Мою заведующую складом Маргариту Петровну Сосновцеву все ее сослуживцы звали просто Рита Петровна. Я стала звать ее так же.
Складик был маленький, и обороты его были невелики, поэтому я как товаровед одновременно числилась и заместителем заведующего. Если бы запись в трудовой книжке соответствовала действительности, то новая работа не доставила бы мне особых хлопот. Но мне не хватало практики. Чтобы не повторить ошибки своего предшественника, не спутать сукно с драпом, мало эту разницу знать по учебнику, нужно еще и драп и сукно пощупать руками: никакая теория здесь не может заменить отсутствие опыта.
- Товароведу, как саперу,- говорила Рита Петровна,- ошибаться тоже нельзя. Живой, правда, останешься, но статью схватишь, как пить дать.
И я старалась не ошибаться.
«Конторой склада» у нас называлась небольшая клетушка, отгороженная фанерными щитами. В ней стояли три небольших столика, Риты Петровны, мой и бухгалтера- пожилой молчаливой женщины, весь рабочий день дымившей «Шипкой».
Грузчиками на складе работали две женщины. Одна-местная жительница, вторая - приехала из села где-то за Новокузнецком, «Маша из Чугунаша», как ее звали, была девица лет тридцати, мощного сложения, под девяносто килограммов веса. Как рассказывала Рита Петровна, отец Маши был алкоголик и умер в психиатрической больнице. Дочь рассчитывалась за непутевую жизнь родителя умственной отсталостью.
Когда у Маши появлялись вопросы, а появлялись они по всякому поводу, она вваливалась в нашу «контору», и от ее мощных и размашистых движений стены нашей клетушки ходили ходуном.
Голос у Маши был звонкий, по-детски пронзительный.
- Рита Петровна! - вопила она.- Рита Петровна!..
- Ну, что у тебя там?
- Машина пришла.
- Дальше что?
- Привезли, эти самые… сервизи которые…
- Какие сервизы? Мы не получаем сервизы.
- Привезли. Вот такие!..- и Маша широко разводила руки.- Деревянные, с дверками…
- Серванты? - догадываюсь я.
- Вот, вот, серванты, эти самые…
- Фу, что б тебе! - ворчала Рита Петровна.- Ты сколько у меня времени работаешь?
- Два года уже, Рита Петровна!
- Два года! Два года имеешь дело с материальными ценностями, сколько их туда-сюда перетаскала, а все серванты с сервизами путаешь. Сервизы - это фарфор, посуда. Чашки такие белые, понимаешь?
- Понимаю, Рита Петровна! - радостно вопила Маша.
Она вываливалась за дверь, тут же возвращалась, и фанерные стены нашей «конторы» опять содрогались, а со стола вихрем сдувало все накладные.
- Рита Петровна!.. А куда эти самые… сервизи ставить?..
Подобные разговоры происходили почти ежедневно, однако Рита Петровна в Маше, что называется, души не чаяла и всячески опекала ее. Маша была здоровая и работящая. На складе не было такой вещи, такого ящика, который она не смогла бы передвинуть, поднять, перенести куда следовало. «Грешно говорить,- признавалась Рита Петровна,- не было бы мне счастья, если бы не ее несчастье, где вы я еще такого работника нашла. Да еще непьющая - цены ей нет».
И когда под руками Маши, от излишнего усердия, что-либо рвалось или ломалось, то Рита Петровна без лишних упреков возмещала убытки из собственного кармана.
Борису Борисовичу я сообщила по телефону о своем трудоустройстве. Он спросил, не нужно ли мне чего, есть ли у меня деньги, и пожелал счастливой работы.
С Петром Иванычем мы ужились сразу, будто знали друг друга десяток лет. Кухню я взяла на себя, оставив ему только «кофе по-бразильски». Мы не делали «из еды культа», и здесь все шло отлично. В редакцию Петр Иваныч ходил не каждый день. По вечерам мы играли в шахматы или смотрели по телевизору подходящую картину. Тем для вечерних разговоров у нас, конечно, хватало.
Постепенно осваивалась и на работе.
Склад наш был старенький, неухоженный. Посреди двора грузовики, разворачиваясь при выезде, выбили здоровую яму, после дождей она сразу заполнялась грязью до краев, и колеса машин развозили ее по всему двору. Старые работники склада уже ко всему привыкли, но мне эта грязь, лезущая через порог, была противна донельзя. Рядом со складом, через улицу, строился фундамент для будущей «девятиэтажки», десятки самосвалов возили туда гравий и цемент. Я направилась к прорабу и попросила завезти нам во двор одну машину гравия. Соседи все-таки!
Прораб, охрипший от усердного руководства, оскорбленно удивился. «Вы что, девушка? У меня не частная контора, а государственная стройка, какую еще там машину…»
Я пожаловалась Рите Петровне. Она взглянула через окно на злополучную яму.
- Грязно, говоришь? А прораб гравию пожалел…
Она посмотрела на меня иронически и покинула контору. Я занялась накладными, а через несколько минут во двор к нам заехал самосвал и вывалил в яму целую кучу гравия. Рита Петровна протянула водителю зеленую бумажку, тот взял ее, белозубо улыбнулся и уехал.
Так простая «трешка» решила мою проблему. Но я не хотела признать себя побежденной и завела «морально-педагогический» разговор. Рита Петровна выслушала меня с удивлением.
- Слушай,- сказала она.- А ты на самом деле товароведом работала?
С запозданием я вспомнила опасения полковника Приходько.
- Не знаю, уж как ты там управлялась,- продолжала Рита Петровна,- а я считаю, в нашем деле без этих «трешек» обойтись нельзя. Сколько я их шоферам да грузчикам передала - и не сосчитаешь. Дом построить можно! На базе хочешь, чтобы тебя побыстрее погрузили,- грузчикам на бутылку. Чтобы шофер тебя первым рейсом отвез - подай и ему бумажку. И все уже привыкли, без «трешки никуда».
Я знала, что у Риты Петровны муж-инвалид, дочь - студентка, а зарплата - девяносто два рубля. Но я не стала спрашивать, какой ценой она выкраивает эти «трешки»…
Пошла вторая неделя моей работы.
Полковник Приходько меня не беспокоил, я сама начала беспокоиться. Я ни на миллиметр не подвинулась к Главному складу Торга.
Наш склад не имел к Главному складу никакого отношения. Здесь мог бы помочь случай: перепутанные накладные или завезенные не по адресу товары. Но случай не шел мне на помощь.
Как бы случайно я заводила с Ритой Петровной разговоры о том о сем… Но недооценила ее наблюдательности.
- Слушай, Грошева,- сказала она,- что-то ты уж очень Аллаховой интересуешься, по-моему.
У полковника Приходько были основания настаивать на строгой моей конспирации. Честно говоря, я не очень разделяла его взгляд на это, но основной параграф воинской дисциплины - точное выполнение приказа - помнила хорошо.
- А чего ж,- выкручивалась я,- интересуюсь, конечно. Заметная она женщина. Эффектная. У Торга в почете, значит, работать она умеет.
- Работать она умеет…
- Сама красивая. И муж молодой.
- Уже и про мужа знаешь?
- Да рассказывали тут.
- Поди, молодому мужу позавидовала?
- А что, нельзя?
- Дура ты, Грошева. Чему там завидовать. Если бабе за сорок, а ее мужу и тридцати нет, так и не мужчина он, а так, пустое место.
Я не нашлась, что сказать. Рита Петровна взяла со стола накладные.
- Этот молодой муж у Аллаховой вроде ширмы,- заключила она.
- А за ширмой кто?
- За ширмой?.. Да хотя бы тот же Королев… Слушай-ка, ты бы лучше еще раз накладные проверила, чем чужими мужьями интересоваться. Своего лучше заведи…
Я сказала Рите Петровне, что собираюсь продолжить свое торговое образование и хочу подготовиться для поступления в институт. Она перестала задерживать меня после работы. В половине пятого я покидала склад, садилась на трамвай и ехала к Главному складу Торга.
Наискосок от него, через улицу, находилось небольшое кафе-закусочная, всего на несколько столиков. Из углового окна кафе хорошо просматривались двери Главного склада.
Никакого определенного плана у меня, конечно, не было. Просто я решила приблизиться насколько возможно к интересующему меня объекту и дожидаться случая.
Я зашла в кафе.
Буфетчица за стойкой - полная, моложавая, с брезгливо-холодным лицом, в кружевном фартучке, который не скрывал роскошного бело-голубого джемпера с начесом,- лениво взглянула на меня.
Я подумала, что, вероятнее всего, джемпер приобретен из-под прилавка,- дальше мои размышления не пошли. Зеленый я еще была инспектор - ведь ниточка могла тянуться на Главный склад.
А вот беляши здесь были хорошие.
Каждый вечер после работы я посещала это кафе - брала пару беляшей или сосиски, пристраивалась на столике возле углового окна и совмещала приятное с полезным.
Первые три дня не принесли мне ничего интересного. На четвертый день я увидела, как из дверей склада вышла Аллахова. Она была не одна. Рядом с ней шла молодая женщина, черненькая, тоненькая, почти девочка.
По словесному портрету я узнала в ней кладовщицу Главного склада Валентину Бессонову.
Они прошли мимо кафе по другой стороне улицы. Аллахова, не глядя на Бессонову, что-то выговаривала ей, та слушала молча, понурившись. Я знала, что Бессонова всего два года назад закончила торговый техникум. Могла бы работать товароведом, но задержалась у Аллаховой в должности кладовщика.
Немного подождав, я выбралась из кафе, пошла следом и лишь успела заметить, что они сели в трамвай.
Назавтра, когда я только подходила к кафе, меня обогнал знакомый «Москвич» цвета кофе с молоком. И водитель в нем был тот самый, я узнала его по почерку: он остановился прямо против дверей склада. Из машины выбрался Королев. Поддувал северный ветерок, и на Королеве было черное демисезонное пальто. Он прошел на склад, а я на свое место к угловому столику в кафе.
Водитель остался в машине читать «Огонек».
Тут из дверей склада выскочила Бессонова с хозяйственной сумкой. Она обогнула «Москвич», кивнула водителю и, не задерживаясь, побежала в кафе.
Я нагнулась над своими сосисками.
Бессонова взяла у буфетчицы две бутылки марочного «Вермута», коробку конфет. Никаких денежных расчетов я не заметила. Бессонова сложила все в сумку, вышла из кафе и быстро перебежала улицу.
Водитель было высунулся из машины, но она только махнула ему рукой.
Сосиски свои я закончила, взяла еще стакан кофе. Потом еще один, и уже устала стоять за своим столиком, пока, наконец, все действующие лица не появились на сцене - на крыльце Главного склада.
Первой вышла бронзово-рыжая женщина с четко подведенными глазами. Конечно, это была Тиунова, заместительница Аллаховой. За ней появилась сама Аллахова и Королев, последней была Бессонова. Шляпа на Королеве была та же, но вот пальто оказалось уже другое - темно-серое, «драп-маренго», видимо, дорогое. Свертка в его руках я не заметила, значит, свое старое пальто он просто оставил на складе.
Две бутылки «Вермута» не так уж мало на четверых. Тиунова вышла, смеясь чему-то, на крыльце оступилась и упала бы, не поддержи ее Королев под руку, это послужило поводом для новой вспышки общего веселья. Только Бессонова хмуро держалась в стороне, хотя лицо ее покраснело: видимо, она тоже выпила со всеми.
Компания погрузилась в машину и уехала.
Я пошла домой пешком.
Хотя я увидела не бог весть сколько, но считала, что мне есть над чем задуматься.
То, что Королев - непосредственный начальник Аллаховой - распивает с ней вино, а потом выходит со склада в новом пальто,- это может означать многое.
А может и не значить ничего.
Товарному складу категорически запрещается продавать непосредственно что-либо и кому бы то ни было. Нарушение этого правила - первый признак, что на складе не все в порядке. Но Королев сам начальник - и может считать, что просто нарушил формальное правило.
В то же время преступления обычно следуют за такими нарушениями…
Дома Петр Иваныч и я напились чаю со свежими сушками. Как нарочно, по телевизору шла очередная серия «Следствие ведут знатоки». Мы просмотрели ее. Петр Иваныч заявил, что картина упрощенно изображает жизнь и может создать у меня ложное представление о работе инспектора.
Я с ним согласилась.
Мне не нравилось, как Петр Иваныч весь вечер морщился, сосал валидол и поводил взад и вперед левым плечом.
- Ничего,- заявил он.- Бывает это у меня. Пройдет.
Однако не прошло. Ночью я вдруг проснулась от тревожного шороха за дверью и, как была, в пижаме, выскочила в коридор. Петр Иваныч медленно оседал на пол возле телефонного столика.
Я подхватила Петра Иваныча, но удержать не смогла и опустилась на колени, поддерживая его за плечи. Телефонная трубка была зажата в руке, он успел набрать «03», и дежурная кричала: «Алло! Скорая слушает, говорите!».
Я взяла трубку и сообщила все, что следовало.
Петр Иваныч пришел в себя. Я хотела принести подушку, устроить его пока на полу, до приезда «скорой», но он упрямо устремился в свою комнату. Я помогла ему добраться до постели.
- Напугал вас? Да вы не беспокойтесь, мне уже лучше…
«Скорая» приехала очень быстро. Врач - молодая милая женщина - сделала Петру Иванычу укол, остави-ла мне рецепт и посоветовала побыть возле больного часок-другой, пока он не уснет. Я вернулась к Петру Иванычу. Он усиленно отправлял меня спать, но я забралась с ногами в кресло, затемнила платком настольную лампу, взяла со стола «Смену», которую Петр Иваныч покупал ради шахматных задачек.
Мой больной послушно закрыл глаза. Я тоже поудобнее устроилась в кресле… и уснула, вероятно, раньше него.
Когда проснулась, было уже светло. Настольная лампа горела, журнал лежал на полу, но Петр Иваныч не спал, а лежал и смотрел на меня.
Я смутилась.
- Это называется - сиделка. Вы бы разбудили меня, что ли.
- Зачем было вас будить?
- Я, поди, еще и храпела.
- Не слыхал. А вы разве храпите?
- Кто знает, может быть, уже и храплю.
- Нет, вы просто сопели носом.
- Вот видите. Надо было бы разбудить. Как вы себя чувствуете?
- Превосходно… А знаете, в этом кресле когда-то спала моя дочь. Когда была такой же маленькой.
- А где она сейчас?
- Она вышла замуж… А вы хорошо спите, у вас лицо делается как у ребенка. Вот только перед тем как проснуться, вы начали хмуриться и лицо у вас стало несчастным. Я хотел вас разбудить, но тут вы проснулись сами. Приснилось что-нибудь?
Я достала туфли из-под кресла.
- Не помню. Мне никогда ничего путного не снится… Петр Иваныч, я вам завтрак сюда принесу.
- Ни в коем случае. Я встану.
- Вам нельзя вставать.
- Это кто сказал?
- Врач. Она сказала: покой.
- Для мыслящего существа покой - это еще не значит отсутствие всякого движения. Сейчас я покоен, как никогда. Но вот что, я вас попрошу - на кухне в шкафу бутылка стоит. С коньяком.
- Видела бутылку, по-моему, она пустая.
- Немножко еще есть. Это мое лекарство.
- Коньяк?
- Конечно, сосудорасширяющее. Налейте мне остатки.
Коньяку набралось с рюмку. Петр Иваныч выпил половину, остальное оставил на вечер.
Днем я позвонила ему со склада. Он сказал, что чувствует себя превосходно, и так далее, в таком же тоне.
Я решила купить ему после работы бутылку «лекарства».