«Сплотились, называется!.. Узнали друг друга!» — мелькнуло у меня в голове, когда я сбегал по лестнице.

Тетя Поля была на месте. Она, что-то посасывая, пила чай из большой зеленой кружки. Я досадливо поморщился, что и тут сейчас придется говорить, объяснять, втолковывать, и уже собрался было в одном пиджаке выскочить наружу, но она узнала меня и молча распахнула раздевалку. И чуть погодя, когда я растворился среди стоек, донесся ее голос:

— Опять что-нибудь?

— Да-а! — скривился я.

— Вот неймется людям!.. Сделай меня бог снова девчонкой да посади за парту, я бы не знаю какой была! Шелковой! По струнке бы ходила, получала одни пятерки и молилась бы на всех!.. И что ж ты натворил?

— Обозвал.

— Опять? Да ты что, сбесился, что ли? — поразилась тетя Поля. — И опять учителя?

— Нет, пацана.

— Ну, это не страшно! Мало ли вы друг дружку на бегу обзываете! Это учителя нельзя! А друг дружку можете крестить как душеньке угодно!

Я вдруг поймал себя на том, что медлю и не свою куртку ищу, а чужие перебираю, да и с тетей Полей разговорился, чтобы помедлить. Может быть, вдогонку мне пошлют кого-нибудь, чтобы вернуть меня? Ведь я действительно ничего страшного не сделал! Я лишь хотел проучить Печкина-старшего. По-моему, Анна Михайловна с Ниной Юрьевной и сами бы не прочь хватить Печкина-старшего по мозгам такой же дубинкой, но им дубиной нельзя — они педагоги, им веером можно, от которого Печкин только зевнет, а вот пусть-ка он теперь почухается!.. И Забор одобрит меня — он жаждал встряски, наверное, не такой, но уж какая получилась.

Послов не было. Я бы все равно, конечно, не вернулся, хотя мне и хотелось, но послы бы как-то взбодрили меня. Что ж!.. Я запахнулся плотнее — и на улицу. Почему-то решив, что за порогом так же метельно и холодно, как и в тот мой уход, я даже растерялся, когда окунулся в свежесть, теплынь и солнце.

У подъезда стоял отцовский «уазик». Дядя Гриша, увидев меня, крикнул:

— Здорово, Аскольд! Как оно?

— Вы куда сейчас?

— В гараж. А ты?

— Домой, если попутно.

— Ну, садись! — Кивнув направо, дядя Гриша спросил:

— Крюк давать будем?

— Зачем?

— А за той Красной Шапочкой!

— Нет, Красную Шапочку волк съел.

Напомнил услужливый дядя Гриша: и хотя форум заглушил мою сердечную боль, она все-таки отозвалась. Я вспомнил, как мы похитили Валю, как она сидела вот тут, на моем месте, опытно наклоняясь при поворотах — поднаторела с Толик-Явой, и стал хмуро следить за мотоциклами — сейчас у этих голубков самое прогулочно-розовое время…

У железнодорожных касс я выскочил и поспешил домой, надеясь, что если гонцов за мной не отправили, то хоть позвонят. В квартире было прибрано и пустынно. Раздевшись, я перещелкнул тумблер на «in», прошел к себе и, повалившись в кресло, нащупал в подлокотнике холодные кнопки, но пускать магнитофон не стал. Мне вдруг захотелось чаю, горячего, крепкого, с сахаром. Я обрадовался, что еще могу чего-то остро желать, сбегал на кухню и включил печку.

И тут на подоконнике я увидел строй сосновых шишек. Вчера в жажде истребления я забыл про них, а то бы уничтожил, и сейчас вздрогнул от радости, осторожно, словно едва оперившегося птенчика, взял одну и посадил в проволочно-кудрявую шевелюру Меба, а потом огляделся — не остались ли шпаргалки. Но шпаргалок не было.

Брякнул телефон. Ага, вот оно, начинается! Нажав роботу нос, я ответил:

— Да.

— Эп? — Как молния сверкнул этот голос, и я онемел. — Эп!.. Алло! Ты слышишь меня?

Я медленно опустил трубку, но быстро сорвал ее, когда телефон зазвонил опять.

— Алло! Эп!.. Ты почему молчишь?

Как мне хотелось слушать и слушать ее…

— Эп! Ты же там! Я слышу твое дыхание!.. Что случилось? — все с большим волнением спрашивала Валя. — Почему ты молчишь?

Я наконец выдавил:

— Мне нечего сказать.

Валя звонила еще дважды, Меб достоверно отвечал, что это квартира Эповых, а я стоял рядом, снова подавленный, парализованный и убитый. Не помню, как я оказался в кресле и сколько времени так просидел, но двери вдруг распахнулись, и появилась Валя. Стрельнув взглядом в кухню и гостиную, она вошла ко мне, прикрыла за собой дверь, прижалась к ней спиной, как тогда у нее дома, при первой встрече, и прошептала, широко открыв полные тревоги глаза:

— Эп, что случилось?

— Ничего, — ответил я, охваченный какой-то мертвящей радостью. — Я вчера был у вашего дома.

— Когда?

— Вечером.

— И что? — насторожилась Валя.

— И все видел.

— Что все?

— И мотоцикл, и Толик-Яву, и тебя.

— Так, — сказала она, потупившись.

— И еще я видел, как ты целовала его, — с трудом проговорил я и отвернулся.

— Врешь! — крикнула она и испуганно закусила пальцы, косясь по сторонам.

— Дома никого, — успокоил я.

— Врешь, Эп! — тише повторила она. — Ты не мог видеть, как я его поцеловала, потому что я не целовала его. — Валя шагнула к дивану и уперлась коленками в его валик.

— Или он тебя.

— И он меня не целовал! Он хотел только!.. Эп, — она чуть присела и издали заглянула в мои глаза, — признайся честно, что ты ведь не видел поцелуя.

В запальчивости я внушил себе, что видел все подробности, но тут вспомнил, что действительно, самого-то поцелуя и не видел, и, почувствовав, что начинаю краснеть, опустил голову.

— Вот то-то! — Валя выпрямилась и даже чуть притопнула ногой. — А если ты был до конца…

— Не хватало мне быть до конца!

— И жаль! Ты бы видел, как я его треснула! С него даже шлем слетел и скатился в лужу!

Какое-то щемящее облегчение стало заполнять меня, но я, нарочно не поддаваясь ему, сказал:

— Это уже детали. Главное, существует сам Толик-Ява… Надеюсь, он-то не мираж?

— Вот с этого и надо было начинать, — проговорила Валя и, отвернувшись от меня, присела на диванный валик. — Толик-Ява не мираж. Он был и мы дружили. Почти три месяца. До вчерашнего дня. И я бы не скрыла от тебя, если бы ты спросил. Я все думала: вот-вот спросишь, а ты?.. Как будто нашел меня на необитаемом острове, одну-одинешеньку! А я жила среди людей! За мной мальчишки бегают и дерутся из-за меня!.. Толик-Яве и песку в бак насыпали, и колеса протыкали, и лупили… Я за тебя опасалась. Пронюхают, узнают — и все! Ты же драться не умеешь?

— Кто тебе сказал? — нахмурился я.

— Чувствую! — Я хотел возразить, что, мол, за тебя бы сумел, но промолчал. — Вот видишь, не умеешь!.. Да ты и сам вчера доказал. Я бы на твоем месте ему глаза выцарапала. А ты сбежал!

Да, это был колючий упрек. Правда, я сбежал не потому, что испугался драки, нет, мне просто эта мысль не пришла в голову, а если бы пришла, то не знаю, кинулся бы я или нет. Зеф, мерзавец, сорвал мне ту стычку — я бы сейчас был уже опытным! Хотя дерутся, по-моему, не ради победы, а ради драки, чтобы поддержать собственное я. Сколько я видел потасовок — все они кончались ничьей, начистят противники друг другу физиономии и разойдутся, довольные, как два победителя.

Видя мои раздумья, Валя сказала:

— Ничего, Эп, все еще впереди. — Она пересела на диван, рядом с валиком, одернула свою черную мини-юбочку и сцепила руки под коленями. — Нет у меня больше Толик-Явы, нет никого. Один ты… Вот это я и хотела тебе вчера сказать, что я теперь только твоя. Да, видишь, не успела. Говорю сейчас. Решай теперь сам.

И оба мы грустно уставились в пол, в одну, кажется, точку, так что мой взгляд, как бы отражаясь, переходил в Валин. Я понял, что случилось чудо, что меня, как замороженную лягушку, погрузили в теплую воду, и вот я оттаиваю, медленно и верно, уже чувствуя, что буду жить, но еще не пытаясь шевелиться, чтобы случайно не хрупнули переохлажденные клетки. Валя, точно уловив мое состояние, не спешила тормошить меня, а продолжала отогревать тихим голосом:

— Я специально купила Свете и Николаю билеты в кино на восемь часов, чтобы остаться одной. И они ушли. А я села у приемника и стала ждать. И услышала. Правда, шум был и треск какой-то, но услышала. И сразу хотела позвонить, но тут он забибикал под окном. Мы договаривались встретиться вечером. Ну, я ему и выложила, что, мол, все! Он, конечно, понял, что у меня кто-то появился, выпытывал, обещал выследить. Боюсь я. У него дружков полно.

Словно очнувшись, я сказал:

— У меня тоже. Авга Шулин вон свистнет — и весь Гусиный Лог будет тут как тут! — плел я святую ложь, чтобы только успокоить Валю, но, кажется, еще больше растревожил, а сам уже прикидывал возможные варианты действительной драки. Мы сейчас были с Валей как бабушка с дедушкой, обсуждающие какие-то хозяйственные вопросы. Валя вдруг насторожилась, принюхиваясь:

— Эп, утюгом пахнет!

— А-а! — воскликнул я, бросаясь в кухню.

На левой, самой маленькой конфорке, куда я недавно ставил блестящий никелированный чайник, угрожающе-молча восседало мрачное фиолетово-пятнистое пугало. Я схватил его тряпкой и сунул под холодную струю. Чайник затрещал и с шипением пустил к потолку клубы пара и чада. Валя открыла форточку и полотенцем давай выгонять чад, как мух. Я выключил печку и замахал маминым передником, но сообразил, что проще открыть дверь на лестницу и все мигом вытянет. Распахнув дверь, я обомлел: по лестнице во главе с Шулиным, Забровским и Зефом поднималась целая ватага наших ребят, человек десять. Я выскочил на площадку.

— Ура-а, послы!

— Вот он! — обернувшись, сказал Авга. — Я говорил, что дома! Раз Меб отвечает, что «квартира Эповых, минуточку», значит, кто-то дома! А кому быть, если мать с отцом в школе!

— А вы звонили? — удивился я.

— Дважды, — сказал Васька.

— А-а! — протянул я, поняв, что их звонки были сразу после Валиных. — Не слышал!..

— Ну вот, он не слышал, а нам пришлось тащиться! Скорей пить — умираем! — простонал Забор, но приободрился, увидев выходящую с полотенцем из кухни Валю. — О, да ты не один!.. Салют! А где хлеб-соль? Полотенце есть, а где хлеб-соль?

— Хлеб у вас, — ответила Валя.

Действительно, у всех в кулаках было по равному куску хлеба, все жевали и дружно икали. Я представил им Валю, невольно оказавшуюся как в фокусе вогнутого зеркала. Она несколько раз смущенно кивнула, а Шулина радостно ухватила за рукав. Авга ухмыльнулся, видно, поняв: раз она здесь, то что-то изменилось. Зеф, приблизившись к Вале почти вплотную и заглянув ей в самые зрачки, внушительно проговорил:

— Миша! Цыган!.. Хочешь — докажу? Пожалуйста! Ты не сестра Аскольда Эпова и не соседка. Твоя фамилия Снегирева! И ты учишься в седьмой школе! Все правильно?

— Все!

— Я тебе понравился?

— Да.

Мишка закрыл глаза и повалился. Его поймали, поставили и смеясь, хлынули за Валей в кухню пить, отфыркиваясь от космического запаха перекаленно-горелого железа. Я задержал Ваську в коридоре и удивленно спросил:

— Почему вы такие веселые?

— Это на нервной почве!

— А почему вы здесь?.. Как форум?.. Где остальные ребята?.. Ничего не понимаю…

— Остальные внизу. Весь класс.

— Как? И вы?..

— И мы!.. Предки такой хай подняли, на Печкина-старшего и папу Зефа так навалились, что Анна Михайловна с Ниной Юрьевной нас попросили немножко погулять. — Васька икнул, махнул рукой и опять куснул хлеб. — Представляешь мое положение?.. Я же комсорг, надо вести политику! Вот мы и решили согласиться с учителями и дать им поговорить между собой, без нас. Ну, и наших уломал, это… как ты там, Авга, говоришь-то? — спросил он Шулина, подошедшего с кружкой воды.

— Не бзыкать!

— Во-во, не бзыкать… Слушай, Эп, ты серьезно школу бросать надумал?

— Думаешь, не останусь ли со свечным огарком? Нет, Васька, просто меня Печкин разозлил. А школу мы окончим вместе… Значит, вы возвращаетесь? — спросил я.

— Не вы, а мы! — поправил Васька, отрываясь от кружки и держа меня в пеленге своего безжалостного взгляда. — А-а, спасибо!.. И ты идешь! Заварил кашу — расхлебывай! Каждому комсомольцу — по шишке!

В дверь сунулась голова Вани Печкина.

— А дуракам дают пить? — спросил он.

— Заходи, заходи, — сказал я.

— Все мы тут дураки, — заметил Шулин.

— Верно, все мы дураки, — согласился Забор и хлопнул меня по плечу. — Давай собирайся!

— Я готов.

— Ну, пошли. Эй, орлы, айда!

— Я сейчас догоню вас, — сказал я.

Васька описал взглядом полукруг, на миг задержавшись на Вале и стремительно вышел. За ним остальные.

— Эп, а заниматься? — тревожно спросила Валя.

— Будем. Только… Ты можешь не уходить? Можешь подождать меня здесь?.. Мы быстро. Делай пока уроки. Вон учебники и в папке вот, Авга принес. Мне надо, чтобы это время ты была у нас. И у меня новость есть, приятная, — загадочно добавил я, имея в виду встречу с Амалией Викторовной, о которой мне хотелось рассказать Вале не на ходу и не просто так, а толком и, может быть, по-английски, словно сдавая ей экзамен; Валя молча закивала. — Ну, и хорошо… Буллфинч. Гуд-бай! — прошептал я, пятясь и перешагивая порог.

— Бай-бай! — тихо ответила она.

Весь марш я оглядывался на полуоткрытую дверь, в которой замерла Валя, обметая кончиком косы свои губы, потом повернулся и ринулся вниз.

г. Братск