Антон лежал на верхней полке и, уткнув острый подбородок в ямку слабо сжатого кулака, смотрел в окно, но ничего не видел, кроме размазанных цветастых мельканий. На него опять нахлынуло то щемящее настроение, которое, возникнув еще на перроне, при расставании с родителями, нет-нет да и пронизывало его своим током. Необычность его состояния объяснялась не тем, что он попал в круг чужих людей, в шаткий неуютный мир вагона со всякими неожиданностями по сторонам, нет, все это Антон уже испытывал. Странность была в том, что он оказался здесь один, один-одинешенек. Ничего в отдельности он не боялся: ни крушения поезда, ни попутчиков, ни того, что у него украдут чемоданчик или баульчик с едой — ничего, но в общем-то какая-то тревога витала над ним. Как если бы его, словно ракету, запустили с Земли к далекой планете, напичкали сполна различными программами, и вот он летит теперь, бедный, не видя ни Земли, ни той планеты, а впереди еще парсеки да парсеки, и кто знает, верен ли расчет, не хрустнет ли какой винтик в двигателе и не унесется ли космонавт куда-нибудь на задворки вселенной?..
И сквозь всю смутную тревогу проступало опасение, что Леонид не встретит его. Бывает же так. Или телеграмма, отправленная с вокзала, затеряется, или почтальонша заболеет. Значит, самому придется разыскивать его. И Антон время от времени ощупывал в карманчике у ремня твердый квадратик вчетверо сложенного письма, где было все: и адрес, и номер автобуса, каким ехать с вокзала, и на какой пересаживаться, и где сходить. Читая Эдгара По, глазея в окно, Антон нет-нет да и задумывался.
Спутники же, бородатый парень Матвей, работавший на ЛЭП, то есть на линии электропередач где-то под Братском и сейчас возвращавшийся из отпуска, и молодая женщина, Светлана Петровна, ехавшая к мужу в Якутию, не тормошили его попусту, точно понимая настроение Антона.
От внезапного грохота Антон очнулся. В глазах замелькали сплетения мостовых решеток, а под вагоном разверзлась пропасть с матовой водной гладью на дне.
Матвей в красной майке, врезавшейся в плечи, прервал какой-то рассказ, привстал и некоторое время смотрел вниз, прижавшись лбом к окну, потом сел, постучал казанками пальцев по стеклу и заметил:
— Вот такой же мост сейчас в Братске разбирают — под затопление попал. Громадное будет море.
Прогремели мостовые фермы, и тотчас за окном, заслоняя небо, вырос рыжий откос. Антон прищурился, как это у него всегда получалось, когда в голове рождалась дельная мысль, повернулся к Матвею, сидевшему внизу, и спросил:
— А в самом Братске вы были?
— Бывал. Правда, редко, набегами, когда вдруг тоска заберет смертельная. У нас ведь ни кино, ни, извините, девушек на трассе нет. Из развлекательного — одни газеты, которые еще Петр Первый печатал. А что они, газеты? Грузимся на трехтонку, разнюхиваем, где вечер, — и туда.
— А такую улицу знаете — Вторую Строительную?
— Вторую?.. Наверно, после Первой. А ты что, пропасть боишься?
Нет, но… Так. Вдруг не встретят.
— Встретят, — уверил Матвей. — А нет — прикатывай к нам на ЛЭП. Дадим тебе монтажный пояс, робу — и лезь на мачту. Домой циркачом вернешься. Чарли Чаплином!.. Познакомим с косолапыми. Они у нас частые гости. Я вот раза три сталкивался. Последний раз — осенью… Прибыли к нам геодезисты, двое молодоженов. Он — с этим, как его… с теодолитом ходит, она — с рейкой. Возьми девчонка да и подверни ногу. Сергей, парень-то, — к бригадиру нашему: мол, помоги. А тут я на глаза попался: ступай, говорит, потаскай рейку. А рейка вот такая, раз в два выше меня. Бродим мы с Серегой по тайге — курорт… И вот установил он свою треногу в распадке, я на указанный бугорок потопал. Ставлю рейку и поворачиваюсь. Серега уже припал к трубе, согнулся и целится. А за ним медведь стоит!
— Ой, — вскрикнула женщина, и Антон услышал, как всплеснулись ее ладони.
Да он и сам чуть не ойкнул.
— Да, стоит медведь… Я только рот разинул и не знаю, что делать. А Сергей рукой помахивает: мол, прямей держи рейку. Какое тут прямей! Я ее совсем опустил и давай ему знаки делать: мол, оглянись. Не понимает. Потом, видно со злости, выпрямился да и задел того друга — оглянулся. Оглянулся и сразу — нырь под теодолит. И сидит там. А медведь на задних лапах шагнул ближе, понюхал прибор, носом трубку повернул и давай нализывать. Что Серега исчез — он и внимания не обратил. Чую, дело плохо. Изгрызет инструмент или опрокинет и растопчет вместе с геодезистом. Поднял я рейку да с криком — вниз. Увидел он меня, этакую бородатую образину, рявкнул — и ходу, в бурелом. Вот как случается-то, а ты боишься в городе заблудиться, — задрав к Антону бороду и тряся ею, закончил Матвей.
— Да нет, я ничего, — со смешком ответил Антон.
Поезд петлял по косогорам осторожно, словно не доверял рельсам. То наплывал срез огромной выемки с бурыми прослойками вековых отложений, то вдруг раскрывалась глубокая лещина, полная сумрака и точно подгорелых деревьев, на которых, висело нечто похожее на сухую болотную тину — ну, прямо Кощеево царство, Не хватало только черепов, насаженных на вершины, да кружащих над ними черных воронов.
На станции Вихоревка Матвей простился, а через несколько часов в коридоре послышалось: «Братск! Братск!
Сходило много народу. Антона подхватило и по дощатому узкому перрончику понесло к маленькому вокзалу с названием «Братское Море». Затертый чемоданами и сумками, Антон тянул шею и прислушивался, не пробьется ли сквозь суматошный гвалт родной оклик: «Анто-он!» Но ничего нельзя было разобрать. Передние вдруг замешкались, зашумели громче. Поток сжался, замер на момент и хлынул вспять. Пассажиры полезли обратно в вагоны, кляня белый свет.
«Что же это? А куда же мне? Где Леня?» — испуганно замелькало в голове Антона, и он застыл посреди перрончика, как порожистый камень, сопротивляясь течению. Его пихали, ругали, стукнули корзиной по лбу.
— Все садитесь! — командовал человек в железнодорожной фуражке и с лейкопластырем на носу. — Все по местам! Следующая — Падунские Пороги. Там управление строительства, гостиница, черт, дьявол! Все там! А тут, кроме меня, жены да коровы, нет ни одной собаки!.. Что, что «почему»?.. Потому что через пять лет сюда море подкатит — вот почему назвали Братским Морем.
Опомнившись, Антон кинулся к нему.
— Дядя!.. Дяденька! А где бетонный завод?
— Все назад! — надсаживался дежурный, тыча носовым платком под фуражку и отдуваясь. — Назад!.. Что, малый? Бетонный?.. На правом берегу, через остановку!.. Да не суйте мне билеты! Мало ли что там написано!.. А теперь нет такой станции — Братск, нету! Есть Братское Море, Падунские Пороги, Гидростроитель — все они Братские. А старый Братск затапливается. И линию перенесли. Это новая линия, черт бы вас побрал.
Антон сунулся в ближайший вагон. Пассажиры, скованные вещами, застревали в проходе и в тамбуре, наконец людская плоть как-то раздалась, и Антона притиснуло к двери. Решив, что Леонид знает, конечно, о переносе линии и встретит его там, где надо, он несколько успокоился.
Опять потянулась тайга, охраняемая телеграфными столбами, которые порой так сливались с лесом, что нельзя было разобрать, к столбам ли привинчены изоляторы или просто к деревьям. И хоть поезд продолжал кружить, но теперь каждый поворот сулил конец путешествию. И когда сквозь редеющие сосны замелькали первые дома, Антон так и прилип к стеклу — вот оно, начинается.
Поселок ютился на пригорке. Наверху, образуя улику, высились аккуратные теремки с мезонинами, а ниже рассыпались домишки, сделанные тяпляписто, в некоторых по торчащим сквозь обшивку буферам угадывались вагончики. У самой линии, на лугу, возле большой круглой штукенции, свистели и приплясывали мальчишки. Из переулка вылетели две собаки и понеслись вдоль насыпи, распугивая коз и кур.
Дома, дома, склады, свалка разбитых машин, угольные вороха, еще не задымленная кирпичная труба, приземистый корпус с проломами в стенах, сквозь которые виднелись котлы; башня с наклонной подпоркой, из башни вырывался фонтанчик пыли; ползали краны, как скелеты доисторических животных, — во все это Антон осматривался с огромным интересом: в этом мире жил Леонид.
На станции Падунские Пороги вагон изрядно опустел.
«Следующая моя!» — тревожно подумал Антон, когда поезд тронулся опять.
Впереди засияла голубоватая пропасть и открылся мост — эстакада со знакомыми по фотокарточкам двухконсольными кранами наверху. Эти гигантские кресты, серебрившиеся в лучах еще высокого, но уже слабеющего вечернего солнца, держали, казалось, небо над Братском.
В голову Антона вдруг ударил жар. Это был конец его космического полета — он, раскаляясь, как бы входил в плотные слои атмосферы загадочной планеты, жадно всматриваясь в ее очертания и еще не зная, где сядет и сколько витков перед этим сделает.
Поезд направлялся внутрь эстакады, в самый сгусток металлических сплетений, куда и проникнуть-то было вроде немыслимо, ничего не придавив, но куда состав все же плавно вполз. Сразу стало сумрачно. И из этого сумрака, как из-под козырька, все виделось преувеличенно ярко: и Ангара, воронкой сходящаяся к плотине, и пенистая гряда Падунских Порогов с застрявшими и камнях бревнами, и зеленые катера островов, трусливо бросившие якоря перед бурунами, и дымящиеся развалины какого-то, видимо, недавно снесенного селения возле самого берега. А вокруг, выглядывая, как зрители в театре, из-за плеч друг друга, — холмы, холмы, холмы со светлыми полосками вырубок у подножий — они заранее подбирали хвойные подолы своих таежных одеяний, чтобы не замочить их в волнах готового родиться моря…
Леонид не встретил.
Когда перрон опустел, Антон перечитал письмо ещё раз и обратился к женщине с красной повязкой. Она сказала, что улицы Второй Строительной не знает, а вот бетонные заводы здесь. У автобуса Антон еще раз спросил про улицу. Рабочий, забрызганный известкой так, что его комбинезон закостенел, как панцирь, подумал и с треском пожал плечами. Тогда Антон решил податься на завод. Леня наверняка там, запурхался в своих делах, поэтому и не встретил. И, повеселев, Антон сел в автобус.
Минут через двадцать он оказался неподалеку от громадных запыленных цилиндров и башен с наклонными подпорками — такую он видел там, на станции Падунские Пороги. Взяв в руки чемодан и поправив рюкзак, Антон двинулся напрямик — слишком велико было нетерпение, ведь брат был от него в каких-то двухстах метрах. Перебравшись через кучи мусора и бетонных отходов, обойдя несколько канав и ям, он очутился на узкой неровной дороге, вилявшей между конусами песка и щебня. Проползали с тяжелой развалкой самосвалы, над головой в галереях шумело, по лоткам что-то дробно сыпалось, всюду пылило — и нигде ни души. Антон прятал лицо в отворот пиджака, когда облако пыли обрушивалось на него после прохода машины, и шел дальше, понимая, что рано или поздно кто-нибудь встретится, может, сам Леонид.
И вдруг перед ним из клубов пыли появился человек, он или с машины на ходу спрыгнул, или с песчаного конуса съехал, вывалившись из галереи. Человек этот начал отплевываться и отряхиваться.
— Скажите, — кинулся к нему Антон, — а где мне мастера найти?
— Я мастер, — не глянув на мальчишку, пальцами обеих рук взъерошивая волосы и выбивая из них пыль, ответил он.
— Нет, мне мастер Зорин нужен.
— С какой секции?
— Не знаю.
— Ну, здрасьте. Нас тут десятки мастеров. — Человек отряхнулся, наконец, провел напоследок рукавом по лицу и оказался молодым парнем. — Фу! Чтоб я еще туда полез!.. Так говоришь — Зорин?
— Да. Знаете?.. Я его брат. За полторы тысячи километров приехал. Один.
— Зорин… Зорин…
— Ага. Он это… колонны и балки делает из бетона, — живо добавил Антон.
— А, вон что! Тогда ты не туда попал. Тебе нужно на промплощадку, на левый берег.
— Как?! Я ведь только что с левого! — испуганно воскликнул Антон, моментально решив, что ему вообще не найти брата, и тут же слабея до холодного пота. — Мне сказали, что здесь.
— Значит, какой-то болван попался… У нас ни колонн, ни балок не делают. У нас — чистый бетон, для плотины. Понял?
Позади гикнул сигнал. Они посторонились. Антону все вдруг стало безразлично: и эти машины, и пыль. Пусть его давит, пусть его засыпает… Он даже не спрятал лицо, а лишь чуть прикрыл глаза.
— За сколько ты, говоришь, километров прикатил? За полторы тысячи? — спросил парень, встряхнувшись. — А звать как?
— Антон.
— Антон-горемыка. Подходяще. А ну-ка, пошли, авось расхлебаем кашу. — И он быстро зашагал по дороге.
Антон заторопился следом, смахивая со лба грязь, облизывая губы и сплевывая черноту.
Они зашли в деревянную будку, где сидела девушка в белом платке, повязанном бабочкой. Она, поглядывая в окно, что-то записывала. Парень придвинул телефон, позвонил куда-то, спросил, работает ли там мастер Зорин, и тут нее бросил трубку.
— Работает… Люба, будет машина на промплощадку, посади вот этого брата, — сказал он девушке. Та кивнула, мельком глянув на них. Парень посидел с минуту, опустив голову, потом фыркнул, поднял высоко брови, дунул на них, выпятив губу, и встал. — Ну ладно. — И вышел, но тотчас крикнул, не успев захлопнуть дверь: — Антон!.. Скорей, вот твой самолет… Лезь. Высадишь у диспетчерской, — сказал он шоферу и махнул рукой.
МАЗ ревел так, что заглушал не только все звуки, но и мысли. Что-то прыгало, разворачивалось перед глазами, даже от плотины осталось в голове мелькание, потому что ехали по какому-то темному коридору, где сбоку ритмично вспыхивал свет.
Возникшие впереди кирпичная труба, корпус с проломами в стене, откуда выглядывали котлы, вороха угля показались Антону знакомыми. Он вздрогнул, и сразу МАЗ словно умерил свой рев. А вон и костлявые краны за клубами пара! Вон и башня с фонтанчиком пыли. Именно к ней повернул шофер и затормозил.
— Все — сказал он. — Будь здоров. Диспетчерская напротив, красная.
Возле диспетчерской стояло полдесятка самосвалов. Антон вошел и, не переводя дыхания, сказал женщине, сидевшей за стойкой:
— Мне нужен мастер Зорин… Мне нужен мастер Зорин.
— Что тебе, мальчик?
— Мастер Зорин.
— Напали сегодня на Зорина: то звонят, то приходят… Нет, мальчик, Зорина. Он дома. Он… ну, нет его. — Затрещал телефон. — Да… Сейчас пошлю… Говорю же: сейчас… Ну слушайте, слушайте — при вас прикажу. Пятьдесят четвертый под погрузку — на очистные! Слышали?.. Через полчаса.
— А как мне туда добраться? — спросил Антон. — Адрес у меня есть, а вот как?..
Женщина пристально глянула на Антона, на его рюкзак, на грязное лицо с красными глазами и вздохнула.
— Тебе срочно Зорина?
— Да. Я брат его. Я только что приехал.
— Ах, брат! — Брови женщины хмуро сдвинулись. Звякнул телефон. Она подняла трубку и тут же опустила. — Брат, значит… А Леонид Николаевич это… нездоров.
— Как нездоров? — испугался Антон.
— Да вот так. Не то что нездоров, а в недомогании, — тихо сказала она и вдруг крикнула в сторону шоферов, которые хохотали у окна: — Червонец, ты хотел на обед ехать? Довезешь вот парнишку зоринского.
— Есть!.. Пошли, малый!.. Жрать хочу, хоть баранку грызи! А там у Дуськи — окрошка!.. — Шофер приплюснул кепку, сел в кабину и изнутри открыл дверцу Антону, — Куда?
— Вторая Строительная, шесть.
— Попутно. Держись!
Шофер круто вырулил. Машина вырвалась из окружения цехов и понеслась вдоль низины, мимо пустыря, уставленного высокими белыми колоннами, вокруг которых ничего не было, кроме бурьяна, словно колонны эти сами выросли.
— Ты что, беглый? — спросил водитель. — Удрал?
— Нет, я нормальный, отпустили. Я в гости.
Самосвал летел так стремительно, что у Антона захватывало дух, особенно у поворотов, когда, казалось, и тормозить, и поворачивать уже поздно. Встречные машины только рявкали за стеклом и тут же пропадали.
— Ну вы и поворачиваете!
— Да уж хлебом не корми — дай повернуть… Если б не было поворотов, не было бы нашего брата, шоферни. Сидел бы тут какой-нибудь полудурок из трамвайного парка и похрапывал бы… Индия! — шофер кивнул на показавшиеся впереди строения. — Это мы так Индивидуальный поселок зовем. Попробуй выговори натощак ин-ди-ви-ду-аль-ный. Язык свихнешь. А тут — Индия, и все.
Они въехали в поселок, миновали водонапорную башню, магазин. Шофер затормозил.
— Все. Сворачивать не буду. Спешу. Время — деньги, как сказал Карл Маркс.
Антон, уже вставший на подножку, сунул руку в карман и вытащил рубль.
— Вот… Я не знаю, сколько надо, но у меня еще есть. — Он поставил чемоданчик на сиденье и полез в другой карман.
— Ну-ка спрячь свой целковый. Ты не так понял Карла Маркса. Спрячь скорей, а то мой «Червонец» от стыда заглохнет. — Шофер подал Антону рюкзак и подмигнул. — Дуй вниз, ищи свой номер.
Из-под колес брызнул гравий, и машина помчалась. На заднем борту сквозь серый налет проступал номер — 10–10 — червонец.