Марк подъехал к грузовому причалу заранее. Шутка ли, такие арендаторы не каждый год добавляются. Он бросил велосипед прямо у стойки «Вейрсбанка» – под камерой никто не тронет – и пошел к кессонам.
Из грузовой трубы выдвинулась перегруженная телега и за ней два парня привычно неухоженного вида. Отогнав телегу в угол, парни посторонились, давая проход следующей, и нырнули назад в трубу. Единственный толкач второй телеги поставил ее рядом с первой, уперся ладонями в колени и шумно задышал.
– Компания «Джентл граув»? – спросил Марк, подождав, пока тот выпрямится.
– Не, – просипел парень, – мы подрядились ей до места довезти, сами-то на шахты. Я Шомкис.
Марк прокрутил в планшетке лист прибытия почти до конца. Шомкис в группе вольнонаемных значился.
– Ей? – уточнил Марк, возвращаясь к заголовку через три экрана пунктов снаряжения юридического лица.
– Миз Мэшем, – охотно уточнил Шомкис, – она биостенд сама вытаскивает, погодите малость.
Тем временем двое вольнонаемных выкатили еще одну телегу, и отдышавшийся Шомкис нырнул в трубу вслед за ними.
Главный инженер Даймонд-Пойнта Марк Тушински убедился, что его никто не видит, помотал головой и ослабил галстук. Так он и знал, что с этим «Джентл Гроувом» будут проблемы.
Через пятнадцать минут он наконец смог побеседовать с миз Мэшем. Вольнонаемные укатили паровозик из шести телег вслед за парнишкой-администратором шлюза. Единственный представитель компании терпеливо ждала главного инженера возле последней телеги, заваленной запаянными паллетами.
– Добрый день, мэм, – сухо сказал Марк, – я не предполагал, что вы заявитесь одна. Когда прибудут остальные сотрудники?
– Нет никаких остальных сотрудников, – спокойно ответила миз Мэшем, – вы, я полагаю, мистер тушински?
– Но… – Марк торопливо вывел на экран документацию по «Джентл Гроув», – коммунальные расходы вычислялись из расчета на пятерых, тут ваша подпись стоит!
– Да, – спокойно кивнула женщина, – ну, мне было проще оплатить первый год именно так. Тем более, у меня растения, им изначально кислорода надо больше, чем они смогут фотосинтезировать.
– Хм, растения, – вспомнил Марк, – тут вот что. Воздух в вашем помещении уже приведен к химнормативам, но вот нагреть этот ангар, сами понимаете… Мы вам поставили две тепловые пушки, и в принципе там уже можно находиться без скафандра, но минут пять, если не хотите обморозить легкие.
– А в подсобках? – поинтересовалась миз Мэшем.
– Подсобки мы просто подсоединили к общему воздуховоду. Ну, и вода, биоотходы, все такое, само собой. За пятерых я с вас, конечно, драть не буду, но первый год уже оплачен; потом пересчитаем.
– Когда нагреется так, чтобы работать можно было?
– Думаю, через месяц, если не тонкая работа. Там кабели протягивать, стенки штробить – что все равно в спецодежде.
Марк сделал паузу, в надежде, что арендаторша раскроет какие-нибудь планы – чем, черт возьми, она там собирается в одиночку заниматься? – но та не поддалась.
– А что я буду делать месяц с камнедробилкой? Любоваться на нее за свои деньги?
– А вам никто и не предлагает камнедробилку с сегодняшнего дня. Прогреется ваш ангар, вы мне кликнете – я вам пришлю ее. Еще не хватало, чтобы у меня дробилка месяц без дела стояла.
– А вам какая разница, оплачено же, – слабо улыбнулась Мэшем.
– У них гарантия не бесконечная. А ресурс стоя не тратится. Если мы ее уделаем за два с половиной года, нам пришлют новую. А если за три года и месяц – то новую придется покупать.
– Логично, – кивнула она и взялась за телегу.
– Извините, миз Мэшем, – сварливо сказал Марк, – а вы, вообще, в курсе, каково у нас тут гендерное соотношение?
– Да, конечно, – мрачно ответила она, – но, мне кажется, это пренебрежимая проблема. С вашей службой пищедоставки я договорилась, высовываться из тупика мне незачем – а поддатым бездельникам наверняка лень будет топать шесть километров от прогулочного терминала, только чтобы поцеловать запертую дверь. Хотя бы там за дверью была порнозвезда. Да и профессионалки у вас, я посмотрела, не так чтоб дорогие на фоне средних заработков.
Марк кивнул.
– Если вы засядете там безвылазно, то конечно. Но как соберетесь в сити, свяжитесь сначала со мной или шерифом, хорошо?
– Конечно, – вежливо ответила она.
– И последнее. Поскольку именно мне придется решать вопросы с предоставлением техники в аренду, мне нужно знать, как глубока ваша задолженность. Вы помните, если люфт останется меньше пятнадцати процентов глубины кредита…
– У меня нет задолженности. На счету «Джентл Гроув» пока даже кое-какой плюс; небольшой, правда, – сказала она и нахмурила белесые бровки.
Марк поднял брови и посмотрел на телегу.
– Вот это – всё…
– К сожалению, это – всё. Желательно было гораздо больше, но. Видите ли, у меня предприятие, требующее достаточно долговременного развертывания, а кредитование у вас тут короткое.
Марк с надеждой помолчал, но Мэшем молчала тоже. Нестарая еще тетка, – подумал он, – лет сорок максимум. Просто серая какая-то, как промокашка. Что ж она все-таки собирается делать в заброшенном штреке?
Он поднял руку приглашающим жестом, женщина взялась за ручки телеги.
– Ведите пока прямо, – я возьму велосипед и провожу вас, – сказал Марк.
Через три недели Мэшем позвонила Марку и осторожно сказала, что градусник в ангаре показывает минус тринадцать по фаренгейту, и на ее взгляд, можно уже и подгонять камнедробилку Марк поежился, потом пожал плечами. Как раз одну из дробилок должны были вернуть еще на прошлой неделе, самое время позвонить и напомнить размеры пени за внеочередное пользование.
Ну, ее и вернули тут же, не прошло и двух часов. Народ такой – не пнешь, не полетят. Марк перезвонил в депо еще через час, дробилку признали здоровой (в кои-то веки) и подогнали к юго-западной развилке, в двух этажах от его офиса. Там Марк отпустил Тиш, толстую ремонтницу, и сел за руль сам.
Миз Мэшем ждала Марка у широко распахнутой тяжелой двери. Он только головой покачал и аккуратно вогнал неповоротливую дробилку в проем. Еще не хватало повредить герметичность. Коридор к ангару вел широкий, по обе стороны легкие двери подсобок стояли распахнутые, в паре комнат горел яркий свет. Мэшем с натугой затянула вход, и потрусила к воротам. Пощелкала выключателями, запустила откатное устройство. Большие ворота отъехали в сторону, Марк сморщился – даже во внутреннем кессоне было холодновато – видно, Мэшем в ангар похаживала. Он завел дробилку в кессон, Мэшем зашла следом и собралась было подойти к основной двери, но Марк резко окликнул ее.
– Мэм, вы можете рисковать сами, что пульт заест и вы застрянете там, в холодильнике, без связи. Ноя, извините, отвечаю за столько всего, что мне никак нельзя влипать в приключения. Подождите снаружи, пока я загоню машину и выйду.
Мэшем послушно кивнула и отступила за откатную дверь. Марк нажал кнопку, и дверь с тихим шелестом вернулась на место. Он нажал вторую, и сморщился под порывом ледяного воздуха. Ну, хоть кислорода в нем было достаточно, и то.
Не теряя ни секунды, Марк вывел дробилку в ангар. Мэшем тут, похоже, действительно поработала – вместо двух прожекторов на трехметровых штангах, которые Марк оставлял тут вместе с тепловыми пушками, на стене высоко у него над головой горели пять мощных софитов. Яркие лучи разгоняли мрак метров на двести вперед. Однако и потолок, и больше половины длины помещения оставались невидимы. Пятьдесят метров вверх, восемьдесят в ширину и полкилометра в длину Вдоль центральной оси ангара тянулись два ряда неуклюжих каменных колонн. Конкуренты Вейрса планировали тут какой-то цех… Впрочем, уже неважно. Главное, что Марку наконец-то повезло сыскать на эту дуру арендатора.
Марк торопливо припарковал камнедробилку, вытащил блок зажигания и метнулся в кессон, нажал трясущейся рукой кнопку и стал ждать, когда закроется дверь.
– У вас есть чай? – спросил он, едва увидел лицо Мэшем.
– Горячее какао, – ответила она.
В бытовке у нее было чистенько, отметил Марк с удовольствием. Непохоже на истеричку или отягощенную фантазмами. Ну и мало ли почему одна. Он приободрился.
– Вы ведь знаете, – сказал Марк наставительно, – почему я с вами нянчусь?
– Нет, – ответила Мэшем.
– Главный инженер начинает получать процент от арендной платы после того, как контракт продлится год. Через десять лет контракта – пять процентов. Но, сами понимаете, таких пока нет.
– Дальновидно, – признала Мэшем.
– Так что, миз Мэшем, вы уж не обессудьте, но я все-таки должен спросить – у вас что за предприятие-то? Оборудование мне ваше совершенно непонятно.
– Предприятие? – как-то криво улыбнулась Мэшем. – Предприятие мое называется кладбище. А оборудование – кремационный аппарат… И биоцикл переработки газов. А остальное – семена, рассада и почва. И симбионты.
После очень, очень долгой паузы Марк спросил:
– Э… А как вы получили «добро» от Вейрса?
– Да нормально, – пожала она плечами, – он же сам первый заинтересован, чтобы город перерастал шахту, а жители – вахтовиков. У вас тут, по вашим прикидкам, сколько народу не собирается возвращаться?
– Процентов тридцать.
– Ну, вот, две тысячи клиентов. Зачем отправлять тело на Землю, если вся семья тут?
– Кого-то на поверхности хоронят.
– А там посещать тяжко, – и… – она задумалась, – на Земле мы возвращаемся в биосферу, а тут холодильник, и все…
На самом деле есть всего три обязательных пункта. Умерший должен быть доступен для посещений – не лично, а как локация; умерший не должен попадать в отбросы и умерших нельзя есть, по крайней мере три автотроф-гетеротрофных цикла. И четвертый пункт опционален – умерший имеет право приносить пользу.
– В смысле? – вытаращился Марк.
– Чаще всего в виде базы для растений. Плюс моральная поддержка для живых. Вот, м-мм, вы сейчас представьте такого, совсем абстрактного доброго знакомого, не кого-то конкретного, а вообще. Лично уважаемый и толковый человек. У него тут семья, и вот он сидит и завещание пишет, например. Вот как он своим телом распорядится скорее всего?
– На Землю – дорого и незачем, – согласился Марк, – в общую переработку запрещено. Кремировать и развеять в космосе или на поверхность.
– Ни один из этих вариантов не позволяет приносить пользу.
Марк почесал подбородок.
– А покажите-ка ваше оборудование.
Она встала, убрала чашку.
– Пойдемте.
Печь стояла в ближайшей к выходу подсобке, а трубы от нее шли по свежим тоннелям (трактор, а не баба, подумал Марк) в другую. Там высился гигантский агрегат, чем-то похожий на пустой аквариум. Аквариум опутывали пластиковые трубки, выходящие снизу и возвращающиеся в крышке. Внутри аквариума что-то поблескивало. Марк присмотрелся – на всю длину протянулась мощная лампа дневного света.
– Вот, видите, а вы еще спрашивали, зачем мне столько воды, – ткнула пальцем Мэшем, – только сюда нужно четырнадцать тонн, чтобы запустить систему, в ангар-то можно будет постепенно добавлять до баланса, хоть десять лет.
– С ближайшей кометы не обещаю, – уточнил Марк, – а там любой каприз за ваши деньги… А что оно делает?
– Ну, органика же в основном в дым при кремации уходит, – рассеянно сообщила Мэшем, – дым фильтруется сквозь воду… многократно, и тепло, и питание для фитопланктона. То есть, если запускать часто, тепла будет избыток, придется тепло с труб отводить, – она указала на нераспакованные ящики в углу, – в ангар, там в любом случае всегда греть придется… Но, дай бог, ближайшие несколько лет это не будет актуально. Ну, а планктон отжимается и идет во внутренний цикл переработки… и в гумус. А на гумус я высажу парк. Не пищевые растения, а многолетники. Высоты достаточно даже для сосен.
– А вам ресурсов хватит? – осторожно спросил Марк. – У вас лет пятнадцать, если ничего не стрясется, клиентов будет по два в год.
– Не хватит, перееду в Новый Ленинград, – мрачно сказала Мэшем, – они мне предлагали свою Большую Дыру в проект городского значения и должность при ней.
– А что ж вы не поехали? – удивился Марк.
– Да Большая Дыра неудобная, дно и стены ровнять год и потолок слишком высокий. Тут-то я собираюсь старую термоизоляцию повесить со временем, а там? И русского я не знаю.
Марк уехал в большой задумчивости, из которой его вывел звонок Мэшем ровно через час.
– Извините, мистер Тушински, вы можете сейчас говорить? Труба сброса у дробилки коротковата. Ее никак нельзя нарастить?
Марк попросил фермера, протечку которого чинили уже третий день, подождать и вышел в пустой коридор.
– Зачем вам трубу сброса увеличивать?
– Я за первый проход беру только два метра глубины, – пожаловалась Мэшем, – поэтому отбой мне приходится ссыпать вбок. А труба все время соскальзывает. Мне бы еще метров на пять ее удлинить… хотя бы.
Марк в полной мере осознал первую фразу и содрогнулся.
– А вам, э-эээ… какую глубину желательно?
– В идеале пять-шесть метров, – выдала Мэшем, – но придется обойтись четырьмя. В два прохода. Так вот, как бы мне отбой ссыпать в центральную зону, труба-то короткая?
– До вечера это ждет? – сварливо спросил Марк.
– Если до вечера, то ждет, – сообщила Мэшем и повесила трубку.
Нет, камнедробилка с шестиметровым захватом у Марка была. То есть даже две, но одна плотно и обоснованно занималась очередным сельхозштреком – ас ней и единственный вменяемый оператор. Большая дробилка отличалась от обычной примерно как экскаватор от газонокосилки; Марк и сам бы трижды подумал, прежде чем сесть за руль.
Он потолковал с начальником техстанции на предмет надставить трубу, тот только руками замахал. Поток гравия, шутка ли. Родная труба – усиленная, цельная, без швов и заглаженная изнутри, но ее восемь метров и баста, и что – запасную целую переводить? Марк вспомнил, что у простаивающей большой дробилки сброс двадцать пять метров и пятнадцать – добавочная длина; да вот всё это шире вдвое, чем у маленькой, – и сплюнул в сердцах.
Обещание брать только половину аренды за дробилку, пока проблема не решится, Мэшем особо не обрадовало, но она хоть отвязалась.
Тем временем Марк принял грузовик оборудования для шахты, написал квартальный отчет, заставил, наконец, коммунальщиков победить протечку от фермера в строящийся уровень, пересчитал и стройке и фермеру аренду на следующий год и в дым разругался с директором фармацевтической фабрики. Нет, ну простительно, когда вахтовики пихают в биосброс то презервативы, то бутылки – с вахты что за спрос, но у этого идиота же собственные дети тут живут! Ох, не зря эти производства с Земли попёрли.
В общем, про кладбищенку Марк благополучно и плотно забыл примерно на две недели, когда его возле строящегося уровня поймала целая компания рабочих. Непродолжительная, но бурная беседа настолько впечатлила инженера Тушински, что он отменил ближайшую встречу и немедленно отправился к шерифу.
– Навезли же этим кретинам шлюх! – Марк потер лицо и вздохнул. – Нет же, им арендаторшу подавай. И меня в сутенеры.
– Шлюхи тоже не железные, – хмыкнул шериф, – их же всего-то пятнадцать штук. Мадам говорит, девки вкалывают, как сумасшедшие, и все равно запись на неделю вперед. Да потерпеть надо, через три месяца эти бригады сменятся. Я уже в кадровый офис столько ябед накатал, а то набрали, не знаю на какой помойке… Хуже вахта только в пятом году была.
– Если они еще три месяца будут каждый день к ней под дверь таскаться… Так-то дверь крепкая – но ты ж знаешь этих поганцев, они два дня поуговаривают, а потом биосброс ей заблокируют, и что? И мы ж оба поедем спасать.
– Ну кто ей доктор, что она одна приперлась! – рявкнул шериф. – Что ты хочешь, чтобы я к ней охрану приставил? У тебя лишние люди есть?
И тут Марка осенило.
Лоренц Нейман занимался самым разумным для заключенного делом – спал. По той причине, что на шконку он не помещался, спал мистер Нейман на полу.
– Лоренц, эгей, – окликнул его шериф.
– Привет, Ронни, – не открывая глаз, отозвался мистер Нейман, – опять с Ниной разосрался?
Шериф виновато оглянулся на Марка.
– Да нет, дело есть.
– Какое дело? – зевнул Лоренц. – Мне, если кто не забыл, еще девяносто три дня санаторий. Или, – он резко открыл глаза, – реально что-то стряслось? – внимательно посмотрел на Марка и шерифа и зажмурился обратно. – Не, на аварии у вас бы рожи были не такие протокольные.
– Так, небольше́нько, – хладнокровно сообщил шериф, – но всё ж авария. Хотим мы тебя переселить. Есть один арендатор, до которого хлопчики, твои любимцы, без дела докопались. А еще тому арендатору – прямо ни с того ни с сего – сильно нужен оператор большемощника.
– Хлопчики, говорите, докопались? – лениво протянул мистер Нейман. – Так вы арендатора тоже в каталажку закатайте, я подвинусь… Хлопчиков беречь надо…
– Сломает кому позвоночник – закатаем, не сомневайся, – строго сказал шериф.
– Там тетка одинокая, – буркнул Марк, – они ее и в глаза не видели, она им не открывает, конечно. Женихи, мать их… А если там ты будешь работать, мы им официально запретим ваще в тот тоннель соваться. Да и сами не захотят, надо думать.
– Тетка? – обалдело спросил Лоренц.
– Ну да.
– А я вам что, евнух?
– А ты культурно договаривайся, чай, не шимпанзе?
Лоренц сел и почесал в затылке.
– Да не шимпанзе, в общем. Я насчет от хлопчиков сторожить имел в виду. Погоди, ты ведь что-то про работу говорил?
– Побатрачь там у нее, сорок кредитов в день она дает.
– Скоооолько? – глумливо переспросил Лоренц и лег обратно.
– Не считая жилищки, – добавил Марк. – У нее там на бригаду уплачено, а живет одна. Да и тебе какая разница? Сорок по любому в плюс, а не в минус.
– Подышать месяцок бесплатно – это заманчиво, – протянул Лоренц, – ну ладно. А она не старая?
– Старая, – ответил Марк, – старая и унылая.
Лоренц ломался исключительно из вредности. За две недели в кутузке он одурел от безделья настолько, что поработал бы и даром – да не хотелось прогибаться. И вообще, нет такого закона, чтобы не только одному от семерых отмахиваться, но еще и следить, чтобы никто из них не повредил пальчик. Бригада, с которой он сцепился, была не только дружная, но и говнистая, весь поселок от них стонал, а закрыли его. Это как, ваще? Ну, и что, что позвоночник, три ребра, рука и челюсть – надо же смотреть, перед кем пальцы гнуть.
Оно понятно, что на Земле ему бы наверняка присудили лечить хлопчиков из своего кармана. Так затем Лоренц и не на Земле. Но таки ждать, пока они отчалят, лучше, конечно, не в кутузке.
Так что через четыре часа он стоял в ангаре Мэшем спиной к воротам, озирался и насвистывал. Унылая старая тетка умудрилась снять двухметровый слой с левой стороны метров на тридцать в длину и двадцать в ширину, причем перемолоть все снятое в песок. И сложила песок высокой дюной справа от ямы. А в яме еще нарубила крупным гравием угол пять на пять второго слоя. Теперь там, на самом дне, стояла торчком широкая труба, вся снизу в мелкой перфорации, и унылая тетка, пыхтя, наваливала вокруг нее булыжники покрупнее.
– Что там будет, дренаж? – спросил он сверху.
– Ага, – отозвалась тетка, – мистер Тушински говорил, большую дробилку можно будет установить на постепенное уменьшение глубины?
– Легко. Дальний край приподнимем?
– На полметра, я думаю. Если ровно выбирать дно, то хватит.
– Сельхозштреки обычно стометровые, – согласился Лоренц, – там десяти сантиметров хватает.
Тётка вылезла ямы, сняла рукавицу и протянула Лоренцу руку.
– Салли Мэшем.
– Лоренц Нейман. Лучше просто Лоренц, но только не Лоуренс и тем более не Лори.
– Тогда просто Салли, – она запнулась, – да, Салли.
Лоренц быстренько выкопал в два захода такую же яму для правого угла и вернулся пахать уже начатую полосу. За два месяца тут, конечно, не управиться… Тепловые пушки хозяйка отволокла на центр и правую сторону. Ближняя сторона ангара прогрелась уже до градусов пятнадцати [3], не курорт, но работать можно. Выходных не предвидится, вечера свободные – красота!
Лоренц прикинул, за сколько дней – считая еду – он накопит на бутылку согревающего. Самогон доставкой не возят, так что… Шесть дней. Долго, но намного лучше, чем девяносто три. Четыре метра большая дробилка брала гуляючи, да и захватывала широко. Лоренц поправил под шапкой беруши и принялся насвистывать. Была у него такая слабость – управлять большими машинами.
Вечером хозяйка накормила его ужином в честь знакомства, потом спросила, почем доставка, сморщилась и предложила платить тридцать, зато есть с ее запасов вместе. Лоренц прикинул – выгодно, и опять же горячее. Он уточнил, где бросить спальник, решительно отказался от предложений соорудить койку из коробок, вроде той, на которой она ютилась сама, – и с чувством приятно прожитого дня улегся спать. Дробилке надо бы завтра подтянуть справа ленивцы, что-то с ними не то…
Лоренц вообще-то не считал себя засоней, но идя утром умываться, он неизменно видел хозяйку хлопочущей то над горшками с рассадой, то с какой-нибудь проводкой, а свой завтрак – уже запаренным в тарелке с керамической крышкой. Будь еще куда сходить, а так что делать – спать да работать. Кино смотреть? Без пива неинтересно.
Так что он рубил камень три недели подряд, отвлекаясь только на сон и еду, и сильно удивился, когда вдруг прямо перед дробилкой замахал рукой Тушински.
Лоренц заглушил мотор.
– Миз Мэшем тебя хвалит, – сообщил Тушински, торжественно, как рублем подарил, а потом и правда подарил: – я буду докладную по задолжникам писать, тебя передвину в оптимистичный прогноз.
– Ага, – сказал Лоренц.
– Веди дробилку ко входу, я лед привез, надо покрошить.
На покрытой изморозью платформе лежали высокой пирамидой «восьмушки» – кубы льда по пятьдесят сантиметров по ребру. Лоренц подогнал дробилку, поднял жерло, снял зубья, завернул трубу сброса в хозяйкин пластиковый агрегат. Салли суетилась вокруг, тревожилась за оборудование и вообще была какая-то взъерошенная.
– Когда они приедут? – крикнула она инженеру.
– К тебе все равно сначала семья заскочит, все обсудить, они народ обстоятельный. Не волнуйся, хоронить не сегодня. Освобождайте мне платформу, да я поеду.
– Какое сегодня? – рявкнула Салли. – Мне ж надо все это разморозить сначала! Что было ждать-то столько?
– Так если пока кометы нет. А НЗ что бы я тратил, не будь у тебя клиента? Не сегодня, говорю же. Послезавтра, скорее всего. Может, завтра, но к вечеру.
– Кто умер-то? – вдруг дошло до Лоренца.
Амбарцумяны приехали через два часа вшестером – Рафик, Панос, Артур, матушка Шуша, вдова и старший сын – Вашик, что ли; Лоренц в их молодежи путался.
Салли они просто стоптали, она прижалась спиной к стене и неубедительно отбрехивалась.
– Зачем городить кладбище, если все равно кремация? – напирала вдова. Матушка Шуша критически озирала растворенные подсобки. Братья о чем-то совещались.
Лоренц постучал Рафика по плечу, подождал, пока тот обернется, и молча обнял. Артур и Панос кивнули, поздоровались с ним за руку. Салли тем временем начала как-то реагировать, увела женщин разглядывать свой биоаппарат.
– Да как так? – тихо спросил Лоренц.
– Похоже, что все-таки метеорит. Комиссия техническая смотрела, отец там еще с ними сидит, звонил – и так, и сяк смотрели – не мог сам шлем так рвануть.
Лоренц вздохнул.
– Ты хорошо, что тут, – сказал Артур, – присмотри, как да что, а? Она обещала дерево посадить, узнай, может, землицы принести, чтоб росло как следует? Ну и вообще за деревом большой уход нужен, мы поучаствуем.
Салли вернулась вместе с женщинами. Вдова застрекотала что-то, мужчины внимательно слушали.
– В общем, вы решайте, сосна или дуб? – спросила Салли. – Или еще раз весь список посмотрите. Все равно это достаточно медленно, сначала водорослям надо вырасти, потом их бактерией обработать, потом только в грунт закладывать. По технологии – три недели, не меньше, и все равно ангар пока не прогрелся. Так что дерево не убежит, а вот надпись мы хоть завтра можем вырезать. С высотой определяйтесь.
Лоренц поманил Амбарцумянов за собой, все отправились толпой в сторону ангара. Там, поёживаясь, посмотрели на стену, посмотрели на флажок, который Салли воткнула в песок, – и двинулись восвояси.
Хозяйка закрыла за Амбарцумянами дверь, подержалась за голову и вздохнула.
– Да они хорошие, только шумные, – утешил ее Лоренц, – ты вообще поди выпей… чаю, в смысле.
– А, – слабо ответила Салли, – щас пойду. Ты пока кипятильник в большом баке включи, а то не разморозим.
Похороны хозяйка пережила мужественно и уселась на пол с деревянным видом, только выпроводив всю толпу в сорок человек. Аквариум, запущенный на аэроциркуляцию, басовито гудел. Лоренц погладил заметно потеплевший после кремации бок аквариума, подумал про хорошего мужика Ашота и ушел в ангар, где рубил камень до позднего вечера. Когда он пришел в подсобку, гречка уже остыла даже под полотенцем, зато рядом с тарелкой стояли шкалик, пустая кружка и упаковка амбарцумяновских кололаков.
Лоренц как раз докончил всю левую полосу – двадцать метров ширины, полкилометра длины, ай да мистер Нейман! – и перегнал камнедробилку на центральную полосу. Салли отдала одну тепловую пушку, а вторую отволокла в дальнюю часть ангара. Возле входа было уже тепло, градусов пятьдесят, и на высадку деревца пришла смотреть матушка Шуша в сопровождении кого-то из внуков.
Бурый водорослевый компост Салли намешала с песком и мелкой каменной крошкой и выложила им довольно таки глубокую яму. В самой середке она насыпала ведро амбарцумяновского грунта и осторожно, сняв перчатки, высадила вместе с комом земли крошечный прутик, увенчанный четырьмя не по росту большущими дубовыми листьями.
Внук успел приволочь матушке Шуше стул, и она внимательно следила, как Салли хлопочет вокруг саженца – чем-то поливает, подтыкивает землю палочкой. Посреди двадцатиметровой полосы песка темное пятно грунта с маленьким ростком выглядело очень одиноко.
Внук сидел на корточках, матушка Шуша – на стуле. Салли осторожно раздвинула прямо над дубочком треногу с фитолампой, кивнула и убежала. Лоренц постоял и ушел к дробилке.
Когда он почувствовал, что проголодался, и выключил машину, матушка Шуша все еще сидела маленькой фигуркой напротив входа – будто ждала, что дерево при ней вырастет в полный рост. Внук и Салли дружно штробили правую стену на высоте около пяти метров. Лоренц подошел к матушке Шуше, деликатно кхекнул.
Она протянула пальцы и погладила его руку.
– Береги ее, Лорик, – мягко сказала матушка Шуша, – она хорошая женщина, тебе повезло.
Лоренц изо всех сил не обернулся (перфораторы за спиной зудели в унисон) и возразил:
– Она не моя, матушка, вообще, то есть. Да мне тут две недели осталось работать.
– Да и не спеши, не спеши, – согласилась матушка Шуша, – ты подожди, она отгорюет, и будет у вас все хорошо.
Лоренц подержал старушечьи пальцы в ладони, отпустил и пошел есть.
Так-то бабкины речи он сильно обдумывать не стал – и так понятно, им дай волю – всех переженят. Но вот про «отгоревать» Лоренц запомнил. И как-то вечером опробовал метод, которым как-то поделился Рон, шериф. Метод заключался в том, что надо тщательно изучить выражение лица человека, когда он не видит, что на него смотрят; а потом в тихом месте, лучше у зеркала, состроить такое выражение – и послушать, какие мысли придут. Зеркала у Лоренца не было, пришлось обойтись мышечными ощущениями. Он прищурился снизу вверх, тщательно выровнял рот, прикусил изнутри нижнюю губу и постарался свести брови поближе, чтобы легла вертикальная складочка, как у Салли. Посидел, глядя перед собой в стену, взял со стола чашку и опустил руку прямо с чашкой между колен. Посидел еще.
Результат ему очень не понравился.
Между тем Ашотов дубочек выкинул два новых листа, а вокруг него прорезалась мелкая травка. Тушински прислал еще воды, а Дижоны решили перезахоронить брата с поверхности к Салли, потому что у нее был каштан. Матушку Шушу привозили раз в неделю и оставляли на целый день, что по амбарцумяновским меркам означало большое доверие. Лоренц почти докончил центральную полосу, как у него вдруг кончился срок.
С вечера Лоренц с сожалением посмотрел на неоконченную работу и позвонил Рону.
– А всё, – с удовольствием подтвердил тот, – улетают твои охломоны. Прямо сейчас, вроде бы. Заходи завтра, я тебе рабочий чип верну.
Лоренц вышел в ангар еще раз, посмотрел на тоскливо торчащую вдали камнедробилку, вернулся и договорился с Салли, что возьмет на завтра выходной, а потом вернется доработать полосу.
В поселке Лоренцу обрадовались – конечно, четыре месяца без главного клоуна! – да и вахта последняя, похоже, всем успела проесть печенки. Лоренц зашел в банк и с удивлением осознал, что впервые за последние три года его задолженность поднялась выше дна стандартной кредитной глубины. Салли хоть и платила копейки, но он же и не тратил ничего вовсе. Он зашел в гости к паре знакомых, забрал у Рона чип и как-то незаметно оказался в баре.
Проснулся опять в кутузке. Порассматривал знакомый потолок, ощупал лицо, скривился и постучал в стену. На стук появился шериф с двумя кружками кофе.
Лоренц сел на полу и взял одну кружку. Шериф плюхнулся на шконку и прихлебнул из второй.
– С кем на этот раз?
– Да ничо особенного, – зевнул шериф, – с Доннеллом дурака валяли. Его-то бригада домой утащила, а тебя ребята ко мне принесли отоспаться. Бар там отмывают, спать негде.
– Что, вообще никого не помяли? – с надеждой спросил Лоренц.
– Кому-то с третьей вахты зуб выбили, даже не знаю, Доннелл или ты. А, ты ж не знаешь. Закон приняли, участие в драках в баре – на свой счет при любых повреждениях, ну или можно страховку купить, Вейре уже ценник вывесил.
Лоренц ухмыльнулся.
– Вот и давно бы так!
– А все повреждения бара по-прежнему башляет зачинщик, – добавил бессердечный шериф и зевнул, – вчерашнее, значит, вам с Доннеллом пополам.
Лоренц вернулся на кладбище хмурый и сразу сел за руль. Нет, выпить – понятно. Подраться – святое. Но дорого, черт возьми. Месяц работы псу под хвост, и это еще впополам. А тут еще Салли подошла и осторожно спросила, всегда ли ему надо драться, когда выпьет.
– Да нет! Ну, задираюсь, конечно, не без того. Но не зверею, как некоторые.
Тут хозяйка его удивила. Оказалось, что у нее какая-то дата, в одиночку грустно, а как он отнесется – без проблем, нет?
Вона что, сообразил Лоренц, она ж боится, что я тут накуролесю. И поспешил успокоить хозяйку:
– Чтоб я начал дурковать, у тебя столько алкоголю нету. А ноль-семь на двоих мне только зарумяниться.
На том и порешили. Вечером молча выпили за ужином, и Салли начала уже собирать посуду, как Лоренц ляпнул:
– Ты ведь, хозяйка, я смотрю, и сама кого-то похоронила?
Салли скривилась.
– Если бы…
Она унесла посуду, стерла невидимые пылинки со стола, села, снова встала.
– Ты понимаешь, – она снова села, – мне все говорили, что я не могу иметь детей, а потом вроде медицина что-то напридумывала, мне и разрешили попробовать… Ну, я попробовала, у меня и получилось, почти.
Салли резко повернулась к Лоренцу, и он едва не отпрыгнул – на белесом лице черные-черные глаза, зрачки увеличились во всю радужку.
– Она мне на УЗИ ручкой махала, понимаешь? А они потом – плод не отдаем. Не знаю, может, из нее косметику сделали. Или в мусорку спустили.
Она провела пальцами по краю стола, вздохнула.
– Извини, но ты ж сам спросил.
– Да что уж тут, – тихо ответил Лоренц, – понять можно.
Они посидели в тишине еще несколько минут, и вдруг Лоренц ошарашенно глянул на хозяйку.
– А ведь тебя раньше не Салли звали.
– He-а. Не Салли.
– Красивое имя для девочки, – сказал Лоренц.
– Очень, – мечтательно сказала она.
Звонил Тушински, спрашивал, примет ли миз Мэшем практикантов из Нового Ленинграда. Салли решительно согласилась, а Лоренц так же решительно заявил, что никуда не уедет, пока не посмотрит на тех практикантов. Кто их знает, коммунистов.
Коммунисты приехали через неделю. Лоренц пошел их встречать к междугородному шлюзу и не сразу понял, что за карлики торчат в углу, обложившись рюкзаками. Но тут все трое встали с корточек, и оказались никакими не карликами – а нормального размера подростками. Мосластыми, лопоухими, веснушчатыми подростками в одинаковых комбинезонах и с одинаковыми бритыми под ёжик головами.
Тот, который покрупнее, лет четырнадцати на вид, подошел к Лоренцу и спросил басом:
– Мистеррр Нейман?
– Добрый день, – Лоренц протянул руку, и мальчишка уверенным жестом пожал ее.
Его товарищи бойко вделись в рюкзаки, подали в четыре руки здоровенный рюкзак старшему.
– Я Гриха, – сказал старший, потом указал на самого маленького, рыжеватого – вот он – Миха, а он, – на самого веснушчатого, – Леха. Мы с Лехой техники, а Миха почвовед. Заочник, третий курс. Куда идем?
Лоренц не нашелся, что ответить, и указал направление пальцем. Гриха и все остальные учтиво подождали, пока Лоренц двинется первым, и гуськом потянулись вслед.
У Салли при появлении вереницы практикантов стали страшные глаза. Она оттащила Лоренца в ближайшую подсобку и схватила его за ремень.
– Не оставляй меня с ними!
Лоренц положил руку ей на плечо и почувствовал, что хозяйку бьет крупной дрожью.
– Что случилось, – спросил он вполголоса, – я никуда не ухожу, что с ними не так?
– Это же дети! – выдохнула Салли.
– Это дети? – Лоренц оглянулся и засмеялся. – Это не дети, это сволочи. Ну, как я понимаю, вполне самостоятельные ребята. Что с тобой?
Салли с размаху ткнулась головой ему в солнечное сплетение и зарыдала.
– Тише, тише. Никуда не ухожу. Вот до послезавтра совсем никуда, а потом буду днем на новый штрек уходить работать, а ночью возвращаться. Хорошо? Эй?
В подсобку заглянули Леха и Гриха.
– О, извините, – сказалЛеха, – мам, где нам расположиться?
– МЭМ!!! – хором рявкнули Гриха и Лоренц, – мэм, а не мам!
Салли с громким сипением вдохнула и убежала.
Лоренц откашлялся.
– Так, камрадес, – сказал он в наступившей тишине, – меня звать папой можно. Если приспичит. Но миз Мэшем надо называть миз Мэшем или, если она разрешит, миз Салли. Я понятен?
– Да, cap («сэр!» – прошипел Гриха), извините. Я английский по книжке учил, – виновато ответил Леха.
В конце концов все устаканилось. Ленинградцы оказались ребятами квалифицированными, Гриха и Леха принялись приводить в порядок едва начатый системный центр регуляции освещения, а Миха увлеченно толковал с Салли про каких-то жужелиц. Салли грустно говорила, что ей удалось приобрести только тот вид, что помельче и подешевле, Миха обещал поделиться личинками. Лоренц обозрел картину и полез штробить левую стену – делать надо, и, главное, на виду, если Салли вдруг опять запаникует.
На исходе практики Лоренц запалил Гриху за самодеятельностью. Парень стоял у колонны с гравером и аккуратно вырезал по-русски четвертую строчку чего-то. Видимо, стихотворения. Высоко над ним перекликались Салли, Леха и Миха, натягивавшие по потолку зеркало термоизоляции.
Лоренц громко откашлялся.
Гриха обернулся:
– А? Привет, мистер Нейман. Подожди чуть-чуть, я допишу и прочитаю.
Он аккуратно, не хуже, чем по трафарету, вывел последние кириллические буквы, выключил гравер и отошел.
Лоренц поднял брови.
Гриха набрал воздуху, подтянулся и суровым голосом прочитал что-то напевное и раскатистое одновременно.
– А перевести?
Гриха нахмурился и начал переводить:
– Наши умершие… не покинут нас в несчастье… Наши погибшие – защитники. Небо отражается в лесу…
Лоренц повторил последнюю строчку:
– И деревья стоят печальные. Да уж, – он посмотрел в подвижное зеркало потолка.
– Это про Вторую мировую. Песня про летчиков. Вот один прилетел, а друга все нет. И время прошло, кислород уже кончился… ну или не кислород, что там тогда жизнеобеспечением было. И этот понимает, что уже ждать без толку.
– Нормально, – сказал Лоренц, – хорошие стихи.
* * *
На Салли Мэшем уже давно не хоронят. Пойнт-Даймонд построил два новых кладбища. А Мемориал в Новом Ленинграде еще принимает – он все-таки очень большой, еще лет на сорок хватит. На Салли Мэшем люди приходят погулять, подышать зеленью, туда ежедневно приводят на прогулки целый детский сад. И каждый разумный человек даже в средней группе знает, что белки кусаются, если позвать их, но ничем не угостить; что от сырых белых грибов болит живот; и что земляника на холмике возле семидесятого метра поспевает раньше, чем в других местах. На стене против этого холмика, насыпанного, конечно же, из хорошего камня под грунт, – имя Салли. Имя Лоренца Неймана можно найти на сто шестьдесят восьмом метре, а Марка Тушинского – на сто третьем, крупными буквами выше четырех рядов обычных надписей. Наверху, по решению городского совета, гравируют имена особо заслуженных или героически погибших граждан. Но то, как угодил туда хлопотун Тушински, – это отдельная история, и я ее расскажу как-нибудь в другой раз.