Эта история воссоздана на основании отрывочных заметок советского специалиста, который работал в маленькой буржуазной стране Оливии в рамках ООН во время описываемых событий.

В это время в Оливии возникла прогрессивная студенческая организация, которая впоследствии объединилась с демократическим рабочим движением, направленным против всесилия капиталистических монополий. В частности, мощная североамериканская компания «Уэстерн» пыталась крупное научное открытие, сделанное ведущим физиком страны, использовать в своих корыстных целях, для создания оружия массового уничтожения.

* * *

Свою нерасторжимую связь с внешним миром Люсинда начала осознавать еще на пороге своего сознания, в раннем детстве. Информация из этого столь же загадочного, сколь и манящего мира, стекалась к ней из самых разных источников, подобно сотням ручейков. Это были и видеограммы, и книги, и сферофильмы, и беседы с ее создателями, и многое, многое другое.

Быть может, слова «раннее детство» и не очень подходили к Люсинде, но так уж повелось: с самого начала конструкторы говорили об уникальном своем создании как о живом человеке. И не только потому, что впервые в истории биокибернетики машине удалось привить человеческие эмоции, которые с течением времени эволюционировали в сторону совершенствования. Манера восприятия внешнего мира Люсиндой во многом походила на человеческую.

Короче, нужно ли удивляться тому, что Люсинда была не только детищем Ядерного центра Оливии, но и его гордостью? Авторитет Люсинды был непререкаем: ни разу за время работы она не впала в ошибку, ни разу не выдала неверного либо просто сомнительного решения.

Чаще всех вел с ней беседы руководитель Центра бледный человек с клиновидной бородкой, — сотрудники называли его между собой Гугенотом. По вечерам он садился перед переговорной мембраной — по экранам Люсинды, по контурам ее каждый раз при этом пробегала еле уловимая рябь волнения — и рассказывал, на сколько за день продвинулась работа по расщеплению кварков.

— Боюсь, что твою работу другие сумеют обратить во зло, — заметила однажды Люсинда.

— В Ядерном умеют хранить государственные тайны, — возразил ее собеседник, но тень сомнения пробежала по его лицу, что не укрылось от наблюдательных анализаторов Люсинды.

О Люсинде в столице, да и по всей Оливии ходили легенды. Говорили, что в Ядерном, там, за семью печатями, имеется монстр — некая белковая машина. Она, мол, вобрала в себя столько познаний, что ни одному из мудрецов не под силу. Удивительное создание, которое может разрешить любую задачу, перед которой становится в тупик бедный человеческий ум.

Говорили еще… Впрочем, мало ли что говорили!.. Нас в первую голову будут интересовать отнюдь не домыслы, а только факты.

О Люсинде зашла речь потому, что волею судьбы, а точнее, волею сцепления удивительных событий и обстоятельств ей пришлось сыграть немаловажную роль в событиях, о которых пойдет речь ниже.

* * *

— А что, если это простая мистификация? — сказал Арно Камп, с сомнением рассматривая красный цветок. Сплющенный от лежания в плотном пакете, тюльпан тем не менее выглядел совсем свежим, будто только что сорвали с клумбы.

— Непохоже, — ответил человек, сидевший по другую сторону стола.

— Уж слишком невинным он выглядит, — произнес после паузы Арно Камп и понюхал тюльпан.

— Согласен. Эта штука и в самом деле выглядит невинно. Но к ней приложено еще кое-что.

— Вот именно: кое-что, — вздохнул шеф полиции и, пододвинув поближе несколько блокнотных листков, прочел вполголоса, но не без выражения:

— «Гуго Ленц! Вы имеете несчастье заниматься вещами крайне опасными! Добро бы они были небезопасны только для вас — в таком случае ваши научные занятия можно было бы счесть делом сугубо личным. Но вы пытаетесь проникнуть в последние тайны материи, тайны, которых касаться нельзя, как нельзя коснуться святынь в алтаре без того, чтобы не осквернить их. Природа терпелива, но только до определенного предела. Если его перейти, то она мстит за себя. Не беда, если жертвой будете только вы, Гуго Ленц. Но что, если жертвой окажется все население Оливии? Ваше открытие послужит основой для создания нового вида оружия массового уничтожения, которым непременно воспользуются оголтелые агрессоры. Американская и сионистская разведка уже охотится за вашим, Гуго Ленц, открытием.

Знаю, вы руководитель крупнейшего в Оливии научного комплекса, обладатель десятка почетных дипломов…»

— Как видно, автор письма хорошо вас знает, — прервал чтение шеф полиции.

— Эти сведения не составляют тайны, — пожал плечами Ленц.

— Пожалуй. Но вернемся к письму. «Неужели вы, Гуго Ленц, всерьез думаете, что перечисленные регалии делают вас непогрешимым? Я знаю: вашу особу охраняют день и ночь, и на территорию Ядерного центра, как говорят, и ветерок не просочится. Вероятно, это делает вас полностью уверенным в себе и в своей неуязвимости».

Шеф полиции оторвал взгляд от листка.

— Скажите, у вас нет друзей, которые любят шутки, розыгрыши и прочее в таком духе?

— Нет, — покачал головой Ленц.

— Простой человек так не напишет — это же, как мы только что убедились, целый трактат о добре и зле. — Шеф полиции потряс в воздухе тоненькой пачечкой листков.

— Во всяком случае, автор не скрывает своих взглядов.

— Как вы считаете, кто из вашего близкого окружения мог написать это письмо? — спросил Арно Камп.

— К сожалению, никого конкретно назвать не могу, — твердо сказал физик, глядя в глаза Кампу.

— Никого?

— Никого решительно.

— Жаль. Когда пришел пакет?

— Сегодня с утренней почтой.

— Надеюсь, вы не разгласили содержание письма?

— Я рассказал о нем сотрудникам.

— Напрасно.

— А что в этом плохого?

— Могут пойти нежелательные разговоры. Шутка ли, первому физику страны угрожают смертью, если он не бросит заниматься исследованиями…

— По-моему, чем больше людей будет знать об этой угрозе, тем лучше.

— Разрешите мне знать, что в данном случае лучше, а что хуже, — резко произнес шеф полиции.

Они помолчали, прислушиваясь к неумолчному городскому шуму, для которого даже двойные бронированные стекла не были преградой.

— Как вы считаете, мог быть автором письма сумасшедший? Или фанатик? — спросил шеф полиции.

— Смелый человек — да, но сумасшедший — едва ли, — усмехнулся Гуго Ленц. — Уж слишком логичны его доводы.

Ленц откинулся в кресле.

— Допустим, мои опыты действительно опасны, — сказал он и на несколько мгновений устало прикрыл глаза.

— Опасны? — переспросил Камп.

— Можно предположить, что они дадут козыри в руки фашистов… Но по какому праву автор письма берется поучать меня?

— Вы слишком горячитесь, — сказал шеф полиции, когда Ленц умолк, подыскивая возражение на очередной аргумент автора анонимки. — Что толку спорить с тенью? Вот изловим автора послания, тогда другое дело.

— Думаете, изловите?

— Надеюсь.

— Дай-то бог.

Гуго Ленц поднялся, небрежно одернул дорогой костюм.

Короткое возбуждение физика прошло, он выглядел осунувшимся. Шеф полиции проводил Ленца до двери кабинета.

— Делайте спокойно свое дело, — сказал Камп. — Мы позаботимся о вашей безопасности. Но вы должны выполнять наши требования.

— Что я должен делать? — обернулся Ленц.

— Нам понадобится ввести на территории Ядерного центра нашего человека.

— Моего телохранителя?

— Не только.

Гуго Ленц подумал.

— Хорошо, — сказал он. — Когда прибудет ваш агент? Завтра?

— Сегодня. Ровно через сорок минут, — бросил шеф, глядя на часы. — Вы успеете добраться до места?

— Если потороплюсь.

— Поторопитесь. Как с пропуском?

— Вот пропуск, — сказал Гуго Ленц, протягивая шефу узкую пластиковую полоску, на которой были вытиснены какие-то знаки.

— Кто его встретит?

— Мой секретарь.

— Только одно условие, — сказал шеф, взявшись за дверную ручку. — Полная тайна. Если вы кому-нибудь скажете, кто этот человек, вы сможете погубить его. Да и себя заодно.

Оставшись один, шеф полиции несколько минут ходил по кабинету, соображая, как вести дальше необычное дело. Конечный успех будет зависеть от того, насколько правильно удастся определить сейчас стратегию поиска. Он взял со стола листок, внимательно перечитал окончание письма, полученного сегодня утром Гуго Ленцем.

«Выход для вас один, Гуго Ленц: добровольно отказаться от посягательств на святая святых природы, на самую жизнь, расцветшую диковинным цветком среди ледяных просторов космоса. Вы должны зашвырнуть в пропасть сработанные вами ключи от алтаря, где хранится Непознаваемое. Даю вам три месяца. Срок, надеюсь, достаточный. Вы живете в мире, который разделен на лагери — социалистический и капиталистический. Не делайте вид, что вы не понимаете этого… Коммунисты добились запрещения атомного оружия. Ключ, который находится пока в ваших руках, завтра может оказаться в руках кровожадных диктаторов, служителей капитала, и вы, Гуго Ленц, окажетесь виновником нового витка гонки вооружений… Даю вам три месяца… Срок, надеюсь, достаточный. Если по истечении трех месяцев окажется, что вы не выполнили моих условий, — пеняйте на себя. Вы умрете, и ничто вам не поможет. Впрочем, надеюсь на ваше благоразумие. Вместо подписи прилагаю тюльпан. Пусть напоминает он вам о красоте всего земного».

Странное письмо получил Гуго Ленц. Жаль: преступник не оставил автографа. Текст написал на машинке, только цифра 3, показывающая, сколько месяцев жизни отмерено адресату, вписана почему-то от руки.

Да и реакция Гуго Ленца на анонимное письмо, и все его поведение не совсем понятны. Складывается впечатление, что знаменитый физик внутренне смирился с предстоящей скорой смертью, признал ее неизбежной.

Теперь — экстренное совещание. Время не терпит. Как знать, а вдруг цифра 3 просто камуфляж и завтра Гуго Ленца обнаружат либо с проломанным черепом, либо с пулей в сердце, всаженной из бесшумного пистолета?

Гуго Ленц вышел из лифта на взлетную террасу. Глубоко вдохнул сырой весенний воздух. Низко клубились тяжелые облака, чуть не задевая влажную асфальтовую поверхность площадки, отполированную тысячами шин.

Сегодня пятое апреля. Значит, жить ему остается до начала июля.

Попросить, что ли, отсрочку? Но у кого? У судьбы?

Ленц стоял, отыскивая взглядом свой орнитоптер среди десятков других летательных аппаратов.

Вершины окрестных зданий тонули в облаках. В бесчисленных рядах окон, которые поблескивали среди облачных проемов, Ленцу почудилось однообразие медовых сотов.

Он подошел к краю площадки и глянул вниз. По уличной магистрали сновали машины, казавшиеся отсюда крошечнее муравьев. Но Ленц знал, что это еще не земля, — до почвы, намертво забранной в бетон, камень и асфальт, еще добрых несколько миль.

Аппарат Ленца плавно взмыл кверху. Гуго облокотился на пульт, глядя на колеблющиеся приборные стрелки.

Вокруг орнитоптера Гуго сновали бесчисленные летательные аппараты, и физик не обратил внимания на две машины мышиного цвета, которые неотступно следовали за ним. Это была охрана, учрежденная Арно Кампом для сопровождения Гуго Ленца, чьей жизни угрожал странный террорист.

* * *

День Арно Кампа только начался, а уже обещал быть хлопотливым и трудным. Поджог в универсальном магазине, похищение картины Рембрандта из столичной картинной галереи, стачка рабочих и студентов и на закуску — история с Гуго Ленцем и тюльпаном.

А вдруг угроза Ленцу исходит от какой-нибудь тайной организации? Коммунисты террором не занимаются. Так кто же тогда терроризирует Гуго Ленца?

Да, ошибается тот, кто думает, что у полиции легкий хлеб.

Кабинет шефа полиции наполнился сотрудниками.

Оперативное совещание было коротким — шеф не любил долгих словопрений.

Начали с обсуждения «тюльпанной загадки». Суть, конечно, была не в банальной угрозе смерти — такие вещи, увы, были не в диковинку. Настораживала необычность требований преступника, а также то, что объектом угрозы был выбран один из ведущих ученых Оливии.

Различные версии подвергли предварительному обсуждению.

Поскольку практически весь текст письма был машинописным, для начала решено было проверить все машинки, имеющиеся в стране. Ведь и у каждой пишущей машинки имеется свой собственный «почерк». Специалисту достаточно сличить образчики текстов, напечатанных на различных машинках.

Взгляд Арно Кампа, обведя всех в кабинете, остановился на черноволосом крепыше, устроившемся в кресле, в котором совсем недавно сидел взволнованный Гуго Ленц.

— Артур Барк, — неожиданно произнес шеф, — какие у вас отношения с физикой?

— Простите… С кем?

— С физикой. Вы знакомы с ней?

— Даже не здороваемся, — нашелся Барк.

— С сегодняшнего дня вы друзья. Отныне вы физик, Артур Барк! — сказал шеф.

— Но я не отличу мезона от бизона!

— Такого подвига от вас и не требуется. Вы станете физиком не для нас, а для работников Ядерного Национального центра, куда направитесь немедленно. Вот пропуск. Все согласовано. У Западных ворот вас встретит секретарь Гуго Ленца.

— Я буду телохранителем Гуго?

— Попутно. Вживитесь в обстановку. Выясните на месте, что к чему, какие враги или завистники могут быть у Ленца. Кто заинтересован в том, чтобы устранить его.

— Я пущу корни…

— Не очень тяните. Возможно, террорист начнет действовать не через три месяца, а завтра.

Артур Барк кивнул.

— Главное — осторожность, — продолжал шеф. — Важно не спугнуть, а заполучить в руки этого… цветочника.

Барк поднялся.

— О результатах докладывайте лично мне в любое время дня и ночи, — закончил шеф.

— Разрешите идти? — вытянулся Барк.

— Не идти, а лететь! — Шеф посмотрел на часы. — Гуго Ленц будет на месте минут через десять. Вы должны прибыть в Ядерный центр вслед за ним.

Выйдя заблаговременно из машины, еще горячей после гиперзвукового прыжка, Барк отправил ее обратно. Площадь он решил пересечь пешком. Сразу стало жарко — апрельское солнце припекало совсем по-летнему.

У Восточных ворот было пустынно.

Автоматы охраны долго и придирчиво проверяли пропуск. Затем блеснул луч, еле заметный в лучах солнца, и узкая стальная дверь медленно отодвинулась в сторону, пропуская Барка.

Не без внутреннего трепета ступил Барк на территорию Центра, о котором был столько наслышан. Однако Артура ожидало разочарование. Он не увидел перед собой ни хитроумных машин-манипуляторов, ни какихнибудь сногсшибательных сооружений — ничего, о чем болтали досужие языки.

Дорожки институтского двора были чисто подметены, аккуратные корпуса, расставленные в шахматном порядке, напоминали Артуру госпиталь, в котором он имел удовольствие проваляться целый месяц после неудачной стычки с уличными бунтарями, вздумавшими соорудить баррикаду.

Редкие платаны начинали зеленеть. У места, где аллея, ведущая от Западных ворот, расходилась веером, Барк остановился. В нерешительности огляделся. Людей не было видно.

В ослепительном синем небе плыл коршун. Сделав широкий круг, он начал снижаться на территорию Центра и вдруг, ударившись о невидимую преграду, быстро-быстро затрепетал крыльями. Мягкая, но властная сила отбросила прочь насмерть перепуганную птицу.

Ядерный центр сплошным куполом покрывало защитное поле. «Верно говорится: сюда и ветерок не залетит», — подумал Барк.

Артур приосанился. Навстречу шла молодая женщина. На улыбку Барка она не ответила.

— Вы вошли в Западные ворота? — спросила женщина.

— Да.

— Артур Барк, специалист по нейтринным пучкам?

— Он самый… по пучкам…

— Я секретарь доктора Гуго Ленца, меня зовут Шелла Валери.

— Очень приятно.

— Пойдемте, доктор Ленц ждет вас.

По дороге Артур пытался разговориться, но Шелла отвечала односложно и не очень приветливым тоном.

Аллея сделала поворот, и Барк едва не вскрикнул: перед входом в корпус алела большая клумба тюльпанов.

— Тюльпаны? В начале апреля? — спросил он.

— Защитное поле, — пояснила Шелла, не оборачиваясь.

Только войдя в корпус, Барк понял, почему Ядерный центр внешне не произвел на него особого впечатления: основная часть сооружений находилась, по-видимому, под землей. Об этом говорил длинный ряд лифтов, ведущих вниз. О том, на какую глубину идут они, можно было только догадываться.

Доктор Ленц крепко пожал руку Артуру.

— Нам нужен именно такой специалист, как вы! — воскликнул он. — Пойдемте.

Они шли по лабораториям. Навстречу попадались люди, чаще хмурые и озабоченные.

— Чем ближе к цели, тем трудней приходится, — вскользь бросил Гуго Ленц.

В одном зале Барк обратил внимание на большую площадку, наспех обнесенную толстыми листами пластика. Он подошел поближе. Ленц последовал за ним, но явно неохотно, как отметил про себя Барк.

Артур заглянул в зазор между двумя неплотно пригнанными листами. Он увидел бесформенные обломки какой-то установки, опаленные огнем, изуродованные и почерневшие. В бетонных плитах пола видны были глубокие вмятины, в которых, как почудилось Артуру, еще гнездился жар.

— Что здесь? — спросил Барк.

— Взорвался реактор.

— Диверсия?

— Несчастный случай.

— Давно?

— Вчера.

Они пробирались по узкому лабораторному проходу; Артур протянул руку, чтобы погладить сверкающий медный шар. Ленц быстро оттолкнул Барка, так, что тот чуть не упал.

— Шестьсот тысяч вольт, — пояснил Гуго Ленц. Барк кашлянул.

— А вчерашний взрыв реактора… Жертвы были?

— К счастью, нет, — ответил физик и помрачнел.

— Люди успели спрятаться?

— Взрыв произошел ночью, когда здесь никого не было, — сказал Ленц.

Обход был утомительным. Они спускались в лифте, проходили комнаты, коридоры. Барк еле поспевал за доктором Ленцем. Походка Гуго была стремительной, чуть переваливающейся.

Перед одной из дверей Гуго замедлил шаг.

— Сейчас я познакомлю вас с моим первым помощником, — бросил он и толкнул дверь.

Комната была небольшой, не очень светлой. Приборов, установок здесь не было, лишь стеллажи, уходящие под потолок. На полках аккуратно расставлены книги, блоки биопамяти, катушки фотокопий. За столом, покрытым толстым листом пластика, сидел человек и что-то писал. Когда дверь отворилась, он поднял голову. Отложил ручку (шариковую, отметил Барк), поднялся навстречу вошедшим:

— Знакомьтесь: Имант Ардонис, моя правая рука, — сказал Гуго Ленц.

Ардонис кивнул.

— Артур Барк, наш новый сотрудник, разбирается в нейтринных усилителях, — продолжал Ленц.

— Очень кстати, — оживился Ардонис.

Барк поклонился.

Ардонис был красивый, совсем еще молодой человек. Его гладко выбритое лицо дышало энергией и дорогим одеколоном.

Из-за угла коридора навстречу им вышел рыжий кот. Вышел — не то слово. Кот важно шествовал, задрав пышный хвост. Лицо Гуго оживилось.

— Я едва не забыл представить вам моего любимца. Его зовут дон Базилио, — сказал Ленц. — Как видите, это очень важная фигура…

Они остановились у генератора, мощно тянувшего одну и ту же низкую ноту.

— Ну вот, вы видели весь мой отдел, — сказал Гуго Ленц. — И сотрудников, включая дона Базилио.

— Вы показали мне все комнаты?

— Кроме одной.

— Секретный отсек?

— Мой рабочий кабинет.

Кабинет Гуго Ленца занимал угловую комнату. Запыленные окна, захламленный пол придавали ей неуютный вид. Стол был зааален рукописями, книгами, записными книжками. «Скорее стол писателя, чем ученого», — подумал Барк.

На отдельном столике у окна стоял предмет, заставивший сердце Барка забиться: пишущая машинка.

Артур вставил в машинку чистый лист бумаги и наугад быстро отстукал несколько строк — случайный набор букв. Затем вынул лист, сложил его и сунул в карман. Ленц, стоя спиной к Барку, возился с бумагами.

— Кто заходит в ваш кабинет? — спросил Барк.

— Никто. Я даже убирать здесь не разрешаю.

«Это заметно», — хотел сказать Артур Барк, но промолчал.

— Вы, наверно, над книгой работаете? — спросил Барк у доктора Ленца, когда они вышли из кабинета.

— Для книги времени нет, — махнул рукой Гуго. — Раньше, правда, была такая идея. Кое-какие материалы подготовил. А теперь… Дай бог за оставшееся время хоть дневники в порядок привести.

Остаток первого дня своей новой службы Артур Барк посвятил знакомству с циклопическими сооружениями, образующими целый подземный город. Одновременно он присматривался к людям, прикидывал, что к чему. Научных тем предпочитал не касаться, и никто из собеседников, к облегчению Барка, проблем нейтронной фокусировки в разговорах с ним не затрагивал.

Полный новых впечатлений, с сумбурной головой покидал Артур Барк Ядерный центр.

Процедура выхода из Центра оказалась непростой. В нее входил даже рентгеновский досмотр — на случай, если потенциальный злоумышленник вздумает чегонибудь упрятать в собственном желудке.

Все было сделано для того, чтобы утечка информации из Ядерного Национального центра равнялась нулю.

Проходя процедуры осмотра, обязательные для всех сотрудников, Артур подумал, что для дела, которое его сюда привело, это не так уж плохо: если Барк получит на кого-либо улики, тот не сможет сразу убежать и скрыться в каменных джунглях большого города. Пожелав покинуть институт, злоумышленник неминуемо застрянет в проверочных фильтрах.

И Артуру припомнилось, как шеф, знаток Востока, рассказывал о турецких банях, где плату берут не при входе, а при выходе.

Листок, сложенный вчетверо, жег грудь, и Барк решил последовать золотому правилу и не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Прежде чем ехать домой, он решил заскочить к себе и выяснить кое-что относительно пишущей машинки, стоящей в кабинете доктора Ленца.

Придя в управление, Барк поспешил в отдел экспертизы. По счастью, там дежурил его приятель, прозванный сослуживцами Варвар. Обычно он не отказывал Артуру в мелких просьбах, если только они не были связаны с деньгами.

Он повертел в руках листок, поданный Артуром.

— Сам, что ли, печатал?

— Сам.

— Оно и видно: больно осмысленный текст, — ухмыльнулся Варвар. — Знаешь, мне сегодня попадались любопытные образчики, так сказать, полицейского творчества. Один даже высказал просьбу о прибавке жалованья. Так что у тебя еще шедевр искусства. Правда, абстрактного. Ну-ка, посмотрим. Авось тебе повезет больше, чем другим.

Пока Варвар, что-то бурча под нос, возился у рабочего стола, Барк сидел на стуле и размышлял.

— Должен тебя разочаровать, Крепыш, — через несколько минут прогудел Варвар. — Ты попал пальцем в небо.

— Не та машинка?

— Ничего похожего. Вот буква У крупным планом. Видишь, разные хвостики?

— Сам ты хвостик, — сказал Барк и поднялся. Честно говоря, Барк испытывал разочарование. Рушилась стройная версия, которую он успел соорудить.

А выглядело убедительно: видный ученый. У него честолюбивый помощник, пользующийся полным доверием шефа. Помощник мечтает возглавить учреждение, но на пути стоит шеф. Помощник пишет ему грозную анонимку, предлагает убраться подобру-поздорову. Чтобы, как говорится, не торчали рога, в письме, конечно, ничего не говорится прямо. В письме напущено туману с помощью разных высокопарных сентенций. Шеф, но замыслу помощника, струсит и сойдет со сцены.

Либо, того лучше, старика хватит инфаркт.

Покинув Варвара, Барк направился к шефу, чтобы доложить результаты первого дня, проведенного в Ядерном центре. Однако по пути он встретил Жюля, который сообщил, что шеф только что убыл.

— Улетел?

— Ушел, — поправил Жюль.

* * *

Арно Камп в самом деле решил прогуляться. Он спустился на лифте и вышел у нижнего горизонта, специально предназначенного для пешеходов.

Транспортные машины двигались по подземным и надземным трассам, здесь же было царство любителей пешей ходьбы.

Подняв по привычке куцый воротник плаща, сунув руки в карманы, Арно Камп растворился в потоке прохожих.

Камп часто любил повторять, что самое безопасное место для человека — толпа ему подобных. В толпе ты неотличим.

Днем, после визита Гуго Ленца и оперативного совещания, Арно Камп решил наскоро просмотреть популярную брошюрку по ядерной физике, чтобы хоть чуть-чуть освоиться с кварками, мезонами и прочей заумью. Его поразила одна вещь: оказывается, все частицы «одного сорта» неотличимы друг от друга. Скажем, один электрон нельзя отличить от другого, протон — от другого протона и так далее. И не в том дело, что приборы физиков грубы или методы современной науки слишком еще несовершенны, чтобы отличить одну частицу от другой: такая задача неразрешима в принципе по закону тождественности микрочастиц.

И теперь, шагая в толпе прохожих, Арно Камп подумал, что удивительный закон микромира в какой-то мере применим и к людской толпе.

В толпе ты иголка в стоге сена. Вокруг десятки людей, но никому дела нет до тебя и тебе ни до кого нет дела.

И еще по одной причине шеф полиции любил толпу. Только тут можно было узнать, о чем думают люди, что их волнует и занимает. А знать настроение толпы важно. Для этого имеются, разумеется, и осведомители — штатные и добровольные. Но Арно Камп любил получать информацию из первых рук.

Шеф полиции свернул в сквер. Его привлекала не апрельская зелень, заботливо огороженная металлическими решетками. Камп знал, что в сквер заходят те, кто не очень торопится, а именно такие люди склонны к разговорам и обмену мыслями.

С десяток людей сгрудились у электронного предсказателя, дожидаясь своей очереди испытать судьбу.

Арно Камп миновал газетные витрины, откуда скучающие бездельники выуживали ненужную информацию, и пошел в боковую аллею.

Наметанным взглядом он окидывал сидящих на скамьях.

Няньки с колясками… Игроки в домино… Влюбленные парочки…

Ага, вот. Камп замедлил шаг. На скамье сидели лохматый юноша в очках и мужчина в рабочем комбинезоне. Парень, оживленно жестикулируя, что-то рассказывал рабочему.

Со скучающим видом Камп подошел и сел поодаль. Лохматый неприязненно посмотрел на него и умолк.

Камп зевнул, вытащил из кармана книжку и погрузился в чтение.

На сей раз Арно Камп припас для свободной минуты старинный сборник арабских стихов, который автор, как было сказано в предисловии, посвятил скакуну — своему четвероногому другу.

Камп раскрыл книжку наугад и стал читать с середины:

Парень, успокоившись, возобновил прерванный рассказ. Камп насторожился. Он продолжал сидеть, уткнувшись в книгу носом, словно начисто поглощенный чтением.

— Как он теперь у вас лекции будет читать? — спросил человек в комбинезоне, которого Камп мысленно окрестил рабочим, — так оно, впрочем, и оказалось.

— Лекции? Да как обычно, — пожал плечами парень.

— Когда у вас должна быть лекция Гуго Ленца? — спросил рабочий.

— Через три дня. Вот послушай, что мы решили устроить… — студент понизил голос. Пытаясь разобрать слова, Арно Камп неестественно вытянул шею вместе с книгой.

Молодой человек умолк, схватил рабочего за руку, они поднялись и быстро пошли по аллее.

Пройдя несколько шагов, юноша оглянулся, затем сказал рабочему что-то связанное с Арно Кампом, причем явно нелестное.

Камп смотрел на две удаляющиеся фигуры. Брать их не имеет смысла, решил он. Вроде бы непохожи на коммунистов… В конце концов, оба пекутся о безопасности доктора Ленца, следовательно, их заботы совпадают с интересами полиции.

И еще одно. Шеф полиции усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что раньше трех месяцев с Гуго Ленцем ничего не случится. Преступник будет придерживаться срока, указанного в письме: недаром же он вписал этот срок от руки в печатный текст.

Непонятно, откуда взялась эта уверенность Кампа: ведь никаких сведений успокаивающего характера по делу Гуго Ленца он не получил. Первый день расследования ничего не дал…

Арно Камп захлопнул книгу, полюбовался немного обложкой, на которой был изображен скакун с развевающейся гривой, и пошел к выходу.

* * *

Гуго Ленц вышел из машины и поднялся в дом. Походка его говорила о том, что человек смертельно устал, но не сломлен выпавшими на его долю испытаниями.

— Сумасшедший день, — сказал Гуго, целуя жену. — С утра поехал с этим проклятым письмом; в Ядерном опять не ладится, а тут еще новый сотрудник, пришлось вводить в курс дела; ускоритель барахлит…

— На тебе лица нет, — сказала Рина. — Садись. Ужин будет через пятнадцать минут.

Дверь отворилась, и Робин вкатил в комнату тележку с едой.

— Будешь ужимать? — спросила Рина.

— Дорогая, йоги не советуют есть на ночь, — улыбнулся Гуго. Но улыбка получилась жалкой.

— Раньше ты не следовал их советам. Ступай, Робин, я позову тебя, когда нужно будет, — сказала Рина, и Робин укатил тележку.

Рина погладила камею на своем пальце и встала.

Вслед за ней поднялся и Гуго.

— Пойду поработаю немного, — сказал он. — На сон грядущий. Если верить письму, мне нужно торопиться…

— Не шути так. Не надо, — попросила Рина.

Их совместную жизнь можно было сравнить с хорошо налаженным механизмом. Мелкие ссоры не могли разладить его. Если Гуго Ленцу по работе приходилось вдруг мчаться на испытательный полигон, приткнувшийся где-нибудь в потаенном уголке страны, они ехали вместе.

Их тяготил даже один-единственный день, проведенный в разлуке.

Рина привыкла быть его тенью, угождая малейшему желанию Гуго.

Детей у них не было.

Так проходили дни и месяцы, незаметно стыкуясь в годы. И вдруг что-то нарушилось в отлично налаженной машине.

Все началось третьего дня. События той ночи врезались ей в память настолько, что Рина могла бы воспроизвести их в мельчайших подробностях.

Они уже легли спать, и Рина успела задремать, когда Гуго вдруг вскочил.

— Есть одна идейка! — сказал он. — Пойду набросаю, а то улетучится. Спи!

Гуго торопливо поцеловал ее и поспешил в кабинет. Рина погасила бра.

Долго лежала в темноте с открытыми глазами.

Незаметно Рина уснула.

Потом вдруг проснулась как от толчка.

Гуго в спальне не было. Мерцающие стрелки показывали третий час.

Сердце сжалось предчувствием беды.

Рина пошла в кабинет. Остывший пластик пола холодил босые ноги.

В кабинете было пусто.

Она обошла весь дом. Заглянула даже в оранжерею. Потом в мастерскую, где любил иногда послесарить Гуго, но его нигде не было.

Остаток ночи Рина не спала.

С рассветом вышла на веранду. Окрестные дома тонули в весеннем тумане, поглотившем окраину.

И вдруг каким-то шестым чувством скорее угадала, чем почувствовала: к дому приближается машина Гуго. Она узнала бы его орнитоптер с завязанными глазами среди тысячи машин. Сколько миль налетали они вместе на старенькой машине, которую Рина ни за что не хотела обменять на новую.

Рина поспешно вбежала в спальню и легла в постель, натянув одеяло до подбородка.

— Спишь? — тихо спросил Гуго, осторожно прикрывая за собой дверь комнаты.

Рина открыла глаза.

В тот день Гуго улетел в Ядерный центр, так ничего и не сказав.

А потом почта принесла письмо с тюльпаном…

Гордость не позволила Рине вступать в расспросы. Молодая женщина всегда считала, что она выше ревности. И разве двенадцать лет разницы в возрасте ничего не значат?

Теперь она мучилась, но внешне старалась ничем себя не выдать.

Быть может, у Гуго другая?

Что ж. Навязываться она не станет. И мешать не будет. И если не нужна больше — найдет в себе силы навсегда уйти из его жизни.

Та ночь легла в их жизни невидимым водоразделом. Рина совсем собралась уйти и ушла бы, если б но злополучное письмо. Она не могла оставить Гуго в беде.

Свое чувство к нему, глубокое, как любовь к единственному ребенку, Рина таила, скрывала под маской насмешливости, порой переходящей в язвительность.

Рина медленно поднесла к глазам камею, еле светящуюся в темноте. Нефертити улыбалась загадочно, словно говорила: «Ты храбришься только на словах, попробуй на деле!»

Она отвинтила крышку перстня. На дне тайничка скорее угадывались, чем видны были, два маленьких зернышка. Достаточно одного — и душа улетит туда, где нет ни печали, ни воздыхания.

* * *

Все радовало глаз ранним апрельским утром: и чистое небо, просвечивавшее сквозь ажурные переплетения верхних горизонтов, и новорожденная листва проплывавших внизу деревьев, и послушная машина.

Но жизнь шефа полиции полна сюрпризов. Едва Арно Камп вошел в свой кабинет и углубился в донесения, поступившие в течение ночи, как в двери появился Жюль. Он протянул визитную карточку посетителя.

— «Ив Соич. Директор национального центра геологических и археологических исследований», — вслух прочел Арно Камп.

В кабинет вошел тучный, но тем не менее подвижный человек. Он представился и грузно опустился в кресло, указанное Кампом. Затем вытер клетчатым платком обильный пот и подождал, пока за Жюлем закроется дверь.

— Чем могу служить? — спросил Арно Камп.

— Вот, — сказал толстяк и протянул шефу полиции вскрытое письмо.

Уже беря конверт, Камп догадался, в чем дело. Соич следил за выражением лица Кампа. Дочитав письмо, Камп аккуратно сложил блокнотные листки, затем встряхнул конверт. На стол выпал свежий тюльпан.

— К… когда вы получили письмо? — спросил Камп, слегка заикаясь, что иногда с ним случалось в минуты сильного волнения.

— Сегодня с утренней почтой.

— Дома?

— На службе.

Сомнений не было: знакомый стиль! Анонимщик не утруждал себя разнообразием.

Текст угрожающего письма отпечатан на машинке.

Вместо подписи приложен тюльпан.

Время жизни, оставшееся адресату, в случае если он не выполнит требований автора письма, вписано от руки. Правда, различие все-таки было. Единственное, оно состояло в том, что таинственный автор письма почему-то отмерил Иву Соичу не три месяца, как его предшественнику, а целых полтора года.

— Что вы думаете по поводу письма? — спросил Арно Камп.

— Если письмо — шутка, то она в высшей степени глупа! — с негодованием произнес толстяк.

— Боюсь, что не шутка, — покачал головой Арно Камп.

— Тогда это дело террориста!

Помолчали.

— Я гибели не боюсь! — неожиданно сказал Ив Соич. — Но вы только подумайте, какие глупые требования выдвигает автор письма. Прекратить глубинное бурение! Закрыть проходку скважин на морском дне! Да я разорюсь! Занимаясь бурением земной коры, мы, видите ли, тем самым разрушаем земную кору нашей страны! — От возмущения толстяк задохнулся. — Из глубинных скважин может излиться магма, уничтожая все живое!

— Разве это не так?

— Детские сказки, — махнул рукой Соич. — Я, знаете, кажется, начинаю догадываться, кто написал письмо.

— Ну-ну, — подбодрил его шеф.

— Конкуренты, кто же еще?! Я, видите ли, властью, данной мне президентом, должен добиться того, чтобы все глубинные разработки в стране были прекращены. Естественный вопрос: кому это выгодно? Тем компаниям, которые занимаются лишь поверхностными разработками… А вы представляете, что такое прекратить глубинное бурение? Это значит — заморозить миллионные ассигнования, пустить на слом уникальное оборудование, которое выполнялось специально для глубинного бурения. И на всю программу мне щедро отводится в письме полтора года, — закончил Ив Соич. Камп откинулся на спинку стула.

— А меня не пришьют где-нибудь ненароком? — спросил Соич, поднявшись.

— Выделим для вас охрану. Впрочем, думаю, что пока вам особенно беспокоиться не следует, — сказал Камп.

— У меня хорошая личная охрана, — буркнул Соич.

Разговор с Соичем по времени длился недолго. Однако богач произвел впечатление на Кампа. Интересная личность. Как, впрочем, и доктор Ленц.

Итак, дело осложнилось. Кто получит тюльпан завтра?

И снова, в который раз за два дня, Арно Камп подумал: «Не блеф ли история с тюльпаном?»

Быть может, и блеф, но ему, шефу полиции, от этого не легче. Когда угрожают таким людям, как Ленц и Соич, дело получает неизбежную огласку. И вообще угрозы людям, занимающим высокие посты в государстве, вносят смятение в умы. В итоге такая хрупкая штука, как общественный порядок, может прийти в сотрясение.

Блеф или не блеф, а человек, рассылающий письма с тюльпанами, должен быть пойман.

Морское дно всерьез заинтересовало ученых, когда возникла мысль пробурить сверхглубокую скважину, чтобы исследовать по вертикали строение земной коры и глубинных слоев нашей планеты, а также освоить новый источник полезных ископаемых.

Решено было начать бурение с морского дна, тем самым сильно сэкономив на проходке значительной толщи породы.

В распоряжении Ива Соича было несколько проектов. Однако все они предлагали начинать бурение в местах, слишком удаленных от берега, что очень удорожало работы. Лишь одно место Ив Соич счел относительно подходящим — глубокую впадину, расположенную близ Атлантического побережья. Однако неподалеку на берегу располагался рыбацкий поселок.

Иву Соичу пришлось приложить титанические усилия, чтобы настоять на своем. Он сумел убедить президента, что глубинная скважина не представляет опасности для жителей поселка.

— Я сам буду безотлучно находиться на переднем крае проходки, — заявил Соич, и его слова послужили решающим аргументом в пользу последнего проекта.

Компании-подрядчики выстроили на дне впадины целый город — Акватаун. Не обошлось и без вездесущего североамериканского «Уэстерна», выполнившего по особому заказу Соича бур-гигант с ядерным взрывателем.

Ив Соич возлагал на свое детище — Акватаун — большие надежды. Не меньшие надежды возлагали на шахту, которая должна была стать глубочайшей в мире, и могущественные компании-подрядчики.

Соич недаром боролся за то, чтобы скважину заложили во впадине у берега. Впоследствии, когда глубоководные работы развернутся, он рассчитывал класть в карман миллион на каждой миле вертикальной проходки. За такие деньги, честно говоря, и рискнуть не грех.

Игрок по натуре, Ив Соич знал, что иногда бывают в жизни, как и в покере, моменты, когда надо поставить на карту все и идти ва-банк.

Письмо с тюльпаном на некоторое время выбило его из колеи. Автору письма нельзя было отказать в знании дела. Он даже каким-то образом сумел пронюхать, что наиболее опасный момент в подземных работах наступит примерно через два года. А ведь это тайна, которую, как надеялся Ив Соич, не знает никто.

Быть может, письмо с тюльпаном — дело рук конкурирующих фирм? Или ему прислали письмо те рыбаки с побережья? Как бы там ни было, он доведет дело до конца.

* * *

По молчаливому соглашению Рина и Гуго старались не упоминать о письме с тюльпаном.

После первых дней шока, связанного с письмом, настроение Ленца выровнялось. Он смеялся, шутил. Если возвращался рано — рассказывал Рине, как подвигается работа по расщеплению кварков. Правда, в его рассказах Рина ощущала горький привкус непонятного сожаления.

Казалось, даже былая близость вернулась к ним. Но безошибочное чутье любящей женщины подсказывало Рине, что у Гуго появилась важная область внутренней жизни, куда ей, Рине, вход заказан.

Еще одно обстоятельство омрачало жизнь. Гуго никогда не отличался хорошим сном. Теперь же он спал совсем скверно: просыпался ни свет ни заря, осторожно, бочком, тщетно стараясь не разбудить Рину, пробирался к вечно открытому секретеру.

— Завтра у меня лекция, — сказал Гуго после ужина, садясь в кресло.

— Публичная? — обернулась к нему Рина, занимавшаяся у пульта настройки лунной программы.

— Да.

— Наконец-то разрешили. Как только Арно Камп решился! Тезисы ты им представлял?

— Конечно. Но говорить я буду совсем другое, — спокойно произнес Гуго и погладил бородку.

— Ты с ума сошел! — воскликнула Рина.

— Возможно.

Рина подошла, села на ручку кресла.

— Может, откажешься от лекции? — осторожно сказала она. — Знаешь, после… ну, вообще в последнее время я каждый час опасаюсь за твою жизнь. Просто какая-то пытка. А там будут тысячи людей, и никакая охрана…

— Я решил, Рина, — сказал Гуго.

— Тогда и я приду на лекцию, — медленно сказала Рина.

— Как хочешь, — пожал плечами Гуго, стряхивая пепел сигареты.

Арно Камп был взбешен. Жюль никогда не видел шефа таким.

— Шеф сегодня не в духе, — шепнул он Гуго Ленцу, провожая его из приемной в кабинет Кампа.

Когда Ленц вошел, Камп стоял к нему спиной, глядя в окно.

Ленц кашлянул.

— Вы балансируете на краю пропасти, доктор, — сказал Арно Камп, рывком повернувшись к вызванному. — Вы сочувствуете идеям коммунистов?

— Не сомневайтесь, — парировал Ленц. — И не я один.

— Кто еще?

— Все рабочие и немало студентов Оливии…

— Вы бросьте такую философию! — побагровел Арно Камп. — Кто позволил вам с высокой трибуны…

— Я говорил о физических проблемах, — спокойно перебил Лени, — о том, как североамериканский концерн «Уэстерн» прибирает к рукам наши научные…

— Вы подрываете устои государства! Зачем вам было восхвалять социалистический строй далекого от нас Советского. Союза? Разве вы не патриот?..

Они расстались. Камп остался недоволен беседой. Гуго Ленц держался уверенно, словно чувствовал за плечами незримую поддержку. Или такую уверенность ему придает непоколебимая убежденность в том, что смерть в срок, указанный в письме, неизбежна?

Можно, конечно, арестовать его. Но потом хлопот не оберешься. Слишком уж он крупная фигура, доктор Ленц. И потом, арест Гуго Ленца помешал бы выследить злоумышленника, взбаламутившего всю страну.

Что касается самого Арно Кампа, то ему не столько хотелось арестовать Гуго Ленца, сколько увидеть перед собой анонимщика, рассылающего по почте тюльпаны, в стальных браслетах.

«Нет уж. Пусть доктор Ленц побудет пока в роли подсадной утки. Даже если и погибнет, не беда, — подумал Арно Камп. — Другие найдутся. Физиков в стране пруд пруди».

В кабинет вошел Жюль.

— Что там еще? — раздраженно бросил Камп.

— Лично вам, — сказал Жюль и положил перед шефом конверт.

Камп отодвинул в сторону арабского скакуна и вскрыл письмо. На стол выпал тюльпан…

Жюль в это время уже прикрыл за собой дверь.

Камп взял себя в руки и заставил тщательно прочесть текст.

Ему сообщали, что он, Арно Камп, в пределах данной ему власти охраняет несправедливый строй, что он, Арно Камп — цепной пес закона, который на стороне богатых. «Понимаю, что сами вы не в силах изменить буржуазный строй, — писал анонимный автор. — Но вы должны помочь нам сделать общество другим, справедливым…»

Дорого дал бы шеф полиции Арно Камп, чтобы узнать, кому это — «нам»!

«От вас требуется немногое, — продолжал автор письма. — Не избивать стачечников, одинаково относиться ко всем гражданам, независимо ни от цвета кожи, ни от того, сколько денег в кармане. Если вы не выполните наших требований, смерть может настигнуть вас в любую минуту. Она наступит внезапно».

Камп повертел в руках письмо. Исследовать его бесполезно — преступник, видимо, знает дело. Вот и его, Кампа, очередь пришла. Правда, в письме имеются некоторые вариации — анонимщик не указал срока, который Кампу осталось жить. Гуго Ленцу он отмерил три месяца, миллионеру Иву Соичу — полтора года, а вот его, Арно Кампа, может убить хоть сию минуту.

— Забавно, — громко сказал Камп. Затем погладил арабского скакуна и включил сигнал срочного совещания.

* * *

В Скалистых горах весна наступает рано.

Пациенты клиники святого Варфоломея, спеша воспользоваться первым по-настоящему теплым днем, покинули палаты и разбрелись по территории.

Одни, сосредоточившись, грелись на солнышке, другие, разбившись на кучки и воровато озираясь, торопливо шлепали картами. Третьи обсуждали свои недуги.

Двое, облюбовав скамейку у въезда на территорию, вели неторопливый спор о том, какое сердце лучше — атомное или же мышечное, обычное.

— Что-то Оры Дерви сегодня не видно, — сказал один, щурясь на апрельское солнце.

— Будет еще, не торопись. Да вот и она, легка на помине, — заметил второй.

На зеленую лужайку опустилась машина. Из люка легко выпрыгнула женщина. К ней торопливо, размахивая руками, подбежал старший хирург клиники.

Двое на скамейке умолкли. Они вытянули шеи, напряженно стараясь уловить, о чем разговаривают начальник Медицинского центра страны и хирург. Однако Ора Дерви и хирург говорили негромко, и до скамейки долетали лишь обрывки разговора.

— Сыну президента не лучше, — озабоченно сказал хирург.

— Сына президента привезли сюда вчера с раздробленной рукой. Попал в аварию, — быстрым шепотом пояснил один больной другому.

— Улучшения не будет: раздроблен нерв, — сказала Ора Дерви.

— Можно пересадить чужую руку, доноров из бедняков достаточно, слава богу, — сказал хирург.

— И потом на сцену появится несовместимость тканей, — возразила Ора Дерви.

— Что же делать? Лечить?

— Нет, — резко бросила Ора Дерви и хлопнула машину по крылу.

— Значит, остается…

— Остается только одно: искусственная рука, — сказала Ора Дерви.

— Но вы же знаете, что президент… — Хирург перешел на шепот, и двое, как ни старались, ничего не могли уловить.

— Ладно, я уговорю президента, — сказала Ора Дерви и в сопровождении хирурга направилась к корпусу, белевшему невдалеке.

— При лечении полумеры не нужны, — донеслась до скамейки последняя реплика Оры Дерви.

— Красива, как богиня, — вздохнул один, когда Ора скрылась из виду.

— Как манекен, — уточнил второй.

Под началом Оры Дерви находилась огромная сеть медицинских учреждений страны. Но она питала слабость к одной клинике, расположенной в Скалистых горах. Ора Дерви часто навещала маленький клинический городок, помогала советами врачам, нередко и сама оперировала, если попадался особо трудный случай.

Клиника святого Варфоломея была учреждением особого рода: здесь производилась замена пораженных недугом органов — сердца, легких, почек — чаще всего искусственными органами. Говоря короче, клиника святого Варфоломея занималась киборгизацией.

По убеждений Оры Дерви, будущность определенного слоя людей заключалась именно в киборгизации.

Говорили, что у Оры Дерви золотые руки. «Не руки, а киборгизированные рычаги», — добавляли злые языки.

Однажды на испытаниях разбилась военная машина. Весь экипаж, состоявший из семи человек, погиб. Когда вскрыли покореженную кабину, перед взором Оры Дерви предстала жуткая кровавая мешанина.

Ора Дерви сумела, как говорится, «по деталям» собрать погибших — правда, пришлось прибегнуть к вживлению искусственных органов.

После этого случая Ора Дерви получила благодарность военного ведомства, а враги киборгизации приутихли.

Ударил гонг, созывающий больных к обеду. Двое нехотя поднялись со скамейки.

— Третий раз вижу Ору Дерви, — сказал один, — и с каждым разом она кажется мне противоречивее.

* * *

Гуго Ленц волновался, подлетая к Скалистым горам. Когда показались белые кубики в долине и автопилот произнес: «Внизу по курсу клиника святого Варфоломея», — сердце Ленца учащенно забилось.

Он много был наслышан об Оре Дерви. Толки об этой выдающейся женщине были противоречивы.

Одни говорили, что Ора Дерви — фанатик киборгизации, что она хотела бы половину населения Оливия превратить в роботов с позитронным мозгом и механическими конечностями. Другие — что Ора Дерви и сама представляет собой не женщину, а робот. Разве иначе могла бы она столь искусно проводить фантастические по сложности операции?

Третьи говорили, что…

Ленц тряхнул головой. Да мало ли что говорили? Всякий талантливый человек еще при жизни обрастает ворохом легенд, как днище морского судна — водорослями. Глядя вниз, на теснящиеся пики, Гуго Ленц неотступно думал о той памятной ночи, когда у него созрело твердое решение непременно познакомиться с Орой Дерви, начальником Медицинского центра.

Не без удивления смотрела Ора на бледного человека, с улыбкой идущего ей навстречу. Явно не пациент — всех больных, когда-либо попадавших в ее руки, Ора помнила. Врач? Тоже непохоже.

— Добрый день, Ора Дерви, — сказал человек, остановившись.

— Добрый день, — остановилась и Ора. Где видела она эту бородку и горящие глаза?

Они стояли посреди аллеи, и Гуго не отрываясь смотрел на Ору Дерви.

— Вы, вероятно, по поводу трансплантации? — сказала Ора, когда молчание стало неприличным. — Обратитесь к старшему хирургу.

— Мне нужны вы, — сказал Гуго Ленц, представившись.

«Гуго Ленц, знаменитый физик, — мелькнуло у Оры Дерви. — Конечно, он. Как я сразу не узнала!»

— В таком случае встанем в тень, — улыбнулась Ора, обнажив ослепительные зубы.

— Речь идет о жизни, — сказал Ленц.

— Вашей?

— Множества людей.

— Не многовато ли? — удивилась Ора Дерви, беря Ленца под руку. — Пойдемте ко мне. Здесь слишком много глаз и ушей. В кабинете спокойнее. Хотя я не уверена, что и там не витает дух нашего милейшего Арно Кампа.

«Физики любят шутить. Но Ленц непохож на шутника», — подумала Ора Дерви, пропуская вперед гостя и закрывая за собой дверь кабинета.

…Вечерело. За необычным разговором собеседники не заметили, как стало совсем темно, и Ора включила свет.

— Все, что вы мне говорите, очень интересно, — сказала Ора Дерви. — И очень странно. Неужели вы искренне считаете, что люди должны отказаться от киборгизации?

— Киборгизация несет гибель роду людей Оливии, — сказал Гуго Ленц.

— А мне кажется, киборгизация — путь к бессмертию.

— Бессмертие… А зачем оно?

— Не мне вам объяснять, — устало проговорила Ора Дерви. — Разве достичь бессмертия — не сокровеннейшая мечта людей?

— Суть не в том, чтобы достичь бессмертия, а в том, какой ценой оно будет достигнуто, — сказал Ленц, закуривая очередную сигарету. — В конце концов, анабиоз — тоже жизнь. Но вы, например, разве согласились бы провести в анабиотической ваяне тысячу лет ради сомнительного удовольствия дотянуть до следующего тысячелетия?

— Что касается меня, то я предпочитаю обычную ванну, — улыбнулась Ора.

— Поймите, бессмертие противоестественно, оно человеку ни к чему, оно противоречит природе, — горячо заговорил Гуго Ленц. — К тому же ваши опыты касаются пока людей низкого сословия…

В течение паузы Гуго Ленц подумал, что никогда еще, пожалуй, не встречал такой обаятельной женщины.

— Быть может, вы сами хотите сменить сердце? — неожиданно сказала Ора Дерви.

— С чего вы взяли? — растерялся Ленц.

— Не знаю. Так мне показалось, — негромко сказала Ора Дерви. — Впрочем, не буду скрывать. Я медик, и думаю, что с вами можно играть в открытую. Не так ли, доктор Ленц?

— Только так.

— Выглядите вы неважно. Обморочная бледность… Вид у вас, я бы сказала, обреченный. И вы не из низшего сословия…

— Обреченный, — невесело усмехнулся Ленц.

— Простите, я вовсе не имела в виду полученную вами анонимку, о которой все говорят, — сказала Ора Дерви, глядя на Ленца. — Я говорю сейчас о вашем внутреннем состоянии.

За окном синел поздний вечер. Ленц подумал, что никогда еще, за исключением, пожалуй, той памятной ночи, время не летело для него так незаметно. Надо было встать, попрощаться и уйти, но непонятная слабость сковала члены. Хотелось сидеть, слушать негромкий голос и смотреть в огромные глаза пепельного цвета.

— Вы интересный собеседник, — проговорила Ора Дерви, — но простите, я так и не поняла, зачем вы сюда прилетели. Сюда приезжают те, кто нуждается в чуде. Здешнюю клинику так и называют — чудеса… — Она запнулась.

— Чудеса Оры Дерви, — закончил Ленц.

— Так что же вас привело сюда? — спросила Ора Дерви, сделав ударение на слове «вас».

— Желание, чтобы вы отказались от некоторых чудес, — медленно произнес Гуго Ленц. — Не все дозволено…

— Ну знаете ли… — сказала Ора Дерви. — Я с самого начала объяснила вам.

Гуго поднялся.

— Разрешите иногда навещать вас?

— Въезд в клинику открытый, — пожала плечами Ора Дерви.

Дни мелькали быстро, как страницы книги под ударами ветра.

Однажды против обыкновения Ленц вернулся домой рано.

— Сыграем партию в шахматы? — предложил он Рине.

— Не хочу. Ступай к своей механической кукле. Она, наверно, играет не хуже автомата… — сказала Рииа и разрыдалась.

Раньше Рина никогда бы не позволила себе подобной выходки, но сейчас нервы ее были напряжены до предела.

— Когда-то ты мне приписывала Шеллу, теперь — Ору Дерви, — устало сказал Ленц, глядя на вздрагивающие плечи жены. — Если бы можно было изобрести защитное поле от сплетен!

— Гуго, я знаю, как тебе тяжело, — проговорила Рина, не отнимая рук от лица. — Но это не дает тебе права…

Она не договорила. Камень на пальце блеснул в последнем солнечном луче, упавшем на окно.

Подобные сцены в последнее время повторялись часто, и Ленц по собственному опыту знал, что в этой ситуации бесполезно пытаться успокоить Рину или что-то объяснить ей. Он беспомощно стоял перед ней, стиснув руки, и смотрел куда-то в сторону затравленными глазами.

* * *

Сегодня Барк решил после рабочего дня переждать всех. Он опасался, что Ленц засиделся за полночь или, чего доброго, останется в Ядерном до утра, как иногда бывало, особенно в последнее время. Но этого не случилось.

Последним ушел Имант Ардонис.

Артур бродил по пустынным лабораториям. Ровно гудели генераторы, по экранам осциллографов струились голубые ручейки, автоматы делали привычное дело, и Артур подумал, что присутствие человека здесь, пожалуй, ни к чему. Впрочем, будучи парнем неглупым, он понимал, что это мнение профана, ничего не смыслящего в ядерной физике.

При входе в зал, где располагался ускоритель, дорогу Барку преградили две скрещенные штанги автоматической защиты.

— Сотрудники должны удалиться, — пророкотал низкий голос.

— У меня разрешение доктора Ленца, — сказал Артур и вынул жетон, по которому мгновенно скользнул луч фотоэлемента. Штанги втянулись в гнезда, и Артур вошел в зал.

Он оглядел рабочие места сотрудников, тщательно просмотрел записи, перерыл содержимое мусорной корзины, разглаживая каждую бумажку.

Затем направился в кабинет Иманта Ардоннса.

Осмотр не дал ничего, Артур смутно надеялся обнаружить какую-нибудь улику вроде черновика анонимки, адресованной Гуго Ленцу, или что-то в этом роде. Однако Ардонис, видимо, уничтожил все, что могло бы скомпрометировать его.

Перекладывая содержимое письменного стола, принадлежащего Ардонису, Барк наткнулся на валик биозаписи — подобные стерженьки заменяли прежние записные книжки.

Недолго думая, Барк сунул валик в карман.

Во время длительной процедуры контроля на выходе и позже, по пути домой, Барк неотступно думал о Шелле. Было в ней что-то привлекающее Барка. Может быть, какая-то загадочность? Барк вздохнул. Для Шеллы, похоже, в целом свете существует только доктор Ленц. А тот, кажется, совсем не замечает свою секретаршу.

Барк выяснил, что Шелла прежде работала в «Уэстерне», а затем по непонятным причинам перешла в Ядерный центр. Быть может, чтобы быть поближе к Гуго Ленцу?..

Дома Артур вспомнил про валик Иманта Ардониса и сунул стерженек в воспроизводитель.

Агент ожидал услышать нужные цифры, формулы, расчеты кривых, бесконечные иксы-игреки, успевшие уже навязнуть в ушах за четыре дня работы в Ядерном центре. Но первые же слова, слетевшие с мембраны, заставили его насторожиться.

«Не могу понять поведения Гуго. Похоже, он решил остановиться на полпути, — громко звучал в комнате голос Иманта Ардониса. — Прямо Гугенот об этом не говорит, но я привык расшифровывать его затаенные мысли».

Барк уменьшил громкость.

«Остановиться на полпути? Свернуть, перечеркнуть опыты, когда до цели рукой подать? Чудовищно! — скороговоркой вещала мембрана. — Бомбардировка кварков, которую мы почти подготовили, должна разрушить последнюю цитадель, сооруженную природой на пути познания материи.

Человек, меньше, чем я, знающий Ленца, мог бы подумать, что Гугенот испугался последнего шага. Цепная реакция, которая может вспыхнуть? Сказки. А если даже не совсем сказки — все равно. Разве бывает битва без жертв?

Даром ничто не дается — доктор отлично понимает. Раньше он любил повторять эту мысль. Так что же заставило его изменить взгляды?»

«…Кварки будут расщеплены. Меня ничто не остановит», — резко произнес голос Ардониса после короткой паузы, и биозапись закончилась.

— «Меня ничто не остановит», — процедил сквозь зубы Барк, тщательно пряча валик. — Остановим тебя, голубчик!

Теперь срочно к шефу. Неважно, что скоро рассвет. Новости, связанные с делом о тюльпане, Арно Камн велел доносить агентам в любое время суток.

Барк надеялся на денежную награду или поощрение по службе, и, кажется, надежды его оправдывались.

Прослушивание валика привело Кампа в хорошее настроение.

— Важная улика, — несколько раз повторил он, поглаживая стержень. — Тонко, тонко задумано…

Барк впервые видел грозного шефа в домашней пижаме и туфлях на босу ногу.

— Продолжать за Ардонисом наблюдение? — спросил Барк, деликатно отводя взгляд от волосатой груди Кампа.

Шеф помолчал.

— Арестуем Ардониса. Так вернее, — решил он.

— Не рано ли? — осмелился возразить Барк.

— Его опасно оставлять на свободе. Но действовать нужно чрезвычайно деликатно.

С некоторых пор Имант Ардонис заметил, что пользуется чьим-то неусыпным вниманием, причем не очень приятного свойства. Это его насторожило.

Однажды в воскресенье, прогуливаясь в сквере, Ардонис стал в длинную очередь, тянущуюся к автомату с водой, — солнце палило немилосердно. Впереди внезапно вскрикнула женщина, произошло какое-то движение. Ардонис не успел даже сообразить, что случилось, как мимо прошмыгнул субъект, незаметно сунув ему в руки дамскую сумочку. Ардонис машинально придержал ее, и в ту же минуту плотная дама в шляпке закричала, что ее ограбили… Ардонису стало ясно, что полиция напала на его след. Но он, опытный шпион, засланный сюда из Северной Америки и прошедший тщательную подготовку в разведывательном центре, не потерял присутствия духа. Ардонис постарался доказать, что произошло какое-то недоразумение.

Неподкупный полицейский робот невозмутимо выслушал обе стороны, записал на пленку показания добровольных свидетелей, бегло осмотрел содержимое сумочки, убедившись, что она действительно принадлежит даме. Затем, вежливо козырнув, сдал Ардониса с рук на руки двум другим роботам, которые бразо выпрыгнули из подъехавшей по его вызову машины:

Гуго Ленц пытался вызволить своего помощника, попавшего в неприятную историю. Он несколько раз объяснялся с Арно Кампом, доказывая, что произошло явное недоразумение.

— Разберемся, дорогой Ленц, — неизменно отвечал шеф полиции и тут же игриво спрашивал: — Ну а как наше самочувствие? Что-то мы сегодня бледней обычного. Никто нас не беспокоит?

— Да пока нет, — усмехался Ленц.

— Сколько у вас там остается сроку? — спросил Камп в одно из таких посещений.

— Еще месяц.

— Ого! Целая вечность!

— Чуточку меньше, — уточнил Ленц.

— Ничего, — перешел Камп на серьезный тон. — Кажется, дело на мази. Кое-какие нити мы уже нащупали.

— Неужели! — оживился Ленц. — Какие же нити?

— Пока тайна.

— Даже для меня?

— Даже для вас, дорогой доктор, — развел руками шеф полиции.

— Но ведь я, можно сказать, заинтересованное лицо! — воскликнул Ленц.

— Тем более, — сказал Камп. — А за помощника своего не беспокойтесь. Он в хороших руках.

* * *

— Что случилось, доктор Ленц? — спросила Ора Дерви, едва Гуго переступил порог ее кабинета.

— А что? — не понял Ленц.

— Посмотрите в зеркало. На вас лица нет.

Ленц дернул бородку.

— Вы сами поставили в прошлый раз диагноз: переутомление, — сказал он, рассеянно садясь на свое место — стул в углу.

Ора Дерви покачала головой.

— Неужели вы всерьез относитесь к истории с тюльпаном? — спросила она.

Вопрос Оры Дерви почему-то вывел Ленца из себя.

— Да, я отношусь ко всему этому слишком серьезно, — резко сказал Ленц. — Если хотите знать, мне остается жить ровно три недели.

Ора Дерви не нашлась что ответить. Всегда больно смотреть, как помрачается светлый рассудок.

Гуго потер пальцем лоб.

— А что бы сказали вы, милая Ора, получив подобную анонимку? — неожиданно спросил он.

— Поместила бы в печати благодарность автору письма, — сказала Ора Дерви.

— За что?

— За цветок, разумеется.

— А если серьезно?

— Серьезно? — задумалась Ора Дерви. — А что потребовал бы от меня автор письма?

— Предположим, примерно то же, что от меня, — сказал Ленц, закуривая. — Разумеется, в применении к той области, которой вы занимаетесь. Скажем, полный отказ от киборгизации.

— Пожалуй, я бы не пошла на это, — задумчиво проговорила Ора Дерви.

— Даже под страхом смерти?

— Даже под страхом смерти, — ответила Ора, строго глядя на Ленца.

— Почему?

— Потому что мне это вредно, я теряю деньги, а также мою популярность, славу…

* * *

Ко дню 5 июля был приведен в боевую готовность весь полицейский аппарат страны.

Улицы и площади бурлили. То здесь, то там вспыхивали летучие митинги. Одни требовали сделать все, чтобы защитить физика Ленца от любых покушений, другие считали, что, наоборот, чем меньше в Оливии останется ученых, занимающихся глубинными тайнами природы, тем лучше будет, и ни к чему вообще подымать такой шум из-за одного-единственного физика, хотя бы и знаменитого.

Что касается эпицентра всех треволнений — Ядерного центра, то здесь все шло как обычно, как будто бы не на этот самый день неизвестный злоумышленник назначил гибель доктора Гуго Ленца.

Ленц в этот день был таким, каким его давно уже не видели сотрудники. Работа у него спорилась, он смеялся, шутил, даже кощунственно напевал идиотскую песенку о тюльпане.

После обеда Гуго Ленц уединился со своим помощником Имантом Ардонисом. Они о чем-то долго толковали. Матовая дверь не пропускала ни звука. Любопытные, то и дело шмыгавшие мимо двери, ничего не могли услышать — у них была лишь возможность наблюдать на светлом дверном фоне два силуэта: один оживленно жестикулировал, в чем-то словно убеждая собеседника, второй в ответ лишь отрицательно покачивал головой.

Иманта Ардониса отпустили всего несколько дней назад, взяв подписку о неразглашении. От него так и не добились ничего определенного, несмотря на сверхмощную техническую аппаратуру дознания, включая «детектор лжи» новейшей конструкции.

По распоряжению Арно Кампа за Ардонисом была установлена негласная слежка.

Шеф полиции рассудил, что в критический день возможный злоумышленник должен быть на свободе. Пусть Имант Ардонис думает, что его ни в чем не подозревают. В последний момент правосудие схватит его за руку, и преступление будет предотвращено. А если даже нет… Неважно. Пусть Гуго Ленц погибнет, зато остальным адресатам, получившим цветок, опасность угрожать уже не будет.

Таков был тайный ход мысли Арно Кампа.

Арифметика проста.

Разумно пожертвовать одним ради того, чтобы спасти жизнь двоим.

Разве шахматный мастер останавливается перед жертвой фигуры, чтобы заматовать вражеского короля?

«Как знать? Быть может, заключительная стадия поимки анонимного бандита, нагло угрожающего виднейшим людям страны, войдет в историю криминалистики под названием «Гамбит Арно Кампа», — подумал, усмехнувшись, шеф полиции.

Итак, днем 5 июля страсти накалились до предела. Однако наступил вечер, и ничего не случилось: Гуго Ленц был жив-здоров и невредим.

Артур Барк, который безотлучно находился при докторе Ленце, не удаляясь от него ни на шаг, испытал даже чувство некоторого разочарования.

Надо сказать, в Ядерном центре не осталось ни одного не проверенного полицией сотрудника — поэтому, собственно, Арно Камп и решил, что Гуго Ленц может, как он того пожелает, провести критический день в своей лаборатории, среди своих людей, в обычной обстановке. Тем более что такое решение совпадало и с тайными соображениями шефа полиции…

Когда Гуго Ленц летел домой, его сопровождал целый эскорт. Орнитоптеры охраны были умело и тщательно закамуфлированы — под прогулочные, гоночныг, рейсовые и еще под бог весть какие.

Люди Кампа потрудились и в доме физика, умудрившись покрыть дом Ленца силовым полем — защитным куполом на манер того, который окутывал Ядерный центр.

Рина радостно встретила Гуго.

Сердце Ленца больно сжалось, когда он обнял жену, измученную, постаревшую за день на десять лет.

— Я же говорила, милый, что письмо с тюльпаном блеф… — сказала Рина.

— День еще не кончился, — возразил Гуго.

Рину поразило, что галстук он не отстегнул, а сорвал, словно не собирался больше никогда надевать его.

Она села на ручку кресла, прислонилась к Гуго.

Обняла.

— Перстень колется, — пожаловался Гуго, и Рина убрала руку.

Ей бросился в глаза уголок конверта, торчащего из нагрудного кармана Гуго.

— Опять письмо с тюльпаном? А ты мне ничего не сказал, — с упреком произнесла Рина и потянула письмо. Гуго сделал движение, но Рина успела заметить имя, выведенное на конверте крупными буквами: «Оре Дер…»

— Не бойся, меня не интересуют твои тайны, — бросила Рина, поспешно оторвав пальцы от письма, словно обжегшись.

Гуго начал что-то говорить, но Рина его уже не слушала. В душе ее мигом пробудились демоны ревности. Итак, он продолжает общаться с ней, своей новой пассией. Его прежние оправдания ложь, ложь… Он любит ее, полуженщину-полуробота, проклятую фурию с ослепительной улыбкой и киборгеничным лицом!

Рина резко соскочила с ручки кресла, подошла к стене и повернула выключатель.

Глубокой ночью Арно Кампа разбудил сигнал видеофона. Шеф полиции очнулся от короткого забытья, хрипло бросил:

— Слушаю.

— Докладывает агент 17. Гуго Ленц мертв, — сообщила мембрана.

Обсуждая причины смерти Гуго Ленца, медицинская экспертиза не смогла прийти к единому мнению.

Факты были таковы: доктор Ленц скончался вскоре после полуночи.

Каких-либо признаков насилия на теле Гуго Ленца обнаружено не было.

Непохоже было и на отравление ядом, хотя здесь мнения разошлись. Во всяком случае, в организме Ленца не было обнаружено ни одного из известных медицине ядов.

Гуго Ленц угас, как гаснет костер, в который забыли подбросить хворосту.

От жены Ленца ничего нельзя было добиться. На вопросы она не отвечала, лишь исступленно, не отрываясь, смотрела на Гуго и судорожно крутила перстень на пальце.

Дом Ленца оцепили.

Медики под наблюдением агентов трудились до утра. Но, как было сказано, к единому мнению прийти так и не смогли.

— Чудовищное переутомление, сердце не выдержало, — говорили одни.

— Доктора Ленца свел в могилу невроз, развившийся за последние три месяца, — утверждали другие и добавляли, защищая свою точку зрения: — Попробуйте-ка девяносто дней прожить под угрозой смерти, под дамокловым мечом, висящим над вами.

Вероятно, дни ожидания гибели психологически сломили волю к жизни.

По распоряжению президента была создана комиссия для расследования обстоятельств смерти доктора Ленца. Председателем комиссии была назначена Ора Дерви, начальник Медицинского центра страны.

* * *

Смерть физика Ленца, последовавшая точно в предуказанный срок, потрясла Ива Соича.

Значит, тюльпан, полученный Ивом Соичем, таит в себе отнюдь не пустую угрозу.

Пойти навстречу требованиям автора грозного письма? Свернуть работы в Акватауне, пока не поздно? Законсервировать скважину?

Остановить машины — дело нехитрое. А потом? Шумиха вокруг тюльпана спадет, конкуренты подхватят начатое Ивом Соичем и брошенное им дело, и главный геолог останется в дураках.

Нет, отступать поздно. Он вложил в Акватаун вес свое состояние.

Достаточно хотя бы немного замедлить темпы приходки глубоководной скважины — и он банкрот.

Не отступать надо — атаковать! Ускорить проходку. Взвинтить темпы как только можно. Не останавливаться перед новыми затратами. Закончить проходку раньше срока, отмеренного ему убийцей. Поскорее сорвать куш, купить спутник и перебраться на него. Там-то уж Ива Соича сам дьявол не достанет. Соич будет стрелять в любой корабль, который вздумает приближаться к спутнику — его священной собственности.

Там, на спутнике, он вволю посмеется над прежними страхами.

Сделает оранжерею. И непременно устроит клумбу с тюльпанами. Именно с тюльпанами, провались они пропадом!

В невесомости цветы растут хорошо…

К счастью, и он переносит невесомость неплохо в отличие от некоторых людей, которые в невесомости и часа не могут прожить.

По распоряжению Ива Соича в Акватауне был введен жесткий режим, сильно смахивающий на военный.

Геологи, проходчики, инженеры, киберологи, ядерщики не имели права подниматься на поверхность и вообще удаляться за пределы Акватауна.

Ив Соич запретил даже обычные походы акватаунцев за свежей рыбой. И вообще Ив Соич решил свести к нулю непосредственные контакты акватаунцев с внешним миром до тех пор, пока геологическая программа не будет полностью выполнена.

Работа в Акватауне шла днем и ночью. Впрочем, понятия «день» и «ночь» были весьма условны под многомильной океанской толщей, в царстве вечного мрака. Суточный цикл регулировался службой времени. «Утром» тысячи реле одновременно включали наружные панели на домах-шарах, прожекторы выбрасывали вдоль улиц ослепительные пучки света, тотчас привлекавшие глубоководных тварей, давно привыкших к возне под водой, ярче вспыхивали пунктирные лампочки, окаймлявшие дорогу к скважине.

Ровно через двенадцать часов все освещение, кроме дорожного, выключалось.

24 часа в сутки на дне впадины полыхало зарево. Время от времени из него вырастал оранжевый гриб, к потрясенную толщу воды насквозь пронизывала дрожь, Каждый направленный ядерный взрыв означал еще одна шаг вперед, в глубь Земли.

Ив Соич координировал работу проходчиков, зная поименно и в лицо чуть не каждого из трех тысяч акватаунцев.

Презирая опасность, он часто опускался на дно скважины, появлялся на самых опасных участках проходки. Толстый, отдувающийся, ежеминутно вытирающий пот, он мячиком выкатывался из манипулятора, проверял, как работают механизмы, часто оттеснял оператора и сам садился за пульт управления.

Для акватаунцев оставалось загадкой, когда спит Ив Соич. В любое время суток его можно было застать, бодрствующим, обратиться к нему с любым делом.

С полной нагрузкой работала аналитическая лаборатория, исследуя образцы породы, непрерывным потоком поступающие из скважины.

Под огромным давлением даже обычные минералы, давно изученные вдоль и поперек, приобретали новые к необычные свойства.

Вскоре температура в стволе шахты повысилась настолько, что даже термостойкие комбинезоны перестали спасать проходчиков.

По распоряжению Ива Соича были смонтированы и пущены в ход криогенные установки. У проходчиков появился мощный союзник — жидкий сверхтекучий гелий, охлажденный почти до абсолютного нуля. Циркулируя по змеевику, пронизывающему стенки шахты, гелий гасил жар развороченных земных недр. Земля, рыча и огрызаясь, уступала людям милю за милей.

* * *

Ора Дерви долго не смела признаться самой себе, что впервые в жизни полюбила. Так случилось, что ее избранником оказался Гуго Ленц.

Она влюбилась в него как девчонка, влюбилась с первого взгляда, с той самой минуты, когда Ленц впервые появился в клинике святого Варфоломея. Ей сразу запали в душу его бледность, клиновидная бородка и глуховатый голос.

Но внешне Ора ничем не проявила себя, и Гуго Ленц едва ли о чем-либо догадывался. Он вообще не отличался догадливостью.

Теперь, после таинственной смерти доктора Ленца, Ора Дервн вновь и вновь мысленно возвращалась к их взаимоотношениям, столь коротким и так трагически оборвавшимся.

Что, собственно, влекло ее к Гуго?

С самого начала он поразил ее необычностью, непохожестью на остальных. И то, что говорил Ленц, в чем старался убедить Ору Дерви, было необычно и странно.

Слиться с природой! Человек — частица мироздания, только частица, и он не должен пытаться искромсать всю вселенную, вывернуть ее наизнанку и поглотить.

А его взгляды на киборгизацию?

Ора доказывала Ленцу, что отречься от всего, чего достигла наука, — значит перечеркнуть весь пройденный ею тысячелетний путь.

— Как можете вы требовать такое, вы, физик, руководящий опытами по расщеплению кварков? — сказала однажды Ленцу Ора Дерви.

Слова Оры Дерви, видимо, смутили Ленца. Он долго молчал, затем поднял взгляд на Ору и проникновенно произнес:

— Ора… Я должен сказать вам много… Но сейчас не могу: слишком рано. Придет время — вы все узнаете. И относительно расщепления кварков тоже…

Теперь Ора Дерви часто задумывалась над словами Ленца, пытаясь расшифровать их скрытый смысл.

Оре Дерви как председателю вновь созданной комиссии по расследованию обстоятельств смерти Гуго Ленца много приходилось заниматься материалами, так или иначе связанными со знаменитым физиком.

В основном здесь были официальные документы, переписка доктора Ленца с дюжиной университетов и крупнейшими физическими центрами, копии заказов различным фирмам, рекламации на приборы. Была здесь и переписка со многими физиками планеты, из которой Ора Дерви впервые поняла во всей полноте, каким непререкаемым авторитетом среди них пользовался покойный доктор Ленц.

Из переписки явствовало, что были у Гуго Ленца и противники, но и последние глубоко уважали его. Предположить, что кто-то из них мог убить доктора Ленца? Чистая нелепица. И потом, каким образом?..

Всесторонние медицинские исследования тканей, лимфы, крови Ленца ничего не дали.

О, как казнила себя Ора Дерви, что не настояла в свое время на том, чтобы Гуго Ленц лег в клинику святого Варфоломея! Он был бы жив. Она не допустила бы его смерти.

А теперь в память о Гуго Ленце ей только и осталось, что тоненькая пачка писем да еще голос Гуго, записанный на пленку, — повесть о том, как король вручал ему премию. Когда Гуго рассказывал об этом, нельзя было удержаться от смеха, и Ора с разрешения Ленца включала магнитофон.

Кроме писем Ленца и магнитной ленты с его голосом, у Оры Дерви оставались еще воспоминания. Она часто перебирала в памяти свои встречи с Гуго и все, о чем они говорили.

Письма и ленту Ора берегла как величайшую драгоценность.

Со дня смерти Гуго Ленца шеф полиции не знал ни минуты покоя.

Чья теперь очередь? Кого умертвит тюльпан? Иву Соичу убийца отмерил определенный срок. А ему, Арно Кампу, — нет. Значит, он может быть умерщвлен в любое время. Тем более думать об этом бесполезно — надо действовать. Пока он жив, ответственность за общий порядок в Оливии лежит на нем.

Большие надежды возлагал Камп на разоблачение Ардониса. Но филигранная слежка агентов пошла прахом: ничего подозрительного в поведении помощника доктора Ленца обнаружить не удалось.

Впрочем, Имант Ардонис по распоряжению Кампа продолжал оставаться под наблюдением. Арно Камп не так-то просто расставался со своими подозрениями.

…Поставив полуувядший цветок в стакан с водой, Ора Дерви еще раз внимательно перечитала только что полученное с утренней почтой письмо. По стилю оно, на ее взгляд, не отличалось от того, которое три с небольшим месяца назад получил Гуго Ленц.

Гуго, обладавший феноменальной памятью, несколько раз цитировал ей наизусть большие куски из полученного им письма, и Ора Дерви в конце концов тоже запомнила их. Ей врезались в память обороты вроде: «общество Оливии неизлечимо больно», «оно катится в пропасть», «земная жизнь — плесень, которая легко может погибнуть», «киберги не люди, но они…»

В письме, полученном Орой Дерви, были другие слова, но смысл оставался прежним.

Анонимный автор хотел от Оры Дерви, чтобы она «навела порядок» на своем участке общественной жизни — в медицине. Автор требовал, чтобы Ора Дерви своей властью запретила пересадку органов. «Такие пересадки чудовищны, недостойны человека, наконец, неэтичны, — негодовал автор. — Человек — не машина, у которой можно по произволу заменять детали».

Испугалась ли Ора Дерви, получив письмо с тюльпаном? Нет, чувство страха было чуждо ее атомному сердцу. Просто Ора безмерно удивилась — не самой угрозе, а философскому содержанию письма. На какой-то миг Оре Дерви показалось, что с ней со страниц письма беседует воскресший Гуго Ленц.

Она некоторое время перебирала четыре листка, отпечатанных на машинке, всматривалась в цифру 1, вписанную от руки. Ровно один год отмерил ей автор письма для выполнения обширной программы, изложенной на листках; повсюду закрыть пункты пересадки органов, уничтожить фабрики, выпускающие хирургические инструменты для трансплантации, закрыть в медицинских колледжах факультеты киборгической медицины, предать огню всю литературу по проблемам киборгизации.

Ора Дерви закрыла глаза. Она сидела одна в пустой ординаторской клиники святого Варфоломея. Покачиваясь в кресла, размышляла.

Кто бы ни был автор письма, он наивен в высшей степени. Он хочет, чтобы она, Ора Дерви, своей волей сделала то, и другое, и третье. Как будто в ее власти закрыть, например, фабрики, производящие хирургическое оборудование по киборгизации. Да управляющий «Уэстерна» вышвырнет ее на следующий же день за двери клиники.

В чем-то и автор письма, и Гуго правы. Буржуазный порядок вещей в Оливии довольно гнусен. Но вот как изменить его? Тут их идеи против торгашества вызывают лишь улыбку.

Если говорить всерьез, только коллективные усилия могли бы что-либо изменить в обществе. Но на кого можно опереться?

Незаметно для себя Ора склонилась к мысли, что надо действовать — не для собственного спасения, а во имя светлой памяти Гуго Ленца.

Гуго рассказывал ей о рабочих, с которыми встречался на заводах, когда наблюдал за производством приборов для Ядерного центра, о студентах, с восторгом ловящих каждое живое и свободное слово, слетающее с кафедры.

Но как ей найти тех, кто умеет мыслить и действовать? Стать с ними в одном строю.

Надо сделать так, чтобы Гуго, будь он жив, был доволен ею.

Работы — непочатый край. Одного года может не хватить.

Значит, для начала нужно все-таки подумать о письме с тюльпаном.

«Сначала послушаем, что скажет шеф полиции Арно Камп», — подумала Ора Дерви, протягивая руку к видеофону.

Разбирая документы Гуго Ленца, Ора Дерви рассчитывала, что, возможно, какие-нибудь записи смогут пролить свет на обстоятельства дела, которое она расследует. Черновики следовало разобрать, зачеркнутое восстановить — нелегкая и кропотливая работа.

Хорошо было бы привлечь на помощь жену Гуго Рину Ленц. Но она после смерти мужа до сих пор не могла оправиться, хотя прошел месяц. Ни с кем не разговаривала, была почти невменяемой.

Среди черновиков Ора нашла несколько листов бумаги, исчерканных вдоль и поперек. Здесь были в основном мысли о себе и для себя. Автор, видимо, не предназначал их для чужих глаз.

Все, что удалось разобрать, Ора перепечатала на машинке.

«…Итак, мне остается жить три месяца. Всего три. Нелепо все и неожиданно. А жизнь вчера еще казалась бесконечной.

Живой не думает о смерти. Он может планировать свое будущее, прикидывать, что будет с ним через год, три, а то и через двадцать лет. Математик сказал бы, что двадцать лет для человека равносильны бесконечности. Естественно: для мотылька-однодневки бесконечность равна всего-навсего суткам.

А что сказать о мезоне, время жизни которого — миллионная секунды?

Я не мезон и не мотылок-однодневка. Я человек. Обреченный на скорую смерть. Какая разница — раньше или позже? Нет, не буду кривить душой. Я молод: разве 44 года — старость?»

«Мир беспечен, как играющий ребенок. Если даже людей будет отделять от гибели один шаг, все равно они будут заняты собой, погоней за заработками. Беспечность ли это? Скорее даже простое неведение».

«Больше всего на свете я любил свою работу. Тот сладкий холодок предчувствия, из которого вдруг, после многодневных опытов, внезапно рождается уверенность, что истина находится где-то рядом, протяни только руку — и достанешь ее.

Но ныне все мелкие истины слились в одну Великую Истину, и свет ее невыносим. Я солдат твой, сияющая истина, и умру как солдат. И да поможет мне… Робин!»

«Робин? — задумалась Ора Дерви. — Кого имел в виду Гуго Ленц?»

Вскоре в сутолоке дел Ора Дерви позабыла случайное имя, мелькнувшее в бумагах покойного Ленца.

Но через некоторое время среди лабораторных журналов ей попался еще один листок, служивший продолжением какой-то записи.

«…Прощай и ты, Люсинда. Я привязался к тебе, я верил тебе…»

Ору что-то кольнуло, когда она прочла первые строки записки.

«Только благодаря тебе, Люсинда, я сумел решить последнюю задачу, которую добровольно взвалил на свои плечи. И теперь мне легче уходить из жизни. Спасибо, Люсинда».

Незнакомое доселе неприятное чувство заставило Ору внутренне сжаться. Она вызвала к себе Барка. Артур прибыл незамедлительно: он уже знал, что председатель новой комиссии не отличается мягким нравом и при случае может всыпать не хуже Арно Кампа. Ясное дело: не приходится ждать снисхождения от робота, или полуробота — один черт.

* * *

— С работой в Ядерном центре до сих пор не ладится, — сказал Артур Барк. — Все время срываются опыты.

— Быть может, диверсия? — оживилась Ора Дераи.

— Неизвестно… — покачал головой Барк. — Доктор Ленц оставил после себя сущую неразбериху. Старик, видимо, слишком многое любил делать сам.

При слове «старик» Ора поморщилась: она не выносила фамильярности.

— Послушайте, Барк, — сказала Дерви, — вы знаете всех сотрудников Ядерного центра?

— Конечно. Таково задание Кампа, — ответил Артур Барк.

— В таком случае скажите, кто такая Люсинда?

— Люсинда? — удивленно переспросил Барк, с наслаждением заметив, что Ора Дерви слегка смешалась. Значит, и роботы умеют смущаться!

— Имя Люсинда мне встретилось в архивах доктора Ленца, — пояснила сухо Ора Дерви.

— Люсинда — машина, — сказал Барк.

— Машина?

— Обыкновенная счетная машина. Термоионная, с плавающей запятой, как говорят программисты, — с улыбкой добавил Барк. За время пребывания в Ядерном центре он успел нахвататься кое-каких познаний.

— Машина? Странно… Ленц обращается к ней как к женщине, — сказала Ора Дерви.

— Странно, — согласился Барк.

— Мы можем теперь только строить догадки о тогдашнем психическом, состоянии доктора Ленца, — заметила Ора.

Барк промолчал, ограничившись утвердительным кивком.

* * *

Если шпионаж в Оливии за работой выдающегося физика Гуго Ленца был главным делом Иманта Ардониса, то науки о земной коре его интересовали как хобби. Но и в геологии, регулярно просматривая интересующую его литературу, Имант Ардонис сумел приобрести немалые познания; его сведения в Центр, своему североамериканскому шефу, всегда носили очень профессиональный характер и высоко там ценились.

Акватаунский проект не мог не заинтересовать Ардониса. Его привлекала смелость замысла, сочетание с размахом. Шутка ли: пробив твердую оболочку планеты, на сотни миль устремиться вниз, пронзив слой бушующей лавы!

В космосе человек давно уже чувствовал себя как дома, в то время как глубь собственной планеты все еще оставалась для него недоступной.

Ардонис знал, что идея использования глубоководной морской впадины в качестве отправной точки для глубинной скважины не нова. Но раньше осуществить ее не могли, проблема упиралась в несовершенство техники.

Ардонис был аккуратен в своих увлечениях: выискивая повсюду, где только можно, материалы об Акватауне, он складывал их вместе.

Когда ствол глубинной шахты, миновав твердую оболочку Земли, углубился в расплав магмы, Имант Ардонис наново проштудировал работы о глубинных слоях почвы и структуре морского дна в районе Атлантического побережья. И червь сомнения впервые шевельнулся в его душе.

Давление и температура лавы там, на глубине, ему как физику говорили многое. В опытах по расщеплению кварков Ардонис имел дело со звездными температурами и колоссальными давлениями, у него было представление об опасностях, которые подстерегают в подобном случае исследователя.

При огромных давлениях жидкость может превратиться в камень, а сталь потечь как вода.

На что рассчитывает Ив Соич? Как он собирается взнуздать огненную стихию земных недр? Надо полагать: он произвел необходимые расчеты. Они должны быть абсолютно точными. Иначе… У Иманта Ардониса дух захватило, когда он представил, что может получиться, если на большой глубине магма ворвется в ствол шахты. Вода соединится с огнем! А в Акватауне три тысячи человек. Не говоря уже о рыбацком поселке, который расположен на побережье, близ впадины. Ну что ж… Зато Северная Америка получит колоссальную информацию, не подвергая себя никаким затратам…

В том, что Люсинда машина не только хорошая, но и капризная, с норовом, лишний раз убедился Имант Ардонис, когда решил просчитать, каким запасом прочности обладает ствол гигантской шахты, нисходящей от подводного города Акватауна в глубь земли.

Введя задачу в кодирующее устройство, Имант Ардонис присел к столу.

Мимо несколько раз прошел Артур Барк, неприятный молодой человек с оловянными глазами.

Нового сотрудника Имант недолюбливал. Неприязнь зародилась в первый же день, когда доктор Ленц привел к нему в кабинет черноволосого крепыша и отрекомендовал его как специалиста по нейтринным пучкам. Было это вскоре после взрыва в лаборатории, случившегося ночью, когда установки обслуживались автоматами.

— Где ответ? — спросил Ардонис, нагнувшись к переговорной мембране.

Тотчас из щели дешифратора вылетела лента. «Дважды одну задачу Люсинда не решает», — прочел Ардонис.

— Люсинда, ты что-то путаешь, — попытался разъяснить Ардонис. — Задачу о глубинной шахте никто тут не мог решать, кроме меня.

«Люсинда никогда не путает», — лаконично сообщила лента.

Ответ машины, которого он с трудом добился, поразил Ардониса: все гигантское подводное сооружение висело на волоске.

Несмотря на свой скверный характер, Люсинда не могла солгать в расчетах, выдать не те цифры.

Прихватив с собой ленту, Ардонис решил немедленно отправить сведения в Центр. О том, что угрожает Акватауну, в Центре должны узнать. Предотвратить катастрофу возможно. Подводники должны принять срочные меры. Либо должен быть увеличен запас прочности защитных конструкций, либо работы следует сразу прекратить. Первое решение, конечно, влетит в копеечку, но разве можно считаться с копеечками, когда дело идет о жизни тысяч людей? Но что ответят из Центра? Обдумывая запрос, Имант Ардонис вышел из лаборатории и столкнулся с доном Базилио.

После смерти Гуго Ленца кот поскучнел. Он бродил из комнаты в комнату, разыскивая прежнего хозяина, и всех сотрудников обходил стороной. Блюдце с молоком оставалось нетронутым. Чем питался кот, было неизвестно. Артур Барк уверял, что дон Базилио глотает кварки.

В пути Имант Ардонис намного поостыл. Он подумал, что в Центре начнутся неизбежные расспросы: где Ардонис взял исходную информацию для расчетов? Чего доброго, начнут его перепроверять, приступят к расследованию. Нет уж, ему важно получить окончательный результат н потом обо всем информировать Центр.

Ведь кто-то из физиков уже догадался просчитать с помощью Люсинды задачу об устойчивости Акватауна? (История сама по себе достаточно темная.) Не сообщил же Ардонис сразу о результатах в Центр? Значит, можно и сейчас не торопиться.

Он не станет хранить под спудом результаты, сообщенные Люсиндой. Но и спешить не намерен.

Сделать можно так: написать в Центр подробное письмо, привести все расчеты по Акватауну. Пока в Центре письмо изучают, тут, в Оливии, все пойдет своим чередом…

* * *

После смерти Гуго Рина жила словно во сне. Видно было, что молодая женщина живет какой-то своей, внутренней жизнью и ни до кого ей нет дела.

В последние дни Рина сильно привязалась к Робину, общество которого могло ей, кажется, вполне заменить человеческое. Быть может, причины симпатии коренились в том, что Робин в Гуго «души не чаял», если позволительно так выразиться о роботе. Несколько лет назад, когда Робин было по ошибке схватился за оголенный провод, Гуго спас его, разобрав и снова собрав «по косточкам». А инстинкт самосохранения у Робина был выражен достаточно сильно.

И теперь Робин стал для Рины как бы связующим звеном между нею и Гуго. Робин столько мог бы рассказать ей об умершем! Однако лишнее слово надо было вытаскивать из Робина клещами: он не отличался болтливостью, как некоторые роботы его класса. Долгими июльскими вечерами Рина расспрашивала Робина о покойном. И все время женщина не могла отделаться от мысли, что Робин чего-то недоговаривает. Однако заставить Робина проболтаться было невозможно.

* * *

Страна бурлила. Только после смерти Гуго стало ясно, насколько он был популярен. Столица потрясалась манифестациями. На военных заводах Вальнертона бастовали рабочие. Люди требовали разыскать и наказать убийцу. Надо сказать, что в данном случае требования манифестантов совпадали с самым сокровенным желанием шефа полиции, а такое случается нечасто. Таинственный распространитель тюльпанов не отмерил шефу полиции никакого определенного срока. Кто скажет, сколько ему, Арно Кампу, осталось? Быть может, он доживает последние дни?

Полученный по почте тюльпан торопил Арно Кампа, и он снова и снова нетерпеливо подталкивал гигантский маховик расследования, который и без того вертелся достаточно бойко.

Вызванная к 11 утра Рина Ленц появилась в приемной.

Препровожденная Жюлем в кабинет, она присела на краешек кресла, того самого, в котором не так давно сидел растерянный Гуго Ленц, принесший в полицию пакет, сулящий ему смерть.

Свой персональный тюльпан Арно Камп держал в ящике письменного стола. Акции Кампа с получением цветка смерти упали чрезвычайно низко: даже президент позволил себе на каком-то банкете заметить, чего, мол, требовать от шефа полиции, когда его самого шантажируют.

«Тебе-то, мозгляку, тюльпан не присылают, потому что ты абсолютный нуль», — подумал Арно Камп, когда услужливые языки доложили ему о выходке президента.

Шеф полиции испытал сильнейшее желание натянуть гуттаперчевые перчатки, взять плотный конверт, сунуть туда цветок — ну хотя бы свой! — и отправить по почте президенту.

— Нужно уточнить некоторые обстоятельства, связанные с последним днем, — сказал Арно Камп, глядя, как Рина пристраивает сумочку на коленях.

— Я все сказала.

— Могут быть детали, которым вы не придали поначалу значения.

— Спрашивайте, — тихо сказала Рина, впервые подняв глаза на Кампа.

— Когда доктор Ленц прилетел вечером домой, вы не заметили в его поведении чего-либо необычного?

— Нет, Гуго вел себя как всегда, — вздохнула Рина. — Шутил, что мы — как мухи под колпаком: за каждым нашим шагом наблюдает охрана, а улететь из-под колпака невозможно. Несколько раз повторил, что выполнил дело жизни, а потому может умереть спокойно… Вообще Гуго шутил в тот вечер. Я уже говорила об этом.

— Мы навели справки. Работа у доктора Ленца в Ядерном центре в последнее время не ладилась, опыты по расщеплению срывались, да еще взрыв 2 апреля… Как же можно говорить, что дело жизни выполнено?

Рина пожала плечами.

— Я же говорила вам, что Гуго в последние дни не делился со мной рабочими тайнами.

К концу допроса, деликатно именуемого Кампом беседой, шеф полиции, приглядевшись, неожиданно спросил:

— Простите, а где ваш великолепный перстень?

— Я его выбросила.

— Превосходный восточный перстень? Куда выбросили?

— В море.

— Уникальную камею?

Рима спрятала руку под сумочку.

— Разве я не имею права распоряжаться принадлежащей мне вещью так, как мне будет угодно? — впервые с вызовом произнесла она, откинувшись в кресле.

— Имеете. Но я вправе узнать у вас мотивы столь экстравагантного поступка.

— С перстнем у меня были связаны воспоминания… Тяжелые воспоминания… личного свойства… — сбивчиво заговорила Рина.

— Вы могли бы подарить камею, скажем, Музею восточной культуры… — сказал Арно Камп. — Ну хорошо. Расскажите еще раз, когда и как вы обнаружили, что ваш муж мертв?

Ровным голосом, будто повторяя заученную роль, Рина произнесла:

— Я проснулась вскоре после полуночи. Не знаю отчего. Словно от толчка. Ложиться спать не хотела, говорила: давай всю ночь бодрствовать. Но Гуго настоял: пусть все будет как обычно. Чтобы не огорчать его, я послушалась, но решила не спать. На сердце было неспокойно. Гуго, как всегда, остался сидеть у раскрытого секретера: «Разберу одну задачку». А я, не знаю как, задремала — так намучилась в последние дни… Очнулась — Гуго на прежнем месте, уснул, голову опустил на недописанный лист бумаги. Позвала — не откликается. А сон Гуго чуток. Вскочила я, подошла к нему… — Рина перевела дыхание. Только по судорожным движениям пальцев видно было, чего стоит ей рассказ. — На губах Гуго застыла усмешка. Он был мертв.

— Почему вы так решили?

— Глаза… глаза Гуго были широко раскрыты. Правая рука лежала на калькуляторе. Но дальше, наверно, не нужно? — перебила себя Рина. — Когда я закричала, в комнату сразу хлынула охрана, и у вас имеются подробные протоколы, фотографии…

— Протоколы и фотографии есть, — согласился Камп. — Но вы уклоняетесь от ответа на вопрос. Меня интересует, повторяю, то, что не попало в протоколы.

Рина еле заметно пожала плечами.

— Ничего не могу добавить. К тому же вы опечатали все бумаги Гуго. Письма забрали.

— Можете идти. Жюль вас проводит, — сказал шеф полиции.

Домой Рина возвращалась опустошенной. В хвост ее орнитоптера пристроился аппарат мышиного цвета, но Рина едва обратила на него внимание. И дома и вокруг, она знала, полно теперь и электронных и прочих ищеек. Что толку? Все равно никто не вернет Гуго.

Комнаты зияли пустотой. Робин куда-то запропастился.

— Робин! — позвала Рина. Улетая по вызову к Арно Кампу, она запретила роботу покидать дом. До сих пор не было случая, чтобы Робин ее ослушался.

Не поленившись, Рина обошла все закоулки, заглянула даже в ванную — Робина в доме не было.

Он появился в двери, неуклюжий, приземистый, с четырехугольным регистрационным номером на груди.

— Откуда ты? — спросила Рина тоном, не предвещавшим ничего доброго.

— Тайна.

— Выкладывай-ка свою тайну, да поживее, — сказала Рина.

— Нет.

— Нет? В таком случае я вызову охрану, и тебя вскроют лазерным лучом, — сказала Рина и сделала шаг к двери.

— Тайна принадлежит не мне.

— А кому же? — остановилась Рина.

— Доктору Ленцу.

— Я его жена.

— Доктор Ленц сказал: никому.

Рина взялась за ручку двери.

— Именем доктора Ленца — не делайте этого! — выпалил Робин.

Женщина вздохнула, опустила руку и медленно отошла от двери.

* * *

Незаметно термин «тюльпанник» приобрел среди журналистов права гражданства.

Скверное это ощущение — быть тюльпанником. Вдвойне обидно быть тюльпанником, когда в твоих руках огромный, до тонкостей отработанный аппарат, в который входят и роботы и люди, когда к твоим услугам целый арсенал, битком набитый внушительными штуками — от многоместных манипуляторов для групповых арестов и до бомб — разбрызгивателей слезоточивых газов.

И все эти чудные игрушки бессильны перед маленьким увядшим цветком, присланным ему, шефу полиции Арно Кампу.

Только в собственном кабинете, за бронированными стеклами, под многослойной защитой, Арно Камп чувствовал себя в относительной безопасности.

Немало монологов своего хозяина выслушал арабский скакун, застывший посреди скакового поля — письменного стола, и благородная морда коня успела приобрести скучающее выражение. Так, по крайней мере, казалось Арно Кампу.

Сегодняшнее утро не явилось исключением. Вертя статуэтку в руках, Арно Камп снова жаловался скакуну, что «тюльпанное» расследование зашло в тупик.

Через несколько минут прибудет Ора Дерви. Арно Камп виделся с ней ежедневно, обсуждая результаты расследования.

Список тюльпанников — людей, получивших послание с цветком смерти, — перевалил уже за сотню. Причем это были все люди сильные, имеющие вес в сфере своей деятельности: крупные военные, финансисты, крупные дельцы, литераторы, ученые… Особенно много было ученых.

Получение тюльпана стало предметом своеобразной гордости, как бы признанием заслуг со стороны неведомого врага государства.

Возникла даже идея организовать «Клуб тюльпанников», но президент наложил на эту идею вето. Злые языки связывали запрещение с тем, что сам президент тюльпана до сих пор не получил.

Камп поставил скакуна на место и вздохнул.

В кабинет вошла Ора Дерви.

Хотя Арно Камп видел ее теперь достаточно часто, красота Оры каждый раз по-новому поражала его.

Камп пожевал губами и неожиданно спросил:

— А вы не допускаете мысли о самоубийстве?

— Я думала об этом, — сразу ответила Ора Дерви. — Однако самоубийство, по сути, то же убийство. Оно оставило бы какие-нибудь следы. Вам-то это известно лучше, чем мне. Между тем экспертиза таких следов не обнаружила.

— Результаты экспертизы я знаю.

Ора задумалась. Вынула сигарету — Камп услужливо щелкнул зажигалкой.

— Требования анонима недвусмысленны. Джон Вальнертон должен прекратить выпуск оружия смерти, Гуго Ленц — закрыть исследования кварков и «зашвырнуть ключи» от тайн природы. Ив Соич — законсервировать глубинную проходку в Акватауне и так далее. Я не знаю многих писем, но они, наверно, в таком же роде?

— Примерно.

— И все это для того, утверждает автор, чтобы не дать капиталовладельцам дальше наживаться, — заметила Ора Дерви.

— И у этой затеи, вы считаете, есть шансы на успех? — спросил Камп.

— Во всяком случае, попытка с тюльпаном выглядит ужасно наивной. В чем-то напоминает детскую игру.

— Детскую игру! — взорвался Арно Камп. — Что же, и Гуго Ленца убили играючи?

— Факт убийства доктора Ленца с целью террора не доказан, — возразила Ора Дерви. — Наоборот, я как медик убеждена, что он умер своей смертью.

— Точно в назначенный срок! Да это же м… мистика, черт возьми!

— Не знаю.

— Вам, между прочим, тоже грозят смертью. Вас это не смущает?

— Я фаталистка. И потом, я верю в ваших агентов и в агентов ЦРУ, — улыбнулась Ора.

— Я жду в… вас завтра. С членами комиссии. Нужно выработать единую точку з… зрения, — сказал Арно Камп, прощаясь.

* * *

После ухода Оры Дерви он долго ходил по кабинету, стараясь успокоиться. Плюнуть, что ли, на все дела и лечь в клинику святого Варфоломея? Ора Дерви давно предлагала. Пора избавиться от нервного заикания…

Размышления Арно Кампа прервало появление Джона Варвара; он теперь ведал наблюдением за коттеджем покойного доктора Ленца.

— Есть новости? — спросил Камп.

— Вот пленка, шеф.

— Целая бобина? — удивился Камп. — Она что же, сама с собой разговаривает, эта Рина Ленц?

Воспроизводитель захрипел, из него послышались голоса — Рины и неизвестный мужской.

«Где ты был?» — строго спросила Рина.

«В городе», — пророкотал мужчина.

«Зачем?»

«Тайна».

— Это еще что за идиот? — быстро спросил Камп.

— Робин. Робот, — пояснил Варвар.

Услышав, что тайна Робина принадлежит не кому иному, как доктору Ленцу, Камп изменился в лице. Варвар окаменел.

— Сколько ты летел сюда? — спросил Камп, когда отзвучала последняя реплика Робина: «Именем, доктора Ленца — не делайте этого!», обращенная к Рине, и воспроизводитель автоматически выключился.

— Десять минут.

— Бери оперативный отряд — и в коттедж Ленца. Доставь сюда этого Робина. Бегом! Только не повреди его, — крикнул Камп вдогонку.

Настроение шефа полиции несколько поднялось. Кажется, нащупывается наконец ниточка. Так и должно быть. Любое действие оставляет след. Птица — в воздухе, лодка — на воде, и (что там еще?) змея — на камне.

Оставшись один, шеф полиции посмотрел на часы. Ровно в полдень, по мудрым законам Востока, у него было «пять минут расслабления». Однако заняться гимнастикой по системе йогов ему не пришлось.

На пульте пискнул зуммер радиосвязи.

— Д… докладывает Джон Варвар, — прохрипело в наушниках.

С каких пор Варвар заикается?

— П-п-приказ не выполнен. Робин исчез, — доложил Джон Варвар.

— Куда исчез?

— Выяснить пока не удалось.

— Все обыскать!

— Уже обыскали, шеф.

— Допросить Рину Ленц.

— Допросили. Она ничего не знает. Говорит, Робин перестал ей подчиняться. Разладился, и потому по закону она за него не отвечает.

— Перекрыть все дороги! Оцепить район! — не сдержавшись, закричал Арно Камп, понимая, что все эти меры едва ли принесут нужный эффект. Разладившийся робот — сущее бедствие, поймать его практически невозможно. Достаточно человекоподобной фигуре сорвать порядковый номер — и она затеряется в многомиллионном городе, как капля в море.

Камп швырнул наушники. Итак, Робин исчез, унеся с собой какую-то тайну, связанную с Гуго Ленцем.

— Подобьем баланс, — обратился Арно Камп к скакуну.

Гуго Ленц умер точно в назначенный срок, хотя смерть его, как утверждает Ора Дерви, была естественной.

Робин, который мог пролить какой-то свет на тайну Гуго Ленца, пропал бесследно.

Слежка за всеми лицами, подозреваемыми в причастности к «тюльпанной» эпопее, продолжает вестись, но до сих пор не принесла никаких результатов, хотя влетает в копеечку.

Поведение Иманта Ардониса безупречно. Так же, как и поведение Рины Ленц.

— Ох уж эти мне добродетельные вдовушки! — вслух произнес Арно Камп.

* * *

Железный Ив, как называли его геологи, предпочитал вопросы, связанные с проходкой, решать единолично, собственной властью. Это требовало крайнего напряжения сил и нервов.

Соич знал, что среди акватаунцев есть несколько человек из ведомства Арно Кампа, которые негласно охраняют его от возможных покушений неведомого террориста — автора письма-угрозы. Но сама угроза и боязнь покушения как-то потускнели, отошли на второй план перед лицом каждодневных проблем, больших и малых, всплывающих ежечасно и ежеминутно.

С погружением в глубь Земли давление и температура возрастали и все труднее становилось обуздывать грозный напор расплавленной магмы, омывающей ствол шахты.

Чем глубже погружались проходчики, тем больше удлинялись коммуникации, что также вносило дополнительные трудности.

Любые контакты с побережьем Соич запретил, и акватаунцы роптали: они привыкли к свежей рыбе, покупаемой у рыбаков прибрежного поселка. Правда, кое-какая рыба водилась и на дне впадины, но это были в основном глубоководные скаты, на вкус жесткие и отдающие ворванью.

Приходилось довольствоваться пищей, доставляемой в Акватаун сверху в контейнерах.

Три тысячи акватаунцев трудились денно и нощно, сцементированные волей Железного Ива. Связываться по радио сквозь толщу воды с внешним миром было невозможно. Письма туда и обратно доставлялись все в тех же контейнерах.

По-прежнему масса бедняков предлагала Соичу свои услуги, прельщенная не столько романтикой глубинной проходки, сколько системой оплаты, предусматривающей премию за каждый новый шаг в глубь Земли.

С последней почтой Ив Соич получил, как обычно, несколько десятков писем. Пренебрежительно отодвинув их в сторону, он вскрыл пакет от Арно Кампа. Шеф полиции настоятельно требовал, чтобы Ив Соич покинул Акватаун и поднялся на поверхность.

«Подходит критический срок, — писал Арно Камп. — Если забыли, то могу напомнить, что скоро будет полтора года, как на ваше имя пришло письмо с тюльпаном».

— «Забыли»… Шутник этот Камп, — пробормотал Соич, покачав головой.

«Вы должны переждать критическое время «под надежной охраной. Мы поместим вас в башню из слоновой кости, а точнее — из бронированного стекла. Знаю, как вы преданы работе и как нелегко вам сейчас покинуть Акватаун. Но проходка ствола рассчитана на два года, так что, побыв на поверхности недели две, вы сможете вернуться к своим обязанностям…»

Оторвавшись от письма, Ив Соич живо представил себе, как Арно Камп в этом месте погладил своего бронзового любимца и произнес что-то вроде:

«Главное — чтобы ты пережил срок, названный в письме. А дальше мне до тебя дела нет, голубчик! Я на этом разбогатею и…»

«Главное — пережить срок, указанный в письме, — улыбнувшись своей догадливости, прочел Ив Соич. — Нельзя допустить, чтобы из-за нашей или вашей небрежности осуществилась угроза. Представьте, какое это вызовет смятение в умах?»

Соич опустил письмо на пульт, задумался. Требование Кампа выглядит разумным. Но он не, сможет выполнить его. Кампу неизвестно — Соич держит это пока в секрете, — что скорость проходки увеличена против проектной.

Благодаря его нажиму нужная глубина будет достигнута не через два года, а на шесть месяцев раньше, то есть на днях. Может ли он, хозяин и вдохновитель акватаунской эпопеи, покинуть объект в такое напряженное время? Еще несколько сот метров — и все акватаунцы поднимутся на поверхность, — триумфаторы, покорившие подземную стихию. Тогда и Ив Соич вместе со всеми поднимется к славе и богатству, к независимости. Ждать осталось недолго.

Пульт, на который облокотился Соич, жил обычной своей беспокойной жизнью, каждую минуту требуя к себе внимания.

Соич присовокупил письмо Арно Кампа к груде остальных и погрузился в тревожную жизнь волнующихся кривых, вспыхивающих экранов и торопливо бормочущих мембран.

Каждый вопрос требовал ответа, каждая задача — немедленного решения. Застопорится одно — на него налетит другое, третье и еще и еще — попробуй тогда развязать узел.

— Температура внизу ствола продолжает повышаться, — сообщила мембрана.

Соич распорядился увеличить подачу жидкого гелия. В течение получаса температура не изменялась, затем снова поползла кверху. Соич не очень встревожился: такие вещи случались и раньше. Нужно только увеличить мощность криогенной установки. Однако он тут же убедился, что мощность установки уже на пределе.

Шахтный ствол продолжал нагреваться.

— Невыносимо! — прохрипела мембрана. Соич узнал голос старшего оператора.

— Держитесь, осталось немного. Охлаждение работает на полную мощность, — ответил Ив Соич.

— Дышать невозможно.

— Включите вентиляторы.

— Они гонят раскаленный воздух. Мы остановим проходку.

— Трусы! Я еду к вам, — закричал Ив Соич и бросился к манипулятору, чтобы спуститься вниз. Но прежде он хлопнул ладонью по зеленой кнопке, расположенной в центре пульта, тем самым заклинив подъемный транспортер. Отныне ни одна душа не могла покинуть ствол шахты.

Манипулятор смерчем пронесся по пустынной улице Акватауна — те, кто был свободен от смены, отсыпались после адского труда. Позади вздымался ил, голубоватый в прожекторном луче.

Вдали показались конструкции, подсвеченные снизу. Не сбавляя скорости, Соич влетел в шлюзовую камеру.

* * *

…По мере того как транспортер двигался вниз, температура в стволе шахты возрастала. Липкий пот заливал глаза.

Соича ждали. Большая площадка в основании шахты была полна народу, гудела как улей. Скудное освещение к краям площадки сходило на нет.

Спрыгивая с ленты транспортера, Соич вспомнил картины дантова ада.

Увидя Соича, проходчики притихли. Физики, геологи, электронщики, термоядерщики ждали, что скажет Железный Ив.

Соич вышел на середину, подошел к агрегату, щупальца которого сквозь толстые плиты защиты тянулись вниз, в глубину. Отсюда производились направленные взрывы, после чего автоматы наращивали новый участок ствола.

Перед агрегатом, производящим взрывы, в угрожающей позе стоял оператор.

— Почему не работает подъемник? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Я выключил, — спокойно ответил Соич. Горячий воздух обжигал легкие, он казался плотным, почти осязаемым. Соич поднял руку — ропот утих. В наступившей тишине слышалось лишь, как захлебывается в трубах, пронизывающих стенки шахтного ствола, жидкий гелий — ледяная сверхтекучая жидкость, близкая к абсолютному нулю.

— Через три, от силы четыре дня мы достигнем проектной глубины, — сказал Ив Соич, — и тогда ваша миссия закончена. Я вам хорошо заплачу…

— Включите подъемник! — перебил чей-то голос.

— Я удваиваю премию! — сказал Соич. Фраза прозвучала гулко — воздух был насыщен испарениями и сильно резонировал.

— Шкура дороже, — отрезал оператор.

— По местам! — закричал Соич. — Готовить взрыв!

Он шагнул к агрегату, но на пути вырос оператор. Горячая волна захлестнула Соича. Теперь, когда до цели осталось полшага, когда осталось произвести один — взрыв, один-единственный… Неужели дело всей его жизни пойдет насмарку? И из-за чего? Из-за нелепой заминки перед самым финишем, из-за трусости оператора.

Уже не отдавая отчета в своих действиях, Соич размахнулся — оператор схватил его за руку и сильно дернул. Соич выхватил из кармана лучемет и направил его в бледное, отшатнувшееся лицо. Затем перешагнул через тело оператора и подошел к масляно поблескивающей установке.

Люди послушно разошлись по местам.

Несколько умелых команд Соича — и агрегат ожил. Там, внизу, под толстыми плитами защиты, споро и привычно готовился направленный ядерный взрыв — последний взрыв.

Стенки шахты вибрировали. Кажется, физически ощущалось огромное давление, которое выдерживали кессоны.

Неожиданно пол шахты дрогнул, затрясся. Слишком рано — до взрыва еще добрый десяток минут. Ствол шахты ярко засветился, будто вобрав в себя пыл развороченных земных недр.

Дохнуло нестерпимым жаром. На площадке стало светло как днем. Из десятков грудей вырвался крик.

— Вот он, тюльпан! — покрыл вопли чей-то возглас. Этот возглас — последнее, что зафиксировало сознание Ива Соича.

* * *

Гибель Акватауна и прибрежного поселка взбудоражила Оливию. Оппозиция докопалась, что задолго до трагических событий в редакцию самой влиятельной газеты пришло письмо, правда, без подписи, в котором автор квалифицированно доказывал неустойчивость глубинной шахты, заложенной в Акватауне, на дне впадины.

Какая же сила заставила редактора спрятать письмо под сукно? Почему письму не был дан ход? Почему работы в Акватауне не только не были свернуты, но, наоборот, ускорены?

Оппозиция добилась расследования, результаты которого, однако, не были преданы гласности, что породило массу слухов и толков.

Однако бурные события последних месяцев проходили стороной, почти не затрагивая Рину.

Вдова Гуго Ленца давно рассталась с коттеджем — он оказался ей не по карману. Рина снимала крохотный номер во второразрядном отеле. Она, подумывала о том, чтобы вернуться к прежней специальности, но найти работу медика было непросто. Можно было обратиться к Оре Дерви — Рина была уверена, что Ора ей не откажет. Однако Рина приберегала визит в клинику святого Варфоломея на самый крайний случай.

Из газет она покупала только «Шахматный вестник». Из прежних знакомых виделась только с Имантом Ардонисом, и то изредка, раз и навсегда пресекши попытки к сближению. Их связывала, кажется, только память о Гуго.

Они говорили о Ленце как о живом, вспоминали его привычки, любимые словечки, шутки. Ардонис рассказывал Рине, как продвигается работа по расщеплению кварков.

Однажды, едва Имант ушел, в дверь Рины осторожно постучали. Нет, это не был стук, — кто-то осторожно скребся в дверь. «Кошка», — решила Рина и толкнула дверную ручку.

Перед ней стояла знакомая приземистая фигура.

— Робин, — прошептала Рина.

Да, это был Робин — без нагрудного знака, помятый и какой-то увядший.

— Проходи, — сказала Рина и заперла дверь. Сердце ее забилось.

Робин еле двигался, словно в замедленной съемке. «Энергия кончается», — догадалась Рина.

— Мне осталось существовать тридцать минут, — подтвердил Роб ее догадку.

Рина знала, что с этим ничего не поделаешь.

Существуют шариковые ручки, которые выбрасывают, когда паста кончается: ручки сконструированы так, что зарядить их снова невозможно.

Собратьев Робина выпускали по тому же принципу. Делалось это для того, чтобы робот в своем развитии не превзошел определенного уровня.

Стоя перед ней, Роб как бы застывал. Теперь он чем-то напоминал Рине Будду, статую которого они видели когда-то с Гуго в музее.

— Робин, кто убил доктора Ленца? — негромко спросила Рина.

— Я знал, что ты это спросишь. Потому я здесь, хотя добраться сюда было трудно, — сказал Робин. Покачнувшись, он произнес: — Доктора Ленца никто не убивал.

— Никто? — переспросила Рина.

— Никто. Он сам убил себя.

— Не понимаю…

— Вот, — сказал Робин, протягивая Рине истрепанную записную книжку. — Она принадлежала доктору Ленцу. Просмотри. Потом я отвечу на твои вопросы. Только поспеши. У меня остается 20 минут.

Рина принялась лихорадочно листать страницы, исписанные знакомым почерком Гуго. Формулы… Идеи опытов… Отрывочные фразы…

«…Удивительный способ обуздания кварков. Проверю сегодня же. Если моя догадка правильна, на расщепление кварков потребуется энергия вдесятеро меньше, чем до сих пор думали все, в том числе и мой дорогой Имант.

Попробую ночью, не хочу откладывать. Стоит, право, не поспать ночь, чтобы увидеть, какую рожу скорчит утром Ардонис, моя правая рука, когда узнает результат».

Дальше следовало несколько строчек формул.

«Опыт крайне прост, никого не хочу пока посвящать в него. Тем более что годится прежняя аппаратура. Рина спит… Решено, лечу…»

Рина припомнила далекую апрельскую ночь, когда, проснувшись, она не застала Гуго и ждала его, волнуясь, до рассвета, обуреваемая тревожными мыслями. А потом, угадав приближение его орнитоптера, возвратилась в спальню, легла и притворилась спящей…

Так вот куда летал он. Неисправимый искатель, нетерпеливый, импульсивный Гуго.

«…До сих пор не могу опомниться. Чего же я не учел в расчетах? Нельзя было полагаться только на свои силы. Установка взорвалась. Защита на месте. Проверил. Дозиметр молчит. Но это ничего не значит. Ведь покушение на кварки совершено впервые в истории физики. Могло же при этом возникнуть новое излучение, не улавливаемое нашими приборами? Мысль эта неотступно меня гложет.

Сильное сердцебиение.

Быстро свыкся с мыслью, что я смертельно облучен.

Но сейчас речь не обо мне. Надо предупредить всех об опасности, которая угрожает Оливии, если физики не прекратят штурм твердыни материи; если капитал, узнав о возможности создать новое оружие массового поражения, возьмет его в свои руки, то возникнет большая беда.

Выступить перед студентами? Вступить в партию рабочих? Но уже поздно. Сделать заявление для печати? Сказать: не расщепляйте кварки, это гибельно для людей? Увы, печать подцензурна магнату, связанному с военно-промышленным комплексом… Так из меня получится террорист-одиночка…

Монах Шварц погиб при изобретении пороха. Что же, разве это помешало человечеству производить порох и применять его?

Правда, тут речь идет о вещи, по сравнению с которой порох — невинная хлопушка. Смертельное излучение, которое пронизывает любую защиту и не улавливается приборами.

Ученый — ребенок. Шаловливый и глупый. Как можно воздействовать на ребенка? Сказать: «Этого делать нельзя»? Не подействует. Скорее наоборот: запретный плод сладок.

Один выход остается — припугнуть. Да так, чтобы отпала всякая охота рубить сук, на котором сидишь, Вот к какой мысли я пришел.

Все время думаю, как это сделать. Голова раскалывается. У меня возник поистине удивительный план, но для его осуществления нужна помощь Люсинды».

Рида, как все медики, имела много дел с разными видами облучения. Теперь, торопливо роясь в памяти, вспоминая Гуго последних месяцев его жизни, она все больше уверялась, что он не был поражен лучевой болезнью, пусть даже неизвестного типа.

Может ли быть излучение, не регистрируемое приборами?

Что же случилось G Гуго?

Неужели самовнушение?..

Глянув на Робина, Рина спохватилась: надо спешить.

На следующих страницах почерк Гуго разительно изменился. Буквы стали неуверенными, ломкими.

«Видно, таких задач Люсинде решать еще не приходилось. Машина строптивится, требует все новых и новых данных.

Странно, почему до сих пор никому не приходило в голову поставить перед электронным мозгом такую задачу: имеется определенный человек; известны все его физические, клинические и прочие параметры — от возраста, пульса и кровяного давления до энцефалограмм и анализа крови. Требуется вычислить время его жизни.

Так и сделаю. Сообщу Люсинде, что, несмотря на облучение, мой образ жизни не изменится».

«Навязчивая идея? Так вот почему бедный Гуго так упорно отказывался лечь в клинику святого Варфоломея», — подумала Рина.

«Что касается всех моих медицинских данных, то я привел их Люсинде по памяти».

«По памяти!» — поразилась Рина. Гуго ненавидел медицинские обследования, проводившиеся в Ядерном центре, и едва ли помнил результаты анализов, несмотря на изумительную память: он попросту никогда не удостаивал внимания эти, по его словам, никчемные бумажки.

«Итак, допустим, мой пример устрашит физиков; они увидят, что незримая рука точно в названный заранее срок покарает меня — того, кто посмел ослушаться приказа и продолжать исследования кварков. (Правда, работу по кваркам и я буду продолжать только для вида, а на самом деле постараюсь так напутать, чтобы Имант и сотрудники не смогли после моей смерти разобраться.) Допустим, повторяю, таинственная карающая рука, казнившая меня в назначенный день, испугает физиков, и они откажутся от штурма кварков.

Но останутся геофизики, которые грозят направленными ядерными взрывами вызвать землетрясение на территории всей Оливии. Останутся медики, которые все более широким фронтом проводят киборгизацию, превращая простых людей в роботов. Останутся фабриканты смертоносного оружия, которые захотят нажиться на торговле.

Мой план таков: разослать угрожающие письма всем, кто ответствен за судьбу Оливии. И себе в первую очередь. В письме первом, адресованном физику Гуго Ленцу, укажу срок, названный Люсиндой, — три месяца. Постараюсь, чтобы мое письмо получило огласку, тогда требование, выдвинутое в нем, станет известным прогрессивным силам Оливии — рабочим, интеллигенции.

Меня, разумеется, будут охранять все полицейские силы Оливии. Тем не менее я умру в точно назначенный срок, и это потрясет всех. Никто не поймет, в чем причина смерти.

Со мной ясно. Кто же следующий? Попытаюсь за несколько дней собрать о нем хоть какие-то данные, необходимые для Люсинды.

Итак, кто же следующий? Один из злейших врагов Оливиимиллионер Ив Соич, чьей волей возник Акватаун. Имант рассказывал, что Соич самолично обнаружил на дне моря узкую глубоководную впадину, на дне которой и был воздвигнут подводный город.

Увы, карточку Соича мне раздобыть не удалось. Пришлось пойти по другому пути — посчитать время существования Акватауна. Соича не оторвать от его детища, он почти не покидает Акватауна. Погибнет подводный город — Соич разорится. Это для него гибель… Я достал об Акватауне все данные, какие только сумел, и Люсинда распорядилась ими наилучшим образом. ПроХодка шахты должна быть завершена через два года, Однако Люсинда, учтя принятые темпы проходки, производительность машин и даже такой фактор, как азарт наживы Соича, о котором я ей тоже рассказал, выдала более точный срок завершения проходки — полтора года. Сооружение, по мнению Люсинды, непрочно, несмотря на кажущуюся безопасность. Наибольшая опасность возникнет, когда проходка будет близка к завершению. Жаль мне Акватаун. Нельзя только допустить гибели рабочих… Поручу этим заняться Ардонису…»

Рина читала дальше.

«Тяжко мне, тяжко… В глазах красные пятна, словно огненные тюльпаны. Тюльпан? Тюльпан! Идея: к каждому письму приложить по цветку. Просто так. Бессмысленно? Тем вернее подействует угроза. Где я видел его? Тюльпан. Много цветов. Целый холм! Ах, ну конечно же, на клумбе перед главным корпусом.

…Сегодня вечером, когда сотрудники разошлись, не поленился и нарвал охапку чудесных тюльпанов. Имант будто чует что-то. Его вопросы выводят меня из себя. Еле дождался, пока он уйдет. Последними ушли Барн с Шеллой.

Все, что могла, Люсинда просчитала. Два дня ушло у меня на составление списка тех, кому необходимо послать тюльпаны. Чем больше писем, тем лучше. Целая пачка тюльпанов пойдет в Акватаун.

Отправлять все письма залпом не годится. Надо делать это постепенно, чтобы общий страх нарастал во времени. Когда умру, посылать письма будет Робин: я его соответственно запрограммирую. Никому не придет В голову проверять робота…»

Рина медленно опустила записную книжку.

Робин не шевелился.

— Ты все письма разослал? — спросила Рина.

— Нет.

— Почему?

— Энергия кончилась.

— Где остальные письма?

Вместо ответа Робин медленно распахнул на груди дверцу, на пол упала толстая пачка писем. Рина наугад подняла одно. «Рине Ленц», — тихо повторила она адрес, четко отпечатанный на конверте. Потом надорвала пакет. Оттуда выпал засохший цветок.

Прочесть письмо, адресованное ей Гуго, Рина не успела — Робин с грохотом упал на пол. Это был конец.

Рина опустилась на стул, закрыла глаза. Ей живо представилось, как больной Гуго возится с Люсиндои, весь в плену захватившей его идеи.