Так прошло несколько дней.
Каждое утро, выходя из хижины, Зина первым долгом оглядывала вершину базальтового утеса, ожидая увидеть там человеческую фигуру, услышать человеческий голос, который означал бы конец ее невольному заключению. И каждое утро убеждалась, что там никого нет. Никто не окликал ее, тишину нарушали только пронзительные крики кедровок да отдаленный шум водопада.
Вначале она огорчалась, потом привыкла.
Каждый день был заполнен хлопотливыми делами.
В сумке отца, кроме неоконченного дневника, нашлась пара карандашей. Зина разграфила чистые страницы в тетради под календарь, чтобы не сбиться в счете прожитых дней.
На неоконченной странице она записала дату гибели отца и коротко свои выводы и предположения о причинах его смерти.
Клеточки на каждое число сделала крупные и помечала в них, чем занималась каждый прошедший день.
…сшила новые поршни… собирала грибы… училась стрелять из самострела.
Она придумала нехитрое приспособление для натягивания тетивы. Самострел укреплялся между двух бревешек, тетива зацеплялась деревянным крючком, привязанным к длинной палке, которая использовалась как рычаг.
Тетива натягивалась без труда. Но приспособление получилось громоздким. С собой его не потащишь. Поэтому, спустив тетиву, приходилось возвращаться к хижине. Пока это не имело особой важности, так как учиться стрелять можно было тут же, на полянке. Мишенью служила старая меховая куртка, набитая песком, — Зина попадала в нее только одной стрелой из трех на расстоянии каких-то двадцати шагов.
…делала ведра из бересты… ловила рыбу…
Найденные в сумке отца крючки очень пригодились.
Леска, сплетенная из собственных волос, служила исправно. Возле водопада на кузнечиков успешно ловились крупные харюзы. Когда Зина впервые сварила из них уху — даже без соли, — то поняла, почему дядя Дима так расхваливал это кушанье.
Голова Зины работала значительно лучше, чем руки.
Рукам не хватало умения. Поэтому приходилось хлопотать с утра до вечера, чтобы обеспечить себя едой, одеждой, обувью и привести в окончательный порядок свое жилище. Приобретение опыта всегда связано с затратой лишнего времени. Она ничего не знала. Она не знала, как ставить петли на зайцев, как выделывать заячьи шкурки для одежды и чем их сшивать. Она не умела шелушить орехи, коптить рыбу, добывать мед из ульев-колодок, стоявших в лесу. Но когда-то она учила физику, химию, математику. Мозг ее привык логически мыслить.
Поэтому, не зная, как что-либо делается, она, подумав, довольно быстро догадывалась. Разбирая следствие, находила причину. Это позволяло избегать повторных ошибок и сокращало время на приобретение опыта.
Зина была довольна, что у нее столько работы. Она привыкла жить среди людей, жить, не особенно беспокоясь о будущем, зная, что в трудную минуту ей помогут, поддержат, пожалеют. И не потому, что все время нуждалась в поддержке и не могла постоять за себя, а просто ощущение локтя товарища стало привычным и вносило в ее жизнь чувство уверенности и спокойствия.
Все это исчезло. Она очутилась одна, в пустоте, и это ощущение пустоты вызывало временами, чаще всего по ночам, приступы тоски, панического страха. Она боролась, как могла, заглушая тоску работой.
Каждое утро, устанавливая на очаг золотой котелок, Зина думала о том, что все еще не открыла главной тайны сказочного озера.
Напрасно во время своих охотничьих путешествий она приглядывалась к береговым скалам, разбивала куски кварца, даже пробовала промыть несколько горстей берегового песка — золота не обнаружила ни крупинки. Ни по берегу озера, ни в лесу не осталось следов раскопок, старых шурфов, ям, которые могли бы навести на след.
Но золото было — и где-то рядом. Зина не могла поверить, чтобы его запасов хватило только на десяток наконечников для стрел да пару золотых котелков…
Наконец, осталась не исследованной узкая полоска берега на той стороне…
В этот день погода с утра испортилась. Над тайгой потянулись сизые тучи. Заморосил холодный дождь.
Свинцовая поверхность озера морщилась от порывов ветра, бог весть как залетавшего в провал. Под стать погоде испортилось и настроение. Лютая тоска сжимала сердце, хотелось плакать. Чтобы удержаться от слез, Зина — как часто делала — решила съездить на ту сторону.
В прошлый свой приезд она поставила перед склепом белый деревянный столбик. На столбике выжгла фамилию отца, год его смерти. Сегодня решила сделать ограду.
Пока рубила ветки, заколачивала колья и оплетала их ветками тальника, ветер разогнал тучи над провалом.
В просветы блеснуло солнце, и вскоре от мрачных тяжелых туч — как и от плохого настроения — не осталось и следа.
Она заменила высохший венок на памятнике свежим и собралась домой.
Уже отплыв от берега, Зина решила спуститься вниз по течению к началу подземного стока. Как-никак, а это был единственный, оставшийся не исследованным до конца выход из провала. Осторожно, чтобы не затянуло в главное русло, приткнула лодку в узкую расщелину между камней.
К самому пролому можно было добраться только по берегу.
Белые кварцевые скалы сплошь заросли зеленой плюшевой плесенью. Ноги скользили, приходилось двигаться осторожно. Она забралась к пролому и, придерживаясь за выступ, заглянула в темные недра.
На нее пахнуло холодной сыростью, как из погреба.
Пенистые струи уносились вниз, в темноту, со скоростью водопада. Ревела во мраке взбаламученная вода. Зина ясно представила себе, что произойдет, если она попытается спуститься в лодке по стремительному водосливу.
Зина свыклась со своим заточением, и новое доказательство крепости стен ее темницы не могло особенно огорчить.
Она возвращалась к лодке, перелезая через мокрые скалы. Случайно кожаная подошва поршня скользнула по камню и сорвала тонкую корочку плесени. Желтоватая поверхность обнажившегося кварца заблестела странно и притягивающе.
Не доверяя глазам, она вытащила нож, ковырнула острием. В воду булькнул тяжелый комочек.
У берега оказалось неглубоко. Дно потока сплошь устилали неровные камешки разной формы и величины.
Отмытые водой, они отсвечивали на солнце желтоватыми искорками.
Зина зачерпнула целую пригоршню и еще в воде почувствовала тяжесть.
Это было то золото, которое она искала.
Геологическая катастрофа, образовавшая провал, выбросила на поверхность золотоносные пласты кварца.
Много веков они выветривались, вымывались водой, устилая дно потока золотыми самородками. Сотни пудов золота лежали прямо на дне, не требуя никакого труда, чтобы его добыть.
Только нагнуться и поднять!
Зина сидела над потоком. Желтоватые камешки лежали на ее ладони. И невольно она вспомнила Джека Лондона.
По его рассказам, золото имело над человеком таинственную власть. Привлекаемые его призрачным сиянием, люди отправлялись в далекие, тяжелые походы, бросая невест и матерей. Слабые совершали подвиги, честные — преступления. И все они, когда находили золото, испытывали потрясение, радость, взрыв радости, похожий на сумасшествие, — золотую лихорадку.
Так писал Джек Лондон. Зина любила его и верила ему.
Но вот она нашла золото. Очень много золота. Перед ней в воде — только протянуть руку! — лежит куча самородков на миллионы рублей. Сказочное богатство!
Так почему же она не испытывает сейчас никакой лихорадки? Никакой мало-мальски ощутимой радости. Она только чувствует, что сидеть на сыром камне неудобно и, пожалуй, нужно перебраться на другое место.
Зина высыпала самородки обратно в воду, оставив себе самый большой — величиною с куриное яйцо, — и пересела подальше от воды.
— Странно! — она с любопытством разглядывала кусок тяжелого красновато-желтого металла. — Если судить по Джеку Лондону, я должна сейчас прыгать, кричать и становиться на голову. Но мне вовсе не хочется этого делать.
Охватив руками колени, она задумчиво уставилась в прозрачную воду, где самородков лежало больше, чем булыжников на мостовой.
— Допустим, — продолжала она философствовать, сейчас находка не производит на меня особенного впечатления, потому что я нахожусь в исключительных обстоятельствах. Взаперти, как в клетке, и думаю только о том, как бы выбраться отсюда. И золото мне ничем не может помочь. Ну, а если бы я нашла его не здесь, а в поселке? Пошла бы за грибами и наткнулась. Тогда бы как?
Зина попробовала представить себе такое…
— Пожалуй, тоже ничего бы не было, — заключила она. — Обрадовалась бы, конечно, что нашла неизвестное месторождение. Но так же обрадовалась, если бы нашла не золото, а залежи угля или нефти. Уверена, что золотой лихорадки со мной бы не приключилось. Может быть, потому, что золото не мое, а принадлежит государству?… Хорошо, а если бы я знала, что мне разрешат взять его столько, сколько захочу? Пусть на миллион! И я бы стала миллионершей, как Остап Бендер… А что такое миллион? Лишние деньги. Манто из котика… панбархат. Еще что?… Ну, «Волга», дача под Москвой… И все, пожалуй. И ради этого — золотая лихорадка. Ну, уж нет! — заявила Зина и, презрительно оттопырив нижнюю губу, повертела в пальцах самородок.
— Мне кажется, — решила она, — сейчас я бы больше обрадовалась пакету соли в тридцать копеек.
Зина разжала пальцы, самородок тяжело упал на камни и скатился в озеро. Только коротко булькнула вода.