На следующее утро, за пять минут до первого звонка, Васька собрал нас в кабинете истории и коротко, но с многозначительной живостью объявил, что есть очень важный разговор и что после уроков на часок останемся.
— Что, что? — переспросил, оторвавшись от учебника, Ваня Печкин, который всякую новость принимал с опаской, как прямую угрозу лично ему.
— Останемся, говорю, после уроков!
— Все или одни комсомольцы?
— Все.
— Лучше бы одни комсомольцы, — буркнул беспартийный Ваня Печкин. — А то мне собаку кормить.
— Какую собаку? Она же у тебя сдохла!
— Новую завели.
— Значит, часок потерпит.
— Ага, она породистая!
— Надо быть породистым хозяином, тогда любая собака будет породистой! — заметил Васька.
— У нее режим. И нечего обзываться!
— Так! — хмуро произнес Забор, шлепнув ладонью по столу. — Еще у кого собаки?.. А может, кто спешит клопов травить?.. Или в больницу грыжу вырезать?.. Или на свидание к двум? — спросил вдруг он, и сердце мое дернулось, потому что именно мне надо было к двум тридцати на свидание с Валей, но я не выдал себя, лишь на миг закрыл глаза да стиснул виски ладонями— не мог же я подрывать идею, которую сам выварил вместе с Васькой. Вот ведь совпадение, черт возьми, никаких собак, больниц и свиданий! — Ясно? Остаются все по-го-лов-но! — подчеркнул комсорг, как бы пересчитывая нас. — Ну, а если кому действительно позарез надо — разберемся. А разговор срочный и касается всех!
Вовка Еловый спросил:
— А о чем?
— Эпа, наверно, будем чистить за двойку и за Спинсту, — ответил кто-то из девчонок сзади.
— Да нет! — горько отмахнулся Васька.
— Значит, за то, что Зефа треснул, — равнодушно предположил тот же голос.
— Во-во! — обрадованно подхватил Забор. — Мы так привыкли заниматься кулаками и двойками, что мозги наши протухли и слепо шпарят по этим рельсам, как будто на свете ничего другого нет! Пора спрыгивать, иначе в такой тупик залетим, что и подметок не останется!.. Ведь нам около пятнадцати лет, ядрена бабушка! Зеф уже под носом чешет, завтра бриться начнет, а мы ему все: тю-тю-тю, Мишенька, почему ты такая бяка! — Васька сделал сиропную физиономию и пальцами изобразил бодуче-игривую козочку.
— Тю-тю-тю! — такой же козочкой ответил Зеф.
Класс грохнул. Забор сам рассмеялся до кашля и, еле унявшись, продолжил:
— Вот и вся наша работа. Надо менять климат! Встряска нужна! Ее-то мы сегодня будем готовить. — Затрещал звонок, и Васька торопливо заключил: —В перерывах поговорим подробнее. А что касается кулаков и двоек, то совсем их забывать тоже нельзя, конечно. Зеф, например, получил по морде совершенно правильно! С гуманистами мы гуманисты, а заработал— получай! И нечего тут вече устраивать. А Эп, кстати, и без вашей чистки прекрасно все понял и сам утряс нелады со Светланой Петровной. Это как раз и доказывает, что он уже взрослый, а значит, взрослые и мы. И хватит играть в бирюльки и пускать мыльные пузыри!
— Вот именно! — крикнул кто-то.
— Браво, Забор!
— Ну, выдал! — восторженно шепнул Авга.
— Да-а! — согласился я, в который раз убеждаясь, что есть в нашем Заборе та закваска, которая делает его истинным комсоргом и которая не зря приводит в трепет Шулина.
Вошла быстрая и сосредоточенная Клавдия Гавриловна, историчка, и урок начался.
После звонка мы перебежали в кабинет иностранного языка, и заинтригованный люд плотно окружил стол Забровского и Садовкиной, мигом образовав над ним этакий двухъярусный кратер. Наташка смутилась, что оказалась вдруг в самом центре внимания, и вскочила, мол, я тут ни при чем. А мне, наоборот, хотелось именно туда, в жерло этого вулкана, и я даже имел право на это, но запоздало лезть в середку было слишком демонстративно. А нутро мое тоже кипело, и мне тоже требовалось ударить если не вулканом, то хотя бы гейзером. Я оттянул от толпы к окну Шулина и растолковал ему, в чем дело. Авга отнесся к анкете с неожиданной прохладцей. Оглянувшись на шумящую кучу-малу, словно не веря, что и там говорят об этом же, он разочарованно протянул:
— У-у, а я думал, что-то путевое!
— Это зависит от нас: поставим путевые вопросы, получим путевую анкету.
— И о чем спрашивать?
— О чем хочешь. Что волнует.
— Меня многое волнует.
— Вот и формулируй.
— Хм, формулируй!
— Или вот что, Авга, слушай! Давай для старта я тебе дам пару уже готовых вопросиков. — Я вынул из кармана бумажку. — Вот они. Старт и тебе нужен, и всему классу, потому что когда начнется собрание, все будут раскачиваться и оглядываться друг на друга, а мы с тобой поочередно — бэмс, бэмс! И пошла цепная реакция! Главное — затравить! Понял?
Шулин усмехнулся.
— Вроде подсадных уток.
— Почти. Но подсадные — на веревочках, а ты вольный казак: эти не нравятся, другие давай. Но подтолкнуть народ обязательно надо!
Авга взял листок, прочитал и воскликнул:
— Ого, вопросики!
— А что?
— «Кто умнее: девчонки или мальчишки?» Да мне такого в жизнь не придумать! Сразу поймут, что я белены объелся!
— Наоборот, чудак! Все только ахнут: ого, скажут, ай, да Авга, ай, да Спиноза!
— Брюхоза!
— Вот увидишь!
— Ну ладно. Забор поручил?
— Забор. Поручил мне, но я и тебя привлекаю.
— А не влетит тебе?
— Нет, за работу с массами обычно хвалят… Да и вдвоем надежнее. Мигом собрание кончим!
«И я успею на свидание!» — обрадованно спохватился я, но тут же грустно заключил, что въедливый Васька все равно час протянет. И никакого просвета!.. Не маму же просить, да и ей к двум на работу. Позвонить в седьмую школу, вызвать Снегиреву и перенести встречу часа на четыре? Но как звонить, откуда, что говорить? И тут люди, и там люди! Нет, не годится! Что ж ты подкачал, мой талисманчик? Первое свидание — и на тебе!.. Лучше бы сегодня совсем в школу не приходить! Забор бы один и объяснил, и подсадных уток организовал, к собрание провел, раз он такой прыткий! Мало того, что не представил меня как соавтора идеи, так еще и свидание сорвал, деятель!.. Убегу вот — и все! Правда, теперь и Шулин тут замешан, и его не бросишь, А может, потому Васька и засекретил меня, чтобы я естественней как подсадной выглядел? Иначе бы липа получилась! Да, пожалуй, именно так. Ну, хитер, Забор!
Пряча листочек, Авга спросил:
— Эп, а вдруг того, мы крякнем, а все молчок?
— По второму разу крякнем.
— И опять молчок?
— Ну уж!
— А вдруг?
Тогда не знаю… Тогда пусть сам Забор крякает. А что мы еще можем сделать? Сальто-мортале?
— А может, третью уточку? — плутовато предложил он. — Уж работать с массами, так работать?
— Третью?
— Ага. Вопросы еще есть?
— Есть.
— Ну и давай. Бог троицу любит! — с заговорщицким азартом заключил Шулин.
— А кого?
Мы осмотрелись.
Васькин вулкан продолжал клокотать. Сгрудились все, кроме Вани Печкина, который, заткнув уши, зубрил английский. Или он дома ни фига не учил, или у него память некудышняя, но Ваня Печкин долбил учебники из перемены в перемену, даже когда дежурный выгонял его, чтобы проветрить класс, он прихватывал книжку с собой. Каким-то испуганным был у нас Ваня Печкин, и первую половину каждого урока, то есть во время опроса, сидел как приговоренный, сжавшись и чуть ли не дрожа. Он так и напрашивался на высмеивание, и в общем-то мы подсмеивались над ним, хотя не особенно зло, но считали его серой личностью.
Мы с Авгой переглянулись и, моментально поняв друг друга, направились к Ване Печкину. Вот будет фокус, если удастся его сагитировать, тон всему классу зададут второстепенные члены… Я зашел сбоку и живо захлопнул английский. Ваня Печкин вздрогнул и тревожно поднял голову.
— Отвлекись-ка на минутку, — сказал я.
— Чего?
— Отвлекись, говорю, и уши разоткни!
— А чего?
— Дело есть! — сказал важно Шулин.
— Причем дело пустяковое, но для пользы всего класса, — внушительно добавил я.
— Мне некогда.
— Всем некогда!
— Слушай, Ваня Печкин, ты можешь хоть раз что-нибудь пожертвовать классу: или время, или отметку? Можешь? — воззвал я, почувствовав, что надо брать круче.
— Это вон пусть Садовкина оценки жертвует, у нее много пятерок! — недовольно мотнул головой Ваня Печкин. — А мне нечем жертвовать, у меня одни двойки!
— У всех двойки! — отрезал Шулин.
— И меня спросят!
— Сегодня не спросят. Придет новая учительница. А новые сразу не спрашивают, а сначала знакомятся! — попытался я внушить Ване Печкину здравую мысль.
Но он не сдался.
— Ага, это с вами будет знакомиться, а меня спросит! Не мешайте! — И, открыв учебник, опять углубился в него, равнодушно выставив свою макушку.
Я со злости чуть не влепил ему щелчок в эту макушку, но под жидкими волосенками различил какую-то коростинку и брезгливо махнул рукой. Авга буркнул «балда ты осиновая с медной нашлепкой», и мы отошли. Наш поход в массы провалился. Еще бы! Если уж буря целого класса не раскачала Ваню Печкина, то что тут наши хилые потуги. Оставалось надеяться, что и без третьей утки дело обойдется— вон как народ оживлен.
По звонку все суматошно расселись, но вместо новой учительницы опять вошла Анна Михайловна со своей дирижерской палочкой, двухцветным карандашом. Постучав по столу, она несколько виновато произнесла:
— Ребята, снова неувязка.
— И эта заболела? — спросил кто-то.
— Нет. Амалия Викторовна думала, что ее уроки начинаются с третьего. Я только что звонила ей. Она выходит, но знаете, человек пожилой — пока дойдет, пока найдет — будет конец урока.
— Хорошо! — вздохнуло полкласса.
— Напрасно радуетесь! Кое-кому эти последние занятия нужны, как воздух! Смотрите, как бы ваши легкие вздохи не обернулись тяжестью! — строго заметила завуч, и в этом была истина, которая касалась и меня, правда, я не вздыхал облегченно, потому что был заинтересован в Амалии Викторовне. — Сейчас придет библиотекарь и почитает вам что-нибудь, так что никакого шума и спокойно оставайтесь на своих местах!
Забор вскочил и сказал:
— Анна Михайловна, отдайте этот час в наше распоряжение! Мы хотели задержаться после уроков, но раз так, то лучше сэкономить время. Нам нужно провести междусобойчик.
— Что провести?
— Междусобойчик!.. Ну, разговор то есть!
— Очень хорошо! Пожалуйста, поговорите, — улыбнувшись, согласилась завуч. — Я вам нужна?
— Нет.
— Только тихо. Обещаете?
— Обещаем! — крикнули мы.
— Чш-ш! — И Анна Михайловна вышла.
Васька стремительно оказался у стола, с тетрадкой в руке, поправил пятерней прическу и сказал:
— Видите, как складно все получается! Сама фортуна за нас!.. Итак, на чем мы остановились?
— На мыльных пузырях, — подсказал Зеф.
— Да! Пора кончать с мыльными пузырями! А для этого есть только одни путь — дело! Вот и займемся делом!.. Я все объяснил, вы все поняли — прошу!.. Придумывайте сколько угодно вопросов, но чтобы участвовал каждый. Кстати, если поработаем в темпе, то спасем от голодной смерти собаку Вани Печкина!
— Нечего обзываться! — огрызнулся Ваня Печкин.
— Что? У тебя уже вопрос?
— Нет у меня вопросов!
— А жаль! Хотя ты, наверно, прошел огонь, воду и медные трубы, стиральную машину и пылесос, так что все познал. Ты, наверно, мудрец, Ваня Печкин?
— Сам ты мудрец!
— Тогда не фыркай, а думай! — пристрожился Забровский — Ну, все, сажусь и пишу!
Комсорг сел, открыл тетрадку и выжидательно оглядел ряды. Повисло то наэлектризованное молчание, которое мы с Васькой и предугадывали и ради которого ввели в расчет подсадных уток. Я приготовился еще вчера, но хотел, чтобы начал Шулин, и тихонько толкнул его коленом. Авга, уставившись в таблицу неправильных глаголов, шевелил губами, словно разучивал именно таблицу, а на самом деле повторял, конечно, вопросы — они хоть и короткие, но требовали осмысления.
— Ну? — подстегнул Забор, остановив взгляд на мне.
Насчет условного знака мы не договаривалпсь, но это был почти знак. Я собрался с духом, подтянул ноги, чтобы встать, но тут Вовка Еловый спросил:
— А в стихах можно?
— Еще бы!
— Тогда пиши.
— Прекрасно, Вовка! — под веселый шумок воскликнул Забор.
Он еще не записал, а уже поднялась Садовкина.
— А вот интересно, кто в жизни важнее: мальчишки или девчонки? — спросила она.
— Мальчишки! - заорали пацаны.
— Девчонки! — завопил прекрасный пол.
— Споры потом! — пресек Васька. — Потом наспоримся до хрипоты! Так, записываю…
Довольный Авга шепнул мне:
— Один мой вопросик склюнули!
— Пусть клюют, лишь бы аппетит был! А ты говорил — молчок! Это как бы нам молчать не пришлось!
— А теперь всё, мы больше не подсадные утки, а вольные селезни! Можно самим подумать!
— Ну, думай.
Вовка Еловый опять вскочил.
— У меня еще!
— Прорвало поэта! — заметил кто-то из девчонок.
Вовка засек, кто это сказал, простер в ее сторону руку и продекламировал:
— О, пойдет! — похвалил Забор.
И тут же ввернул вопрос Мишка Зеф:
— А ты бы учился, если бы тебя не заставляли?
— Блеск! — отреагировал комсорг.
— И наконец, последнее. Уж дайте высказаться, и клянусь — больше ни звука! — взмолился Еловый. —
— О'кэй! — приветствовал Васька.
Справа подняла руку Лена Гриц.
— Можно мне? — И, спохватившись, что не на уроке, встала, ощупывая пылающие щеки. — Раз договорились— от души, то от души. Только не смейтесь, а то я разревусь… Сейчас… Было ли тебе так трудно, что хотелось умереть?
Вопрос, видно, стоил ей мучительной борьбы, потому что она еле-еле договорила его, губы задрожали и глаза заблестели. Напряженно улыбаясь, девочка нерешительно оглядела нас, как бы проверяя, не смеется ли кто, но стояла тишина, которая вдруг подействовала на Лену сильнее, чем, может быть, чей-то бы смешок, она порывисто села, ткнулась в локоть лицом и расплакалась. Подружка обняла ее, утешая.
Среди общего веселья это было так неожиданно и странно, что Васька растерялся.
— М-мда… Кха… Ну что ж, толковый психологический вопрос! — бодро заключил он, мимикой торопя нас что-нибудь быстрее говорить, чтобы отвлечь внимание от Лены.
Но и мы сбились с толку, и неизвестно, сколько бы продлилась эта заминка, если бы не нашелся Авга. Он не вышагнул, а вылетел в проход, запнувшись о ножку стола, и выпалил:
— А кто хочет в деревню?.. Жить! Навсегда!.. Мясо выращивать! Хлеб пасти! — Тут уж, несмотря на неловкость, все прыснули. — То есть, конечно, хлеб выращивать и мясо пасти! То есть скот, понятно! — Не знаю, нарочно Шулин заплел язык, чтобы разрядить обстановку, или от волнения, но класс оживился опять. — А что? Едят все, а еду делать некому!
— А сам-то почему сбежал? — крикнул Зеф.
— А чтобы вас агитировать! — ловко ответил Авга.
— Без дискуссий! — призвал Забор. — Садись, Август!.. А вопрос, между прочим, что надо — социологический! И очень кстати, потому что еще вилами по воде писано, кто кем будет и кого куда занесет. Браво, Шулин!
Вот тут-то и разгорелись страсти. Класс закружило, подхватило и понесло… Васька едва успевал фиксировать. Он, молодец, не расхолаживал людей, не укорял, что мол, такой то вопрос мелкий, а этот нечеткий, а вот вообще уже был — он писал все подряд.
Потом разберемся. Как говорится, куй железо, пока трамваи ходят! Я уже не опасался за судьбу анкеты, а лишь сдержанно восторгался, что народ пошел за нашей идеей…
— Good day, my friends! — раздалось внезапно от двери. Там стояла пожилая грузная женщина, с устало-добрым лицом в очках. — Sorry for being late, but you know, better late than never, as both english and russian people say. We have jet ten minutes. I think it would be enough for begining!.. My name is Amaliya Viktorovna.
Мы опешенно встали.