«Знаешь, Джейм, я думал посидеть и подождать, но так получилось, что вышел из шаттла первым. Кто-то возился, одеваясь, часть пассажиров, очевидно, ждали транспорта, чтобы не особо толкаться на этом воздухе, кто-то беспокоился о багаже.

Я, Илья Маккензи, сын солдата».

Снаружи очень ветрено и влажно: океан близко. Стюардесса всучила мне толстенный шарф, и я уже ей благодарен. Впрочем, соседи по шаттлу говорят, что за пару месяцев можно привыкнуть. Да. одна из стюардесс — моя родственница, миз Маккензи. Ей пятьдесят лет. и она очень симпатичная.

За что я благодарен отцу — за то, что не позволил матери сменить мне фамилию. То, что я тариен, скрыть бы не удалось: сколько себя помню, ежеквартально за мной приходил флайер и вёз в госпиталь на обследование — уколы, биопсии, зонды… фу. С тринадцати лет прибавился анализ спермы. Мои сверстники ещё видели смутные сны о нежных текучих формах, утром тихонько засовывая простыни в стирку, а я стоял с пробиркой в руке рядом с хохочущими тридцатилетними ветеранами. У них были такие же пробирки, и что надо делать, мне объяснили просто и недвусмысленно.

Но — да, в своё время отец настоял, и я остался Маккензи. «Сын солдата», как сказал отец, представляя меня в медресе. «Я твой сын!» — возмущался я дома, но отец был непреклонен.

В шестнадцать лет он — на свои деньги — отправил меня искать родню.

Мамины родители погибли ещё в войну, однако на Кронде, ближайшей к Таре колонии, живы были ещё другая бабушка — мать Владимира Маккензи — и его последняя женщина с двумя детьми. Я сомневался, но съездил к ним.

Мои брат и сестра были посмертными детьми, реестровыми, как сейчас говорят, что. в общем, сильно облегчило мне общение с их матерью. Она к тому же сказала, что Маккензи хотел помириться с мамой и разыскивал нас, а с ней, в сущности, у него ничего не было.

Нормальная ситуация. Честная. Уважать такого отца намного проще.

Награды его она мне не отдала, да я и не просил: братишке нужнее.

А вот что она мне отдала — так это архив. Фотографии. Музыка. Семейные и публичные праздники на домашнем видео. Природа, люди, деревья, снова люди, говорящие на тариене — звонко, с гортанным ирландским призвуком. Как мама.

Джейм, я не могу пересказать тебе даже половины того, что сам знаю: ты потонешь в этих подробностях — про то, как были одомашнены брауни и фирболги [22] ; про то, как драчун Шон О'Брайен спас пятнадцать человек на строящемся Тирнаноге, а сам погиб — и про то, что Бриан был назван в его честь; про то, как в арктической зоне подо льдами был найден мёртвый город фоморов [23] ; про то, как Богдан Бурцев добился в Ватикане назначения на Тару постоянного епископата; про первую и вторую Эпидемии; про то, чем окончился проект Большого ветролома; и про то, как рядом с Патриком МакШоном, который как представитель пострадавших планет подписывал документ о капитуляции наших врагов, стояла его дочь Юля, девочка с одной рукой и одним глазом, рождённая в Тирнаноге через три месяца после атаки… Это всё важно. Потому что всё это — настоящее.

Я вернулся на Айлу совершенно больной. Я перестал интересоваться девушками, забросил гонки и сидел, как сыч, перед коммом, скачивая, сопоставляя, разглядывая.

Дорого. Трудно.

Возможно.

Отец поддержал меня. Полностью оплатить такое образование он не мог, так что два года я работал, копил деньги, потом два года учился, потом учился и работал уже почти по специальности — одновременно. Мама некоторое время была недовольна, потом начала гордиться мной, потом пришло время выдавать замуж очередь из трех сестрёнок, и ей стало не до того.

На распределении мне пришлось выдержать серьёзный спор с руководителем: он считал, что в теоретических разработках я принесу больше пользы.

Я вернулся. И я сделаю так, что вернуться смогут все.

P.S. Медиафильм Дж. Шеппард «Выживание нации» занял II место на Ежегодном бостонском Фестивале документального кино 2289 года.