Глава 1

«Ну что за мучения? — думала опять и опять Ася. — Нет чтобы просто как-нибудь: Маша или Настя. Ну хотя бы Аня. Или Катя, Даша, Лиза. Вот сейчас уже доберутся… Ох!»

— Шустова Прасковья.

Ася встала.

— Это я. Но можно просто Ася.

На нее, конечно, все посмотрели. На нее всегда все смотрят, стоит только представиться.

В классе у них пять Насть, четыре Саши, три Лизы и три Полины. А Прасковья — на всю школу одна. Здесь, в лагере, полегче. Здесь, говорят, даже две Глафиры есть, и в отряде с именами поразнообразнее. Но Прасковья — все равно одна. Может, это и неплохо. Когда кто-нибудь издалека кричит: «Прасковья!», можно не сомневаться, что это именно ее зовут. Да и что плохого, когда на тебя внимание обращают, стоит только представиться? Больше-то обращать не на что: внешность у Прасковьи ничем не примечательная. И в глубине души она свое имя любила, но сколько из-за него проблем! Ведь всем и каждому приходится объяснять, что «Прасковья» — сокращенно «Паша», а так как это имя очень уж мужское, мама придумала называть ее Асей. Со временем она так и стала представляться: Шустова Прасковья, можно просто Ася.

Многим казалось, что фраза эта высокомерная, а сама Прасковья — задавака и воображала.

— Хорошо, Прасковья, будем называть тебя Асей. Какая коса у тебя замечательная, — вожатая Лена старалась при первом же знакомстве отметить в ребенке что-нибудь особенное. Не у всех, правда, это особенное заметишь, но тут, слава богу, все в порядке у девочки: и коса, и имя.

Да, коса у Прасковьи такая… даже слов нет, какая. Ниже пояса и не какая-нибудь жиденькая, а густая, тяжелая, толщиной с мужскую руку.

— Красивая, — вздохнул, глядя на Прасковью, гном Сева, прячась с прапрадедушкой в ветвях дуба.

— Да, — выдохнул прапрадедушка Старый гном и сказал строго: — Дело даже не в косе, понимаешь?

— Угу, — ответил гном Сева. Он не совсем понимал, но чувствовал. Вон еще одна девочка с косой, да еще с какой! Длиннее Прасковьиной и совершенно неправдоподобного золотого цвета. И глаза у девочки ярко-голубые на пол-лица, и ресницы черно-длинные, а… все равно не то что-то. И гном Сева продолжал смотреть на Прасковью.

Девочку с косой еще длиннее, чем у Прасковьи Шустовой, звали Сашей. «Надо было ее косу похвалить, — досадливо подумала про себя вожатая Лена. — А у той оригинальное имя отметить».

Впрочем, Сашина коса не могла остаться незамеченной. И так как она не говорила высокомерных слов, вроде «можно просто Ася», то к вечеру была признана девочками первой красавицей отряда.

 

Глава 2

Детский оздоровительный лагерь, куда на все лето приехала Прасковья, назывался «Светлячок». Очень подходящее было у лагеря название. Потому что, во-первых, даже ночью в нем было светло от фонарей, а во-вторых, там действительно водилось множество жуков-светлячков. Вечером они светились в траве, как маленькие зеленые и синие звезды. Жаль только, что долго любоваться светлячками нельзя — память потеряешь.

Давай пройдемся по лагерю и все хорошенько рассмотрим.

Вот дорога. Она идет из города через лес. Лес — сосновый, вековой, полон цветов, волшебных трав, ягод, чудес и грибов. Дорога скатывается с горы и тянется вдоль реки. Речка неширокая, мелкая, особенно в жаркое лето, но красивая. На том берегу скалы — о-го-го какие! Даже смотреть на них страшновато, а забираться и вовсе. На реке много островов, поросших ивами, черемухой и крапивой. На один из них ребята из лагеря «Светлячок» приходят на костер.

Дорога утыкается в железные ворота, раскрашенные разноцветной краской. Над воротами большими буквами написано: «Детский оздоровительный лагерь „Светлячок“». У ворот беседка с телефоном, здесь дежурные сидят.

Вот мы и на месте. Это главный вход в лагерь, называется «Дальние ворота». «Дальние» — потому что до самого первого корпуса идти еще далеко. Осторожно, не скрипите калиткой! А то дежурные могут нас не пустить. Будут спрашивать, кто мы и к кому. А мы просто так — смотрим.

Дорога идет дальше. Слева растут тополя, за ними — картофельное поле; справа — ивы, за ними — поле футбольное.

Здесь кивает нам скрипучей головой железный Серый Слон. Раньше у него был такой длинный хобот, что Слон работал в лагере шлагбаумом. Но к старости Серый Слон обленился, половина хобота отвалилась, и теперь Серый Слон просто стоит у дороги. Малыши из пятнадцатого отряда любят забираться к нему на спину и играть в Индию. Когда у Серого Слона хорошее настроение, он исполняет желания. Надо повиснуть на оставшейся половине хобота и шепотом сказать желание Слону. Жаль только, что настроение у Серого Слона редко бывает хорошим, и поэтому желания не всегда сбываются.

Напротив Слона — беседка, а за ней растет очень много незабудок, но про это никто не знает: за беседкой непроходимый бурелом, крапива в человеческий рост и топкая земля болота. Добраться до голубого ковра незабудок могут, пожалуй, лишь гномы.

Идем дальше? Только надо выбрать куда, потому что здесь одна дорога расходится на три: первая ведет на площадь перед столовой, в центр лагеря; вторая поднимается круто вверх; третья убегает к реке, к пирсу, к вековым ивам. Давай мы пойдем по второй дороге. Интересно же, что там, за горой.

Лагерь «Светлячок» такой старый, что в нем отдыхали не только родители Прасковьи, но даже ее бабушка. Только тогда вместо домиков были палатки, и стояли они здесь, над рекой. Вторая дорожка выходит как раз к Старому лагерю. Палаток давно нет. Только дом бывшей столовой стоит на пустыре. Там теперь сторож живет. У сторожа много собак: Пятнашка, Буль, Шарик, Ляля, Кузя, Бой и Найда. Они не то чтобы злые, но очень шумные, лают громко и бегают всегда стаей. Ребята их боятся и к дому сторожа не подходят. Сторож Михалыч тоже старик сердитый, его не очень-то в лагере любят.

Но оставим его, у него дел много. Пойдем-ка мы дальше. За домом сторожа — бассейн для малышей, а за бассейном — дикий заброшенный сад. Никто-никто, даже директор, не знал, откуда в лагере этот сад. Может быть, его заложили ребята в те времена, когда бабушка Прасковьи Шустовой была еще маленькой. Может быть, Весна несла в рукавах молодые побеги-саженцы да обронила по рассеянности. Может быть, сидели на заборе мальчишки-девчонки, яблоки-груши жевали, а огрызки за спину бросали, те и проросли, выросли садом. А может быть, деревья сами из дачного поселка пришли — удрали от нерадивых хозяев. Никто не знает, как на самом деле было, да это и неважно. Главное, что в те давние времена сад был молодой и добродушный.

Ребята из старого палаточного «Светлячка» за ним ухаживали, заботились, сад рос и ширился, а потом… Потом построили Новый лагерь, с кирпичными корпусами и большой столовой. Обветшалые палатки списали, а сад почему-то забросили. Может быть, одним летом кто-то поленился ухаживать за ним, и он одичал.

Так до сих пор и стоит: дикий, заросший крапивой и полынью. Туда никто теперь не ходит. Страшный он какой-то, косматый. Здесь, на месте Старого лагеря, еще много есть интересного: беседка и качели, флагшток на площадке, где раньше проходили линейки, кусты акации, буйно цветущие в июне…

Но довольно! Пора нам перейти по мостику через ручей и оказаться в Новом лагере, где веселые, уютные домики, ярко раскрашенные качели, фонтанчики, скамейки, горки и песочницы, где заросли черемухи, шиповника и дикой малины. Где в пятом корпусе разместился седьмой отряд, а в нем — Прасковья Шустова, которая любит, когда ее называют просто Асей.

Ася не сразу поняла, что девочки сочли ее задавалой. Раньше с ней никогда такого не случалось. В классе Асю любили и во дворе тоже. А здесь подошла к ней Наташка Ястрова и сказала:

— Не воображай, пожалуйста, что если у тебя редкое имя, то ты какая-то особенная. Имя ничего не значит.

— Не имя красит человека, а человек — имя, — сказала отличница Болотова.

— Это еще доказать надо, что ты особенная, — продолжала Наташка.

— Да я и не воображаю, — удивилась Ася.

— Воображаешь, воображаешь. В глубине души, — настаивала Наташка. — Правда ведь, девочки? Может быть, в других местах это тебе и удавалось, но у нас тут свои правила.

Ася только плечами пожала и стала вещи раскладывать. Ее кровать стояла у окна. На подоконнике одиноко торчал в горшке засохший кустик герани. Ася протянула к нему руку, но тут же услышала:

— Не трогай, он проклят!

Большеглазая вертлявая Алена смотрела очень серьезно.

— Честно-честно! — сказала она. — Я пятый год сюда езжу, все знаю, можешь обращаться. Этот цветок уже пятьдесят лет здесь стоит, даже вожатые его не трогают. Кто дотронется — через три дня умрет! И выбрасывать нельзя. Кто выбросит — тот тоже умрет, на месте.

Ася так и застыла с вытянутой рукой. Ерунда, конечно, кто такому поверит? Но трогать все-таки не стала. Кто его знает… Вот и спи теперь рядом с проклятым цветком. А она-то сначала обрадовалась, что кровать у окна, удивилась, что никто не занял… Понятненько.

Когда пошли в столовую, все выстроились парами, а Асе пары не досталось: в отряде было одиннадцать девочек. Ну и мальчиков столько же.

— Коля, что ты стоишь? — сказала вожатая Лена. — Пары нет? А… вот Ася без пары, вставай с ней. Ну что значит «не пойду с девчонкой»? С девочкой, во-первых. Вставай, говорю, не выдумывай. Ася не кусается.

— Тетя Ася, не кусайся, а то в лоб получишь, Ася! — продекламировал Даня Щеглов по прозвищу Мартыш.

Все захихикали. Белобрысый Колька посмотрел Асе в глаза и быстро взял ее за руку.

Неоригинальные имена стали теперь такими редкими, что Колька, как и Прасковья, был один на весь лагерь. Фамилия у него была Огурцов, и он был старшим сыном директора лагеря. Только об этом никто не знал, кроме вожатых, потому что Колька не выставлялся.

У Кольки было пять братьев, и все младшие. Самому-самому младшему — Гошке исполнился недавно год, он только научился ходить и гулял по лагерю с мамой, которая работала здесь в библиотеке. Остальные братья были в отрядах: Мишка — в пятнадцатом, Степка — в тринадцатом, близнецы Федя и Петя — в восьмом. И все они были белобрысые, зеленоглазые, худые, загорелые… Похожие, как две капли воды.

— Хоть бы одну дочку мне, — вздыхал директор лагеря Василий Николаевич, тоже белобрысый и зеленоглазый. — Для разнообразия.

Все оживленно болтали, а Колька с Асей шли молча. Было как-то неловко. Вдруг Колька взял и сжал Асину руку. Ася машинально сжала его. А потом опять Колька. А потом опять Ася. Так и шли всю дорогу, руки пожимали, а друг на друга не смотрели.

 

Глава 3

Наташка Ястрова с первого же дня стала в отряде командиршей. Была она существом костлявым и принципиальным. В приметы не верила, девчоночьи страсти презирала, к мальчишкам и взрослым относилась с подозрением. А так как Наташка была спортсменкой, то и отряд взял спортивное направление.

«Хорошо, когда есть такие помощники, как Наташа, — с удовольствием думала вожатая Лена, шагая вместе с отрядом на футбольное поле. — Сама команду собрала, сама с тренером договорилась. А главное — ребята ее понимают и любят. Вот Полина Болотова, ведь она же совсем не спортсменка, а к футболу всей душой, потому что тянется за Наташей».

Вся мягкая и круглая, отличница Болотова вышагивала рядом с красавицей Сашей Лазаревой и, приводя все известные ей факты спортивной истории, а также пословицы и афоризмы, помогала Наташке доказывать, что девочки тоже могут играть в футбол и еще получше некоторых мужчин.

Красавица Саша в споре не участвовала. Она изучала косу идущей впереди Прасковьи. Изучение Асиной косы доставляло Саше громадное удовольствие. Было совершенно ясно, чья коса здесь самая-самая.

«Ну, она, допустим, у нее потолще, но толщина, допустим, еще не главное. Длина, допустим, главнее. И цвет! Одно дело — обычная русая коса, другое дело — золотая, как у меня». И Саша Лазарева бесповоротно решила участвовать в конкурсе красоты.

И еще один человек смотрел на Асю. Смотрел искоса, украдкой. Думал он… ну, неважно, что думал. Не будем в его мысли лезть, эти мысли сейчас такие неясные, странные, он и сам-то их не понимает. Человек этот — Колька Огурцов.

А сама Ася старалась ни о чем не думать. Вернее, не думать о футболе. Но как о нем не думать? Сейчас дойдут до поля, Наташка разобьет всех на команды, заставит мячик гонять. А Асе не хочется.

Футбол вообще какая-то дурацкая игра, Ася ее не любит. И болеть ей не хочется. Хорошо кричать: «Гол!», когда рядом друзья и настроение замечательное. А когда нет никакого настроения? Опять над ней хихикали. Ну, не совсем над ней, а над ее шляпой. Шляпа была большая, соломенная, с красной ленточкой. Ее Асе папа из Африки привез. Ася терпеть не могла головные уборы, а эту шляпу любила и носила часто. Потому что скучала по папе, который «вечно в разъездах». «Не буду обращать на них внимания», — подумала Ася. Но на нее-то как раз обращали внимание, и не замечать это было сложно. Когда пришли на поле и расселись на высоких скамейках в высокой траве, Наташка Петрова принялась ходить перед ними и объяснять правила игры в футбол. Слушала ее только отличница Болотова. Даня Щеглов схватил с Асиной головы шляпу и стал паясничать: то так примерит, то эдак, то начнет махать, как веером, то пополам согнет.

— Отдай! — крикнула Ася и бросилась на Щеглова с кулаками.

Но он увернулся и побежал, перепрыгивая через скамейки.

Все засмеялись, заулюлюкали. Жгучая обида сорвала Асю с места. Она ему покажет! Злость придала ей скорости. Но у Щеглова недаром прозвище Мартыш. У него и лицо обезьянье, подвижное, крупнозубое, и повадки — вечно он висит на каких-нибудь ветках, балках и перекладинах, скачет и прыгает, по деревьям лазает быстрее всех в лагере и умеет двигать ушами.

Вот и сейчас забрался на баскетбольное кольцо и запустил оттуда шляпу: пусть, мол, Ася побегает, как собачка. Но шляпа не спланировала вниз, как положено соломенной шляпе в безветренный день, а наоборот — взлетела и спокойненько улеглась на ветках сосны.

— Доставай немедленно! — закричала Ася.

— Щеглов! — крикнула вожатая Лена. — Сейчас же слезай оттуда!

— Мартыш, ты стоишь на воротах или нет? — возмутилась Наташка Ястрова.

Мартыш показал обезьянью рожу, спустился на землю и побежал к воротам. Ася беспомощно оглянулась. Никто уже не смотрел на нее. Пришел тренер Жора, и даже Колька Огурцов, обожающий футбол, не видел, что произошло. Ася подошла к дереву. Она хоть и не спортсменка, но на дерево забраться сумеет. А сосна, будто этого и ждала, сама подталкивала ее вверх, упругие ветки пружинили под пятками, и Ася быстро добралась до своей африканской шляпы. Протянула руку и… замерла.

На краю шляпы сидел маленький человечек в красном колпачке. Ася зажмурилась, открыла глаза. Человечек сидел, болтал ножками-босоножками. И даже рукой Асе помахал приветственно. Такой настоящий, в зеленых шароварах, зеленой курточке на молнии и в красном колпачке.

— Колпак я у Горыныча одолжил, — сказал человечек, настоящий человечек, только ростом с мизинец. — Мой куда-то запропастился.

— А… кто такой Горыныч?

— Это мой брат.

— А почему Горыныч?

— Зовут так.

— Зовут? А почему так зовут?

— Ну… мама так назвала. Тебя вот тоже интересно зовут. Пра-аско-овья-а…

— Можно просто Ася. Ой, а откуда вы знаете? — удивилась Ася.

Маленький человечек смутился, пробормотал что-то невнятно и сказал:

— Меня зовут гном Сева.

— Настоящий гном?!

— Настоящий. Только еще не очень взрослый.

Ася села на ветку, прижалась к стволу спиной. Гном Сева спрыгнул со шляпы на ветку пониже, посмотрел на Асю веселыми карими глазами.

— Нас тут много в лесу и в лагере. Василий Николаевич нас любит.

— Василий Николаевич?! Наш директор?

— Ну да! С ним еще мой папа дружил, когда Василий Николаевич маленьким был.

— А сейчас не дружит?

— Ну почему же? — улыбнулся гном Сева. — Дружит, конечно. Только у дяди Васи дел много. Вздохнет иногда: «Одни заботы, Степан, так и жизнь пройдет…»

— А Степан… ой, то есть папа ваш, он что?

— А что папа? Вздохнет утешительно и скажет: «Жизнь без забот не бывает, заботы — это и есть жизнь».

Ася смотрела на гнома Севу во все глаза. Ну, надо же! Настоящий гном! Славный такой, большеглазый, улыбчивый, рыжие вихры торчат из-под колпачка.

— А у меня вот шляпа, — сказала Ася, чтобы продолжить разговор и чтобы гном Сева не исчез. — Как-то залетела сюда непонятно. Мартыш этот такой противный!

Сева переступил ножками-босоножками, виновато засопел.

— Извини, пожалуйста. Шляпу я сюда поднял. Ты же не хотела в футбол играть, вот я и подумал… Хотя, конечно, нехорошо это… я тебя… ну… на дерево лезть заставил…

— Ой, да ты что! Огромное спасибо! Я люблю по деревьям лазить, а футбол терпеть не могу.

И Ася посмотрела вниз на поле, где одна половина отряда гонялась за мячом, а вторая старательно болела.

— А как вы сумели шляпу поднять? — спросила Ася.

— А я ветерок оседлал, и вместе с Горынычем подняли. Горыныч — летучий гном, а ветерок — мой давний знакомый, ему ведь несложно.

— Летучий гном? Он летает?

— Ну да!

— А вы?

— Я не умею. Только можно мне «ты» говорить, я же не взрослый.

— Ладно, — согласилась Ася. — А где сейчас Горыныч?

— Я здесь! — с верхних веток спланировал и сел рядом с Севой еще один гном. Он был повыше ростом, с черным ежиком жестких волос, в красном комбинезоне с большими пуговицами. А колпачок у него был желто-золотистый.

— Я колпак у Ежа одолжил, — сказал он. — Привет, Прасковья!

— Здравствуйте, а кто такой Еж?

— Еж — это я! — послышалось сверху, и на ветки спикировал майский жук. Гном в золотистой куртке и ярко-зеленом колпачке держал жука за лапы и при посадке проехался по ветке на животе. Он отпустил жука, и тот, обиженно прожужжав, улетел.

— Странный какой-то, — удивился гном Еж. — Не любит пассажиров. А я, Севка, твой колпак нашел.

P-раз! И все трое поменялись колпачками. Уселись рядком на ветке: зеленый, как травинка, Сева, Горыныч — алый огонек и золотистый Еж. Разглядывали в шесть глаз Асю.

— Значит, вот ты какая, Прасковья, — сказал Горыныч.

— Вот такая. А вы Горыныч? А почему вас так зовут? Ну, то есть… я хочу сказать… Змей Горыныч — он же страшный и некрасивый.

А зеленоглазый гном был очень симпатичный.

— Мама так назвала, — Горыныч задумался. — Я думаю, меня так назвали, потому что я очень умный. Знаешь пословицу: «Одна голова хорошо, а две лучше»? А я такой умный, будто у меня три головы, как у Змея Горыныча.

Ася рассмеялась.

— Только вы гораздо симпатичнее Змея Горыныча.

Горыныч раскланялся, а Еж удивился:

— А вы что, еще на «вы»?

— Нет вообще-то, — сказал Сева, — просто она стесняется.

— А почему… тебя Ежом зовут? — спросила Ася.

— Потому что я — Еж, — ответил Еж.

Давно уже закончился футбол. Команда Кольки Огурцова в пух и прах разгромила Наташкину, и сердитая Наташка ругала своего полузащитника Артемку Бельца. Вожатая Лена разговаривала с тренером Жорой. А Ася все сидела на дереве и болтала с гномами. В отряде ее так и не хватились.

 

Глава 4

Пока Колька Огурцов с командой празднуют победу, а Наташка Ястрова переживает поражение, пока Ася общается с гномами, давай мы пройдемся по Новому лагерю. Здесь есть места, о которых стоит рассказать.

Вот, например, Ближние ворота. Расположены они недалеко от столовой, к ним ведет узкая тропинка. Ведет от беседки через заросли шиповника, по мостику над ручьем и у Ближних ворот не останавливается: бежит тропинка через лес в дачный поселок. Некоторые несознательные дети ходят туда за клубникой и морковкой. Огородничают, одним словом. Кое-кто возвращался даже с хорошим соляным ожогом на известном месте. В лагере ходит легенда, что рядом с Ближними воротами, чуть в стороне, триста лет назад стоял мужской монастырь. Жили там Белые монахи. Белые — потому что ходили в белых одеждах. Они жили отшельниками, умели лечить травами и управлять облаками.

Однажды на монастырь напали лесные разбойники. Монахов перерезали, а монастырь сожгли. Сейчас и места того не найдешь, все травой поросло. Только призраки Белых монахов до сих пор бродят по лесу, а в полнолуние подходят к корпусам в лагере и в окна заглядывают. Кто их увидит — в миг поседеет. И много чего еще про белых монахов рассказывают. Алена Чаплашкина все подробности знает. Кому интересно, пусть у нее спрашивает, а мы пойдем дальше.

Корпуса в лагере стоят друг за дружкой, между ними игровые площадки (у младших отрядов качели-карусели, горки и песочницы, у старших — баскетбольные кольца и волейбольная сетка), вокруг каждого корпуса растут величавые сосны, и повсюду по всему лагерю — кусты шиповника и черемуха. «Светлячок» — очень зеленый лагерь. И очень красивый. Особенно сейчас, в июне, когда шиповник цветет. Ярко-розовые, алые, белые, бордовые цветы блюдцами сияют в листве, а над лагерем стоит сладкий запах.

Может быть, поэтому «Светлячок» так любят сказочные существа. Под крыльцом первого корпуса живет Королевский Уж. Он совсем ручной, хоть и волшебник. Даже малыши из пятнадцатого отряда берут его в руки, не боятся. Иногда Уж-волшебник исполняет желания. Но тоже по настроению, как и Серый Слон.

В седьмом корпусе, на чердаке, живет Угомон Костюша. Он добрый и не очень справляется со своей должностью Угомона. Когда ребята долго не могут уснуть, он начинает топать на чердаке и завывать. А ведь Угомоны должны сажать самых непослушных в мешки и уносить в лес.

На Летней эстраде живет семейка ветров: папа, мама, взрослый сын-ветрище, три дочки-ветерочки и совсем маленький сын-ветерок. Они ничьи желания не исполняют, спать никого не укладывают, только и делают, что резвятся: хлопают форточками, бросаются шишками и уносят с детей панамки.

 

Глава 5

Вечером Ася забралась в постель самая первая. Девчонки еще умывались, раздевались, бегали то к вожатым, то к мальчишкам, что-то обсуждали, а Ася уже лежала и мечтательно смотрела в потолок. Надо же! Настоящие гномы! Такие маленькие, такие веселые, все в лесу знают. И совсем безбородые, не такие, какими их Ася раньше представляла. Хотя есть у них и бородатые — те, кто постарше. А эти еще просто мальчишки. Замечательные мальчишки: Сева, Горыныч и Еж! Они угощали Асю сладкой, совсем спелой земляникой, хотя во всем лесу земляника еще и не отцвела даже. Показывали гнездо зяблика с крошечными птенчиками и муравейник ростом с Асю!

А потом они познакомили ее со своим прапрадедушкой, которого звали Старый гном. Вот кто был по-настоящему бородат! Седая, чуть зеленоватая борода свисала до земли и самым кончиком цеплялась за траву. Старый гном курил трубку и смотрел на Асю добрыми лучистыми глазами. Они долго гуляли по лесу. Почти до самого ужина. Гномы то шагали впереди по тропинке, то садились Асе на плечи. А иногда Горыныч, который умел летать, взлетал и летел рядом с Асиным лицом. Сева с Ежом тогда немножко отставали. Один раз Ася провалилась в болото, но Сева схватил ее за косу и вытащил! Маленький, а сильный.

— Это он с перепугу, — усмехнулся Горыныч.

Горыныч и Еж все время смеялись, что Ася такая неловкая и ничего в лесу не знает. Сева сказал ей тихо:

— Ты не обижайся. Они всегда над всеми насмешничают.

— И над тобой?!

— Ну, бывает…

— А тебе не обидно?

— Да они же не со зла, Ася. Просто у них характер такой.

И Ася перестала обижаться. Когда пришло время возвращаться в лагерь, гномы уселись на Асину косу (легкие, невесомые, как заколки) и шумно спорили, какой цвет Асиным волосам больше подходит: зеленый, алый или золотистый.

Горынычу и Ежу спор быстро надоел, и они оторвались от косы и, крикнув: «Пока-пока!», улетели, а Сева проводил Асю до самого корпуса. Там он спрыгнул в цветок шиповника, погладил по спине мохнатого шмеля и сказал Асе:

— Ну, я пойду потихоньку…

— Ты совсем-совсем летать не можешь?

Сева грустно улыбнулся:

— Горыныч — летучий гном, а Еж — прыгучий, он умеет высоко-высоко, далеко-далеко прыгать, и тогда кажется, что он летит.

— А ты?

— А я… я просто так гном. Без талантов.

— Как это без талантов? Ты все травы знаешь, все цветы и деревья.

— Ну, это все гномы знают.

— Ну, уж… Ты добрый.

— Все гномы добрые. Я же тебе говорил.

— А ты… ты самый лучший друг! Вот!

Ася покраснела и стала смотреть в сторону.

Сева тоже смутился.

— Спасибо, — бормотнул он. — Ну, я пойду?

Ася кивнула. Расставаться было грустно. И в палату, где нет друга и некому рассказать о новых знакомых, тоже не тянуло. Тоскливо как-то… и сразу к маме захотелось.

— Я навещу тебя завтра, можно? — спросил Сева.

— Ой, правда? — тут же просияла Ася и подумала, что мама приедет в воскресенье, а сегодня уже среда.

Вожатая Лена наконец-то заставила девчонок лечь и перестать разговаривать в полный голос. Тогда решили рассказывать страшные истории. Рассказывала Аленка. Сначала она рассказала про Белого монаха, потом про Гнилую речку, что течет в овраге, потом про Грозовой дом.

— Вот пойдем на остров, на костер, и увидите: над лагерем гора — высокая-высокая. На горе — черный лес, а в лесу у самого края горы — поляна! Только это не поляна, а… Ну, то есть как бы поляна, а на самом деле не поляна…

— Да что ты заладила «поляна — не поляна»! — скривилась отличница Болотова. — Вечно ты, Алена, свои мысли сформулировать не можешь.

Аленка обиделась и сказала, что пусть Болотова сама рассказывает, раз она здесь самая умная. Все обрушились на Болотову, потому что она мысли формулировать умела, а интересно рассказывать — совсем нет. Аленка еще немного подулась, чтобы ее поуговаривали, а потом продолжила:

— Эта поляна… не просто так. Это место — выжженное. В каждую грозу туда обязательно ударяют четыре молнии и сжигают четыре дерева, потому что в грозу на этой горе появляется Грозовой дом. В доме четыре башни: Южная, Северная, Восточная и Западная. А в каждой башне живет привидение. Бывают добрые привидения, а эти четверо — они злющие. В грозу детей заманивают и превращают в деревья, чтобы молнии было что… кушать. А сами у людей глаза вырывают и делают из них шаровые молнии…

— Все это бабушкины сказки, — презрительно сказала Наташка Ястрова.

— Не хочешь — не верь! — обиделась Аленка.

Ася улыбнулась: она бы могла рассказать им такое! Не страшное, но удивительное чудо! Но она не расскажет. Гномы не просили держать в секрете их существование, но ей самой почему-то не хотелось говорить о них. Да и не поверит никто. А если поверят, еще хуже: будут все разглядывать их, трогать и обо всем расспрашивать.

Наверное, гномы сами знают, кому показываться. Ася опять улыбнулась, радостно и благодарно, и заснула под Настину историю про лондонских вампиров.

 

Глава 6

Наутро, едва солнце коснулось пушистой верхушки сосны, Ася открыла глаза. Разбудило ее какое-то особое чувство, будто ждет ее сегодня что-то необыкновенно радостное. Она выглянула в окно и сразу увидела гнома Севу. Он шагал туда-сюда по сосновой ветке и в своем зеленом комбинезоне был похож на живой листик. Ася оглядела палату. Кажется, все еще спят. Тогда она осторожно открыла окно, стараясь не задеть проклятую герань.

— Сева! — тихонько позвала Ася и опять огляделась. Она очень боялась кого-нибудь разбудить.

— Ася! — обрадовался Сева и спрыгнул на ветку пониже. — А я жду, жду! Как вы долго спите!

Ася глянула на Аленкины часы, которые лежали на тумбочке. Половина седьмого!

— А вы когда просыпаетесь? — спросила она.

— Сначала мы, потом солнце. Одевайся, пойдем, я тебе такое покажу!

Ася натянула пестрый сарафан и вылезла в окно. Сева тем временем, уцепившись за янтарную сосновую чешуйку, спланировал на землю. Ася присела перед ним на корточки.

— Куда пойдем?

— К двум мостикам.

— В Старый лагерь? Там собаки…

— Ты собак боишься? — удивился Сева.

— Ну… эти злые.

— Злые? Кто — Буль, Тяпа? Или Пятнашка злой? Или Кузя? Ты просто с ними незнакома, Ася, ты ничего не знаешь. Бери меня в руку, и бежим.

Ася прикрыла окно, взяла Севу и тихонько сжала в кулаке так, что только его голова торчала в ярком зеленом колпачке. Роса обожгла босые Асины ноги, она засмеялась, окончательно проснувшись, и побежала под горку.

Сева торопил:

— Быстрее! Быстрее!

— Почему быстрее?!

— Я тебе такое покажу! Никогда не забудешь!

— А что? Что?

Споткнувшись о корень, Ася упала плашмя и проехала коленками по асфальту. Она тряхнула головой и осторожно села.

— Кха-кха! — послышалось в кулаке.

Ася осторожно разжала его.

— Прости, я тебя чуть не раздавила.

— О-о-о, — Сева повертел головой, взмахнул руками, потопал. — Я цел, — улыбнулся он. — А ты? О-е-е-ей!

Коленки у Аси были содраны в кровь. Тонкие алые струйки текли по ногам.

— Надо найти подорожник, — деловито сказал Сева. — Верное средство.

— Чего его искать, вон его сколько.

Ася присела в траву у дороги. Было очень больно и обидно. Сева выбрал красивый гладкий подорожник и, пыхтя от натуги, сорвал его. Но подорожник совсем не помог. Кровь все равно бежала, коленки болели, будто по ним прошлись острой теркой. Ася отбросила подорожник, дохромала до фонтанчика и стала промывать свои раны. Сева виновато и сочувственно сопел, стоя на кране.

— Это я виноват, — сказал он. — Торопил тебя.

Кровь все не останавливалась.

— Бежит и бежит, — испугалась Ася.

— Ох! Это, наверное, колдовской корень!

— Какой?

— Ну, колдовской. Об него споткнешься — несчастий не оберешься. Надо теперь к солнечным зайчикам идти. Только они залечить смогут.

— К солнечным зайчикам?! — распахнула глаза Ася. — Это на Солнце, что ли?

— Да нет, — засмеялся Сева. — Тут рядом. Место такое волшебное. Идти-то сможешь?

Ася сказала, что в гости к солнечным зайчикам она готова даже ползти. И тут же услышала заливистый смех: будто прямо с неба спустились Горыныч и Еж.

— Это будет весело! — сказал Еж.

— Все гномы сбегутся посмотреть! — подхватил Горыныч.

— Перестаньте, — попросила Ася. — Знаете, как больно?..

Моментально став серьезными, Горыныч и Еж сказали:

— Знаем.

— От колдовского корня всегда больно, — сказал Сева. — Он и людям вредит, и дерево губит.

— Надо это место запомнить.

— Ладно, чего болтаем? — сказал Горыныч строго. — Асе на Солнечную поляну надо.

— А как? — прохныкала Ася. Ноги ломило, голова раскалывалась. Ей казалось, она и шага сделать не сможет.

— Ну, это просто! — улыбнулся Горыныч снисходительно.

— У меня тут осталось немного… девчонки еще на Новый год дарили…

Какие девчонки и что подарили они Горынычу на Новый год, Ася спросить не успела. Горыныч взлетел и повис у Аси над головой. Потом стал быстро-быстро тереть ладошки друг о дружку, будто хотел согреться. Асе и впрямь стало тепло, даже жарко. Она почувствовала себя горячей-горячей и легкой-легкой. Земля качнулась и поплыла.

— Ай! Я… Я лечу! — прошептала она.

Какая-то сила подняла ее в воздух и понесла вперед. Тела своего Ася совсем не чувствовала. Иногда ее переворачивало и крутило в воздухе. Рядом прыгал Еж, а Горыныч взял Севу за руку, и они летели над Асей.

— Поворачивай! — крикнул Горыныч. — Нам через мостик! Поворачивай!

— А как?

— Прасковья, хоть что-нибудь ты умеешь?!

Но зря Горыныч ругался. Ася ведь не сама летела, что-то влекло ее, какое-то горячее облако держало и несло над землей. Все в Асе булькало, и пузырилось, и взрывалось каждую секунду.

— Ура-а-а! — закричала она, чтобы выпустить рвущуюся наружу радость.

Гномы зажали уши.

— Я оглох! — возмутился Еж.

Веди себя прилично, а то ногами пойдешь, — пригрозил Горыныч.

Асе казалось, что у нее уже и не болит ничего, но не тут-то было. Когда Еж крикнул: «Спускаемся!» — и все они приземлились на поляну, окруженную, как забором, кустами акации, Ася встала на ноги, охнула и упала в траву. Ноги заболели так, будто она без остановки три дня шла в гору по камням, руки ломило, даже в горле пересохло, а сердце стучало где-то в висках так громко, что в глазах потемнело. А поляна была самая обыкновенная. В давние времена здесь проводили пионерские линейки. Флагшток торчал одинокой мачтой, вдоль кустов акации — по периметру поляны-площади — шла дорожка, выложенная каменными плитами. Между плитами проросла трава.

— Это же Старый лагерь, — удивилась Ася.

— А ты думала, мы тебя в Сказочное Королевство отнесем? — съехидничал Горыныч.

Признаться, так Ася и думала.

— А кто же будет меня лечить?

— Да вот — они.

Над поляной светящейся метелью носились, кружились, вертелись солнечные пятна. Они прыгали по траве, по кустам акации, по дорожке, по флагштоку и развалившейся трибуне.

Тут были не только солнечные зайчики. Были солнечные белки, котята, бурундуки, медвежата, щенки, цыплята, даже солнечные оленята, жеребята и телята.

Среди солнечной метели то тут, то там мелькало золотистое пятнышко: это ускакал резвиться вместе с солнечными зверятами гном Еж. Улыбчивый и прыгучий, он сам был как солнечный зверек. Ася во все глаза смотрела на их догонялки-прыгалки. А Еж уже привел солнечного бельчонка и солнечного козленка.

Бельчонок был остролицый, юркий, хвост — торчком, а козленок — лобастый, лопоухий, добродушный. Они пробежались по Асиным ногам. Стало тепло и щекотно. Козленок посмотрел на Асю хитрыми светящимися глазами и шершавым языком слизнул кровавые струйки. А бельчонок обмахнул коленки хвостиком, и все ссадины затянулись прямо на глазах.

Боль прошла. Коленки стали такие, будто Ася все лето загорала на юге одними коленками.

— Спасибо, — смущенно пробормотала она и спросила: — А я думала, солнечных зайчиков, ну… всех солнечных… только зеркальцем пускать можно, разве нет?

— Зеркальцем — это как на работу, — улыбнулся козленок, — а здесь наш дом.

Они засмеялись и ускакали. Солнце поднималось все выше, высохла роса на траве. Скоро объявят подъем.

— А они целый день здесь играют? — спросила Ася.

— Нет, только утром. Сейчас еще немного порезвятся и спрячутся в цветы, — объяснил Сева.

А Горыныч сказал:

— Нам пора. Если хорошо себя чувствуешь.

— Прекрасно чувствую! Летим!

Горыныч рассмеялся:

— Ну, нет! Уже проснулись повара и вожатые. Представляешь, что они подумают, если увидят летящую Прасковью Шустову?

Пришлось идти пешком. Это тоже было интересно. Горыныч сел Асе на одно плечо, Сева — на другое. Когда перешли мостик, их догнал сияющий, разрумяненный Еж и сел Асе на макушку.

От него было жарко, как от солнца.

— Сева! — вспомнила Ася. — Ты же хотел мне что-то показать!

— Поздно уже, — вздохнул Сева. — Как родниковый цветок распускается, можно только ранним утром увидеть.

— Родниковый цветок?!

— Ну да! Спускайся вот здесь, к ручью.

Без тропинки, через кусты, Ася спустилась в овраг, где шумел ручей.

— Иди прямо по воде, против течения.

Вода была холодная. Все солнечное тепло из Аси тут же вытянули ледяные струи. Ноги скользили по камням, вязли в песке, но Ася упрямо шагала против ручейного течения. Очень уж хотелось увидеть родниковый цветок.

Постепенно ноги привыкли к воде, даже весело стало. Струйки щекотали кожу, почти как солнечный бельчонок.

— Пришли, — сказал Сева.

В большой ручей впадал маленький. Его студеное течение впилось Асе в щиколотки, как иглы. Ручеек бежал из круглого, как блюдце, родника.

— Вот он.

— Это обычный родник, — засомневалась Ася.

— Много ты понимаешь! — обиделся Горыныч. — Это он сейчас обычный, а если бы…

— …некоторые под ноги смотрели, — подхватил Еж, — не упали бы, то увидели бы, как он распускается!

— Можно, конечно, на закате прийти, — сказал Сева, — посмотреть, как он закрывается и под землю уходит, но это не так красиво.

Асе очень-очень захотелось посмотреть, как распускается родниковый цветок.

— А завтра утром нельзя? — умоляюще спросила она.

— Конечно, можно!

— Мы за тобой зайдем!

— Только, чур, не пищать, что рано встать не можешь!

— Нет, я люблю рано вставать, — сказала Ася и стала выбираться на сушу.

— По земле не пройти, — сказал Еж, — все заросло. Только по ручью.

— Замерзла, да? — забеспокоился Сева.

— Ничего…

Гномы проводили Асю до корпуса.

Лагерь «Светлячок» просыпался. Хлопали окна и двери, от столовой поплыл запах манной каши. Мимо прошел тренер Жора, посмотрел подозрительно, хоть гномы и спрятались в карманы Асиного сарафана.

«Ох, не опоздать бы! — с тревогой подумала Ася. — А то начнут приставать: где была?» Почему-то никому не кажется странным, если человек поздно ложится, но никто не понимает, если человек по доброй воле встает ни свет ни заря.

Уже около самого корпуса Горыныч сказал:

— Привет передавай Манюне и Марусе.

— Кому?!

Гномы удивленно переглянулись.

— Ни за что не поверю, что девчонки с тобой еще не познакомились, — недоверчиво сказал Еж. — Да они, наверное, уже замучили тебя своей болтовней!

— Прасковья просто не признается, чтобы мы их не ругали. У них это — девчоночья солидарность!

— Да нет никакой солидарности! — ничего не понимала Ася. — И никаких Манюнь я не знаю!

— Манюня — одна, и Маруся — одна, — поправил Сева. — Неужели вы незнакомы? Они же живут на подоконнике, в герани…

— В герани?! — ужаснулась Ася. — Она же проклятая!

— Че-го-о?! — хором удивились гномы.

Ася пересказала Аленкину историю, и гномы прыснули от смеха. А насмеявшись вволю, тут же начали возмущаться. Горыныч сказал:

— Я понимаю, когда про Белого монаха или Королевского Ужа всякие небылицы сочиняют, но цветок что плохого сделал?

— Красивый такой, круглый год цветет, — укоризненно сказал Сева.

— Да не цветет он! Засох весь.

Гномы сначала не поверили. Потом Горыныч слетал к окну и убедился. Ох, как они ругали неведомых Манюню и Марусю!

И безответственные они, и бессовестные, и куда только смотрит Старый гном, почему он их не накажет, и надо что-то делать…

— Я знаю, где они, — сказал догадливый Еж. — Они у Сдобной Булочки. У нее, говорят, скоро бал.

— Вперед! К Сдобной Булочке! — скомандовал Горыныч.

— А я?

— Ты с нами, как свидетель.

— Но сейчас же подъем… на зарядку надо и на завтрак…

— Сдобная Булочка тебя накормит.

— Ася! Тебе что дороже: манная каша или сказка?

— Мы ненадолго. Может, никто и не хватится. А у Сдобной Булочки знаешь, как интересно!

Уже на ходу Ася спросила:

— А Сдобная Булочка — это, что ли, имя такое?

— Ну да.

— А почему такое имя?

— Мама так назвала. Перестань все время спрашивать: «Почему такое имя?» Такое, вот и все.

Когда в лагере протрубили подъем и вожатая Лена повела свой заспанный и недовольный седьмой отряд на зарядку, Ася с гномами были уже далеко в лесу. Они подошли к холму с норой, и Горыныч трижды топнул ногой. Тотчас же из недр норы послышалось:

— Иду! Иду!

И через минуту показалась взрослая гномиха, румяная, пышная, с золотыми косами, уложенными вокруг головы. Она засияла навстречу глазами и ямочками на щеках. Даже Асе досталась порция круглых сияющих улыбок. Это и была Сдобная Булочка.

 

Глава 7

Ася еле-еле успела к обеду. Она забежала в столовую, когда седьмой отряд уже сидел за столами. Все повернулись и посмотрели на нее.

«Ага, — подумала вожатая Лена, — а я-то все не могла понять, кого не хватает. Та-ак… разберемся».

— Прасковья, где ты была?

Врать Асе не хотелось, но сказать правду было невозможно. Вряд ли Лена поверит, что Ася только что из гномьего Дворца. Что сначала они долго ползли по узкому извилистому ходу, за шиворот сыпалась земля, а корни цеплялись за волосы и сарафан, но зато этот ход вывел их в пышно убранный просторный зал, где даже Ася могла встать во весь рост.

Наверное, это было глубоко под землей. Но здесь было светло. Тысячи светлячков освещали подземный Дворец тетушки Сдобной Булочки, и сотня гномов и фей украшали зал к большому балу: натягивали гирлянды из цветов, взбивали кресла из пуха одуванчиков, щетками из осоки до блеска натирали паркет. А что творилось на кухне! Кипело, булькало, пенилось, трещало, жарилось, пеклось, сушилось, варилось, взбивалось и замораживалось!

— Бал через два дня, а еще столько дел, столько дел! Не знаю, успеем ли, — жаловалась Сдобная Булочка. — Вы, конечно, будете моей гостьей? — обратилась она к Асе.

— Если позволите, — Ася присела в реверансе.

— Ах, что за милое дитя! — всплеснула руками Сдобная Булочка. — Где вы нашли ее, сорванцы?

— В седьмом отряде, — скромно сказал Сева и добавил многозначительно: — Там, где герань на окне.

— Засохшая, — уточнил Еж.

— Потому что две ужасно бестолковые девчонки забыли о своих обязанностях! — прогремел на весь зал Горыныч.

Две сверкающие, как звездочки, феи замерли, держа на весу гирлянду из куриной слепоты и незабудок. У одной платье и крылышки были перламутровыми, а у другой — жемчужными. По их испуганным и виноватым лицам Ася тут же поняла, что это Манюня и Маруся.

— Это из-за меня! — поспешно вступилась за девочек Сдобная Булочка. — Это я не проследила.

— Они сами должны помнить о своих делах, — сурово сказал Горыныч.

— Ты очень строгий старший брат, — покачала головой Сдобная Булочка. — Они еще совсем маленькие девочки…

— А про их герань уже страшные истории рассказывают, — сказал Сева. — Вот, Ася, расскажи, расскажи!

Ася послушно рассказала.

— Представляете, что может случиться, если легенда укрепится, если доживет до следующего лета…

— Что? — спросила Ася.

— Цветок на самом деле будет проклятым, вот что! Где вы тогда будете жить?

— Он почти совсем высох…

— Ах, не может быть! — феи Манюня и Маруся готовы были расплакаться.

— Вот что, красавицы мои, бросайте все дела и бегите, спасайте герань, — сказала Сдобная Булочка.

Феи тотчас растворились в воздухе. Ася подхватила их цветочную гирлянду и повесила ее под самым потолком.

— Ах, оставьте! — сказала Сдобная Булочка. — Вы же в гостях! Прошу к столу, будем завтракать!

Что это был за завтрак! Крошечные пирожки и гренки, булочки с хрустящей румяной корочкой, всевозможное печенье, блинчики с медом, маслом, сыром, сметаной; варенья было двенадцать сортов, а еще фруктовые салатики и три сладкие каши на выбор. Горсть пирожков — с горсть семечек.

Душистого травяного чаю Асе налили в самую большую гномью бочку, зимой в ней солили огурцы. И все равно было столько всего, что Ася объелась. Ей смешно было видеть привычные вещи, вроде рисовой каши, только уменьшенные в сотни раз. Крохотные кружечки и тарелки, ложки в полспички, изюм размером с маковое зернышко.

«Где они берут все это? Может быть, и в городах живут гномы, может, у них тоже есть заводы и фабрики, как у нас? Кто-то же делает им посуду, шьет одежду, выращивает такие крошечные груши и виноград…» Было очень интересно это узнать, но Ася постеснялась спросить.

— Сдобная Булочка очень богата, — сказал Сева, облизывая серебряную ложку, — она единственная дочь Лесного царя.

— Да-да, и мы в родстве с Морским царем, — подтвердила Сдобная Булочка, — а он самый первый богач на Земле. То есть в воде… В общем, везде.

И она рассмеялась.

Может быть, после этого Ася и успела бы на обед, но Сева, Горыныч и Еж затеяли сражение в лесном ручье, и Асе приходилось то и дело спасать тонущих. Гномам-то хорошо: они обсохнут где-нибудь на верхушке сосны и будут дальше играть, а ей, Асе, объясняйся вот с вожатой.

… — Ты у меня долго будешь молчать?

— Нет, я… я за ягодами ходила, — выпалила Ася.

— За какими еще ягодами?

— За земляникой.

— Ася, — стараясь быть доброй и терпеливой, сказала вожатая Лена, — я понимаю, ты первый раз приехала в лагерь, и тебе, возможно, трудно привыкнуть к порядку, к дисциплине. За территорию лагеря уходить нельзя. Это правило номер один. Если все самовольно будут ходить за ягодами, где я буду вас искать?

Ася молчала. Наверное, по здешним правилам она должна была что-то сказать, потому что Лена ждала от нее чего-нибудь вроде «Извините, пожалуйста» или «Я больше не буду». Но Ася вины за собой не чувствовала, а давать опрометчивые обещания опасалась. Поэтому молчала. Вожатая Лена вздохнула:

— К тому же в столовую нельзя приходить босиком. Иди за стол, и чтобы этого больше не было.

Ася чуть не присела в реверансе, но спохватилась. За столом к ней привязалась Наташка Ястрова.

— Знаешь что, Ася, это уж слишком! Мы все утро тренировались, у нас скоро матч, а ты где-то гуляешь…

— Я же не в команде!

— Ну и что? Тренироваться надо всем, вдруг запасные понадобятся.

— Я же не играю в футбол!

— Ну… ты бы могла поболеть.

То, что Ася должна болеть за Наташкину команду, сомнений, видимо, не вызывало. Ася быстро глянула на Кольку Огурцова и подумала, что если когда-нибудь ей придется смотреть футбол, то болеть она будет за его команду. Колька, почувствовав взгляд, обернулся и встретился с Асей глазами. Он хитро улыбнулся, будто точно знал, где Ася пропадала все утро.

А после обеда подошел к ней и сказал:

— Прасковья, а Прасковья!

— Что?

— А ведь Прасковья — это не Ася совсем, а Паша. Мне Василий Николаевич сказал.

— Я знаю, только мне не нравится, когда Паша. Как мальчика.

— Мало ли что тебе не нравится! — ухмыльнулся Колька. — Мне вот не нравится, что Настька меня Кукумбером зовет, но кому это интересно?

— Почему Кукумбером?

— Ну-у, она же у нас в Лондоне полгода жила, англичанка почти!

— И что?

— Знаешь, как «огурец» по-английски пишется? Смотри!

И Колька нацарапал ногтем на загорелой руке: «Cucumber».

— Как-то там читается, я не знаю, а пишется вот так. Так что… раз я Кукумбер, быть тебе, Прасковья, Пашкой-простоквашкой!

— Я-то здесь при чем?! — возмутилась Ася. — Я, что ли, тебя Кукумбером обзываю?!

— А ты будь со мной солидарна.

— Иди ты, знаешь куда? — разозлилась Ася и, перекинув косу на спину, гордо ушла с веранды.

Ася обиделась, а зря. Ведь Колька пострадал, можно сказать, из-за нее. Утром девчонки сидели на веранде, а они с Азатом вытряхивали коврики, они были дежурными.

И вот Настя Вигилянская говорит:

— Пусть эта Шустова не сочиняет: Ася — это сокращенно от Анастасии. Вот «Каменскую» смотрели? Там ее часто Асей называют. И наши чемпионки по синхронному плаванью, две Анастасии, одну Настей зовут, а другую Асей.

— И у Тургенева есть «Ася», — поддержала Алена, которая выбрала Настю себе в кумиры.

— Тургеневскую Асю на самом деле Анна звали, — сказала отличница Болотова.

На нее посмотрели выразительно. А Колька крикнул:

— Так что ты, Настька, не очень-то наглей, хватит тебе и одного сокращенного имени. А Асей хоть кто может быть.

Тут она и рассвирепела.

— А ты, Кукумбер, вообще молчи! С тобой не разговаривают!

Даже девчонки удивились: почему это Колька Огурцов стал каким-то Кукумбером?

— Ну как же, — наслаждаясь местью, улыбнулась Настя. — «Огурец» по-английски Cucumber, произносится так, а пишется…

И на пыльных перилах она написала тонким пальчиком: «Cucumber».

— Кто английского не знает, как прочитает?

— Кукумбер! — восторженно провозгласила Аленка.

Наташка Ястрова хмыкнула: ей тоже хотелось отомстить за вчерашний проигрыш на поле. Правда, она тут же спохватилась, что это несправедливо, и сказала:

— Ладно тебе, Настя, мы же не в Англии. Колька у нас просто Огурец.

«Огурец» — прозвище привычное и потому необидное, Колька вздохнул облегченно и мысленно поблагодарил справедливую Наташку. Даже пообещал следующий матч выиграть не с таким отрывом. Тоже мысленно, конечно. Но… видимо, слово «Кукумбер» было интереснее, и к обеду Кольку Кукумбером назвали раз десять. Пришлось смириться. Не драться же. Да и словечко-то, если честно, ничего, веселое. Уж повеселее Огурца.

 

Глава 8

Весь день Ася старалась вести себя, как приличный ребенок, отдыхающий в детском оздоровительном лагере. Читала книжку в сончас, играла в пионербол с шестым отрядом, купалась по пятнадцать минут в речной заводи, не замечала Мартышевых ужимок и Колькиных взглядов-улыбок, вместе с Варей и Витей отрядный уголок рисовала, а вечером болела за своих в общелагерном конкурсе «Алло, мы ищем таланты». Было весело, особенно когда выяснилось, что Маша Скрябинская, Варя Жилова и Карина Хафизова тоже не любят футбол. Утреннее приключение в делах и заботах стало казаться совсем далеким, тем более что братья-гномы не показывались. Только сверкали шоколадом коленки, да ощущение полета до сих пор щекотало ладони и пятки и не давало грустить.

К отбою Ася так страшно устала, что уснула, как только упала на кровать. Даже Аленкины истории не помешали. Ей снилось что-то голубое, перламутровое, розовое, жемчужное и золотое. Миллиарды солнечных зверят носились в ее сне и смеялись смехом Сдобной Булочки. Вдруг в Асин сон ворвалось что-то постороннее, совсем не радостное, совсем не летящее, чье-то горе-несчастье, чьи-то всхлипывания и слезы. Она открыла глаза, села и оглядела палату.

Девочки все спали. Может, кто-то плачет во сне? Ах, нет, вот кто плачет! На краю цветочного горшка сидели рядышком Манюня и Маруся и ревели в два голоса, то и дело вытирая слезы кружевными платочками: Манюня — перламутровым, Маруся — жемчужным. Ася растерялась. Она не знала, как утешают фей. Наконец, они ее заметили. Манюня шмыгнула носом и сказала:

— Маруся, ты своими рыданиями Асю разбудила.

Маруся шумно высморкалась в платочек и спокойно возразила:

— Это ты ее разбудила.

— Тише, пожалуйста! — попросила Ася. — А то мы всех разбудим.

— Ах, Ася, ты такая добрая! Такая заботливая! — всплакнули феи хором и подбросили вверх свои мокрые насквозь платочки. Платочки растворились в воздухе, а через секунду феи одинаково взмахнули руками и прямо из воздуха взяли по сухому кружевному платочку. И продолжили лить слезы.

— Ну хватит! Ревете, как белуги…

— Кто такие белуги? — спросила Маруся.

— Неважно. Вы из-за герани ревете?

— Да-а-а…

— Тише, тише! Честно говоря, вы сами немножко виноваты. Бросили бедный цветок, забыли…

— Да-а-а…

— Ее, наверное, надо полить хорошенько.

— Ася, ты такая умная, но неужели ты не видишь…

— Она слишком засохла, ей обычная вода не поможет.

— А Старый гном сказал, чтобы мы ему на глаза не показывались, пока герань не оживим, — зарыдала громче прежнего Манюня.

— Тише, пожалуйста, Манюнечка! — умоляюще прошептала Ася.

На соседней кровати заворочалась Алена Чаплашкина и что-то пробормотала во сне.

— Маруся, ты сказала, что обычной водой ее не оживить. А какой тогда?

— Живой, конечно!

— Значит, живая вода существует?! — уточнила Ася на всякий случай, хотя уже тысячу раз за эти два дня обещала себе не удивляться.

Феи пожали плечиками:

— Если есть мертвая вода, то почему бы не быть живой?

— А-а… — начала было Ася и закрыла рот. Есть и есть. — А где?

Лучше бы Ася не спрашивала. Манюня с Марусей захлюпали, загудели, заревели, засопели, как духовой оркестр. Маша Скрябинская оторвала голову от подушки.

— Кто плачет, девочки? — сонно спросила она.

Ася бухнулась на кровать и укрылась с головой.

— Карина! Каринка, проснись! — зашептала Маша. Но Карина только пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок.

Маша еще раз оглядела палату.

— Ася, ты спишь?

Ася лежала не дыша. Маша еще посидела немножко, послушала, а потом легла и заснула. Ася подождала немного и выбралась из-под одеяла. Манюня и Маруся грустно покачивались на сухих ветках герани.

— Ну, так где живая вода?

Манюня и Маруся переглянулись.

— Ася, мы не можем тебе сказать, — вздохнула Манюня.

— Извини, — опустила глаза Маруся.

Асе не то чтобы обидно стало… хотя чего там — обидно, конечно. За два дня она привыкла, что гномы ей доверяют, все рассказывают, показывают, все объясняют. А у фей — секреты.

— Не обижайся, — попросила Манюня. — Просто… — Она посмотрела на Марусю. — Горыныч сказал, что крылья нам оторвет, если мы тебя попросим…

— Ой! — Маруся зажала рот ладошками.

— Так-так, — улыбнулась Ася, — рассказывайте, почему мне нельзя знать, где взять живую воду.

— Да нет, дело не в том, что нельзя знать, — сказала Манюня.

— Знать можно, просто Горыныч, Еж и Сева боятся, что ты — такая добрая! — бросишься нам помогать.

— А почему нельзя вам помогать?

— Но ведь цветок-то из-за нас погиб… — всхлипнула Маруся.

— … значит, нам и воду живую доставать, — уткнулась в перламутровый платочек Манюня.

— А если кто-нибудь другой, то волшебство, что ли, не сработает?

— Да все сработает! Просто несправедливо!

Ася шумно выдохнула. Честно говоря, она начинала терять терпение с этими плаксами. Жалко их, конечно, совсем еще крохи. Но как они много плачут!

— Говорите, где ваша вода, — сказала Ася так, чтобы феям стало ясно: спорить бесполезно.

— Ты нам поможешь?!

Уж лучше бы они плакали. Это было тише, чем их радостный визг. Но никто не проснулся.

— Тогда спи, спи спокойно, Асенька, мы тебе красивые радостные сны соткем, мы умеем. А на рассвете мы тебя разбудим и все расскажем.

И опять Асе снилось голубое и розовое, перламутровое, жемчужное, золотое…

 

Глава 9

Утром ее разбудили не Манюня с Марусей, а Сева. Он сидел на подушке и крохотным деревянным гребешком расчесывал кончик Асиной косы, нетуго заплетенной на ночь. На Севе были шорты на лямках травяного цвета и рубашка в мелкую желто-зеленую клетку.

— Доброе утро, — улыбнулась Ася.

Перламутрово-жемчужно-розово-золотой сон еще дрожал в ней, как вода от брошенного в нее камешка.

— Доброе, — улыбнулся Севка, но какой-то не своей улыбкой. То ли грустный он был, то ли чем-то обеспокоен.

— Что случилось?

— Ася, — серьезно сказал Сева, — зачем ты пообещала девочкам, что достанешь живую воду?

Ася облегченно выдохнула.

Сейчас она объяснит, что гораздо больше несправедливости в том, что за живой водой отправятся такие совершенные малявочки. Но Сева не дал ей сказать.

— Конечно, они теперь надеются. Ждут тебя у родника, восхваляют… Глупые девчонки!

— Да что такого? Достану я эту воду!

— Ася, ты их пожалела, а они даже не предупредили тебя, что это опасно.

За шиворот Асе будто холодную скользкую лягушку засунули. Опасно? Да нет, не может быть! Неужели такие милые феи способны обманом заманить ее в опасное приключение? Потому что сами боятся? Не может быть, Сева что-то напутал.

— Подожди меня на улице. Я сейчас. А то проснется еще кто-нибудь.

Ася опустила Севу через окно на землю, потом быстренько умылась, оделась, косу переплела и вылезла в окно.

Сева забрался на ее ладонь, сел, скрестив ноги, грустный, маленький.

— Ну, что там опасного? Рассказывай.

— Пойдем, Ася, я по дороге расскажу, а то поздно будет. Нам к родниковому цветку надо. Вот и посмотришь, как он распускается.

Ася медленно пошла по дорожке. Гном Сева вздохнул длинно, печально.

— Жалко цветок. Такой красивый. На солнце — жемчужный, при лунном свете — перламутровый. А главное — цветет всегда, каждый день. Он из волшебного семечка. Звезда в августовский звездопад упала, давно еще, лет пять назад, и попала в цветочный горшок. Прижилась там. А из звезды герань выросла. Знаешь, какие сказки девчонки знают! Это их звездная герань научила, у нас на Земле таких не слышал никто… И девчонок жалко. Старый гном очень рассердился.

Сева тяжело вздохнул.

— Знаешь, я бы сам пошел за живой водой. И Еж бы пошел, и Горыныч, ты не думай… Только без толку. Речной царь нам ее не даст. Он уже давно с прапрадедушкой в ссоре. Раньше они такие друзья были, а потом рассорились из-за ерунды. Вот Речной царь всем и говорит, что терпеть нас не может. Он нам назло воды не даст.

— А мне? — живо спросила Ася.

Речной царь! Как интересно!

— Сумеешь ему понравиться — даст, а нет…

— Что?

— У себя оставит. В кувшинку превратит, будешь у него в заводи цвести…

— Шутишь? — с надеждой спросила Ася.

— Да не шучу я!

В Севином голосе послышались слезы. Какое-то время шли молча, потом Сева сказал:

— Если с тобой хоть что-нибудь случится, я… я этих девчонок… я не знаю, что я с ними сделаю!

— Не плачь, Сева… А как можно Речному царю понравиться?

— Не знаю я… Перед ним притворяться бесполезно, он в глубь души смотрит.

На перилах мостика Асю и Севу ждал Горыныч. Он тоже был хмур и серьезен.

— Доброе утро, Ася, — сказал он. — Говорил я тебе, Севка, нельзя наших девчонок наедине с Асей оставлять, обязательно уговорят…

— А где Еж? — спросила Ася.

— Он у солнечных зайчиков на поляне. Он каждое утро с ними играет.

Они спустились в овраг и пошли по ручью. Ася сказала:

— Хватит уже вам ругать Манюню с Марусей. Сами говорите, что Речной царь им живую воду не даст. Значит, надо мне идти.

— Это нечестно, — сказал Горыныч.

— А друзей в беде бросать честно? — И Ася покраснела. — Если мы, конечно, друзья.

— Ася! — укоризненно воскликнули Горыныч и Сева.

Вот и родниковый цветок. На камешке перламутровой и жемчужной искрой сидят Манюня и Маруся. А воды в роднике нет.

Только песок да мелкая галька там, где вчера была ледяная чистая вода.

— Не волнуйся, — сказал Сева, хотя сам волновался, — сейчас он распустится.

Ждали недолго. Вот из-под земли проросла прозрачная струйка родниковой воды, она выгнулась, распрямилась, развернулась лепестком, длинным и округлым. Следом появился еще один. И еще. Один за другим из земли появлялись водяные лепестки, вытягивались, распрямлялись, укладывались по кругу, заполняя собой ямку в песке. В центре среди лепестков горела голубая искра.

— Как красиво, — прошептала Ася.

Родниковый цветок расцвел, успокоилось движение лепестков, только пестик вздрагивал голубой искрой и неслышно бурлил.

Чтобы попасть к Речному царю, нужно научиться дышать под водой. Гномы объяснили Асе, как это можно сделать. Она, поеживаясь, легла на влажную землю, набрала полные легкие воздуха и опустила лицо в родник.

Ледяные иголки впились ей в кожу. Сразу захотелось обратно, на солнышко, но нельзя, надо ждать, пока воздух не кончится. Вдруг Ася испугалась: может быть, гномы только притворяются добрыми, а на самом деле возьмут и утопят ее? Но тут она вспомнила Севкины глаза, и ей стало стыдно. Так стыдно, что даже вода в роднике потеплела.

Ася держала и держала лицо в воде, а воздух все не кончался. Потом кто-то потянул ее за косу. Это Горыныч, Сева, Манюня и Маруся забрались ей на спину, вцепились в косу, как в тяжеленный канат, и тянули изо всех сил.

— Ай! Вы чего?!

— Ну, ты даешь! Жить, что ли, в этом роднике собралась?

Ася хотела вытереть лицо подолом платья, но Сева ее остановил:

— Нет! Вода должна высохнуть на солнце. Бежим к солнечным зайчикам!

На бегу Ася сказала:

— Сами сказали, лицо из родника не вынимать, пока дыхание не кончится, а сами взяли и вытащили. У меня дыхание еще не кончилось. Теперь волшебство не сработает!

— Сработает, сработает, — засмеялся Горыныч. — Глупенькая Прасковья, ты ничего не поняла? Ты десять минут в воде пробыла! Ты уже умеешь дышать под водой. Родниковый цветок сделал свое дело: у тебя есть двенадцать часов, чтобы достать живую воду у Речного царя.

Около поляны Солнечных зайчиков честную компанию встретила стая собак Михалыча.

— Привет, Пятнашка! Привет, Буль! Привет, Кузя!

— Привет, Найда! Привет, Бой! Привет, Ляля! Привет, Шарик! — радостно закричали Горыныч и Сева. Собаки залаяли, завиляли хвостами, окружили Асю, ей даже сначала страшно стало, но Сева прокричал:

— Не бойся, это самые добрые собаки на свете!

Ася погладила огромного лохматого Кузю. Он зевнул, показав розовую клыкастую пасть.

Самые добрые собаки проводили их до Солнечной поляны. Там они нашли Ежа, играющего в чехарду, и договорились о походе к Речному царю.

— На зарядке и завтраке я должна быть обязательно, — категорично заявила Ася. — А то меня накажут.

— Тогда встречаемся после обеда на пирсе.

Солнечный козленок забрался Асе в косу и проводил ее до самого корпуса.

 

Глава 10

Пирс — самое красивое место в лагере. Излучина реки делает здесь поворот, огибая большой остров. На острове — заросли черемухи, большой луг и каменистый пляж. От пляжа через реку ведет брод, который еще несколько лет назад открыл Колька Огурцов. Брод начинается от поваленной бурей ивы, ее верхушка лежит на пирсе. Сам пирс — это площадка из бетонных плит, нависающая над рекой. Отсюда качают воду в малышковый бассейн, и здесь находится пост дежурных. Поэтому Ася волновалась, когда шла на встречу с гномами. Из столовой ей удалось улизнуть, до пирса она тоже добежала, не вызывая никаких подозрений, но как теперь с дежурными договориться? Обед прошел, уже время сончаса, на пирс ее и близко не пустят!

Дежурил сегодня первый отряд, они даже разговаривать не станут! Дежурных по красным пилоткам, оставшимся в лагере с пионерских времен, издалека видно. Один улегся на пирсе, смотрит в воду. Второй ходит по поваленной иве. Ива качается, запросто в речку можно упасть. Ася вздохнула, перебросила косу на грудь, будто это придало ей смелости, и решительно подошла к пирсу. Мальчишка на дереве увидел ее первым. По-балансировал, раскинув руки, пробежал всю иву и соскочил на пирс. Поправил пилотку и сказал Асе сурово:

— Куда идешь? Почему не с отрядом? Почему не на сончасе?

— А у меня нет сончаса, — отчаянно соврала Ася. — И отряда нет. Я от дедушки иду. Он в лагере сторожем работает.

И она прошмыгнула мимо пирса, побежала по тропинке вдоль реки.

— Врет! — услышала Ася за спиной. — Я ее в столовой утром видел. Догоним?

— Да пусть идет, куда хочет. Нам-то что? От вожатых ей потом попадет.

«Ой, попадет!» — с веселым страхом подумала Ася.

— Пра-асковья! А врать нехорошо!

С ветки могучей ивы слетел Горыныч с Севой на закорках, приземлился на подставлерные Асей ладони.

— У-уф… Севка, учись летать, а то ты такой тяжелый…

— А можно научиться летать? — удивилась Ася.

— Конечно, можно, — сказал Еж, прыгая с другого дерева. Земля словно сама подтолкнула его, и он приземлился прямо на Асину макушку. — Только надо, чтобы Старый гном разрешил.

— А тебе не разрешает? Ты же тоже не летаешь.

— А я не хочу! — независимо отозвался Еж.

Скоро тропинка вывела их на берег реки.

— Ася, а ты что-нибудь чувствуешь? — спросил Сева. — Ну, внутри? Вдохни поглубже.

Ася старательно вдохнула. В легких будто побежали мурашки, защекотали взрывающиеся пузырьки.

— Все правильно, — вздохнул Сева.

Он так переживал за Асю, что совсем перестал улыбаться.

— А почему Манюня с Марусей все время молчат? С самого утра ни слова не сказали.

— А они обет молчания дали. Будут молчать, пока ты от Речного царя не вернешься.

— Это чтобы все получилось, — объяснил Еж.

— Поверь, это очень серьезная жертва, — сказал Горыныч, и Манюня с Марусей закивали.

Ася, не снимая сарафана, зашла в воду. Неудобно как-то к царю в купальнике. Речная заводь была тихая-тихая.

— Мы тебя здесь будем ждать! — крикнул Сева.

— Ни пуха ни пера! — пожелал Горыныч, и Ася нырнула.

Раньше она под водой боялась плавать, а теперь вот ничего, плывет, дышит спокойно, глаза открыла и все прекрасно видит. Вода зеленоватая, мягкая. Водоросли стелются по дну. Ага, вот и коряга… Все, как Сева рассказывал. Раньше они часто бывали в гостях у Речного царя, пока тот со Старым гномом не поссорился. Ася подплыла к коряге, надавила на изогнутый сук, и тут же дно реки качнулось, треснуло. Трещина расширилась, и Ася увидела лестницу, ведущую вниз. «Что же это — Речной царь под землей живет?» — удивилась Ася и стала спускаться. Нет, это было не подземелье, кругом опять была вода. Теперь понятно, почему говорят, что эта заводь с двойным дном, и никто здесь не купается.

Ася осторожно спускалась по отполированной каменной лестнице. Скользко. По обе стороны росли гигантские речные деревья: с гладкими стволами, без коры, без листьев, одни голые ветки торчат. Вокруг сновали мелкие любопытные рыбешки, пучили на Асю глаза. Дышать в воде было совсем нетрудно, и вообще водное пространство сейчас ничем не отличалось от воздушного, только уши немного закладывало. Лестница привела Асю в странно украшенный зал. Здесь были камни, отшлифованные до зеркального блеска, под ногами мягкий ил вместо ковра, коряги, увитые цветущими водорослями, и множество неожиданных вещей: помятый чайник, галоша, кукла-голыш, чья-то кепка, ложки-поварешки, сапог и разные сандалии… Все это на длинных нитях свешивалось с потолка. «Это, наверное, утонувшие вещи», — догадалась Ася.

— Ага! К нам новенькая! — раздался вдруг громовой голос.

— Фи, папа, что вы так кричите? Вас на Лысой горе слышно. И потом, вы же знаете: я терпеть не могу утопленников.

Теперь Ася увидела: в центре зала высились трон большой и трон поменьше. И тот и другой были сделаны из корней каких-то гигантских деревьев. На большом троне сидел круглый, как бочка, старикашка с густой черной бородою, кривыми руками-ногами и перекошенным ртом. Ростом с Асю. На голове у него кое-как держалась корона из разноцветных камешков. Это и был Речной царь.

Рядом с ним сидела его дочь. У нее был рыбий хвост, но больше она ничем не походила на русалку: никаких зеленых волос и прозрачных глаз, а наоборот — волосы у нее были черные, как смоль, а глаза блестели, как угли. На шее и руках сверкало столько украшений, что глаза разбегались. Она была похожа скорее на цыганку, чем на русалку. Заглядевшись на речную красавицу, Ася подошла поближе и робко сказала:

— Я не утопленница. Я по делу.

— По делу?! — прогремел Речной царь. — По делу принимаю по средам и пятницам, а сегодня четверг! Четверг! Понимаешь?

— П-понимаю. Но мне очень надо…

— Всем надо! В четверг не принимаю!

— Ну, пожалуйста! — взмолилась Ася.

— А какие у тебя аргументы? — прищурил левый глаз Речной Царь. — Вот приведи мне хоть один довод, из-за которого я должен тебя сегодня принять. Сегодня — в четверг. А?

— У меня очень важное дело!

— Ну, это не довод, — отмахнулся Речной царь. — Было бы у тебя неважное дело, разве бы ты полезла в воду?.. Ты смелая — вижу, добрая — вижу, ты мне нравишься. Косичка такая славная… Хочешь, сделаю тебя придворной дамой?

— Нет-нет! — испугалась Ася. — Пожалуйста, выслушайте меня!

— Не могу, — развел руками Речной царь. — Рад бы, да не могу. По делам принимаю только по средам и пятницам, а сегодня четверг.

— Ну… а четверг — это немножко еще среда и немножко уже пятница.

Речной Царь захлопал глазами, а его красавица дочь рассмеялась.

— Ловко, — сказала она. — Придется вам принять ее, папа.

— Хм… Думаешь? Что, девочка, нравится тебе моя дочка?

— Очень!

— Оставайся! Она тебя колдовству научит.

— Ой, нет! Мне надо обязательно вернуться.

— Ладно уж… — проворчал царь и крикнул: — Эй, Водяной! Принеси девочке воды… Тебе какой: живой или мертвой?

— Живой… А откуда вы знаете, что я за водой пришла?

— Ах, милая… Ко мне за другим давно никто не ходит.

Толстый дядька Водяной с лохматыми зелеными волосами подал Асе узкую бутылочку, в которой светилась голубым светом живая вода. Водяной бубнил, что вот, мол, ходят все кому не лень, царское добро растаскивают.

— А ты знаешь, — сказала вдруг Речная царевна, — что просто так живая вода дается лишь однажды? В другой раз за нее придется дорого заплатить.

Ася этого не знала, но тут же подумала, что ей бы только цветок спасти, больше ей живая вода и не понадобится. Только от царевниного взгляда как-то холодно внутри стало и мурашки по спине побежали.

— Спасибо большое, — поклонилась Ася. — Я пойду?

— Может, останешься? — опять спросил Речной царь. — Больно уж ты славная.

— Нет, я пойду, — твердо ответила Ася и покрепче сжала бутылку с живой водой.

— Охо-хо-хох! Ладно уж, иди! Только учти: зря ты с этими гномами знаешься, они такой народ… Только племянница моя, Сдобная Булочка, ничего, только с ней и можно пообщаться, а остальные… Что ты уставилась? Думаешь, не знаю, кто тебе сюда дорогу указал? У-ух! Я им… Эй, вы! Проводите гостью!

Два гигантских рака подхватили Асю под руки и потащили вверх. Минута — и она вынырнула из воды. Как светло! Как хорошо! И солнце такое яркое!

С берега бросились к ней друзья.

— Ася!

Она вскинула над водой бутылку.

— Ура!

— Ой, я так переживала, так переживала!

— А я-то, я! Я думала, летать от расстройства разучусь!

— А ты посмотри на мои крылышки: поблекли, опустились…

— А я! Смотри, как побледнела!

— Замолчите! — гаркнул на девочек Горыныч. — Ася, может быть, ты еще куда-нибудь отправишься, чтобы они помолчали?

Манюня с Марусей надулись.

— Все хорошо? — спросил Сева.

— Да.

И Ася рассказала, как все было. Потом гномы показали ей потайную тропинку, и они прошли мимо дежурных незамеченными. Но это не спасло Асю, потому что около корпуса ее ждала вожатая Лена.

 

Глава 11

Вожатая Лена очень старалась быть терпеливой и доброй. Она так и сказала:

— Я старалась быть терпеливой и доброй к тебе, Ася, но ты… Это переходит все границы! Тебе не семь лет, ты не в пятнадцатом отряде. Ты что, не знаешь, что в сончас все должны спать? Ну или хотя бы лежать в своих кроватях… Где ты была? У тебя… — В глазах Лены отразился ужас. — У тебя волосы мокрые… Ася! Ты… купалась?!

— Нет, нет, Лена, я… там просто мальчишки брызгались, играли, меня прямо из ведра облили…

— Куда ты опять ходила, можешь сказать? Опять за ягодами? Что у тебя в руках?

— Это просто…

— Что за гадость ты подбираешь? А в карманах что? Это… это шевелится…

— Это лягушонок! — поспешно сказала Ася. — Я его сейчас выпущу, честное слово! Лена, извини меня, пожалуйста.

Лена поджала губы. Конечно, к детям нужен особый подход, к каждому свой. Но девочка, которая носит в кармане лягушек, — это что-то ненормальное!

— Ты будешь наказана, Ася. Сегодня вечером дискотека, ты на нее не пойдешь. Будешь сидеть в корпусе. Понятно?

— Понятно.

— А теперь выпусти лягушку, вымой руки и марш в кровать.

Ася спустилась с веранды, присела в траву и достала из кармана целую горсть испуганных гномов.

— Тебе попало? — спросил Сева.

— Сильно? — спросил Еж.

— Из-за нас? — спросил Горыныч.

У Манюни и Маруси стремительно намокли глаза.

— Ничего, — отмахнулась Ася. — Я и не хотела идти на их дурацкую дискотеку!

— Что ты там возишься? — крикнула с веранды Лена, а про себя подумала: «Какой странный ребенок — разговаривает с лягушкой!»

— Пока! — быстро прошептала Ася.

— Мы придем в полночь герань поливать, не забудь форточку открыть, — сказал Сева, и они исчезли в траве.

Ася пошла в палату и была самым примерным ребенком. Она так устала, что тут же уснула, хоть девочки и выспрашивали, где она была, а Наташка Ястрова целый час делала внушение, что в отряде должна быть дисциплина.

 

Глава 12

Это только сказать легко: «Дурацкая дискотека! Я и не хотела на нее идти!» А на самом деле очень хотела! Особенно когда девчонки начали собираться-наряжаться. Ася сидела на своей кровати, смотрела на веселую суету, и было ей грустно-обидно. Не из-за дискотеки, а из-за того, что она опять одна.

— Ты, Ася, какая-то единоличница, — сказала Наташка Ястрова. — Гуляла где-то, теперь вот опять не с отрядом.

— Сама виновата, — фыркнула Настя, а Саша Лазарева улыбнулась и поправила распущенные волосы: конкурентов нет.

Ася на реплики не отвечала. Хотя могла поспорить, что путешествие к Речному царю интереснее дискотеки. Но беда в том, что сейчас она сама не очень была в этом уверена. А нарядное платье кораллового цвета так и пролежит в чемодане. А оно, между прочим, гораздо красивее, чем Сашино и даже чем Настино! Ася легла лицом к стене. «Зато ночью я увижу, как распускается звездная герань, — думала она, чуть не плача, — вот девчонки удивятся, когда проснутся…»

На кровать к Асе подсела Сашенька, не красавица с косой, а другая — Рекунова. Сашенька Рекунова сказала:

— Ася, ну ты не переживай. Это всего-то первая дискотека. Будут же еще…

Слезы были уже совсем близко.

— Конечно, — тихо сказала Ася.

Подошли Карина и Маша Скрябинская.

— Ну, хочешь, мы с тобой останемся? — мужественно предложила Маша.

Ася села и вытерла слезы:

— Нет, что вы, девочки! Идите, конечно! Спасибо…

— А ты тут плакать одна будешь, да?

— Нет. Правда! Это я так… Я посижу, почитаю… или погуляю.

— Лена тебе запретила из корпуса выходить, — сказала отличница Болотова.

— Чего ты лезешь? — возмутилась Карина. — Мы не с тобой разговариваем.

— Да ладно, — отмахнулась Ася и тяжело вздохнула.

Зашла вожатая Лена и велела всем выходить на веранду. На Асю посмотрела многозначительно. Ася опять отвернулась к стене. Дверь Лена заперла на ключ, и Ася осталась одна на всем белом свете.

Она побродила по палате, три раза перечитала отрядный уголок и призыв «Надо, надо умываться по утрам и вечерам…», взяла и отложила книгу. Потом достала свое нарядное коралловое платье. Погладила его, надела, покружилась по холлу. С обидой подумала про гномов: «Мы придем в полночь!» Могли бы и сейчас прийти, побыть с ней, ведь это из-за них она здесь одна мается.

Вдруг в мальчишеской палате что-то зашуршало, завозилось, заскреблось, заохало… Ася замерла. Может быть, гномы? Нет, это что-то побольше Севы, Ежа и Горыныча, вместе взятых… Может, это Угомон Костюша из седьмого корпуса или Белый монах? Ася испуганно вжалась в подоконник. Несмотря на дружбу с гномами и феями, несмотря на знакомство с Речным царем, привидений она боялась. За окном сгущались сумерки, и возня в мальчишеской палате становилась жуткой.

Где-то прокричала ворона — сердито, зловеще. Вдруг дверь заскрипела протяжно, и на пороге возникло что-то белое… Оно приближалось, бесформенное, колеблющееся… оно… привидение! Ася завизжала и бросилась в свою палату. Она захлопнула дверь и вцепилась в ручку. Хотя, кажется, призраки умеют проходить через стены. В дверь забарабанили, и самый обычный голос сказал:

— Пашка, не бойся, это я. Да ладно, чего ты… Испугалась, что ли? Открой, это я — Колька.

Ася заревела и сползла по стенке на пол. Колька с простыней на плечах зашел в палату, потоптался у двери и сел рядом с Асей.

— Ну чего ревешь?

— Дурак! Ненавижу тебя! — выкрикнула Ася и вскочила. — Немедленно убирайся и…

— Ася…

— Ага, сейчас, значит, «Ася»! — Пережитый ужас выливался из Аси слезами.

— Ну хватит тебе реветь! — рассердился Колька. — Я думал, ты не из пугливых…

— Не из пугливых?! Тебя бы вечером в корпусе одного закрыли и… И вообще! Почему ты не на дискотеке?

— А чего там делать? — как-то неловко сказал Колька и закусил губу, будто боялся сказать лишнее. — Я под кроватью спрятался.

Ася села на тумбочку, вытерла слезы. Дурак этот Кукумбер, и вправду дурак!

— Пашка, ну не сердись, а?

— Перестань называть меня Пашкой!

— Не перестану, пока не пересердишься!

Ася набрала в легкие побольше воздуха (уже ничто не щекотало и не пузырилось внутри), выпустила и сказала:

— Ладно, я пересердилась.

Они помолчали, посидели, не глядя друг на друга. Потом Колька сказал:

— А у меня орехи в сахаре есть. Хочешь?

— Хочу.

 

Глава 13

Для вожатой Лены дискотека сегодня была не в радость. Она нервничала и переживала: во-первых, очень хотелось понравиться тренеру Жоре, а во-вторых, волновалась, не выкинет ли эта странная Прасковья Шустова еще какой-нибудь номер? Пару раз она порывалась сходить проверить Асю, но ее порывы приходились на медленные танцы, и уйти было невозможно: вдруг Жора пригласит.

«Ладно, — сказала себе Лена, — корпус-то закрыт, куда она денется?»

Наивная Лена! Она забыла, что в корпусе есть окна. Для Аси в последнее время они стали привычным выходом на улицу. А тут Колька как раз предложил:

— Пойдем гулять?

— Мы же заперты… — решила проверить его Ася.

— И что?

Через минуту они ели засахаренные орешки на улице.

— Ты была на острове?

— На каком острове?

— Пойдем, покажу! Там брод в реке есть. Это я его открыл. М-м-м-м… Василий Николаевич сказал, табличку поставит — «Брод Николая Огурцова». Не веришь?

— Верю.

Вечер был теплый, орешки — вкусные, Колька — не вредный, ни разу не назвал ее Пашкой. Смотрел длинными взглядами, рассказывал про футбол и младшего брата Гошку. Один раз Асе показалось, что он хочет взять ее за руку, но не решается. Ася спрятала улыбку. Ей было светло и тихо-радостно.

Когда переходили реку по Колькиному броду, Асе показалось, что из глубины смотрят на нее колдовские глаза Речной царевны. Ася ей улыбнулась. На острове звенели кузнечики, цвел клевер, пахло скошенной травой…

На лугу стояли три аккуратных стожка, а между сосен прятался шалаш. Еще они видели рыжую корову с белыми рогами и все гадали, как она на остров попала.

— Придется Василию Николаевичу на табличке написать: «Брод Николая Огурцова и рыжей коровы», — засмеялась Ася.

Колька не обиделся.

Уже был теплый вечер, наполненный до краев звуками, шорохами, запахами трав и лесных цветов, а Колька все показывал Асе свои любимые места. Они качались на качелях, брызгались друг в друга водой из фонтанчика и даже забрались в заброшенный сад. Там было темно, но почему-то нестрашно.

— Пашка-букашка, — прошептал Колька.

— Кукумбер, — фыркнула Ася.

Когда седьмой отряд вернулся с дискотеки, Ася лежала в постели и читала, а Колька сидел в своей палате на подоконнике и что-то писал в толстой тетради. Лена облегченно вздохнула и сказала Асе:

— Надеюсь, ты сделала выводы, и мне больше не придется тебя наказывать. Да?

— Да, Лена.

 

Глава 14

У Аси был трудный день, столько всего в нем поместилось. Спать хотелось ужасно! Но обязательно надо дождаться полуночи. Бутылка с живой водой лежит под подушкой, силуэт высохшей герани тонок и трогателен.

«Только бы не уснуть! Только бы не уснуть!» И, конечно, уснула. Разбудил Асю Еж. Он щекотал ей глаза лунным зайчиком. Луна отражалась в крохотном зеркальце и прыгала прозрачным тушканчиком по Асиным ресницам.

— Уже? Уже? — села в постели Ася.

— Через две минуты полночь, — сказал Еж.

— А где Манюня с Марусей?

— Наряжаются. Вы же, девчонки, не можете без этого. Горыныч следит, чтобы они не опоздали.

В открытую форточку впорхнули феи, следом влетел Горыныч с Севой на закорках.

Выглядели Манюня и Маруся ослепительно. Платья сверкали, крылышки блестели, в высоких прическах светились золотые шпильки, крохотные туфельки переливались огнями.

— Мы успели?

— Мы не опоздали?

— Еще бы вы СО МНОЙ опоздали! — возмутился Горыныч.

— Прошу вас — тише! — сказала Ася, доставая живую воду. — Вот проснется кто-нибудь, помешает.

Затихли.

— Ну, Ася, давай — полночь! — скомандовал Еж.

— Я?!

— А кто? Ты к Речному царю ходила…

— Ты воду хранила…

— Тебе и лить.

Ася заволновалась. Вытащила пробку дрожащими руками.

— Так… Ну ладно… Просто лить — и все?

— Поливай, как обычный цветок, — успокоил Сева.

Светящаяся голубая жидкость полилась из бутылки в горшок. Пересохшая земля тут же впитала ее, а стебель герани мгновенно начал зеленеть. Даже в темноте было видно, как он набирает соки и силы. Вытянулся, поднял веточки, распустил листочки. Как в мультфильме, один за другим разворачивались светло-зеленые узорчатые листья. Тут же налился бутон, лопнул, и распустился перламутровый цветок, чистый, прекрасный, как звезда. Ася смотрела не дыша. Это было настоящее чудо. От радости Манюня с Марусей расплакались, а гномы шепотом крикнули:

— Ура!

И стали дубасить друг друга между лопатками, скакать и кувыркаться под самым потолком палаты. Ася даже не боялась, что кто-нибудь проснется. Это было такое чудо!.. И даже жалко, что никто не видит.

Манюня с Марусей пошептались о чем-то, спустились к распустившемуся цветку, а потом подлетели к Асиному лицу и сказали:

— Ася! Ты такая добрая…

— И смелая!

— Ты просто спасла нас!

— И нашу герань!

— И мы никогда…

— Никогда-никогда!

— Этого не забудем!

— И мы хотим…

— И Старый гном нам разрешил…

— Отблагодарить тебя…

— Пыльца нашей герани волшебная…

— О-е-ееей! — положил ладони на макушку Сева, догадавшись, в чем дело.

— Да… Она волшебная, почти звездная…

— Мы на тебя ее сейчас посыплем.

— И ты…

— Сможешь летать! — закончил Сева.

— Я?!

— Ну да! — засмеялись Манюня и Маруся. — Если хочешь.

— Спрашиваете! А Севу нельзя тоже посыпать?

Манюня и Маруся смущенно переглянулись.

— Пока нельзя. Старый гном не разрешает.

— Он думает, я еще маленький, — недовольно проворчал Сева, — выдумывает, что со мной может что-нибудь случиться…

Феи взлетели над Асей, раскрыли ладони, и золотая пыльца посыпалась ей на макушку. Ася ждала, что ей опять станет тепло и щекотно, но ничего не было, только пыльца окутала ее с головы до ног светящимся облаком. Ася поймала на ладонь немножко и украдкой посыпала на Севу.

— Почему я не взлетаю? — разочарованно спросила она.

Девочки захихикали, а Горыныч вздохнул, как уставший учитель перед нерадивым учеником.

— Чтобы взлететь, надо хотя бы оттолкнуться от чего-нибудь.

Ася тут же взобралась на подоконник, открыла окно.

Прохладный ночной воздух ворвался в палату. Ася зябко передернула плечами и прыгнула вниз.

Вернее, должно было быть вниз. Пятки должны были уткнуться в шершавый холодный асфальт дорожки. Но вместо этого Ася поплыла над землей — плавно, медленно.

— Сосна! — крикнул Горыныч.

Он, с Севой на закорках, летел рядом. Ася обогнула сосну, хотела крикнуть, что она Севу посыпала и он сам теперь может лететь, но ни слова вымолвить не могла. Это, наверное, от счастья.

Ася поднялась вверх. Она не знала, как ей это удается. Она не думала, не отдавала себе мысленных приказов, как не приказывала своим ногам идти или рукам — держать книжку. Все было так, как будто она всегда умела летать. Пролетела над корпусом, скользнула вниз, снова поднялась. Воздух был холодным наверху, теплым и густым внизу, у земли. Ася раскинула руки, полетела быстрее, остановилась, перевернулась. Тело слушалось ее так же, как на земле.

— Уф! — догнал ее Горыныч. — Не угнаться за тобой. На вот тебе Севу в нагрузку.

И пересадил сияющего Севу Асе на плечо. Подлетели Манюня и Маруся, припрыгал Еж. Ася опустилась на крышу третьего корпуса. Села на еще не остывшие шершавые шиферные волны, похожие на пластины халвы, уткнулась в колени.

— Ася… Ты чего? — осторожно тронул ее за ухо Сева. — Ты не рада?

— Этого не может быть, — сказала Ася. — Это просто сон. Люди не могут летать… вот так просто, сами по себе.

— Если бы люди не могли летать, у них были бы корни, как у деревьев, — серьезно сказал Еж.

А Горыныч улыбнулся:

— Привыкнешь.

 

Глава 15

Утром на зарядку Асю еле добудились.

— То встаешь раньше всех, то не добудишься, — подозрительно прищурилась вожатая Лена.

Ася посмотрела на подоконник — герань цвела. Жемчужные цветы распустились на всех веточках.

— Ой, девочки! — ахнула Даша Осипчук.

Тут же все столпились у Асиной кровати.

— Чудо какое… — прошептала Сашенька Рекунова.

— Откуда?

— Это что, тот кустик чахлый расцвел?

— Ага, скажешь тоже!

— Так не бывает…

— Я знаю, — сказала Алена Чаплашкина. — Это Белые монахи в окно ночью заглядывали, они умеют цветы оживлять.

— Вечно ты, Аленка, со своими глупостями! Наверное, Лена его полила каким-нибудь удобрением…

Ася только улыбалась. Она вспомнила ночной полет, кожей опять почувствовала движение воздуха, и упругая сияющая радость наполнила ее.

Чувство полета не оставляло Асю весь день. Даже Наташка Петрова со своим футболом не могла помешать ей радоваться. Когда началась игра и утомленный жарой седьмой отряд стал вяло болеть, Ася незаметно отошла в сторону. Оставив босоножки в траве (ей казалось, что любая обувь будет тянуть ее вниз), она мягко оттолкнулась и полетела низко-низко — так низко, что травинки щекотали пятки, а со стороны казалось, что она просто бежит, только ростом выше стала. Потом глянула еще разок на свой отряд и ускользнула в лес. Сразу рванула вверх — к макушкам сосен, к синему небу, к простору.

 

Глава 16

У Саши Лазаревой — горе-несчастье. Весь день она ходит вокруг Аси, глаз с нее не сводит, все думает-думает и не может понять. Как же так? Ну как же так? Вчера у Аси была коса как коса. Толстая, допустим, но обычная, русая, ни намека на золото. А сегодня? Сегодня она какого-то особенного переливчатого цвета. Как же так?

— Ты волосы покрасила? — подозрительно спросила Саша Асю на зарядке.

— Я?! Когда? Ночью, что ли?

Ася, конечно, не красила волосы. Это волшебная пыльца герани осела на волосах и навсегда сделала их золотыми, сверкающими.

«Как же мой конкурс теперь? — в отчаянии думала Саша. — Теперь Аська, конечно, будет в конкурсе участвовать, она только говорит, что не хочет, — хочет, конечно, с такой-то косой… И Лена ее уговаривает…»

Лена, действительно, с утра взялась за Асю всерьез: стала допекать — не хочет ли она поучаствовать в конкурсе красоты? В конкурсе Ася участвовать не хотела. Этим она так озадачила Лену, что в сончас та пошла к директору — советоваться.

— Ну, может быть, у девочки есть какие-нибудь другие интересы, — предположил Василий Николаевич.

— Да какие интересы! Она… лягушек в кармане носит — это что за интерес? Да еще разговаривает с ними. Странный, непонятный ребенок.

Василий Николаевич покачал головой.

— Ладно футбол, — продолжала недоумевать Лена, — я могу понять: не всем девочкам интересен спорт, ну а конкурс-то красоты?! Нет! Кружок мягкой игрушки? Тоже нет! А ведь там многие девочки занимаются. И потом, эти исчезновения по утрам! Я, Василий Николаевич, встала в половине восьмого (!!!) — ее уже не было! Во сколько же она встает? А сегодня еле разбудила ее на зарядку, будто всю ночь не спала…

— Дружит она с кем-нибудь? Ну, из мальчиков. Может, на свидания бегает?

— Ой, что вы! Они же дети! Но я… — Лена кашлянула и опустила глаза. — Вот об этом я тоже хотела вам сказать. Она тут гуляла в сончас, и я ее наказала, на дискотеку не пустила, так вот Коля…

— Мой?

— Да, Василий Николаевич. Он тоже взял и не пошел на дискотеку. Под кроватью спрятался. Я потом только заметила, что его нет, вы же знаете, он мальчик скромный, тихий. Я его спрашиваю: «Почему ты не пошел?»

— А он? — улыбнулся директор.

— А он… он мне: «Ты бы сама, Лена, вечером в корпусе одна посидела!» То есть это он Прасковью пожалел и остался из-за нее. Может быть, они даже дружат тайно…

— Ну и пусть дружат, — рассмеялся вдруг директор и, увидев вытянувшееся Ленино лицо, сказал: — Лена, тебе нужно быть внимательнее к ребятам. Человек может увлекаться чем-то помимо футбола и мягкой игрушки.

Василий Николаевич нахмурился.

— Плохо, конечно, что она гуляет где-то одна… Тем более в сон-час. А может, в отряде к ней плохо относятся, обижают?

— Что вы! — возмутилась Лена. — У нас такие хорошие ребята, такой дружный отряд…

— Ну, может, просто не привыкла еще. Сама же говоришь, первый раз она в лагере. Будь повнимательнее, больше интересуйся их внутренней жизнью. Отряд у тебя сформирован на три смены, на все лето. Это сложно, конечно…

Василий Николаевич задумчиво посмотрел в окно и улыбнулся:

— А за моего Кольку ты не беспокойся, Леночка, он умеет выбирать друзей.

Лена ушла от директора разочарованная.

У Аси тоже хватило разочарований в этот день. Несмотря на радость полета. Колька так странно вел себя! Будто они и не гуляли вчера вечером, и орехов в сахаре не ели, и на острове не были. И будто не он шепнул ей в саду: «Пашка-букашка»! Кукумбер дурачился, на Асю внимания не обращал и вообще вел себя, как Мартыш. Ася обиделась. Все! И в паре она с ним ходить не собирается, пусть Лена хоть как кричит. И вообще, очень нужен ей этот Кукумбер! Она дождется ночи и будет летать с гномами!

 

Глава 17

День наконец-то устал, завалился набок и начал засыпать. Ася так торопила его, что улеглась раньше всех, ворочалась, вздыхала, а девчонки, как назло, долго болтали и не засыпали.

Вдруг Ася заметила в горшке герани что-то светящееся, какой-то камушек или шарик, будто Маруся лежала, свернувшись калачиком. Ася протянула руку, взяла шарик и спрятала под подушку. Укрылась одеялом с головой и стала рассматривать. Это был не просто шарик! Это была настоящая жемчужина! Она светилась в темноте белым светом.

Наконец, все уснули. В окно заглянула полная луна, такая же круглая и светлая, как жемчужина. Ася забралась на подоконник, чтобы лучше рассмотреть находку. Как только свет луны упал на жемчужину, на ней высветились слова: «Милая Прасковья! Если у вас не назначено ничего более привлекательного на этот вечер и если шумное общество не очень тяготит вас, то я буду рада видеть вас у себя на балу сегодня в полночь. Сдобная Булочка».

Бал у Сдобной Булочки! Ася успела забыть о нем. Кто-то постучал в окошко — тихо, вкрадчиво, будто дождик начался. За стеклом улыбался во весь рот Сева. Он был такой красивый! В изумрудном камзоле, в зеленых бриджах с бантами под коленями и изумрудной шляпе, украшенной светло-зеленым пером.

Ася приоткрыла окно.

— Получила жемчужину?

— Да, вот.

— Ну так пойдем!

— Я не могу сейчас. Слышишь, вожатые еще не спят.

— Хорошо, тогда я буду ждать тебя у Ближних ворот.

— Ты такой нарядный! — восхитилась Ася и тут же испугалась. — Ой, Сева! У меня нет бального платья, мне не в чем пойти! Есть одно нарядное, но мы с Колькой… с Кукумбером гуляли и…

— Ничего не надо, — снисходительно сказал Сева и поправил шляпу. — Приходи прямо так, платье тебя уже ждет. Только поторопись, опаздывать нехорошо.

— Да, да…

Еще полчаса нетерпеливого ожидания свалилось на Асю. Но закончилось и оно: в холле погас свет, вожатые ушли на планерку. Ася выскользнула в окно. Теплая июньская ночь обняла ее за плечи, сама подтолкнула в небо. Звезды приблизились, распахнулись окна созвездий. Внизу, на земле, пели сверчки, а здесь шумел ветер и гудели, как море, сосны.

Ася скользила в воздушных потоках, воздух лежал пластами: теплыми, густыми и холодными, игольчатыми. Лагерь остался внизу, махал огнями. Только бы никто не вздумал смотреть на звезды!

Как хорошо! Пять минут — и ты у Ближних ворот, не надо продираться сквозь кусты шиповника и бояться, что тебя поймают. Ася плавно опустилась на скамейку в беседке дежурных. Никого! Неужели Сева ее не дождался? Темнота, тишина, строгий ночной лес. От ручья пополз белесый туман, вылился на берег, придвинулся вплотную к Асе. Странный такой туман, будто живой. Двигается куда захочет: то по земле расстелется, то по стволу сосны струйкой вытянется. Ася замерла.

Туман принял очертания высокого человека в чем-то длинном, похожем на саван. У тумана были глаза! Живые, черные под седыми бровями.

«Белый монах!» — догадалась Ася. Волосы зашевелились у нее в косе, и Ася поняла, что сейчас завизжит на весь лагерь — и прощай тогда бал! Но тут что-то теплое, живое прыгнуло ей на колени. Сева!

— Не бойся, — сказал он торопливо, — это Белый монах.

— Да, я Белый монах, — унылым голосом сказал туман и присел на скамейку напротив Аси.

— Бе-бе-бе…

— …лый монах, — помог он Асе и вздохнул. — Уже 300 лет все трясутся от страха, как только меня увидят. А чего вы трясетесь? Я даже ударить никого не могу, моя рука не имеет веса. Вот дай, дай мне руку!

Ася, замирая, протянула руку. Белый монах взял ее в свою. Ася почувствовала прикосновение, оно было прохладное, влажное, будто руку опустили в ручей. Потом ее рука проскользнула сквозь ладонь призрака.

— Вот видишь, — грустно сказал тот, — бестелесное я существо.

— Не расстраивайтесь, — глотнув побольше воздуха, попросила Ася.

Белый монах улыбнулся безрадостно:

— А она ничего человечек, — сказал он Севе, а Асе объяснил: — Я портной. Мне нужно было посмотреть на тебя, чтобы приготовить бальное платье. А пугать я и не собирался.

— Извините, пожалуйста, — Асе стало неловко за свой страх.

— А! Мне не привыкать, милая барышня. И потом… все эти извинения неискренни, а потому ценности не имеют.

— Почему это неискренни? — обиделась Ася.

— Ну, вот вы извиняетесь сейчас, потому что я — портной и в моей власти ваше платье, а значит, и успех на балу, а пригласи я вас танцевать, вы ведь не согласитесь, конечно.

— Конечно, соглашусь! Только вы не пригласите.

— Почему же?

— Застесняетесь. Забьетесь в уголок и будете вздыхать.

Сева захихикал: Ася угадала.

Белый монах кашлянул, пробормотал что-то и сказал:

— Ну ладно, займемся платьем. Так. Что у нас?

Он поплыл вокруг Аси, окутывая ее туманом, будто мерки снимал:

— Так-так… Волосы русые, глаза карие, веснушек немножко, так-так… Я думаю, рассветная дымка подойдет, немного летнего дождя и аромата черемуховых веток. А сюда можно сделать вставку из тихого утра и травы в росе. Как ты считаешь, Сева?

— Будет неплохо.

— Неплохо? Будет великолепно! А если мы нижнюю юбку сделаем из предзакатного часа, а в подол и рукава добавим немного ветра… Все! Готово!

Белый монах уселся на скамейке, а на Асе вместо пижамы каким-то чудесным образом оказалось совершенно неправдоподобное платье: легкое, светлое, все какое-то струящееся, такое, что Ася почувствовала себя самой прекрасной на свете. Она рассмеялась, закружилась и чмокнула Белого монаха в холодную влажную щеку.

— О, женщины, женщины! — Возвел глаза к небу Белый монах.

— Надо торопиться, — сказал Сева и вытащил из кармана крохотную бутылочку с какой-то жидкостью. — Выпей.

— Что это?

— Выпей — узнаешь.

— Не буду я пить неизвестно что! — заупрямилась Ася.

— Ась, ну как ты на бал собираешься такой каланчой? С кем танцевать будешь? Да ты пол-Дворца займешь! И вообще…

Сдобной Булочки сегодня еще люди будут, и все пьют. Это уменьшительный мед, ничего опасного.

— Уменьшительный мед? A-а, понятненько. А назад?

— Не бойся: с восходом солнца все вернется — и пижама, и рост.

— Ой, а платье?! — испугалась Ася.

— Исчезнет, растает, как туман поутру, — грустно сказал Белый монах. — Но не расстраивайся. В любое время приходи, я тебе новое сочиню. Славная ты…

— Ася, мы опаздываем. Пей!

Залпом Ася выпила уменьшительный мед. Он был густой, тягучий и очень сладкий. Дрогнул воздух вокруг, на секунду заломило все кости, стало очень больно, голова закружилась, и потемнело в глазах, качнулась земля, все поплыло куда-то. Деревья ушли резко вверх, сама Ася — вниз. И вот она стоит на скамейке, которая стала как большущий мост. Теперь она ростом с Севу, даже чуть-чуть пониже. Мир стал большим-большим, просто огромным, но Сева протянул руку:

— Пойдем, Асенок, — сказал он ласково, как старший брат. Так иногда зовет ее мама. Ладошка у Севы была твердая, крепкая. Настоящая мальчишеская ладонь. Ася улыбнулась: теперь ей совсем не было страшно.

— Если ты не против, — сказал Сева, — когда полетишь, меня за руку возьми, ладно? Я в воздухе совсем легкий.

— Конечно! Мне кажется, ты немножко сам можешь летать…

— Ну… может быть, совсем чуть-чуть… Хорошо Горынычу, он летучим родился, а я пока научусь! А дедушка когда еще разрешит звездную пыльцу использовать…

— Разрешит… Или учись.

Они покрепче взялись за руки и взлетели, крикнув Белому монаху:

— Спасибо! До свидания! Увидимся на балу!

 

Глава 18

Бал начинался. Со всего леса стекались во Дворец Сдобной Булочки гномы, пришел Леший, приполз Королевский Уж, прилетел Угомон Костюша, долговязый и неловкий, собрались жители Овражного города, феи цветочные и феи древесные, феи травяные и ягодные, привидения и лесные духи, шорох речной, шорох лесной, шорох ручейный…

У парадного входа столпились самые разнообразные кареты, запряженные божьими коровками, кузнечиками, стрекозами; десятка два верховых ящериц замерли на гладком камне неподалеку. Длинный извилистый лаз было не узнать: он был задрапирован белоснежными облаками, освещен светильниками с ароматическими маслами, а вместо земляного пола — ковер зеленого нежного мха.

Теперь, когда Ася была ростом с мизинец, коридор казался огромным, стены уходили ввысь, а когда они с Севой вошли в бальный зал, у Аси даже дыхание перехватило. Раньше она могла дотянуться до потолка, встав на носочки, теперь этот потолок терялся где-то в бесконечности, будто его совсем не было. Светлячки выстроились в созвездия так, что казалось, будто бал проходит под открытым небом. Оркестр из 50 кузнечиков, 30 сверчков и дирижера-соловья настраивал инструменты. Гномы-лакеи разносили напитки, а гости бродили по залу в ожидании танцев, знакомились, разговаривали, охали-ахали.

В соседнем зале был накрыт стол. О, что это был за стол!

На тарелочках из тончайшего белоснежного фарфора лежали пирожные в виде цветов и украшенные цветами, рулеты с черносливом, рулеты с маком, абрикосами, изюмом, фруктовые салаты, торты творожные, торты медовые, торты со взбитыми сливками, муссы, пудинги, пироги с яблоками, с вишней, с земляникой, горы шоколада черного, шоколада молочного, с орехами и печеньем, нежные круасаны со всевозможными начинками, воздушный зефир, засахаренные орешки, инжир, безе, суфле, миндальные корзинки с ягодами, айсберги мороженого — мороженое клубничное, мороженое ванильное и крем-брюле, мороженое с миндалем и карамелью, мороженое с медом, ромовое мороженое, мороженое с шоколадной крошкой, с грецкими орехами и малиновым сиропом — целый Северный полюс мороженого! На отдельном столе звенели и сверкали в бокалах морсы, соки, родниковая вода, коктейли и шампанское. Над бочками с травяными отварами медленно поднимался пар…

Сдобная Булочка принимала гостей в ярко-красном с золотым, и Ася видела, что Белый монах потрудился на славу. Сдобная Булочка хлопнула в ладоши, вспорхнули бабочки, грянула музыка. Бал начался!

С кем только Ася не танцевала в этот вечер! Сначала, конечно, с Севой, Горынычем и Ежом. Потом ее пригласил Угомон Костюша, но так робел, что танцевать с ним было одно мучение, он отдавил Асе все ноги. После танца он бесконечно долго извинялся, шмыгая длинным носом и прижимая к впалой груди костлявые руки. Даже Старый гном пригласил Асю на вальс и нашел, что она замечательно танцует. Оказалось, что у Аси здесь много знакомых.

Манюня и Маруся то и дело угощали ее самыми вкусными пирожными и наперебой выбалтывали рецепты угощений. Сдобная Булочка ласково улыбалась каждый раз, проходя мимо, а Речной царь, приехавший на бал с красавицей дочкой, опять предложил стать его придворной дамой. Рыбий хвост Речная царевна спрятала под пышной юбкой бального платья, но танцевала она очень ловко. Шлейф с живыми кувшинками всюду носил за ней престарелый Водяной и ворчал, что терпеть не может подобные сборища.

Однажды Асе показалось, что один гном похож на Василия Николаевича, директора лагеря, но подходить и уточнять она не стала. Директор все-таки! А она правила нарушает. А про Белого монаха Ася угадала: он всю ночь грустно парил под потолком и только под утро застенчиво пригласил Асю на мазурку. Ася мазурку танцевать совсем не умела, но согласилась. И очень радовалась, что вместо ног у Белого монаха туман, который боли не чувствует.

Ах, что это был за бал! Самый первый у Аси, самый чудесный! Под утро, когда мальчишки проводили Асю до окна и галантно преподнесли ей три букетика (крошечных-прекрошечных), Ася чувствовала себя самым счастливым человеком на свете! Немножко было жаль, что Колька не видел ее в прекрасном бальном платье, но сам виноват — дурак и грубиян!

Действие уменьшительного меда кончилось, волшебное платье превратилось в пижаму, но музыка, огни, дыхание бала пело в Асе, играло, звенело в крови. Легко вспрыгнула она на подоконник, упала на свою кровать и…

— Ася, ты сумасшедшая?

— Где ты была?

— Ты рехнулась?

— Что ты себе позволяешь?

— Вот Лена узнает!

— Мы чуть с ума не сошли, всю ночь из-за тебя не спали!

— А если бы Белый монах тебе встретился?

— Ну и что? — улыбнулась Ася. — Он очень милый. Научил меня мазурку танцевать.

Лица ошеломленных девочек позабавили Асю. Около ее кровати собралась вся палата.

— А почему ты не поседела? — подозрительно оглядела ее Аленка.

— Это все выдумки. Он очень добрый.

Ася, наконец, поняла, что из-за нее девочки не спали всю ночь, беспокоились. Стало стыдно.

— Извините, что я вас напугала, я… Я просто гуляла… ну, то есть, если честно, я поспорила, что не побоюсь гулять одна всю ночь.

— С кем поспорила?

— A-а… С Колькой Огурцовым.

— Два дурака — пара, — фыркнула Настя Вигилянская и пошла спать.

Потихоньку девочки стали расходиться. Только Наташка Ястрова все смотрела на Асю внимательно и, наконец, сказала:

— А ты смелая… Надо было тебя в команду брать.

— Я не люблю футбол, Наташа.

Лицо у Наташки вытянулось так, что Ася поняла: в Белого монаха Наташке поверить легче.

 

Глава 19

Весь день потом девчонки обсуждали Асину смелость. Если бы Лена прислушивалась к разговорам своих подопечных, то не сносить бы Асе головы. Но Лене было сегодня не до чьих-то там переживаний — своих хватало: сегодня вечером самое ответственное отрядное мероприятие — Тропа доверия и костер. На Тропе помогать ей будет Жора, и это тоже очень ответственно. Лена сильно нервничала.

Вообще-то она была против таких мероприятий: тащить детей на ночь глядя через реку на плотах, да потом еще всякие испытания в лесу… Зачем? Лучше бы она им «Что? Где? Когда?» провела, а потом (ладно уж!) костер. Но директор настаивает. Говорит — традиция лагеря. С директором разве поспоришь? Хотя, с другой стороны, Жора весь вечер будет рядом, на виду. Лена припудрила нос и пошла собирать отряд.

Как тихо, как таинственно ночью на реке! Даже Алена Чаплашкина перестала болтать, когда Жора в костюме пирата начал перевозить их на другой берег. Ночью все другое: и вода, и берега. Ася сидела на самом краю плота и смотрела, как приближаются красные скалы и на закатную полосу над ними. Простучал по близкому мосту поезд, ухнула в лесу ночная птица, плеснула рыбешка. Ася смотрела в воду: нет ли в глубине Речной царевны? Что-то придумывают им вожатые, из сил выбиваются, а лучше бы выводили их почаще ночью на берег реки. Посидеть, послушать…

Плот причалил к плоскому камню. Колька с Азатом подтянули его на берег. Сейчас Жора поедет обратно, привезет последнюю партию.

— Никуда не расходитесь! — скомандовала Лена. Но желающих расходиться не было: лес, темный и зловещий, стоял стеной и не собирался впускать незваных гостей. Ася еле удержалась, чтобы не взлететь. Можно было бы долететь до вершины Красной скалы. Там, наверное, еще ни один человек из их лагеря не был.

Ребята расселись кто где: на камне, на поваленном дереве — и тихо переговаривались в ожидании жутковатого приключения.

— А спорим, слабо? — услышала Ася за спиной голос Азата.

— Ей? Спорим, нет? — ответил Колька и толкнул Асю. — Пашка-таракашка, слабо тебе одной в лес пойти?!

— Отстань, Кукумбер!

— Ага, я говорил! — возликовал Азат. — Проиграл ты, Кукумбер, лоб подставляй.

— Мне слабо? Это вы все — слабаки и трусы!

Ася вскочила и ринулась в самую гущу деревьев. Пусть знают! Кукумбер… уж ему-то точно слабо такое сделать!

— Пашка!

— Ася!

Ася сердито раздвигала ветки и перешагивала через поваленные деревья.

«Тропа доверия! Тропа доверия! Какое доверие, если даже друга нет? Я думала, Колька… думала, хоть Кукумбер, а он тоже, как они, как все… спорит на меня… Что я им всем сделала?»

Больше всего Асе хотелось, чтобы сейчас появился откуда-нибудь Сева и успокоил ее. Сказал, что она — его лучший друг, а Колька просто дурак и ничего не понимает.

Лес расступился перед скалой. Ася задрала голову. Каменная стена возвышалась перед ней, уступами уходила вверх, в самое небо. Ася оттолкнулась от земли, легко взлетела на самый нижний уступ. Не пойдет она ни на какую Тропу доверия. Все равно Лена ее не хватится, а Колька с Азатом не признаются, побоятся.

Ася вытерла злые слезы и услышала:

— Ты как туда забралась, а?

Внизу стоял Колька. Задрав голову, смотрел на Асю.

— Не твое дело! — прошипела Ася.

— Паш, да ладно тебе, чего ты сразу обижаешься?

— Слушай, Кукумбер, тебя сюда звали? Вот и давай — двигай отсюда! Что, поставил Азату щелбан, доволен?

Колька, пыхтя, стал карабкаться на уступ.

— Да ни на что мы не спорили, просто так… Слушай, Паш… а как ты сюда забралась-то?

Ася перелетела на другой уступ повыше и отвернулась. Не будет она с ним разговаривать! Он дурак и предатель и…

— Пашка, ты скалолазка, что ли? — удивился Колька. Он забрался на первый уступ и теперь карабкался за Асей дальше.

Ася испугалась.

— Не лезь сюда! — крикнула она.

— Тебе можно, а мне нет? Сейчас вот… заберусь, нашим помашем… только Лена нас убьет… Высоко как… Смотри, лагерь видно!

— Кукумбер, пожалуйста, спускайся, а?

Ася всерьез испугалась. Она-то спорхнет со скалы птицей, а как Колька спустится? Высота уже с трехэтажный дом… Колька радостно оглянулся.

— Красота!

Поплевал на руки. Как он не понимает?

— Колька, спускайся!

— Мир?

— Мир, мир! Спускайся теперь! Ой, ну как ты спустишься?

— Как ты, так и я.

— Какой ты дурак! Надо Жору кричать.

— Только крикни! — рассердился Колька. — Нас завтра же из лагеря выгонят. Да ладно тебе… Залезли — значит, и слезем, подумаешь.

Ася не смотрела на него.

— А ты ничего, смелая. И вообще, здорово по скалам карабкаешься. На такую высоту никто не забирался, спорим?

— Колька, я… не то чтобы забралась… я…

— Коля, Ася! — закричали от реки.

— Ого, ищут! — удивился Колька. — А я думал, не заметят. Будем спускаться, пока не увидели?

Так Ася и не призналась ему. Глотая слезы, стала спускаться за Колькой. На ощупь искали выемки и выступы в скале, руки жгло, пальцы от напряжения дрожали, ноги были как чужие. Ася будто и забыла, что умеет летать. Все в ней холодело от страха. А Колька делал вид, что ему совсем не страшно.

— Здесь осторожно, — говорил он то и дело, — камешки осыпаются… Пашка, тут вот кустик торчит, держись…

Может быть, они бы и смогли спуститься, но из близкой расщелины вдруг вырвалась летучая мышь. Колька дернулся, оступился и потерял равновесие. Он поехал по камню на животе, сдирая кожу, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и ухнул вниз, ломая ветки деревьев.

— А-а-а! — завизжала Ася и отпустила руки. Она не упала, она мягко приземлилась рядом.

— Колька… Кукумбер, что ты молчишь? — отчаянно затрясла она Кольку.

Послышался треск бурелома, замелькал в темноте Жорин фонарь. Колька приоткрыл глаза и, еле двигая губами, пробормотал:

— Ничего им не говори…

И тут же потерял сознание. Или умер. Ася не знала. Она сидела рядом с Колькой и не могла пошевелиться. Свет фонаря ударил ей в глаза, но она даже не зажмурилась. И, как в полусне, видела, что Жора бросился к Кольке, потряс его за плечи, потрогал пульс, крикнул:

— Живой! Лена, куртку!

Он подложил под Кольку Ленину куртку, выругался и, подав Лене один рукав, взял второй. Они приподняли Кольку, как на носилках. Асе дали фонарь.

— Свети!

Ася шла впереди и ничего не чувствовала, кроме того, что внутри у нее, где-то в легких, поселился зверь, когтистый, зубастый, и он рвет ее на части, и это так больно, что даже невозможно плакать…

 

Глава 1

— Ася, ты расскажи мне, пожалуйста, как все было, — Татьяна Сергеевна сидела рядом с Асей и спрашивала уже в третий раз: как все было?

Татьяна Сергеевна работает в лагере в библиотеке. Оказывается, Колька — ее сын и сын директора. А всегда его по имени-отчеству называл… Младший Колькин брат Гошка капризничал, ему неохота было здесь сидеть, он тянул маму на улицу.

Как все было? Стоит Асе об этом подумать — и на глаза набегают слезы. Татьяна Сергеевна это видела, в отряде ей уже сказали, что Коля с Асей «почти дружили». «Как это — почти?» — удивилась Татьяна Сергеевна. Но никто не объяснил.

Ася понимала, что это самые ужасные минуты в ее жизни: объяснить Татьяне Сергеевне, что из-за ее, Асиной, глупости сейчас умирает ее сын!

— Ладно, — Татьяна Сергеевна встала, потому что Гошка стал ныть еще громче. — Не плачь, Ася. Я вот мама, и то не плачу.

— Вы плакали, у вас глаза красные.

Татьяна Сергеевна отвернулась. Потом сказала:

— Врачи же сказали: надежда есть.

Да, врачи так сказали. Когда Кольку принесли в лагерь и врач Ольга Алексеевна его осмотрела, оказалось, что везти Кольку в город нельзя — опасно. Вызвали врачей в лагерь. Те тоже не решились перевозить его: дорога длинная, тряская, все может случиться.

Колька лежал в изоляторе, под капельницей. Сюда из городской больницы привезли оборудование и лекарства. Ежедневно Василий Николаевич привозил из города главного врача.

Колька пришел в сознание только через два дня, но пошевелиться не мог. Кроме сломанной ноги, двух ребер и запястья, он повредил себе позвоночник.

— Хорошо еще, ветки смягчили падение, — сказала Ольга Алексеевна.

Ася к Кольке идти боялась. К нему не пускали, но она бы, может быть, пробилась. Только вот…

И Ася убегала в лес за Ближние ворота, на остров через Колькин брод, на Солнечную поляну. Она совсем не летала в эти дни, будто разучилась.

— Ася, Сдобная Булочка спрашивает, придешь ли ты на званый вечер, они спектакль поставили домашним театром.

— Сева, ну какой званый вечер?!

— Надо пойти. Сдобная Булочка может помочь. Она всех знает, у нее связи, она даст какой-нибудь совет.

Ася вздохнула.

— Тогда я без званого вечера, ладно?

— Хорошо, я поговорю с ней.

Ася ходила к Королевскому Ужу. Покормила его молоком, взяла в руки, хотя больше всего на свете боялась змей. Шепотом попросила:

— Пусть Кукумбер, ну то есть Колька Огурцов, поправится.

Королевский Уж отвел глаза.

Ася вспомнила, что есть еще Серый слон, который исполняет желания, когда у него хорошее настроение. Надо только повиснуть на оставшейся половине его хобота. Ася побежала к Серому слону. Она будет висеть на хоботе днем и ночью, она дождется этого хорошего настроения!

Но еще издали Ася увидела, что на хоботе висят Василий Николаевич и четыре Колькиных брата. Василий Николаевич поджал ноги, чтобы не доставать до земли. Ася постояла и пошла к реке.

Вечером, после отбоя, пришел Сева.

— Одевайся, — сказал он. — Сдобная Булочка тебя ждет.

— Сегодня же спектакль, разве ей до меня?

— Не будет никаких спектаклей и прочих развлечений, пока Колька не поправится. Все лесные жители так решили. Пойдем, а?

 

Глава 2

У Сдобной Булочки собрались Старый гном, Степан и Василиса, Белый монах, Королевский Уж, Горыныч, Еж, Манюня с Марусей. Ася от такого общества растерялась. Она хоть и была больше всех ростом, но чувствовала себя маленькой и очень боялась сделать что-нибудь не то.

— Садись, садись, дорогая, — сказала Сдобная Булочка.

Десять гномов тут же притащили огромную для их роста подушку. Ася присела на краешек. Взрослые гномы сели на высокие табуреты, а Горыныч, Еж, Сева и девочки забрались на стремянку, к Асе поближе.

— Ох, деточка, — сказала Сдобная Булочка. — Расскажи нам, что же произошло.

Как боялась этого вопроса Ася!

От гномов ведь не скроешь, они знают, что она умеет летать. Но Ася рассказала все. Может быть, ее пылающие щеки послужат хоть малюсеньким наказанием? «Никогда больше не буду летать!» — подумала она.

— Вот еще, даже не думай, — прошелестел Королевский Уж, обвиваясь вокруг ее ног, — одно с другим никак не связано.

— Еще как связано! — шепотом заспорила Ася и ужаснулась. — Вы мысли читаете?

— Ладно, не буду больше, — недовольно пообещал Уж, кладя голову ей на колено.

— О-хо-хо-хох! — вздохнула Василиса. — До чего же вы бестолковый народ! Тебя летать научили, а ты…

— Бабушка!!! — хором крикнули Сева, Горыныч и Еж.

— Да-а, — попыхивая трубкой, протянул Старый гном, — твоей беде теперь трудно помочь…

— Но ведь можно? Можно, да? А как?

— Если бы ты знала, как, ты бы не спрашивала даже! — рассердилась Сдобная Булочка.

— Пожалуйста! — взмолилась Ася.

— Я категорически против! — сказала Василиса. — Это может стоить ребенку жизни. И вы прекрасно об этом знаете!

— Бабушка!!!

— Что «бабушка»?! Ну что «бабушка»? Да если с ней что-нибудь случится, ты, Сева, первый себе этого не простишь.

— У нее уже случилось, — нахмурился Сева. — У нее друг умирает.

Сдобная Булочка хлопнула в ладоши:

— Вот что! Манюня, Маруся, заварите-ка нам успокоительного чаю, Ася вся дрожит.

— Я не дрожу.

— Дрожишь, дрожишь, — махнула рукой Сдобная Булочка.

— Васю очень жалко, — сказал Степан.

Старый гном набил трубку свежим табаком и сказал:

— Знаете что? Мы ей расскажем, а она пусть сама решит, что ей делать.

— Я все что угодно! — заторопилась Ася. — Я куда угодно пойду, что хотите, сделаю… Я буду…

— Да выслушай сначала! Тебе в Грозовой дом идти придется! — вдруг расплакалась Сдобная Булочка.

— В Грозовой дом?!

У Аси опустились руки. Через час все вышли проводить Асю до лагеря. Они бурно обсуждали все, что слышали когда-либо о Грозовом Человеке. Никто его, оказывается, не видел. Но сколько о нем слухов, толков, сказок (одна другой страшнее), историй, легенд! Давали Асе советы, но она слушала вполуха. Не очень помог ей успокоительный чай Сдобной Булочки! Как она, обычная девочка, пойдет к тому, кого боятся даже гномы? Даже Белый монах и Королевский Уж! Да она не посмеет ни на шаг приблизиться к его дому!

— Найти Грозовой дом можно, конечно, только в грозу, страшную, сильную грозу, — рассказывал Старый гном.

— Но ты не волнуйся, — успокоила ее Сдобная Булочка, — завтра к ночи гроза соберется. Одна знакомая ласточка мне сказала.

— Вы мне поможете? — с надеждой спросила Ася. — Вы пойдете со мной?

Гномы замолчали.

Наконец Василиса сказала:

— Нет, Ася, есть дела, в которых гномы бессильны. Если ты хочешь помочь Коле, тебе придется справиться одной.

— Ему помочь может только чудо, — объяснил Старый гном, — а чудеса привередливы. Они не любят суеты. Если ты берешься за это чудо, тебе до конца придется быть с ним один на один. Поэтому подумай хорошенько.

Асе на спину будто взвалили мешки с булыжниками, один тяжелее другого. Она кивнула и, попрощавшись, пошла к своему корпусу. Тихо скрипнула дверь, но Асе было все равно: поймают ее вожатые, ну и что? Проходя мимо их комнаты, она услышала Ленины всхлипывания и чей-то утешающий голос.

— И ведь по глупости, по дурости, перед ребятами храбрость хотел испытать, наверное, — плакала Лена. Лене было жалко Кольку, страшно за себя и нестерпимо стыдно перед Василием Николаевичем.

Ася бросилась в палату. Скорей бы гроза! И пусть она будет пострашнее, самая страшная, самая чудовищная гроза в мире!

 

Глава 3

На следующий день Наташка Ястрова сказала, что надо собрать для Кольки цветы и сходить его навестить.

— Толку-то? — хмуро возразил Вовка Захаров. — Все равно к нему не пускают.

Но за цветами пошел весь отряд. Отрешенная Лена собрала больше всех. Их, конечно, не пустили. Только цветы взяли.

С Асей все были такие внимательные, заботливые, что ей то и дело казалось, будто воротничок платья слишком тугой и душит ее. А день был такой ясный, солнечный, и ничто не предвещало изменения погоды!

Но к ночи и вправду собралась гроза. Лохматые чернильные тучи заволокли прозрачное июньское небо. Они громоздились на сосны, цеплялись за крыши, вползали в окна, вселяя непонятную тревогу. Никто не мог уснуть. Девочки собрались на сдвинутых кроватях Вари и Даши и дружно вздрагивали при каждом раскате грома. Маша начала всхлипывать, что ее кот Мурзя гуляет всегда один и вдруг его убьет молнией?

— Да-а, — протянула жалобно Карина, — у тебя кот, а у меня бабушка вечно в огороде до темноты возится, а потом домой идет еле-еле… А если ее по дороге?.. — дальше Карина вслух рисовать картины своего воображения уже не могла, она просто спряталась под одеяло и тихонько заплакала. Девочки стали наперебой искать родственников и друзей, которые могли пострадать от этой страшной грозы. И получалось, что спрятаться от нее просто невозможно.

Асе от этого всеобщего страха было как-то полегче.

А оттого, что нужно было придумать, каким хитрым способом выбраться туда, под проливной дождь и грохочущее небо, страх отступал и вовсе.

— Ты куда?

— В туалет.

— Я тебя провожу…

— Маша, ну что, я сама до туалета не дойду? В корпусе-то грозы нет…

И Ася побыстрее выбежала в коридор. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увязался за ней.

В холле тихо разговаривали вожатые. Значит, обычным путем не выйти. Что же делать? Ждать больше Ася не могла — страшно, очень страшно! Минута промедленья — и она уже никуда не пойдет, побоится.

В корпусе была еще одна дверь, в конце коридора, но она никогда не открывалась. Может быть, она даже заколочена. Ася подошла к двери, дождалась раската грома, подергала. Глухо. Ася уперлась лбом в дверь.

«Откройся. Прошу тебя. Мне очень надо». В небе опять загрохотало и… Дверь открылась сама собой! Ася выскочила на веранду и, ничего не понимая, уставилась на открытую дверь. Какое-то совсем волшебное волшебство…

— Я тебе помог немножко, — услышала Ася знакомый голос. На перилах стоял промокший Еж. Он тоже был в пижаме. Видимо, удрал из постели, как и Ася.

— Я — повелитель дверей, — гордо сказал Еж, — меня все двери слушаются. Заколоченные трудно открыть, но ты так хотела…

Еж порылся в карманах пижамы и что-то протянул Асе.

— На, вот тебе мой ключ. Он волшебный, вдруг еще упрямая дверь попадется.

Еж улыбнулся чуть-чуть виновато.

— Извини, но я больше ничем не могу тебе помочь.

— Спасибо, Ежик…

Ключик был крошечный для Аси, с ресничку, но на толстой прочной веревке. Ася повесила его на шею.

Лететь она побоялась. Грозовое небо обрушивалось на землю, ливень был такой, что Ася в минуту вымокла насквозь. По асфальтовым дорожкам катились потоки дождевой воды, темной, бурлящей. Деревья клонились, трещали ветки, осыпались листья. То и дело кривые зигзаги молний рассекали небо на части. Ася вздрагивала, втягивала голову в плечи, и больше всего на свете ей хотелось вернуться в свою палату, залезть под одеяло и обо всем забыть.

— Взлетай! — услышала Ася сквозь грохот дождя. — Почему не летишь?

Это Горыныч спустился откуда-то из-под самых туч. В руках у него был сверток.

— Не могу! — крикнула Ася. — Я боюсь!

— Не бойся!

— Меня дождем к земле прибьет! И молнии наверху!

— А ты не взлетай высоко, лети у самой земли, все равно так быстрее!

Ася оторвалась от земли, набрала скорость. Стало, и правда, быстрее, только ветер и дождь больно хлестали по лицу.

— Держи! — крикнул Горыныч и бросил ей сверток. Он развернулся в воздухе и оказался легким покрывалом. Оно легло Асе на голову и плечи, сразу стало теплее.

— Спасибо, Горыныч!

— Лучше так?

— Да! Горыныч! А если не получится, оттого что вы мне помогаете?

Горыныч вздохнул:

— Это такая маленькая помощь, Ася…

Ну, маленькая не маленькая, а Асе полегчало. Накидка Горыныча защищала от дождя и холода, а без Ежа она вряд ли выбралась бы из корпуса. Вот уже лагерь «Светлячок» позади, вот Ася пролетела спортивный лагерь «Олимпик» и стала подниматься в гору. Ветер усиливался, притягивал к земле. Устав с ним бороться, она опустилась на землю. Здесь, на лесной тропинке, было настоящее месиво из грязи, глины, воды, опавших листьев и хвои. Всхлипнув, Ася двинулась вперед.

Она давно уже плакала, только сама не замечала, думала — дождь. Ей было холодно, страшно до жути, до остановки сердца, и бесконечно одиноко. Шлепанцы увязли в грязи и потерялись, ноги, израненные в кровь острыми шишками и ветками, ныли, гудела голова, нос хлюпал. Ася вдруг поняла, что сбилась с пути, что тропинка вильнула куда-то в сторону, что ни одной приметы, указанной гномами, она так и не встретила. Да и как разглядишь в темноте и дожде сломанную сосну, заброшенный колодец или камень-валун?

Вокруг бушевал дождь и ветер. Все силы природы, казалось, обрушились на нее одну. Вдруг небо раскроила надвое такая молния, которую даже невозможно описать. Как ветка исполинского дерева, светящаяся, огромная, она вспорола темноту, прошила светом лес, прошла под Асиными ногами, унося свою страшную силу в напоенную водой землю. Грохот наполнил все вокруг. Даже земля дрогнула, сдвинулась с места. Ася закричала и кинулась под ближайшее дерево.

— Ася! Ася, я здесь! — отчаянный голосок прорвался сквозь шум дождя и грома. В траве мелькнуло что-то узкое, влажное. «Змея!» — подумала в ужасе Ася. Но это была не змея. Мокрый взъерошенный Сева сидел верхом на маленькой ящерице.

— Я здесь! — кричал он.

Выглядел Сева не лучше Аси: промокший, в пижаме, без колпака, всегда радостную улыбку будто дождем смыло.

— Сева, я заблудилась! — заревела Ася. — Я больше не могу! Правда, больше не могу! Все тропинки одинаковые, ничего не видно! У меня голова болит… Я домой хочу-у-у!

Сева уже взобрался Асе на плечо и гладил ее маленькой ладошкой. Ася поревела еще немного и как-то сразу успокоилась. Шмыгнула носом, насухо вытерла слезы. Никто не обещал, что это будет легко. Из-за нее умирает сейчас хороший человек, а она нюни распустила? «А если бы не из-за меня? — вдруг подумала Ася. — Если бы Колька просто так свалился, не по моей вине, но я бы знала, как его спасти, разве бы я не пошла? Вернулась бы назад? Конечно бы, не вернулась! И никто бы не вернулся. Даже Наташка Ястрова, даже Мартыш. Даже Настя Вигилянская», — с некоторым сомнением подумала Ася и сказала Севе:

— Ладно, я пойду. Как только теперь дорогу искать? А вдруг гроза скоро кончится и Грозовой дом исчезнет?

— Не исчезнет. Будет виден, пока электричество в воздухе не развеется. До утра-то точно.

Сева спрыгнул на землю. Медленно приземлился: все-таки волшебная пыльца герани действовала. Из мокрой травы Сева скатал шар, что-то пошептал над ним, и шарик засветился, будто внутри него горела свечка.

— Вот, он тебе дорогу покажет.

— Ох, спасибо, — выдохнула Ася.

Ей было стыдно за недавние слезы. Но она поделилась еще одной заботой:

— В отряде меня хватятся, переполох будет.

— Не хватятся, — успокоил ее Сева, — Манюня и Маруся свое дело знают.

Сева оседлал ящерицу, ласково погладил ее, помахал Асе и скрылся в траве. Ася опять осталась одна. Она вышла из-под дерева, держа в руках светящийся травяной шар. То ли сама она успокоилась, то ли гроза действительно стала утихать. Ася бросила Севкин шар на раскисшую тропинку, и он покатился вперед, указывая дорогу.

Долгий подъем, наконец, кончился, и открылась поляна, а на ней — светящийся, искрящийся, потрескивающий электрическими всплесками Грозовой дом с круглой башней.

«А говорили — четыре», — вспомнила Ася Аленкины байки и улыбнулась. Это придало ей силы, и она подошла к Дому.

Это только так говорится — Дом. На самом деле это был настоящий дворец со стрельчатыми окнами, резными воротами и остроконечной крышей. Ворота были распахнуты настежь. Гостеприимство или ловушка? На всякий случай Ася сжала Ежикин ключик.

 

Глава 4

За воротами был широкий двор, вымощенный белыми плитами. Пустой, чистый, освещенный невидимыми лампами. И — вот чудеса! — совершенно сухой! Ася задрала голову: может быть, двор защищает прозрачная крыша? Нет, ничего нет. Колдовство! Ася шла и оглядывалась. Страх ее почти прошел — она так устала, что страху просто негде было поместиться.

В центре двора на белых плитах был выбит узор: разноцветные завихрения-рисунки выстроились зодиакальным кругом. Среди привычных знаков зодиака Ася нашла никогда ею не виденные: прыгающая пантера, человек с корзиной на голове, два слона, сцепившиеся хоботами, дельфин с дельфиненком, черепаха, на спине которой росло дерево… Знаков было очень много, но Ася спешила — рассвет приближался. Она пересекла двор и остановилась у двери, ведущей в Грозовой дом. И не успела достать Ежикин ключ, как по всему двору раскатился громовой голос:

— А-а-а… все-таки дошла! Я думал, струсишь. Ну, заходи, раз так. Ноги вытри, грязи-то сколько натащила.

Дверь распахнулась, на пороге лежала влажная тряпка. Ася торопливо вытерла ноги, пригладила волосы (в воздухе перед ней тут же возникло зеркало). И как ни страшно было Асе расставаться с Севиным шаром, накидкой Горыныча и Ежикиным ключом, она оставила их у порога: вдруг Грозовой Человек ее прогонит, узнав, что ей помогали. Набрав в грудь побольше воздуха, Ася переступила порог Грозового дома. Дверь за ней бесшумно закрылась. Сердце у Аси испуганно дернулось.

Огромный зал с высокими потолками освещали висящие в воздухе огненные шары. Они крутились и зловеще потрескивали. «Шаровые молнии!» — догадалась Ася. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами. От пола до потолка ряды и ряды книг, самых разных по возрасту, толщине и размеру. Не одна тысяча томов! Даже в библиотеке Ася не видела столько. Кроме книг и шаровых молний-светильников, в зале ничего не было, только темнело пятном большое кресло у окна и длинный высокий стол.

В кресле сидел человек. Асе было неловко за пижаму, с которой ручьем текла вода, за грязные босые ноги и растрепанную косу. Но громовой голос произнес почти ласково:

— А ты смелая. Не каждый может до меня добраться. Видимо, очень надо?

— Очень, — шепотом подтвердила Ася, но Грозовой Человек услышал ее.

Он встал с кресла, подошел к окну и, глядя на дождь, сказал:

— Мои слуги доложили о тебе… Маленькая девочка, храбро идущая через лес в такую грозу… Подойди ко мне, дитя мое…

Голос вдруг стал мягким и тихим. И хотя в нем по-прежнему гремели грозные раскаты, он уже не пугал Асю. Она подошла ближе. Закутанный в темно-лиловый плащ, меняющий свою форму, как тучи, расшитый серебряными нитями дождя и золотыми молниями, стоял у окна высокий человек. Его длинные седые волосы серебрились в тусклом свете шаровых молний. Крючковатый нос, высокий лоб, острый взгляд и резко очерченный рот. Человек сильно сутулился.

Одной рукой он опирался на стол, уставленный самыми разными колбами и пробирками: высокими, низкими, вытянутыми, приплюснутыми, узенькими, шарообразными, пустыми и наполненными до краев. На некоторых были надписи: «Ливень обыкновенный», «Дождь моросящий», «Ветер порывистый».

Ася робко переступила ногами.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Не обмирай, — усмехнулся Грозовой Человек. — Наслушалась про меня, наверное, всяких глупостей. Прошу.

В воздухе повис светящийся стул, тоже весь потрескивающий.

— Нет, я постою! — поспешно отказалась Ася. — Спасибо.

— Как хочешь, — сразу поскучнел Грозовой Человек и вдруг совершенно обыкновенно высморкался. — Насморк замучил, — объяснил он, комкая платок. — Ну, рассказывай, какая беда тебя ко мне привела?

Ася рассказала, стараясь не углубляться в подробности. Грозовой Человек повздыхал, головой покачал и подошел к одному из книжных шкафов. Он вытянул руку, и тут же к нему спустилась с верхних полок толстенная книжища. Он начал листать ее.

— Так-так… предательство… лесть… не то… Можешь называть меня Кондрат Тарасович. Так, потеря памяти, аппетита, уныние, тоска… так… Не двигается, говоришь?

— Нет.

— А врачи что говорят?

— Позвоночник поврежден. Если и выживет, ходить не сможет.

— Ну, это мы еще посмотрим. Помолчи теперь!

Ася, затаив дыхание, подошла к окну. Верхняя его часть была выложена разноцветными стеклышками, а нижняя — прозрачная. По стеклу бежали струйки дождя. Гроза отгремела, утихла, дождь стал медленный, убаюкивающий. В тепле Грозового дома Ася согрелась, пижама стала высыхать. Ее потянуло в сон. Она изо всех сил с ним боролась, смотрела на темный мокрый лес, светлеющее небо, на весь в огнях лагерь «Светлячок». Его из окна было хорошо видно. Как на ладони. Асе представилась обратная дорога, и стало тоскливо.

— Апчхи! Чертов насморк! Вот, я выписал рецепт. Прочитай, все ли понятно, а то у меня почерк неразборчивый, — Грозовой Человек Кондрат Тарасович протянул Асе листочек в клетку.

На нем золотыми, ярко горящими чернилами было написано:

«Вода живая — 400 мл.

Зайчик солнечный (или любой другой солнечный зверь) — 1 шт.

Цветок папоротника свежесорванный — 1 шт.

Цветы незабудки (которых никто не видел) — 10–15 шт.

Цветы клевера — 1 кг.

Яблоко с яблони, посаженной заказчиком — 4 шт.

Листья смородины, рябины красной, мяты обыкновенной — по вкусу».

— Все разобрала?

Ася помотала головой. Может, от усталости ее глаза не то видят?

— Что такое?

— Кондрат Тарасович, как это — «солнечный зайчик — одна штука»? Как его в лекарство? Они же живые!

— А тебе твой Колька какой нужен? Мертвый?

Ася замотала головой. Но как же она сможет? Солнечные зверята, они же все настоящие, живые, а их распотрошат, в живой воде вымочат и Кукумберу выпить дадут?

— Этого нельзя делать!

— Послушай, милая девочка! — рассердился вдруг Кондрат Тарасович. — Ты попросила найти способ вернуть к жизни твоего друга. Я его нашел. Я даже берусь соединить все ингредиенты, потому что уважаю дружбу. Но где ты их найдешь и как — это совершенно не мои проблемы. Понятно?

— Д-да…

— В конце концов, можно же определиться, кто тебе дороже.

Больше Ася ничего не посмела спрашивать. Грозовой Человек смягчился, подошел к ней, взял за руки и сказал очень серьезно:

— А теперь слушай внимательно и запоминай. Каждое из составляющих будешь приносить мне сразу — сразу же! — как только оно попадет тебе в руки, чтобы была жива вся сила волшебства, поняла? Доставать все будешь сама. Помогать тебе могут все, кто угодно: люди, звери, нечисть лесная. Но! Никому! Из людей! Ничего нельзя говорить! Ни словечка! Найдешь таких помощников — молодец, хороший ты человек. Нет — справляйся сама. Но ни единому человеку ни про меня, ни про рецепт ни слова. А то ничего не получится.

— А гномам?

Кондрат Тарасович усмехнулся.

— Гномам можно. Гномы-то и так все знают. Не сама же ты мой дом нашла. Ах, да! Приходить ко мне можно теперь в любое время, не дожидаясь грозы. Поднимешься на эту гору, на поляну выйдешь и скажешь: «Гром и молния». И ногой топнешь. Дом и появится. Поняла?

— Поняла.

— Все запомнила?

— Все.

— Тогда спокойной ночи, Прасковья Шустова, — ласково сказал Кондрат Тарасович и легонько сжал кончики ее пальцев.

У Аси закружилась голова, сами собой закрылись глаза, и она провалилась в сон, как в глубокую яму.

 

Глава 5

Утро следующего дня было сияющим. Сверкали на солнце выполощенные грозой деревья и травы. Влажный воздух был свежим и будто пузырился от избытка кислорода. Блестел на ослепительном солнце мокрый асфальт. А в воздухе еще чувствовалось напряжение, будто электричество невидимыми нитями протянулось от неба к земле. Сквозь сон Ася слышала, как протрубили подъем, как заглянула в палату Лена и грустно сказала:

— Встаем, девочки.

Лена теперь всегда и все говорила грустно. Девочки просыпались, потягивались, щебетали что-то про то, как хорошо спалось и какие удивительные, сказочные снились сны.

Ася рывком откинула одеяло и тут же укрылась до подбородка. Ноги были в грязи и глине по колено, с прилипшими листьями, хвоинками. Значит, не приснилось. Ася совсем не помнила обратной дороги. Наверное, Грозовой Человек колдовством перенес ее из Дома прямо в постель. «Ой, а рецепт!» — испугалась Ася. Уф, вот он, в кармане пижамы. Аккуратно сложенный листочек из тетрадки в клеточку. Каллиграфически стройные золотые буквы…

— Подъем! Подъем! — бодрый Жорин голос звал седьмой отряд на зарядку. Ася торопливо оделась и положила рецепт в карман рубашки.

Зарядку Жора проводил на футбольном поле. Он выстроил в одну колонну мальчиков, в другую — девочек, прыгал, шутил, всячески стараясь развеселить заспанных ребят. Ася терпеливо делала махи ногами и думала, что именно здесь и началась эта история, здесь она с Севой познакомилась, с Горынычем и Ежом.

Ася вдруг с грустью подумала, что, если бы не гномы, все было бы сейчас по-другому. И Колька бы не лежал в изоляторе с поврежденным позвоночником, и ей бы не пришлось ломать голову над рецептом. Но думать так было предательством, и Ася поскорее прогнала эти мысли. И тут же увидела, как с ближайшего куста машут ей руками все трое: Горыныч, Еж и Сева. Ася стояла в ряду последняя, поэтому без труда упрыгала с площадки в кусты.

— Ну?

— Дошла? Получилось?

— Мы до утра тебя на дороге ждали!

Ася разулыбалась: как здорово, что у нее есть такие друзья! Она все рассказала гномам и показала рецепт.

— Выполнить его невозможно, — сказала Ася. — Может быть, он что-то напутал…

Сдвинув головы в разноцветных колпачках, гномы прочитали составляющие эликсира жизни.

— Так, живая вода… это не проблема, — сказал Горыныч, — тут ты все уже знаешь.

— Клевер мы тебе соберем. Хоть тонну, — пообещал Сева.

— Солнечный зайчик, — сказала Ася. — Представляете? Как это возможно? Да я никогда не смогу ни одного зверька… вот так отловить и отдать, чтобы из него лекарство сделали.

— Я поговорю с ними, — задумчиво сказал Еж. — Здесь что-то не просто так…

— А «яблоки с яблони, посаженной заказчиком», что это значит?

— Заказчик — это ты. Значит, тебе надо посадить яблоню…

— Горыныч! Ты представляешь, сколько лет будет расти эта яблоня?

Ася села на землю, уткнулась лицом в колени.

Сколько растет дерево? Пять лет, десять? А Колька все эти годы будет прикован к постели? Гномы тоже приуныли. Еж хмурил длинные золотистые брови, Горыныч подпер ладонью подбородок, смотрел в даль. А Сева вдруг сказал:

— Сад!

— Что?

— Заброшенный сад у бассейна!

— Ну и что?

— Там есть яблони. Наверное, и яблоки есть.

— Яблоки и на дачах есть, и в магазине. Не в этом же дело.

— Да, но сад-то заброшенный, весь заросший. Яблони там одичали, и яблоки мелкие, кислые. А вот если мы его расчистим… м-м-м, облагородим, как говорится, вдохнем жизнь… Как бы заново все посадим…

— Это будет считаться? — с сомнением спросила Ася.

— Я не знаю. Но попробовать можно. Если другого выхода нет.

— Ладно, — согласилась Ася. Выхода другого и впрямь не было. — А цветок папоротника?

— Через неделю ночь на Ивана Купалу. Папоротник только в эту ночь цветет. Будем искать.

У Аси затеплилась надежда, что все еще может получиться.

— Значит, завтра — к родниковому цветку. Мы за тобой зайдем, — сказал Горыныч, и они распрощались. Ася прыжками вернулась на площадку.

Жора укоризненно покачал головой и скомандовал переходить к бегу.

 

Глава 6

Все было, как в первый раз: раннее утро, колючая вода ручья, чудо рождения родника, мокрый холодный песок и лопающиеся пузырьки в легких. К реке пошли тут же, чтобы времени не терять.

Ася зашла в воду, а гномы стайкой уселись на берегу — ждать. Темная вода, старая коряга, лестница между гладкоствольных деревьев. Асе совсем не было страшно. Колька — не герань, это и Речной царь поймет.

— A-а! Надумала, значит? Будешь нашей придворной дамой?! Доченька, она надумала!

— Здравствуйте, Ваше Величество. Доброе утро, Ваше Высочество. Я по делу.

— Да что же это такое! — подпрыгнул на троне Речной царь. — Ты что, дни недели выучить не можешь?! Сегодня у нас что?

— Не знаю… Четверг? — предположила Ася, которая в днях недели и правда запуталась. В каникулы все дни как воскресенье.

— Суббота сегодня! Суб-бо-та! Да ты хоть представляешь, сколько у порядочного царя дел в субботу? Одной уборки сколько! Если на реке каждую неделю порядок не наводить, я даже не знаю, что здесь будет!

Речная царевна пристально смотрела на Асю. Асе даже не по себе стало.

— Разве я тебе не говорила, что ты еще к нам придешь? — сказала она.

Ася не помнила такого разговора.

— Короткая у тебя память! А что дорого заплатить теперь за живую воду придется, надеюсь, не забыла?

— Хо-хо-хо! За водичкой опять? — возликовал Речной царь, даже корона с головы слетела. Услужливые раки ее поймали, водрузили царю на голову. — Ну-у-с! Что возьмем с нее, доченька? Руку? Какую руку за воду отдашь — правую или левую?

— Руку?

— Ну, жалко руку, давай ногу, — поморщился царь. — Только руки мне твои больше нравятся. Они как-то поизящнее. Ноги что-то все в синяках, а коленки! Смотреть страшно — такие грязные…

— Они загорелые, а не грязные, — вступилась Ася за свои коленки.

— Значит, ногу?

Черный рак тут же принес на синей атласной подушке настоящую двуручную пилу. «Что я делаю? — ужаснулась Ася. — Нет, не могут же они это взаправду!» Но Речной царь всерьез надулся. Обиделся, что Ася руку пожалела.

— Я бы в нее факел поставил, было бы красиво… А с ногой что мне делать?

— Вот именно, — вздохнула Речная царевна, — у вас этих ног-рук… Что за любовь к конечностям?

Царевна поднялась с трона и подплыла к Асе. Она стала оглядывать ее со всех сторон, будто выискивая, что бы еще такое отпилить. Асе стало совсем жутко, и очень хотелось дать деру.

— А что еще взять с такой пигалицы? — фыркнул Речной царь.

Речная царевна, улыбаясь, рассматривала Асю.

— Может быть, у такой славной девочки есть какие-нибудь достоинства? — спросила она вкрадчиво.

— Умеешь чего-нибудь? Петь, танцевать, сказки рассказывать? — по-прежнему хмуро спросил Речной царь. Видимо, очень ему Асину руку хотелось.

— Я летать умею.

— Это нам без надобности. Ну а еще? Таланты у тебя какие-нибудь есть?

Ася лихорадочно стала думать, но никаких способностей у себя вспомнить не могла. Она, как Сева, совсем без талантов.

— Вот этот взгляд мне у нее очень нравится, — сказал Речной царь. — Ласковый такой… О чем ты сейчас думала? Ну-ка, подумай еще разок!

— Подождите, папа! — недовольно перебила его дочь. — На что нам эти взгляды: у вас уже сундуки от них ломятся.

— Тогда я не знаю! Сама выбирай, — вспылил Речной царь и пробурчал себе под нос: — Ну и люди пошли, даже взять с них нечего…

Речная царевна еще раз оплыла вокруг Аси, заглянула ей в глаза. Ася поежилась. Такая душу вынет — крикнуть не успеешь. Царевна усмехнулась недобро, будто Асины мысли прочитала и, сев на трон, сказала:

— Я возьму твои волосы. Хорошая коса, качественная. К тому же с пыльцой звездной герани. Парик себе сделаю.

— Ох уж эти женщины! — проворчал старик царь, пряча улыбку.

Ася облегченно вздохнула. Косу она всю жизнь растила, ее ни разу не стригли. Мама расчесывала ее волосы только деревянным гребнем, а после мытья ополаскивала травяным отваром.

Но все-таки коса — не рука и не нога. Пила на синей подушке превратилась в огромные ножницы.

— Режьте! — приказала Речная царевна.

— Мне 400 миллилитров надо! — пискнула Ася.

— Она еще и условия ставит! — возмутился Речной Царь. — Режьте тогда под корень! Налысо брей!

— Перестаньте зверствовать, папа… Не бойся, тебе даже пойдет короткая стрижка.

Речная царевна сама взяла ножницы — чик! — и прекрасная Асина коса упала к ее ногам. Ася ощутила непривычную пустоту. Захотелось тут же перебросить косу на грудь, расплести-заплести кончик, как она часто делала, когда задумывалась о чем-нибудь. А оставшиеся волосы, освободившись от тяжести длины, вдруг закурчавились и защекотали шею и уши. Ася почувствовала себя почти лысой. Она повертела головой из стороны в сторону, передернула плечами. И почему-то показалось, что летать теперь будет совсем легко. Старый Водяной принес изогнутый крутобокий кувшин, у Аси на глазах отмерил 400 миллилитров живой воды, налил в бутылку, запечатал пробкой из водорослей и отдал ей.

— Забирай и проваливай! — совсем уж сердито сказал Речной царь. — И больше у меня не показывайся! Что за ребенок: за неделю второй раз кого-то оживляет!

— Ох, папа, сами со всеми разругались, а теперь жалуетесь, что просто так в гости к вам никто не приходит, только за водой…

— Молчи!

Ася прижала драгоценную бутылку к груди и выпалила:

— А вы помиритесь со Старым гномом. Он про вас спрашивал. Он скучает.

— Вот видите, папа…

— Что? Мне? Указывать? Вон! Вон отсюда! Вон!

Раки, огромные черные раки подхватили Асю под руки и вынесли на поверхность. Ася чуть бутыль с водой не выронила. Обрезанные волосы прилипли к щекам.

 

Глава 7

— Ну, это уж слишком! — сказала Наташка Ястрова, когда увидела Асю. — Мы все к Коле пробиваемся, к нему не пускают, хотя он уже в сознании. Мы делегацию составили, тебя хотели включить, где ты была?

Ася боялась, что Лена будет опять ругать ее за отсутствие на зарядке, да еще выяснять, зачем она волосы подстригла, но Лена теперь всегда ходила несчастная и ничего не замечала.

Зато для девочек Асина стрижка не осталась незамеченной. Больше всех сокрушалась Карина. Ей так нравились Асины косы! Зато красавица Саша Лазарева осталась довольна.

— Тебе так гораздо лучше, — сказала она. — Правда ведь, девочки?

Девочки только вздыхали и охали.

Но больше всего удивил Асю Грозовой Человек Кондрат Тарасович. Вынырнув из воды и стряхнув с себя раков, Ася тут же полетела на гору. Летела высоко, так высоко, как могла. В ушах ровно гудел ветер. Сева с Ежом дважды выпадали из ее карманов, со страшными криками летели к далекой земле, и Горыныч едва успевал их спасти. В конце концов Ася зажала их в кулаке. Приземлившись на поляне, она оставила гномов в траве и сказала строго:

— Ждите меня здесь. Не знаю, можно ли вам туда.

Тряхнув высохшими на ветру волосами, она топнула ногой:

«Гром и молния!». Тут же возник перед ней светящийся Грозовой дом. Пахнуло дождем, влажным лесом, даже будто пасмурнее стало. Ворота дома гостеприимно распахнулись.

— Ух ты! — выдохнули где-то в траве гномы.

Ася оглянулась и, помахав им, зашла в ворота. Тот же широкий белый двор с зодиакальным кругом в центре, распахнувшаяся перед ней дверь, темный зал с книжными стеллажами. Шаровые молнии были бледные, тусклые. Тихо. Асины шаги да тиканье далеких часов.

— Кондрат Тарасович! — крикнула Ася.

От стены отделилась сутулая тень.

— Здравствуй, — тихо улыбнулся Грозовой Человек.

— Я живую воду принесла. 400 миллилитров. Вот.

Губы Кондрата Тарасовича исказила грустная усмешка.

— Вот, значит, какую цену назначил тебе Речной царь. Дивные, чудесные косы… Жалко, наверное?

— Жалко, — не стала скрывать Ася.

— Ты еще дешево отделалась. Мне пришлось заплатить гораздо дороже!

— Вам?!

Кондрат Тарасович грустно улыбнулся, взял со стола стеклянный шар с водой внутри, стал перекатывать его из руки в руку.

— Милая девочка, — вздохнул он тяжело. — Думаешь, я всегда был тем, кто я есть сейчас? Когда-то… давно… я был простым человеком. Правда, очень веселым. Лучшей наградой для меня было общение с людьми, самыми разными, лишь бы они были интересными собеседниками. Сколько друзей у меня было! Я всегда легко знакомился, и дом мой всегда был полон гостей, приятелей, товарищей… Вот Речной царь и забрал мою общительность, мое умение знакомиться, мою веселость.

— Но ведь вы спасли кого-то?

— Да, спас. Сначала гнома, на него села лягушка.

— Вы знакомы с гномами? — еще больше удивилась Ася.

— Был знаком… Дружил, когда был мальчишкой. Вот еще мальчишкой и спас Захара. На него лягушка села.

— А сейчас почему не дружите? — тревожно спросила Ася. Она помнила, с каким страхом гномы говорили о Грозовом Человеке.

Тяжело вздохнул Грозовой Человек Кондрат Тарасович, отвернулся к окну, а когда заговорил, то очень удивил Асю: голос его был нежный, ласковый, как самый первый дождь.

— Она была самой прекрасной девушкой на свете. Я сразу это понял, как только увидел ее. Я, не задумываясь, отдал бы за нее свою жизнь. Впрочем… так и получилось. Она заболела, очень тяжело, какой-то неизлечимой болезнью с названием — и не выговоришь. Ее родные сбились с ног, приглашали со всего света лучших врачей, возили ее на воды. Но все было бесполезно. Знаешь, она просто таяла, угасала, тихо так, медленно. И однажды я встретил одного старика. Смешной такой старик, ходил по домам, собирал старые ненужные книги. Сейчас-то я понимаю, что он был волшебником, Великим Целителем, но тогда мы просто подружились, потому что меня привлекали необычные люди. Он жил у меня несколько дней. И за это время узнал о моей беде.

Однажды он исчез, неожиданно, как и полагается волшебнику. А на столе оставил книгу рецептов абсолютно на все случаи жизни: от сглаза и зависти, от чахотки и переломов. Из книги я узнал, что все, что мне нужно, это кусок золота, лунный зайчик да живая вода. Продал дом, поймал лунного зайчика и отправился за живой водой. Речной царь дал мне ее, эту воду, 325 миллилитров, строго по рецепту. Даже помог все ингредиенты смешать. Но взамен… взамен я должен был всю жизнь прожить в одиночестве. Он взял мою общительность, дар нравиться людям. Теперь я должен был запереть себя в доме на горе, жить отшельником, ни с кем не разговаривать, никого не любить. Нет, любить, конечно, мне никто не может запретить, но только так, как можно любить звезду или солнце. Даже домашнее животное я не мог завести.

— А та девушка… она выздоровела?

— Да. Мне сказали, что да.

— Она тоже любила вас?

— Не знаю… Не успел узнать.

— И вы стали Грозовым Человеком?

— Да. Жил вот здесь, читал от скуки, играл с шаровыми молниями, научился притягивать грозу. Теперь я сильнее Речного царя, его чары надо мною больше не властны.

— Так что же вы сидите?! — возмутилась Ася. — Разыщите ее! Может быть, она до сих пор вас ждет!

Грозовой Человек невесело рассмеялся.

— Что ты, милая! С тех пор прошло 232 года 4 месяца, 17 дней… Вместе с одиночеством мне было подарено бессмертие. Право, Речной царь расщедрился в тот раз.

Асины глаза давно уже были на мокром месте. Она погладила Кондрата Тарасовича по руке, чтобы хоть как-то утешить. Он вдруг показался ей похожим на ее дедушку, который ворчит всегда, но только так, по привычке, а на самом деле очень добрый. Грозовой Человек замер от Асиного прикосновения и боялся пошевелиться. Потом встряхнулся, криво улыбнулся и взял из Асиных рук бутыль с водой.

— Иди. У тебя еще очень много дел.

 

Глава 8

Весь день Асе было грустно. Так грустно, что хотелось убежать куда-нибудь, спрятаться от всех и погрустить вволю. Ей казалось, что она очень мало делает для Колькиного спасения. Подумаешь, косы! Ася отправилась в заброшенный сад. Все равно разведать надо, а искать ее там точно никто не будет. А то все девчонки в отряде будто сговорились ее опекать! Около изолятора Асю окликнули. Ее догонял Азат.

— Ты к Кольке? — спросил он. — Я тоже.

— К нему же не пускают…

— Ха! Меня давно пускают! — гордо сказал Азат. — Ну, сама посуди: скучно же ему там. А я такую игру придумал… Хочешь посмотреть?

И Азат развернул сложенный вчетверо лист ватмана, который нес под мышкой. Это была обычная игра-путешествие, где надо бросать кубики с точками и ходить по клеточкам. Только Азат ее сам нарисовал. Извилистая река текла среди зеленых берегов и впадала в море.

— Пока по реке плывешь, всякие препятствия встречаются, опасности… тут вот пираты, видишь? Тут лес горит, надо помочь, тут перекаты, а здесь, на острове, клад зарыт. А по пути нужно еще денег заработать, чтобы маяк починить. Вот…

Лодочки Азат сделал из скорлупы грецкого ореха, мачту — из спички, парус — из цветной бумаги.

— С красным парусом — Колькина, с синим — моя. Ася! Хочешь, я тебе тоже сделаю, вместе играть будем?

Глаза у Азата были внимательные, тревожные. И Ася, покусав губу, сказала о том, что ее мучило:

— Колька, наверное, не захочет, чтобы я с вами играла.

— Захочет! — обрадовался Азат. — Я сделаю тебе желтую лодку, хочешь? Пойдем прямо сейчас, а? Моей поиграешь…

Ася попятилась.

— Азат… А как вы играете? Колька, он разве… ну…

Азат сразу потускнел, отвел глаза в сторону, сказал:

— Ну, как играем… Я за него кубик бросаю, за него лодку двигаю. Он смотрит.

Азат медленно, скучно как-то, свернул карту, убрал в карман кубики и две лодочки — синюю и красную.

— Азат… Я поиграю с вами… потом… Мне очень в заброшенный сад надо!

— Куда?! — оторопело закричал ей вслед Азат, но Ася не ответила.

 

Глава 9

Заброшенный сад, окруженный низким забором, местами поваленным, местами сгнившим и растасканным на дрова, сурово встретил Асю. За столько лет одиночества он отвык от людей и не любил непрошеных гостей.

Ася перешагнула через забор и сразу обожглась о крапиву. Крапива стояла стеной, в Асин рост. Она переплеталась завитыми усами, макушками упиралась в нижние ветки яблонь. Когда они приходили сюда с Колькой, сад не показался ей настолько враждебным. Наверное, Колька, перелезая через забор, прошептал какое-то заклинание.

Ася прикрыла лицо руками и врезалась в крапивное войско. Она хотела пробиться на тот островок без травы, где Колька шепнул ей тогда: «Пашка-букашка». Сева, конечно, хорошо придумал: расчистить этот сад — все равно что посадить новый. Ася с ожесточением вырвала куст разросшегося репейника и оцепенела. В лопухах на подстилке из сопревшей старой травы копошились маленькие змееныши. Длинное темно-коричневое тело мамы-змеи неподвижно лежало рядом.

Больше всего на свете Ася боялась змей, даже маленьких ужат в руки не брала. Она, конечно, терпела, когда Королевский Уж обвивался вокруг ее ног, и даже однажды сама его в руки взяла, но это только из вежливости. На самом деле она даже картинки со змеями ненавидела, и уроки по биологии о рептилиях были для нее самыми тоскливыми. Ася зажала двумя руками рот и бросилась бежать. Она выскочила из сада, сбежала с горки к бане, перелезла через забор и остановилась только в лесу, у оврага. Она попыталась сказать себе старую мамину фразу: «Они такие же существа, как и я. Просто… вот такие… противные!» Ужас и отвращение холодными волнами накатывали на сердце. Гномы могут сколько угодно говорить, что она смелая, но Ася-то себя знает. Ни за что она не вернется в заброшенный сад!

Успокаиваясь, Ася села у сосны. Надо разыскать Севу. Может, он что-нибудь придумает? Она не знала, где он живет, но зато Сдобная Булочка наверняка знает. А ее дом Ася быстро нашла. Топнула ногой три раза у норы в холме, как это Горыныч делал, и тут же послышалось из-под земли:

— Иду, иду! Здравствуй, моя дорогая! Что-то случилось? На тебе лица нет!

— Здравствуйте… мне очень надо Севу найти.

— Пойдем, пойдем, обсудим наши дела, — сказала Сдобная Булочка и скрылась в темноте холма.

Ася встала на четвереньки и поползла следом. В зале, где был бал, Сдобная Булочка подошла к стеклянному ящику на стене, и, достав оттуда крошечный старинный телефон, стала набирать номер.

— Василиса? Здравствуй, родная моя. Как ваше здоровье? Как дедушка? Дорогая, мне нужен Сева. Вот как? Передай ему, что у меня его ждет Прасковья. А то что это такое, бросили девочку одну! Нет, пока ничего не знаю, моя милая. Конечно, конечно, сразу же. Ну, не болейте, — и Сдобная Булочка положила трубку. — Мальчики за хворостом пошли, но, как придут, Василиса их сразу к нам отправит. А ты расскажи-ка мне, что случилось.

Пока Ася рассказывала, десяток гномов приволокли ей все ту же огромную подушку и бочку с душистым чаем.

— Нет, Сева тебе здесь не поможет. Тебе к Королевскому Ужу надо. Вот что! Допивай чай и отправляйся к нему. Зачем тебе этих сорванцов ждать, время терять? Где он живет, ты знаешь, а разговаривать с ним очень просто: главное — думать внятно. И вежливо, конечно. А мальчиков я к тебе отправлю.

 

Глава 10

Королевский Уж согласился помочь Асе. Но всю дорогу он вздыхал так тяжело, что Асе было неловко.

— Я приду за тобой, — прошелестел Королевский Уж и исчез в траве.

Ася осталась ждать около бассейна. Покачалась на качелях, хотела сходить на Солнечную поляну, но передумала. Вдруг она заметила Азата. Он спускался по лесенке к мостику и, увидев ее, замахал руками. Ася занервничала, но Королевский Уж уже выползал из сада.

— Ох, и скандальная особа эта гадюка! — прошипел он, нервно извиваясь.

— Га-гадюка?…

— Вот что, — строго сказал Королевский Уж. — Она не может сейчас покинуть своего гнезда — у нее дети. Но я с ней договорился: она не тронет ни тебя, ни кого-либо еще. С условием, конечно. Заходить в сад будете с противоположной стороны и к гнезду ее не приближаться. Дети подрастут — она уйдет. Но… все-таки будь осторожна.

— Спасибо!

— Пока-пока!

Не успел Королевский Уж скрыться в траве, подбежал Азат.

— Ну, как заброшенный сад?

— Как Колька?

— Выиграл. Тебе привет передавал.

— Врешь?

— Нет.

Ася опустила голову. Ей хотелось улыбаться, и было стыдно перед Азатом. Она проковыряла пяткой ямку в песке и вдруг сказала:

— Азат, давай этот сад расчистим. Смотри, на яблонях вон яблочки завязались. Если траву выдрать, удобрения достать, ну и вообще… Может, они вызреют, а?

— А зачем? — удивился Азат.

Ася сцепила зубы, сосчитала до десяти.

— Да так просто.

— Ну, давай, — неуверенно согласился Азат. — Прямо сейчас, что ли?

Ася вздохнула. Задрала голову, в небо смотрела, на легкий ход облаков.

— Да нет, это я так, пошутила. Слышишь, уже на обед всех зовут, пойдем.

И, спрыгнув с качелей, пошла не оглядываясь.

 

Глава 11

Асе давно не снились сны. С того самого дня, как Колька Огурцов упал со скалы. Она знала, что Манюня с Марусей очень стараются, ткут на невидимых ткацких станочках лучшие сны: золотые, яркие, захватывающие. Но даже эти волшебные сны не могли пробиться сквозь черную стену Асиных несновидений. А сегодня стоило Асе закрыть глаза — и в душной темноте усталости начинали копошиться сотни маленьких гадюк.

— Ты рано сдаешься, — вдруг услышала Ася и еле-еле разлепила глаза. На спинке кровати сидел Сева. Строгими глазами смотрел на нее.

— Что?

— Это неправильно — сдаваться.

— Тебе легко говорить, — обиделась Ася.

— Нет, нелегко! — сурово сказал Сева. — Но сейчас ты сдашься, а потом будешь жалеть.

— Я не могу! — всхлипнула Ася. — Я, правда, не могу! Эти змеи… это гадюки!

— Ася! — уже ласково сказал Сева. — Да, это гадюки. Но есть непоправимые события. Нельзя вернуть и изменить тот день, когда Колька упал и разбился. И если сейчас ты струсишь и сдашься — это тоже будет непоправимо. У тебя потом не будет возможности его спасти.

— Да-а! А если она начнет там ползать?

— Она не будет ползать там, где ходишь ты. Она обещала Королевскому Ужу, такие обещания не нарушают.

— Ну а… если я сама не замечу и наступлю на них?

— Мы что-нибудь придумаем. Спи, Асенок, спи.

До утра Ася спорила во сне с Севиными словами, что-то доказывала ему и возмущалась. Ей было жалко себя и обидно, что Сева не понимает. А с восходом она, конечно, проснулась. Оделась (джинсы, рубашка с длинными рукавами, шляпа), взяла полотенце и майку, чтобы руки обвязать, и выпрыгнула в окно.

 

Глава 12

Все заросло травой наглухо. Кустов смородины, крыжовника, жимолости и не видно. От грядок не осталось и следа. Зато малина разрослась и вся усыпана твердыми бледно-зелеными ягодами.

Осторожно Ася перелезла через поваленный забор, раздвинула траву, ветки. Никогда в жизни она не смотрела под ноги так внимательно. Ася вздохнула и ринулась в бой. Обмотав одну ладонь майкой, другую — тонким полотенцем, она яростно врезалась в гущу крапивы. Э-эх! Ого, вот это стебель! Еще — р-раз! Еще — два! Ася расчищала дорогу к яблоням. Их было много в саду: высокие, крепкоствольные, старые. Еще издалека Ася увидела на одной из них с десяток мелких зеленых яблочек.

Только бы сработало волшебство! Только бы получилось!

Столько всего еще нужно ей собрать для рецепта: и клевер, и незабудки, которые никто не видел, и солнечный зайчик, и цветок папоротника! Ася изо всех сил старалась не думать о гадюке, только боялась, что увлечется, заработается и нечаянно наступит на гадюкино логово. «Надо это место как-то обозначить, — подумала Ася. — Хоть палку воткнуть, что ли…». Она выдернула из забора палку и осторожно двинулась в ту сторону. Медленно и осторожно пробиралась она по саду, враждебному, чужому и нелюдимому.

Вдруг что-то яркое мелькнуло в траве. Будто огонек вспыхнул. Может, малина раннего сорта поспела? А вот ярко-желтое пятнышко! Ярко-зеленое, опять красное!

Ася счастливо рассмеялась. На тонких длинных прутиках висели гномьи колпачки: алый, золотистый, зеленый. Они огораживали, как забором, змеиное гнездо. Уж теперь-то Ася не наступит на него! Теперь не страшно!

— Кха-кха! — кашлянул кто-то внизу. Ася присела и увидела мохнатый клубок с руками-ногами и лицом улыбчивого старичка.

— Я — дедушка Эхо. Не бойся меня, милая…

— Ой, а я мультик про вас видела.

— Видела? — обрадовался дедушка Эхо. — Хороший мультик. Только редко его показывают. Жалко.

— Жалко, — согласилась Ася и догадалась: — Человек, который его придумал, наверное, дружил с вами, когда маленьким был?

— А как же! Дружил, дружил… Меня гномы попросили посторожить здесь, так что ты не волнуйся.

— Ну, я тогда пойду дальше крапиву рвать.

— Иди, милая, иди. И ничего не бойся!

Ася терпеть не могла прополку. Тем более такую, от которой руки опускаются. Сколько бы она ни мучилась, травы не убавлялось. Вдруг она услышала, что кто-то лезет через забор в сад. Ася замерла со стеблем крапивы в руках. А если это Михалыч? Как она ему объяснит, зачем она здесь и что делает? Но высокая трава раздвинулась, и навстречу Асе вышли Азат и Сашенька Рекунова. Азат потеребил зачем-то свое ухо и сказал:

— Ась, я вот подумал: хорошая идея с садом. А что? Приведем его в порядок, ухаживать будем. Мы же здесь на все лето. Будет у нашего отряда свой сад. А малина поспеет — вот наедимся! А директор нам еще спасибо скажет, да и Лена тоже. И Жора. Может быть.

— А то все равно делать нечего, — сказала Сашенька. — Скучно.

— Спасибо, — немножко не к месту сказала Ася. Она просто не знала, что сказать. Не кинешься ведь им на шею и не скажешь, что еще бы чуть-чуть — и она бросила бы эту затею, но теперь не бросит ни за что.

 

Глава 13

С этого дня началась у Аси, Азата и Сашеньки совсем другая жизнь. Они вставали в семь часов утра, одевались, умывались и бежали в сад. Ася первым делом шла к дедушке Эхо.

— Все в порядке, милая, — говорил он. — Она-то, гадюка, конечно, сердится и грозится всех искусать, но я за ней строго слежу, не бойся.

Однажды дедушку Эхо увидела Саша.

— Ой, какой чудесный! — воскликнула она. — Вы гном, да? Или леший? Вы здесь живете, да? Ой, я знаю: вы домовой, только для сада, да?

Подошел Азат:

— Ух, ты! Заводной, да?

Дедушка Эхо застеснялся и спрятался в траву. Целый час до зарядки Ася, Саша и Азат выдирали крапиву, репейники, одуванчики и полынь. Дело шло медленно, очень медленно, потому что не было ни лопат, ни мотыг, ни грабель, а корни у крапивы и репейников такие, что, казалось, идут до самого центра Земли. Даже перчаток не было, и ребята обвязывали руки полотенцами и футболками.

— Надо корни выкапывать, — сказала Саша. — А то все опять зарастет.

Пробовали выкапывать палками, но это было долго и утомительно. Руки у них потемнели, в одежду накрепко впитался травяной сок, из-под ногтей не вымывалась грязь.

На третий день работы к ним присоединились Кирилл Евсеев и Гошка Конаков. Мальчишки посовещались и куда-то убежали. Ася с Сашенькой сели на выполотый участок земли, сняли платки, вытерли разгоряченные лица. Сашенька сказала:

— Знаешь, я прямо вижу, как здесь здорово будет. Все оживет… Я папу попрошу — он удобрения привезет… Видела, на смородине ягодки завязались?

— Ага, и на малине.

— Если побыстрее всю траву выполоть, удобрить землю, может быть, они и вызреют.

— Может быть.

— А я, Ась, так и вижу: всю крапиву выдерем, забор новый поставим…

— Где мы его возьмем-то?

— Ну… где-нибудь, неважно! Я папу попрошу, он привезет. Во-от… и деревья побелим. А еще, знаешь, можно здесь везде дорожки протоптать, выложить плиткой… ой, не плиткой, раз ее нет, просто камнями. Все равно, знаешь, как красиво будет!

— Наверное, — согласилась Ася и посмотрела на большую яблоню. — Саш, скажи, а яблоки когда поспевают?

— Ну-у… к сентябрю, наверное, может, чуть пораньше. Но это поздний сорт, у нас дома такие же, зимние, они долго зреют, зато до весны хранятся. Ты чего расстроилась, Ась? Попробовать хотела? Да они все равно кислые, одичали же… Ой, мальчики!

Азат, Кирилл и Гошка перепрыгнули через забор. У каждого в руке было по лопате, а у Азата еще и ведро.

— Где взяли?

— Откуда?

— Мы вернем! — успокоил девочек Кирилл. — Мы только на часочек.

— Михалыч все равно до обеда дрыхнет.

— А его собаки тоже? Они вам пятки не пооткусали? — насмешливо прищурилась Саша.

— Ладно вам, работать давайте, а то подъем скоро, — улыбнулся Гошка.

 

Глава 14

Иногда Ася приходила в сад одна, ходила между деревьев, рвала потихоньку траву. Сегодня сбежала с сончаса: столько времени пропадает!

— Дедушка Эхо! — позвала Ася. — Ау! Вы где?

Тишина в саду.

Не отзывается дедушка Эхо. Неужели что-то случилось? Осторожно Ася двинулась к гадюкиному логову. Но не сделала и двух шагов, как из травы выскочил на нее один, второй, третий… Ася даже не знала, как их назвать.

— Вы кто?

— Я — чумсик Федя!

— Я — чумсик Петя!

— Я — чумсик Миша!

— Я — чумсик Гриша!

— Я — чумсик Витя!

— Я — чумсик Митя!

— Я — чумсик Даня!

— Я — чумсик Ваня!

— Я — чумсик Паша!

— Я — чумсик Саша!

Чумсики были разноцветные, яркие, невысокие, Асе по пояс, с огромными остроконечными ушами. На ушах торчали рысиные кисточки. У чумсиков были мохнатые лапы и круглый живот, а еще большие глаза с пушистыми, как у телят, ресницами.

— Что вы здесь делаете? — весело удивилась Ася.

— Сад охраняем, — дружно ответили чумсики, а красный Федя спросил:

— Ты — Прасковья?

— Да, а дедушка Эхо где?

— Дедушку ревматизм замучил. От сырости. С реки дует.

— Ой, это я виновата!

— Раз виновата, сходи навестить, — сказал коричневый Ваня.

— Варенья какого-нибудь захвати.

— Он черешневое любит.

— А где он живет?

— Девочки тебя проводят.

Оранжевый Петя свистнул, и из травы выскочили разноцветные чумсинки.

— Я — Маша!

— Я — Даша!

— Я — Вера!

— Я — Лера!

— Я — Аня!

— Я — Таня!

— Я — Оля!

— Я — Поля!

— Я — Маринка!

— Я — Иринка!

— Очень приятно, — сказала Ася. — А я — Прасковья.

— И нам очень приятно! — хором ответили чумсики и чумсинки.

— Пойдем, мы тебя проводим. Дедушка Эхо про тебя спрашивал.

— Он скучает.

— Очень!

— А за сад ты не волнуйся.

— Мальчики справятся.

— Они у нас такие…

— Молодцы!

Окруженная толпой разноцветных чумсинок, Ася шла по лагерю и удивлялась, что никто особенно не удивляется. Не останавливают их, не оглядываются. Только вожатая первого отряда Света воскликнула:

— Ой, у малышей маскарад! Дети, где вы такие костюмы потрясающие взяли?

— На складе, — спокойно ответила бирюзовая Иринка. — Тетя Валя выдала.

Надо же — чумсинки, а тетю Валю знают!

Они прошли через весь лагерь и вышли на дорогу, ведущую к спортивному лагерю «Олимпик», потом свернули налево на еле заметную тропинку, потом прошли вдоль Гнилой речки, через Волчий лог, вышли на Партизанскую тропу и по ней вернулись к «Светлячку».

— Мы в лагерь идем? — удивилась Ася, которая уже устала плутать.

— Мы идем к дедушке Эхо, — строго сказала зеленая Таня.

Они поднялись по тропинке, с трудом продрались сквозь заросли черемухи и вышли к пятому корпусу.

— Это же наш корпус! — возмутилась Ася. — Я здесь живу!

— Здесь живет дедушка Эхо.

Чумсинки подошли к большому старому дубу. Про этот дуб ходили легенды. Он, конечно, был волшебный. Еще бы! Ведь это был Единственный дуб на многие, многие километры соснового леса. Как он вырос здесь? Кто посадил его? Может быть, ему поклонялись Белые монахи? Но этого никто точно не знал, даже Аленка Чаплашкина. Единственный дуб очень большой, просто огромный. Нужны трое взрослых или пятеро ребят из седьмого отряда, чтобы обхватить его. А какая крона! Не крона — дремучий лес! Резные плотные листья величиной с Жорину ладонь! А желуди — с грецкий орех! Залезть на Единственный дуб невозможно. Ни сучка, ни выемки в коре. До нижней ветки не дотянуться даже с перил веранды.

Многие в лагере, особенно малыши, верят, что, если родители долго не приезжают, надо Единственный дуб полить водой из реки. Тогда сразу приедут. А если хочется в этот лагерь еще вернуться, то надо от Единственного дуба в любую сторону сделать столько шагов, сколько тебе лет, плюс количество букв в твоем имени, плюс номер своего отряда, и, где остановишься, на земле свое имя написать. Обязательно вернешься!

— Железно работает! — уверяла Аленка Чаплашкина. — Я пять раз проверяла.

Вот к какому замечательному дереву привели Асю чумсинки. Замечательное-то оно замечательное, но растет у самого пятого корпуса, Ася мимо него по сто раз на дню ходит, а что-то дедушку Эхо ни разу не видела.

— Значит, плохо смотрела, — улыбнулась золотистая Маша.

— Да зачем вы меня кругами-то водили?

— Чтобы интереснее было.

У сиреневой Оли появилась в лапах банка с вареньем, она протянула ее Асе, а желтая Вера, встав на цыпочки, постучала по дереву. Ася, все еще не привыкшая к чудесам, но уже знающая, что ждать можно чего угодно, затаила дыхание. В дереве было тихо. Вера постучала еще раз. Тишина.

— Спит, наверное, — сказала розовая Лера.

Но тут по стволу дуба будто дрожь пошла, и Ася увидела, как морщины и складки древесной коры складываются в винтовую лесенку, бегущую вверх и исчезающую в густой листве.

— Быстрее! — подтолкнула ее к дубу фисташковая Аня.

Ася легко взбежала по лесенке, ступеньки за ней тут же исчезли. Ася добралась до кроны и села верхом на толстую ветку, прижимая к животу банку с вареньем. Так, что дальше?

Чумсинки остались внизу, машут ей разноцветными ладошками, сияют от радости, а ей-то что делать? И тут она увидела в стволе дуба настоящую маленькую дверцу. Дверцу с петлями и деревянной ручкой! Узкой полоской тянулся из-под нее свет. Ася дернула за ручку — дверь мягко открылась. В низ ствола вели ступеньки, крохотные и крутые, и Ася осторожно стала спускаться по ним. Долго шла, наверное, до самой земли.

Внутри дуба было сухо, пахло деревом и самыми молодыми весенними листочками. «Как же он растет, живет, зеленый весь, а внутри пусто?» — удивлялась Ася.

Наконец, ступеньки кончились. Они привели ее в комнату с маленькой кроватью, застеленной лоскутным одеялом, столиком, сколоченным из грубо выструганных досок, и тремя стульями. На столе горела старая керосиновая лампа, только вместо огня сидел в ней солнечный зайчик, морковку грыз, настоящую, оранжевую.

— Дедушка Эхо! — шепотом позвала Ася.

Одеяло на кровати зашевелилось, и из-под него вылез дедушка Эхо.

— А! Милая моя, это ты! Как я рад!

Пухлые губы дедушки Эхо растянулись в улыбке.

— Как ты? Справляешься там?

— Справляюсь потихоньку… Что это вы разболелись, дедушка Эхо?

— Да, ревматизм, старость…

— Это из-за меня! Из-за сада!

— И-и-и, что ты, милая! Для меня, старого, это хорошее развлечение. А то только чужие слова и повторяю. Скучновато. Что это у тебя?

— Варенье.

— О-о-о! Черешневое? Чумсинки постарались? Славненько! Ну, давай чай пить.

Дедушка Эхо достал из шкафа деревянные кружки и крохотные деревянные ложки, и даже чайник у него был деревянный. Впрочем, чайник был для виду. Чай дедушка Эхо налил из большого термоса.

— А почему у вас солнечный зайчик в лампе?

— Марфуша-то? Она сама попросилась. Хочу, говорит, работать, ну и угол свой иметь. Понимаешь? Сначала она у меня так просто бегала, да все ведь деревянное, то стол прожжет, то стену. А дуб, он тоже живой, сколько же ему терпеть. Вот теперь в лампу ее пристроил старую, она мне еще от отца досталась.

Вкусный чай был у дедушки Эхо, а чумсинкино варенье еще вкуснее. Потом дедушка Эхо проводил Асю наверх.

— За сад не беспокойся. Чумсики очень ответственные и много их, без присмотра не оставят.

Ася закрыла за собой дверцу и прыгнула вниз. Она так давно не летала, что даже прыгать было страшно.

— Аська! — услышала она, приземлившись. К ней бежала Маша Скрябинская. — Ты с ума сошла? Ты разбиться хочешь?

— Она к Кукумберу в изолятор хочет, — пропела насмешливо Настя Вигилянская, и Ася вдруг увидела, что она совсем не красивая. Ну, вот ни капельки!

 

Глава 15

Незаметно подошла ночь на Ивана Купалу. Вечером в седьмой отряд пришла старшая вожатая Жанна. Она теперь часто приходила. Девочки в отряде опекали Асю, а вожатые опекали Лену. Жанна сказала:

— Кто знает, какой сегодня праздник?

— Ночь на Ивана Купалу! — вскочила Ася. Как она могла забыть?!

Ведь гномы еще вчера ее предупредили. А она со своими садовыми заботами чуть не прозевала!

— Да. Ночь на Ивана Купалу. Ты чего вскочила, Ася?

— Нет-нет! — Ася смутилась и села на место.

— В такую ночь просто грех в корпусе сидеть.

Седьмой отряд отреагировал бурно.

— Сегодня ночь волшебная, раз в году такая бывает. Так что собирайтесь, девочки, гадать пойдем.

— А мы?! — возмутились мальчишки.

— А мужчинам на гадании нельзя присутствовать. Еще смеяться будете над нашими суевериями. Но за вами сейчас Жора придет. У него для вас дело.

Больше возражений не было. Только Наташка Петрова надулась. С одной стороны, она тоже против всяких суеверий, но с другой — не идти же с мальчишками. Жанна попросила девочек вести себя потише и повела к Дальним воротам.

Отбой уже протрубили. В старших отрядах шли вечерние огоньки, малыши спали. Мягкие июньские сумерки растушевали краски, приглушили звуки. Тихо было у горизонта, тихо на земле. По дороге Жанна завела девочек на футбольное поле, и они долго плели венки из душицы, клевера, травы и белых пушистых цветов с горьковатым запахом, которые очень нравились Асе.

Жанна раздала всем разноцветные тесемочки, каждой — свою, чтобы венки перевязать.

— Только запомните, у кого какая тесьма.

— А зачем, Жанна?

— Потом узнаете.

Уже совсем стемнело, когда они вышли за ворота лагеря и пошли по дороге к железнодорожному мосту. Проходя мимо кострового острова, Наташка Петрова сказала грустно:

— Так ни одного костра у нас и не было.

— Ой, смотри, Жанна! Там костер! — воскликнула Полина.

— Наверное, опять у первого отряда, — фыркнула Настя Вигилянская.

— Наверное, — согласилась Жанна.

— А у нас? У нас так и не будет? — стали приставать девочки.

Но Жанна уверила, что когда-нибудь… когда-нибудь обязательно! Наконец, они спустились на поляну к самой реке, и Жанна сказала, что венки надо в воду опускать. Гадание такое. Как венок поплывет, такая у девушки жизнь будет.

— Только сначала надо песню Ивану Купале спеть, лето задобрить. Кто какую хороводную знает? Ну, или хотя бы просто подходящую русскую народную?

Стали вспоминать, то одну, то другую предлагали, но каждый знал только какую-то свою песню, а так, чтобы всем в хороводе спеть, не знали ни одной.

— Так уж и ни одной? — хитро улыбнулась Жанна. — Что же вы, зря к Ирине Николаевне на музыкальный час ходили?

— Ой, правда! — тут же вспомнили и обрадовались девочки.

Красивую песню выучила с ними Ирина Николаевна, светлую, медленную. Она была не ивано-купальская, но все равно очень подходила к сегодняшнему тихому вечеру. Девочки встали в круг и запели, сначала нестройно, неуверенно, неловко хихикая над собой:

Но Жанна пела очень проникновенно, и девочки тоже стали серьезными. Песня окрепла, набрала силу:

Потом жених так же отказался и от «сундука добра» — сказал, что это тещино. Асе эта песня очень нравилась. В ней было что-то такое настоящее, чего она словами и объяснить не могла. Какая-то старинная печаль и сила. И Ася бы даже слова все выучила и пела бы со всеми, если бы Настя Вигилянская в первый же день не сказала томно:

— Столько песен про Анастасию, я прямо не знаю! Ну, просто через одну! Про Настю да про Настю!

Но сейчас, на берегу, в сумерках, Ася подумала, что ну ее, эту Вигилянскую, песня-то здесь при чем? И стала подпевать:

Хорошо было. И от теплого вечера, и от песни, и от горького запаха белых цветов. И девочки все такие свои, такие родные, а все, что вначале было, то когда это было! Варя Жилова стояла в хороводе напротив Аси и улыбалась. Сегодня утром Варя тоже пришла в сад помогать. Ее Сашенька привела. И когда отдыхали под яблоней, Варя вдруг сказала:

— Знаете, а я загадала: вот расчистим сад, и Кукумбер поправится.

— Он и так поправится, — хмуро сказал Азат, — и хватит его уже Кукумбером называть!

— Чего ты кричишь? — удивилась Сашенька и сжала Варину руку. Потом они потихоньку вернули на место ведра и тяпку с лопатой. Собаки Михалыча завиляли хвостами, увидев Асю, стали ласкаться.

— И как ты их не боишься? — восхитился Кирилл. Тогда Варя, влюбленная в Кирилла, взяла и тоже погладила огромного Боя. Он ткнулся ей в колени. Варя ойкнула и тихонько засмеялась…

Теплый вечер медленно погас, перелился в звездную светлую ночь. Жанна сказала, что пора спускаться к реке. Она раздала девочкам маленькие тонкие свечки, их закрепили на венках, зажгли и спустили венки на воду.

— А если кто из ребят венок поймает, тот и суженый твой.

Все разом притихли, и стало очень торжественно. Ася зашла в воду по колено, подальше от всех, даже закатанные джинсы намокли. Вода была медленная, мягкая, теплая. Она подхватила Асин венок, вынесла на стремнину, закрутила и понесла. Огоньки свечек дрожали. Самих венков уже не было видно, только эти неяркие огоньки. Девочки молча смотрели им вслед. «Это вот мое, ой, это вот мое…» — звучало у Аси в голове.

А когда выбрались на берег, Жанна их обрадовала:

— А костер на острове — наш. Там нас мальчики с Жорой дожидаются.

— Ура!

И ивано-купальское настроение разбилось, рассыпалось.

— Ты чего такая грустная? — спросила Асю Маша Скрябинская.

— Думаю, — честно призналась Ася. Она, и правда, думала, когда в лес сбежать: сейчас или от костра. «Ладно, перейдем на остров, а там видно будет».

Только перешли на остров, как Мартыш заскакал вокруг них:

— А мы ваши венки поймали! Все почти выловили! Чей, чей это у меня венок? У кого тут ленточка синяя с белым?

— Отдай! — подскочила Настя Вигилянская. — Отдай, уродина!

Она вырвала венок из цепких Мартышевых рук и разорвала его в клочья. Ей! Насте Вигилянской! Мартыша! В суженые?!

— Все это ерунда, — усмехнулась Наташка Ястрова. — Чему ты веришь?

А на берегу разбивались сердца. Артемка Бельц поймал Машин венок и, бледнея, краснея, отдал ей. Аленка и Полина Болотова, страшно влюбленные в него, чуть не разрыдались. Гошка Конаков выловил Жаннин, и та взлохматила ему волосы, засмеялась и стала называть женихом. Данил Брен прочно подрался с Вовкой Захаровым за Каринин венок, а Саша Лазарева, безнадежно влюбленная в Жору, начала стремительно расплетать косу: Жора поймал ее венок! Это судьба! Судьба! Кирилл Евсеев выловил Варин венок, теперь она от счастья с ума сойдет.

«Перевлюблялись все», — подумала Ася и отвернулась к реке, которая уносила ее и Наташкин венки куда-то далеко, к другим берегам. И показалось Асе, что запела флейта, томительно и нежно. Может, это молодой синеглазый Леший сидит на ветке ивы и играет на своей деревянной дудочке? Сева рассказывал, что он прекрасный музыкант. А может быть, это сам Иван Купала зовет девушек купаться? Оттолкнуться бы сейчас от земли ногой и полететь за своим венком к далеким клеверным берегам, синим Лешевым глазам и тихой его музыке…

— Ася!

— Ася!

— Прасковья витает в облаках!

На плечо опустился Горыныч. Из травы смотрели на нее Сева и Еж, с ивы слетели Манюня и Маруся. У всех пятерых на головах были венки из каких-то невиданных, ярких цветов.

— Где твой венок? — сдвинул брови Еж.

— Уплыл, — мечтательно отозвалась Ася.

— Без венка никак нельзя. Иван Купала в лес не пустит.

— А если пустит — нечисть растерзает.

— Под землю утащит…

— Служить себе заставит…

— Да хватит вам ее пугать, — сказал Сева, — лучше венок сплетите.

Маруся и Манюня взмахнули руками, из воздуха вытянули красные и синие, с золотой сердцевиной, цветы и в одну секунду сплели для Аси венок.

— Красота! — оценил Еж.

— Надо торопиться, — сказал Горыныч, — скоро полночь, как бы не пропустить.

— Идите, идите, — сказала Манюня, — а мы ребят усыпим.

— Как это — «усыпим»?! — испугалась Ася.

— На минуточку, чтобы ты могла уйти незаметно.

Манюня с Марусей улыбнулись друг другу и взлетели над костром. Огонь взметнулся в небо, выпустил яркие искры. Они сложились в оранжевую светящуюся сетку, которая стала опускаться на землю, и едва коснулась ребячьих макушек, как сами собой потяжелели веки, начали слипаться глаза, а лица стали тихие и красивые. Немножко жалко было уходить от костра и отряда, но Ася оттолкнулась и взлетела.

— Манюня и Маруся настоящие волшебницы, — сказала она, застегивая на лету карман куртки, куда спрятались Сева и Еж.

— Конечно, — согласился Горыныч.

 

Глава 16

Странный это был полет, совсем не похожий на другие полеты этого лета. Внизу несся темный лес, очерченный серой полосой дороги, вверху — россыпи звезд, больших и ярких, а где-то там, далеко, все звенела и звенела флейта синеглазого Лешего, да горел огонек уплывшего венка. На этот огонек Ася и летела. Тревожно ей было. Наконец, Горыныч дал знак, что пора спускаться. Ася плавно спустилась к лесу. Она приземлилась на просеке недалеко от Дачного поселка, выпустила из кармана Ежа и Севу.

— Асе грустно, — сказал Сева. Ася хотела возразить, что ей не грустно, а как-то тихо, но не стала, только тряхнула золотистой стриженой головой и спросила:

— А что, цветок папоротника в каждом лесу расцветает?

— Что ты! — рассмеялись гномы. — Цветок папоротника один-единственный на всем белом свете.

— Только корень его всю землю оплетает, так что он каждый год в разных местах прорастает.

— Поэтому люди его так редко и находят.

— А откуда вы знаете, что в этом году он в нашем лесу прорастет? — спросила Ася.

— А мы и не знаем. Ну а вдруг?

Асе представилась огромная-преогромная планета Земля, на которой тянутся километры лесов, полей, лугов, гор, степей, и крохотный, капризный, вечно странствующий цветок, похожий, наверное, на аленький цветочек из мультика.

— Искать его, конечно, бесполезно, — не скрывая разочарования, сказала Ася и покосилась на Севу, который тут же стал суровым. — Но я попробую.

Ася пошла по просеке, а гномы бежали за ней в траве и кричали наперебой:

— Вот-вот, ты попробуй! Отстань, пожалуйста, это я комару, разлетался в такую ночь…

— Главное, никто не верит, что его можно найти, но ведь были случаи — находили!

— Это, наверное, случайность, — Ася очень старалась выглядеть спокойной, — или повезло.

— Может, и тебе повезет.

— Ну, может быть, может быть…

— Фу-уф! Ася, стой! За тобой же не угнаться! У тебя вон какие шаги семимильные.

Ася остановилась, гномы налетели на ее ноги, попадали.

— Знаете что, — сказал, поднимаясь, Горыныч. — Надо разделиться. Кому-нибудь да повезет. И думать о Кольке, Сдобная Булочка говорит, что папоротников цветок боль чувствует…

— Только надо увеличительного меда выпить.

Гномы достали из карманов курточек кожаные фляжки и одним глотком выпили жидкий мед. Раздался оглушительный треск, и прямо на глазах у Аси Горыныч, Сева и Еж вытянулись в обычных мальчишек. Сева потянулся, Еж подпрыгнул, а Горыныч пару раз присел. Они будто проверяли, подходит ли им этот рост.

— Какие вы… — выдохнула Ася. Она хотела сказать «настоящие», но спохватилась. Раньше не настоящие, что ли, были?

— Красивые…

Они засмеялись, они все понимали.

— Так, — сказал Горыныч, который при любом росте оставался командиром. — Идем на все четыре стороны. Ты, Еж…

— На запад!

— Сева…

— На восток.

— Я на юг, а ты, Ася, на север. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Ася. Какая разница, куда идти? Может быть, этот цветок прорастет сегодня в африканской саванне? Или на острове Пасхи? Да если и в сибирской тайге — не слетаешь ведь…

— Не вешай нос раньше времени, — попросил Сева, и они разошлись на все четыре стороны.

Гномы умели ходить совсем неслышно, их силуэты растворились в светлом сумраке самой короткой ночи, и Ася осталась одна. Вроде бы и не страшно в лесу, но то ночная птица вспорхнет, то ветка хрустнет — будто кто-то бродит совсем рядом и смотрит на тебя. Ася поправила венок и постаралась успокоиться. Только вот она — голова садовая! — даже не спросила, как цветок выглядит! Хотя они, наверное, и сами не знают…

Просека, знакомые тропинки давно остались позади. Ася шла напрямик через лес, не заботясь о том, что заблудится. Долетит как-нибудь. Главное — цветок. Цветок папоротника. Самого папоротника вон сколько, весь лес им зарос, ажурные листья покачиваются, как маленькие пальмы. Но Ася никогда не видела на них ничего похожего на цветы.

Вдруг от дерева отделилась густая тень, Ася замерла, но тут желтый луч фонарика пробежал по ее лицу и уткнулся в носки ее кроссовок.

— Здравствуй, — сказал знакомый человеческий голос.

Это был Василий Николаевич, Ася его сразу узнала, но он ее, наверное, не узнал или сделал вид, что не знает, потому что спросил:

— Не страшно одной в лесу гулять?

— Не очень.

— Откуда ты такая храбрая?

— Из поселка.

— Ага… А родители, наверное, спят и не ведают, где их чадо в такой час бегает? Что тебя в лес-то ночью понесло?

Они пошли рядом, луч фонаря освещал землю.

— А я… — Ася запнулась, — я цветок папоротника ищу.

Тогда запнулся Василий Николаевич. На ровном месте. Да так, что чуть было не полетел вверх тормашками.

— Имеешь точные данные, что он в нашем лесу прорастет?

— Не имею. Ну а вдруг?

— Вдруг, вдруг, вдруг… — задумчиво пробормотал Василий Николаевич. — Клад найти хочешь?

— Клад? Нет.

— Значит, желание заветное?

— Да.

— Ну, тогда… — Василий Николаевич остановился. — Тогда наши дороги здесь и разойдутся, хотя вдвоем в ночном лесу, конечно, приятнее… Но я тоже ищу цветок папоротника, и если мы его найдем, то я, как джентльмен, буду вынужден уступить даме, а сделать этого я не могу. Очень уж важное у меня желание. Жизненно важное. Понимаешь?

Василий Николаевич крепко сжал Асино плечо и тут же свернул в сторону. Ася и сказать ничего не успела. Да и нельзя ей ничего говорить. Большой секрет и великая тайна!

 

Глава 17

Ася шла и настраивала себя: цветок боль чувствует, надо думать о Кукумбере. Но думала о Василии Николаевиче. Он всегда такой подтянутый, спокойный, разговорчивый, если ничего не знать, то и не скажешь, что у него такая беда. Но даже страшно подумать, как тяжело ему сейчас. А Колькиной маме? Ася вспомнила, как просто, даже ласково, Татьяна Сергеевна разговаривала с ней после того дня и как отвернулась, когда Ася ей сказала, что у нее глаза красные. Задумавшись, Ася не заметила, как ветка ольхи зацепилась за ее венок и он соскользнул с головы. «А если завтра Василий Николаевич увидит меня, вспомнит и из лагеря выгонит? — подумала еще Ася и тут же одернула себя: — О Кольке думать надо!»

Вдруг корявая ветка ухватила Асю за край куртки и потянула. Ася дернулась, но ветка не отпустила. Тогда Ася оглянулась и с ужасом увидела, что это не ветка вовсе, а скрюченная костлявая рука! Старый куст ожил, заскрипел, задвигался, стал хватать Асю за руки, за щиколотки, цепляться за волосы.

— У-ух! — ухнула с высоты сова, будто подавая тайный сигнал.

— Ха-ха-ха-ха! — захохотали кусты вокруг.

Они будто специально собрались вокруг Аси, их становилось все больше, сбегались со всего леса, вырвав корни из земли, хлестали Асю по лицу, рвали волосы, одежду. Замелькали, закружились вокруг сотни светящихся глаз, зловещих, страшных.

— Фр-ррых!

— Ух-хор-рох!

— Ха-ха-хар!

Ася отбивалась и кричала на весь лес, но воздух вокруг в одну секунду стал словно ватный и глушил все звуки. Кусты теснили ее к оврагу, она оступилась и ухнула вниз. На дне оврага чавкала холодная жидкая грязь, перемешанная с бурыми опавшими листьями, будто не июнь сейчас, а глубокая осень. Ася вскочила на ноги, но грязь завозилась под ней, как живая, захлюпала и стала засасывать ее. Она даже крикнуть не успела, как оказалась под землей. Больно ударилась о сосновый корень, длинный и мощный, как удав, и наверняка колдовской. Хотела встать, но уперлась головой в земляной потолок. Ася вытянула руки. И поняла, что заживо погребена в тесной и душной норе. И никто даже не узнает, что она здесь! А злобные кусты теперь протянули сюда свои корни и стали Асю щипать, щекотать и дергать.

— Пошли вон! — в бешенстве закричала Ася. — Убирайтесь! Помогите! Сева! Еж! Горыныч! Спасите меня! Василий Николаеви-и-ич!

Но земля не пропускала Асины крики, и никто не слышал ее, только лесная нечисть, обернувшаяся кустами, хихикала. Ася попробовала копать землю руками, но она осыпалась и затягивала ее еще глубже.

— Отстаньте! — отчаянно крикнула Ася кустам. Так крикнула, что они даже притихли. Ася села на толстый корень сосны и заревела. Вот вам, пожалуйста! Хотела Кольку спасти, а сама попалась и погибнет теперь! Где она могла венок потерять? Ася почувствовала, что сосновый корень вздрогнул под ней, потянулся, будто спросонья, и вдруг обхватил ее за талию, рванул вверх и вытащил на поверхность, прямо в небо, к звездам. Размахнулся и широким жестом положил Асю на землю. Ася только ойкнуть и успела, когда лбом о землю стукнулась. А корень, как большая лапа, помахал Асе на прощание и снова забрался в землю.

Ася лежала, уткнувшись в траву, и вздрагивала. Вот жуть, до сих пор колотит! Поэтому она не сразу заметила, что стало совсем светло, но не по-утреннему, а как бывает, когда из темного леса выйдешь к костру. Может, большая сосна перенесла ее прямо на остров, к отряду: не шастай, мол, где не надо? Ася осторожно приподнялась на локтях и поняла, что случилось чудо: прямо перед ней, на ее глазах распускался цветок папоротника. Ася сразу его узнала. Таким он и должен быть — волшебный цветок. На невысоком упругом стебельке горел огонек — семь лепестков. Маленький такой, пройдешь — не заметишь, а свету от него — на всю поляну. Ася встала на колени, вытерла грязные руки о джинсы, оглянулась. Как же теперь Горыныча, Севу и Ежа позвать? Вдруг она неправильно сорвет и все испортит? Ася нагнулась над цветком, заглянула в сердцевинку… и потеряла сознание.

…Что-то легкое, ласковое касалось ее щек, а совсем рядом пела тихая флейта. Или это показалось? Ася открыла глаза. Она лежала на траве. Горыныч стирал листиком ей грязь с лица, Еж распутывал волосы, а Сева прикладывал к царапинам подорожник. Они опять были своего нормального гномьего роста. Сева увидел, что Ася очнулась, и улыбнулся:

— Ты нашла его.

Ася повернула голову. Горел алый живой огонек, горел спокойно и надежно. Она сказала:

— А меня нечисть под землю утащила, я чуть не задохнулась, — и всхлипнула.

Гномы сочувственно засопели, и Горыныч сказал:

— Ты не Прасковья, а Маша-растеряша какая-то, говорили ведь тебе: нельзя сегодня в лес без венка.

Ася только вздохнула. Потом вспомнила Василия Николаевича и сказала:

— А говорят, цветок папоротника там вырастает, где клад зарыт.

— Сказки, — презрительно фыркнул Еж.

— Для жадных людей, — подтвердил Сева.

— Да нет, — сказал Горыныч, — это правда. Хочешь клад — копай землю, хочешь Кольку спасать — рви и лети к Грозовому Человеку.

— Нужен мне этот клад! — повела плечом Ася и осторожно сорвала цветок-огонек.

 

Глава 18

— Что с тобой, Ася? — испуганно уставилась на нее Маша.

— Не спрашивайте меня, я уже не могу на эти вопросы отвечать! — капризно выпалила Ася, но, увидев обиженное Машино лицо, все-таки объяснила: — Упала в овраг вчера на острове, вот и исцарапалась. Там… кусты, колючки.

Ее все утро допекали, все выясняли, что с ней случилось. Не мудрено: на лбу — шишка, лицо — в царапинах, на руке — кровоподтек, по всему телу — синяки.

— Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты сильно подралась с кем-то, — сказал Азат.

— Пожалуйста, пойдемте лучше в сад! — взмолилась Ася.

— И где на острове овраг? — задумалась Маша.

В саду теперь работало много ребят. Это стало такое отрядное хобби. Лена, погруженная в угрызения совести и жалость к себе и Кольке, даже не пыталась узнать, куда после завтрака исчезает половина отряда. Про сад знал Жора.

— Медом им там, что ли, намазано? — удивлялся он.

Жора надеялся сколотить в седьмом отряде серьезную футбольную команду, и его такое садоводческое рвение раздражало.

А сегодня к забору сада подошел Василий Николаевич. Ася рвала репейник, разросшийся под старой яблоней, разогнулась, чтобы отдохнуть, и встретилась с ним глазами.

— Ну, здравствуй, — улыбнулся Василий Николаевич, — девочка из дачного поселка.

— Здравствуйте, — прошептала Ася и мысленно начала прощаться с лагерем. Только куда она поедет? Сейчас, когда так много уже сделано! Да и мама через три дня уезжает, а вернется только в августе. Но разве будет директор ее слушать?

— Можно тебя на минутку? Разговор есть.

Ася бросила траву и перелезла через забор. Ребята смотрели ей вслед.

— Ну, давай поговорим, — почему-то вздохнул Василий Николаевич. Они сели на длинную скамейку-качели.

— Давайте, — с вызовом сказала Ася. А у самой сердце невпопад: тук-тук.

Но директор будто забыл про ночную встречу в лесу. Спросил:

— Где ты так расцарапалась? Здесь?

— Здесь.

— Нравится в саду работать?

— Нравится.

— Это хорошее дело. Замечательное. Даже стыдно немножко, что мне, как директору, эта идея в голову не пришла. Как ты считаешь?

Ася пожала плечами.

— Ася… скажи только: зачем тебе этот сад?

— Сами же говорите, что дело хорошее.

— Говорю. И думаю. Но что-то не верится мне, что десяток мальчишек и девчонок, забросив всякие веселые дела, будут добровольно вкалывать в заброшенном саду.

— А нам нравится!

Василий Николаевич помолчал. Оттолкнулся ногой, раскачивая качели.

— У тебя есть какая-то тайна, Ася. Не расскажешь?

Ася покачала головой. Она могла что-нибудь придумать. Ну, например, что бабушка ей часто рассказывала про этот сад, как они его выращивали в детстве. Или что те отрядные дела, которые Лена им придумывает, не такие уж и веселые. И это была бы почти правда. Но Ася промолчала.

— Просто я мог бы помочь… Ну, инструмент дать, чтобы вы перестали его у Евгения Михайловича таскать… Или можно насос поставить и воду для поливки качать.

— Ой, правда? Как хорошо было бы! — обрадовалась Ася. — А грабли есть? И ведра нам нужны, хотя бы штук пять…

— Есть, есть, все есть, — засмеялся Василий Николаевич и поднялся. — Только я прошу: обед не пропускать, режим не нарушать. А то меня из-за вас уволят.

— Не будем, — пообещала Ася и тоже спрыгнула с качелей.

Она хотела уже идти, но Василий Николаевич взял ее за руки и спросил осторожно:

— Скажи… Ты нашла цветок папоротника?

— Да, — честно призналась Ася, глядя ему прямо в глаза.

Василий Николаевич посмотрел зачем-то на небо, потом провел рукой по щеке, будто проверял, не пора ли бриться, и сказал медленно:

— Что ж… Прасковья… Тебя ведь так на самом деле зовут? Видно, твое желание было важнее моего…

Он отпустил ее руки и пошел прочь. И Ася крикнула ему уже в спину:

— У нас с вами одинаковое желание! Только один цветок папоротника тут не поможет!

Спина директора лагеря окаменела, но Ася этого уже не видела. Она убежала поскорее. Василий Николаевич постоял, посмотрел ей вслед и быстрыми шагами пошел в сторону Ближних ворот. Он кивнул дежурным и углубился в лес. Там директор лагеря Василий Николаевич Огурцов сделал вещь совсем уж странную: свернул с тропинки, отсчитал двадцать семь шагов на север и перед небольшим мшистым холмом встал на колени, не жалея белых брюк. Потом он три раза хлопнул раскрытой ладонью по макушке холма, дернул себя за ухо и негромко позвал:

— Степан!

 

Глава 19

Первая смена в лагере подошла к концу. Прошла последняя дискотека и прощальный костер. Обменялись адресами и телефонами, фотографиями, подарками, клятвами, признаниями. На пятьдесят метров вокруг Единственного дуба все исписано именами. На ветках дерева памяти пестреют разноцветные ленточки, шнурки и повязки. Только седьмой отряд в этой суете не участвует и смотрит на всех даже как бы свысока: они-то на два дня всего разъезжаются, на пересменку. Так уж подобрался их отряд — на все три смены одним составом. Аленка Чаплашкина всегда так ездит, ей здесь лучше, чем дома. А Наташка Ястрова сбежала от мамы с бабушкой, которые решили вдруг сделать из нее настоящую леди. У Кирилла Евсеева дома грандиозный ремонт. Артема Бельца отправили на все лето дышать полезным сосновым воздухом, а Витюша Ряжских решил доказать родителям, что он самостоятельный взрослый человек, способный прожить без них целое лето. У Насти Вигилянской родители уехали в тур по Европе, а потом пожить на острове Бали, а дочку отправили приобщаться к жизни в детском коллективе и русском обществе. Ну и так далее. У каждого были свои причины купить путевку в лагерь «Светлячок» на все три смены. У Аси, например, папа этим летом преодолевает на велосипеде пустыню Сахару, а мама целых два месяца будет ездить с фондом детской литературы по всей стране, открывать библиотеки.

Не все ребята из седьмого отряда и на пересменку поехали, больше половины в лагере остались. Но Ася решила съездить, пока мама еще дома.

Хорошо дома! Хорошо после большой палаты спать у себя в комнате. Ложиться, когда захочешь, и есть, что нравится.

И даже телевизор хорошо посмотреть, и даже поиграть с близнецами. Только мама очень расстроилась из-за обрезанных кос, а еще больше из-за того, что Ася толком объяснить не хочет — зачем? И где теперь ее коса?

— Сохранили бы, — сердилась мама. — Такое сокровище… Когда теперь вырастет!

«Никогда», — грустно подумала Ася.

— По-моему, тебе грустно, Асенок, — сказала вдруг мама. — Послушай, если ты не хочешь, не возвращайся в лагерь. Поезжай вместе с Соней и Савелием к бабушке.

— Нет, нет! — испугалась Ася.

К бабушке ей очень хотелось, просто жуть как хотелось, но ведь Кольку не бросишь. И сад не бросишь. И как же Сева, Горыныч и Еж? Ася видела, как много они помогали ей. Они работали в саду ночами, когда их никто не видел, и делали такую работу, которую никто, кроме гномов, наверное, и сделать-то не мог. Они распутывали ветки деревьев, которые переплелись между собой, а это совсем, совсем не просто. Сева сказал как-то, что, пока деревья стоят такие спутанные, сад будет оставаться диким, как бы ни выпалывали и ни облагораживали его ребята.

Уставали гномы страшно. Однажды Ася увидела, что они все трое уснули на ветках вишни. Еж свернулся калачиком, положив колпачок под голову, уткнувшись лбом в колени; Горыныч раскинулся широко, вольно и спал сладко-сладко, чуть приоткрыв рот. А Сева лег на ветку животом, обхватил ее руками, свесил ногу…

Ася аккуратно сняла их с дерева, старясь не разбудить, положила в большой лопух и отнесла к Сдобной Булочке.

Та заохала, запричитала, велела стелить постели. Сева рассказал потом, что проспали они два дня, не просыпаясь.

— Нет, я в лагерь поеду, — вздохнула Ася.

— Что-то тебе совсем невесело…

Ася от маминой ласковости чуть не расплакалась, чуть не рассказала все, но вовремя опомнилась и сказала:

— Да нет, просто… Кукумбера жалко.

— Кого? A-а, это Колю? Который упал? Почему Кукумбер?

— Потому что Огурцов… Мам, а бывает так, что врачи говорят: все, ничем помочь нельзя, а потом — бац! — и какое-нибудь чудо и…

— Бывает. Тебе этот Коля нравится?

— Он хороший, — уклончиво сказала Ася и вдруг вспомнила, как они с Колькой ходили на остров и там залезли на стог сена. Колька начал ей соломинки в волосы вставлять, а она сопротивлялась, они даже подрались в шутку, но не удержались на стогу и съехали вниз, как с горки. И как Колькины глаза на секундочку оказались так близко-близко, серьезные такие, внимательные…

— Да, наверное, он мне нравится, — вздохнула Ася.

Мама притянула ее к себе, и они долго сидели так, обнявшись и ничего не говоря.

 

Глава 20

Вернувшись в «Светлячок», Ася первым делом побежала в сад. Оказывается, она соскучилась по нему не меньше, чем по Севе, Горынычу и Ежу, не меньше, чем по Сашеньке, Карине и Варе. Неужели когда-то он казался ей страшным и неуютным? Даже не верится! Теперь, когда большая трава осталась только на задворках и у гадюкиного гнезда, когда умница Сашенька наметила место для грядок, и все деревья стали будто чуть выше, — теперь этот сад для Аси был лучшим местом в лагере. Она по-хозяйски обошла его, увидела, как много сделали гномы, пока она была дома, погладила высокую яблоню, на яблоки которой была вся ее надежда, и пошла к обрыву.

Здесь было еще много работы. Надо освободить из травяного плена облепиху и две груши. Старая развесистая облепиха росла на самом краю. Внизу белела узкая полоска каменного берега, медленно, дремотно текла река, а за ней был Колькин остров.

Ася вернулась к яблоне и уже хотела бежать в лес, разыскать братьев-гномов, по которым она соскучилась просто ужасно, но вдруг что-то изменилось во всем мире, что-то незримое, будто воздух стал гуще. Ася замерла. Каким-то особенным ветром повеяло с реки, и ветер этот принес песню. Ася побежала к обрыву. Пели у реки. Она забралась на облепиху, чтобы лучше было видно берег, прислушалась.

По берегу ходила женщина, качала ребенка и пела. Сначала Асе показалось, что это Татьяна Сергеевна Гошку спать укладывает, но тут же увидела, что одета женщина в необычное изумрудное платье до пят с белым поясом и канвой по подолу. А еще у нее длинная коса, ниже колен. А голос — чистый, звонкий, летящий. И песня какая-то совсем незнакомая, странная.

Ася стояла у обрыва, держась за гладкий ствол облепихи, и не знала: спуститься ли вниз к певунье или только окликнуть ее, плакать или смеяться. А песня летела над рекой, над островом, над садом, таяла в небе, и было Асе от нее хорошо и тревожно, больно и радостно. Тоненько так, незнакомо защемило сердце…

Певунья вдруг обернулась, и даже на таком расстоянии Ася увидела, какие у нее невероятно зеленые глаза, сияющие, лучистые. Они обожгли изумрудным огнем, а певунья вдруг обернулась белым лебедем и поднялась в небо, унося на сильных крыльях сонного лебеденка. Будто и не было ее. Пуст речной берег, только воздух звенит от пролитой в него песни. Ася тряхнула головой, улыбнулась. Непонятно было у нее на душе: тихо и грустно.

 

Глава 21

После обеда Лена собрала отряд на веранде и сказала:

— Ребята, началась новая смена, и так как у нас особенный отряд, мы на все лето здесь, то Василий Николаевич попросил вас быть отрядом особого назначения. Помогать вожатым в организации мероприятий, выполнять его поручения, ну и вообще. Это, конечно, нелегко…

Все зашумели, повскакали с мест, чтобы показать, что они готовы и трудности их не пугают.

— А еще, — радостно сказала Лена, — нам разрешили навестить Колю Огурцова. Ему уже лучше!

И добавила строгим вожатским голосом:

— Только не всем сразу, а собрать делегацию от отряда…

Тут зашумели еще сильнее — так все хотели пойти к Кукумберу. Ася тоже хотела пойти, но толкаться и настаивать ей было почему-то стыдно. Азат посмотрел на нее внимательно, головой покачал и крикнул Наташке Петровой, которая список составляла:

— Петрова! Вычеркни меня, вместо меня Шустова пойдет.

Наташка дернула бровями, но сделала, как просили. Опять нарвали Кольке цветов и взяли садовую клубнику, которую Полина Болотова из дома привезла.

Ольга Алексеевна строго предупредила:

— Не шуметь, не расстраивать, и главное — недолго.

Наташка Петрова, Вовка Захаров, Матвей, Даша, Саша Лазарева и Ася зашли в палату. Ася так боялась увидеть Кольку среди всяких аппаратов, трубочек, лекарств, больного и несчастного, что зашла последней. Колька им обрадовался:

— О, ребят, здорово!

Он лежал на кровати под простыней, бледный, с сонными запавшими глазами, но смотрел спокойно, весело. Встретившись с Асей глазами, на секунду стал серьезным, а потом подмигнул. И показалось, что он просто… ну, простыл, например, что встанет сейчас и пойдет с ними в футбол играть и купаться. Наташка вручила ему цветы и ягоды.

— Спасибо. Только ягоды давайте вместе есть. Меня от них уже тошнит. Кто-то каждое утро по большущему лопуху земляники приносит. Вот, видите? Угощайтесь.

Ася взглянула и поняла: земляника от гномов, сразу видно. Только они знают, где такая крупная и красивая растет. Колька опять посмотрел на Асю. Как-то по-особенному посмотрел, будто не просто смотрел, а шептал: «Пашка-дурашка, Пашка-простоквашка». Ася хотела рассердиться, но не смогла и, наверное, сама смотрела на него так же. Ребята что-то рассказывали Кольке, что-то про то, что они теперь отряд особого назначения, а он вроде бы и слушал, а вроде бы и нет, и вдруг спросил:

— Ты зачем косы обрезала?

Все разом замолчали и посмотрели на Асю. Лена всполошилась:

— Ой, правда, Ася!

— Мама подстригла, — не моргнув, соврала Ася, глядя Кольке в глаза. — У меня от них голова болит, тяжелые очень.

И никто из ребят ее не выдал. Наташка Петрова открыла было рот, но Ася посмотрела на нее, и та промолчала, только фыркнула.

Ася проснулась до рассвета, когда еще темно, но воздух уже не густой, как ночью, а будто разбавленный ключевой водой. Что-то потянуло ее на улицу. Может быть, особенный, пахнущий дальней дорогой ветер. Ася открыла окно и поняла, что ее разбудило. Пели соловьи. Не далеко, у реки, где они обычно поют в июне, а где-то совсем рядом. Их переливчатая трель была похожа на ту грустную колыбельную, что пела женщина-лебедь на берегу. Ася оттолкнулась от подоконника, легко поднялась в предрассветное небо. Как давно она не летала вот так, не по делу, а просто потому, что хочется! Не чувствовала внутри, в сердце и в животе, этот простор, этот широкий воздух! Медленно она проплыла вдоль корпуса, заглядывая в окна. Все спят. Колькина кровать белеет пустым прямоугольником. Будто Колька тоже убежал слушать соловьев и где-то ждет ее. Ася вылетела на центральную аллею и замерла в воздухе.

С пригорка открывался вид на горы и на лес, на рассветное небо. Весь горизонт горел огнем зарождающегося дня. Полосы розового, золотого, красного, желтого, голубого переливались из одной в другую, а янтарного и алого было так много, что глазам больно смотреть, и оторваться невозможно. Даже темные ночные облака были раскрашены яркими красками, будто поверх будничных, серых одежд надели праздничные — пурпурные, расшитые золотом. Над рассветно-солнечной полосой нежно голубело утреннее легкое небо. В этом небе летели два самолета. Их следы светились розовым.

Ася вдохнула глубоко, длинно, будто хотела вобрать в себя побольше этого рассветного воздуха и неба, и розовые следы самолетов, и соловьиную трель. А потом полетела, раскинув руки, прямо к горизонту. Сосны, как большие строгие птицы с темными крыльями, смотрели ей вслед.

Окунувшись в зарю, Ася вернулась в лагерь. Спать совсем не хотелось. Пролетая мимо изолятора, она увидела, что у Кольки в палате открыто окно. Ася осторожно влетела и положила на тумбочку только что сорванную ромашку. И услышала:

— Па-ашка…

Колька смотрел на нее спокойно так, ласково и без всякого удивления, будто к нему каждый день девочки прилетают. Но Колька сказал:

— Опять снишься, да? Ну ладно… А чего ты в воздухе висишь? Летаешь, что ли?

— Летаю, — вздохнула Ася и присела на краешек стула у Колькиной кровати. — Колька, это я во всем виновата. Я же не сама туда забралась, я взлетела…

— Ты, Пашка, даже во сне выдумщица. Ну разве люди умеют по-настоящему летать?

— А меня гномы научили. То есть феи…

— Ага, и Леший со Змеем Горынычем.

— Не хочешь — не верь, — обиделась Ася.

Колька тут же перестал смеяться, сказал ласково:

— Не обижайся… Хочешь, никогда больше не буду Пашкой звать?

— Да зови, пожалуйста, мне-то что, подумаешь…

Они замолчали, друг на друга не смотрели. Потом Ася сказала:

— Соловьи поют.

— Ага, а один прямо над моим окном на черемухе живет. Каждую ночь поет.

— Красиво…

— Ага. Пашка, а правда, зачем ты подстриглась, такая коса была…

— Говорю же: голова от них болит.

— Врешь ты все. Столько лет не болела, а тут вдруг заболела. Еще и во сне без кос! Почему ты мне стриженая снишься?

Ася усмехнулась:

— Твой сон, себя и спрашивай. Я пойду, ладно?

— Ну, давай.

— Спокойной ночи. То есть доброе утро. Ты поправишься, правда.

Колька криво усмехнулся.

— Помочь мне может только чудо. Это вчера Ольга Алексеевна папе сказала.

— Будет тебе чудо, — улыбнулась Ася и вылетела в окно.

Когда она пролетала мимо Единственного дуба, ее окликнули. На ветке стоял сияющий Сева в зеленом комбинезоне.

— Ася! Ура! — Сева от радости подбросил в воздух свой колпачок. — А знаешь… — он склонил голову набок, глаза стали хитрыми-прехитрыми. — Вот Сдобная Булочка вчера говорит: «Чует мое сердце, не вернется ваша Ася, не выдержит». Но это ее сердце, а мое чуяло как раз наоборот!

Ася рассмеялась. Ну и Сдобная Булочка! Как это Ася могла не вернуться?

— Полетаем? — она протянула Севе ладонь. Сева спрыгнул на нее, и они взмыли в небо.

— Сева, а я теперь всегда-всегда буду летать?

— Пока не вырастешь.

— А потом?

— Потом пыльце герани тебя будет уже не поднять. Хотя… если не повзрослеешь всерьез…

— Как это?

— Ну как, как… Знаешь, в детстве очень многие с гномами дружат, а потом вырастают и говорят, что это были детские игры и выдумки. Или вообще забывают.

— Я не забуду.

Розово-золотое солнце поднималось над горизонтом.

 

Глава 22

Встретившись чуть позже с Ежом и Горынычем в саду, Ася рассказала о прекрасной певунье, которую видела на берегу вчера.

— А что за песню она пела? — спросил Горыныч.

Ася свела брови, вспоминая, и поняла, что помнит песню, тот услышанный кусочек, в точности, хотя обычно песни и с третьего раза не запоминает. Ася спела и опять защемило сердце, тревожно и нежно.

— А потом?

— Превратилась в белого лебедя и улетела, а на спине, представляете, между крыльев птенчик свернулся калачиком, как ребенок, и спит. Я лебедя первый раз видела, разве они у нас водятся?

— Да ты же Царевну-лебедь видела! — воскликнул Еж, и по глазам гномов Ася поняла, что это что-то очень волшебное.

— Царевна-лебедь?

— Да! Она — Хозяйка Лета, она может в лебедь превратиться, а может — в стрекозу….

— Или в дерево…

— Или даже в луну…

— В цветок, в травинку, в облако, в дождик, в радугу…

— И в человека. Она очень редко кому показывается.

— Ох, и повезло же тебе, Ася!

— Да уж, Хозяйка Лета раз в сто лет на берег приходит, своему сыну песни петь, спать его укладывать.

Гномы замолчали, только смотрели на Асю выразительно, будто проверяя, достаточно ли она впечатлилась. Ася молчала. Ну и лето! И гномы, и Грозовой Человек, и Царь речной, а теперь еще и Хозяйка Лета!

— Я думаю, она нам знак подала, — авторитетно заявил Горыныч.

— Какой знак?

— Ну, в песне как было?… М-м-м… «Посажу тебе я сад, время поверну назад» — значит, все получится с садом, и время будто назад повернется, и Колька будет здоров, как будто никогда и не падал. Понимаете?

— Понимаем, — вздохнула Ася.

 

Глава 23

На вторую смену приехало много Колькиных друзей и знакомых: одноклассники, соседи, двоюродные и троюродные братья-сестры. И каким-то неведомым способом по лагерю разнесся слух, что седьмой отряд восстанавливает сад по личной просьбе Кольки Огурцова. Желающих участвовать в этой затее сразу прибавилось. Василий Николаевич выделил им пятнадцать ведер, четыре лопаты, пять тяпок и двое грабель. Так что сад день ото дня становился все краше. И даже гадюка с гаденышами его покинула. Уползла у всех на виду, уводя свой выводок, и так шипела, что Асе даже слова почудились:

— Шумят, шумят… Сущий ад!

Гадюку проводили бурными аплодисментами.

А однажды в сад пришла Наташка Ястрова со своей футбольной командой: Витей, Вовкой Захаровым, Артемом, Максом, Даней и Дашей. За Гошкой пришли, своим нападающим. Встали у поваленного забора, смотрят.

— Ну, чего уставились, заняться нечем?

— Нам-то есть чем, — ядовито сказал Даня. — Только вот Гошки не хватает. Конаков, ты что, девчонка, — в грядках ковыряться?

— Кто девчонка?! — двинулись к нему Азат, Кирилл и Гошка.

— А чего? Не так, что ли? Делать вам нечего!

— Команду подводишь, — крутанув на указательном пальце мяч, сказал Артемка.

— Да надоел мне ваш футбол! — закричал Гошка. — В школе Футбол, в лагере футбол! Вот уже где этот футбол!

Наташка молчала. Гошка, конечно, слабак и дезертир, но все-таки что они в этом саду забыли? Может, клад ищут? Наташке было обидно. Обидно, что у этих садоводов чокнутых есть какой-то секрет от нее. Она все-таки командир отряда и со всеми такая справедливая. А ее не позвали. Наташка перемахнула через забор. Команда потянулась следом. Даша сорвала одуванчик, дунула, усмехнулась Азату в глаза:

— Колька выбыл, и вы все сдулись. Без него слабо с нами сыграть?

— Отвали, а?

Наташка прохаживалась по саду, осматривалась. Сашенька Рекунова сказала Асе сердитым шепотом:

— Чего она здесь, как хозяйка, ходит!

Асе тоже сердилась: только Ястровой здесь не хватало. Пусть катится, в свой футбол играет! Ася ни за что бы не призналась, что Наташка ей нравится. Нравится ее независимый характер и честность, ее смелые серые глаза и взгляд — всегда открытый, даже с вызовом. И что она всегда за справедливость. И уж точно бы Ася не призналась, что ей хотелось с Наташкой подружиться. Ну, может быть, не сразу захотелось, а когда она ее смелость похвалила, после гномьего бала.

А Наташка вдруг вздохнула, наклонилась и вырвала разросшийся одуванчик. Наташка тоже никому бы не призналась, что единственная девчонка в отряде, которая заслужила ее уважение, — это Прасковья Шустова.

— Куда сорняки? — спросила Наташка, глядя Асе в глаза.

Ася захлопнула рот и молча кивнула в сторону травяной кучи.

Мальчишки Наташку освистали и ушли. Даша осталась.

Грустно смотрела она на капитана команды, рвущего сорняки. Потом покачала головой и тоже ушла. Но через два дня вместе с Артемкой и Витей Даша пришла работать в сад. Не дело это — бросать капитана, даже если он… того… временно помешался.

Очень обижались малыши из пятнадцатого и четырнадцатого отрядов, что их на прополку не берут. Лопоухий Максимка Арсенов ходил за Асей по пятам и требовал:

— Я тоже человек! Я тоже хочу морковку сажать!

— Поздно уже сажать, — терпеливо объясняла Сашенька Рекунова. — Не сажаем мы там ничего. Крапиву рвем и землю копаем.

— Я тоже буду землю копать! Я тоже человек! И Колька мне тоже друг! Он мне лук сделал, настоящий!

— Колька-то здесь при чем? — удивлялась Сашенька.

— Как это при чем? — удивлялся в ответ Максимка.

Наконец Ася нашла дело и ему, и всему его отряду. В овраге у реки было много круглых белых камней величиной с кулак. Ими решили выложить в саду дорожки. Ася поручила малышам из пятнадцатого отряда доставать камни из оврага. Карина с Машей за ними присматривали, а Кирилл и Гошка мыли камни в реке.

— Сумасшедший дом! — говорила вожатая пятнадцатого отряда Оля вожатой четырнадцатого отряда Юле. — Моим крошкам больше ничего не надо теперь, кроме этих камней. Ни игр на свежем воздухе, ни конкурсов, ни походов в лес. Сразу после завтрака незаметненько так, по одному, сбегают они в этот овраг и сидят там до ужина! Нет, я ничего не хочу сказать, эти девочки — из седьмого отряда, кажется? — о них заботятся, в столовую приводят, в сончас спать укладывают…

— Хорошие вожатые будут, — вставила Юля. Оля посмотрела на нее обиженно, но, подумав, согласилась:

— Наверное. Но мне-то что делать?

— Тоже сиди в овраге, — жизнерадостно предложила Юля.

И для ее ребятни нашлось дело. Они белые камни носили от реки в сад. Простое было дело: бегай с двумя камушками в руках, вот и все. Зато в сончас весь отряд спал без задних ног.

— Смеешься, да? — обиделась Оля и тут же возмутилась: — Куда только Василий Николаевич смотрит?!

— Ты знаешь… — осторожно начала Юля и оглянулась, — мне кажется, он это одобряет.

 

Глава 24

Плотно закрыли двери, опустили жалюзи. Но настырный свет фонарей упрямо пробирается сквозь щели. Поэтому все в комнате — полосатое. Столы полосатые, и флаг лагеря на стене, и старое кресло, и шкафы с методическими пособиями. И те, что сидят за столами, — тоже полосатые. Столы стоят буквой «Т». Во главе стола — высокий худой человек, он сложил ладони домиком и уперся в них подбородком. Слева от него — кто-то очень прямой и изящный, а справа — еще двое: один большой, широкоплечий, второй поменьше, но тоже ничего. Свет эти четверо не включали, сумерничали. Может быть, не хотели привлекать внимания, а может быть, тот, кто сидел во главе «Т»-образного стола, не хотел, чтобы видели, какие тени залегли у него под глазами, как укрупнились морщины и постарел веселый рот. Как сдал он за последние дни. А директор не имеет права сдавать ни при каких обстоятельствах.

Невысокий изящный сказал:

— Работают.

Это была Жанна Мартемьянова, старшая вожатая.

— Работают?

— Работают, Василий Николаевич, — вздохнул большой широкоплечий. Это был Жора, физрук лагеря. Его дело зарядку проводить и «Веселые старты» организовывать, но за те дни, что он помогал Лене, он душой прикипел к седьмому отряду, и ему не безразлично было, что половина этого отряда пашет с утра до вечера в диком саду.

— И неплохо работают! — то ли удивился, то ли обрадовался четвертый. Это был Леша Зонов, лучший вожатый в мире.

— Работают, работают, работают… — пробормотал Василий Николаевич и уткнулся взглядом в свои скрещенные ладони. — Знаю, что работают. Огромную работу провернули. Траву вырвали, землю перекопали, лишние ветки обрезали, даже дорожки камнем выкладывают. Что делать будем?

— Может запретить строго-настрого? — предложил Жора. Жора был просто физрук, он не знал, что если запретить, то завтра не половина, а весь не безразличный ему отряд будет пахать в саду круглосуточно.

— Не выйдет, — хором сказали Василий Николаевич, Жанна и Леша.

— А может, бог с ними, пусть работают? — сказал Леша.

— Там змеи, — вздохнул Василий Николаевич. — Сам видел. Гадюки. Целое гнездо.

— И потом, Леша, они же все мероприятия пропускают, все отрядные дела, — возмутилась Жанна.

— Подожди, Жан-Жак, — заспорил Леша, — нет у них никаких отрядных дел — это раз. Точнее, у них одно отрядное дело — этот сад. Ну и… пусть. Раз им нравится. Хорошее ведь дело, разве нет, Василий Николаевич?

— Хорошее, — вздохнул Василий Николаевич. — Только ведь гадюки.

— Может, показалось вам?

— Да нет, ясно видел, когда еще не знал ничего.

— Чего не знали?

— А? — будто очнулся Василий Николаевич. — Нет, это я так, о своем… На днях видел: выползает прямо из сада гадюка и целый выводок. Впереди здоровая такая, а сзади гадюнчики… гаденыши… тьфу ты! Гадюкины дети, в общем. И шипят так злобно, будто возмущаются.

— Это они от наших деток сбежали, — хихикнула Жанна и тут же стала серьезной. — А в какую сторону поползли?

— К лесу. Чертовщина какая-то! Надо еще раз со Степаном поговорить.

— С кем?

— Слушайте! — будто не расслышал Василий Николаевич. — Надо нам с вами как-то незаметно сад прочесать, убедиться, что змей там нет. Так… Какие по седьмому отряду предложения будут, братцы-кролики?

— Я, Василий Николаевич, предлагаю не запрещать, а поощрять, — сказал лучший в мире вожатый Леша. — Классно работают, молодцы! Они и малышей подключили, и из других отрядов кое-кого…

— Да, близнецов моих… Бабушке в деревне не допроситься, а тут…

— Вот видите! А то получается, что мы одно веселье поощряем, а как же трудовое воспитание?

— Не переутомились бы, — вздохнул Жора.

— Ничего, они крепкие, — успокоил Василий Николаевич. — Как же ей это удалось?..

— Что? О чем-то вы своем думаете все время…

— Я вот о чем думаю: вся эта садовая эпопея началась с одной девочки. И каким-то непонятным образом ей удалось включить в работу — да еще в такую, прямо скажем, нудную — весь отряд.

— Два отряда.

— Три. И еще кое-кого.

— Моих близнецов… Ладно, пусть работают. Надо только это официально оформить.

— «Три Д» объявить? — загадочно спросила Жанна.

— Да, Жася, голубчик, объяви. И все подготовьте. Успеете? Ну, отлично. Ну, все, други мои, спать, спать, спать!

 

Глава 25

Ночь спустилась так низко, что можно было заглянуть ей в глаза. Тихая ночь, кроткая. А по улицам «Светлячка» ходили-бродили Сон Большой и Сон Маленький. Шептались о чем-то, в окна заглядывали, присаживались на крылечко то одного, то другого корпуса — передохнуть. И к вожатым заглянули, повздыхали, головами покачали. Не спят вожатые, хотя давно уже за полночь перевалило. Сидят тесным кругом, обсуждают что-то. Внеплановое мероприятие — дело нешуточное. Все продумать надо, подготовить, обязанности распределить.

Трудный был день у вожатых. Такой же трудный, как и вчера, и позавчера, как все дни в лагере. Но почему-то они все равно сидят в вожатской, разговаривают весело, глаза горят, будто спать и не хотят вовсе.

Странный народ — вожатые, и ни Большой Сон, ни Маленький ничего не могут с ними поделать. В углу кипит на стуле чайник. Чайник зовут Булькин, он здесь любимец. На стуле — кружки, башня бисквитов, это добрейший шеф-повар Александр Петрович испек, зная, что вожатые сегодня припозднятся. На большом столе орудует художник Юра. Разноцветные баночки гуаши толпятся у его рук, россыпи кисточек и карандашей. Юра, сдвинув хмурые брови, выводит буквы. Юра стал художником совсем недавно, когда в лагерь приехал. А вообще-то он вожатый двенадцатого отряда. Под руку Юре лезет Галка:

— Вот тут бы, знаешь, желтеньким оживить, чтобы, знаешь, ярко так было, весело.

— Оживим, — соглашается Юра. Он добрый.

— Пресс-центр как выбирать будем? Как обычно?

— Да, по человеку от отряда. Сами посмотрите таких…

— Шустрых…

— Ответственных…

— Честных выбирать надо, чтобы объективно могли оценить.

— Ну, и чтобы рисовать умели, хоть немножко, — подал голос Юра.

— Жан-Жак, а если мои захотят… ну, я не знаю… реку от водорослей очистить, что делать? Разрешить?

— Под строгим контролем. Но лучше пусть берега от мусора очистят.

— Жан, а если мои вообще не захотят участвовать?

— Никакого принуждения! Только добровольно! — Жанна улыбнулась. — Ни разу не помню, чтобы кто-нибудь не захотел.

Вот и сделаны дела, и чай выпит, и съедены бисквиты. Пора и спать. Но нет, не спится вожатым. Расчехлили гитару. Что тут поделаешь? Странный народ — вожатые… Вздыхает Большой Сон, вздыхает и Маленький. Они бесшумно выскальзывают из вожатской и опять идут бродить по лагерю, в окна заглядывать, отдыхать на крылечках.

 

Глава 26

А утром на стенде напротив столовой появилось объявление:

«ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

Грустным, бодрым и веселым, Тихим, дружным, незнакомым, Рыжим, честным и влюбленным, Тонким, толстым, детям, взрослым!

Сегодня объявляется День Добрых Дел!

Спешите делать добро!

Дарите радость людям!

За подробностями обращаться к вожатым.

ДДД начинается прямо сейчас!»

У объявления толпился разномастный «светлячковский» народ.

— Что такое ДДД? — тянули малыши.

— День Добрых Дел, ты что, читать не умеешь? Вроде не маленький…

— Я не маленький. Я — маленькая, я — Глафира, только я все равно не маленькая, мне восемь лет. А что такое День Добрых Дел?

— Вот и я знать хочу…

— Не знаешь… А еще из первого отряда!

— А я знаю!

— Ну?

— Правда, знаю! В том году в третьей смене такое проводили. Это когда ты всем помогаешь, а тебе за это призы дают.

— Нет! Это когда надо такое интересное придумать, чтобы всем понравилось, а потом еще…

— Нет, надо всем помогать, а потом призы!

— А еще надо идти в поселок и там старушек одиноких искать…

— А мы в том году поляну у Дальних ворот от мусора очистили, это после родительского дня было, мы мусора десять мешков набрали и первое место заняли!

— П-подумаешь! А мы в этом займем!

— Ну-ну! — усмехнулся Артем из первого отряда и, сунув руки в карманы модных шорт, величественно удалился.

Стриженная под мальчика Глафира, кудрявый Ромка, синеглазый Никита и все остальные восхищенно смотрели ему вслед — первый отряд!

Седьмой отряд тоже был взбудоражен объявлением. После завтрака «шайка садоводов», как давно прозвали их в лагере, собралась заняться своим обычным делом. Они даже на объявление особого внимания не обратили. Вчера дядя Олег, Сашенькин папа, доски для забора привез, сегодня ставить надо. Дел невпроворот.

— Да вы что?! — округлила глаза отличница Болотова. — С ума посходили в своем саду? Это же «Три Д»! Это же — сам директор… это ответственно! А призы там та-акие!

— Да какие призы! — фыркнула Маша Скрябинская. — Ну, дадут пирожное-мороженое да килограмм конфет. Что мы, конфет не ели?

— Ребята! — взмолилась Лена. — Ну нельзя же так… вот так совсем… игнорировать жизнь лагеря! Ася! Девочки! Все отряды в «Трех Д» участвуют, даже первый!

— Да уж, конечно, — взвизгнула поросенком Настя Вигилянская, — больше таких чокнутых нету! Только парочка ненормальных, как вы, да малышня из пятнадцатого отряда!

— У вас с ними уровень один — детсадовский! — пропела Саша Лазарева. Мальчишки повскакивали, девчонки закричали. «Подерутся!» — почти испугалась Лена.

— Наташка! — отчаянно выкрикнула в общем гаме Аленка. — Ну ты-то чего с ними? Будто тебе нравится в земле ковыряться!

Наташка Петрова зажала уши и процедила с ненавистью:

— Да я не могу уже про ваши наряды и романы разговаривать и всех обсуждать! Прасковья! Давай в сад, чего их слушать!

И Наташка сбежала по лесенке, остальные садоводы потянулись следом. Седьмой отряд окончательно раскололся на два враждующих лагеря. «Плохая идея была, этот „Три Д“», — тоскливо подумала вожатая Лена.

— Подумаешь, садоводы несчастные! — закричал им вслед Мартыш.

— Обойдемся! — взвизгнула Настя Вигилянская. — Мы такое дело придумаем, мы…

— Пусть проваливают!

— Скатертью дорожка!

— Ребята, ребята! — почти стонала Лена. — Я больше не могу! — сдалась она и побежала за Жанной.

 

Глава 27

В хорошем лагере каждый день полон событий, но сегодня жизнь забурлила, как борщ в котле у поварихи тети Даши! Подметали дорожки, убирали мусор в лесу и на берегу реки, бегали, суетились, добрые дела искали.

Ребята из второго отряда собрали в лесу ведро земляники и попросили в столовой испечь земляничный пирог на весь лагерь. Первый отряд и бассейн почистил, и актовый зал вымыл, и в поселок пошли — пенсионерам помогать. А четвертый отряд взял у Василия Николаевича инструмент, краски и все беседки починил и покрасил. Девочки из пятого отряда каждому карапузу из пятнадцатого смастерили по игрушке: девочкам — соломенных кукол, а мальчикам — кораблики из сосновой коры.

Василий Николаевич с удовольствием говорил своей жене Татьяне Сергеевне:

— Люблю этот день! Все, до чего руки не доходят, обязательно в этот день сделают. И ведь все подметят, что сделать надо. Хорошо!

А наши садоводы занимались садом как ни в чем не бывало. Доски были свежевыструганные, пахучие, даже жалко было что-то с ними делать. Тяжелая работа — ставить забор. Хорошо, ребята из первого отряда рядом бассейн чистили, помогли.

Мартыш то и дело прибегал смотреть, чем они занимаются.

— Шпион! — цедила Даша.

— Мы такое дело придумали, — докладывал Мартыш, — ха-ха-ха! Мы первое место займем, вы примазываться будете, а мы вам — фигу с маслом!

— А ну, топай отсюда! — схватил грабли Витька Ряжских. — А то получишь!

Драться Мартыш, конечно, не стал, убежал, как миленький.

Несколько раз проходил мимо сада Василий Николаевич. Довольно осматривался. Про змей спросил, но его уверили, что они здесь больше не показывались. Артему и Костику из первого отряда строго сказал:

— Это что же, ваше доброе дело, — помочь забор поставить?

— Да нет, Василий Николаевич, это мы так, попутно.

— По доброте душевной. А то ведь пупы без нас надорвут.

— И абсолютно бескорыстно.

Прибежал Максимка Арсенов. Даша шепнула:

— Аська, держись!

— Ася-а, дай какую-нибудь работу!

— Сегодня же День Добрых Дел, тебе с отрядом надо…

— А они в «Олимпик» пошли, концерт показывать, а меня Оля прогнала.

— Как прогнала, почему?

— Она говорит, что я не одаренный, что пою, как сирена, а танцую, как вареный крокодил, и что я всем мешаю, потому что Никитка меня шарахнул, а я его, и… и все. Оля сказала, чтоб я ей на глаза не показывался.

— Вот хорошо, что ты к нам пришел, — сказала Ася. — Нам как раз помощь нужна. Сбегай к Василию Николаевичу, попроси у него краски какие-нибудь, забор покрасить.

Максимка убежал, зато пришли Федя с Петей Огурцовы, Колькины братья.

— Здравствуйте. Классный забор. Сегодня привезли? Это ваше доброе дело?

— Да нет… — пожала плечами Наташка Петрова и фыркнула. — У нас добрые дела Настя Вигилянская делает, а мы так просто.

— А мы, понимаете… Ну, у нас там в отряде… Мы все вместе… и поэтому…

— Мы сегодня в саду поработать не сможем.

— Но завтра мы — прямо с самого утра!

Ася улыбнулась:

— Да ладно вам, вы так говорите, будто обязаны тут работать…

Весь день по лагерю летали быстрее ветра пятнадцать ребят в красных пилотках — пресс-служба «Три Д». Каждый час они вывешивали на стенд отчеты: кто чем занят, как продвигается работа, проводили опросы среди вожатых: какое дело самое лучшее? А перед обедом Жанна разговаривала с Василием Николаевичем.

— Уверены? — спросила она.

— Ну а сама как считаешь?

— Не знаю, — вздохнула Жанна. — Вот второй отряд здорово придумал с земляничным пирогом.

— Здорово, да, — согласился Василий Николаевич. — Но не на первое место.

— А девятый отряд мусор до самого поселка собрал, всю тропинку очистили. Это же…

— Замечательно! Действительно, молодцы. Колька мне сегодня говорит: больше всего в лагере этот день люблю. Все такие занятые, деловые становятся…

Он вдруг спохватился:

— Жанна, мне, ты знаешь, к одному человеку сходить надо, а потом, наверное, еще в поселок…

— Зачем? — не сдержала любопытства Жанна.

— Ну… — неловко улыбнулся директор, — зачем, зачем, зачем… Ну, не знаю…. Ну, вот первый отряд пошел пенсионерам помогать, одни, без Леши, надо проследить, чтобы не огородничали. Так что ты уж сама тут, ладно?

И он убежал побыстрее, чтобы Жанна не успела больше ни о чем спросить. Только вот странно: побежал он не к Ближним воротам, а в сторону горы над лагерем, про которую всякие легенды ходили. Жанна удивленно смотрела ему вслед. Во-первых, первый отряд никогда не будет огородничать. Всем известно, что они считают это занятие недостойным их возраста. А во-вторых, Василий Николаевич никогда не опускался до слежки за своими подопечными.

— Странно, — задумчиво пробормотала Жанна и поспешила в пресс-центр.

 

Глава 28

Доедая земляничный пирог, Ася грустно подумала, что зря они, наверное, проигнорировали «Три Д». Можно было бы придумать что-нибудь интересное. Вон весь лагерь на ушах стоит, кипит, бурлит и пенится, а они будто лишние. Обидно. Некоторые отряды даже на обед не пришли, так увлечены своими добрыми делами. И Наташка только что чуть не подралась с Вигилянской. И Лена их ругает, говорит: «Вы отряд особого назначения! Вам Василий Николаевич доверял, а вы так себя ведете!»

— Зря мы, наверное, — сказала Варя, когда уже вышли из столовой, — уж один-то день можно было не работать в саду.

— Тебя туда насильно никто не тащит! — тут же вспыхнула Наташка. — Можешь пойти к нашим куклам и их подпевалам!

— Да при чем здесь это? — возмутилась Варя. — Просто жалко: «Три Д» редко устраивают. Я третий раз сюда приезжаю, а только в первый раз на него попала. А вечером, говорят, костер будет.

— Ага, — подтвердил Кирилл, — Василий Николаевич речь толкнет, наградит…

— И зря ты, Маша, про конфеты. В том году десятый отряд в парк аттракционов на весь день возили…

— А еще классно, что в Большую летопись лагеря запишут, — вздохнул Азат. — Навсегда о тебе память останется.

— Да ладно вам! — жалобно протянула Сашенька. — Ну, подумаешь, летопись, зато у нас сад!

— Да кому нужен этот сад!

Сашенька вскинула обиженные глаза, оглядела всех, а Ася закусила губу и зажмурилась: только бы не проболтаться!

— Садоводы-огородники, — пропела сладким голосом Настя Вигилянская, проходя мимо со своей свитой, — много крапивы вырастили?

— Да у них у всех колючки из одного места торчат! — загоготал Мартыш. Вовка Захаров бросился на него с кулаками, но Мартыш увернулся и сбежал по лестнице.

— Прибью! — пообещал Вовка.

— Вова! Что за угрозы? — Лена как раз выходила из столовой. Вовка только плечом дернул и стал спускаться по лестнице. Остальные потянулись следом.

Около стенда с объявлениями они остановились.

Пресс-центр сообщал новости: четвертый отряд закончил героическую борьбу с мусором на поляне у Дальних ворот, пятнадцатый отряд отправился с концертом в спортивный лагерь «Олимпик», шестой отряд собрал невероятное количество дров для вечернего костра, а первый отряд помог уже пяти пенсионерам в дачном поселке.

«К сожалению, — писал пресс-центр, — не для всех действует сегодня закон „Три Д“. Несознательная половина седьмого отряда, по словам сознательной половины, не пожелала принимать участие в столь значимом для нашего лагеря событии.

Ну что ж! Им можно только посочувствовать! Уж им-то точно неведомо ощущение счастья от того, что делаешь доброе дело, помогаешь людям, даришь им радость!»

— Докатились, — сказала Наташка Петрова, вдруг вспомнив, что она командир отряда. Уныло они поплелись к саду. Работать там уже совсем не хотелось, но сидеть в палате еще хуже, тем более что сончас сегодня отменили.

— Не дело это, — сказал Артемка Бельц, — нет, ну правда! Хуже всех мы, что ли?

— Слушайте, — крикнула Наташка, — времени-то еще вагон и маленькая тележка, давайте тоже что-нибудь сделаем, а?

— Что ты сделаешь, все дела давно разобраны.

— Дурак ты, Гошенька, в «Три Д» все сами дела находят. И мы найдем.

— Айда искать! — вскочил Азат. — А то опозорились уже на весь лагерь.

— Это Вигилянская на нас настучала. Сознательная!

— Да мы такое дело сделаем, что они еще сами приползут примазываться!

Шумной вдохновленной гурьбой несознательная половина седьмого отряда бросилась на поиски доброго дела. В саду остались только Ася и Сашенька. Ася тоже хотела пойти, но встретилась глазами с Сашенькой и осталась. Молча они сложили в стопку ведра, собрали лопаты, грабли и тяпки. Сели на землю под большой яблоней, посмотрели на сад. Он стоял перед ними во всей красе. Ухоженный, величественный, благодарный… Только малинник зеленел буйным взъерошенным островом, колючей кляксой. Белыми полосами протянулись каменные дорожки, разноцветно горел свежевыкрашенный забор.

— Надо мальчиков попросить скамейки сделать, чтобы на земле не сидеть, — сказала Сашенька. Ей было грустно. Работы в саду совсем не осталось. Конечно, ухаживать все равно надо, пропалывать, следить. Сорняки — они настырные, каждый день лезут. Но все-таки сад будет теперь расти сам по себе, а Сашенька — сама по себе.

— Скажем, — улыбнулась Ася и увидела, что к ним идет Василий Николаевич с близнецами. Близнецы несли тонкие саженцы, а Василий Николаевич — целое деревце. На деревце качались мелкие зеленые яблоки.

Василий Николаевич без разговоров протянул Асе яблоньку.

— Сажай.

Ася непонимающе смотрела на него.

— Прасковья требует объяснений, — сказал Петя.

— Как и мы, — сказал Федя. — Обидно что-то делать, когда ничего не понимаешь.

— Особенно если тебя оторвали от других важных дел.

— Я ничего не требую, — глядя директору в глаза, сказала Ася и, взяв лопату, пошла в глубь сада.

— Ты, главное, место хорошее выбери, — пошел за ней следом Василий Николаевич, — чтобы солнца побольше. Сад расчистить — это замечательно, но сказано — самой посадить, значит, сама и сажай.

— Откуда вы узнали? — шепотом выдохнула Ася.

— Не бойся. Волшебство не нарушится, ты же не сказала ни словечка, а что гномы к старости становятся болтливы — это всем известно. Ну, что ты бледнеешь? Я и у Кондрата Тарасовича был, он мне сам сказал, что раз я не от тебя узнал, то имею полное право помогать. А сам я никому ни слова, клянусь! Еще чуть-чуть углуби ямку.

Ася углубила. Поставила в нее яблоньку, стала закапывать. Василий Николаевич придерживал.

— Садовод из меня, Асенька, никудышный. В середине лета, по-моему, никто деревья не пересаживает, тем более с плодами. Боюсь, не приживется. Но Степан мне идею подал. Если, говорит, ее живой водой полить, то приживется, никуда не денется.

Ася даже в лице изменилась: опять к Речному царю идти?

— Ты, пожалуйста, не бойся, я тебя туда в третий раз не пущу. Не отпустит тебя Речной царь. Сам пойду. Он, говорят, взрослых не очень любит, но я первый раз, не имеет права он мне воды не дать.

У Аси уже целую минуту что-то скребло в горле и щипало в глазах. Еще секунда — набух нос, и слезы покатились по щекам.

— Василий Николаеви-ич! Простите меня-я…

— Господи, Асенька, хорошая моя, за что?!

Василий Николаевич суетливо достал платок, стал Асе слезы вытирать.

— Это из-за меня он упал, — всхлипывая и заикаясь, призналась она.

Василий Николаевич притянул Асю к себе. Вздохнул тяжело.

— Ох, Ася, Ася… Из-за тебя, не из-за тебя, с тобой, без тебя… Человек, и на арбузной корке поскользнувшись, может разбиться насмерть. Здесь ведь другое важно. Что ты его не бросила. Вот за это тебе огромное отцовское спасибо. Ты сейчас наша последняя надежда.

Над Асей и Василием Николаевичем закружилась необыкновенно синяя большая стрекоза, присела на только что посаженную яблоньку.

— К Речному царю проводишь?

Ася кивнула.

— Завтра на рассвете.

— Ко второму мостику приходите, — всхлипнула Ася и вернула директору носовой платок.

 

Глава 29

Шумный, суетливый день склонил усталую голову на плечо тихому вечеру. Зажглись светлячки, звезды в траве, зажглись фонари у каждого корпуса, скоро разожгут большой костер на поляне. Весь лагерь собрался здесь, даже малышей спать не отправили. Нетерпеливо ждали, когда Василий Николаевич объявит победителей. И совсем не в призах дело, правда?

— Что мы здесь делаем? — сумрачно сказал Артемка. — Лучше бы в футбол пошли играть.

Стоящего доброго дела они так и не нашли. Ну, клумбы у столовой пропололи. Ну, стенд с надписью: «Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!» помыли, очень уж пыльный и заляпанный был. Ну, подмели летнюю эстраду. Но все это такие мелочи, даже и говорить не стоит. Аленка Чаплашкина и красавица Саша хихикали злорадно: они весь день подклеивали потрепанные книги в библиотеке, и Татьяна Сергеевна их очень благодарила, а ведь она жена директора лагеря, это все теперь знают.

Наконец, к не зажженному еще костру вышел Василий Николаевич. Все захлопали, Василий Николаевич поклонился и поднял правую руку. Стало тихо.

— Дорогие ребята! — торжественно сказал Василий Николаевич. — Вот и закончился наш замечательный и трудный День Добрых Дел. Я рад, что все вы приняли в нем участие. Справились на отлично! Честно говоря, даже не хочется места распределять, такие все молодцы…

Триста пятьдесят молодцов дружно закричали, что места распределять и подарки вручать просто необходимо.

— Хорошо, хорошо! — рассмеялся Василий Николаевич. — Хотя ваши добрые дела были бы во сто крат ценнее, если бы вы Делали их бескорыстно. Ну да ладно! Приступим.

Василий Николаевич откашлялся. Снова стало очень тихо.

— Все молодцы сегодня. И шестой отряд, собравший столько дров для костра, и пятнадцатый — такой концерт устроили, и четвертый отряд, который у Дальних ворот порядок навел, и, конечно же, первый… но нам особенно хотелось бы отметить второй отряд, который угостил нас таким вкусным пирогом с земляникой. Представляете, сколько земляники надо собрать, чтобы накормить весь лагерь! Спасибо, второй отряд!

Аплодисменты, поздравления, командир второго отряда подошел к Василию Николаевичу за рукопожатием, грамотой и призом.

— Второе место мы присуждаем девятому отряду за очистку всей тропы от лагеря до поселка, а также за спасение от мусора двух родников. Молодцы! Это настоящее Доброе Дело!

— Такие малявки, — вздохнул Костик из первого отряда, — а нас переплюнули…

— Почему это? — возмутилась большеглазая Настя. — Может, мы первое место займем?

— За бассейн и пять пенсионеров? Как же…

— Ну а первое место… мы долго совещались и решили, что первое место заслужил отряд, который свое доброе дело делает уже вторую смену. Не за призы и грамоты делает, а просто так. Может, оно покажется не таким значимым, как помощь пожилым людям, и не таким важным, как ремонт беседок и библиотечных книг, но поверьте мне — дело, начатое этими ребятами, теперь станет делом всего лагеря. Первое место в Дне Добрых Дел присуждается седьмому отряду за возрождение сада детского оздоровительного лагеря «Светлячок»!

У Насти Вигилянской так отвисла челюсть, что даже Мартыш не выдержал, захохотал. Вокруг начался страшный шум и гам. Все кричали, кто-то возмущался, что несправедливо, но все-таки большая часть радовалась, особенно те, кто помогал садоводам. Малыши, те вообще церемониться не стали, как один бросились к своим вторым вожатым, Карине и Маше, обнимали, висли на плечах, визжали. Наташку толкнули за призом. Она оглянулась, нашла Асю глазами.

— Иди ты, это же твоя идея.

— Зато ты командир, — весело ответила Ася.

Василий Николаевич крепко пожал Наташкину руку.

— Спасибо вам, ребята. За проявленное мужество и терпение в борьбе с сорняками седьмой отряд награждается поездкой в аквапарк со свободным билетом, то есть с посещением любых аттракционов неограниченное число раз. Поедем через два дня. А теперь костер и дискотека!

Потом, когда костер уже догорал, Ася сидела совсем близко к огню и сама себе улыбалась. Аквапарк! Здорово! А завтра они встречаются на рассвете с Василием Николаевичем и идут к Речному дарю. Он идет. Завтра, кажется, как раз среда. Только не прав Василий Николаевич: не такое уж бескорыстное дело ее сад.

— Это неважно, Асенька, главное — яблонька растет, тобою посаженная яблонька.

— Ой, а вас не раздавят? Осторожнее…

Королевский Уж прошелестел рядом с Асиными ногами и уполз в траву.

— Ася… — тихонько позвал кто-то.

— Сева! Привет! А нам первое место почему-то за сад дали!

— Почему-то?

— Ну… то есть., мы же не участвовали в «Трех Д». Нас даже в газете ругали, а потом… вот.

— Ну и что? Дело-то все равно доброе.

— А может, Василий Николаевич нам первое место присудил, потому что узнал, что это из-за Кольки? А не узнал бы — не дал. И тогда ведь нечестно.

— Все равно бы дал. Потому что никто раньше до такого не додумывался.

— Это ты додумался, — вспомнила Ася и сказала неловко. — Спасибо.

Севка улыбнулся.

— Василий Николаевич такой допрос папе устроил! «Я, — говорит, — чувствую, что все это как-то с Колькой связано».

— А папа твой?

— «Правильно, — говорит, — чувствуешь. Связано». — «И цветок папоротника неспроста, и сад». — «Неспроста, неспроста…» — Так потихоньку все у него и вытянул. А потом еще к Грозовому Человеку ходил…

— Ой! — вспомнила Ася. — Мне тебе такое надо рассказать! Про Кондрата Тарасовича…

— С кем это ты? — рядом с Асей бухнулась на бревно Наташка Ястрова.

Сева тут же сиганул в траву.

— Я? Да я так. Сама с собой.

— Ничего себе с садом вышло? А мы, как дураки, полдня доброе дело искали… Ась, ты не обижайся на меня.

— То есть? — не поняла Ася.

— Ну, — Наташка нахмурилась, сорвала травинку, — я к тебе придиралась все время, думала: дура какая-то, в шляпе ходит.

Ася рассмеялась. Чудная она, эта Наташка! Наташка тоже улыбнулась и спросила:

— А ты в аквапарке была?

— Ни разу, — вздохнула Ася и мечтательно улыбнулась: аквапарк!

— И я не была.

Так они и просидели весь вечер рядом, Ася и Наташка, и весь вечер Асе тепло и радостно было на сердце.

 

Глава 30

Раннее утро Ася проспала. Проснулась от нетерпеливого стука в окно.

— Ася! Ну что же это такое?!

— Ой! Я сейчас, Василий Николаевич!

Ни разу в жизни Ася так быстро не одевалась. Ну и Сева! Разбудить не мог! Ведь знал, что ей сегодня надо пораньше!

— Быстрее, быстрее! Ноги в руки!

Василию Николаевичу хорошо так говорить, у него вон какие ноги! И шаги такие, как Асиных двадцать! Она рассердилась и взлетела. Чего уж теперь…

— Догоняйте!

— Ого! — застыл Василий Николаевич и бросился вдогонку. Кубарем скатился под откос, пошлепал по холодной воде, вымок и закоченел. Но не зря торопились — родниковый цветок уже почти весь распустился. Два-три лепестка осталось.

— Скорее! — командовала Ася, будто это не директор лагеря был, а Кукумбер. Длинный Василий Николаевич послушно растянулся на сыром песке, неловко поджав ноги. Вдохнул поглубже и погрузил голову в родник. Ася вспомнила, как игольчато покалывает ледяная вода кожу, и передернула плечами от холода.

Вот минута прошла, две. Ася ждала. Сколько же точно надо в роднике лицо держать? Оказывается, время идет по-разному, когда ты внутри родника и когда снаружи. А спросить она как-то все время забывала.

— Прасковья, — сонно раздалось над ее головой, — странный ты человек: могла бы предупредить, что помощь понадобится…

Горыныч потягивался, повиснув в воздухе.

— Доброе утро, — обрадовалась Ася, — как же ты узнал, что понадобится?

— Севка сказал. Он на тебя настроен, как радиоприемник.

— Ты радио знаешь?!

— Прасковья! Двадцать первый век на дворе!

Ася вспомнила телефон у Сдобной Булочки.

— Ну вот, Севка с тобой… вроде как на одной волне. Чуть его несравненной Прасковье плохо или трудно, он сразу чувствует. Ты разве не замечала?

— Да-а, а в ночь на Ивана Купалу я чуть не погибла, где же он был?

— Здрасте! А кто тебя, Машу-растеряшу, спас-то? Севка сразу почувствовал, что что-то не так, да пока мы добежали, пока нашли, пока я сосну уговорил…

Ася виновато сопела.

— Спасибо, — вздохнула она. — А сейчас они где? Еж с Севой?

— Еж с солнечными зайчиками, как всегда, резвится, а Севу мама не пустила. Наказала за то, что он вчера к вам на костер сбежал. Нам на людских сборищах появляться строго-настрого запрещено, раздавить могут.

— Бедный… — пожалела Ася Севу.

— Маму надо слушаться, — строго сказал Горыныч и покосился на Василия Николаевича. — Пора, наверное.

Он приземлился на торчащую из родника директорскую макушку и бесцеремонно попрыгал по ней.

— Дядя Вася! Хватит!

Фыркнув, Василий Николаевич поднялся и отряхнулся, как собака. Увидев Горыныча, расплылся в улыбке:

— А-а-а, доброе утро! Группа поддержки?

— Здравствуйте. Булькает в легких, пузырится?

— Пожалуй, пузырится.

— Тогда пойдемте, — вздохнул Горыныч и присел Асе на плечо. — Что-то я сегодня невыспатый какой-то…

Первый раз Ася провожала кого-то к Речному царю, а не сама шла. Оказывается, когда ждешь, волнуешься сильнее. Они с Горынычем и на берегу посидели, и по макушкам сосен попрыгали, и в сад слетали — посмотреть на посаженную вчера яблоньку. Неутешительное было зрелище. Ветки у яблоньки опустились, поникли, листья скрутились на кончиках желтой, ломкой бумагой.

— Да-а, — протянул Горыныч.

— Пойдем на берег. Вдруг Василий Николаевич вернулся.

Но он не вернулся. Протрубили подъем, зарядка прошла, пришли на пирс дежурные. Скоро по мурлыканью в животе Ася поняла, что и завтрак уже прошел. «Сашенька, наверное, уже в саду», — подумала Ася. Томительные минуты становились все тяжелее, и все страшнее было за Василия Николаевича. Речной царь взрослых не любит, Василий Николаевич сам говорил.

— Как бы нам еще и дядю Васю выручать не пришлось, — проворчал Горыныч.

— Ты тоже мысли читаешь, как Королевский Уж?

— Нет, — улыбнулся Горыныч, — совпадение. Ой, наконец-то!

Над водой показалась взлохмаченная директорская голова.

Он тут же вскинул руку и помахал им двухлитровой бутылкой из-под лимонада.

— Ура!

Василий Николаевич выбрался на берег.

— Как вы долго! Мы уже испугались за вас!

— Ого! — уважительно обошел Горыныч вокруг бутылки, которая была для него, как настоящая башня. — Расщедрился Речной царь!

— Как же, — хмыкнул Василий Николаевич, — в шахматы проиграл. Нашел с кем играть! Меня еще никто в шахматы не обыгрывал.

— Я обыграю, хотите? — встрепенулся Горыныч.

— Ну да, конечно!

— Обыграю! Давайте!

— Да меня даже Речной царь вместе со Старым гномом обыграть не смогли.

— Со Старым гномом?! — воскликнула Ася.

— Помирились?! — подскочил Горыныч.

— Они ссорились? Ах, ну да… Нет, помирились уже, сидят чай пьют и в шахматы режутся. Речной царь даже принимать не хотел, но я сказал, что сегодня среда и он не имеет права.

— И вы с ним вот так вот спорили?

— А сама-то! — совсем уж по-мальчишески усмехнулся Василий Николаевич. — Думаешь, мне не рассказали?

Сашенька, и правда, была уже в саду. Улыбнулась им навстречу и сказала озабоченно:

— Не приживется яблонька, Василий Николаевич. Не надо было в такую жару пересаживать.

— Приживется, приживется, куда она теперь денется.

Василий Николаевич стал поливать деревце прямо с макушки.

— Василий Николаевич! — закричала Сашенька. — Что вы делаете! Кто так деревья поливает? Под корень надо лить!

— Подожди, подожди, здесь случай особый. Это… такое удобрение специальное, надо сверху лить.

Василий Николаевич вдруг внимательно посмотрел на Сашеньку.

— Тебя как зовут?

— Саша.

— Саша, Саша… Вот что, Сашенька, я вижу, тебе нравится в саду работать, да? А ты в следующем году в «Светлячок» приедешь?

— Ну, я не знаю… Если папе путевку дадут…

— Да я тебе путевку сам выпишу, почетную и бесплатную! А ты за садом смотреть будешь, а? Нужно, чтобы человек был с пониманием, с душой… Должность введем — смотрительница сада.

— Да чего там, должность, — смутилась Сашенька, — я и так просто могу. Мне нравится.

Она покраснела, опустила голову, пряча улыбку.

Но ни Ася, ни Василий Николаевич, ни притаившийся в ветвях вишни Горыныч уже не смотрели на нее: маленькая яблонька, посаженная вчера Асей, победно подняла ветки, расправила яркие листья. Яблоки налились янтарным соком и потяжелели.

 

Глава 31

Ася сидела в гостях у Кондрата Тарасовича. Она иногда заходила к нему, помогала лекарственные травы на просушку развешивать, пыль с книг стирала, училась варить разные травяные настои и чаи: от бессонницы, для хорошего аппетита, для улучшения памяти… Это было интересно. Кондрат Тарасович доставал большой ящик, в котором было много маленьких отделений, и в каждом лежала высушенная, измельченная трава: душица, зверобой, тысячелистник, донник, клевер, мать-и-мачеха… Ася почти все их уже знала. Маленькой лопаткой она брала разноцветные травяные порошки, взвешивала их на старинных весах с медными чашками и гирями, смешивала в чугунной ступке. Иногда она что-нибудь путала, Кондрат Тарасович сердился, но не всерьез, а так, для порядка. А однажды Ася вытирала пыль на столе с колбами, нечаянно опрокинула одну и выпустила «дождь грибной, короткий». На лагерь пролился солнечный легкий дождик. В окно Ася видела, как малыши прыгают по лужам, но Кондрат Тарасович даже не рассердился, только головой покачал, руку высунул в окно, поймал дождик за хвост и втянул обратно в колбу.

Сегодня Кондрат Тарасович попросил высушенный чистотел измельчить. Ася взяла тяжелую ступку, положила туда ломкие листья и спросила:

— Кондрат Тарасович, а зачем в Колькином рецепте незабудки? Это же не лекарственное растение.

— Все растения обладают какой-нибудь силой, и незабудки тоже. А у Коли в рецепте они… Понимаешь, средство мы для него готовим очень сильное, встряска у организма будет колоссальная, а организм-то юный, неокрепший, да еще возраст переходный. Вообще-то, можно без незабудок обойтись, но тогда твой друг наверняка потеряет память. Ты этого хочешь?

— Нет-нет!

— Тогда ищи незабудки. Помни только, что от человеческого взгляда они тут же теряют всю свою силу, становятся просто милыми цветами.

— Как же я их с закрытыми глазами найду? И как точно узнать, что на них до этого никто не смотрел?

— Да, надо это дело гномам поручить. Они в такие места могут пробраться, куда нам с тобой вовек не попасть. И незабудкам они не страшны. Ведь гномы и цветы, по сути, одно и то же.

В тот же день Ася передала это разговор Севе, и он обещал поискать:

— Только надо наверняка знать, что их ни один человек не видел. Постой-ка! — вспомнил он. — Тайное озеро за беседкой! Все, жди меня здесь, через полчаса буду! Покажи-ка рецепт, сколько их там надо? 10–15? Лучше пятнадцать, да? Хорошее число пятнадцать, яркое.

Сева улыбнулся и спрыгнул с Асиной ладони в траву. У земли он замедлил падение, оглянулся на Асю, рукой помахал, и Ася поняла, что Сева немножко все-таки летает.

 

Глава 32

Сева раздвигал высокую траву, перепрыгивал через ветки, обходил камни. Он знал, что торопиться нельзя. Тайное озеро суеты не любит. Да и не покажется, не пустит к себе, спрячется среди травы и кустов — не найти. На Тайное озеро настроиться надо, только о нем и думать, представлять, будто рисовать мысленно. Тогда оно само тебя позовет, к себе потянет и появится вдруг среди травы, полное чистой голубой воды, с мягкими берегами, заросшими камышом, осокой и цветущей калужницей. С разноцветными камнями-самоцветами на дне. С чудесными бледно-розовыми кувшинками, распускающимися на рассвете. С семейством дикой утки и пятью коричневыми утятами.

Сева вздохнул, зажмурился и… вышел на берег. Каждый раз озеро было другим. О чем-нибудь да забудешь подумать, пока его ищешь. Вот в прошлый раз была у самой воды тонкая полоска белого песка (Сева только сейчас о ней вспомнил) — а теперь нет ее. Ну ничего, он же по делу. Сева подошел к озеру, опустил руки в воду, голубую, будто перевернутое небо, и попросил шепотом:

— Озеро, озеро, разреши мне твоих незабудок взять, пятнадцать цветочков всего. Они хорошему человеку выздороветь помогут.

По озеру пробежала волна и плеснула Севе на босые ноги.

— Спасибо, — улыбнулся Сева, умылся озерной водой и пошел рвать незабудки. Это было непросто, потому что каждый цветок был выше его и тяжелее. Не тридцать минут, как обещал Асе, а три часа провозился Сева, но зато собрал все пятнадцать, завернул в большой лопух, чтобы их видно никому не было. Потом свистнул звонко, и тут же прошуршала в траве и появилась перед ним ящерица Юми, посмотрела умными глазами, мигнула и подставила коричневую спинку. Длинными травинками Сева бережно привязал к ней ценный груз, сел верхом, и они направились к Грозовому дому. Там его должна была ждать Ася.

Голубое озеро сверкнуло синим лоскутом в траве и исчезло, растаяло, будто его и не было, только трава на том месте колышется, но и этого никто не видит, такие здесь заросли непроходимые, что и зверь не пройдет, а человек и подавно…

 

Глава 33

Замечательный день — пятнадцатое июля, будто самая серединка лета, его сердцевинка, макушечка. Папа давно объяснил Асе, что на самом деле, если быть точным, середина лета — это полночь с 16 на 17 июля. Но Ася все равно думала по-своему: 15 июля — середина серединного летнего месяца. Очень ей хотелось, чтобы именно этот день был сердцем лета.

Чудесный день — Асин день рождения! По привычке она проснулась рано-рано, сладко потянулась, зажмурилась на солнце и вдруг весело ойкнула. Над ее кроватью прямо в воздухе висели золотые буквы: «С днем рождения, Ася!» Ася дотянулась до буквы «я» — буква тут же рассыпалась, осталась на пальцах золотой пыльцой.

Ася посмотрела на подоконник. Ни Манюни, ни Маруси не было видно, но в горшке белела записка. «С днем рождения, Ася! Приходи на Летнюю эстраду прямо сейчас. Это очень важно! М. и М.» «М. и М.», — улыбнулась Ася. Наверное, феи подготовили ей сюрприз. Как интересно! Ася умылась побыстрее, надела коралловое платье, причесалась и неслышно вышла из корпуса. «Светлячок» погасил фонари, но еще спал крепко-крепко, как спится только свежим летним утром. Солнце выкатилось из-за мохнатого леса, обещая жаркий день. Ася добежала до Летней эстрады. Никого. Обошла кругом, побродила между скамейками. Ничего. Что за ерунда? Розыгрыш? Она еще раз прочитала послание. Заволновалась. Не случилось ли чего?

Пробежал по веткам ветерок, западали с сосен шишки, будто кто-то затопал по деревянному полу сцены, ветерок засмеялся, дунул Асе в ресницы, взъерошил волосы, закружился у колен, завертел подол платья.

— Ну, перестаньте! — отогнала его Ася.

— С днем рождения! — переливчато засмеялся ветерок и положил перед Асей дубовый лист. На листе было нацарапано: «15 шагов от отца моего в сторону Солнца до знака всех дорог».

— Белиберда какая-то, — рассердилась Ася. Чей отец? Какой знак? И где она — сторона Солнца? А, ну это восток, конечно. А что значит «от отца моего»?

Ася покрутила лист. Может, какая-нибудь подсказка есть? Нет, обычный лист. Лист! Дубовый лист! Ася крикнула ветерку:

— Спасибо! — И бросилась к дубу. Может, дедушка Эхо затеял с ней эту игру? Вроде «Украденного полдника», что в каждой смене организовывают им вожатые. А вдруг с дедушкой Эхо что-нибудь случилось? Нет, тогда бы просто послали кого-нибудь из чумсиков. Вот он, Единственный дуб. И опять никого. Ася постучала по стволу, как это делали чумсинки. Тут же складки коры сложились в буквы: «С днем рождения, Асенька!» Ей стало весело. Она отсчитала от дуба прямо на солнце пятнадцать шагов: «Надеюсь, имелись в виду мои шаги, а не гномьи».

И опять тишина, ни записки, ни Манюни с Марусей, только белели на асфальте нарисованные мелом классики. А рядом — знак. Кто-то в стрелки играл и путал следы. После такого знака не знаешь, куда бежать. На все четыре стороны? Знак всех дорог! Только Ася подумала об этом, зажглась на асфальте алая надпись: «Вниз летит — смеется, вверх ползет — плачет».

— Старая загадка, — усмехнулась Ася и, пустив по ветру ненужный больше дубовый листик, побежала к мостикам. В лагере был только один колодец. А то, что это загадка про колодец, Ася не сомневалась. Они с мамой иногда ходили пить воду из колодца. Просто так, для интереса. Мама говорит, что колодезная вода вкуснее всего, и сама Асе эту загадку загадывала, а потом показывала. Когда ведро вниз опускаешь, оно о стенки колодца стукается и будто смеется, а когда вверх поднимаешь, капли со дна капают, будто ведро плачет.

Про колодец в лагере знали только самые отчаянные храбрецы. Он был недалеко от первого мостика через ручей, между Старым и Новым лагерем. От асфальтовой дороги уходила в лес тропинка, выложенная разлохмаченными от старости досками. Со стороны ее не сразу и заметишь — так буйно растет здесь высокая темная трава.

Ася, обмирая, ступила на тропинку. Она не могла даже объяснить, почему боялась этого места. Его, наверное, все в лагере боялись. Там, в тени деревьев и густо разросшегося боярышника, стояла заброшенная избушка. Она была такая старая, что вросла в землю по самые окна, а крыша и стены мхом поросли. Про эту избушку даже никаких легенд не рассказывали, так все боялись сюда заглядывать. А что колодец около избушки есть, ей Колька говорил. Он один в лагере ничего не боялся.

Доски пружинно прогибались под Асиными ногами. И вроде бы в двух шагах всего от центральной дорожки и первого корпуса, а такое ощущение, что за тридевять земель. Даже птицы все враз умолкли, кузнечики замолчали, стоило Асе свернуть к избушке. «Избушка на курьих ножках», — подумала Ася и поежилась. Ничего еще, если Баба-Яга. (И ведь не успокоишь себя теперь, что все это сказки. Про гномов она тоже так думала.) С Бабой-Ягой Ася, наверное, договорится. А если мертвецы? Ася передернула плечами.

Вокруг стояла оглушительная тишина. Неслышно и неспешно двигались в небе облака. Их прошил четкий белый след самолета. Сердце висело внутри тяжелым, мокрым комом. Ася поняла, что долго этого ужаса не выдержит, и, чтобы не броситься наутек, побежала вперед: пусть это поскорее закончится.

Закопченные черные окна, съехавшее набок крыльцо, разваленная наполовину печная труба торчит из крыши… Ася старалась избушку не разглядывать, но глаза будто сами смотрели, против ее воли. Она поскорее подошла к колодцу. Веревка сгнила, обрывок ее валялся рядом. А к вороту новая привязана, и сразу видно, чья работа — так и переливается золотом. Она звенела натянутой тетивой. Ведро было опущено в глубину и тайну колодца.

Ася оглянулась. Все казалось, что кто-то смотрит на нее из окон избушки. «Мне только к колодцу, до вас мне и дела нет», — выразительно посмотрела в окна Ася и стала поднимать ведро. Заскрипел ворот, заплакала вода, и от усилий Асин страх вроде бы уменьшился, легче и суше стало сердце. Ведро было большое, настоящее. Медленно качалась в нем холодная даже на вид вода. На дне ведра было написано: «Постучи в дверь три раза».

«Ну уж нет!» — почти в обмороке от страха подумала Ася. И против собственной воли поднялась на шаткое крыльцо, стукнула три раза в щелястую дверь. Что-то грохнуло внутри дома, в его темных страшных недрах. С медленным скрипом дверь начала открываться…

 

Глава 34

Сначала ее ослепил яркий свет, потом обрушилась музыка, конфетти из цветов и бабочек и сотни голосов, кричавших «Ура!». Ослепшая, оглохшая, осыпанная цветами, Ася стояла на пороге и приходила в себя. Она глазам своим не верила! Внутри избушка сияла чистотой, простором, была украшена цветочными гирляндами, флажками, воздушными шарами, сотни стрекоз и бабочек резвились под потолком. А сколько Асиных друзей поместилось здесь! Горыныч и Сева со своими родителями, Еж со своими, Василиса, Сдобная Булочка, старый гном, Манюня и Маруся, чумсики и чумсинки, дедушка Эхо, Василий Николаевич, Костюша, Белый монах, Королевский Уж… Скромно в уголке сидел синеглазый Леший, держа в руках флейту, и Ася как-то сразу поняла, что это — его дом, а страху он специально нагоняет, чтобы не беспокоили.

— С днем рождения! — подлетел к ней Горыныч и надел ей венок из настоящих живых бабочек. Они щекотали ей лоб своими крылышками.

Ася вертела головой по сторонам и ни слова не могла вымолвить. Да никто и не требовал от нее слов. Ее усадили за широкий стол и начали дарить подарки. Сводный хор чумсиков и чумсинок спел «Пусть бегут неуклюже…» и подарил большую банку черешневого варенья. А дедушка Эхо — керосиновую лампу.

— Тут только стеклышко немножко треснуло, но так-то она исправная… Мало ли что в жизни пригодится.

Леший сделал для нее деревянную флейту, а Сдобная Булочка подарила шкатулку в форме ракушки, наполненную настоящим жемчугом. Манюня и Маруся соткали ей тончайшую рубашку, которая грела в холод и холодила в жару. А Белый монах сшил бальное платье необыкновенной красоты. Королевский Уж прошипел, обвиваясь холодным телом вокруг ее щиколоток:

— Я заколдовал его. Оно не исчезает на рассвете. А еще оно будет расти вместе с тобой и всегда будет тебе по размеру, чтобы в любой момент своей жизни ты могла отправиться на бал.

Наконец, пришла очередь Старого гнома, и он кашлянул так значительно, что все разом замолчали, даже стрекозы.

— Я подарю тебе заветное желание, — сказал Старый гном. — Стоп! — крикнул он. — Не торопись! Не загадывай сейчас. Я знаю, что ты хочешь загадать, — и он посмотрел на Василия Николаевича. — Не так все просто. Заветное желание дарится один раз в жизни и исполняется только тогда, когда все другие средства испробованы и все силы истрачены. Иначе не сбудется, будет потеряно навсегда. Поэтому не торопись, Асенька. Пусть оно у тебя будет. Про запас.

Ася серьезно кивнула. Потом все стали угощаться пирожками со щавелем и вишней. А к Асе подошли Горыныч, Сева и Еж.

— Понравился тебе наш сюрприз?

— Очень-очень! Спасибо!

— Только мы не знаем, что тебе подарить…

— Думали, думали…

— Вы и так подарили — праздник!

— Ну-у, — надул щеки Горыныч, — это не считается. Подарить надо что-нибудь такое… ну, чтобы потрогать можно было. Потом… зимой. В руках подержать и вспомнить.

— Мы не увидимся зимой? Совсем-совсем? — вмиг погрустнела Ася.

— До города далеко, — сказал Еж, — снег глубокий, а шубы тяжелые.

— Не долетишь, — грустно улыбнулся Горыныч.

— Не допрыгаешь, — нахмурился Еж.

— Не дойдешь, — вздохнул Сева.

Ася как-то не думала об этом, и теперь ей стало так грустно-грустно! Несмотря на подарки. А братья-гномы стояли перед ней на столе, смотрели внимательно: алый Горыныч, зеленый Сева, золотистый Еж.

— Подарите мне ваши колпаки, — попросила Ася.

— Колпаки? Они же обычные, не волшебные…

— Ну и что! Зато ваши. Честное слово, это лучше всего… ну, как подарок. Я буду зимой на них смотреть и вас вспоминать. Ой, ну я, конечно, и так буду, но… если можно…

— Ася! — возмутились хором братья-гномы, сняли колпаки и сложили ей в ладошку.

— Нам мамы новые сошьют, — сказал Горыныч.

— А мне — шляпу! — сказал Еж.

 

Глава 35

Корзинка с подарками получилась такая тяжелая, что Василию Николаевичу пришлось провожать Асю до самой палаты. «Вот Лена удивится: откуда это мы с директором в такую рань возвращаемся?»

— Ася, — сказал Василий Николаевич, — я долго думал, что тебе подарить, но все какая-то ерунда лезет в голову и банальщина: то книжка, то кукла… Понимаешь, дочки-то у меня нет, что девочкам дарят, я даже и не представляю.

— То же, что и мальчикам, — улыбнулась Ася.

— Да? — хитро улыбнулся в ответ Василий Николаевич. — Тогда как ты к собакам относишься?

И прямо из-за пазухи он вытащил крохотного шоколадного щенка с темными серьезными, похожими на Севины, глазами. У щенка была длинная мордочка, гладкая шерсть и светло-коричневые брови. Он помещался на сложенных ладонях Василия Николаевича.

— Таксенок, — прошептала Ася, не смея поверить такому чуду. Она так мечтала о собаке, что прочитала все книги по собаководству, какие только нашла в библиотеке, она выучила все собачьи породы и выписывала журнал «Друг». Она долго упрашивала родителей, но они говорили, что собака — это ответственно и что Ася недостаточно взрослая. А когда они почти согласились, родились близнецы, и, конечно, «о собаке не может быть и речи». Но теперь Соне и Савве по два года, они большие, теперь можно!

— Нравится?

До чего же взрослые любят глупые вопросы задавать. Как про это вообще можно сказать обычным словом «нравится»? Такое в Асином сердце стояло, что даже слов никаких не было, не бывает таких слов. Ася осторожно взяла щенка из директорских ладоней и прижала к себе. Он был пружинистый, шелковый и весь тепло-нежный. Ткнулся мокрым носом Асе в плечо. У нее тут же намокли глаза. За что же такое счастье, люди?!!

Василий Николаевич рассмеялся. Он был доволен. Он поднял корзинку, и они пошли дальше.

— Родители не выгонят?

— Нет, что вы! Я скажу, что от вас.

Василий Николаевич крякнул, но промолчал.

— Ой, а как же я сейчас? Лена нас в корпус не пустит!

— Пустит, пустит. Я с ней поговорю. И корзинку тебе принесу, специальную. И поводок.

И корзинка! И поводок! Ася осторожно поцеловала щенка в складочку на лбу.

— А его уже как-нибудь зовут?

— Нет. Это же ТВОЙ щенок.

— А это мальчик или девочка?

— Девочка.

— Ну, тогда… Ой, не знаю! Но я подумаю.

— Подумай, подумай.

Вдруг в небе появилась большая белая птица.

— Лебедь? — удивился Василий Николаевич. — Разве у нас водятся лебеди? Никогда не видел!

Лебедь покружилась над ними недолго и уронила белоснежное перо. Прямо в корзинку с подарками. Ася улыбнулась ей вслед.

На веранде корпуса Ася остановилась и, пряча глаза и запинаясь, попросила:

— Василий Николаевич, если все получится… ну, если… вы понимаете… не говорите Кольке, что я… ну, что…

— Что это ты его спасла?

— Да ну, спасла! — Ася нахмурилась. — Ну да. Пожалуйста.

— Но почему, Ася?

— Не говорите, и все.

Василий Николаевич долго, испытывающе смотрел на нее. Потом вспомнил, что они с Колькой «почти дружили», и сказал:

— Хорошо. Не буду. Хотя хотел. Но если ты просишь — не буду.

— Обещаете? — вскинула она глаза.

— Обещаю, — твердо сказал Василий Николаевич.

 

Глава 36

В этот день в седьмом отряде не было зарядки. Вожатую Лену разбудил подозрительный шум и визг. Это были какие-то совсем не утренние звуки. Она накинула китайский шелковый халатик и пошла узнать, в чем дело.

Шоколадный щенок носился по палате, Каринка, Маша и Ася носились за ним, а остальные девочки сидели в своих постелях и подвывали от восторга и зависти.

— Аська, она будет длинная, как ящерица!

— Как щетка для обуви!

— Давайте назовем ее Щеткой!

— Щетка, Щетка!

— Нет, она на ящерицу будет похожа, когда вырастет! Надо ящерицей и назвать!

Ася вспомнила ручную Севину ящерицу Юми. У нее были такие же, как у щенка, глаза: темные, кроткие, умные.

— Я назову ее Юми.

— Юми? Что за имя такое — Юми?

— Юми, Юми… Ася, она откликается!

Только Настя Вигилянская с подружками восторгов не разделяла. Она сказала презрительно:

— Тебе не чистопородную собаку подсунули. У нее подпалины слишком большие и хвост торчком. Да еще у хвоста пятно.

Девочки закричали на Настю, что «Подумаешь!» и что «Непородистые еще умнее!», а Ася подумала: «Мне же неважно, чистопородные ли гномы Сева с Горынычем и Еж и чистопородный ли человек Кукумбер», но вслух сказала только:

— Все равно она самая лучшая.

Могла бы вообще ничего не говорить, но девочки на нее смотрели очень уж выжидательно. Настя усмехнулась: мол, что с дурака возьмешь. А Наташка Ястрова возвела к потолку глаза. Ей самой не верилось, что она дружила с Вигилянской и еще недавно считала ее умной.

— Посмотрим еще, что скажет Лена, — сказала отличница Болотова.

Но Лена ничего не сказала. У нее не было слов.

— У меня нет слов! Чья это собака?

— Моя, — Ася сгребла в охапку брыкающуюся Юми.

— Можно было и не спрашивать, — криво усмехнулась Лена. — Откуда?

— Василий Николаевич подарил. У меня сегодня день рождения.

Лена уставилась на Асю. Да в своем ли уме эта Шустова? Чтобы она, вожатая Лена, поверила, что директор… Нет, он, конечно, у них своеобразный человек, но не настолько же!

— Вот что, Прасковья, — стальным голосом сказала Лена. — Меня не интересует, где ты взяла эту собаку, но чтобы через пятнадцать минут ее у нас в корпусе не было. И прекрати врать!

— Я не вру! Мне ее Василий Николаевич подарил! Куда я ее дену?!

— Хватит! Мне надоели твои выходки! Встаем, одеваемся, выходим на зарядку. А ты, Шустова, немедленно иди к Евгению Михайловичу и верни ему собаку.

— Да нет же! — в отчаянии крикнула Ася. Почему Лена никогда ничего не понимает? Почему ей невозможно объяснить?

— Разговор окончен!

Лена ушла, хлопнув дверью, а Ася бросилась на кровать. Юми стала слизывать шершавым языком ее слезы.

— Не отдавай, Ася, — сказала Сашенька Рекунова.

— Конечно, не отдавай!

— Отвези домой, да и все!

— Да нет у меня сейчас никого! — плакала Ася. — Все разъехались!

— Тогда… тогда мы вместе! — вскочила на кровати Аленка Чаплашкина. Настя на нее зашипела, но та не слушала. — Мы ее прятать будем и еду носить из столовой по очереди! И так сделаем, что никто не догадается!

— А то, что после еды бывает, тоже будешь убирать? — пропела Саша Лазарева, тут же возненавидевшая Аленку за предательство их дружбы, ведь договаривались же презирать и изводить эту задаваку Шустову! — Как раз для тебя занятие!

Даша Осипчук огрела Сашу подушкой. Саша завизжала и вцепилась Даше в волосы. Девочки бросились их разнимать, но тут как раз зашел Жора и остановил кровопролитие.

— Она первая! — визжала Саша.

— Сама начала! — кричали девчонки.

— А ну на зарядку всем! — рявкнул Жора.

День рождения был испорчен.

— Она не имеет права! — горячо говорила Варя, когда они шли на зарядку. — Это подарок — значит, это твое.

— Это частная собственность, между прочим, а она распоряжается!

Ася несла Юми на руках. Жора велел бегом бежать до футбольного поля, но девочки и ухом не повели: есть дела поважнее вашей зарядки. Ася девочек слушала вполуха, она обиженно думала: почему же Василий Николаевич не поговорил с Леной? Ведь обещал! И корзинку, и поводок! На поле Жора выстроил ребят в две колоны, а Ася демонстративно села в траву: не будет она делать зарядку! Очень надо! Пусть хоть к директору ведут! Туда-то ей как раз и нужно! Юми выскользнула из рук и стала носиться вокруг ребят, хлопая на ветру ушами. Все гладили ее и пытались поймать. В общем, зарядка была сорвана. Жора укоризненно покачал головой и отпустил ребят без долгих нотаций.

— Я тебя предупреждаю в ПОСЛЕДНИЙ РАЗ: еще одна подобная выходка — и тебя выгонят из лагеря, — так встретила Асю Лена.

Ася вспыхнула и чуть не ответила, что это еще посмотрим, кого выгонят, и что нужен ей вообще этот лагерь с такой вожатой, и что если бы Лена только знала, что…

Но тут на веранду поднялся Василий Николаевич. У него были сонные глаза и мятая рубашка, но в руке он держал плетеную корзинку с крышкой и по-свойски кивнул Асе.

— Лена… Доброе утро, ребята… Можно тебя на минуточку?

Они отошли, и о чем разговаривали — слышно не было, но лицо у Лены вытягивалось и зеленело, а глаза становились большими и растерянными. Потом Василий Николаевич ушел, отдав Лене корзинку и подмигнув как-то сразу всему седьмому отряду, да так ловко, что каждый подумал, что директор именно ему подмигивает. Лена подошла к Асе, и было очень заметно, что ей непросто заговорить. Она протянула Асе корзинку.

— Поводок там, внутри.

Лена тут же ушла в вожатскую комнату и до завтрака не выходила. Но к завтраку она отошла и смирилась, и даже попросила на кухне молока для Юми и маленькую железную чашку. И Асе стала немножко стыдно, что она хотела наговорить Лене всяких грубостей.

 

Глава 37

Вот и вторая смена закончилась, лето пошло на убыль, и дни, хоть и незаметно, но становились короче. Яблонька вытянулась и окрепла, а яблоки налились соком и теплом.

Всю пересменку Ася возилась с Юми. В лагере почти никого не осталось, тихо было, пусто… Хорошо в лагере на пересменке! Можно вставать, во сколько хочешь, и зарядку можно не делать, и даже не завтракать. Отряд особого назначения, отряд номер семь, получил специальное задание: навести в лагере порядок. Так что пересменка стала для них еще одним Днем Добрых Дел. Они подметали дорожки, убирали пляж, дрова для первого костра третьей смены собирали, почистили малышковый бассейн. А еще несколько раз навестили Кольку. Асе даже разрешили показать Кукумберу Юми, хотя изолятор, конечно, не место для собак.

— Это нашей бабушкиной собаки щенок, — сказал Колька и строго посмотрел на Юми. — Так что я тебе… м-м-м… вроде дяди, и ты меня должна теперь слушаться.

Юми рвалась из Асиных рук, хотела лизнуть Кольку в щеку, и ее мокрый язык метался розовым лоскутком.

Ольга Алексеевна пришла в ужас.

— А ну брысь отсюда! — рассердилась она.

Колька поднял на Асю запавшие глаза и сказал:

— И ты, Пашка, тоже меня слушайся.

— С чего это? — повела плечом Ася.

— Ну, ты же ее хозяйка, а я хозяин ее мамы, значит, я главнее.

— Ты не хозяин, ты внук хозяйки.

— Это одно и то же, — заявил Колька. — Ты разве не знаешь, что бабушка и внук… одна сатана, в общем.

Ася засмеялась и спрятала лицо в Юмину шею.

Гномы тоже пришли от Юми в восторг. Они забирались ей на спину, висли на носу, хлопали по лапам, гладили и давали ласковые прозвища. А потом придумали забаву: двое седлали Юмин хвост, а один начинал ее дразнить. Разыгравшаяся Юми вертела хвостом, как пропеллером, гномы верещали, стараясь удержаться, но все равно соскальзывали и летели в траву.

— Хватит, — рассердилась в конце концов Ася. — Совсем замучили человека!

Она взяла Юми на руки, позволила себя лизнуть и поцеловала ее в лоб.

— Ты испортишь собаку, — наставительно сказал Горыныч. — Она совсем ручной станет.

— Зато не замученной.

А вечером, когда развели костер прямо у пятого корпуса, сидели вместе с вожатыми, пили чай из котелка, песни пели, Ася увидела, что Юми выбралась из своей корзинки и легла на землю, напряженно вытянув шею. А около ее носа замерла серебристо-зеленая ящерица с коричневой полоской на спине. «Юми!» — узнала ее Ася по глазам.

— Знакомятся, — улыбнулся ей кто-то в ухо.

— Ой, Сева, как ты забрался, я и не заметила.

— Я с дерева спустился.

— Слетел?

— Ну… спрыгнул.

Ася пожала плечами. Спрыгнул так спрыгнул. Почему-то Сева стесняется, что немножко умеет летать. Может быть, хочет научиться получше, а потом показать?

— Сева, а тебе не попадет? Ты же опять на людское сборище пришел.

— Не-ет… здесь тихо… песни поют… я люблю, когда песни.

И он устроился поудобнее на Асином плече.

Утром Ася с Юми и Наташка пошли в сад собирать малину на пирог. Они договорились с шеф-поваром Александром Петровичем, что он им пирог испечет на весь отряд. Малина была мелкая, рассыпчатая, но в таком количестве, что глаза разбегались. Юми носилась по саду, поскальзываясь на каменных дорожках, обнюхивая деревья, припадая к траве и пугая птиц.

— Ася, а почему тебе Василий Николаевич Юми подарил? — спросила вдруг Наташка.

— Я не знаю.

— Да ладно! Брось! Не мог же он просто так — взять и подарить.

— Ну, на день рождения же…

— И что? У Варьки в первой смене тоже день рождения был, он ей почему-то ничего не подарил. Или ты его давно знаешь? Вы в одном дворе живете, да?

— Нет.

— A-а, он знакомый твоих родителей, да?

— Нет.

— Ну честно?

— Да честно! Я его первый раз здесь увидела, Наташ…

— Ну скажи, а? Это тайна, что ли?

Ася вздохнула и призналась:

— Тайна. Не обижайся, но я правда-правда не могу тебе сказать. И вообще никому.

Наташка кивнула: понимаю, мол. Но через пять минут опять начала:

— Это за сад, да? Идея же твоя была и вообще… Сашеньке путевку на будущее лето, а тебе, что ли, ничего? Вот и…

— Ну, хорошо! — сдалась Ася. Вот как не врать, если человек сам напрашивается? — Это за сад. В аквапарк, говорит, все ездили, даже кто не работал, но ты это придумала и начала ты…

— Врешь? — поняла Наташка.

— Вру, — не стала отрицать Ася, и вдруг почувствовала, что ее прямо распирает: так захотелось Наташке настоящую правду сказать! Даже голова закружилась! Рот сам собою начал открываться, но тут ворона сорвалась с яблони, каркнула зловеще прямо Асе в лицо, да еще подмигнула ей зеленым, не вороньим глазом. Ася быстро зажала рот рукой.

— Ты чего? Тебе плохо?

Ася помотала головой, отдышалась. Чувство было такое, будто стометровку пробежала. Юми тревожно ткнулась Асе в ногу.

Наташка погладила ее и спросила:

— Когда у Юми щенки родятся, дашь одного?

— Конечно! Только это, наверное, еще не скоро…

— Ничего, мне еще маму с бабушкой подготовить нужно.

 

Глава 38

— Самый волшебный клевер растет на острове, — сказал Сева.

— Волшебный? Как это — волшебный? Он другой? А как он выглядит?

— Самый лучший! Ася, я хотел сказать: самый лучший клевер растет на острове.

И все решили отправиться за клевером на остров. Прекрасным солнечным утром, в третий день третьей смены, на берегу собралось великое множество гномов всех возрастов. Столько Ася даже на балу у Сдобной Булочки не видела.

Сдобная Булочка тоже была здесь, только вместо привычного пышного платья на ней был джинсовый комбинезон и кепка с надписью: «Лесстройком». Сдобная Булочка руководила переправой.

Все, кто умел летать, перебрались на остров без проблем, но таких, к удивлению, оказалось немного. Гномов пятнадцать, не больше. Остальные строили плоты.

— Ты же умеешь летать! — удивилась Ася, увидев срёди строителей Горыныча.

— Тс-с-с! Ну, умею… Подумаешь, летать! А когда еще на плоту смогу поплавать? Иди, Ася, пока они меня не заметили и в лет через реку не отправили.

Еж отыскал тонкий кусочек сосновой коры и скользил на ней по речной волне, как на серфинге. Ася боялась близко подходить к стройке, вдруг не заметит кого-нибудь и раздавит.

Она села в сторонке и собирала тонкие прутики, что валялись вокруг. Для гномов это были целые бревна. Они клали их рядком, связывали особо прочной травяной веревкой и подтаскивали к воде.

— Сева! — позвала Ася. — А давай я лучше посажу всех в Юмину корзинку и перенесу на остров. А потом за ней вернусь. Никаких проблем!

— Не порть нам, пожалуйста, удовольствия, — возмутился Сева, а маленький гномик Лешик пискнул:

— Это же целое приключение!

И Ася не стала настаивать. Солнце поднималось все выше, оглушительно пели птицы, а переправа все не начиналась. Юми совсем истомилась в корзинке, но выпускать ее Ася боялась: смирно сидеть она не будет, всех гномов распугает. Наконец, к Асе подошел Старый гном и сказал:

— Асенька, ты не могла бы нас подстраховать?

— В смысле?

— Мы сейчас поплывем, но вдруг какой-то плот снесет течением. Ты уж поймай, ладно? Здесь неглубоко.

— Конечно, конечно!

Ловить Асе пришлось всех. Шесты гномов были так малы, что не доставали до дна и были бессильны против течения, а волшебство почему-то не помогало.

— Ничего не понимаю, — бормотал Старый гном, — я же все правильно наколдовал… А-а-ася!

Плоты несло по течению, как опавшие листья, многие гномы от страха прыгали с плотов. Ася вытащила Юми из корзинки и побежала в воду. От нее пошли такие волны, что плоты стали переворачиваться, гномы кричали и звали на помощь. Горыныч схватил Севку и Лешика и взлетел, Еж на своей дощечке подплыл к затонувшей флотилии и вытащил Старого гнома. Ася перелетела вниз по течению, встала на перекате, как Гулливер, и вылавливала горе-сплавщиков. Она очень торопилась, боялась, что кто-нибудь утонет. Попадая в Юмину корзинку, гномы стонали и охали, отплевывали воду, ругали Речного царя, который мог бы им помочь по-дружески. А на берегу жалобно скулила Юми.

Скоро вся флотилия сидела на каменном пляже острова и дружно стучала зубами. Только мальчишки были в восторге: приключение! Старый гном пересчитал всех и, увидев, что все живы-невредимы, облегченно завздыхал. Ася перевела дух: не хватало, чтобы из-за нее еще кто-нибудь погиб!

Вдруг что-то шлепнулось в воду. Сева вскрикнул, Ася оглянулась и увидела, что Юми уже нет на берегу. Ее отважный маленький щенок бросился за ней в воду! Собаки, конечно, хорошо плавают, но Юми такая маленькая! И течением ее тут же стало сносить к насосу, который качает воду в сад. А там затянет — и все! Ася бросилась на помощь. Гномы страшно перепугались. Пожилой гном Жалейка стал рвать свою желтую бороду и рыдать.

— Прекрати истерику! — прикрикнула на него Василиса. — Ася ее спасет.

— Плохая была идея — строить плоты, — пробормотал Степан.

— Юми, Юми! — кричала Ася.

Юми старалась изо всех сил. Она тянула шею, барахталась, как могла, но преодолеть течение у нее не хватало сил. Река была сильнее ее.

— Лети, Ася, лети! — закричал Горыныч и сам бросился за Юми, а за ним и все летающие гномы. Ася рванула вверх, но водоросли, такие мягкие всегда, вдруг мертвой хваткой вцепились ей в щиколотки. Ася потеряла равновесие и ушла под воду. А когда вынырнула, Юми была так далеко, что казалась темным пятнышком. Летающие гномы догнали ее, но вытянуть из воды не могли.

— Она застряла! — кричал Горыныч. — Какая-то коряга тащит ее вниз!

Ася заревела: «Речная царевна, помоги!» Но только скользнули у ее ног мальки, будто в насмешку. Нет, не поможет Речная царевна. Это она, она тянет и Асю, и Юми вниз, в свое подводное царство. Старый гном тоже понял это.

— Что же это такое! — рассердился он. — Я сейчас же иду к Речному царю! Не успели помириться, как они опять со своими шуточками!

«Заветное желание!» — вспомнила Ася, но не успела даже его сформулировать, как что-то изменилось во всем мире, что-то незримое, будто воздух стал гуще, каким-то особенным ветром повеяло… Река замедлила бег, остановилась, будто кто-то в одну секунду выстроил плотину. И сильная, но ласковая волна, похожая на большую руку, хлынула к Асе. На ее гребне барахталась испуганная, обессилевшая Юми. Всхлипнув, Ася поймала ее, прижала к себе. Юми крупно дрожала. Водоросли тут же ослабили хватку, отпустили Асины ноги, расстелились по дну. А большая волна подтолкнула Асю к берегу и откатилась назад. «Спасибо», — прошептала ей вслед Ася и увидела, что волна встала стеной, превратилась в прозрачную женщину с длинной косой. Женщина кивнула и исчезла, рассыпалась брызгами, только синяя стрекоза с золотыми крыльями пронеслась над водой.

Ася покрепче прижала Юми и заковыляла к берегу. Гномы уже развели костер и приготовили согревающий чай.

— Царевна-лебедь, Хозяйка Лета! — слышался отовсюду взволнованный шепот.

А Ася пила чай и думала, почему ей Царевна-лебедь помогает? И есть ли у нее теперь заветное желание или она его все-таки потратила? А если не получится с зельем и желания теперь нет? Юми, пригревшаяся на ее коленях, спала, тревожно вздрагивая во сне после всех переживаний. Ася тяжело вздохнула: сбор клевера еще не начался, а у нее уже нет сил.

Но зря она волновалась. Гномы высушились, успокоились и развернули на поляне целый завод по сбору клевера. Асю решительно попросили сесть в стороне и не мешать. Деликатный, очень воспитанный гном Жалейка сказал:

— Понимаете, Прасковья, вы несколько… крупноваты.

Ася послушно села у поваленной черемухи, стала наблюдать за гномами. Из веточек, волшебства, травинок и кусочков коры они смастерили тележки, катапульты, носилки, достали из рюкзачков пилы, ножницы, ножи. Потом разбились на бригады. И работа закипела. Два гнома забирались по стеблю клевера, срезали головку цветка и бросали вниз. Внизу ловцы ловили ее носилками, клали в чашу катапульты и тут же стреляли: клеверные головки летели точно в раскрытую наволочку, которую сняла со своей подушки Ася. Смотреть на эту кипящую работу было весело. Ася прекрасно понимала, что сама бы она справилась быстрее и без таких хлопот, но ее друзья были так уверены, что ей без них никак не обойтись, что, пожалуй, даже обиделись бы, если бы Ася отказалась от помощи. Скоро наволочка была туго набита душистыми цветами. Ася опустила в нее голову, поглубже вдохнула. Так пахло само лето.

— А будет здесь килограмм? — озадаченно оглядел наволочку Горыныч.

— Не знаю…

— Я знаю, Прасковья, что ты не знаешь. Ты никогда ничего не знаешь.

— Зачем тогда спрашиваешь? — обиделась Ася.

— На всякий случай.

— Подумаешь! Отнесу Кондрату Тарасовичу и спрошу. Ой! — Ася вдруг вспомнила об очень важном деле. Она отыскала Старого гнома, поставила его на ветку черемухи, чтобы удобнее разговаривать было, и спросила:

— А вы не помните мальчика… Он очень давно с гномами дружил. Он еще Захара спас, когда на него лягушка села.

— А, Кондратик! — просиял в бороду Старый гном. — Славный был мальчик. Веселый, улыбчивый. А вырос вот — забыл нас.

— Он не забыл, — прошептала Ася. И рассказала историю Грозового Человека.

— Ох! Ох, ох, ох! — заходил по ветке Старый гном. — Сдобная Булочка! Василиса! Жалейка! Савелий! Послушайте-ка, что Ася рассказывает! Ох, бедный, бедный наш Кондратик… такой ласковый, такой ясный… И Захара-то нет, он в город подался. Бояться стал лягушек, не смог в лесу жить. Ох, ох, ох!

— Надо срочно что-то делать! — сказал Жалейка.

— Надо вернуть Захара!

— Нет, это долго, мы сами пойдем к Грозовому Человеку, то есть к Кондратику!

— Я помню, он сделал мне такую чудесную лодочку, — прослезилась Сдобная Булочка. — Я тогда была совсем еще крошкой.

— А Речной царь-то каков! Такой обмен!

— Да, мы к нему сходим, — решил Старый гном, и все закивали, — завтра же. Как ему тоскливо там одному!

— А мы-то, старые олухи, боялись Грозового Человека! — воскликнул Жалейка. — А это наш Кондратик!

— Спасибо, Асенька, это такая добрая весть…

— Да что вы… — смутилась Ася. — Это вам спасибо. За клевер.

Она взяла один цветок, выдернула скрученные в трубочку лепестки. Сунула их в рот и потянула сладкий сок.

 

Глава 39

Вечером следующего дня Ася достала из пакета с всякими важными вещами рецепт зелья. Совсем чуть-чуть осталось. Яблоки и солнечный зайчик. Для яблок она сделала все, что могла, теперь только ждать осталось, когда поспеют, а солнечный зайчик — это уже завтра утром. Так с Ежом договорились. Асе даже жарко стало — завтра ее ждет самое трудное, она в этом не сомневалась.

Утром Ася надела нарядное коралловое платье и, как могла, причесала волосы. Она взяла Юми на поводок и вышла из корпуса. Юми хотелось побегать, она рвалась вперед, тявкала, юлила, но Ася волновалась так, что даже Юми ее не радовала. И она сказала ей строго:

— Веди себя прилично!

Юми уныло затрусила рядом. Только на Солнечной поляне Ася спустила ее с поводка. Юми взвизгнула радостно и принялась гонять солнечных зайчиков. Ася огляделась. Гномы должны были быть уже здесь, но почему-то опаздывали.

Она прислонилась к штанге футбольных ворот и стала ждать. То и дело солнечные зверята прыгали Асе на макушку, съезжали с плеч, как с горки, тыкались в колени, смеялись и кричали всякие радости. Но Асе от их веселья становилось только хуже. Никто-никто из них не знает, зачем пришла сюда Ася и о чем будет просить. «Наверное, я в последний раз здесь, — подумала она. — Ни за что не смогу прийти сюда… потом, когда заберу кого-то из них для Кукумбера».

— Эге-ге-гей! Э-э-эй!!!

Ася оглянулась на крик и увидела приближающуюся точку.

— Ася! Я! Летаю! Я! Умею! — кричала точка.

Сева! Ну да, это Сева летит! И Горыныч рядом, и Еж! Еж тоже летит!

— Да я всегда умел, только притворялся, — скромно сказал Еж, когда они замерли в воздухе перед Асей.

— Ну-ну, — усмехнулся Горыныч, — с утра Манюню дразнил, дразнил, а она целое ведро звездной пыльцы взяла на него и высыпала. Вот все притворство и кончилось.

— Ага! — радостно подтвердил Еж.

— А ты? — спросила Ася Севу.

— А я тренировался, тренировался, ну прямо каждый день, и уже даже получаться стало, особенно если вниз. А сегодня гулял и со Старым гномом на рассвете по ветке дуба, он и говорит: «Лети, мой мальчик!». И столкнул меня с та-акой высотищи! А я ка-а-ак полечу!

Все рассмеялись. Правда, Еж тут же стал серьезным.

— Ладно, я пошел, — сказал он и полетел к солнечным зверятам. — Ждите меня здесь.

Ася не смотрела ему вслед. Она сидела в траве спиной к Солнечной поляне и внимательно разглядывала коричневую гусеницу. Горыныч и Сева пристроились на кончиках ее сандалий. Сева сиял, как медный грош, а Горыныч смотрел на него снисходительно, как и полагается старшему, давно летающему брату.

— Волнуешься? — на секунду перестал сиять Сева.

Ася молча кивнула. Но Еж уже летел обратно. Он привел с собой того самого козленка, который лечил Асе коленки. Лобастый козленок тут же прыгнул ей в руки, потыкался в ладони.

— Вот он согласен, — сказал Еж, а козленок подтвердил:

— Да, я согласен.

— Правда? Честно-честно? А вам не страшно?.. Ну, то есть…

— Да нет, Ася, — сказал козленок ласково, — это же… ну как объяснить? Ну как бездомной собаке хозяина найти. Наши многие так делают. Думаешь, это смерть? Совсем нет, вот нисколечко! Я буду жить теперь в Кольке, вот и все. Буду ему помогать во всем. Ты в глаза ему посмотришь, а там я прыгаю. Здорово?

Ася только улыбнулась растерянно.

— Я сейчас со своими попрощаюсь, и летим, ладно?

Козленок упрыгал, а сердце у Аси все еще стучало невпопад, хоть все так хорошо вышло.

 

Глава 40

Политая живой водой яблонька к концу июля стала настоящим взрослым деревом, выше Василия Николаевича, с крепким, гладким стволом и пышной кроной. Яблоки тоже покрупнели, потяжелели, стали сочными, сквозь кожицу светились золотые соки.

Ася не удержалась, попробовала одно — объеденье!

— Пора собирать, — сказал Кондрат Тарасович, — а то остальные ингредиенты уже давно лежат, могут силу потерять.

— Никак не могу одна побыть, — пожаловалась Ася, — сегодня к вам еле вырвалась, девчонки все время за мной увязываются…

— Радуйся, — улыбнулся Кондрат Тарасович и стал разливать чай гостям.

Теперь у него в доме целыми днями было шумно и весело. После визита Старого гнома, Жалейки и всех остальных, после объяснений, воспоминаний и даже слез тишина и покой навсегда покинули Грозового Человека. Малыши-гномики так полюбили его, что Грозовой дом стал похож на детский сад. Целыми днями гномы детсадовского и младшего школьного возраста носились по гулким залам, съезжали по перилам лестниц, играли в прятки в закутках и чуланах, катались на шаровых молниях, прожигая штаны до дыр, распевали песни и то и дело что-нибудь разбивали, опрокидывали.

Над лагерем в эти дни стояла ужасная погода. То ни с того ни с сего шел ливень, то сыпал с ясного неба град, то легкие перьевые облака начинали плеваться молниями. Наконец, Кондрат Тарасович догадался убрать колбы со стола в шкаф, а шкаф закрыть на замок.

— Замучили мы тебя, — вздыхал Старый гном, но Грозовой Человек только смеялся в ответ. Он помолодел лет на сто, и насморк его навсегда прошел, и даже сутулиться он стал меньше.

С утра он пек булочки с корицей и имбирное печенье, заваривал чай и начинал ждать гостей. И гости всегда приходили. Иногда малыши так заигрывались, что оставались у Кондрата Тарасовича ночевать. Он рассказывал им на ночь сказки, которых за долгую жизнь накопилось у него немало…

Дел у него стало невпроворот, но и про зелье для Кольки он не забывал. Завязав глаза черным платком, мелко нарезал незабудки, высушил клевер; все еще горящий цветок папоротника в воду поставил, а козленку разрешил пока бегать по всему дому. И с яблоками торопил.

— Раз они поспели, нечего время тянуть. Для Кольки ведь каждый день…

— Хорошо, я прямо завтра, прямо с утра! — быстро сказала Ася.

Ася попросила Севу разбудить ее пораньше.

— Мы тоже придем, — пообещал Горыныч.

— Поможем, — кивнул Еж.

Утро наступило — звонкое, переливчатое, но когда они пришли в сад, весь мир померк, даже в глазах потемнело. На заветной яблоне не было ни одного яблочка! Сева замотал головой, будто хотел проверить, не сон ли это.

— Как же… — начала было Ася и замолчала. Поняла, что разревется.

С тех пор, как гадюка с детенышами покинула сад, никто и не думал его охранять.

— Какая я дура! — в отчаянии воскликнула Ася. Гадюка показалась ей теперь хорошей знакомой. Что гадюка! Гадюка яблок не ест! Люди! Вот от кого надо было защищать сад, как только поспел урожай.

— Спокойно! — сказал Горыныч. — Что-нибудь придумаем.

— Что?! Что тут придумаешь? Еще одну яблоню сажать?

— Прасковья, ты паникерша. Надо думать. Логически мыслить. И понять, у кого сейчас наши яблочки.

— Вчера вечером яблоки были, — сказал Еж. — Я одну солнечную белочку на закате до дома провожал, видел.

— Значит…

— Значит, кто-то поогородничал ночью. Или поздно вечером.

— Или рано утром. И этот кто-то близко живет. Не из города же за нашими яблоками приезжали.

— Но это навряд ли ребята. Они огородничать в дачный поселок ходят, им так интереснее.

— Да что ты, Сева! Какой наивный! Хоть кто из ребят мог. Тот же Мартыш.

Юми во время разговора вела себя странно. Сначала убежала куда-то, вернулась, стала скулить, то садилась, то вскакивала, будто слова просила, а перебивать не хотела, потом стала кусать Асю за штанину, тянуть за собой и сердито тявкать. Ася уже несколько раз ей сказала:

— Отстань, Юми, видишь, не до тебя…

Тогда Юми подползла к Севе и стала носом толкать его к выходу.

— Да что с тобой? — удивилась Ася, вздохнула и пошла за ней. Гномы полетели следом.

Юми вела их к бывшей столовой старого лагеря.

— Михалыч! — разом догадались Еж и Ася.

Конечно, это он! Как Ася сразу не поняла! Во-первых, живет в двух шагах, во-вторых, жадный, а в-третьих, зол на них за то, что они у него ведра да грабли таскали. Думает, если его лопатами вскопано, то здесь все его?!

— А если он их уже съел? Сорвал вчера и компот сварил?

— Смотрите! — крикнул Еж.

Окна бывшей столовой, где жил теперь Михалыч, были открыты, и на одном из них в мятой алюминиевой чашке лежали янтарные яблоки. Даже издалека было видно, что из их сада, волшебные, Колькины!

— Ворюга! — возмутилась Ася, и не успели гномы ее остановить, как она затарабанила в дверь. — Откройте! Эй, вы! Быстро открывайте!

Ася вспомнила, как заблудилась ночью в лесу, когда первый раз шла к Грозовому Человеку, как страшно ей было и как от молний трещала под ногами земля. А потом еще гадюку вспомнила и как чуть не погибла под землей в Купальскую ночь, и так ударила в дверь, что та ответила ей хрустом треснувшей фанеры.

— Эт-та че такое, а?

В вытянутой майке и полинявших трико вышел на крылечко сторож Михалыч. Он с сочным хрустом ел яблоко, и брызги от каждого укуса летели вокруг, попадали Асе на лицо.

— Вы… Это не ваши яблоки! Отдавайте немедленно!

— Че-его?! — растянул в усмешке рот Михалыч. Hf сразу стало ясно: все бесполезно. Михалыч неспешно доел яблоко, бросил огрызок в траву. Ася заметила, что упал он в неглубокую ямку, и тут же проклюнулся из яблочной семечки росток. Вот это живая вода! Вот это силища!

— Иди-ка ты отсюдова. Подобру-поздорову, — сказал Михалыч ласково и захлопнул дверь.

Ася представила, как он сейчас сядет у окна, возьмет своими ручищами яблоко, проглотит его — не подавится, а потом возьмет еще одно…

— Я Василию Николаевичу все скажу! — в бессильной ярости крикнула она.

— Ася, — подлетел к ней Еж. — Летим, Горыныч там одно яблоко нашел, наверное, в траву упало, Михалыч его и не заметил…

— Одно, — горько усмехнулась Ася. — А надо — четыре!

— Ну, хотя бы одно! Вдруг получится! Отнесем Кондрату Тарасовичу, спросим…

Ася знала, что не получится. Все должно быть строго по рецепту, Кондрат Тарасович тысячу раз об этом говорил. Но все-таки встала и пошла. Она села под яблоней, готовая расплакаться. Взяла это единственное яблоко, вытерла с лица сладкие капли, которые почему-то до сих пор не высохли, и тут же вскочила.

— Куда ты?

— Значит, так… Вы будете его отвлекать. Не знаю, как. За уши щипайте, в глаза лезьте… А я доберусь до окна и заберу яблоки.

— Смотрите! — крикнул Горыныч.

Толкнув калитку лапами, в сад осторожно зашел Бой, большой, шоколадно-коричневый, почти породистый, пес Михалыча. В зубах он бережно держал яблоко. Бой подошел к Асе и положил яблоко в траву у ее ног. Следом за ним пришел Кузя, потом Буль, Ляля и Найда, Пятнашка и Шарик. Каждый нес в зубах по яблоку. Они сложили их в траву и сели рядом. Ася обняла по очереди их мохнатые, не очень чистые головы и все-таки расплакалась.

— Вот с девчонками всегда так, — проворчал Горыныч.

Юми с радостным лаем носилась вокруг.

 

Глава 41

Набив яблоками карманы, зажав Юми под мышкой, высоко в небе летела Прасковья Шустова, и, как хвост кометы, мчались за ней Сева, Горыныч и Еж. Ася волновалась: а если Михалыч сорвал яблоки еще вчера и их волшебная сила ослабла?

— Не бойся, — успокоил ее Сева, — сегодня он их сорвал, за пять минут до нашего прихода.

— Откуда ты знаешь? — удивился Еж.

— Пятнашка сказал.

— Ты с собаками умеешь разговаривать?! — Ася, Горыныч и Еж резко затормозили.

— Ну и что? — смутился Сева. — Хоть кто умеет.

Но по виду Ежа и Горыныча Ася поняла, что ничего подобного.

— И молчал! — упрекнул его Горыныч.

— Да ну… чего там… Я и с Юми моей разговариваю, и с Асиной тоже. Да хоть с кем! Если есть о чем поговорить.

Увидев волшебные яблоки, Кондрат Тарасович разволновался, а услышав утреннюю историю — еще больше. Он попросил гномий детский сад немедленно удалиться и, закрывшись с Асей и братьями-гномами в башне, сказал:

— Верю, что все получится. Столько преград! А чем больше преград, тем зелье вернее, это старое правило.

Он достал бутыль с живой водой, черную коробку с незабудками, мешок высушенного клевера, поставил на стол вазу с цветком папоротника.

— А это ничего, что мы его сорвали? — шепотом спросила Ася. — Он сможет еще вырасти?

— Сможет. Конечно, сможет. Как обычный цветок. Как хвост у ящерицы… Подсолнух!

Тут же примчался откуда-то солнечный козленок, лизнул в щеку Ежа, подмигнул Асе и сказал радостно:

— Хорошее имя мне Кондрат Тарасович придумал? Ой, он столько всего мне про Кольку рассказал всякого хорошего, что прямо не терпится познакомиться. А еще целую неделю ждать!

— Почему?

— Неделю зелье настаиваться будет, — улыбнулся Кондрат Тарасович.

— Ой, вот еще! — спохватился Горыныч, скинул с плеч алый рюкзачок, достал оттуда мятые листы смородины, мяты, рябины. — А то Прасковья, конечно, забыла.

— Конечно! — состроила ему рожицу Ася. Она на Горыныча давно не обижалась за все его насмешки.

— Ну, это уж так… Для вкуса… чтобы пить приятно было.

Спасибо, Горыныч.

Кондрат Тарасович разложил все ингредиенты на столе, раскрыл на нужной странице толстую книгу рецептов, хлопнул по ней ладонью и сказал строго, с громовым громыханием в голосе:

— Теперь, друзья мои, прошу покинуть мой дом и в течение недели здесь не появляться, даже если очень захочется узнать, как идут дела. И всем, будьте добры, строго-настрого накажите: эту неделю мой дом для визитов закрыт. Буду зелье готовить. Тут внимание нужно, сосредоточенность и… В общем, не просто это. Да и годы у меня к тому же… И зелье созревать должно в тишине и покое.

— Спасибо, — сказала Ася.

Кондрат Тарасович улыбнулся всем лицом, будто включил какое-то тайное внутреннее солнце.

— Это тебе, девочка моя, спасибо. Ты спасла меня от одиночества.

— Перестаньте! — сердито вскрикнул Еж. — А то я расплачусь!

 

Глава 42

Потянулись бесконечные, томительные дни.

Ася учила Юми разным командам, пропалывала с Сашенькой грядки в саду, играла в пионербол, помогала Лене газету рисовать и даже в интеллектуальной игре «Взломщик» поучаствовала. А думала только об одном: зелье, зелье, зелье.

И так без конца.

— Что ты все время бормочешь? — удивлялась Наташка.

— Я? Нет, это я так, ерунда всякая…

Ей бы радоваться — ведь просто чудо, что удалось все собрать, найти, что цветок папоротника расцвел не на Камчатке и не в Перу, что Степан проболтался Василию Николаевичу, что такие замечательные ребята у них в отряде… Но на сердце тяжело, будто ничего не вышло. Все как надо вроде бы, но… А вдруг на незабудки кто-нибудь все-таки посмотрел? Или Речной царь обманул (он может!) и воды дал не 400 миллилитров, а 350? Он может… Вдруг ТАК посаженная яблоня не считается? Или яблоки силу потеряли оттого, что их не Ася сорвала? От всех этих мыслей наваливалась на Асю то черная тоска, то судорожное волнение, когда и делать ничего не можешь, и усидеть на месте не в силах.

В один из черно-тоскливых дней приехала веселая, довольная поездкой мама с загоревшими, подросшими близнецами и уставшей бабушкой. Привезли Асе целую гору сладостей и подарков, умилялись Юми, засыпали Асю вопросами.

— Нет, Ася, ты, пожалуйста, не увиливай, а скажи прямо: зачем волосы обрезала? Мама, ты только посмотри, какое самовольство! — обратилась она к бабушке. — Такие косы были! Взяла и срезала под корень, да еще не рассказывает…

— Взрослеет девочка, — вздохнула бабушка.

— Не посоветовалась, разрешения не спросила! Что за дела, Ася?

В общем, не сносить бы Асе головы, но тут, на ее счастье, Савелий полез в воду, а Соня запустила в него комком тины. Савелий заревел и кинулся на нее с кулаками, Соня бросилась наутек — и прямо к дороге, по которой ездили машины. «Надо узнать у Кондрата Тарасовича, можно ли будет потом, после всего, рассказать маме правду», — подумала Ася и с особой нежностью поцеловала Юми в нос — мама забирала ее с собой.

Несколько раз Ася летала к Грозовому дому. Долетит, покружится над поляной и улетает. Даже не опускалась, не топала ногой, говоря заклинание: «Гром и молния!». Боялась, что если дом покажется, то так сильно захочется зайти, что не удержится.

Еще Ася с Савушкиным познакомилась. Савушкин был известным на весь город художником, потому что его рисунки печатали в столичном детском журнале, он уже иллюстрировал настоящую детскую книжку, а в городе постоянно проходили его выставки. Савушкину всего четырнадцать лет, он во втором отряде, но художник он самый настоящий. Ася познакомилась с ним в саду. Она пришла сюда утром, до зарядки (Сашеньку искала) и увидела, что недалеко от забора, присев на корточки, веснушчатый Савушкин что-то быстро-быстро рисует в альбоме.

— Тихо! — попросил он Асю. — Не спугни.

На разноцветном заборе, свесив ноги, сидели разноцветные чумсики. Они спиной сидели и Савушкина с Асей не видели.

— Чудо, правда?

— Это чумсики.

— Откуда ты знаешь?

Ася неопределенно пожала плечами.

— Ты с ними знакома?

— Ну, немножко.

Тогда Савушкин нарисовал и Асю.

А как-то ночью Кирилл, Азат и Артем позвали девчонок мазать шестой отряд. Согласились на эту авантюру только Наташка, Ася, Варя, влюбленная в Кирилла, и Аленка, которая с появлением Юми раздружилась с Вигилянской и делала теперь все, как Наташка.

Они нагрели зубную пасту и тихонько пробрались на другую половину своего корпуса, в палату мальчишек шестого отряда. Но оказалось, что там никто не спит, а рассказывают страшные истории и едят черемуху. Горе-мазатели хотели дать деру, но добрый шестой отряд великодушно простил их, угостил черемухой и страшной историей. Кто-то предложил намазать первый отряд, и они мелкими перебежками пробрались в седьмой корпус, дрожа от страха и собственной наглости.

Утром разъяренный первый отряд пообещал «разукрасить этих салаг под хохлому». Но так как непонятно было, кого именно надо разукрасить, а на весь лагерь пасты не хватит, то гнев их вылился впустую.

Потом они с гномами затеяли сплав по реке. Асе дали уменьшительного меда, чтобы ей тоже было интересно. Связали плот. Река при гномьем росте казалась невероятно огромной, больше Волги, на которую Ася ездила с папой прошлым летом. А ведь это еще не вся река, а только излучина, огибающая остров! А течение! Вот это да!

— Я боюсь, — попятилась Ася.

— Да ты что! Это же ПРИКЛЮЧЕНИЕ! — возмутился Горыныч.

— А если мы утонем?

— Старый гном сходит к Речному царю и вызволит нас, — беспечно сказал Еж.

В общем, построили плот и поплыли. Хотя нет, слово «поплыли» тут не подходит. Вода подхватила их плотик, как листик, и понесла с такой силой, что оставалось только визжать от скорости, восторга и жути.

— Нас несет в Долину Семи Радуг!

— А что это?

— Волшебная страна!

— Класс!

— Прасковья! Думай, что говоришь! Оттуда дороги нет!

— Почему?!

— Туда попасть можно только по реке, а как ты вверх по течению-то поплывешь?

— А-а-а-а!!!

Река сделала крутой поворот. Это кончился остров. Излучина впадала тут в основное течение реки. Здесь была стремнина, и волны, каждая с дом, навалились на плотик со всех сторон. Ася зажмурилась. Река стала как море. Вода клокотала и бурлила на перекате, будто выговаривала свои водяные слова.

— Нужно к берегу! Гребите! — прокричал сквозь ее рев Горыныч. Более нелепой команды нельзя было и придумать. Бороться с такой водой при гномьем росте было все равно что пытаться ладонью сдержать цунами или смерч.

Вдруг небо потемнело, на солнце наползла темно-лиловая туча, потом двинулась вдоль реки. Она будто нарочно искала наших путешественников, потому что остановилась прямо над ними и тут же разразилась дождем.

— Спасайся кто может! — крикнул Сева и рванул вверх, за ним бросились остальные.

И вовремя: плот опрокинуло. Сначала им удавалось увертываться от тяжелых, но пока еще редких капель, но стоило дождю набрать силу, как братьев-гномов и Асю, словно гвозди, вколотило в воду.

— Держись, Ася! — крикнул Горыныч и кинулся к ней на помощь.

— Сам спасайся! — успела она крикнуть ему в ответ и ушла под воду. «Как глупо погибнуть сейчас и так вот… не из-за чего… Интересно, кончится действие уменьшительного меда, если я буду уже мертвая? А если нет, то меня не найдут… И я буду пропавшая без вести…» Печально-торжественные Асины мысли были бесцеремонно прерваны. Чья-то рука схватила ее за воротник рубашки и потянула вверх. Чья-то огромная и грубая рука. Она подняла Асю высоко над водой. «Великан!» — ахнула Ася, но тут же вспомнила, что это она сейчас — гном. А «великан» уже вытащил из воды гномов, швырнул их на берег и проворчал сердито:

— Вот и сидите тут, нечего в воду соваться. А то утопнете, опять воду клянчить придете, царское добро разбазаривать.

И только когда «великан» погрузился в воду, Ася поняла, что их спас Водяной, ворчливый слуга Речного царя.

 

Глава 43

Ася лежала на верхней ветке сосны. Сосна была могучая, высоченная, наверное, самая высокая в этом лесу. Далеко-далеко было видно с нее. Сине-зеленые волны леса, изрезанные линиями просек, редкие поля, узкая лента реки… Ася смотрела то на лес вокруг, то в синее небо, там неспешно ползли облака, лениво выстраиваясь в причудливые замки и города.

Вдруг ни с того ни с сего упала с неба капля, и не успела Ася стереть ее со щеки, как обрушился на землю дождь. Настоящий ливень! Все дороги превратились в реки, зазвенели деревья, заметались птицы и люди. Ася спикировала вниз, добежала до своего корпуса. Дождь начался так внезапно, что она подумала, не опрокинул ли Кондрат Тарасович свой стол с колбами, но потом вспомнила, что он спрятал их в шкаф, под ключ.

Не по себе стало Асе. Вдруг что-нибудь случилось, и Кондрат Тарасович за ней все эти дожди присылает? Но что, что могло случиться? Пролилась живая вода? Удрал солнечный козленок? А вдруг сам Кондрат Тарасович заболел? Возраст все-таки…

Ася тут же пожалела, что поторопилась спрятаться от дождя в корпусе. Надо было сразу лететь на гору, а теперь Лена загнала всех под крышу, усадила за настольные игры, и попробуй ее переспорь! Ася с шумом отодвинула стул. Не будет она ни во что играть! Она сердито пошла в палату, захлопнула, не глядя, форточку и села на кровать. Что за жизнь! Девочки столпились в дверях и смотрели на нее как-то странно.

— Что? — не поняла Ася. Она оглянулась на окно. Напротив форточки висел желтый шар величиной с футбольный мяч. Он угрожающе потрескивал. Сердце у Аси кольнуло так, будто в него вставили иглу. Что же случилось, что? Там, на горе, в Грозовом доме, что-то не так, а она должна слушаться вожатых и торчать здесь!

А девочки, как назло, охали и ахали и обсуждали, какая Ася совсем отчаянная, шаровой молнии не испугалась, а ведь могло убить, и хорошо, что Лена не видела… За окнами грохотала гроза, шаровая молния метнулась куда-то вверх, булькал, захлебываясь собственной торопливостью, дождь, его струи летели по стеклу, оставляя размытые дороги. И вдруг — тишина. Гроза оборвалась внезапно, будто Кондрат Тарасович поймал ее за хвост и втянул в колбу.

— Ну и погодка, — вздохнул кто-то в коридоре.

Но Ася-то знала, что грозы хранятся в окованных медью сундуках, их так просто не выпустишь, да и не соберешь в одну минуту, это вам не послушный грибной дождик. «Что-то случилось, — стучало Асино сердце, — что-то не так». Лететь на гору? Еще пять минут назад Ася сердилась, что ее не выпускают из корпуса, а сейчас сомневалась. Кондрат Тарасович ведь предупреждал, что к нему всю неделю нельзя показываться, что зелье должно настаиваться в одиночестве и покое, куда же она пойдет? Может, вообще все эти дожди оттого, что Кондрат Тарасович зельем занимается, не до погоды ему, вот они и разбаловались?

— Шустова! — ворвался в палату Матвей Кондаков. — Тебя там дед какой-то спрашивает. Странный такой, в плаще… Э, потише! — Ася сбила Матвея с ног, выбегая на улицу.

На веранде столпились ребята из седьмого и шестого отрядов, а у крылечка возвышался Грозовой Человек. Волшебный плащ клубился тучами и потрескивал молниями у него за спиной, глаза из-под широких седых бровей смотрели пристально, руки с узловатыми старческими пальцами были сложены на груди. В воздухе сильно пахло дождем.

— Кондрат Тарасович! — подлетела к нему Ася. — Что вы… Что случилось?

Он схватил ее за руку и потянул за собой. Ему настороженное детское внимание было неприятно. За Единственным дубом они остановились.

— Я два раза посылал тебе грозу! — сердито прогремел он. — Как ты не догадалась, что надо прийти? Думаешь, в мои годы легко проделать такой путь! Да я уже двести тридцать лет не выхожу из дома!

— Я… я почти догадалась… То есть я догадалась, но ведь вы сами сказали: неделю не показываться.

— Я надеялся, сердце тебе подскажет, что надо появиться, — поджал губы старик.

— Оно подсказывало! Но я… решила послушаться вас и…

— «Послушаться»! Слушать, Асенька, нужно только свое сердце. Ладно, прости меня, старика, за этот выговор, устал я что-то. Давай о деле. Зелье почти готово. Но одно «но»: у меня пропало оранжевое стекло.

— Что?

— Оранжевое стекло. Бутылка, в которую будет налито зелье, должна быть из оранжевого стекла. Ну или содержать в себе хоть немного оранжевости, или чтобы дно у нее было оранжевое. Понимаешь?

— Где же я найду бутылку с оранжевым дном?

— Ты кусочек оранжевого стекла найди, бутылку я сделаю! Это обязательно надо! И не позднее завтрашнего утра. И как назло: ведь помню, было у меня такое стекло, но весь дом перевернул, все витражи просмотрел — нет нигде! То ли гномы утащили для своих игр, то ли просто потерялось… Ты поспрашивай у ребят, может, найдешь?

— Я поспрашиваю.

Ася побрела прочь, не простившись. Она чувствовала такую усталость, будто ей тоже двести лет. Где искать оранжевое стекло? Бред какой-то! День продолжался, и Ася делала машинально все, что нужно было делать: убирала территорию, репетировала танец для гала-концерта, играла в пионербол, что-то соврала про Кондрата Тарасовича, когда стали расспрашивать… А в голове стучало: оранжевое стекло, оранжевое стекло.

— Аська! Спишь, что ли! Уже три мяча пропустила! Иди подавай!

На площадку прибежал Максимка Арсенов.

— Ася, а пойдем в саду работать?

— Да там уже нечего делать, Макс.

— Ну, Ася-я-а-а…

— Вот хвостик! — всплеснула руками Даша. — Говорят тебе, нечего там делать.

— Ну, дайте какую-нибудь работу! Ску-у-учно!

— Скучно — найди мне оранжевое стекло! — в сердцах сказала Ася. Максимку как ветром сдуло. Даша удивленно посмотрела на Асю.

— Зачем тебе оранжевое стекло?

— Откуда я знаю? Пусть ищет.

— Здорово ты его… отшила.

Асе стало так стыдно, что она чуть не бросилась за Максимкой вдогонку. И, нахмурив брови, сказала:

— Давайте еще партию.

Но не успели и трех голов забить, как примчался Максим и, чуть не плача, закричал возмущенно:

— Ася! Я нашел, а она не отдает! Я ей говорю, что для дела, а она все равно не отдает!

— Кто не отдает? — оторопела Ася.

— Да Глашка! Кричит: «Мне тоже для дела!», я ей объясняю, а она…

— Да что не отдает-то?

— Оранжевое стекло, что же еще?!

Бросив игру, Ася подскочила к Максиму.

— Максимка… А где она, Глаша?

— Да вон там, в песочнице. Я ей объясняю, главное, а она…

— Веди!

— Ася, ты куда?

— А матч?

— Шустова всегда так!

— Я сейчас! — крикнула Ася, убегая с Максимкой.

В песочнице у второго корпуса в полном одиночестве сидела большеглазая, стриженная под мальчика Глафира. Ася спросила:

— Она?

— Она, — возмущенно шмыгнул носом Максим. Он, наверное, подрался бы, не будь Глафира девчонкой.

— Так. Максим, ты — молодец. Ты такой молодец… даже слов нет. Настоящий Колькин друг. Только я сейчас сама с ней поговорю, ладно? Тут, кажется, подход нужен.

Ася подошла к Глафире. Села, как она, на песок. Сказала, будто они знакомы:

— Привет, Глаша.

— Я не Глаша. Я — Глафира.

— А я — Прасковья.

Глафира покосилась на нее синим глазом. Ладно, мол, дальше что?

— А что ты делаешь?

— Не скажу, — потом улыбнулась, — секретик.

— Расскажи?

— Секретики не рассказывают. Их показывают, — сказала Глафира строго и стала указательным пальцем по песку водить, расчищая свой секретик.

Ася смотрела не дыша. Конечно, она знала, что такое секретики, сама только недавно перестала их делать. Вот что-то блеснуло под Глафириной рукой среди песка, Глафира завозилась, вздохнула и отодвинулась, чтобы и Асе и Максиму было видно.

Хорош был секретик, что и говорить. Редкой красоты и качественной работы. На песке лежал кусочек золотой фольги от шоколада, на нем — цветок анютиных глазок, по бокам — бусинки. А накрыт секретик был стеклышком, небольшим, овальным, но очень оранжевым.

— Какое чудо, — прошептала Ася и попросила: — Глафира, будь другом, подари мне это стеклышко!

— А зачем?

— Ну… — Если бы она могла сказать, зачем! — Мне очень надо! Честно. Для очень важного дела!

— Секретик тоже важное дело.

— Важное. Но ты пойми… И ведь для секретиков прозрачные стекла лучше подходят. А то здесь даже не видно, какого цвета бусинки и анютины глазки. Из-за стеклышка все оранжевым кажется. Хочешь, я тебе прозрачных стекол много принесу?

— Хоть тыщу! — пообещал Максимка.

— Нет, не надо. Лучше куклу.

— Какую куклу?

— Любую. Мне без куклы плохо, — вздохнула Глафира.

— Хорошо. Значит, меняем куклу на стеклышко.

Глафира сдержанно кивнула.

— Только ты не потеряй стеклышко, ладно? Я тебе завтра куклу принесу. Слушай, а это настоящее стекло, не пластмасса?

— Не-ет, это из маминых очков стеклышко выпало, я попросила, она мне и отдала. Только переживала, что такие дорогие очки сломались, — сказала Глафира и стала смотреть в сторону.

«Скучает по маме», — поняла Ася и тоже посмотрела в сторону. Они распрощались, и Ася побежала в шестой корпус. Там стоял телефон, и можно было позвонить домой.

Мама долго не брала трубку. Может, гуляет с близнецами?

— Алло?

— Мама? Мам, это я — Ася! Мамочка, приедь ко мне сегодня!

— Сегодня?!

— Мне очень-очень кукла нужна! Любая! Только не Марусю, ладно? Ну та, в синей шляпке…

— Я знаю, Асенок. Но я никак не могу приехать. Савелий с Соней простыли немножко, перекупались в субботу, наверное. Ты же знаешь, как это у близнецов — все хором, все враз. Мы с бабушкой целыми днями…

— Да… да… — сказала Ася. Она уткнулась лбом в стенку. От стены влажно пахло свежей известкой. Не будет куклы. Оранжевого стеклышка не будет. Зелья не будет. И Кольки не будет.

— Ася! Алло, Ася! Куда ты пропала?

— Я здесь, мам.

— Доченька, мы же были у тебя совсем недавно… Потерпи, моя хорошая, ты ведь уже большая.

— Да, да.

— Скоро и конец смены, да?

— Да.

— У тебя такой голос. Тебе плохо там? Ася, тебя забрать домой?

— Нет-нет! — поспешно сказала Ася. — Здесь хорошо. Ладно, я потом позвоню, пока.

Ася положила трубку, вышла на улицу, на яркое солнце.

Надо было сказать маме: «Да, забери!» — и она бы приехала, и все бы это кончилось. И не надо было бы ни о чем думать. Сидела бы дома, играла бы с близнецами, рисовала бы с ними, мастерила бы им игрушки… Кукла! Как же она раньше не подумала?

Ася бросилась к себе. Сколько раз она делала Соне кукол из ниток, маленьких и смешных, их в школе на уроке труда Лариса Ивановна научила. Это просто! Только надо нитки найти или пряжу. А где? У нее самой нет, просить у Лены или девчонок не хочется. Сходить в кружок мягкой игрушки? Но до конца смены пять дней, ее уже не запишут. Надо разыскать гномов, вот что… Но это время, время, которое уходит. Зелье должно быть готово завтра и, если перестоит, может потерять силу. Но…

Но есть полосатый свитер, который мама связала Асе в прошлом году, на день рождения. Хороший свитер, из тонкой разноцветной пряжи. Ася взяла у Лены ножницы, отпорола рукав и осторожно начала распускать.

— Ты что?! — подсела к ней Варя. — Ася, ты зачем? Такой хороший свитер…

Ася промолчала. Свитер был самый любимый. Ряд, еще ряд, полоска.

— Ася, что ты молчишь?

— Она чокнулась! — схватилась за щеки отличница Болотова и многозначительно переглянулась с Вигилянской. Еще вчера Ася услышала, как они вдвоем и Саша Лазарева ее обсуждали. Всерьез и даже сочувственно говорили, что Шустова помешалась и ее лечить надо. Но Асе наплевать на такие разговоры, лишь бы не помешали куклу сделать.

— Не лезь! Отстань от нее! — вступилась Карина и подсела с другой стороны. — Ты нервы успокаиваешь, да? У меня бабушка тоже все время что-нибудь вяжет, когда нервничает, но и распускать можно, тоже помогает.

Ася не ответила. Нервы здесь ни при чем. У нее вообще никаких нервов больше нет. Все ее нервы в лесу остались, на Купальную ночь.

— Нет уж, это уж слишком! — прошипела Настя Вигилянская. — То волосы обкромсала, то свитер! Я с ней в одной палате жить не собираюсь!

Ряд, еще ряд, еще одна полоска.

— Это у нее от встречи с Белым монахом, — прошептала Аленка. — Я вам говорила, а вы не верили.

Девочки только отмахнулись. А Варя внимательно посмотрела Асе в глаза.

— Это ты из-за Кольки, да? Из-за вчерашнего?

— Что? А что было вчера?

— Разве ты не слышала? Лена у себя плакала. Врачи сказали окончательно, что Колька не поднимется, останется инвалидом… Ты куда?!

Кукла получилась славная: разноцветная, кудрявая, смешная. У Сдобной Булочки Ася попросила для нее красивое платье и заколку для волос. Глафира осталась довольна. Сбегала в песочницу, и через минуту Ася уже летела над лесом, сжимая в руке оранжевое стеклышко.

 

Глава 44

Ася осторожно присела на край кровати. Долго смотрела на Кольку. На его лицо падал свет уличного фонаря. И в этом желтом неярком свете его лицо было очень красивым и очень спокойным. Ася смотрела на него, сжимала в руках теплую бутылку с оранжевым донышком и думала о том, что сказала ей Варя. О том, что Колька останется инвалидом. Она вспомнила, как в первый день ее дразнил Мартыш, а Колька протянул ей руку. Он тогда еще посмотрел ей в глаза, долго и серьезно. Глаза у Кольки светло-зеленые, а ресницы длинные и темные, поэтому глаза кажутся яркими, как светлячки вечером в траве. Наверное, в такие глаза, как и на светлячков, долго нельзя смотреть — память потеряешь. Но Ася долго смотреть еще и не пробовала.

Она потерла коленки. Кожа на них была содрана и болела. Ася побоялась лететь с зельем из Грозового дома, всю дорогу шла пешком. Кондрат Тарасович попросил стаю светлячков освещать ей дорогу, и они летели чуть впереди звездным облаком. Зелье Ася держала в руках и шла, как по гвоздям, — так боялась споткнуться и разбить драгоценную бутылку. Каждый корень обходила, каждый камешек. И уже около самого изолятора споткнулась на ровном месте. Бутылка выскользнула из рук и упала в траву. Ася лежала, уткнувшись в асфальт и не могла пошевелиться. Боялась, поднимет голову и увидит, что случилось непоправимое: вместо бутылки с оранжевым дном — светящаяся жидкость растекается между стеблей травы, и прозрачными айсбергами торчат из нее осколки… Наконец, она приподнялась на корточки, облегченно выдохнула. Бутылка не разбилась, лежала в траве и мягко светилась. Светлячки повисли над ней и тихо стрекотали крылышками. А коленки Ася опять в кровь содрала, как в начале лета…

Колька дернул бровями и проснулся. Распахнул глаза, будто и не спал вовсе.

— Па-ашка, — прошептал он. — Опять снишься, да?

— Опять.

— Это хорошо. А то совсем не приходишь. Как Юми?

— Мама домой забрала.

Колька вздохнул, облизал сухие губы, наверное, пить хотел. И вдруг заговорил быстро-быстро:

— Слушай, Пашка, я тебя сейчас кое-что скажу, потому что во сне можно. Мне это очень надо сказать, а так я… ну, в общем, не решусь я, когда не во сне. Думаешь, может, что я злюсь на тебя, что свалился? Думаешь, из-за тебя? Нет, я сам во всем виноват. Потому что дразнил тебя, но это я, понимаешь…

— Не надо! — вдруг испугалась Ася.

— Нет уж! Пришла — слушай! — строго сказал Колька. — Просто ты мне очень нравишься. Правда. Вот.

Он замолчал, но смотрел Асе в глаза, будто ждал ответа. Ася прижала бутылку к пылающим щекам. Сердце остановилось как вкопанное и не желало двигаться с места. Она протянула Кольке бутылку.

— Коль, выпей, а?

— Это что — яд?

— Яд, яд, пей.

— Скажи: «Кукумбер» — выпью.

— О, господи! Кукумбер, пожалуйста, выпей.

— Сейчас?

— Да, при мне. Это очень важно.

— Ну, пожалуйста, если очень важно. Только… Ну, помогай тогда.

Ася взяла с тумбочки ложку для лекарств, налила в нее зелье.

— Светится… — удивился Колька. — И вправду яд.

Медленно и осторожно Ася поила Кольку.

— Ничего, вкусненький такой яд, клевером пахнет.

Бутылка опустела, Ася сжала ее в руке и сказала:

— Спокойной ночи, Кукумбер. Выздоравливай.

— Спокойной ночи, Пашка-букашка. Завтра же все пройдет.

Ася вздрогнула, скрестила пальцы, чтобы не сглазить, и вылетела в окно. Она резко набрала высоту, поднялась выше деревьев, к самым звездам, в холодное и темное небо. Там она замерла на секунду, подставив ветру лицо, и стала камнем падать вниз. Только у самой земли затормозила. Мягко упала в траву, легла ничком и горько заплакала — так, что сердце на куски.

Недалеко от нее сидели на бревне Сева, Горыныч и Еж. Смотрели на Асю, вздыхали.

— Ну, чего она? — протянул Сева, сам готовый расплакаться от жалости и тревоги. — Будто ничего не вышло.

— Да нет, — вздохнул Горыныч, — переволновалась она.

— И устала, — сказал Еж. — Столько всего…

— Может, подойдем? — предложил Сева через несколько минут.

— Пусть выплачется. Говорят, это иногда полезно.

Понемногу Ася успокоилась. Села. Повсхлипывала. Повздыхала. Внутри у нее было пусто, как в бутылке с оранжевым дном. Медленно побрела Ася по лагерю, не заботясь, что кто-нибудь ее заметит. Неслышно и невидимо проводили ее гномы до окна.

 

Глава 45

Едва солнце позолотило стволы сосен, Ася проснулась от стука в окно. Три сияющих гнома прижались носами к стеклу. Ася вскочила, открыла створку. Она смотрела на Горыныча, Севу, Ежа и не решалась спросить о главном. Не знала, знают ли они главное. А гномы, как назло, молчали, только улыбались. Наконец, Горыныч сказал:

— Тебя, Прасковья, как-то неправильно назвали. Надо было Соней.

— Все главное проспишь, — сверкнул глазами Еж.

— Мы у Кольки были, — сжалился Сева.

Ася отвела взгляд: по дорожке бежали Пятнашка и Буль, прошмыгнула по стволу сосны рыжая белка, где-то недалеко, в лесу, протрещала сорока… Ася боялась спрашивать и боялась услышать.

— На лавочке сидит. На солнышко смотрит.

— Про тебя спрашивал.

— Ну, то есть, он бы спросил, если бы мы были знакомы.

— Да нет, он спросил, но только не вслух, а глазами…

— У него все на лице написано.

— Так что ты уж сходи к нему, проведай.

Ася сползла с подоконника и упала лицом в подушку. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышит вся палата. После зарядки в лагере началась страшная суматоха. Врач Ольга Алексеевна пришла на работу и увидела Кольку Огурцова, сидящего на скамейке перед медпунктом. Ольга Алексеевна упала в обморок. Колька бросился ей помогать. Через полчаса Ольга Алексеевна и Татьяна Сергеевна везли Кольку в город, к самому главному врачу, а Василий Николаевич бегал по своим директорским делам и весело отдавал распоряжения. Пробегая мимо взбудораженного седьмого отряда, идущего на завтрак, он поймал Асю за руки и прямо при всех крепко обнял, а потом еще и в макушку поцеловал. Все замерли с открытыми ртами, а в Ленину вожатскую душу закрались совсем уж черные мысли и подозрения. С этими мыслями она бросилась к Жанне, но та с каким-то веселым недоумением посмотрела на Лену и попросила ее заниматься своими делами. «Никогда больше не поеду работать в лагерь», — обиделась Лена. Весть о чудесном Колькином выздоровлении облетела «Светлячок» и добралась до города. В лагерь начали съезжаться Колькины друзья и родственники. Они проникали на территорию и мучили Василия Николаевича вопросами. А он только счастливо смеялся в ответ:

— Ну, чудо, чудо — и все тут!

Сам Колька шепотом рассказал маме, что этой ночью ему приснилась Прасковья Шустова, с которой они «почти дружили», и сказала:

— Знаешь что, Кукумбер, давай вставай, а то мне без тебя скучно.

У Кольки сестер не было, и спорить с девочками он не умел. Пришлось выздороветь.

— Вот она, сила детской любви, — растерянно пробормотал самый главный врач в городе.

— Какой еще любви! — старательно возмутился Колька и порозовел.

А вечером того же дня Асю украли на глазах у всего отряда. Замученная подозрениями Лена проводила вечерний «огонек». Говорила, как хорошо, что выздоровел Коля Огурцов, и что совсем скоро конец третьей смены и все они разъедутся, но, конечно, будут скучать друг по другу. И у всех вдруг намокли глаза, даже у Насти Вигилянской, которая всего только час назад говорила Саше, что скорей бы уже домой, «сразу поеду к родителям на Бали, отдохнуть перед отъездом в свою английскую школу». Сидели в темноте, при свечке. На лица ложились желто-рыжие теплые отсветы и делали всех особенно красивыми.

Вдруг свечка погасла ни с того ни с сего. «Где-то сквозняк», — подумала Лена. Но сквозняка не было. Было душно, и пахло дождем. Ася улыбнулась. И тут же ей на голову упала темнота, будто с ног до головы ее накрыло темным покрывалом, закутало, а потом подняло в воздух и понесло в неизвестном направлении.

— Черное одеяло! — завизжала Аленка Чаплашкина.

Но Ася и не думала пугаться. Ее несло с такой скоростью, что было просто не до страха. А через пять минут полета ее опустили на землю и властным жестом сдернули покрывало.

Ася думала, что увидит Кондрата Тарасовича, но она была одна под звездным небом на лесной поляне. Звезды сияли так близко, будто их притянули к земле за невидимые нити. Под звездами громоздились вечерние разноцветные облака: розовые, золотые, лиловые, темно-синие, багряные. От облаков протянулись к земле серебряные струны застывшего дождя. Они тихо звенели в лесной тишине. Почти черные в сумерках стволы сосен уходили ввысь, и там, в вышине, их ветки переплетались с облаками, на макушках засыпали звезды. Перед Асей стала разматываться светящаяся лента тропинки, и она пошла по ней, будто кто-то неведомый тянул ее за руку. Вдруг сосны и застывшие нити дождя расступились, и Ася увидела расцвеченное огнями золотое облако. Оно лежало на земле, послушное, мягкое, теплое. И было не из пара, каким должно быть любое облако, оно было таким, какими облака кажутся с земли — пушистыми, надежными кораблями. Ася забралась на него, и облако, поднявшись, плавно поплыло над лесом. «Как странно все», — думала Ася, но не удивлялась. Она знала: это гномы опять устроили ей сюрприз.

Облако опустилось на маленькую поляну, окруженную колоннадой сосен, и стоило Асе ступить на землю, как из травы показались все ее друзья: гномы, феи, Белый монах, выполз Королевский Уж, вышли из тени сосны Леший и Грозовой Человек. Все они аплодировали.

Ася улыбалась смущенно и не знала, что ей делать. Наконец Старый гном откашлялся и вышел вперед. Аплодисменты стихли. Ася присела на корточки.

— Милая, чудесная, удивительная Прасковья! — сказал Старый гном проникновенно. — Ты совершила чудо. Колька Огурцов жив и здоров. И это сделала ты. Чудеса, Асенька, нелегкая ноша, но тебе она оказалась по плечу. Значит, теперь ты настоящая волшебница. Дорогая Ася! Пусть твой дар, дар любви, терпения и дружбы (ведь именно этот дар помог тебе совершить чудо) никогда не покинет тебя. А ты пообещай мне, пожалуйста, помнить нас и это лето.

— Обещаю, — прошептала Ася дрогнувшим голосом.

Потом еще Кондрат Тарасович сказал речь, хвалил ее, что она не отступила и справилась, а Ася слушала и думала, что это они все — молодцы, что, если бы не они, она бы отступила и не справилась.

А после всех речей Старый гном щелкнул пальцами, и в центре поляны зажегся костер, маленький, уютный, домашний, хотя гномам он, конечно, казался огромным. Все расселись вокруг. Старый гном еще раз щелкнул пальцами, и откуда-то появился древний помятый чайник, железный, с длинным гнутым носиком и массивной крышкой. Чайник до краев был наполнен родниковой водой. Его поставили на костер, а когда вода закипела, Грозовой Человек заварил в нем чай. Сева, Горыныч и Еж забрались к Асе на колени. Синеглазый Леший заиграл на флейте, тихо и печально, а Сева сказал:

— Сегодня лето кончается. Мы ждем в гости Царевну-лебедь…

Царевну-лебедь, Хозяйку Лета! Ася вдруг почувствовала, что все грустят сегодня. Почему? Ведь Колька выздоровел, и Царевна-лебедь будет в гости — лето кончается.

Лето кончается… Ася вздохнула и стала смотреть на огонь. Лето кончается…

Вдруг из-за сосны напротив вышла длинноногая, золотистая даже в темноте лошадь. Она мотнула головой, фыркнула, крупно дрогнули ее ноздри, дернулся хвост. Лошадь наклонила голову и стала есть траву. «Откуда здесь лошадь? Неужели из поселка забрела?» — удивилась Ася и тут же увидела, что нет никакой лошади, а стоит у дерева белогрудая цапля, тонконогая и изящная, как балерина. «Далеко до болота» — подумала Ася, начиная понимать.

Цапля расправила крылья, обернулась ящерицей, невидимкой скользнула в траве, вспорхнула узкокрылой ласточкой, сделала круг над костром, присела на сосновую ветку, спрыгнула рыжей белкой, проросла цветком, большим, темно-лиловым, с золотой каймой. Из сердцевины цветка вырвался ветерок, закрутился вихрем, рассыпался дождиком, рассмеялся детским смехом, развернулся тропинкой. Тропинка превратилась на миг в высокую улыбчивую женщину с изумрудными глазами — и растаяла в тихом августовском небе.

Все, как завороженные, смотрели на превращения Царевны-лебеди. А когда она исчезла в густых сумерках, завздыхали еще грустнее. Только Грозовой Человек Кондрат Тарасович не мог оторвать взгляда, все смотрел и смотрел туда, где только что стояла Хозяйка Лета, будто увидел самое большое в жизни чудо. Будто видел то, чего другие не видели.

— Я думала, она посидит с нами, — разочарованно протянула Ася.

— Что ты, дорогуша! — усмехнулась Сдобная Булочка. — Это же Хозяйка Лета!

— У нее много дел, — грустно улыбнулся Старый гном.

Белый монах тряхнул туманной головой и сказал:

— Давайте веселиться! Ведь последняя теплая ночь сегодня!

— У нас все готово! — в один голос сказали Манюня с Марусей и, значительно посмотрев друг на друга, взмахнули руками.

И тут же вспыхнули огни на соснах, будто от корней до макушек на них сидели миллионы светлячков. Заиграла музыка, и Ася увидела знакомый оркестр: пятьдесят кузнечиков, тридцать сверчков и дирижера соловья. Гномы и феи в огромном количестве засуетились в траве, расставляя и накрывая столы, разворачивая площадку для танцев. Прошел мимо Аси Белый монах, будто ненароком дохнул туманом, и на ней в ту же секунду оказалось белоснежное, расшитое жемчугом платье и атласные туфельки. Музыканты настраивали инструменты, и уже кто-то нес Асе, Лешему и Кондрату Тарасовичу уменьшительный мед.

— Это ты все устроила? — сдвинул брови Старый гном.

— Надо достойно проводить лето, — вскинула голову Сдобная Булочка, и Старый гном улыбнулся.

Ася танцевала, время от времени взлетая над поляной; были фанты, фокусы и фейерверк, и все вокруг шумело, сверкало, кружилось, и длилось это до самого утра.

А утром Ася проснулась у себя в постели и мысленно поблагодарила Кондрата Тарасовича: шел проливной дождь, и зарядку отменили.

 

Глава 46

До конца смены оставалось всего три дня, но в них уместилось много событий.

Во-первых, привезли Кольку. С диагнозом «здоров». Колька чуть-чуть прихрамывал на левую ногу, но и это, сказали, пройдет. «Наверное, все-таки из-за Михалыча», — подумала Ася.

Сашенька Рекунова собрала в саду урожай: остатки малины, смородины, крыжовника и целое ведро мелких яблок. Из них на кухне сварили компот. Асе в один день пришло сразу три письма с признаниями в любви: от Данила Брена, от Леньки из шестого отряда, с которым она и танцевала-то всего один раз на дискотеке, и еще одно — без подписи. На первые два Ася грустно улыбнулась, а про то, которое без подписи, думала и думала целый день.

Еще был карнавал в лагере, все восхищались Асиным платьем, которое подарили ей на день рождения Белый монах и Королевский Уж, и Колька смотрел на нее удивленно-весело. Прошел конкурс красоты «Девица-краса — длинная коса», и Саша Лазарева стала Мисс «Светлячок». Она первым делом бросилась почему-то к Асе и звонко чмокнула ее в щеку. Настя Вигилянская потом полдня с Сашей не разговаривала.

Был замечательный вожатский концерт, был последний костер, на котором вручали грамоты «За активное участие в жизни лагеря». Вожатая Лена считала, что в их отряде грамоту заслужила только Наташка Петрова, да и то с натягом, но директор дал еще почему-то Сашеньке Рекуновой, Прасковье Шустовой и Азату (который вообще все время где-то пропадал со своей самодельной игрой). Лена пожала плечами, а Колька Огурцов незаметно сжал в кармане лодочку из грецкого ореха… Потом пели прощальные песни, плакали и обещали помнить друг друга. Вечно.

Утром последнего дня Ася встретилась с Севой около Единственного дуба. Сева принес фляжку с уменьшительным медом.

— Это Старый гном тебе передал. Иногда хочется побыть маленьким, — сказал он, не глядя Асе в глаза, и вздохнул протяжно.

— А Еж и Горыныч больше не придут? — спросила Ася.

Горыныч приходил прощаться ночью. Сказал, что не хочет в суете завтрашнего дня. Они сидели на раскрытом окне: Ася на подоконнике, а Горыныч прямо в воздухе, хотя ночи стали уже по-осеннему зябкими, и разговаривали. То есть сначала разговориться никак не удавалось, только вздыхали по очереди и очень печально. Потом Горыныч сказал:

— Ась, ты не сердись, что я тебя дразнил иногда. Я ведь совсем не специально, я даже не хочу вовсе, а все равно получается.

— Я понимаю. Я не сержусь.

— Мама говорит: такой характер…

— Хороший характер.

— Ну уж!

— Правда! Ты вон какой! Во всем старший. И умный. И вообще, ты…

— Да ладно тебе, захвалишь.

— Я правду говорю!

Так и разговорились. И проболтали почти до утра. Манюня с Марусей, наконец, вылетели из герани и сказали, что если Горыныч не пойдет спать, то Ася не выспится и проспит отъезд.

— Было бы здорово, — вздохнул Горыныч, — жила бы с нами в лесу…

Он улетел, но не успела Ася досмотреть первый сотканный феями сон, как ее разбудил Еж. Он возник в окне, окруженный золотым сиянием: это носились, резвились, радовались вокруг него солнечные зверята. Так странно было на это смотреть. Солнца еще не было, а солнечные зайчики — вот они, здесь.

— Ася, привет! — радостно сказал Еж еще почти спящей Асе. — Ты спишь, что ли? Слушай, а я попрощаться, у меня сегодня дел столько, не успею днем.

Он смотрел большими лучистыми глазами на Асю и, кажется, только радовался, что она уезжает, что у него много дел, что лето кончилось и скоро зима.

— А то, что мы тебе тогда сказали, что зимой встретиться нельзя, то это ерунда, и ты этому не верь. Все можно. Но сложно, конечно. А мы все равно постараемся. Все, мне пора! Пока-пока! Счастливой дороги! Не поминайте лихом! Будете в наших краях — заходите, не стесняйтесь!

Он все выпалил на одном дыхании (Ася даже не поняла, что это он попрощаться пришел) и взлетел, а за ним и его солнечные друзья-приятели. И вдруг Еж бросился к Асе, прижался на секунду к ее плечу, подпрыгнул, поцеловал в щеку и тут же улетел прочь.

И вот теперь — Сева. Стоит на ее ладони, в легкой зеленой куртке, зеленых штанах, зеленый колпачок в руках мнет.

— Ася! — вскинул Сева глаза, огромные, темные, грустные, — А ты еще в этот лагерь приедешь?

— Я постараюсь… — чуть не плача, сказала она.

— Ася! — возмутился Сева. — Так не отвечают, когда спрашивают, встретятся друзья ещё или нет.

— Се-ева… если бы не ты… не все вы… я бы, наверное, никогда бы больше не приехала, а теперь я… я буду стараться изо всех сил!

И Ася несильно сжала ладонь, будто обняла Севу.

Прихромал Колька Огурцов.

— Что это у тебя там?

— Ничего, — быстро спрятала Севу в карман Ася.

Они стояли с Колькой рядом. Молчали. Было грустно и хорошо.

— Пашка, а ты в какой школе учишься?

— В первой. А ты?

— Я в седьмой. Учился. Теперь тоже буду в первой.

Ася отскочила, запылала огнем.

— Ты обалдел, Кукумбер?!

— Ты чего скачешь? — удивился Колька. — Мы в Заречье жили, а теперь нам квартиру в центре дают. Придется в первую школу переходить, а то ездить далеко. А ты что подумала?

— Ничего, — прошептала Ася, продолжая пылать.

В автобусе Ася села в самом конце. Рядом грустила Сашенька Рекунова и пыталась поддерживать дисциплину Наташка Петрова. Мальчишки бесились: сдернули с Мартыша бейсболку и кидали ею друг в друга. Девчонки заполняли свои девчоночьи анкеты, писали трогательные пожелания на память, обменивались адресами.

Автобус тронулся. Спустился с горки, проехал вдоль корпусов, мимо Ближних ворот, мимо бани, пирса, Серого слона, футбольного поля… Ася прижалась носом к заднему стеклу. Скоро она будет дома. Расскажет все-все маме. Кондрат Тарасович сказал, что теперь можно, даже нужно — для закрепления волшебства. Покажет подарки: и флейту, и бальное платье, и неволшебные колпачки… И про заветное желание расскажет. Уж мама-то разберется, есть оно у нее еще или уже нет.

Ася мигнула. За автобусом летели три точки: красная, желтая, зеленая. Около дальних ворот они опустились на ветку тополя, и, хотя Асе не было видно, она знала, что они там, они смотрят ей вслед: алый Горыныч, зеленый Сева и золотистый Еж.

Ася шмыгнула носом и улыбнулась, слизнув соленую слезу со щеки.

Ноябрь, 2004 — сентябрь, 2006.