкий коридор, который в отдалении нескольких метров сворачивал в сторону.

— Идемте! — сказал лейтенант и двинулся вперед.

Гарденеру ничего не оставалось, как последовать за ним. За поворотом коридор привел их в просторную комнату наподобие гостиной. Узкий конус света от фонаря рыскал по сторонам, выхватывая из темноты то шкаф, то замысловатую полку на стене. Каждый из вошедших видел сначала то, что соответствовало его профессии и опыту.

— Распределительный щит! — воскликнул Гарденер, но лейтенант совсем не слышал его.

Он обогнул кресла и остановился как вкопанный. Чарльз подошел к нему и тут же с содроганием отвернулся: здесь лежал а скрюченной позе Джим Баткинс, вид которого был ужасен.

— По меньшей мере десять дней уже… — пробормотал Сэм Мэттисон. Неужели в этом проклятом бункере нельзя включить свет?

— Посветите-ка влево, туда, — сказал Гарденер и, когда луч нащупал щит, объяснил: — Здесь рубильник, как было принято раньше в лабораториях, сейчас это уже анахронизм.

— Включайте же! — воскликнул Мэттисон.

Вспыхнул свет, что-то зажужжало, и откуда-то вдруг донесся сдавленный возглас — лейтенант повернулся и секунду спустя держал в руке револьвер.

— Руки вверх, выходи! Только без глупостей! — крикнул он угрожающе.

В проходе показалась высоченная фигура.

— Не пугайтесь, я стреляю в лучшем случае камерой…

Лейтенант спрятал револьвер.

— Послушайте, Уилкинс, вам не сносить головы! Ей-богу, с прессой столько же мороки, сколько с этой интеллигенцией! — Он кивнул на бездыханного Баткинса.

— Я в нерешительности стоял у входа, но тут зажегся свет, и дверь меня просто толкнула вовнутрь, — оправдывался репортер.

Чарльз Гарденер удивился, но потом веселая улыбка мелькнула на его лице. Кажется, лейтенант ничего не заметил, он спросил:

— А как вы нашли это место?

— О, ничего нет проще, — ответил, ухмыляясь, репортер. — Я ненароком проезжал мимо и случайно увидел вашу машину!

— О случайностях речь еще впереди, — сказал лейтенант с досадой. Ему совсем не нравилось, что пресса преждевременно совала свой нос в это дело.

— Вернитесь, пожалуйста, оба назад, в коридор, и постойте там пока, распорядился он. Потом принялся описывать с каждым разом все более сужающиеся круги вокруг тела Баткинса, внимательно изучая все предметы.

Гостиная была почти квадратной, примерно шесть метров на шесть, с несколькими дверями и со шкафами различной величины, стоявшими в простенках, между дверями. Коридор входил в эту комнату в одном из ее углов, так что если смотреть из него — пространство на переднем плане было пустым. В противоположном углу стояло зеркало в рост человека, чуть справа от него столик, два кресла, за ними что-то наподобие торшера. Очевидно, комната, куда не входил ни один визитер, служила гардеробной. Одно из кресел было опрокинуто, из-за него высовывались ноги покойника.

— Видимо, несчастный случай, — проговорил наконец лейтенант. — Он, наверное, хотел пройти к рубильнику, спутал направление, натолкнулся на кресло, неловко повернулся и ударился затылком о торшер, или как еще назовешь это железное страшилище. Вот следы крови, клочки кожи. Кстати, на нем пальто, а тут лежит его шляпа — следовательно, он пришел с улицы. Так что убийц, пожалуй, здесь нет.

Он снова стал разглядывать свободные участки пола, покрытого блестящим пластиком. Медленно продвигаясь вперед и ощупывая глазами пол, сантиметр за сантиметром, спросил:

— Уилкинс, когда последний раз шел дождь?

— Сегодня после полудня.

— Знаю. А до этого?

— Гм… Я думаю… Да, в среду на прошлой неделе, когда был найден труп Счастливчика.

— Правильно. Это произошло явно днем. Он, наверное, проходил мимо какой-то стройки — у него на ботинках куски белой глины. А там, где он повернулся и упал, лежат крошки. Здесь все бело. Следовательно, несчастье случилось с ним именно в этом месте. — Он посмотрел вверх. — Да, пожалуй, так и было. Теперь пустим в ход нашу полицейскую машину!..

Генри Уилкинс поднял камеру, но лейтенант замахал рукой:

— Нет, нет, сначала снимет полиция! Идемте!

Чарльз Гарденер улыбнулся.

— Что с вами? — спросил его лейтенант, не скрывая неприязни.

Но ученый лишь пожал плечами. Они пошли по коридору, теперь освещенному. Лейтенант надавил на ручку двери, но та не поддалась.

— Этого я и опасался! — сказал Чарльз Гарденер.

Сэм Мэттисон зло смотрел на него.

— А ну-ка, давайте открывайте дверь!

— Это не так просто, — ответил Гарденер таким тоном, словно они болтали о приготовлении коктейля. — Здесь такие же десять кнопок, как и снаружи. Таким образом, можно нажимать их в различных комбинациях в количестве два в степени десять минус единица, то есть тысячу двадцать три раза. Если мы положим на каждую попытку по двадцать секунд, то это составит примерно шесть часов. Но я сомневаюсь, чтобы Джимми так поверхностно подстраховал свою крепость. Мои расчеты верны лишь в том случае, если не учитывается последовательность нажимаемых кнопок, то есть тогда, когда, скажем, мы имеем один-три-пять равно три-один-пять равно пять-один-три. Но если еще и последовательность играет роль, число станет астрономическим — нам бы потребовались месяцы. И если к тому же мы предположим, что повторения цифр допустимы, то получим возможные варианты в количестве одного биллиона ста одиннадцати миллионов ста одиннадцати тысяч ста десяти. Как долго это продлилось бы, вы можете рассчитать сами.

Чарльз Гарденер считал, что имеет право на этот маленький триумф. Лейтенант же хранил желчное молчание. Только репортер не удержался от злорадной ухмылки.

— Дядя Сэм был, по-моему, снова слишком самоуверен, а? — спросил он тихо Чарльза. — Не обижайтесь на него — это профессиональная болезнь. Сядьте-ка лучше в одно из кресел и пораскиньте мозгами. Я полагаю, у вас уже есть идея, каким образом моя газета еще сегодня получит первоклассный отчет о том, что здесь происходит, а?

Они возвращались по коридору. Когда был пройден поворот, репортер вскрикнул от изумления:

— Что это за число там? — он показал на стену коридора, где наверху в маленьком квадратном оконце была видна цифра «12». — Если я не ошибаюсь, прежде оно было однозначным!

Чарльз Гарденер, заинтересовавшись, подошел ближе.

— Когда прежде?

— Я увидел его случайно, когда мы только направлялись к двери.

— И вы полагаете, что число изменилось?

— Я почти уверен, оно было раньше однозначным.

Гарденер размышлял.

— Гм… Смогли бы вы еще раз пройти до двери и обратно? Когда будете у входа, крикните, пожалуйста.

Репортер исчез за поворотом. Неожиданно «12» превратилось в «13». И почти сразу же донесся его крик.

— Возвращайтесь! — попросил ученый.

Цифра «13» вдруг сменилась цифрой «14», и тут же появился Уилкинс.

— Видите ли, — начал Гарденер, — очевидно, в нескольких метрах от двери действует световой луч, а здесь регистрируется число прерываний дополнительный контроль для старого Джима: не переступил ли кто-нибудь порог его крепости… Не переступил ли кто-нибудь… Минутку! — Казалось, ему что-то пришло в голову, — Мистер Мэттисон, могли бы вы снова пройти к рубильнику? Когда я сделаю знак, отключите, пожалуйста, ток движением рукоятки вниз.

— И тогда откроется дверь? — спросил лейтенант.

— Если бы! Скорее она крепче запрется.

— Тогда зачем все это? — Мэттисон был раздражен тем, что теперь он должен опуститься до роли ассистента старого профессора.

Но Гарденер уже настолько овладел положением, что не обратил на это никакого внимания.

— А вы, — повернулся он к репортеру, — стойте на углу коридора и, как только свет погаснет, пройдитесь еще раз к двери и обратно.

Потом он махнул рукой, Мэттисон послушно отключил ток, репортер дошел до двери и крикнул: «Нет, она действительно не открывается!», — вернулся ощупью и сказал:

— Можете снова включать!

Когда снова вспыхнул свет, они увидели, что «14» уступило место «16».

— Идиотство! — пробормотал Гарденер.

— Да в каждом порядочном магазине есть фотоэлементы, — проворчал раздосадованный Мэттисон. — Чего тут странного?

— Я не это имею в виду, — дружелюбно ответил ученый, — но ваше представление о случившемся кажется мне неполным.

— Предоставьте это мне, — грубо парировал лейтенант. — Думайте лучше над тем, как нам выйти!

— Минутку, дядя Сэм! — вмешался репортер. — Мы все сидим в одной лодке, и я считаю, что мистер Гарденер — единственный среди нас, кому подходит роль рулевого!

Чарльз Гарденер вернулся к теме, сказав:

— Давайте сядем и поразмыслим. Все остальное бесплодно.

Они сели. Чарльзу вдруг показалось, что неприятный запах разложения стал почти неощутим. Конечно, вентиляция! Техника должна быть удобной, и дверной замок тоже, несомненно, имеет удобное решение, только вот пока не поддающееся разгадке.

— Итак, что же это за цифры? — спросил репортер.

— Просчитайте сами! — ответил Гарденер. — Конечным числом было шестнадцать. Четырежды вы пересекали луч по моей просьбе. Вычитаем, остается двенадцать. Затем мы трое ходили к двери и обратно — итого шесть импульсов, остается шесть в запасе.

— Правильно! — воскликнул Уилкинс. — Это и было как раз то число, которое я сначала увидел!

— Вот видите, — отозвался Гарденер, — а до этого мы трое вошли сюда, это составляет три импульса, итого осталось три, — Ученый замолчал, словно этим было сказано все.

— Ну, а дальше что? — спросил Сэм.

— Ой, послушайте! — взволнованно сказал репортер. — Мне теперь все ясно. Один импульс, когда Баткинс вышел из дома, второй — когда он вернулся. Итого два. А от кого третий?

— Может, кто-нибудь обнаружил дверь открытой, — предположил лейтенант, — и решил прогуляться по дому? А что вы думаете — сколько еще бродяг кругом!..

— Но тогда он должен быть еще здесь! — вскочил Уилкинс. — Мы должны тут все обыскать!

— А кто, — спросил без малейших признаков волнения Гарденер, — кто выключил свет?

Лейтенант и репортер недоуменно смотрели на него.

— Скорее всего, дело обстоит так, — медленно объяснял ученый, — что дверь не отпирается и не запирается, пока отключен ток. Таким образом, Джим Баткинс не мог выключить ток, прежде чем уйти, иначе он не вошел бы. В то же время, когда он отпирал дверь, ток еще должен был быть включенным, иначе он не смог бы ее отпереть, — это уже доказал мистер Уилкинс. Кто-то должен был отключить свет именно в тот момент, когда Джим Баткинс уже открыл дверь. Кстати, в этом и объяснение, что Баткинс со страху не нашел рубильника и перепутал направление. Но кто это был?

— А здесь действительно только один вход?

— Конечно, этот факт был даже предметом гордости Баткинса. К тому же пришло это письмо. Кто-то ведь отправил его.

— Что за письмо? — спросил с любопытством репортер.

Гарденер молча протянул ему конверт, полученный им сегодня пополудни.

Лейтенант тупо размышлял. Его безмерно бесило то, что он здесь протирал штаны, как школьник, в то время как, возможно, в каком-нибудь ящике шкафа в этом доме лежат спрятанные вещи, которыми директор банковского филиала мог бы заинтересоваться больше, чем самим вымогателем. Нет, хватит! Пора действовать!

Он встал, не зная, с какой из дверей лучше начать. Но тут ему бросилось в глаза, что двери не имели ни ручек, ни замков. Когда он, не раздумывая больше, подошел вплотную к одной из них, она сама беззвучно ушла в стену…

За дверью они обнаружили чисто прибранные, уютные и комфортабельные жилые помещения: кухню, спальню — лишь с одной кроватью, как отметил лейтенант, — и жилую комнату. В этой последней Гарденер сделал открытие, очень его удивившее. На столике рядом с креслом-качалкой валялась целая куча уголовных и бульварных романов дешевого сорта, а напротив кресла, в отдалении, стоял телевизор. Это поистине совершенно не соответствовало образу человека, с которым был знаком Чарльз Гарденер, и противоречило всему, что когда-либо говорил о таких вещах покойный.

Из гостиной они попали в настоящую анфиладу лабораторий и мастерских небольшого размера, один вид которых привел Гарденера в упоительный восторг. Лейтенанту и репортеру эти приборы и машины, механизмы и приспособления ни о чем не говорили, зато старого ученого не покидало чувство изумления, к которому примешивалась обычная зависть, — у него просто руки чесались от желания поработать со всеми этими современнейшими приборами. По оборудованию лабораторий он заключил, что в последнее время Джим Баткинс должен был заниматься без малого дюжиной областей науки, и он задал себе вопрос, не было ли это нечто большее, чем баловство, физика, химия, физиология, биохимия, бионика, физика высоких частот, электронно-вычислительная техника — как мог одиночка успешно работать во всех этих отраслях, где и поныне еще малейший прогресс в какой-нибудь частичной проблеме был немыслим без совместных усилий целой группы ученых?

— Да пойдемте же, — настаивал лейтенант, — это, возможно, и очень интересно для вас, но сейчас нам ничем не поможет!

Следующая дверь, открывшаяся перед ними, привела их в рабочий кабинет, выполненный с геометрическим изяществом. Все здесь в изогнутых линиях, поверхностях и объемах напоминало о математических функциях. Конечно, опять лишь Чарльз Гарденер смог оценить это по достоинству, но и на остальных, кажется, увиденное произвело впечатление.

— Вероятно, хозяин враждебно относился к жизни? — спросил недоверчиво репортер. — Видно даже по мелочам.

— Не к жизни, скорее — к людям! — пожал плечами Гарденер.

Лейтенант не участвовал в разговоре. Он подошел к письменному столу и вынул из ящика для бумаг записку.

— Что это такое? — спросил он и подал бумагу Гарденеру. Там стояло только несколько букв ENIHCM.

Ученый долго созерцал их. Потом признался:

— Не знаю. Это не формула, но и не сокращение, по крайней мере из известных мне. Шифр? Не думаю. Он бы запрятал его во что-нибудь реальное, но не вызывающее подозрений.

Гарденер положил записку в карман. Лейтенант хотел возразить, но передумал. Где-то здесь могли находиться бумаги, которые так беспокоили директора банка. Сейфа нигде не было, он бы бросился ему в глаза. Да и к чему он, раз весь дом — сейф. Если такие бумаги вообще были… Он сел за письменный стол и невольно провел рукой по ребру крышки. Справа и слева от него бесшумно открылись ящики.

— Мне скоро жутко станет от этой идиотской автоматики! — ругнулся он, потом, изумленный, полез в один из ящиков, вытащил оттуда целую гору книг того же сорта, что и в жилой комнате, и вывалил их на стол. — И все это ради такого дерьма!

Здесь, в этом царстве техники, даже лейтенант уловил неуместность подобной макулатуры.

— А тут что? — он вынул книги из другого ящика. — «Грамматика», «Словарь», учебник по лексике… — Бумаг, которые он искал, явно не было.

— Во всяком случае, хозяин дома был с причудами! — констатировал репортер, но Гарденер, которому адресовалось это замечание, едва ли его расслышал. Ему вдруг вспомнилось одно совершенно абсурдное, глупое, ненавистническое пари, которое ему однажды предложил Баткинс…

— Ну, что? Что вы так уставились на «Грамматику»? — спросил лейтенант. — Что-нибудь пришло на ум?

— Да, — сказал Гарденер. — Я думаю, мы можем прекратить обход!

Через обширную библиотеку, заполнявшую, по оценке репортера, целую стену здания, они вернулись в гостиную.

— Ну, начинайте! — сказал Мэттисон, когда они уселись.

— Покойный мне однажды предложил пари — несерьезное, только для красного словца, по крайней мере тогда я думал так, да и нельзя было воспринимать его серьезно. Мы говорили об образовании. Баткинс заявил, что наше американское общество образованно ровно настолько, что любому дикарю, никогда не покидавшему свой атолл в южных морях, достаточно всего четырнадцать дней посмотреть наши телевизионные программы и почитать бульварные журналы и издания, чтобы стать «социально зрелым» человеком…

— Как сюжет — красиво! — сказал репортер. — Представьте: дикарь, только что натаскан, не знает цену деньгам — природное стремление к свободе позволяет ему убегать прежде, чем его…

— Поберегите свою причудливую фантазию для публикаций в газете, но только с моего согласия, если позволите! — буркнул Сэм, вытирая платком вспотевший лоб.

— Благодарю, но не воспользуюсь вашим согласием, — ответил Уилкинс. — Я репортер уголовной хроники, провоцировать расовые погромы не мое дело. Подумайте, что произошло бы в нашем прекрасном городке, если бы я такое написал! Цветные здесь точно так же наэлектризованы, как и всюду, только, может, не так много их. А белых фанатиков хватает.

— Оставим эту чепуху, — проворчал лейтенант. — Профессор, может, вы будете так добры и придумаете что-нибудь с выходом? А мы оба, мистер Уилкинс и я, тем временем осмотрим верхний этаж, наверняка он тут есть. И пусть не обязательно папуас — но кто-то должен же быть здесь! Вероятно, там, наверху, он и спрятался…

Лейтенант подошел к двери, которой они еще не воспользовались. Она отворилась — за ней виднелась лестница. Сэм Мэттисон и репортер стали подниматься вверх. Дверь снова закрылась, Гарденер остался в одиночестве наедине с мертвецом.

Ученый удивился тому, что не чувствует страха.

«Сначала посмотрим, — подумал Гарденер, — как нам удастся отсюда выбраться». Он еще раз достал загадочное письмо и взглянул на него.

«Джеремия Баткинс мертв. Письмо поможет Вам войти в дом. Количество слов к дате».

«Дата… Дата… Неплохая идея — сделать дату основанием цифровой комбинации, открывающей дверь. Только и дела, что соединить дверной механизм с автоматическим календарем, а дальше кодовая группа цифр будет ежедневно изменяться. Если кто-нибудь случайно и увидит код, то не страшно: на завтра он уже недействителен. Код легко запоминается, и его не надо нигде записывать. И даже если кто-то ненароком догадается, в чем дело, то с восемью цифрами существовало около 3 600 000 вариантов, если механизм был установлен не на сегодняшнее число, а на какое-нибудь другое, и только в полночь прокручивался на день вперед. Так оно и было. «Количество слов к дате». А какое количество слов? Слов тринадцать, стало быть, код — это сегодняшнее число плюс тринадцать дней?»

Что-то тут беспокоило Гарденера. Число тринадцать было здесь каким-то несоответствующим, не относящимся к делу.

Ну, конечно, это было явно неудобный, так сказать, несподручный для владельца ключа от дома. Ведь тогда, начиная с 17-го числа, надо было подсчитывать, сколько дней в этом месяце, складывать и вычитать, и, несмотря на все это, кто хоть раз не ошибется при таких расчетах? Чарльз Гарднер представил себе, как Баткинс стоял перед дверью и считал по пальцам. Нет, решение явно не годилось.

Но что еще можно понимать под «количеством слов»? В самом общем смысле — это число, прибавляемой к дате и получаемое из отдельных фраз. Итак, если в первом предложении три слова, во втором — шесть, а в третьем — четыре… Три, шесть, четыре… Проклятье! 364 — так это значило: вчерашнее число плюс год! Да, вот оно — решение, удобное, но недоступное непосвященному! Чем дольше размышлял об этом Гарденер, тем больше он убеждался в своей правоте. И только теперь, когда нашлась разгадка, он подумал о том, кто же изготовил это письмо и отправил его? Неужели Баткинс выдал кому-нибудь свой секрет? Нет, невозможно. Но сам он не мог отправить послание, ведь смерть настигла его внезапно!

Мысли ученого смешались, он не мог найти ответа на этот вопрос и даже обрадовался, когда снова появились лейтенант и репортер — но не из той двери, через которую они ушли наверх, а из другой, и не спустились, а поднялись откуда-то снизу.

— Мы были еще и в подвале, — рассказал репортер, — там своего рода электростанция в миниатюре. И нигде ни единого признака присутствия второго человека!

— Не знаете ли вы случайно, профессор, — спросил лейтенант Гарденера, зачем нужны были покойному протезы? Наверху мы нашли несколько. У него были знакомые, носившие протезы?

— У него вообще не было знакомых, я уже вам говорил! Понятия не имею, что он собирался с ними делать. А теперь послушайте, какое открытие я сделал. — Он рассказал обоим о числовой комбинации, которая им откроет дверь, и о том, как он догадался об этом.

Уилкинс записывал все услышанное, но Гарденер запротестовал:

— Вы не должны об этом писать, иначе ключом от этого дома будет владеть количество людей, равное тиражу газеты!

— Правильно, — поддержал Мэттисон, — это приведет к правонарушению, а кроме того, вы что — хотите, чтобы сюда прибежало целое стадо газетчиков?

— О’кэй, — репортер кивнул, больше убежденный последним аргументом, и спрятал блокнот.

— И вам тоже, профессор, придется вместе с нами покинуть этот дом, продолжал лейтенант. — До тех пор пока все не будет сфотографировано и описано, никто не может в одиночку находиться на месте происшествия.

Когда они подошли к двери, Гарденер нажал кнопки, соответствующие вчерашней дате и году, но дверь не открылась.

— Ну, не получается? — спросил лейтенант.

— Я, наверное, не все кнопки нажимал с одинаковой силой, — медленно проговорил Гарденер, в то время как мозг его лихорадочно работал.

Он был убежден, что правильно расшифровал письмо и правильно прибавил дату. Но где-то в цепи его рассуждении был пробел. Где? Он не мог больше медлить, иначе это заметят остальные, а это было бы ему неприятно. Баткинс, во всяком случае, должен был нажимать правильные цифры, иначе он не попал бы внутрь. Потом кто-то отключил ток… Правильно! Когда дверной механизм при отключенном токе не работал, то, надо думать, и счетчик календаря бездействовал. Да, только так! Значит, ему надо отсчитать обратно восемь, нет — девять дней, итого десять дней назад! Пока Гарденер нажимал кнопки, он решил — совсем неожиданно для себя — не открывать эту деталь остальным.

Они вышли наружу, дверь за ними закрылась. Репортер попрощался, а Мэттисон тут же в машине связался с полицейским управлением.

Следующие дни принесли с собой кричащие рубрики в газетах, нетерпеливые расспросы любопытных соседей и приглашение от некоего мистера Килинга, адвоката, присутствовать при вскрытии завещания.

Чарльз Гарденер счел нелишним известить об этом лейтенанта Сэма Мэттисона, и тот послал сержанта Пинкертона.

В адвокатском бюро мистер Килинг попросил каждого из собравшихся удостоверить свою личность и затем удовлетворенно кивнул.

— Сначала я хочу преподнести вам, господа, одно «открытие», которое кое-что объяснит вам. Я, разумеется, тоже читал газеты и потому могу представить, что вы ломаете головы над тем, откуда могло появиться странное письмо. Оно отправлено нашим бюро. Мистер Баткинс сдал его нам на хранение несколько лет назад с просьбой отослать, если он свыше недели не подаст о себе вестей. Этот случай наступил. А теперь я перехожу к вскрытию завещания, но хотел бы просить вас не ставить мне в вину мнения моего покойного клиента. — Он торжественно сломал сургуч и начал: —

«Я, Джеремия Джошуа Баткинс, физик, заявляю по доброй воле и в твердой памяти, что назначаю своим полным наследником физика Чарльза Гарденера, проживающего на Ричмонд-стрит, 42. Я принял это решение не потому, что мистер Гарденер мне ближе всех остальных. После долгих размышлений я пришел к выводу, что он единственный, кто поступит с моим состоянием и собственностью так, как это доступно только нам, ученым: употребит их на эксперименты, не подчиненные определенной цели. У меня нет другого выбора. Если бы кто-нибудь использовал мои средства, чтобы предаваться своим удовольствиям, как это понимается у нас, то он просто пополнил бы собой толпы паразитов на теле некогда здоровой страны. Если мои деньги будут отданы целям так называемой благотворительности, то этим только дольше сохранится обман, которым прикрыто разложение нашего общества как цивилизации. Но хуже всего, если бы мое состояние начало служить продуктивной цели. Одна мысль об этом внушает мне ужас. Ибо что бы ни производилось, одновременно с вещами будет вырабатываться еще большая зависимость от этих же вещей. Я ясно представляю, что вряд ли кто-нибудь поймет эти причины, но мне это безразлично.

Так как я хотел бы, чтобы мистер Гарденер стал владельцем наследства при любых обстоятельствах, то воздерживаюсь от каких-либо условий или пожеланий в части его применения. Имею только одну просьбу: он должен позаботиться о том, чтобы после его смерти остаток состояния ни в коем случае…» —

адвокат запнулся, прокашлялся, бросил на обоих слушателей виноватый взгляд и продолжал: —

«…ни в коем случае не достался этой стране, которая не в состоянии подождать своего заката в спокойствии и величии, а вместо этого прививает свой трупный яд другим народам — будь то в форме капиталовложений или напалма. Мистеру Гарденеру известно, что я вовсе не аскет и приятное, предоставляемое жизнью, охотно вкушал в той мере, в какой это не умножает грязь на земле; я имею в виду, таким образом, преимущественно нравственные удовольствия, эксперименты с природой, которая для человека науки может стать областью истинных забав, когда он воздерживается от бесплодных попыток где-то что-то изменить. Так что по-своему я тоже любитель удовольствий и хочу надеяться, что мое наследство по меньшей мере в этом деле пойдет по моим стопам.

Джеремия Джошуа Баткинс».

Джейн Гарденер поднесла к губам крохотную чашечку и отпила глоток кофе. Она принадлежала к тем немногочисленным женщинам, которые, не растеряв всю свою красоту в молодые годы, оставили и на старость кое-что, а потому выглядят свежо и радуют взор.

Она сидела выпрямившись и, не поворачивая головы, следила за мужем, который решительно расхаживал по комнате, словно готовился к семинару, где ему предстояло распекать нерадивых студентов-физиков.

Она знала, что это целеустремленное разгуливание из угла в угол было лишь выражением крайней досады, а крайняя степень досады, которую знал Чарльз Гарденер, была досадой на самого себя, на свою нерешительность — не в отношении практических дел, решать которые было уделом жены, а в принципиальных вопросах.

Джейн отлично понимала причины. Огромное наследство, от которого другие пальчики бы облизывали, угрожало перевернуть вверх дном весь уклад их жизни.

Чарльз Гарденер прервал свое хождение и, словно подслушав мысли жены, проговорил:

— Одно мы все же обязаны сделать — добиться ясности: с чем связана смерть Баткинса? И тогда посмотрим, как нам лучше поступить с этим проклятым наследством. А если там и впрямь был кто-то еще, я имею в виду в «крепости» Баткинса, то нам потребуется помощь. Одни мы ничего не разузнаем.

— Полиция? — спросила она с сомнением в голосе. — Закроет дело как законченное. Уж лучше нанять частного детектива. Ведь можно же найти какого-нибудь Марлоу или Пуаро. Однако давай лучше подумаем о ближайших делах. Тебе надо бы еще раз все осмотреть в «крепости».

— Для чего? — пробурчал он недовольно.

— Ну, допустим, сравнить счета или, возможно, выяснить, не ждут ли востребования какие-то заказанные Баткинсом поставки. Медлить бессмысленно — так или иначе нам предстоит это. Ни один человек не живет, и Баткинс в том числе не жил, ожиданием сиюминутной смерти и потому всегда оставляет после себя что-нибудь такое, что нуждается в упорядочении. И зачастую в этих маленьких вещах человек распознается больше, чем в самых грандиозных умозрительных характеристиках.

— Что ж, тогда честь открытия будет принадлежать тебе, — поклонился он и продолжал с неожиданной энергией: — Решено! После обеда отправимся в «крепость» Джима и поработаем там!

Как раз когда они стали собираться в путь, в прихожей позвонили.

Репортер «Мидлтон Стар» Генри Уилкинс пробуждал в Джейн почти материнские чувства. Давным-давно они имели ребенка, мальчика, который утонул семи лет от роду. Его лицо и голос они уже плохо представляли себе, но манеры странным образом сохранились в их памяти. Этот репортер был такой же худой и угловатый в движениях…

Конечно, Джейн была достаточно умна, чтобы не выдавать своих чувств, но ее очарование и умная беседа и без того покорили репортера настолько, что он с удовольствием откладывал сейчас объяснение причин своего появления и, не торопясь, пил ароматный кофе. Но когда Чарльз явно демонстративно посмотрел на часы, Джейн опередила его:

— Нехватка времени — это привилегия тех, кто еще работает. Но, возможно, мистер Уилкинс сам торопится, а мы его только задерживаем своим докучливым старческим гостеприимством?

Генри Уилкинс запротестовал:

— Что вы? Чувствовать себя по-домашнему — это такое редкое удовольствие для репортера, что надо использовать этот момент, как только он выпадет. Тем более если при этом можно сочетать приятное с полезным!

— Отрадно слышать, что вам с нами приятно, — заметил невозмутимо Чарльз, — но чем мы можем вам быть полезны?

— Знаете ли вы уже какие-нибудь подробности про вашего таинственного дикаря? — спросил напрямик репортер.

Чарльз покачал головой, а Джейн наклонилась вперед, подперла подбородок кулачком и спросила:

— А что вы сами думаете обо всей этой истории?

Потом, покосившись на мужа, подняла брови: будь внимателен.

— Что мне сказать вам? — откинулся Уилкинс на спинку кресла. — Как раз то, что я теряюсь в догадках, делает для меня этот случай особенно интересным. Итак, что я думаю? Я признаю лишь факты. Во-первых, кто-то отключил ток именно тогда, когда Баткинс открыл дверь. Доказательства открытая дверь, выключенный свет и автоматически запирающий двери механизм, мгновенно приводимый в действие, как только ток снова включается. Во-вторых, кто-то после прихода Баткинса покинул дом. Доказательство — цифры на счетчике фотоэлемента. Теперь я попытаюсь представить себе, почему этот кто-то так поступил. Вариант первый: у него вообще не было на то никакой причины. Это значит, что он просто резвился, скажем, в разных углах дома, то тут, то там, и случайно потянул вниз рубильник в тот момент, когда Баткинс вошел в дверь. Это версия, за которую явно ухватится полиция, чтобы закрыть дело. Но я считаю ее нереальной.

Он посмотрел на Гарденеров вопросительно и, прочитав интерес в их глазах, продолжал:

— Человек, которому приблизительно известно назначение физической лаборатории, то есть нормальный человек, возможно, и позабавился бы с какими-нибудь приборами, но он не станет отключать рубильник. Если же он ненормален — сделаем такое сумасбродное предположение, вытекающее из пари, о котором вы однажды упомянули, и предположим, что речь шла о дикаре, — то он нашел бы в этом доме тысячу предметов, которые с точки зрения игры заинтересовали бы его гораздо больше.

Джейн ободряюще кивнула ему:

— Дальше, молодой человек, дальше. Нам очень интересно слышать такое полностью непредвзятое мнение. Сами-то мы вряд ли сможем освободиться от знания известных связей, и прежде всего — личности Баткинса.

— Итак, предположим, у него была причина опустить рукоять именно в тот момент. Что за причина? Самое безобидное, если он хотел просто позлить профессора или попугать. Но тогда он по меньшей мере включил бы ток снова и посмотрел, что произошло, когда Баткинс вошел и упал. Так что это не приведет нас ни к чему. Тогда предположим, что он хотел сделать то, что и сделал, — покинуть дом. Но он мог бы добиться освобождения проще, даже если бы пошел в этом против воли профессора. Баткинс был невооружен и слаб. Наш кто-то должен был всего-навсего подождать у двери, оттолкнуть профессора и убежать. Итак, эта версия тоже нескладна. Как ни крути, а весь случай остается мистикой. Вы знаете еще что-нибудь? — спросил репортер.

— Да, — сказала Джейн, — но не об этом происшествии, а то, что вы человек, который нам нужен. Мы чувствуем себя в известной мере обязанными выяснить обстоятельства смерти мистера Баткинса, но думаем, что полиция не будет очень стараться. Мы же оба стары и вряд ли способны чем-нибудь помочь, кроме размышлений над фактами. Хотите, будем действовать совместно? Мы как раз собирались отправиться в эту «крепость», когда вы пришли. «Крепостью» мы называем дом Баткинса. Соглашайтесь!

Генри Уилкинс настолько освоился в этом доме, что от радости подскочил в кресле, как ребенок:

— Это больше, чем я рассчитывал!

— Тогда отправляемся! — сказала Джейн решительно.

Сэм Мэттисон выстукивал пальцами марш по письменному столу. Не объявить ли дело Баткинса законченным и передать прокурору? Никакого сомнения, все было ясно, экспертиза безупречно доказала, что это несчастный случай и смерть Баткинса не вызвана вмешательством со стороны. По крайней мере, непосредственным. Даже при обнаружении человека, который, возможно, был в этом доме, против него нельзя выдвинуть обвинение. Короче, все говорило, что дело надо закрыть. Но тогда дальнейшие розыски для директора банка он вынужден будет проводить в частном порядке, а это бросилось бы в глаза, по меньшей мере его сержанту Пинкертону. С другой стороны, этот парень удивился бы, не закрой он дела об ограблении банка, и обязательно посоветовал бы лейтенанту вообще немедленно убрать этого налетчика, лишь только станет известно, кто он и где.

Сэм Мэттисон еще обдумывал решение, как вдруг в комнату ввалился сержант и выпалил:

— Он у нас в руках!

— Ну, ну… — проворчал лейтенант.

— Возможно, в руках, — поправился сержант теперь немного тише. — В нашем городском «дне» появились новые типы. Я был по поводу драки в «Муншайн-баре» и там наткнулся на одного болтуна, который за несколько долларов рассказал интересные вещи…

— Ну, начинай тогда! — сказал лейтенант.

Сержант уселся на край его стола и принялся болтать ногами.

— Появился новый человек, и никому не известно, кто он и откуда. Его называют Неприметным. Он пришел туда однажды, но никто точно не знает, когда; он там не более четырнадцати дней. Ни с кем не разговаривает и уклоняется от любого контакта. Он всегда приходит во второй половине дня, выпивает от двух до трех порций виски и уходит. Чернушка Дженни пыталась приземлиться возле него, но он, дав ей доллар, вежливо объяснил, что он, видите ли, другого сорта. Но это вранье, Джонни Липовый Цент оспаривает это, а у него нюх в таких делах. Это их и насторожило в Неприметном. Сначала они думали, что он из Чикаго и пришел сюда, чтобы выйти из полосы огня, такое иногда бывает. Но в один из дней появились два парня из Чикаго, которые кого-то искали. Они посмотрели на Неприметного и сказали: «Это не он».

— Он никогда не был там замешан в чем-нибудь? — спросил лейтенант.

— Нет, у него на этот счет словно шестое чувство: как только в баре начинается потасовка, он тут же смывается. Обычно же просиживает там свое время с точностью до минуты.

— Какие-нибудь особые приметы?

— Да нет, уже сказано — Неприметный. Но мы можем взглянуть на него. Тот болтун готов нам показать его.

— Когда?

Сержант поднес к глазам часы:

— Как раз нужно выходить!

— Ну, хорошо! — решился лейтенант.

В «Муншайн-баре» они нашли нужного им человека за одним из столиков, который стоял немного в стороне, но позволял хорошо видеть сам бар и стойку. Это был мужчина лет тридцати пяти с внешностью и манерами преуспевающего дельца и обманчиво глупой ухмылкой.

— Хэлло, дядя Сэм! — поздоровался он не совсем почтительно. — Ну, что вы можете предложить?

Лейтенант знал, что информацию получают за информацию. Он взглянул на сержанта:

— Что вы ему рассказали?

— Подробности истории с мусорным контейнером.

Сэм кивнул:

— Хорошо. Тогда я вам скажу, что, возможно, этот человек осуществил ограбление банка.

Маклер покачал головой.

— Не знаю, могу ли это тоже поставить в счет. Если я вам скажу, что и в кругах моих других клиентов тоже ходят слухи об этом, то моя и ваша информации взаимно уничтожаются. Оба известия стоят не слишком много, каждая по пятьдесят долларов, итого сто, десять процентов от этого десять долларов. — Он держал ладонь открытой.

— Большего я сейчас не могу предложить, — пробурчал Мэттисон, расплачиваясь. — Но вы могли бы заработать еще, если нам сегодня покажете этого типа…

Маклер сделал великодушный жест:

— Это уже оплачено. А тип действительно начинает тут беспокоить всех. Он снова глупо ухмыльнулся. — Вы видите, я честен, как, собственно, вообще должно быть в делах, а в нашей отрасли доверие — душа сделки.

— Ну, прекрасно, — сказал лейтенант.

Он заказал двойное виски и задумчиво тянул из рюмки, размышляя о своем домике и розах, разведение которых должно занять его старческие годы и дополнилось бы еще кое-чем, если удастся схватить парня, которого они здесь ждали.

— Вот он, идет! — прервал его мечты маклер.

Человек среднего роста перешагнул порог заведения. У него была стандартная внешность, и вел он себя как типичный местный обыватель. Он не скользнул изучающим взглядом по залу, как это делают опытные уголовники, молниеносно регистрируя присутствующих и тут же классифицируя их, а направился беззаботно к стойке и сел, ни разу не оглянувшись.

— Разве он поистине не Неприметный? — спросил маклер, полный своеобразной гордости.

Некоторое время они молча разглядывали не очень широкую спину Неприметного.

— Мне показалось, будто его походка немножко… Ну как это?… Может быть, слишком точна, будто у него протез… — сказал задумчиво сержант.

Протез? Мэттисон аж поперхнулся. В доме старого Баткинса валялись протезы! Он повернулся к маклеру:

— Возможно, это уже чрезмерное требование — спрашивать у вас, где он живет?

— Я вам отвечу бесплатно, — сказал тот. — Этого не знает никто.

Пинкертон продолжал обобщать свои наблюдения:

— Он все время поворачивается к нам спиной. Как будто нарочно не смотрит сюда. И вообще почти не двигается. Вот, смотрите, кто-то взбирается на табурет рядом с ним, а он даже не отреагировал.

— Вот так всегда, — подтвердил маклер.

В ту же минуту Неприметный расплатился и поднялся с места.

— Скорее за ним, установите, где живет! — приказал лейтенант.

Пинкертон встал из-за стола и направился в туалет. Через некоторое время двери бара, выпустив Неприметного, снова сомкнулись.

— Я полагаю, он обычно остается здесь дольше? — спросил лейтенант.

— Сам не понимаю, — ответил маклер настороженно, — похоже, что-то должно случиться. Но здесь вряд ли найдется кто-нибудь, — он оглядел зал, — кто затеял бы заваруху.

Они подождали еще четверть часа, но все было тихо.

Тогда лейтенант попрощался.

Сержант Пинкертон, воспользовавшись не раз уже испытанным средством окном в туалете, выбрался во двор и оттуда вышел на улицу. В десяти шагах перед собой он увидел Неприметного и последовал за ним. Тот не спеша спускался вниз по улице, останавливаясь то тут, то тем и глядя на витрины и уличное движение, но ни разу не оглядывался. Преследовать его было совсем не трудно, тем более что он был в светло-серой шляпе, и к ней сержант быстро привык.

Когда Неприметный снова застыл перед одной из витрин — это была булочная, — ему, видимо, пришла в голову какая-то мысль. Он вошел в магазин.

Пинкертон проплыл мимо витрины и бросил взгляд через стекло. В лавке торчали несколько покупателей, так что у него было время прикурить сигарету. Через несколько минут появился Неприметный с пакетом в руках, но странно — он пошел очень быстро и на этот раз в обратном направлении.

Неду не пришлось долго идти за ним. Сотня шагов — и человек с пакетом уже входил в какой-то дом.

Сержант проскользнул в парадное и прислушался. Наверху, где-то на втором этаже, раздавались шаги. Потом донесся звонок. Открылась дверь, женский голос сказал: «Боже милостивый, откуда у тебя эта смешная шляпа?» И мужской голос в ответ: «Там, в лавке, мне попался один идиот, он поспорил со мной на свою шляпу, что булочки вчерашние; конечно, он проиграл…». Тут дверь закрылась.

Пинкертон как одержимый бросился обратно к булочной, но Неприметного там уже не было.

— Итак, вот она, «крепость» Джима! — сказала Джейн, когда они стояли перед огромным, похожим на оригинальную виллу, домом.

— Теперь это ваша крепость, — заметил репортер.

— К сожалению, — рассеянно добавил Чарльз. Он нажал цифровую комбинацию, но и сейчас ничего не сказал о необходимости вычесть десять дней.

У Джейн были грустные глаза, когда они проходили по комнатам, но она молчала. Чарльз на сей раз дольше пробыл в лабораториях и складах; он объяснял любопытному репортеру назначение приборов и втайне еще больше, чем раньше, восхищался многосторонностью покойного. Лишь спустя час они добрались до рабочего кабинета и сели там, слегка утомленные.

— Одного я не понимаю, — сказал репортер. — Уж если человек несет такие затраты, то это должно дать какие-нибудь результаты!

— Вы не знаете ученых, — возразила Джейн. — Они иной раз могут играть, словно дети, только игрушки у них дороже и опаснее.

— Для меня это тоже загадка, — признался Гарденер. — Прежде всего я не вижу никакой системы во многих направлениях, которыми был занят Баткинс. Должна же быть какая-то связь. Он всегда был большим любителем мастерить что-нибудь. Научное приборостроение обязано ему многими идеями. Итак, если он мастерил какие-нибудь приборы, то — какие? И где они?

— Должны существовать какие-то наброски, переписка, заказы, квитанции, — сказала Джейн. — Ты его лучше знал: он любил порядок?

— Фанатично! — ответил Чарльз.

Джейн поднялась и направилась к полкам, встроенным в стены и заполненным книгами. В одном из низких шкафов под полками она нашла стопку папок. Она вынула несколько и полистала бумаги внутри.

— Газетные вырезки. Еще вырезки. Здесь тоже. Стоп, вот тут счета… Продукты, товары разные… Вот счета за поставленное лабораторное оборудование. Одна, две, три папки — полные. Ты этим можешь поинтересоваться, Чарли, возможно, тут что-нибудь отыщется. А здесь что? Переписка с научными учреждениями. Это могу посмотреть я. Генри, вы можете осмелиться приготовить в той автоматизированной кухне кофе для всех? Я думаю, что вы там найдете все, что нужно для этого, потому что Баткинс пил кофе.

В то время как Джейн и Чарльз взялись за бумаги, репортер в кухне испытал серию приключений среди всевозможных приспособлений и кнопок, о назначении которых можно было лишь догадываться и которые оставалось лишь нажимать в порядке эксперимента.

Он попробовал решить проблему анализом и размышлениями. Если старый Баткинс любил пить кофе, то он наверняка делал это часто. Отсек оборудования, изготовляющий кофе и напитки, таким образом, должен находиться с практической точки зрения поблизости от двери. Он нажал первую кнопку — внутри началось легкое жужжанье, возможно, мельницы. Спустя некоторое время кусочек поверхности опустился вниз, и когда этот миниатюрный лифт появился снова, на нем стояла чашка с кофе. «Ага, подумал репортер и взял чашку. — А теперь то же самое еще раз!»

— Ну, вы что-нибудь обнаружили? — спросил он, принеся последнюю порцию кофе.

Гарденер, расстроенный, закрыл папку и взял в руки записку, на которой он кое-что помечал.

— Разве разберешься в этом? Вот посмотрите, что я выписал: молекулярная электроника, протезы, гидравлические устройства в технике миниатюризации, элементы питания, пенопласт и пластиковая фольга, специальный труд об искусстве скульптуры, миниатюрные рецепторы всевозможных видов и разные приборы высокой частоты, инструменты и всякий металлический хлам…

— А о рецепторах вот тут переписка, — добавила Джейн.

— А что такое рецепторы? — поинтересовался репортер.

— В широком смысле это — датчики, измерители, — ответил Чарльз.

— Так сказать, глаза и уши техники, — пояснила Джейн. — Кстати, сюда входят рецепторы световые, звуковые и запаховые.

— Но ведь это должно было стоить кучу денег! Сколько это примерно потянет? У вас ведь есть счета, мистер Гарденер…

Чарльз Гарденер досадливо фыркнул.

— Вы меня выбили из седла, друг мой, я почти было ухватился за ниточку… — сказал он с упреком.

— Ничего, — успокоила его Джейн, — ты еще вспомнишь. Давайте-ка сначала выпьем кофе.

Они с наслаждением смаковали крепкий напиток. Уилкинс увидел, что Джейн и Чарльз продолжают напряженно думать, и стал рыться в журналах, на которые он обратил внимание еще в первый свой визит. Листая один из них, он вдруг замер от удивления, а потом воскликнул, взволнованный:

— О, да тут описывается в деталях ограбление банка, которое недавно наделало так много шума! Помните — двадцать тысяч в помойном баке? Только вот ничего нет о таком мусорном финале!.. Кстати, если покойный был такой любитель мастерить, то почему он не соорудил себе робота, который был бы его слугой? — весело предположил репортер.

— Стойте! — вдруг вскрикнул Чарльз очень громко. — Вы счастливец — так оно и есть! Конечно! Он создал робота! Это и есть точка, в которой сходятся все эти странные заказы, рецепторы и пенопласт с техникой скульптуры!..

— Но где же он? — удивленно спросила Джейн.

Генри откашлялся и обратился к Чарльзу:

— Вы, кажется, что-то говорили о пари?

Чарльз Гарденер сидел прямой, как струна.

— Этого не может быть! — прошептал он. И после паузы продолжал: — Но тогда все совпадает! Баткинс строит робота, до мелочей похожего на человека, и вооружает его компьютером, гибким и цепко запоминающим. Потом он пичкает его этими бульварными журналами, в которых содержится все, что соответствует элементарным представлениям об американском образе жизни и нашей повседневной практике. Иными словами, он словно бы имел дело с дикарем, чей мозг не был еще «облизан» цивилизацией. К этому наверняка добавьте еще некоторые технические знания… — Чарльз Гарденер застонал.

— И тогда роботу наскучила опека, и он вырвался на свободу? — воскликнул репортер.

— Нет, чувств у него определенно нет, научные эксперименты еще не зашли так далеко. Но он неоднократно «читал» о том, как заключенные убегали из мест заточения — об этом ведь сообщается в любом подобном журнале, и ему оставалось лишь скопировать это поведение в соответствии с обстоятельствами…

— Минутку, — вмешался репортер. — Почему он просто не покинул дом, когда Баткинс отсутствовал?

— Джим не открыл ему тайну шифра. А насколько я его знаю, он и робота запрограммировал так, что тот не мог причинить вред человеку непосредственно, прямым действием. Баткинс ведь никому не хотел причинять несчастья, а всего-навсего создать вид сатирического доказательства.

— А робот все в точности пронаблюдал и увидел, как нужно использовать единственный шанс — и именно в те секунды, когда дверь была открыта.

— Правильно! Но в эти секунды в двери стоял его хозяин и конструктор, и он бы позвал его обратно, даже если ему удалось бы прошмыгнуть мимо. О главном рубильнике он либо уже знал, либо доискался до него в опытном порядке, а для вывода о том, что отключение тока останавливает все процессы, в том числе и запирание двери, достаточно знаний первоклассника.

— И тогда он вышел наружу и начал претворять в жизнь вычитанное а журналах! — прошептал репортер. — Вот это история!..

Только Джейн оставалась хладнокровной.

— Да, но мы недооцениваем трудности, с которыми пришлось бы столкнуться при изготовлении такого робота.

— Вообще, конечно, — неохотно сказал Чарльз. — Проблем тут целая гора. Прежде всего потому, что многие вопросы пришлось бы решать совсем новым способом, и это относится не только к компьютеру. Но Баткинс был гением, обладавшим работоспособностью слона. Если он действительно создал робота, то при этом сделал так много открытий и изобретений, что их хватило бы на организацию новой промышленной отрасли. — Он помолчал с минуту. — И никаких набросков! — добавил он огорченно.

— Но это соответствует его линии, — заметил Генри.

— А тогда возникает еще один очень простой вопрос, — вмешалась Джейн. Почему, выходя, он попросту не нейтрализовал робота? Ведь тот мог бы и без того натворить здесь кучу всяческих бед.

Чарльз Гарденер и репортер смущенно переглянулись.

— А я вам хочу сказать, — заявила Джейн, улыбаясь, — что он просто иногда забывал это делать!..

Гарденер рассмеялся досадливо, словно кто-то неудачно сострил.

— Вспомни же, каким он бывал! — призвала его Джейн. — Когда он о чем-нибудь напряженно размышлял, то был сама рассеянность. Ты помнишь, как однажды, играя в шахматы, он принял пепел от сигар за сахар и заехал ложкой прямо в пепельницу?

— Сахарница и пепельница — вот типичный горизонт женщины! — пробурчал Чарльз сердито.

— Эй, кто это здесь с таким самомнением? — спокойно спросила Джейн, и Чарльз засмеялся.

— Прости, — сказал он, — ты права, а я просто позавидовал, что не я лично пришел к этой мысли. Но что нам теперь делать?

— Нужно предупредить людей. Это в первую очередь моя забота, — репортер потер лоб. — Я скажу об этом в полный голос…

— А как будет выглядеть ваше сообщение? — осторожно спросил Чарльз.

— Ну, примерно так:

СРЕДИ НАС РОБОТ! ЭЛЕКТРОННЫЙ МОЗГ ПРЕСТУПНИКА УГРОЖАЕТ ГОРОДУ!

Или что-нибудь в этом духе.

— Ради бога, только не так! — воскликнула Джейн в испуге.

— Хорошо, поставим на конце знак вопроса, — сдался репортер.

Сердито отдуваясь, смотрел лейтенант Сэм Мэттисон на кипу газет, лежащую перед ним на столе. Назревал гигантский скандал! Всего три дня, как «Мидлтон Стар» опубликовала сенсационное сообщение, а сколько с тех пор различных происшествий!

Он вытащил наугад несколько газет.

«Вчера утром в автобусе некто Альберт П. чуть было не подвергся нападению пассажиров за то, что в его портфеле что-то громко тикало. С помощью водителя ему, однако, удалось доказать, что он просто собирался отдать в починку свой будильник».

«Шайка подростков преследовала сегодня на Ричмонд-стрит прохожего, который был принят за разыскиваемого робота. На углу авеню Линкольна сорванцы догнали свою жертву и повалили на землю. Девушка по имени Эвелин Р. ударила лежащего ножом и крикнула: «Смотрите-ка, у него даже настоящая кровь!» Благодаря вмешательству бдительной полиции тяжелораненый был спасен и помещен в больницу».

«Известная киноактриса Сьюзен Бэберли свою новую обезьянку капуцина окрестила именем «Робот». Она заявила репортерам, что ей представляется восхитительным прикасаться к Роботу под стеганым пуховым одеялом на ее роскошной кровати с балдахином».

«Сегодня во второй половине дня на Батчер-стрит неуклюже бежавший мужчина возбудил подозрение у толпы, которая стала преследовать его и вскоре выросла примерно до 2000 человек. Преследуемый укрылся в церкви негритянского квартала. После протестов толпы, выкрикивавшей хором: «Черномазые, отдайте робота!», — появился черный священник и позволил себе бессовестно уговаривать и призывать к порядку возбужденных белых. Негодующая толпа тут же стала защищаться против этой провокации. В ходе возникшей потасовки были убиты три негра. Пожарные еще заняты в настоящее время тем, что тушат пожары в негритянском квартале, возникшие в результате этого нового террористического акта преступных чернокожих элементов. Наши читатели вправе ожидать, что подобные происшествия в будущем будут предупреждаться сильной рукой…»

— Вот, пожалуйста, — вздохнул Сэм Мэттисон. — Одни хлопоты! Да еще незадолго до пенсии. И никакого вознаграждения пока что не предвидится…

В этот момент раздался телефонный звонок. У аппарата был директор Флетчер.

— Мистер Мэттисон, как вы помните, мы говорили в связи с ограблением банка о различных молодежных проблемах, вспоминаете?

— Да, разумеется, — ответил лейтенант. — Я не выпускаю из-под контроля расследование!

— Это похвально, — сказал директор, — прежде всего потому, что для меня, как и раньше, все это очень важно. Я бы оказал делу удвоенное внимание, вы понимаете? Удвоенное внимание…

— Полностью понимаю, — отозвался лейтенант.

— Хорошо было бы в течение недели внести ясность. Я правильно понят?

— Да, сэр, вы выразились вполне понятно.

«Итак, 20 000! — обрадованно думал лейтенант. — Черт побери, вот, наверно, дрожит от страха! Или тут кроется еще большее? Может, этим уже заинтересовались вне нашего города, в правительственных кругах? Все-таки робот как-никак!»

В дверях показался сержант.

— Хэлло! — крикнул он. — Участки получили уже тысячу шестьсот сорок семь сигналов о возможном местонахождении робота!

— Бред! — выругался лейтенант. — Скажи сам, разве тот парень в баре выглядел как робот? Ведь тогда бы ты его перед булочной не спутал!

— В «Муншайн-баре» с тех пор его тоже не видели.

— Еще бы! Он же не глуп. Или постой-ка — могут ли роботы вообще быть умными или глупыми? А в общем, какая нам разница? В любом случае мы должны что-то придумать, как к нему подступиться.

— Причем по возможности до того, как им занялись сверху, — добавил сержант.

— Ты тоже предчувствуешь что-нибудь или слышал что-либо определенное? недоверчиво спросил лейтенант.

— Нет, я умею читать мысли. Это унаследованное дарование — мысли были то единственное, что мой отец мог читать…

— Ну, ну, серьезнее! — предупредил Сэм.

— Уилкинс, репортер, натолкнул меня на одну идею. Ведь наш робот провел ограбление банка в соответствии с описанием в одном из этих пакостных, журнальчиков. Но ведь наверняка он читал и другие. А там выбор неплохой; вымогательства, наркотики, фальшивые драгоценности и кое-что еще похлеще. Возможно, когда-нибудь мы и накроем его на каком-нибудь из этих дел.

Лейтенант сохранял невозмутимый вид.

— Вымогательство отпадает, в большинстве случаев о таких вещах не заявляют. К наркотикам его тоже вряд ли подпустят, они на связываются так быстро с новичками. Но вот драгоценности — это неплохая идея. Позвони сейчас же этому лысому — как его? Да, Гарденеру. Скажи, что нам нужен из той кипы журналов тот, где описано дело с ценностями!

Сержант назвал себя и сказал, что хотел бы поговорить с мистером Гарденером. Неожиданно он побледнел. Прикрыв ладонью микрофон, проговорил вполголоса:

— Ну, пошла кутерьма! Мистера Гарденера какие-то люди забрали якобы для разговора с вами. В автомашине. Вы отдавали распоряжение?

Лейтенант протестующе затряс головой:

— Скажи, что мы сейчас же выезжаем!

Очень скоро Чарльз Гарденер заметил, что они едут не к полицейскому управлению, хотя сидящие в машине были одеты в полицейскую форму. На заданный вопрос вместо ответа к его ребрам приставили дуло пистолета. После этого он отказался от дальнейших расспросов. Но тем напряженнее размышлял. На какой глупый трюк клюнул! Как будто этот лейтенант послал бы за ним машину, да еще с тремя людьми! Без сомнения, он попал в руки преступной банды, возможно даже синдиката. Куда они ехали? Сразу по выезде из Мидлтона шторы были задернуты, так что он ничего не мог видеть. Потом ему завязали глаза, препроводили в какой-то дом и посадили за стол. Когда он снова получил возможность видеть, перед ним предстал довольно хорошо накрытый к ужину стол.

— Шеф сказал, сначала вы должны поесть, — сказал его провожатый как можно дружелюбнее и удалился.

Гарденер вовсе не предпринял попытки ломиться в дверь, а подчинился и стал есть, причем даже с аппетитом.

После этого его принял небрежно одетый господин.

— Нравится ли вам итальянская кухня? — предупредительно осведомился он. — Я всегда считаю, что компромиссы на переговорах скорее достигаются, если удовлетворены телесные потребности. Вы не находите?

Гарденер заверил, что имел не много возможностей накопить подобный опыт. Собеседник кивнул.

— Я вам верю. Вы производите впечатление человека, любящего правду, и это нам облегчит многое. Мы ведь отчасти знакомы с вашей биографией. Так вот, чтобы быть кратким: нам нужен ваш робот. Либо уже существующий, либо вторично воспроизведенный прототип. Серийное изготовление мы бы осуществили под своим руководством. Предлагаем вам или единовременное вознаграждение, или долю на основе ренты. Я знаю, что вы хотите ответить: вы все это не можете, это было изобретением вашего друга, а он умер. Но лучше не говорите этого, а еще раз обдумайте. Но вы могли бы и тотчас изъявить свое согласие. Нет? Ну, хорошо, тогда до завтра!

Он нажал кнопку, и Гарденер был препровожден в комнату, а которой все было отделано со вкусом, даже забранные решетками окна.

Генри Уилкинс стоял перед Джейн Гарденер в позе просителя.

— Вы не вышвырнете меня вон? (Джейн устало покачала головой). Потому что это я своим идиотским репортажем пустил все в ход, — каялся он.

Она смотрела на него непонимающе.

— Разве не ясно? — грустно добавил он. — Какой-нибудь синдикат, большая организация преступников, заманила вашего мужа, так как хочет иметь таких роботов, а с какой целью — не представляю…

— А что же полиция?

Репортер горестно рассмеялся.

— Она в подобных случаях обычно бессильна.

— Они считают, что Чарльз в состоянии строить эти вещи, да?

— Да, и до тех пор, пока они верят в это, ваш муж в безопасности. Но насколько я его знаю, он с самого начала заявит, что не умеет этого.

— Ах, я должна хоть что-нибудь сделать для него, но что? — сказала Джейн, поднимаясь. — Если бы старый помешавшийся Баткинс, по крайней мере, оставил бы наброски, чертежи!..

— А может, они существуют, но спрятаны? — предположил репортер. — Что если нам пойти и еще раз поискать?

Когда они прибыли, было уже темно, и Генри предусмотрительно осветил фарами окрестности виллы. Они уже подходили к дому, как вдруг перед ними, словно из-под земли, выросла фигура полисмена, козырнувшего им.

— Я поставлен сюда для наблюдения лейтенантом Мэттисоном, — сказал он. — На случай, если заинтересованные круги захотят сунуть сюда свой нос!..

Уилкинс внимательно смотрел на него. Он не мог отделаться от впечатления, что уже видел однажды этого полисмена.

— Покажите-ка свое удостоверение!

Но тут полисмен уже вынул пистолет и заставил их подойти ближе к дверям.

— Без глупостей! — предупредил он. — Сейчас откроете, как миленькие, а там видно будет…

— И не подумаем! — заявил репортер.

— С дамой ничего не случится, — сказал мнимый полисмен, — а у вас всего лишь три минуты. Если после этого дверь не откроется…

— Ничто не поможет, — вздохнула Джейн. — Откройте…

Генри Уилкинс нажал кнопки, но дверь не шелохнулась.

— У вас еще девяносто секунд! — мнимый полисмен чуть приподнял дуло пистолета.

Но в это мгновение кто-то из темноты ударил сбоку по его руке, а молниеносный удар в живот заставил его согнуться пополам. Появился элегантно одетый мужчина и поклонился.

— Капитан Бэкетт! — представился он. — Наконец-то мы взяли его. Теперь вы можете открывать.

— В том-то и дело, что не можем, — сказал репортер. — Шифр больше не подходит. Тем не менее, прежде всего примите нашу благодарность.

— О, не стоит разговора! — вежливо ответил незнакомец, — В таком случае не лучше ли нам обсудить детали в более приятной обстановке?

Джейн, еще тяжело дышавшая, пришла в себя и проговорила не без труда:

— Могу ли я пригласить вас, нашего спасителя, к себе домой?

— Согласен, — весело заявил незнакомец.

— А этот? — спросил репортер, показывая на псевдополисмена, все еще лежавшего на земле.

— О нем позаботятся.

Капитан свистнул. Из темноты выступили два полисмена, на сей раз подлинные — их Генри тотчас узнал, — и потащили куда-то до сих пор не пришедшего в себя проходимца.

Чарльз Гарденер почти не спал в эту ночь. Он сотни раз обдумывал свое положение, не находя сколько-нибудь разумного решения, которое дало бы шанс спастись. Если скажет, что может делать роботов, они потребуют, чтобы он только этим и занимался, и уж позаботятся, чтобы не вырвался отсюда. Но если заявит, что не в силах осуществить это, что соответствовало истине, то они не поверят, а попытаются заставить его. Даже, возможно, втянут в это и Джейн. Если же ему удастся убедить их, всякий интерес к нему будет потерян, и на этом, пожалуй, кончится его земное существование. Но тогда, по крайней мере, Джейн будет в безопасности.

И он принял решение действовать именно так, хотя перспектива была не так уж благоприятна.

На этот раз не было никакой еды. Его просто вытащили из постели и приволокли к шефу.

— Ну, подумали? — спросил шеф, явно не в духе.

— Послушайте, — сказал Гарденер, — нет ли у вас какого-нибудь специалиста в этой области, которому я мог бы кое-что разъяснить?

— А что именно?

— Что дело не выгорит. Мой покойный друг построил робота в полном одиночестве, его дом внутри я увидел впервые лишь после его смерти. Чертежей нет. Все.

Шеф неожиданно ухмыльнулся. Кажется, эта игра доставляла ему удовольствие.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Вам ведь известно, что такое «начальник» и что такое «сроки». Видите ли, я тоже всего лишь чиновник одной из фирм, и у меня свои сроки. Уволить вас, к сожалению, не могу, это у нас не принято. Поэтому я собираюсь придерживаться своих сроков и отнюдь не намерен тянуть волынку. А для этой цели, — он с наслаждением откинулся на спинку, — у меня есть все средства, можете мне поверить)

Шеф надавил кнопку. Вошедшему он бросил:

— Покажи нашему дорогому гостю подвал!

После осмотра подвала Чарльз Гарденер бессильно рухнул на свою постель. Пот заливал его лицо, сердце учащенно билось.

Капитан Бэкетт, хотя и облеченный всеми мыслимыми полномочиями, отказался от специальной комнаты в полицейском управлении Мидлтона. Людей, с которыми ему приходилось работать, он хотел держать под наблюдением, и потому лейтенанту Мэттисону приходилось скрепя сердце терпеть в своей комнате пребывание этого «всезнайки из армии».

Натренированный в искусстве лишать людей тех сведений, которые они хотели бы удержать при себе, Бэкетт еще ночью выудил у схваченного лжеполисмена, кто поручил ему проникнуть в дом Баткинса. Капитан Бэкетт знал, что его начальство в Пентагоне восприняло сообщение о роботе как газетную утку, однако заявило, что было бы чрезвычайно заинтересовано в нем, если бы он в действительности существовал. Капитан и сам было склонялся к мнению, что это не больше чем розыгрыш, но тот факт, что к делу мгновенно подключилась большая гангстерская организация, почти рассеял все его сомнения. С другой стороны, затраты, которые понесет Пентагон в этом поиске, не настолько велики, чтобы опасаться серьезных осложнений. Поэтому капитан Бэкетт был вполне удовлетворен, когда допрошенного гангстера наконец увели в камеру.

Все-таки Чарльза Гарденера сморило, и он заснул, потому что, когда его грубым толчком разбудили, он не понял в первый момент, где находится.

— Одевайтесь! — приказал охранник. — Вас увозят!

«Значит, не в подвал?» — подумал Чарльз, и слабая надежда затеплилась в его душе.

Снова они ехали в большом городе, судя по звукам, уже просыпающемся. Состояние напряжения сменилось у Чарльза Гарденера такой сильной апатией, что он время от времени задремывал. Разбудил его толчок резко затормозившей машины. Ему опять завязали глаза и предложили выйти из автомобиля. Кругом была тишина, под ногами бетон, дул порывистый ветер. Отсюда он заключил, что они еще на Хай-роуд. Его отвели на несколько шагов в сторону, под подошвами ботинок он ощутил мягкую землю.

«Вот и все, сейчас они выстрелят».

Он почувствовал, как к его ребру приставили дуло, но выстрела не было… Вместо этого один из охранников сказал:

— Стой здесь и не шевелись! И не снимай повязку, иначе прихлопнем!..

Чарльз слышал, как оба они вернулись к автомашине, щелкнула дверца, и машина уехала.

Невероятное изумление охватило его. Он помедлил, но потом все же сорвал повязку с глаз и увидел, что стоит совсем один на обочине шоссе. Он решил остановить первую же машину. И вот уже к нему приближались огни автомобиля, идущего на другой стороне автострады. Проехав метров двести, машина развернулась и подкатила вплотную к нему. Из нее вышел прилично одетый мужчина лет тридцати пяти, подошел к Чарльзу и спросил:

— Мистер Гарденер?

На мгновение Чарльз почувствовал себя таким затравленным, что Первой мыслью его было рвануться и бежать, а там будь что будет… Но он понял, что теперь это бессмысленно, и просто сказал:

— Да!

— Капитан Бэкетт из Пентагона, — представился незнакомец и, вынув удостоверение, расположил его в свете фар так, чтобы профессор мог прочитать. — Посмотрите на него внимательнее, — рассмеялся капитан, после того, что вы пережили, вы вправе быть недоверчивым! Убедились? Отлично, а теперь идемте, я отвезу вас домой, в Мидлтон, к вашей жене.

У Чарльза закружилась голова, когда они сидели в машине и ехали к городу.

— Как вам только удалось все это? — спросил он. — Если, конечно, не секрет…

— Вообще-то вы близки к истине, — ухмыльнулся капитан, — но в данном случае… Впрочем, я все равно должен дать вам несколько советов, которые были бы вам непонятны без предварительного объяснения. Итак: для особых случаев мы располагаем определенными свободными контактами с организациями вроде той, в чьи руки вы попали. Но только в совершенно особых случаях.

— И я — один из этих особых случаев?

— Очевидно. Опасаться вам больше нечего. Правда, при условии, если вы сами ни о чем больше не будете вспоминать. Люди, допрашивавшие вас, носили маски, голоса их были изменены до неузнаваемости. Таким образом, вы ни в коем случае не опознали бы их. Такова цена, но я полагаю, вы не сочтете ее слишком высокой?

Чарльз не отвечал. Все это было для него слишком запутанным.

— Даже если чувство справедливости, — продолжал капитан, — внушит вам мысль о необходимости помочь полиции в отыскании преступника, вы должны сказать себе, что тем самым вы лишили бы нас возможности примерно в таких же случаях оказать такую же эффективную помощь.

— Да, это верно, — вынужден был согласиться Чарльз. — Но почему все-таки случай со мной совершенно особый?

Капитан смеялся громко и долго. Потом он сказал, высморкавшись:

— Ох, уж эти ученые! А вам никогда не приходило в голову, какое значение мог бы иметь этот робот в деле защиты западной свободы?

— Кажется, я попал из огня да в полымя, — сказал Чарльз Гарденер на следующее утро жене, когда они сидели за кофе. — Без сомнения, капитан не так глуп, как шеф банды. Он хорошо понял, что я не смогу восстановить конструкцию робота, но он потребует, чтобы я принял участие в поимке имеющегося образца, а то, что они с ним собираются сделать, нравится мне намного меньше, чем то, что могли бы устроить гангстеры!

Джейн кивнула. Она была умной женщиной и не уговаривала его примириться с судьбой и предоставить все воле случая.

Она просто спросила:

— Тебе ясны все обстоятельства и связи в этом деле?

— Да, кроме одного — записки со странными буквами, лежавшей в ящичке для бумаг на столе Баткинса. — Он встал, пошел в кабинет и тут же вернулся. — Вот. ENIHCM — что это может означать? Старина Джим ведь не рассчитывал умереть такой бессмысленной смертью. Для кого он писал это? Для робота? Но зачем? Может, для себя?

— Скорее, пожалуй, для себя, — решила Джейн. — Он же был всегда так рассеян, может, это означало нечто очень важное, что должно было всегда находиться у него под рукой?

— Нечто важное, что было под рукой? — задумчиво пробормотал Чарльз. Потом он положил записку в карман. — Ладно, оставим это. Сейчас важнее, как мне вести себя. Капитан определенно даст мне не слишком много времени на раздумье.

— Но ты ведь здесь единственный, кто немного в этом разбирается? спросила жена. — Или у тебя сложилось впечатление, что капитан специалист в этой области?

— Уж не думаешь ли ты…

Его слова были прерваны звонком.

— Именно! — сказала она быстро. — Надо быть все время впереди, очень ревностным, первым оказаться около робота, а затем позаботиться о его уничтожении, но так, чтобы даже тень подозрения не пала на тебя! А теперь иди, открой.

Он кивнул и медленно вышел в прихожую. Вернулся он вместе с капитаном.

Капитан Бэкетт, как всегда, выглядел веселым и галантным. Он учтиво извинился перед Джейн, что вынужден сейчас похитить ее мужа, но она по крайней мере будет в уверенности, что с ним под опекой капитана ничего не случится.

— Куда мы поедем? — спросил Чарльз, постаравшись придать своему голосу оттенок бодрой деловитости.

— В дом Баткинса, или, скорее, в ваш дом, — ответил капитан. — Я распорядился, чтобы Уилкинс тоже пришел, он ведь уже дважды бывал там. Ваша жена сказала, что шифр уже не действителен. Так вот, я хотел бы, чтобы вы мне это еще раз продемонстрировали.

— Да, она мне тоже говорила об этом, — кивнул Чарльз, — и я не понимаю, а чем дело.

Некоторое время спустя они стояли перед дверью «крепости». Чарльз еще раз пояснил, как он отгадал тайну шифра; Генри Уилкинс, приехавший вскоре после них, подтвердил это, и тогда Гарденер набрал высчитанную для этого дня серию цифр — конечно, без результата.

— Установим сначала для себя следующее, — начал деловито капитан, — что касается дат, то тут имеется около трех миллионов шестисот тысяч возможностей. Сколько примерно времени уходит, пока дверь откроется?

Чарльз задумался.

— Вероятно, три секунды.

— Да, пожалуй, так, — согласился репортер.

— Рассчитаем; если бы мы механически нажимали даты одну за другой, то на нажим каждой даты приплюсуем секунду. Итого — четыре. Нажать все даты стоило бы нам около ста шестидесяти дней. Потому что время, в течение которого действует запор, нужно считать «мертвым» временем, так или не так?

С этим вопросом капитан обратился к профессору. Чарльза бросило в жар.

«Кажется, капитан что-то в этом понимает», — подумал он. Но вслух сказал:

— Не думаю. «Мертвым» временем я бы считал промежуток от последнего нажатия кнопки до начала открывания, то есть, по-видимому, полсекунды. Кроме того, достаточно еще более уплотнить процесс нажимания.

Капитан кивнул.

— И все же опять-таки тогда получится не меньше сорока дней. Таким временем мы не располагаем. Я бы хотел обсудить эту проблему с лейтенантом Мэттисоном, Вы составите мне компанию?

Лейтенанта с сержантом Пинкертоном они застали в бюро.

— Нам необходимо сообща обсудить кое-какие вопросы, — заявил Бэкетт. Здесь теперь все трое, присутствовавшие при первом автоматическом открывании двери. Может быть, кому-то что-либо бросилось в глаза? Кто может вспомнить?

Чарльз Гарденер старался казаться хладнокровным. Значит, капитан не во всем доверял ему! Если теперь кто-то из двоих скажет, что в тот раз первая попытка тоже не удалась, он погиб!..

Но лейтенант был слишком углублен в мысли о двадцати тысячах долларов про себя он уже обозначил их как «свои». Только репортер почуял, что где-то что-то недосказано. Он вспомнил, что первая попытка Гарденера открыть дверь была неудачной, но не проронил ни слова.

Бэкетт зорко наблюдал за всеми, но выжидал, не произнося ни звука. Только взгляд его становился все более колючим.

— Хорошо, — сказал он, выдержав паузу, — тогда давайте займемся другим вопросом. Какими могут быть причины изменения кода?

Репортер почувствовал удовольствие от возможности помериться силами с капитаном, чем-то похожее на удовольствие средневекового инквизитора.

— А может, тем временем робот побывал внутри? — предположил он. — Такое может случиться, ведь он нуждается в запасных деталях или смазочных материалах, а то и в пополнении источников энергии.

— Но обстоятельства его побега свидетельствуют, что он не знает кода! возразил капитан.

— Да, это верно, — согласился Уилкинс, — хотя… — он просиял.

— Что «хотя»?

— Должен же где-нибудь робот обитать. Я не думаю, что он сам снял квартиру. Это, пожалуй, заранее сделал для него старый Баткинс. В противном случае робот неминуемо столкнется с массой вопросов личного порядка и, конечно же, должен кому-то показаться странным. Если же он уже живет где-то и аккуратно вносит плату, ни один человек не обратит на него внимания.

— Весьма вероятно, — должен был теперь согласиться капитан, — Но как мы узнаем, где он живет?

— Надо устроить ему западню, — сказал репортер.

— Каким образом? — быстро спросил капитан.

— Я просмотрел все бульварные журналы, которыми старик Баткинс, очевидно, напичкал своего механического человека. Один из них мог бы особенно пригодиться: кража бриллиантов в отеле. Или точнее — грабеж. Нужно организовать совершенно сходную ситуацию и позаботиться, чтобы он каким-то образом об этом узнал. Лучше всего — через прессу. У Мэттисона такое же предложение…

— Отлично, — сказал капитан, словно учитель у доски. — А потом?

Сэм Мэттисон поднялся с табурета:

— А потом не выпускать его! Стрелять без перерыва! Этого хватит даже для робота!..

Капитан не смог спрятать усмешку. «Теперь-то я тебя раскусил, — подумал он. — Интересно, кто же это тебе что-то там пообещал за уничтожение этой игрушки?» Но он промолчал.

Репортер увидел, как дрогнули углы рта у капитана Бэкетта, а также то, что сержант неодобрительно стянул брови. Теперь-то ему было окончательно ясно, что тут велась какая-то странная игра. И сейчас он решил принять в ней участие.

— Нет, я думаю, его надо выпустить из отеля и проследить за ним.

По кивку капитана он увидел, что попал в цель.

— Трудновато… — вставил сержант. — А если у парня и на затылке глаза?

— Чепуха! — прогремел лейтенант, но тут же смутился: — Да, а почему, собственно, нет? Он ведь робот, гм… И это многое объясняет. Например, то, что он увидел тебя на улице.

Капитан поднял руку:

— Хорошо, мы все это должны принять во внимание. Но стрельба исключается. Если мы выясним, где он живет, мы его поймаем стальной сетью или чем-нибудь еще, в подъезде или в другом подходящем месте… Вы хотите что-то сказать, профессор?

Впервые Чарльз Гарденер поднял голову, давая понять этим, что следил за разговором. Ему сразу стало ясно, что план капитана может быть вполне осуществлен. Теперь его, Гарденера, очередь вмешаться.

— Старый Баткинс… — начал он. — Словом, исходя из принципов старого Баткинса, которые и вам известны, я не могу себе представить, чтобы он не застраховал свое создание на такой случай. Я имею в виду вариант, при котором из-за какого-нибудь дефекта в устройстве робот мог бы быть пойман другими людьми и использован для их целей…

— В чем же могло бы заключаться такое предохраняющее приспособление? спросил капитан.

— Например, в устройстве для самоуничтожения. С помощью взрывчатки. Или короткого замыкания, разрушающего все электронные узлы и оставляющего лишь механический аппарат, построить который под силу каждому любителю.

Чарльз Гарденер спокойно смотрел капитану в глаза. Он видел, что заставил его задуматься.

Снова наступила пауза. Но теперь капитан уставился в пол, а остальные уставились на него. Наконец он поднял голову.

— Остается только одно. Когда мы узнаем его местопребывание, тогда, он повернулся к Чарльзу Гарденеру, — тогда ваша очередь действовать. Вы нанесете ему визит под каким-нибудь предлогом — как электромонтер или еще кто — и попробуете выведать, что там интересного в его внутренностях. Вы здесь единственный, кто на это способен.

Чарльз Гарденер в душе торжествовал. Ему удалось без труда скрыть свою радость — за короткое время после гибели Баткинса он уже так хорошо научился притворяться, что сейчас это доставляло ему наслаждение.

— Тогда в принципе можно считать все выясненным, — заключил Бэкетт разговор. — Остальное, как говорят, — штабная работа…

На другой день первую полосу утренней газеты украсила большая фотография киноактрисы Сьюзен Бэберли в окружении жирных черных букв, из которых Уилкинс составил капкан, над которым он трудился особенно тщательно:

ДРАГОЦЕННОСТИ БЭБЕРЛИ В МИДЛТОНЕ!

Сьюзен Бэберли, любимица зрителей, посетит неофициально Мидлтон! Она прибудет в 16 часов и остановится на сутки в «Метрополитэне». Ее знаменитые бриллианты будут находиться в это время в полностью застрахованном от взломщиков и пожара сейфе отеля».

Напряженную ночь провели капитан и полисмены города. Но зато теперь все было готово. Роботу оставалось только две возможности завладеть драгоценностями (разумеется, фальшивыми) — либо до помещения их в сейф, либо непосредственно после того, как их вынут оттуда. Этого момента ждали двадцать патрульных машин и отряд полисменов на мотоциклах, усиленный соединениями из Чикаго. Центр руководства преследованием был в полицейском управлении, эта задача выпала на долю лейтенанта Сэма Мэттисона и его сержанта: они знали город, и кроме того существовало опасение, что в отеле робот может узнать их в лицо.

В отеле «Метрополитэн», в комнате директора, который сейчас нервно бегал взад и вперед, ждал капитан Бэкетт. Уже в полдень перед гостиницей стали собираться первые поклонники, пришедшие сюда, чтобы приветствовать своего кумира, которого, правда, привели сейчас в Мидлтон не личные дела, а волшебная власть Пентагона. Число этих молодых людей росло, и вместе с ним рос шум, который они учиняли.

Когда к подъезду подкатил широченный, как крейсер, синий лимузин и из него выпорхнуло знаменитое веретенообразное белокурое Нечто с не менее знаменитой обезьянкой на руках, стекла отеля задрожали. Группа юнцов прорвала оцепление и легла на тротуаре, так что Сьюзен пришлось, балансируя, пробираться в отель по их спинам, что она делала не без удовольствия…

Одновременно появился другой, открытый автомобиль, медленно двигавшийся в противоположном направлении. Какой-то человек, сидящий рядом с шофером, вдруг стал швырять в толпу пачки фотографий Сьюзен Бэберли с ее автографом и штампом «Мидлтон» и датой. Все с криками и воплями побежали за машиной, в которой, казалось, скрывался неисчерпаемый запас этих портретов, и в течение нескольких минут площадь перед гостиницей опустела.

— Все идет по расписанию! — сказал капитан директору, который сейчас, когда предстояло приветствовать именитую гостью, вдруг стал словно само спокойствие.

…Соблюдая все формальности церемониала, участники спектакля направились в комнату, где находился сейф, — гостья, директор, две служащих отеля, пиджаки у которых слева под мышками странно оттопыривались, и капитан. Но когда директор собирался закрыть за вошедшими дверь, произошло замешательство.

— Ни с места!

Внутрь протолкнулись два человека в масках, держа в руках автоматы. Один из них грубо потребовал:

— Драгоценности!..

«Боже милостивый! — сообразил капитан. — Конкуренты робота! Мы совсем забыли про это!»

Он стоял с поднятыми руками, как и другие, кроме Сьюзен, которая хладнокровно, но медленно снимала с себя различные украшения, глядя, как один из грабителей бросает их в сумку.

«И все-таки, — размышлял капитан, — здешние молодчики не должны быть такими же опытными, как их коллеги в Чикаго…» Он вдруг застонал, имитируя сердечный приступ, зашатался, опустился на колено и, наконец, плюхнулся на пол. Второй грабитель, стоявший ближе к двери, подошел к нему и, не разбирая, пнул в ребра носком ботинка. Капитан не дрогнул. Грабителя это устраивало.

В этот момент дверь снова приоткрылась, и в комнату вошел еще один мужчина. Страхующий бандит направил на него автомат. Мужчина поднял руки и оперся ими о дверь.

— Не двигаться! — приказал бандит.

— Я и не собираюсь, джентльмены, — вежливо ответил вошедший, — потому что, как вы, наверное, заметили, у меня в левой руке взведенная армейская граната, и если я ее выпущу, она взорвется через три секунды. Конечно, я сделаю это лишь в том случае, если из-за ранения или смерти буду уже не в состоянии удерживать чеку. Но тогда я, наверное, упаду поперек двери, и из вас вряд ли кто-нибудь успеет выйти отсюда. — Незнакомец медленно опустил руки, а потом протянул вперед правую…

Если бы капитан не был подготовлен рассказами лейтенанта и сержанта, он никогда бы не заподозрил в этом абсолютно ничем не выделяющемся мужчине робота. Правда, кое-что все же он успел заметить: неподвижность губ, что-то странное в движениях, такое, что сразу и не определишь…

— А теперь я, надеюсь, могу попросить драгоценности? — сказал Неприметный.

Оба гангстера наконец правильно оценили ситуацию. Один из них, злобно ворча, протянул ему сумку.

— Мы найдем тебя хоть на краю света, — пригрозил он, — и тогда пусть тебя всевышний спасает!

Неприметный открыл дверь и, швырнув гранату под ноги собравшимся, тут же захлопнул ее за собой.

Мгновенье все стояли словно парализованные. Даже капитан слегка озабоченно косился на стальную штуку, лежавшую на полу совсем близко от его головы. Но граната не взрывалась. Пронзительно визжал владелец отеля, забившийся в угол. Это привело в чувство обоих грабителей, осознавших, как примитивно просто увели добычу у них из-под носа. Они распахнули дверь и принялись поливать из автоматов широкий коридор отеля. Двух выстрелов из пистолета капитана оказалось достаточно, чтобы помешать гангстерам растрачивать попусту боеприпасы, которые, как он выразился, гораздо нужнее Америке в другом месте…

Капитан по радио предупредил посты:

— Внимание! Мужчина в сером костюме, светло-серой шляпе, черный портфель, черные замшевые ботинки, желто-зеленый полосатый галстук.

— Выходит как раз из отеля! — ответил один из постов.

— Все переключайтесь на полицейское управление! — приказал капитан. Конец!

Затем он отвесил поклон киноактрисе, поблагодарил ее в нескольких изысканных словах и призвал присутствующих к сохранению тайны. Он еще раз посмотрел на всех, и на этот раз глаза его были бесстрастны и холодны…

— Официальную версию, о которой вы можете болтать сколько влезет, вам скоро сообщит полиция!..

После этого он покинул отель через туннель для поставщиков и сел в свою машину, в которой его ждали репортер и Чарльз Гарденер.

Лейтенант и Пинкертон стояли перед большой светящейся матовой витриной с планом Мидлтона. Все было подготовлено до мельчайших деталей. Белые огоньки показывали местонахождение патрульных машин, зеленые обозначали мотоциклистов, красный — робота. У другого конца витрины сотрудники управления беспрерывно принимали по радио сообщения и меняли соответственно обозначения на городском плане; лейтенанту и сержанту докладывалось лишь то, что имело отношение к роботу. Однако, разумеется, у них была возможность вмешиваться в происходящее и отсюда, отдавая распоряжения. Названия улиц не употреблялись, их заменяли группы букв и цифр. Например, сейчас робот ехал в машине, номерной знак которой теперь уже знали все, по ВХ-7. Это означало, что он двигался по Чикагскому авеню между Мун-стрит и площадью Конституции в направлении от центра города.

Сэм Мэттисон нажал клавишу:

— Посты в южной части города: передвигаться к северу. Мотогруппам 3, 4 и 5 занять улицы, параллельные ВХ8-12, остальным подтянуться.

Тотчас световой экран пришел в движение, и вскоре цепочка белых огоньков, увлекаемая красной точкой, уплотнилась, а по бокам ее прибавилось ярких зеленых кружочков.

— Если я буду в этом мире рожден вторично, — проворчал Сэм Мэттисон, я стену роботом. Может быть, полиция в мою честь тоже устроит такое факельное шествие!..

— Я думаю, он скоро что-нибудь предпримет: или свернет, или выйдет из машины. Не может же он просто так разъезжать, ради прогулки.

— Никто не знает, что может выкинуть робот! — снова проворчал лейтенант. Он был расстроен, что находился так далеко от места действия.

На следующем углу, к которому сейчас приближался красный огонек, был белый кружок. Следовавший за красным свернул налево, ждавший же пришел в движение и теперь преследовал красного.

— Смена удалась, он ни о чем не подозревает, — констатировал лейтенант. — Хоть что-то, по крайней мере…

Так продолжалось примерно полчаса. Удачным маневрированием лейтенант держал машину все время а центре стаи патрульных автомобилей и мотоциклов, которые были отделены друг от друга только улицей, и даже избежал повторного использования одной и той же машины в прямом преследовании объекта.

Но вот пришло сообщение, что робот остановился, вышел и скрылся в доме.

— Первой ехать дальше! — приказал лейтенант. — Всем остальным машинам: стоп! М17 от угла не спускает глаз с дома!

— Вы тоже не думаете, что он там живет? — спросил сержант.

— Конечно, нет. Он сейчас выбросит сумку с «драгоценными» стекляшками.

И действительно, через несколько минут робот снова вышел, и на этот раз без сумки. Он неторопливо пошел по улице и завернул в один из ресторанов.

— Я там все знаю! — выпалил сержант. — Даже если он выберется через окно туалета во двор, он сможет выйти только к двери дома рядом со входом в ресторан!..

— Хорошо, тогда мы подождем. Ведь у нас достаточно времени.

— Шеф, у меня есть одна идея…

— А ну, выкладывай!

— Маклер же говорил, что этот парень из стали моментально сматывается, как только где-нибудь начинается маленькая заваруха.

— И ты предлагаешь…

— Да! Пошлем туда группу ребят на мотоциклах. Парни выпьют по одной, потом двое из них начнут спор…

— Точно.

— А когда он выйдет, как раз подкатит такси, высадит «пассажира» и снова будет свободным… для него.

— Малыш, ты стоишь своих денег! — воскликнул лейтенант, щелкнув языком…

Они отдали необходимые распоряжения, и через какое-то время пришло сообщение о том, что робот сидит в подставном такси.

Так же осторожно и цепко, как перед этим украденный роботом автомобиль, они преследовали теперь такси. Оно ехало, петляя по улицам, к югу и наконец остановилось на маленькой улочке со старыми трехэтажными домами. Шофер такси наблюдал, как робот пересек улицу и медленно пошел по другой ее стороне. Тогда он тронул с места.

Патрульный «форд», в тот же момент свернувший в эту улочку, застал робота входящим в один из домов.

Еще четверть часа лейтенант держал это место под наблюдением, но робот больше не появлялся. Тогда он известил капитана, терпеливо ждавшего вместе с Чарльзом Гарденером и репортером в своей машине, и отпустил сержанта, который теперь должен был присоединиться к остальным.

Сержант сделал смиренное лицо и позвонил. Дверь открыла полная женщина средних лет.

— Пожалуйста, простите, мадам, — сказал сержант, — я, собственно, от общества христиан-холостяков…

— Я уже замужем! — отрезала женщина, не дослушав до конца.

Сержант принял еще более безропотный вид:

— Прошу вас, не надо, мадам! Вы меня совсем смутили, наш брат не обучен обхождению с дамами; всего только справку, если позволите…

Слово «мадам» сделало собеседницу чуть дружелюбнее.

— Ну, ладно, — сказала она, — если только справку… Что же вы хотите знать?

— Так вот, — начал сержант, листая блокнот, — мы, собственно, опекаем холостяков, дабы они не встали на путь греха, пагубного для мужчин. Нам называли некоего мистера Кроуфорда, но я никак не могу его найти в этом доме!..

— Кроуфорд? Нет, здесь нет никакого Кроуфорда. Я знала одного Кроуфорда, в Детройте, но это было давно, и тут он быть не может.

— Я тоже боюсь, что это не он, мадам, — опечаленный, сказал сержант. Но не могли ли нам сообщить его фамилию в искаженном виде? Может, в доме живет холостяк с похожей фамилией?

— Нет. Точно нет, — отвечала женщина, — у нас есть только один холостяк, он здесь тоже недавно живет, всего несколько недель, это мистер Макхайн. Но о нем вам совершенно незачем беспокоиться, это такой приличный человек, тихий и скромный, его почти не видно и не слышно.

— Право, мне очень жаль, — произнес сержант с видом бесконечно расстроенного человека. — То есть, конечно, я рад, что в вашем доме нет нуждающихся в наших наставлениях…

Он поблагодарил, вышел из дома и, дойдя до угла улицы, свернул туда, где ждали машины.

— Его зовут мистер Макхайн, — сообщил он. — Определенно, это он. Тихий, скромный, не слышно его и не видно, живет пару недель — все совпадает. Конечно, он сюда не в гости пришел.

Капитан кивнул.

— Теперь туда надо пойти вам, — сказал он Гарденеру, который сидел в синем комбинезоне и раскачивал на колене сумку с инструментом. — Я ничего не могу вам посоветовать, — продолжал он, наморщив лоб, — никогда еще не имел дела с роботами. Может быть, вам удастся его обесточить, если нет попытайтесь получить о нем как можно больше информации. Но он ни в коем случае не должен заподозрить что-нибудь. Хотите, мы вам дадим с собой для страховки маленький передатчик?

— Пожалуй, не надо, — отвечал Чарльз и тут же придумал объяснение: Возможно, у него есть специальный орган для выявления подобных вещей…

Он вылез из машины и пошел к дому. «McHine», — размышлял он. «McHine», — что мне напоминает это?» Но только тогда, когда он увидел перед собой эту фамилию на дверной табличке, его вдруг осенило, и он закусил губу, чтобы оглушительно не расхохотаться. Типичный Баткинс! Если прочитать в этом слове выпавшую гласную «а», то в целом получится «Machine» — «машина»!

Теперь он был полностью уверен в успехе. Он трижды глубоко вздохнул. Главное — не волноваться, быть уверенным в себе и…

…Он позвонил. Открыл робот. С близкой дистанции Чарльз тотчас же определил, что перед ним не живое существо, — не по каким-то деталям, а по общему виду.

— Я из электрической компании, мне нужно проверить счетчик, — сказал он.

Робот помедлил секунду, потом молча распахнул дверь.

Чарльз закрыл ее за собой и принялся возиться в ящичке. Робот стоял у него за спиной. Открыв счетчик, ученый спросил:

— Что, впервые видите, а?

— Да, — сказал робот.

«Надо попробовать иначе», — подумал Чарльз, продолжая копошиться в ящичке и стараясь делать как можно больше лишних движений, чтобы выиграть время.

— Вы живете здесь не очень давно, да? Я вас еще не видел ни разу…

— Нет, — ответил робот.

Неожиданно Чарльзу пришла блестящая мысль. Письмо! Робот ведь не мог писать! Столь отточенные движения механизма даже такому конструктору, как Баткинс, вряд ли удались бы.

— Где бы я мог тут заполнить формуляр? — спросил Чарльз, когда некое подобие работы было закончено.

Робот открыл еще одну дверь.

Чарльз вошел в комнату и сел за стол. Из подлинной папки электрокомпании он вынул бланк и записал:

«1. ремонт счетчика №… адрес, дата».

Потом протянул роботу листок и карандаш:

— Здесь вы должны расписаться, вот тут, где стоит «подтверждаю»…

Он снова стал рыться в папке, украдкой кося глазами на робота. Тот не двигался. «Попал в точку», — отметил Чарльз. Но что теперь будет? Поймет ли робот, что он загнан в угол? Что ему теперь придется сбросить защитную оболочку неприметности? И что он после этого предпримет?

— Вы мистер Чарльз Гарденер, — сказал робот.

Чарльз поднял голову. Теперь все было поставлено на карту, наступил решающий момент.

— Да, — сказал он.

— Я знаком с вашей фотографией.

Чарльз молчал. Что дальше? Очевидно, робот чего-то ждал от него, в противном случае он продолжал бы говорить или делать что-нибудь. Машинам неведомо ожидание из-за размышлений или неуверенности. Может, он, Чарльз, должен ему дать какие-нибудь указания, приказать что-нибудь? Надо попробовать.

— Пожалуйста, принесите мне стакан воды! — распорядился он.

— Скажите шифр или покиньте мою квартиру! — ответил робот.

Шифр? Ага, это была та записка, которая лежала на столе Баткинса и которую он уже почти забыл. И которой у него сейчас с собой не было, потому что он оставил ее в пиджаке! Что там было? Буквы. Какие?

Взгляд ученого скользил по столу. Вот впереди вверх ногами лежит заполненный формуляр, и на нем стоят буквы — буквы той записки: ENIHCM. Фамилия робота, которую он сам написал на формуляре, только прочитанная наоборот из-за того, что он дал ему бланк подписать — вот пароль! Чарльз прочитал каждую букву в отдельности:

— E-N-I-H-C-M…

— Жду ваших приказаний! — сказал робот.

«Фу, ты! Слава богу! — подумал Чарльз. — Возможно, Баткинс специально запрограммировал робота, очевидно, на всякий случай или по предчувствию, чтобы он был также послушен и мне!.. А может, он предполагал однажды продемонстрировать свое произведение на полном ходу? Я никогда не узнаю этого!»

Чарльз снова обратился к роботу.

— Принесите стакан воды! — повторил он.

Робот беззвучно удалился на кухню и принес оттуда то, что требовалось.

«Итак, он в моем распоряжении! — обрадовался Чарльз. — А что я с ним должен делать? Для начала, видимо, мне надо изучить его или, точнее, запас знаний, который вложил в него старина Баткинс». После долгих расспросов Чарльз установил: из того, что в целом понимается как общее образование, у робота почти ничего не было, а в доме Баткинса ему были известны далеко не все помещения. Чарльзу пришла спасительная мысль. Всего несколько минут потребовалось ему, чтобы продумать этот план с точностью научного эксперимента.

Затем он дал роботу точные инструкции, стараясь все время правильно учитывать его знание и незнание, а это было для него пока еще уравнением со многими неизвестными.

— Это он, — доложил Чарльз, сидя снова в машине и рассказывая о шутке, которую сыграл Баткинс со словом «машина».

— Это очень остроумно, — высказался капитан, — но что вам удалось вытянуть из него?

— Немногое, — вздохнул Чарльз. — Но зато я сделал кое-какие наблюдения. Кажется, во время перестрелки в отеле ему задело левую руку. Во всяком случае, он избегает ею действовать. Я старался «работать» как можно дольше, обстоятельнее, но под конец он стал подгонять меня и сказал, что еще сегодня должен зайти в ремонтную мастерскую. Понимаете что-нибудь?

— Это значит, он собирается пойти в «крепость» Баткинса, — задумчиво проговорил капитан. — Но минутку, если в него действительно попали, как он мог потом вести машину?

— Я тоже не знаю, — сознался Чарльз, — хотя не забывайте, что он не из крови и мяса. Частично поврежденная машина иной раз может продолжать работу, пока совсем не сломается.

— Может, ему просто надо зарядиться энергией? — предположил репортер.

— Тоже вероятно, — согласился Чарльз, — во всяком случае, мы можем там схватить его в тот момент, когда он будет частично отключен.

— Прекрасно, — капитан был удовлетворен. — Но как мы проникнем к нему?

Чарльз мог бы ответить на это, но ему не хотелось, чтобы другие подумали, что у него на все есть готовое решение. Поэтому он сказал:

— Да, это проблема.

Он правильно поступил, потому что сержанту пришло на ум то, о чем давно уже думал сам Чарльз, составляя свой план.

— Понаблюдать за ним! — воскликнул Пинкертон. — Заметить, какие кнопки он нажимает. А еще лучше — сфотографировать!

— У вас, — повернулся капитан к репортеру, — наверняка есть камера, которая тотчас же проявляет снимки!..

— Да, но ею нельзя быстро снимать кадр за кадром. Лучше понаблюдать из двух-трех точек с биноклями, а потом сравнить результаты!

Теперь, когда все с таким пылом стремились принять участие а завершении охоты, Чарльз Гарденер решил, что пора немного остудить горячие головы.

— Все-таки я еще раз хотел бы предупредить вас об одной вещи, — сказал он. — Если он преждевременно обнаружит нас, может возникнуть опасность самоуничтожения. Нет, я ничего не узнал о нем в этом плане, но, повторяю, просто не могу поверить, что старый чудак не застраховал его таким манером.

У капитана вытянулось лицо. Он спросил:

— Можно ли в «крепости» двигаться относительно бесшумно?

Чарльз и репортер утвердительно кивнули.

— Тогда мы должны использовать этот шанс, — решил капитан. — Все зависит от точно рассчитанного по времени плана, который мы разработаем по дороге. Нужно только, чтобы мы узнали о моменте его выхода отсюда и вообще периодически получали сообщения в пути о развитии событий поэтапно.

Короткий разговор с полицейским управлением снова привел все в движение. После этого они поехали к «крепости».

Спустя какой-нибудь час они из укрытий наблюдали с разных сторон, как робот вышел из такси и подошел к двери «крепости». Одна рука у него действительно висела плетью. Они попытались определить, какие кнопки он нажимал, и Чарльз подумал, что теперь код станет известен всем, даже если бы тот «ошибся» в одном или двух местах… После того как робот вошел в дом и дверь за ним закрылась, они все вышли из своих тайников и собрались у входа в «крепость». Сравнение показало, что в наблюдениях были расхождения, так что набралось немалое количество вариантов — 27, которые предстояло перепробовать.

Девятнадцатый вариант оказался правильным: дверь открылась. Капитан, лейтенант с сержантом, репортер и Чарльз вошли, и дверь автоматически закрылась. Вскоре они достигли прихожей. Осторожно прокрались к мастерским, но там робота не оказалось. Капитан тут же показал рукой вниз, на пол, давая понять, что им надо спуститься в энергетический отсек. И тут же раздался глухой шум, свет погас.

— Скорее туда! — крикнул Чарльз.

Полицейские включили свои карманные фонари, и все, позабыв про опасность, ринулись вниз.

Но и там ничего не было — ни робота, ни каких-либо признаков разрушения.

— Мы должны обыскать весь дом! — приказал капитан. — Мистер Гарденер, ведите нас!

…Когда они открыли дверь в лабораторию высоких напряжений, в нос им ударил едкий удушающий запах. Посветив фонарями, они увидели, что между большими шарообразными электродами искрового разряда висело нечто съежившееся. И только несколько оплавившихся остатков материала напоминало о бывшем мистере Макхайне…

— Все! — сказал репортер.

— Какую чудесную вещь я потерял! — притворно сокрушался Чарльз Гарденер, когда они несколько позже, устранив короткое замыкание, сидели в кабинете Баткинса.

— Лучше подумайте о том, что потеряла наша страна! — раздраженно отозвался капитан.

— Если бы я только знал, что мне теперь сказать жене! — жаловался Чарльз. Испытывая бесконечное облегчение, он с неукротимым наслаждением продолжал играть роль, написанную им самим.

«Фокусник! — думал капитан. — Если бы он знал, каким людям мне придется теперь с величайшей осторожностью докладывать обо всем!» Правда, в одном он был доволен собой: отказался от привлечения специалистов со стороны и теперь будет сам составлять рапорт. «И кроме того, — думал он, — люди в качестве солдат все же дешевле…»

Доволен был и репортер, который, окончательно поняв игру профессора, сказал себе с гордостью, что тоже сыграл не последнюю скрипку в этом деле.

Радовался и лейтенант, тренировавший мозг приятными подсчетами. Мэттисона тешила мысль, что Гаррис Флетчер отныне сможет спать спокойно: Баткинс, единственный из шести, кому пришло в голову пощекотать банкиру нервы напоминанием о старом грешке, мертв, а его механический наследник сгорел, и никто уже наверно никогда не сумеет обнаружить пятнышко на жилете финансиста.

Но счастливее всех был, конечно, сам Чарльз Гарденер, который своей жене, придя домой, сказал так:

— Знаешь, чему я научился? Блефовать, лгать и водить за нос!

— Ну, что ж, все-таки какое-то достижение! — сказала Джейн.

— Притом это было вовсе не трудно! — возгордился Чарльз.

— Однако, — сказала Джейн, — я полагаю, что тебе на это потребовалось шестьдесят восемь лет — даже в наших условиях!..

Перевод с немецкого

Ю. Новикова