— Ну-с, а теперь приступим к основному делу сегодняшнего дня — к формированию экипажей, — сказал Давлет. — Есть одна идея, и если она пройдет, будет просто чудесно!.. Внимание! Кто родился на дне Братского моря, три шага вперед — марш! — Никто не вышел. — Что, никто на дне не родился?.. Не думайте, что я сошел с ума и путаю вас с лягушками. Нет, я хочу знать, кто родился в старом Братске, или в Зеленом Городке, или еще где-то, что потом затопило. Сообразили? Итак, кто со дна морского, с вещами три шага вперед — марш! — Выступило человек тридцать, а из нашего строя — Ухарь, которого Давлет жестом вернул на место и заодно погрозил нам. — Так, складно пока. Это будет экипаж «Подводник».

Кто-то из подводников спросил:

— А можно к нам Ваську?

— Какого Ваську?

— Меня, меня! — заполошно-радостно заорал мальчишка, вырываясь из строя и кубарем летя через свой рюкзак.

— Мы дружим, — пояснил первый.

— И меня можно к подводникам, к Андрею! Мы тоже дружим! — подхватил третий голос.

— И меня!..

— Стоп! — прервал Давлет. — Вопрос ясен. Отвечаю: мы собрались сюда не только для того, чтобы заводить новую дружбу, но чтобы и старую укреплять, поэтому все можно будет сделать: и Ваську к Петьке, и Вовку к Юрке, и Бабу-Ягу к Кощею Бессмертному — но позже, в рабочем порядке. Ясно?

— Я-ясно, — протянули недовольно.

— Итак, экипаж «Подводник». Гордое имя! Мичман Фабианский, прими командование!

— Есть!

Мичман Фабианский, самый рослый и серьезный, тяжело потопал к своим. Гравий под ним не похрустывал, а скрежетал. Такому не по рыхлому гравию шествовать, а по бетонным плитам, и то, наверно, будут лететь осколки. Уверенно сомкнув строй, мичман стал во главе и отвел его в сторону.

— Кто родился в Братске же, но на суше, три шага вперед с вещами — марш! — Еще человек тридцать отделилось, к которым относились и мы с Димкой. — Очень хорошо!

— Эх, Федю бы сюда! — опять шепнул Димка.

— Это экипаж «Абориген»! — Объявил Давлет. — Мужественное название! Мичман Чиж, пожалуйста!

Если бы у мичмана Чижа и не было птичьей фамилии, то все равно в нем бы угадывалась птичья натура. В его легком шаге чувствовался еле сдерживаемый прискок, и руки он как-то раскрыливал, и не прямо прошел, а какой-то вилюшкой, и скомандовал с петушиной прерывистостью в голосе. Нет, мичман Чиж никак не увязывался с мужественным «Аборигеном»!

— И наконец, родившиеся вне Братска, три шага вперед — марш! — Тут было человек под сорок. — Это экипаж «Варяг»! Воинственный титл! Мичман Кротов!

— Есть!

И лицо, и походка, и голос, и рост мичмана Кротова были обычными, и всем своим видом он как бы говорил, что мол, не обращайте на меня внимания, я занят делом.

— Итак, почти поровну! Идея прошла! Эх, ребята, не жизнь у нас будет, а сон в летнюю ночь! — возликовал Филипп Андреевич, поднеся ко рту мегафон.

— А-а! — раскатился Димка своим верещащим смехом, но этого ему показалось мало для выражения восторга, и он обратился к Давлету: — А ура крикнуть можно?

— Можно! — сказал Давлет.

— Ура-а! — заорал Димка во всю мочь, не смущаясь тем, что его никто не поддерживает.

— Молодец, Баба-Яга! — улыбаясь, сказал Филипп Андреевич и тут же удивленно свел брови, увидев, что на краю плаца, вразброс, осталось еще юнг десять. — А это что за экземпляры? — спросил он, оглядывая их и направляясь к ним. — Вы что, нигде не родились? Или с луны свалились? — Те помалкивали, переминаясь и косясь друг на друга, среди них был и тот пацанчик против сосны, в одиночестве казавшийся более солидным. — Я вас спрашиваю!.. Вот ты, юнга, — кивнул Давлет коротышке, — как твоя фамилия?

— Протченко.

— А звать?

— Миша.

— А прозвище? Хотя прозвища пока не надо. Так где же все-таки ты, Миша, родился?

— В Братске.

Здрасте! А почему не вышел?

— Я не знаю, в воде или на суше.

— Ах, вон в чем дело! Этого я, признаться, не предусмотрел. Земноводный, значит. И что, все тут беспамятные? А ну-ка сюда! Бегом! Еще бегее!.. Вот так. Постройтесь. Раз вы не знаете, где родились, я вам назначу. — И Давлет рукой разделил строй пополам. — Вот вы родились в воде и ступайте к подводникам, а вы — на суше, и жмите к аборигенам. Бегом! Еще бегее! — Обрадованные остатки разбежались, провожаемые добродушным взглядом Филиппа Андреевича. — Товарищи мичманы, вывести экипажи на плац.

Пока личный состав выстраивался, уже не клином, а четкой буквой «П», в две шеренги, к Давлету прокралась Рая и что-то шепнула ему. Он кивнул и взял мегафон. И по тому, как Филипп Андреевич опустил углы губ, а потом искоса глянул в небо, я понял, что сейчас будет что-то веселое. И действительно, он вдруг зацокал в микрофончик, требуя внимания.

— Отвечайте да или нет. Есть хотите?

— Да! — ответил лагерь.

— Не слышу эхо, — огорчился Давлет, приставив к уху ладонь. — Есть хотите?

— Да! — от души гаркнул плац ста двадцатью грудями, и в наступившей тишине мигом отозвалось эхо с правого заливчика, потом — с левого, и третье эхо скатилось откуда-то сверху.

— Вот это по-флотски!.. Я тоже хочу есть, вернее только что захотел, после вашего ответа. Сейчас будет праздничный обед, с мороженым и вареньем. — Какая-то восторженная судорога прошлась по рядам. — Сегодня дежурит «Подводник». Мичман Фабианский, выделить десять человек на камбуз! — И тотчас отсеченная рукой мичмана десятка рванула с вещами наверх. — А пока накрывают столы, я отвечу на два вопроса, которые у многих, очевидно, вертятся на языке. Первый: кто эти пятеро, — Филипп Андреевич кивнул на нас, — и что им оказана за честь быть в форме и стоять особо? Интересно?

— Интересно!

— Это рабочий десант. Пока вы дома нежились до полдня в кроватях, а потом весь день не знали куда себя девать, эти пятеро уже работали здесь! — Давлет перечислил все сделанное нами и добавил немного того, о чем мы не имели понятия, но что, наверно, придется нам еще сделать. — Вот почему им такая честь... И второй вопрос: когда выдадут форму? Так?

— Так.

— После обеда!

— Ура-а-а! — прогремело над плацем.

— Но учтите, от человека в форме требуется многое! И мы будем требовать!.. Посмотрите, что висит на флагштоке?.. Вымпел! Вместо военно-морского флага! И он будет висеть до тех пор, пока вы хоть чуть-чуть не станете похожими на истинных юнг, потому что стыдно поднимать военно-морской флаг перед вашей разболтанной толпой, которая даже не знает, где лево, а где право!

— Знаем!

— Кто знает, шаг вперед — марш! — живо скомандовал Филипп Андреевич, но никто не вышел, и тогда начальник, уловив, что больше всех возмутились варяги, приказал: — Мичман Кротов, пять человек ко мне! Срочно!

— Есть! С вещами?

— Без.

Пятеро лениво-смущенно, почти волоком таща ноги, приблизились к столу, — кто руки за спину, кто в карман, а кто даже подбоченясь. Филипп Андреевич, долго разглядывал их, склоняя голову так и этак, сперва насмешливо, потом сурово, рассчитывая, наверно, что под его взглядом те как-то подтянутся, но — хоть бы хны, и Давлет обратился к остальным:

— И это, по-вашему, юнги?.. Это кенгуру! Причем не дрессированные! Руки!—неожиданно крикнул он.— Ноги!.. Грудь не назад выгибают, а вперед!.. Рав-няйсь!.. Смирно!.. Напра-аво! — Повторилась в точности наша комедия, только у нас смеяться со стороны было некому, а тут покатывался весь лагерь. — Сейчас это смешно, но когда они будут в форме, это будет позорно! А позорить военно-морской флаг мы никому и никогда не позволим!.. Марш на место! — отпустил бедняг Филипп Андреевич и обернулся к нам. Я вздрогнул и напрягся, лихорадочно повторяя про себя «тут право, а тут лево». — Настоящие юнги делают вот как!.. Внимание!

— У меня нога! — напомнил испуганно Митька, и хоть было мне сейчас совершенно не до Митьки, я все же подумал, что пусть он спасибо скажет Димке за то, что тот его треснул пряжкой, — нашлась уважительная причина выбыть из строя, а то бы просто вытурили с треском, как бездаря.

— Выйди пока! — Филипп Андреевич дернул головой. — Равняйсь!.. Смирно!.. Напра-аво!.. Нале-ево! Кру-угом! — При полной тишине и ревностном внимании, когда всем хотелось, кажется, чтобы мы сбились и этим уравнялись с ними, Давлет крутил и крутил нас на месте, и лишь когда ботинки наши наполовину зарылись в рыхлый грунт, он дал команду «вперед». С трудом удерживая равновесие на предательском гравии, который с хрумканьем выдавливался из-под ног, мы сперва описали прямоугольник на плацу, потом прострочили его по диагоналям, точно запечатав письмо, — и все это без задоринки, и лишь после этого Давлет пробил отбой. Мы взмокли. — Молодцы! По двойной порции мороженого! — хрипловато и с видом заговорщика шепнул он нам, отведя мегафон, и торжественно заключил, для всех: — Вот как надо ходить в форме!.. Вы думаете, что они гениальные? Ничуть! Два дня назад они были такими же, как вы. А сейчас — любо посмотреть! И это — за два дня! А я вам даю неделю. За неделю лошадь можно научить танцам! Все. На остальные вопросы, которых, я знаю, у вас масса, отвечу потом. А сейчас подводники занимают верхние кубрики, аборигены — средние, варяги — нижние. Прошу мичманов развести экипажи, а через десять минут — обед!

Поднялся шум и гвалт.

— А нам куда? — спросил Ухарь.

— Туда, где родились, — устало ответил Филипп Андреевич, сдвинул бумаги и сел на край стола, снимая фуражку и зарываясь лицом в платок.

— Тогда я — к подводникам, — заявил нам Ухарь.

— А я — к варягам, — вздохнул Рэкс.

— Я с тобой, — поймал его за руку Митька.

— А мы к этим, к рыбококам, — сказал Димка,

— К уркаганам, — поправил я.

— К аборигенам! — прыснул Филипп Андреевич.

— Ну, пока, рыбококи! — Ухарь потрепал меня по плечу.

— Слушай, Олег! — спохватился я, отводя его в сторону. — Давлет, значит, спрашивал про нас?

— Спрашивал.

— Когда?

— Вчера.

— Вчера?.. А чего же ты?..

— Сюрприз, Сема! — не дал договорить мне Ухарь. — Ты же знаешь, я люблю сюрпризы! Ну, не уживетесь там — приползайте ко мне, устрою по блату!

— Ладно!

И с особой отчетливостью я вдруг понял, что Олег недосягаемо взрослый, почти как папа, раз умеет готовить, хранить и преподносить такие сюрпризы.

Как ни приятно было стать юнгой, но становиться юнгой было, по-моему, еще приятнее — там было больше тайн, больше неожиданностей, больше сюрпризов... И поддавшись мгновению грусти, я сообразил вдруг, что мы пятеро расходимся не по тем делам, после которых сойдемся опять, а что наш рабочий десант распадется навсегда — и мне стало очень жалко расставаться с Олегом и даже с Рэксом и Митькой, вражда с которыми представилась мне теперь ерундовой, и даже не враждой, а чуть перекошенной дружбой, с трещинами, которые можно было залепить и замазать.

Давлет спохватился:

— Да, Баба-Яга и Сема, вы будете моими адъютантами, при штабе, пока телефоны не поставим. А то мне действительно не набегаться. Твоя идея, Бабушка-Ягушка!

— Есть! — козырнул Димка.

— Есть! — наконец-то по всем правилам отчеканил и я, и мы галопом помчались за вещами.

Вскоре личный состав двойной шеренгой выстроился на верхней палубе, перед камбузом.

Во главе нас, аборигенов, стоял Юра Задоля, тот самый дылда, который на плацу обворожил фотографа. В своем росте Задоля словно уперся в какой-то потолок и теперь вынужденно искривлялся, так что в профиль походил на знак параграфа, с таким же округлым животиком посредине изогнутости и худобы. Мы с Димкой попали в конец строя, на шкентель, как выразился мичман Чиж. Тут же оказался и Миша Протченко. Он шумно дышал через не закрывающийся даже при команде «смирно» рот и был прямо раздут, будто лягушка, — Филипп Андреевич в точку попал, окрестив его «земноводным». Голова Миши напоминала букву «ф», но не из-за ушей, как это иногда бывает у тощих, а из-за щек, готовых вот-вот лопнуть. Только глаза не поддавались общей раздутости, не лезли на лоб, а были как бы заякорены в глубине, серьезные и печальные, точно они ожидали скорого и неизбежного затопления, как озера близ поднимающегося водохранилища. Именно глаза спасали Протченко от явной уродливости, намекая на то, что в нем живет еще и нормальный человек.

— А вы хорошо маршировали, — позавидовал он, когда мы познакомились. — Я тоже так научусь! Но мне сперва надо сбросить лишний вес! Буду просить, чтобы меня побольше гоняли и посылали на тяжелые работы!

— Ну, этого можешь не просить — и так достанется! — авторитетно заверил Димка.

— А я еще сверх того! — добавил Земноводный с решительным жестом, шумнее задышав от этого усилия. — Цель моя — похудеть килограммов на десять, а то дома невозможно — весь день жую, а тут режим — не пожуешь! А у вас какая цель?

— У нас? — переспросил я. — Да никакой.

— Без цели — не то!

— А вообще-то мне тут одного зверя надо выследить!

— Зверя — это хорошо, — одобрил толстяк. — А мне вот — голодать. Можешь съедать за меня второе.

— Куда мне! Со своим бы справиться!

— Я съем, ладно? — предложил свою помощь Димка.

— Ладно.

— Только сегодня?

— Хоть каждый день. Прямо отбирайте, если я разъемся и не буду отдавать!

— Договорились! — И Димка быстро, чтобы Земноводный не передумал, схватил его пухлую кисть. — Разними!

Я разнял — договор принял силу.

На лестничную площадку камбуза выскочил какой-то шалопай из наших, одетый поваренком, в белом фартуке и колпаке, и, крутя над головой черпак так, будто хотел ушвырнуть его через кубрики в море, забазлал:

— Руба-ать!

— Отставить крик! — осадил его Филипп Андреевич, и поваренок, замерев с открытым ртом, тут же исчез. — Справа по двое на камбуз шагом-марш!.. Салаги!