Глава первая

Аутсайдер

– У вас в классе две звезды, четыре полу-звезды, два аутсайдера; а если есть хоть один аутсайдер, то этот коллектив нельзя назвать сплочённым, понимаете, Татьяна Викторовна? Нельзя. Класс у вас непростой, столько лидеров, почти все холерики. Тем более вам надо работать над сплочённостью, целостностью класса…

Юлька сидела в учительском туалете, прижав ухо к фанерной стене, за которой находился кабинет психолога. Слова звучали глухо, но разборчиво. Юлька подслушивала не специально, так вышло: в ученический туалет она стеснялась ходить – там между унитазами даже перегородок не было, не то что дверей со шпингалетами, – а в учительский пробраться нетрудно. Даже если кто потом и увидит… в общем, поздно будет шум поднимать.

Сначала Юлька не обращала внимания на голоса за стенкой, но психолог так настойчиво твердила «Озарёнок, Озарёнок, Озарёнок…», что она волей-неволей начала вслушиваться. Озарёнок – Юлькина фамилия.

– Тест очень простой, но эффективный. Сразу выявляет, что и как в классе. Я предлагаю такие обстоятельства: представьте, что у вас день рождения, а родители разрешили пригласить только одного человека из класса. Только одного. Вот кого больше всех пригласят – тот и есть звезда. Кого не выберет никто, совсем ни один человек не напишет – тот аутсайдер. Просто, но эффективно.

Юлька этот тест хорошо помнила. У них тогда неделя психологии шла, каждый день – тестирование по уроку, а то и по два. Скучно так, нудно. Но про день рождения она запомнила. Потому что одну коротенькую секундочку она колебалась с ответом. Но, стиснув зубы, написала Анюту. И тут же представила себе день рождения, о котором мечтала. Если бы было возможно пригласить одного человека. И он бы пришёл. Наверное, с цветами. С белыми розами, например. Или с лилиями. А может, просто с букетиком клевера, чтобы всё было ясно. Она бы открыла ему дверь, и целую минуту они стояли бы рядом в тёмном коридоре. Он держал бы её за кончики пальцев и смотрел в глаза. А потом бы улыбнулся – своей улыбкой…

– В вашем классе две звезды, с большим отрывом от остальных. Так, сейчас… 8 «Б» класс… ага, вот, звёзды у нас… Артём Листове кий.

Юлькино сердце скакнуло не в такт и замерло.

– И…

«Скажите меня, скажите меня, пожалуйста, Надежда Владимировна, скажите меня… Очень вас прошу, скажите меня!»

– … Алиса Лаппа.

Юльке показалось, что она воздушный шарик на ниточке и вдруг её проткнули, она заметалась по туалету, ударяясь в потолок, стены и упала на холодный плиточный пол пустой, скукоженной тряпочкой.

– Ну теперь полузвёзды. Эти ребята поменьше баллов набрали, но тоже очень популярны в классе. Так… Володя Иванов, Алексей Дёмин, Настя Пономарёва, Анна Сыч…

– Сыч? – презрительно удивилась Корочка. Наверное, даже плечами пожала. Классный руководитель 8 «Б», Татьяна Викторовна Ковригина, по прозвищу Корочка, Анюту не понимала и не любила.

– Но это всё так, мелочи. Самое главное, конечно, – аутсайдеры – вот на кого вам необходимо обратить внимание. Татьяна Викторовна, дорогая, это несчастные дети, отвергнутые, изолированные, не нужные ни-ко-му. Вот в чём беда – у вас их целых два! Угадаете?

– М-м-м… даже не знаю. Ну…

Конечно, ничего она про них не знает, где ей! Их класс в школе единственный, который никуда не ездит с классным руководителем: ни в кино, ни на базу, ни в походы, ни на экскурсии. Корочке на них наплевать. Её только одно заботит: чтобы в большую перемену все поели да деньги в школьный фонд вовремя сдали.

– Ну, может быть, Гуревич?

– Нет, он немного набрал… два, кажется, балла, но всё-таки.

– Портнягин?

– Тоже два.

– Самойлова? Суманеева?

Психолог, наверное, головой покачала, потому что Корочка жалобно протянула:

– Ну тогда я теряюсь… даже предположить не могу… я их всех знаю, я же с пятого класса их веду, я…

– Озарёнок.

– Юля?!

Корочка ещё что-то лепетала, спорила («Ну что вы, Юля такая воспитанная, вежливая, учится хорошо, читает много…» – «Никто и не говорит, что она плохая, но в классе её не воспринимают, она одинока…»), но Юлька уже выскочила из туалета. Успела только услышать, что второй аутсайдер у них Ганеев. И не удивилась.

Уроки давно закончились, школа стояла пустая и гулкая. Юлька после уроков помогала в библиотеке, поэтому и задержалась.

Вообще-то, Юлька давно уже в библиотеке не пропадала – выросла. Это в начальной школе она бегала туда на каждой переменке: разбирала формуляры, подклеивала книжки или просто сидела между стеллажами и читала. Ей нравилось, что вокруг так много книг, самых разных: старых, истрёпанных, с потёртыми корочками и выпадающими листами, и новых, свеженьких, крепких, пахнущих типографской краской. Нравилось расставлять книги по темам и по алфавиту, нравилось, что она может любую книжку быстро найти, все они были будто её приятели. Нравилось ещё, что в школьной библиотеке она, как дома, всегда может прийти, и ей разрешают проходить в фонд, за библиотечный стол, а другим – нет.

Сейчас находились дела поинтереснее, но с библиотекаршей Оксаной Сергеевной Юлька продолжала дружить и помогала, если та просила. Вот и сегодня Оксана Сергеевна перехватила её после шестого урока:

– Юля, солнце, помоги! Столько книг привезли, мне всё принять надо, там ещё за весь день не разобрано, а завтра у меня шесть уроков подряд…

Конечно, Юлька осталась. Помогла перетаскать книги из машины у крыльца в библиотеку, разложила те, что сегодня сдавали, по местам, посмотрела новинки, расставила по алфавиту сваленные в кучу формуляры, выслушала от Оксаны Сергеевны, какая она «умница» и «солнышко» и что бы Оксана Сергеевна без неё делала, а потом, уже перед выходом из школы, заскочила в туалет.

Лучше бы она сразу домой пошла! Лучше бы не слышала всего этого! Лапочка и Листовский, значит, у них в классе – звёзды, а она и Ганеев… Ганеев! Сумрачный, страшненький, психованный двоечник Ганеев был, конечно, аутсайдер, от него все шарахались. Всего-то и было в нём хорошего, что ресницы, чёрные, длинные, загнутые, будто накрашенные, все девчонки завидовали.

Но она – Юлька Озарёнок – и вдруг аутсайдер? Было чему удивиться Корочке! Ведь Юлька не тихоня даже, она во всех праздниках участвует, придумывает, у неё друзей – море (!), с ней все девчонки секретами делятся, совета спрашивают. И вдруг – аутсайдер? Слово такое жуткое. Как приговор. Без права помилования. И никто об этом не узнает никогда, потому что результаты теста не разглашаются, только классным говорят, чтобы они меры принимали по «сплочению коллектива».

«И хорошо, что не узнают», – подумала Юлька, даже не из-за себя, а из-за Лапочки. И так звезда ярче некуда.

Юлька шла и вспоминала. Когда и у кого из одноклассников она была на днях рождения? Получалось, что у всех девчонок была, ну, кроме Самойловой с Суманеевой, но они известные дуры, Юлька сама бы к ним не пошла. Значит, все приглашали её просто так? За компанию? У Юльки всегда со всеми нормальные отношения были. С Варей Якуповой, например. Они бы даже могли стать очень близкими подружками, если бы Варя не была так занята: она училась в школе олимпийского резерва и всё свободное время пропадала на тренировках.

Ну, конечно, бывает, сцепится Юлька иногда с Лапочкой или с её вечной подпевалой Светкой Марфушиной, ну а кто с ними не сцеплялся ни разу? У Лапочки такой характер, что не сцепиться просто невозможно, но вот её полкласса захотело на день рождения пригласить, её одну и больше никого! А Юльку – никто. Ни один человек. Даже Анюта.

 

Глава вторая

Анюта

Анюта была некрасивая. Вся какая-то неловкая, неуклюжая, высоченная, рыжая, нос картошкой. В начальной школе её Жирафой дразнили. Она не ела мяса, и без того рыжие волосы подкрашивала хной, чтобы они пламенели на солнце, стриглась коротко, как мальчишка, носила разноцветные фенечки, все свои джинсы расшивала яркими цветами и мифическими животными. Учителя её не любили. За пофигизм и полное бесстрашие.

Родители тоже не понимали Анюту. Они были простыми людьми, все эти Анютины «заморочки» их раздражали.

– Не позорь меня! Сними эти побрякушки! У всех дети, как дети, а эта… Анна, ты же девочка! Самой-то не стыдно? Хоть бы раз в году юбку надела!

Анюта надевала наушники, в которых громыхал рок, и делала вид, что не слышит.

Зато у Анюты был брат Женька. О, какой это был брат! Да за такого брата Юлька не задумываясь отдала бы всё на свете! Он учился в «универе» в далёкой Москве, носил длинные волосы, стянутые в хвост, играл на гитаре и каждое лето ездил автостопом через всю страну. Однажды он взял с собой Анюту, правда, родителям сказал, что едут они в студенческий лагерь. С братом и его друзьями Анюта доехала автостопом до Байкала. По пути она обрезала густые косы, проколола уши, вышила цветочками и драконами первые джинсы, обзавелась десятью фенечками и перестала откликаться на «Аню». Когда после этого путешествия Анюта пришла 1 сентября в школу, она была совершенно другим человеком. На шее у неё висел варган в кожаном футляре, и на перемене, стоя у окна, Анюта извлекала из него однообразные тоскливые звуки.

Такая Анюта нравилась Юльке гораздо больше. Да что там! За такой Анютой Юлька готова была ходить по пятам и слушать про её приключения не переставая. В классе хихикали и над Юлькой и над Анютой, поэтому дружить было вдвойне приятно.

– Дураки они, – лениво и безразлично говорила Анюта про одноклассников.

– И дуры, – соглашалась Юлька.

Над Юлькой в классе смеялись даже больше, чем над Анютой. А почему – непонятно. Хотя, конечно, если бы не Максик Гуревич, ничего бы и не было. Началось всё ещё во втором классе, когда Юлька придумала себе прадеда-грузина.

Однажды Юлька шла из школы домой и грустила. Просто так, ни по чему. Мысли текли медленно и печально. На светофоре подошёл к ней седой старик и вдруг заговорил. Не по-русски. Юлька распахнула глаза. Старик был красивый, горбоносый, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, и с пронзительными чёрными глазами. Таких стариков Юлька раньше только в книжках видела.

– Простите, – сказала она, – я не понимаю.

Старик заговорил опять. Юльке даже жарко стало. Может, она заболела и перестала человеческий язык понимать? Слова лились, как вода из высоко поднятого кувшина, – на камни. В них было так много звуков «г», «х», «р», будто не человек говорил, а горы. И Юлька слушала, пока старик вопросительно не замолчал.

– Я не понимаю, – жалобно повторила Юлька. – Я только по-русски понимаю!

– Вай… – выдохнул старик с осуждением. – Стыдно. Стыдно не знать родной язык.

– Я знаю родной язык! – возмутилась Юлька, у которой была пятёрка по русскому. – Я русская!

– Русская… – опять вздохнул старик. – Грузинские глаза-то не спрячешь. Они издалека светят.

И ушёл. Юлька повозмущалась про себя. Потом задумалась. Придя домой, долго смотрелась в зеркало. Искала в глазах грузинское. Ну тёмные. Но ведь не так, чтобы очень. Глаза у Юльки цвета крепкого чая. Дядя Лёша даже поёт ей: «Эти глаза напротив чайного цве-а-а-та…». Ну ресницы чёрные и длинные, не хуже, чем у Ганеева, даже длиннее; они как-то всем классом мерили: густые пушистые Юлькины ресницы выдерживают три спички, а у Ганеева – только две. Ну и что? Но слова старика, печальные и гордые, запали Юльке в душу.

А потом Юлька разбирала старые фотографии и среди них нашла одну: старик в шинели был здорово похож на того, с улицы!

– Ма-ааа-аам! Это кто?!

– Что ты орёшь, как на пожаре? Это… ой, это мой дед. Иннокентий, он военный был, погиб в войну.

Всё сходилось. Юлькины предки, несомненно, жили в Грузии. В её воображении прадед был настоящим героем. Он был разведчиком, скрывался, жил в их городе инкогнито и героически погиб от рук шпионов и предателей. Восьмилетняя Юлька поверила в это безоговорочно. И конечно, сразу же рассказала обо всём в классе. Ведь это было так романтично! Юльке верили и немножко завидовали, ни у кого больше не было такого легендарного прадеда. Пока Максик Гуревич не пошёл к Юлькиной маме и не попросил рассказать о деде-герое. Он, мол, Максик, доклад готовит на классный час. Мама не могла понять, о чём речь, и честно сказала, что Юлька всё выдумала. Юльку подняли на смех. А Максик до сих пор обращается к ней не иначе, как: «Вай, Озарёнок».

Это во втором классе было, сейчас они в восьмом уже, столько лет прошло, а он до сих пор… И если бы не Максик, давно бы все всё забыли, мало ли кто что в детстве про себя придумывает. Но Максик никому не даст забыть, это уж точно. И Юлька его ненавидит. Ненавидит его серые глаза, острый веснушчатый нос, костлявые руки и противный, будто треснутый, голос. И делает вид, что не замечает его. Потому что, если на Максика отреагировать, ещё хуже будет. Максик под высочайшим покровительством Её Высочества Лапочки.

– Меня от неё тошнит, – говорила сквозь зубы Анюта, глядя, как Алиса Лаппа по прозвищу Лапочка томно закрывает глаза, разговаривая с десятиклассником Митей Вершининым.

Юлька усмехалась.

– Ну вот что, она красивая? – спрашивала Юлька Анюту, когда они в очередной раз обсуждали Лапочку.

– Нет, – пожимала плечами Анюта. – И учится так себе. Я тебе больше скажу, сама слышала, как парни говорили, что она их бесит.

– Почему же они под её дудку пляшут? Анют, ну почему?

– Да откуда я знаю? Дегенераты, я же говорю! Слушай, наши ровесники – они вообще отстают в развитии, они ещё детсадовцы, понимаешь? А психология детсадовца… – но тут Анюта замечала несчастное Юлькино лицо и деликатно переходила на другую тему. Анюта была хорошая. Она одна понимала Юльку. Она одна знала её тайну и не презирала за это.

«Но она тоже пригласила на день рождения кого-то другого. Она выбрала из всех кого-то другого, а не меня. Может быть, даже Лапочку», – думала и думала Юлька по дороге домой. От мысли о Лапочке Юльку даже замутило, но тут завибрировал телефон, и она нехотя полезла в сумку – разговаривать не хотелось.

– Привет, чудище! Ты где вообще? Не придёшь, что ли, к умирающей подруге?

– От простуды не умирают.

– А от скуки – запросто, – засмеялась Анюта. – А чего ты грустная такая? Придёшь?

Юлька запнулась на одну только секундочку. Спросить у Анюты напрямик она не решится ни за что. Это как-то унизительно, стыдно. А сидеть и говорить о пустяках, когда такое на душе…

– Я… нет, Анют, сегодня не смогу. Оксана Сергеевна попросила с книжками помочь, уже три часа сижу тут разбираю.

Я тебе потом с городского позвоню, ага? Не умирай давай!

Юлька убрала телефон и зашагала быстрее. Хорошо Анюте говорить, что одноклассники отстают в развитии! Сама Анюта уже два года безнадёжно влюблена в друга своего брата, только и слышишь от неё «мой Игорь, мой Игорь». А Юлька вообще не понимает, как можно любить кого-то, кто живёт за тридевять земель, старше тебя на шесть лет да ещё и женился недавно!

Юлька так погрузилась в свои мысли, что не сообразила, что идёт мимо Анютиного дома. А Анюта в это время стояла у окна, кутаясь в клетчатый шерстяной платок, и смотрела, как её лучшая подруга идёт мимо и спокойно врёт ей, что она в библиотеке. Прямо в глаза врёт. То есть в уши врёт.

Анюта прищурила глаза и поняла, что это – предательство.

 

Глава третья

Месяц назад

Дома Юлька устало бухнулась на кровать. Настя привела за юбку маму, показала на Юлю пальцем, сказала:

– Ю!

– Юля, Юля пришла, Юля устала, в школе была, училась, – заворковала мама. – Ты чего такая пасмурная? – уже по-деловому спросила она Юльку.

Юлька пожала плечами.

– Так… сама же говоришь – устала.

Маме, конечно, можно было рассказать. Но Юлька не стала. Мама обязательно спросит: «Ну а может, ты сама в чём-то виновата, Юля? Может, как-то неправильно себя ведёшь? Или зазнаёшься?»

Мама больше всего боялась, что Юлька станет вдруг зазнаваться.

Мама работает на городском радио. Когда Юлька училась во втором классе, она вела с мамой передачу «Книжная полка», рассказывала про свои любимые книжки. А однажды они даже поставили маленький радиоспектакль. Вместе с Юлькой в нём участвовал Листовский. Почему-то с тех пор мама очень боится, что Юлька будет задаваться и вырастет высокомерной. А чего ей задаваться-то? Передача просуществовала всего год, потом её закрыли, потому что денег не было на детские передачи, вот вся Юлькина слава и кончилась. Она уже и не помнила об этом. Почти. Только мама вот до сих пор волнуется.

Сестрёнка взобралась Юльке на колени, похлопала её по щекам, подёргала за волосы, обняла за шею. Мама ушла на кухню, и Юлька уже не могла сдерживаться, из глаз потекли слёзы. Почему? Ну почему всё так? Она же никому не сделала ничего плохого! За что её в аутсайдеры?

Юлька стала вспоминать прошедший школьный месяц. Ничего даже произойти не успело, никаких конфликтов! Ну, может быть, на спартакиаде… Юлька вздохнула: зря она тогда сцепилась с Лапочкой и Софией.

Каждый год в начале сентября в школе проходил большой праздник «Спорт против наркотиков». Это было самое главное и самое любимое мероприятие в первом полугодии. Во-первых, отменяли уроки. Во-вторых, все классы, с первого по одиннадцатый, собирались на большом стадионе, который находился на границе города и леса, дорога до него – целое событие, особенно для малышей.

Юлька не была спортсменкой, но спартакиаду любила. Можно было подурачиться, поболеть за своих, надрывая горло, почувствовать, что все вместе, заодно. Сама она не участвовала ни в одном этапе соревнования: быстро бегать не умела, прыгать в длину – тоже, подтягиваться и отжиматься – тем более. Но в кроссе, главном событии спартакиады, должны были участвовать все без исключения. Асфальтовая дорога в пять километров тянулась от стадиона до деревни Матюшино, то в гору, то с горы, и была поделена организаторами на километры. Пробежал один километр – можешь отметиться на контрольном пункте и бежать обратно, твоему классу зачтётся два километра (один туда и один обратно). Есть ещё силы – беги дальше, до следующего контрольного пункта. Начиная с прошлого года у мальчиков Юлькиной параллели считалось позорным не добежать до Матюшино. Принести родному классу десять километров – дело чести.

Юлька ни разу ещё не бегала «десятку», но любое испытание, где можно было проверить себя на выносливость, казалось ей важным. Поэтому в этом году они с Анютой решили, что побегут до конца, и стали подбивать на это весь класс.

– Ненормальные, что ли? – сказала Настя Пономарева. – Забыли, какая там гора?

– Ну и влезем потихонечку, – уговаривала Юлька. – Не на время же бежим, главное – пробежать «десятку».

– Если весь класс пробежит, мы сразу на первое место вылезем, – задумчиво сказала Варя Якупова, лучшая спортсменка школы.

– Я точно не пробегу, – вздохнула Алёна Дятлова. – Я и один-то не пробегу.

– Ну один-то по-любому пробежишь, заставят ведь всех. Пешком, но придётся пройти.

– Ну один – не десять…

– Я тоже не собираюсь в гору пыхтеть, – фыркнула София. – Делать больше нечего!

– Да ладно, бросьте! – сказала вдруг Алиса. – Вы что, не понимаете? «Ашки» нас обгонят по прыжкам, как всегда, а «вэшки» в футбол обыграют, там Веснов и Коляда. На эстафету и кросс вся надежда! Побежим «десятку» все.

С Лапочкой никто спорить не стал. Даже Дятлова. Только вздохнула тяжело и отправила в рот горсть орехов.

После шествия классов и торжественного открытия спартакиады начались соревнования. На отдельной площадке резвилась начальная школа, тут же прыгали в длину и отжимались-подтягивались; болельщики с транспарантами и флагами рьяно поддерживали своих. На беговой дорожке кипели страсти.

Юльку в этом году поставили качать пресс. Если честно, справлялась она не очень. Даже в первую десятку параллели не вошла, и София закатила глаза: чего, мол, от неё ждать? Но только Юлька поднялась с травы и узнала результат, как к ней подбежала взмыленная Корочка.

– Юля! Там Алиса на прыжках ногу растянула, побежишь вместо неё эстафету!

– Я?! Нет, Татьяна Викторовна, я плохо бегаю! Да правда! Я только всё испорчу! Вот у Георгия Георгиевича спросите!

– Юля! – повысила голос Корочка. – Не капризничай. Что мне, Дятлову просить бежать?

Алёна Дятлова, кругленькая, пухлая, сидела на трибуне и жевала яблоко. Вот уже два года как Алёна безуспешно худела. Каждый месяц она пробовала новую диету, постоянно была голодная и всё время что-нибудь жевала: яблоки, орехи, курагу.

– В конце концов, выступи за честь класса! Все остальные способные бегать девочки заняты на других этапах. Давай, Юля! Как пробежишь, так пробежишь!

Вокруг Юльки и Корочки уже собралась половина класса: прихрамывающая Алиса со страдающим лицом, поддерживающая её Марфушина, участники эстафеты, которым совсем не улыбалось, что вместо Алисы побежит Юлька. Лапочка была прирождённым спринтером, а с Юлькой они эстафету завалят.

– Участники эстафеты! Просьба собраться на старте! Эстафета начинается через две минуты! – раздалось на весь стадион.

– Так, всё! Все на старт!

– Я не побегу! – упёрлась Юлька. – Пусть кто-нибудь другой, я не могу, я не умею быстро бегать!

– Некому больше, – сказал вдруг Листове кий. – Все, кто умеют, уже и так бегут. Давай, Юль, как получится.

Он так хорошо это сказал, по-доброму, и по имени её назвал… все на него даже посмотрели, так это было неожиданно. В общем, Юлька сдалась. Но, пока шли к старту, обсуждали, куда Юльку поставить, в ней росло неприятное чувство непоправимого провала. Так идёт осуждённый на казнь. Знает, что никуда не денешься и впереди что-то ужасное, а всё равно идёт.

Дали свисток.

– Давай, давай! – взорвались трибуны. – Беги давай!

Перед Юлькой бежал Тарас. Он здорово бегал, обогнал всех на половину дистанции. Юлька слышала, как Катя Ивлина из «ашек» сказала:

– Ну всё, продули эстафету.

– Подожди ещё, – ответил ей кто-то, но Юлька уже не видела кто. Тарас неумолимо приближался. Он передал ей палочку чётко и верно, прямо в руку, но Юлька всё равно на секунду замешкалась. Этой секунды хватило Юрке Коляде, чтобы сократить отрыв, которого добился на предыдущем этапе Тарас. Трибуны визжали и стонали. Юлька чувствовала только, что палочка гладкая, что песок на дорожке связывает ноги, что Юрка Коляда дышит ей в ухо, что вот уже скоро конец её этапа, она отдаст палочку… кому? Кому? Где тот, кому она должна передать эту чёртову гладкую палку, которая скользит из руки и вот-вот упадёт, утонет в песке, и это будет позор, позор, позор.

– Давай, ты ослепла?! – взревел совсем рядом Листовский, вырвал у неё из руки палочку и рванул по дорожке. Юлька споткнулась и упала. В горле бился комок, как испуганная птица, царапала когтями, сердце стучало где-то в висках, было больно и обидно. Она же нормально пробежала! Не лучше всех, но нормально, её только Коляда обогнал, но он в школе олимпийского резерва учится, его разве обгонишь? Какая же она дура – не разглядела Листовского! Палочку не смогла передать! Юлька уткнулась лицом в колени.

– Озарёнок! Только ты так могла! Всё запорола!

– Вся команда на тебя работала, а ты…

– Только и оставалось, что палочку передать…

– Ой, да что вы ей вкачиваете? Бесполезно!

Рядом с Юлькой села на траву Анюта, обняла её за плечи, сказала остальным:

– Отвалите от неё. Она сразу сказала, что не умеет.

Подбежала Корочка. Все разговоры сразу смолкли.

– Ну вот видишь, а ты боялась, – улыбнулась она Юльке. – Не так всё страшно, да?

Юлька поискала глазами Листовского. Он стоял в стороне, нагнувшись, ладони – на коленях, и всё не мог отдышаться: Юлька задержала передачу настолько, что даже Артём не смог наверстать время и пришёл предпоследним.

А потом начался кросс. И всё можно было поправить. Но Лапочка растянула ногу, не сильно, Юлька видела, что по трибунам она вполне резво скакала, но бежать кросс уже, конечно, не стала, а за ней и все остальные забыли про уговор бежать «десятку».

– Какой смысл теперь, – сказала Лапочка, – всё равно из-за эстафеты нам даже третье место не светит… Прогуляемся на кроссе до первого пункта и ладно.

– Наоборот, надо бежать, – Юлька хотела сказать это спокойно, твёрдо, а получилось слишком горячо, почти со слезами. – Если все пробежим, ну кто без травм, у нас будет шанс, потому что по прыжкам у нас хорошо и в волейболе тоже, и…

– Знаешь что? – насмешливо сказала Лапочка. – Ты бы помолчала, бегунья!

Все засмеялись.

– А ты! – взорвалась вдруг Юлька. – Я как лучше хотела! И я не напрашивалась! Вы сами меня заставили!

– Да кто тебя заставлял, больно надо!

– Вот и беги теперь, раз такая деловая!

– И побегу!

– Давай-давай! Не споткнись только!

Юлька с Анютой действительно побежали «десятку».

– А если не сможем? – задыхаясь от бега, спросила Анюта.

– Не сможем – вернёмся, – сурово ответила Юлька.

– Но ты-то собираешься смочь?

– Собираюсь.

Они бежали медленно, переговариваясь, их обогнали сначала мальчишки из класса, потом девчонки, Максик Гуревич съязвил насчёт эстафеты, но Юлька с удивлением заметила, что Листовский что-то ему сказал, и Максик заткнулся. Жаль, Юлька не расслышала, что именно. Одноклассницы так вообще рассыпались в насмешках, Юлька только зубы сжала. Постепенно народ отсеивался, возвращался на стадион, сходил с дистанции.

Когда Юлька с Анютой ползли в гору, за которой начиналось Матюшино и стоял последний контрольный пункт, навстречу им опять попались одноклассники: они уже добежали и теперь возвращались.

– Ого, – сказали почти хором Тарас и Володька Иванов, увидев их, а Листовский посмотрел на Юльку как-то особенно долго, внимательно, но она так и не поняла, сердится он за эстафету или нет.

– Ну теперь ты ещё десять километров сможешь, да? – усмехнулась Анюта.

– Нет, ну правда, Анют, я не умею быстро бегать, я только вот так могу – долго. И нудно.

– Ну понятно, ты марафонец, а не спринтер. Кто бы ещё нашим курицам это объяснил? – вздохнула она.

Когда Анюта и Юлька вернулись на стадион, сил у них не было, даже чтобы огрызаться на шутки Лапочки. Устало они рухнули на скамейки.

– До дома ты меня понесёшь, – простонала Анюта.

– Ага, меня бы кто донёс.

– Ой, ну сейчас вернутся наши герои и донесут вас куда угодно! – пропела прямо над ними София. – Вот, Озарёнок, до чего ты довела наших мальчиков: они «десятку» пробежали, а пока время не кончилось, побежали ещё сколько успеют, лишь бы твой косяк на эстафете замазать, хоть как-то положение исправить.

– Так что придётся это тебе их нести до дома да ещё должна останешься, – сказала Лапочка. – Героиня!

Сейчас, почти месяц спустя, Юлька уже не помнила, что именно она ответила Софии и Лапочке, но что-то очень резкое, потому что те ещё долго визжали.

– Всё, Юлечка, жди нового бойкота. Как же мне это надоело! – лениво прокомментировала тогда Анюта.

Но бойкота не было. В соревнованиях они заняли второе место. Потом Лапочка влюбилась в Вершинина, и ей стало не до мести какой-то там Озарёнок.

Юлька вздохнула, посадила Настю на диван и выдвинула верхний ящик стола. Там, в тетради с коричневой обложкой, у неё лежало самое большое сокровище – фотография Листовского. На спартакиаду она брала с собой фотоаппарат, но пофотографировать не получилось из-за всей этой кутерьмы. Она вспомнила про него, когда уже собирались уходить. Тогда она и щёлкнула Артёма тайком. Он только что прибежал со второго забега на кросс, был мокрый от пота, уставший, взлохмаченный, но всё равно – очень красивый.

 

Глава четвертая

Запах клевера, радио и каток

Когда же это началось? Юлька и сама не знала. Ей казалось, что она любит Артёма Листовского всю жизнь. То есть всё то время, как знает, – с первого класса. Хотя в первом классе она его и не помнила даже. Какой он был? Как учился? Чем занимался?

Во втором классе судьба свела их на репетициях школьного хора. Вера Андреевна отобрала на уроке пения самых голосистых и начала разучивать с ними песню ко Дню учителя. Групп в хоре было много, песен тоже, приходилось подолгу ждать своей очереди, и Юлька с Артемом, а ещё Славчик, Таня Осокина и Лена Самойлова играли в «три-пятнадцать» в коридоре или сидели на подоконнике, смотрели на поющих старшеклассников и тихо переговаривались. Однажды во время таких посиделок Юлька вдруг увидела, что у Артёма глаза, как кусочки неба, синие-синие. Что, когда он улыбается, всё вокруг озаряется каким-то особенным светом. Что у него особенный голос. Что весь он – особенный. Юлька ещё не поняла, что влюбилась. Она просто почувствовала, что ей нужно, чтобы Артём был рядом, разговаривал с ней, а не с Таней и Леной, чтобы он смотрел на неё вот так, с хитринкой…

Поэтому, когда мама спросила через месяц, кого из Юлькиных одноклассников пригласить в новый радиоспектакль, она, не задумываясь, выпалила:

– Листовского!

И тут же испугалась, что мама догадается, поэтому быстро сказала:

– Ну ещё Гуревича… и Дёмина. Лёшку.

Мама задумалась.

– Но, вообще-то, Листовский лучше, – торопливо сказала Юлька, всерьёз испугавшись, что возьмут не Артёма. – Понимаешь, у него голос всё-таки… и стихи он читает лучше, а Гуревич просто дурак и псих…

– Хорошо, хорошо, – улыбнулась мама, кажется, обо всём догадавшись. – Я позвоню его родителям.

Потом были репетиции. До сих пор Юлька помнит: тёмная студия радиостанции, в одном углу горит прожектор, режиссёр спектакля куда-то ушёл, и Юлька с Артёмом одни. Они сидят прямо на полу, на жёстком ковре, Артём сделал бумажного лягушонка, который умеет прыгать, если ему нажать на спинку. Тихо. Пусто. Будто они одни в этом мире. На целой планете одни…

Когда репетировали, Артём всё время смотрел на неё, даже слова иногда забывал читать. Всех взрослых это веселило, они подшучивали над ними обоими, Юлька злилась, даже плакала иногда. Зато после репетиций, если мама ещё оставалась на работе, водитель радиостанции вёз Юльку и Тёму домой на машине. И это тоже было здорово – сидеть в машине плечом к плечу и смотреть, как за окнами проносится город в огнях.

Спектакль получился хорошим, и иногда Юлька прослушивает эту запись, которую сохранила на память. У них с Артёмом такие смешные детские голоса, писклявые-писклявые и совсем непохожие.

Они продолжали вместе петь в школьном хоре, а как-то раз даже поехали в один и тот же загородный лагерь и попали в один отряд.

В лагере Артём с друзьями строил шалаши, растил под крыльцом корпуса ужей, участвовал во всех соревнованиях, заигрывал со всеми, как казалось Юльке, девчонками, дрался, мирился… В Артёма были влюблены все девочки отряда. Они писали ему любовные записки, приглашали на медленные танцы, тайком подбрасывали цветы и целыми днями спорили, на кого он посмотрел и кому что сказал. Юлька в этом не участвовала. Она ревновала, завидовала и влюблялась всё больше и больше. А потом случился тот день.

Ночью мальчишки приходили мазать девчонок зубной пастой. Всех разрисовали под хохлому. Паста противно склеивала волосы, липла к простыням. Девчонки ругались и негодовали. Все, кроме Юльки. Потому что, проснувшись утром раньше всех, Юлька увидела рядом с подушкой букетик полевого клевера, полного медового запаха и росы. Она взяла его в руки, повертела, уткнулась в него лицом. Он пах, как само лето. Юлька не знала, кто его ей подбросил. Тот, кто не позволил остальным мальчишкам измазать её зубной пастой? Юлька не знала, кто это был, но так хотелось, чтобы Артём! Все оставшиеся дни в лагере Юльке казалось, что Артём совершенно по-особенному на неё смотрит, а когда он вдруг оказывался рядом, ей чудился запах клевера, и сердце падало в пустоту.

Прошёл год или два, и в Юлькиной жизни начался каток. Вообще-то, Юлька не любила кататься на коньках, потому что у неё плохо получалось. Но Листовский катался как бог. Каждый вечер он появлялся в парке в ярко-красной спортивной куртке и начинал чертить по ледяному полю замысловатые фигуры. Окно Юлькиной комнаты выходило как раз на каток, и сразу после занятий в изостудии она садилась караулить Листовского. Делала уроки и поглядывала в окно. Пример – в окно, упражнение – в окно, задачка – в окно… Она видела, как подтягиваются на каток одноклассники, живущие в соседних домах: Володька, Максик, Славка, Алиса, Варя, Артём. Как они играют в догонялки. Как Варя с Алисой синхронно делают «ласточку» и «тулуп» – обе занимались в это время фигурным катанием. Юлька видела, что Артём часто катается рядом с красавицей Алисой, сердце её не выдерживало, она бросала уроки и тоже бежала на каток.

Каждый раз ей было страшно. Она боялась прочитать в глазах одноклассников: «О, припёрлась! Кататься не умеет, а туда же!». Но смотреть на них из окна было выше её сил. Неловко ступая на лёд, Юлька отталкивалась от бортика, чуть качнувшись, ехала вперёд, ей казалось, что она в принципе даже неплохо катается… главное – на Варю с Алисой не смотреть. Зато теперь Листовский был рядом. Можно было проехать мимо, будто случайно, а иногда он сам оказывался близко-близко, и, если Юлька от смущения теряла равновесие, подхватывал её, и тогда весь мир замирал, умещался в его глазах – синих, как зимний вечер. А лучше всего было затеять игру в догонялки и убегать вместе от водящего. И падать рядом в сугроб, не успев завернуть. И хохотать. В такие вечера Юлька верила, что тоже нравится Артёму.

Алиса, конечно, доставала её и здесь, но Юльке было всё равно. Она умело огрызалась и замечала, как мальчишки фыркают от смеха, глядя на взбешённую Лапочку. Один раз Артём и Володька Иванов даже проводили Юльку до дома. Артём нёс её коньки.

На следующий день Алиса объявила Юльке войну. Это была уже не первая война, и Юлька не боялась. Класс разделился на две неравные части. В Юлькиной армии было всего десять человек, зато Артём тоже был за неё. Алису поддерживали человек тридцать, она подходила ко всем в параллели и напрямик спрашивала: «Ты за меня или за эту чокнутую Озарёнок?». Они придумывали шифры, чтобы переписываться друг с другом, устраивали снежные бои после уроков, доставали противника надписями на заборах… Сейчас всё это, конечно, вспоминается со смехом, как захватывающая игра. Но тогда всё было всерьёз.

Четырнадцатилетняя Юлька вздохнула и подошла к окну. Тогда, не так уж давно, за неё было хотя бы десять человек из класса. Эти десять были ей верны, не боялись ради неё ссориться с Лапочкой, быть обсмеянными, не боялись гневных записей в дневниках, вызовов родителей в школу – из-за неё, из-за Юльки! А теперь? Как так получилось, что теперь она – аутсайдер?

 

Глава пятая

Мероприятие по сплочению

Татьяне Викторовне Ковригиной, классному руководителю 8 «Б», имевшей прозаическое и непонятное ей прозвище Корочка, тяжело далось посещение школьного психолога. Она вообще не понимала, зачем в школе психолог. Одни проблемы: тестирования, мониторинги, исследования, теперь вот мероприятия по сплочению придумывай. Что же она два года их не сплачивала, что ли? Просто такой класс недружный, ничего не поделаешь. В начальной школе не сплотили их, что же она теперь-то сделает? И главное – как? Надежде Владимировне легко говорить! Все эти психологи вообще весьма оторваны от жизни.

Татьяна Викторовна вздохнула.

– Да ладно тебе, – сказал ей взрослый сын. – Ну сходите куда-нибудь всем классом, разве это решит проблему и этих аутсайдеров сразу все полюбят?

– Ты это психологу нашему объясни! Она вообще не представляет, какой сложный у меня класс! – вздохнула Корочка.

Скоро педсовет, будут говорить о результатах тестирования, а у неё такое…

Татьяна Викторовна давно работала в школе, она привыкла быть уважаемым, авторитетным учителем, а теперь из-за Озарёнок с Ганеевым… Озарёнок, Озарёнок! Никак это не укладывалось в голове Татьяны Викторовны. Такая девочка славная! Такая хорошая семья, и вообще… Нет, она должна, должна помочь Юле!

– Славик, ты должен мне помочь, – сказала она сыну.

На следующий день Татьяна Викторовна шла на работу в непривычно нервном состоянии. Не любила она внеклассные мероприятия. Очень не любила. Школа – это школа, и дети должны в ней учиться, а не развлекаться! Но, раз надо, она сделает. Она дисциплинированный человек и учитель высшей категории.

– Ребята! – торжественно сказала она классу на первом же уроке, решив пожертвовать десятью минутами своей физики. – Дорогие ребята! Мы уже почти месяц, как начали учиться, а никак не отметили наш переход в 8-й класс. Я считаю это неправильным! Стоит чудесная погода! Предлагаю: пойдёмте в поход.

Класс поражённо молчал. Корочка? В поход? Завтра будет землетрясение! Только Юлька Озарёнок грустно усмехнулась: операция «8 «Б» – самый дружный класс» началась? Она посмотрела на Ганеева, а потом на Листовского.

– Ну поход – это я, пожалуй, громко сказала, – нервно хихикнула Корочка. – Просто на один день выйдем в лес, на пикник, костерок разведём, можно сосиски пожарить… Вы разве против?

Класс молчал, и Татьяна Викторовна чувствовала себя полной идиоткой. Но тут её спас Артём Листовский.

– А что? – сказал он и переглянулся со своим лучшим другом Володей Ивановым. – Хорошая идея.

– Да? – обрадовалась тут же Корочка и даже как-то помолодела. – Правда ведь, ребята, мы с вами ни разу не были на пикнике, давайте! Артём, ты будешь организатором, у тебя это хорошо получается. Надо списки составить, кто что берёт, кто за что отвечает, в общем, ты понимаешь. Прямо вот на этих выходных и пойдём! А теперь – переходим к физике!

Алиса Лаппа фыркнула на весь класс. Переходим к физике! Понятно ведь, что никто ни о какой физике сейчас думать не сможет!

Алиса злилась. Ну почему именно в эти выходные? Что такого с Корочкой стряслось, какой кирпич ей на голову упал?

Уже месяц Алиса окручивает известного красавца Митю Вершинина из 10 «А». Просто чудом смогла с ним познакомиться, обменяться телефонами, добиться, чтобы он отвечал на её смс. И вот теперь, когда операция входит в заключительную фазу, влезает Корочка со своим пикником! Чтоб её! Ведь всё было спланировано просто идеально!

У родителей Алисы дача в живописном месте на берегу озера. На эти выходные они уезжают к друзьям на юбилей, а ей разрешили пригласить на дачу одноклассников. Родители – отсталые люди! Да кому сегодня интересны одноклассники? Это же ископаемые! Но пригласить десятиклассников Алисе, конечно, никто не разрешит. Поэтому она и разработала хитрый план: она организовывает на даче вечеринку, приглашает девчонок из своего класса, а парней – из Митиного, у неё есть там воздыхатели. Ну парочку одноклассников тоже можно для приличия позвать, Листовского например, он хоть не зануда. Чтобы родителям потом предоставить фотоотчёт: вот, мол, были все свои. И главное – всё сработало! Девчонки пришли от идеи в восторг (чтобы умаслить судьбу, Алиса решила быть справедливой и честно позвала всех, включая сумасшедших Озарёнок и её подпевалу Сыч), и даже с Вершининым всё вышло! И вот теперь!

– Алиса, я понимаю, что думать о предстоящем походе очень приятно, но сейчас у нас урок!

Стиснув зубы, Алиса углубилась в учебник. В эту минуту она ненавидела всех: Листовского, который так некстати влез, Озарёнок, которая так вовремя улыбнулась Листовскому (вот дура-то! Влюбилась в одноклассника! Да ещё думает, что никто об этом не знает!), и теперь уж он ни за что не поедет к Алисе на дачу, потому что… странно, конечно, невероятно, но, кажется, ему льстит, что в него влюблена Озарёнок. А главное – Корочка! Она просто взбесила Алису!

Корочка шла по первому ряду и сама себе улыбалась. В восторге от своей идеи, как же! Ладно, Алиса ей покажет, она отомстит, она всем покажет! И ни в какой поход они не пойдут. Не будь она Алиса Лаппа.

А Татьяна Викторовна и правда мысленно улыбалась весь день. Зря она сердилась на психолога и на ребят. Вон как понравилась им её идея! Может быть, и правда ей удастся всех передружить, будет чем гордиться… Она ещё не знала, что после её урока класс расколется на два враждующих лагеря.

– Лапочка, а как же? Всё отменять? Ты представь, меня же родоки отпустили первый раз в жизни, а теперь что?

– Заткнись, – оборвала Марфушину Алиса. Не хотелось ей этого делать, но выхода не было. Она поднялась из-за парты, величественная, высокая, красивая.

– Мне, конечно, идея про пикник очень нравится, – сказала она, – но у нас тут план созрел, просто не всех ещё успела пригласить. На эти выходные всех зову к себе. На дачу. Будет суши-вечеринка, никаких родителей и учителей. Приглашаются все!

И опять в классе повисла тишина. Ненадолго. Всё-таки девчонки уже знали, готовились, отпрашивались, а мальчишкам, непривычным к вниманию одноклассниц, нужно было время, чтобы оценить предложение.

– А как же Корочка? – сказал наконец Тарас Сега. – Предлагаешь её вот так «побрить»?

– А ты предлагаешь в детский сад играть? презрительно фыркнула Лапочка. – Ах пикничок, костерочек, сосисочки. Она ещё вас песни заставит хором петь и речёвки разучивать! Впрочем, насильно никого не тяну.

– Меньше народу – больше кислороду! выпалила в сердцах Ленка Самойлова, которая уже видела себя у камина на Алисиной даче.

– Слушай, – вклинилась в разговор Юлька, – а нельзя твою вечеринку на следующие выходные перенести? Просто не хочется обижать человека…

Юлька так и не смогла понять, что такого ужасного она сказала, но на неё обрушились все девчонки класса. Мол, она не понимает! Перенести! Легко сказать! Что, у Алисы гостиница, что ли? Когда захотел, тогда и приехал? Да это единственный шанс! Да куда ваш лес денется! Корочка не переживет? Да и пусть!

– Ой, мне в общем всё равно! – стараясь быть равнодушной, сказала, наконец, Лапочка. – Я же никого не заставляю. Просто подумала, что все уже выросли из кукол и детских праздников.

Девчонки захихикали в открытую, а Юлька вспыхнула: у неё на полке до сих пор сидели две любимые куклы. Все девчонки это знали. Ну и что? Она же с ними не играет уже, они просто так там сидят, смотрят на Юльку.

– Но если нет, я никого не заставляю. Кто хочет – жду в воскресенье в 9 утра на остановке «Университет», – и полная собственного достоинства Лапочка села на своё место.

Это была победа. Полная и сокрушительная. Все девчонки за неё, ясно как день. А если вдруг не будет Озарёнок – тем лучше. Хотя после заявления про куклы куда она денется? Юлька, вообще-то, полезный человек: у неё фотик мощный и фотографирует она классно. А с Листовским Алиса вечером переговорит ещё по телефону. Поедет как миленький! Поползет. Будто она не видит, как Тёмочка на неё засматривается!

 

Глава шестая

Сложный 8 «Б»

Больше всего Юлька любила, когда идёт дождь. Даже если уже не первый день идёт. Любила садиться у окна и смотреть, как капли лупят по асфальту и крышам. Это если дождь сильный. Но и тихий дождик тоже хорошо: он не лупит и не идёт, он шуршит. По дорогам и по крыше.

К фасаду дома примыкало кафе с плоской чёрной крышей, и если открыть окно Юлькиной комнаты, то окажешься как раз на ней. Все Юльке завидовали. На крыше можно было играть в бадминтон, делать зарядку и пить чай. Юлька в бадминтон не играла, потому что воланчик все время улетал во двор и приходилось за ним бегать через квартиру и подъезд. И зарядку не делала: ага, попробуй-ка на глазах у всего города.

Но иногда ночью она выбиралась на крышу, садилась у стены, закутавшись в одеяло. Если было много мыслей в голове, она брала с собой ручку, толстую тетрадь, ту самую, где фотография Листовского лежала, и записывала туда всё, о чём хотелось кому-нибудь рассказать, но не рассказывалось даже Анюте. Своему дневнику Юлька доверяла всё. Она смотрела на уснувший город, вздыхающий во сне редкой перекличкой далёких поездов, шагами припозднившихся прохожих и медленно проезжавших машин. Звёзды висели дождевыми каплями над головой, и от светофоров ложились на асфальт размытые цветные полосы.

Когда утром, сквозь сон, она слышала шаги дождя по крыше, то вставала с улыбкой. Ей нравилось выходить в дождь из дома и чувствовать влажный воздух и особенный запах мокрого асфальта и немножко – моря. Нравилось идти под дождём в школу. Нравилось, что улица становится разноцветной от зонтиков. Сама Юлька всегда ходила без зонта, а все куртки выбирала с капюшоном. Можно подставить дождю щёки или поймать его на ладонь. Да и про сохранность зонтика думать не надо.

В школе Юлька терпеть не могла переобуваться. В тесном холле, в толпе, приходилось и обувь менять и следить, чтобы всё в порядке было с платьем и чтобы случайно в сутолоке не уволокли твою сумку. Всё это было противно, будто кто-то подсматривает, как ты чистишь зубы. Юлька всегда старалась забиться куда-нибудь в угол и переобуться побыстрее. А дежурные голосили у дверей: «Где твоя сменная обувь? Никаких «вытру», обувь где?»

И хотя Юлькина на месте, она всегда нервничает и устаёт. А чего нервничать? Сейчас вот ещё в раздевалку, но это даже весело: можно столкнуться с Листовским, отвести взгляд и сделать вид, что не заметила, а вешая куртку, оглянуться и встретиться глазами. И глаза будут синими, как осколки неба, брови хмурыми, уши розовыми. Артём красивый. Артём Листовский такой красивый, что у Юльки замирает сердце, когда она на него смотрит. Каждая чёрточка его лица заставляет Юльку медленно умирать от какого-то странного, острого чувства: высокий лоб, тёмные брови, прямой крупный нос, родинка на щеке, синие глаза в обрамлении тёмных густых ресниц, а главное – улыбка. Когда Тёма улыбается, на правой щеке появляется глубокая ямочка, и Юльке всегда хочется улыбнуться в ответ. И подпрыгнуть! И сделать сальто-мортале! И закричать на весь мир, как сильно она любит Тёму Листовского!

В школу хорошо приходить пораньше. Хорошо стоять у окна в пустом ещё коридоре и ждать своих. Или смотреть в окно – как мокнут под дождём тополя. Артём тоже иногда приходит в школу пораньше. И вот они стоят у разных окон, в трёх метрах друг от друга, она смотрит на дождь, он – на противоположную стену. Молчат: сложный класс, в котором девочки и мальчики не общаются друг с другом.

Класс, в котором Юлька училась восьмой год «подобранный». Первой учительницей у них была Мохова Инна Юрьевна, учитель высшей категории, обладатель несметного количества грантов, автор методик и мастер игровых уроков. К ней мечтали записать своих чад родители первоклассников всего района. Поэтому Инна Юрьевна сама могла выбирать себе учеников. Или точнее – их родителей. Почти все дети в её классе были либо учительскими детьми, либо детьми начальников, либо просто людей полезных. Взять хотя бы Юльку: её мама работает на радио, человек в городе известный. У Славки Гусельникова родители работают в институте, заслуженные профессора, у Тани Осокиной отец – заместитель мэра, а у Листовского родители – врачи в седьмом поколении, мама Тараса Сеги – завуч школы, папа Максика – директор автопарка, у Алисы папа – директор банка, а у Софии мама в Министерстве образования работает. Ну и так далее. Людей, которые «просто», в их классе очень мало, на пальцах пересчитать можно. На одной руке.

Ещё их класс – сильный. Самый сильный в параллели. Многопрофильная гимназия № 128 плохих учеников не держит. Ганеев – исключение.

– Держат из жалости, – фыркает каждый раз Алиса. Три года назад у Ганеева разбился отец-дальнобойщик. Женька в семье остался старшим. После школы он подрабатывал, помогал матери поднимать двух сестрёнок и брата. Ему нужно было закончить девять классов, чтобы поступить в училище.

– Мешает он тебе, что ли? – вступался обычно Листовский. Кроме всего прочего, Артём был ещё и благороден.

– Мне – нет! – фыркала Лапочка. – Но на рейтинге класса сказывается! Мы который год по успеваемости уступаем «ашкам» и «вэшкам», а всё из-за Ганеева! Тебе, конечно, наплевать на честь класса! А если бы мы все вместе, всем коллективом…

Юльке эти призывы и лозунги всегда казались ненастоящими и смешными. Никогда они не были «всем коллективом», тем более дружным, тут психолог, конечно, права. С первого класса у них то стычки, то войны, то бойкоты. Из-за ерунды. Света не так посмотрела на Софию, Надя не то сказала Кате, Катя не так передала всё это Алисе и так далее. Юльке дважды объявляли войну и дважды бойкот.

Война – это даже весело. Но это было ещё в начальной школе и напоминало игру. А вот бойкот – это серьёзно. Это когда ты остаёшься одна, потому что против тебя настроили всех остальных и гордость не позволяет выяснять отношения и разбираться, кто что там сказал. Когда некому позвонить, спросить про домашку, когда смолкают все разговоры, стоит тебе зайти в класс, когда на большой перемене ты сидишь одна за столом и глотаешь завтрак побыстрее, а в раздевалке на физкультуре забиваешься в самый дальний угол.

Дома у Юльки ничего не знали про её проблемы в классе. Рассказать об этом она не могла, да и мама учила ее решать все проблемы самостоятельно. Вот она и решала как умела: с ней не разговаривали – ну и не надо, она тоже переставала разговаривать со всеми. Она бойкотировала их в ответ. Игнорировала все фырканья в свой адрес и насмешки.

А потом приходил день, когда сама Алиса или София подходили к ней и начинали разговор. Без объяснения причин бойкота. И Юлька сдавалась. Начинала общаться, проглотив обиду. Потому что очень уставала быть одна. Ждать каверзы. Не принимать участия в классных делах. Быть изгоем, аутсайдером. Только вот оказалось, что она так им и осталась, хотя бойкотов в классе уже года два не было.

Татьяне Викторовне приходилось с ними, конечно, нелегко. А самое обидное, что она старалась! Она искренне старалась быть хорошим классным руководителем, она переживала за них, помогала, когда видела, что должна вмешаться и помочь, и искренне не понимала, почему у неё ничего не выходит. Особенно сильно её раздражали странные отношения между мальчиками и девочками. Никогда они не называли друг друга по именам, никогда не общались между собой больше, чем того требовал учебный процесс, у них в классе вообще было не принято девочкам разговаривать с мальчиками и наоборот. Любая из девчонок, скорее, подойдёт и что-нибудь спросит у самой ненавистной одноклассницы, чем у мальчика. Всё это казалось Корочке странным.

– А говорят, современные дети распущенные, – вздыхала она в учительской.

– А вы не согласны? – тут же отрывалась от тетрадей молоденькая «русичка» Валечка.

– Не знаю… Мои на пушечный выстрел друг к другу не подходят. Вчера сама лично слышала, как Гуревич шантажировал Листовского, мол, у него есть фотография, где он с девчонками стоит и разговаривает. А Иванов говорит: «Гуревич, не будь скотиной, не показывай никому, опозоришь человека на всю школу».

– А что, с девочками позорно стоять? – не понимала Валечка.

– Так вот! Я о том и говорю! Их ровесники уже вовсю обнимаются-целуются, а моим всё ещё страшно рядом друг с другом стоять и разговаривать.

– Какие-то они у вас отсталые, Татьяна Викторовна, – важно тянула Зоя Дмитриевна, старейший учитель школы. – Что-то тут нечисто.

Корочка сразу замолкала: а вдруг и правда нечисто, а она не догадывается?

И вот теперь, когда всё вроде бы так удачно складывалось с походом, Алиса Лаппа, её помощница и активистка, бесспорный лидер, «звезда», взяла и всё испортила. Татьяна Викторовна устало опустилась на стул: ей даже посоветоваться было не с кем.

 

Глава седьмая

Большая глупость

– В общем, Корочка бьётся в истерике, кричит: «Никуда я с вами не пойду! Никакой благодарности от вас! Я сына от дел оторвала, чтобы он с нами пошёл, а вы! Между собой договориться не можете!» ну и так далее, представляешь?

– Опять все разлаялись, короче?

– Да как-то вот нет… то есть Лапочка перед фактом поставила, Листовский сказал, что он лучше на вылазку, а потом уже Корочка кричать начала. Наверное, всё сорвётся теперь, раз Корочка отказалась идти.

Анюта даже привстала и на минуту забыла, как вчера ей Юлька в трубку про библиотеку врала:

– Так ты что? Собираешься на вылазку, а не к Лапочке?

– Ну да… Анют, ну а чего я там? Тебя не будет, сама говоришь не выписывают. Что я там буду одна-то делать?

– Ты же говоришь, все девчонки наши поедут… чего одна-то?

– Ну всё равно… Они теперь перед Лапочкой чуть ли не на коленях ползают: суши-вечеринка, дом с камином, десятиклассники…

– А, вот в чём замута! – обрадовалась Анюта. Она предпочитала знать планы врага или хотя бы догадываться о них.

– Да конечно! – фыркнула Юлька. – Будто не ясно! Прямо хочется пойти и предупредить Вершинина. Жалко человека.

– Вот ещё! Брат он тебе, что ли? Пусть сам выпутывается.

Юлька в очередной раз еле сдержалась. У неё была ещё одна тайна, пострашнее, чем давняя любовь к Тёме Листовскому. И об этом не знал никто, даже Анюта.

До поступления в школу, до того, как Юлька начала бывать в гостях у одноклассниц, она даже не подозревала, что папа может жить в одном доме с мамой и детьми. У Юльки был воскресный папа. Каждое второе воскресенье месяца он приезжал за ней на машине и вёз в центральный парк, а потом в кафе, а иногда ещё и в кино. Он рассказывал ей смешные истории, рисовал комиксы прямо на салфетках в кафе: комиксы всегда были про Юльку и маму. Юлька его очень любила и каждой встречи ждала, как Нового года. Ей нравилось, что у папы большие руки, такие твёрдые, нравилось, что когда она задирает голову, то видит его крепкий, будто из камня, подбородок, гладкий и пахнущий чем-то особенным, чем никогда не пахло дома, – мужским одеколоном.

– Ты много работаешь, да? – спрашивала Юлька.

– С утра до вечера, – вздыхал папа, глядя на дочь ласково, каждый раз так, будто прощался навсегда, только она, маленькая, этого не замечала.

Когда Юлька поняла, что у неё не как у всех, она пристала к маме с расспросами. Мама всегда говорила с ней, как со взрослой.

– Понимаешь, Юльчик, я тогда была очень молодой и глупой. Твой папа преподавал у нас историю искусств, он такой красивый был, весёлый, талантливый, известный в городе художник. В него весь курс был влюблён. Ну и я тоже. Я сначала даже не знала, что у него семья есть, два сына, я не хотела семью разбивать ни за что. А он меня как-то выделил сразу, влюбился, стал ухаживать, красиво так… Я, когда узнала, что он женат, чуть с ума не сошла. Мы сразу расстались. Но ты уже была. Вот так. Он, конечно, нам помогал, пока я институт не закончила, на ноги не встала. Он всё время помогал, ты не думай, был рядом, но ведь тех детей тоже не бросишь, да и на чужом горе счастья не построишь…

Юлька подавленно молчала. Потом всё-таки выговорила:

– Зачем он так? С тобой? Это же нечестно! Он должен был сразу рассказать!

– Он влюбился, Юлёк. Мы в своих чувствах не властны.

После этого разговора Юлька отца видеть не хотела. Два раза врала ему в трубку, что заболела, что некогда, много уроков. Потом он приехал не один. Привёз сыновей, Юлькиных сводных братьев. Она училась тогда в третьем классе. Старшему, Жорке, было семнадцать лет, младшему, Митьке, одиннадцать. Жора смотрел на Юльку, как на гусеницу, которую очень хочется раздавить, а Митька был весёлый и добрый, сверкал такими же, как у Юльки, огромными карими глазами, много смеялся и на сестрёнку смотрел без злобы, просто с интересом. Они даже подружились и иногда созванивались. Особенно, когда появился дядя Лёша и папа перестал приезжать к Юльке.

Дядя Лёша был молодой, гораздо моложе папы. Он появился, когда Юлька пошла в четвёртый класс. Он был красивый, играл на гитаре, он мог поднять на руках и маму и Юльку одновременно и кружить их по комнате. Он называл их «мои матрёшки» и устраивал весёлые пикники в лесу. Сначала папа по-прежнему приходил каждое второе воскресенье месяца. Осторожно спрашивал, как дядя Лёша, не обижает ли её или маму. Юлька смотрела на отца удивлённо: дядя Лёша не умел никого обижать.

Однажды Юлька спросила у мамы:

– Мам, а дядя Лёша будет с нами всегда?

Мама помолчала. Потом спросила:

– А как бы ты хотела?

– Чтобы всегда. Он теперь твой муж?

– Да, – улыбнулась мама.

– Значит, он должен быть моим папой?

Мама опять помолчала. Юлька видела, что ей почему-то трудно ответить. Тогда она ей помогла:

– Я должна называть его папой?

Мама положила Юльке ладонь на голову. Ладонь была лёгкой и горячей.

– Конечно, – сказала она, – конечно, дядя Лёша всегда будет с нами и он тебе как папа, потому что любит тебя и меня. И ты можешь называть его папой, если хочешь.

Юлька осторожно вынырнула из-под маминой руки.

– Я тоже вас люблю. Но лучше я буду звать его дядей Лёшей. Чтобы не путаться.

Скоро папа перестал приходить совсем. Только звонил иногда и присылал подарки в день рождения и на Новый год.

Когда Юлька училась в шестом классе, у неё появилась сестрёнка Настя, а когда перешла в седьмой, физкультуру у них стал вести Георгий Георгиевич Вершинин. Жорка.

На первом уроке он внимательно посмотрел на Юльку. Юлька опять почувствовала себя гусеницей, настолько ничтожной, что раздавишь – не заметишь. Но после урока Жора подошёл к ней и сказал:

– Привет. Как дела?

Юлька робко ответила, что хорошо.

– Вот и славно! – бодро откликнулся Жора.

С этого дня они не то чтобы подружились, но Жора всё-таки выделял её из толпы учащихся, перекидывался парой фраз, а один раз даже взял её и Митьку в поход со своими друзьями-однокурсниками. И сказал потом, что Юлька молодец и «наш человек».

С того похода Юлька и с Митькой подружилась по-настоящему. Она даже знала, что он влюблён в свою одноклассницу Марину. А тут эта Лапочка со своими вечеринками! Юлька училась с Алисой с первого класса и прекрасно знала: если Лапочка чего-то захочет, то обязательно своего добьётся. А Митя, если честно, такой… м-мм… податливый.

– В общем, вот что я тебе скажу: если ты не поедешь к Лапочке – это будет самая большая твоя глупость. Она тебя со свету сживёт, – сказала Анюта.

Юльке на минуту стало страшно, но она тут же тряхнула головой:

– А, наплевать! Я живучая!

Ни Юлька, ни Анюта так и не сказали друг другу ни про аутсайдеров, ни про библиотеку.

 

Глава восьмая

Никогда не забуду

Пока между Анютой и Юлькой росло отчуждение, пока Лапочка разрабатывала план захвата сердца Вершинина и читала рецепты суши, Артём со своим лучшим другом Володькой Ивановым спорили на кухне у Листовских.

– Детский сад какой-то, – бурчал Володька. – Всё равно никто не придёт.

– Придёт. Вот увидишь придёт. Хоть кто-нибудь всё равно придёт.

– Да зачем тебе это надо-то? Поход какой-то… ещё Корочкины проповеди слушать… нет, ну правда!

– А Лапочкины закидоны тебе слушать больше нравится? Она вчера мне по телефону как давай мозги промывать, меня чуть не стошнило в трубку. А целый день её терпеть? Лучше уж Корочку. Хотя она с нами не пойдёт, она же сказала: либо весь класс, либо никак.

– А одних нас так и отпустили, как же! Меня родоки в жизни без взрослых не отпустят, ты же знаешь!

– А кто узнает, что мы одни?

Володька ушёл от Артёма со стойким чувством, что лучший друг что-то от него скрывает.

Воскресное утро было тихим, солнечным, всё в синеве и золоте.

А Юлька стояла у фонтана в тоске и тревоге. Уже 8 утра, а она одна. Неужели она такая дура, что одна притащилась сюда? Накануне от Листовского пришло сообщение: «Если идёшь в лес, то завтра в 8 утра у фонтана в парке».

8 утра. Юлька у фонтана в парке. Томится уже полчаса. Сначала было ясно, что она просто рано пришла. Потом ей начало казаться, что она перепутала день, время или место. Потом она вспомнила, что она аутсайдер, и поняла, что это злой, жестокий розыгрыш, никто не придет, все уже на остановке «Университет», собираются на дачу к Лапочке. А потом пришёл Листовский.

Он небрежно бросил рюкзак рядом с Юлькиным. Улыбнулся. Земля медленно начала уходить у Юльки из-под ног.

– Ты одна? Вот сурки, дрыхнут ещё, опять все опоздают!

Он тут же достал телефон и стал звонить: Иванову, Дёминым, Портнягину…

Юлька чувствовала себя космонавтом в скафандре: вроде всё видит, но ничего не слышит. Вот Листовский. И вот она. И они пойдут в лес. Они пойдут, даже если никто больше не придёт. Вдвоём. «Я никогда на это не решусь, – поняла Юлька, – никогда, никогда, никогда!»

Прибежал запыхавшийся Максик Гуревич. В другой день Юлька удивилась бы, что он не на остановке «Университет», но сегодня она в скафандре и даже не заметила, как Максик прошёлся глазами по ней и Листовскому и глаза были то ли злые, то ли обиженные.

Пришёл Володька, невыспавшийся, сердитый. Пришли Портнягин и Тарас Сега, близнецы Миша и Лёша Дёмины, и даже Ганеев. Все они останавливались от Юльки чуть в стороне. Вроде бы и не заметно, а чувствуется. «Неужели никто из девчонок не придёт? Как я одна среди пацанов пойду?» Юльке было то холодно, то жарко. Никогда в жизни она ещё не была одна «в мужском обществе», это было странно, непривычно, она чувствовала себя неуклюжей и глупой. И больше всего ей хотелось развернуться и уйти домой. Но это было бы ещё глупее.

– Ну что? – сказал Листовский, посмотрев на часы. – Контрольные полчаса прошли. Пойдёмте.

Мальчишки стали вскидывать рюкзаки на плечи, поправлять лямки, Юльке ничего другого не оставалось, как тоже вскинуть рюкзак и топать за одноклассниками. Никто, кажется, на неё и внимания не обратил.

Шли запутанными улочками, потом мимо огородов, полей, мальчишки говорили, что идут на «своё место», оглядывались на Юльку, когда она отставала, а Максик Гуревич подбегал, тянул: «Вай, Озарёнок!» – цокал языком, и каждый раз Юльке делалось не по себе.

Одно время он шёл рядом с Юлькой особенно долго и вдруг спросил своим ломким голосом:

– Юль, а Юль, а тебе кто из мальчиков нравится? – вопрос был совершенно издевательским. – Нет, ну правда, ну скажи! Я серьёзно спрашиваю! Ведь нравится?

– Отстань, Максик, – попросила его по-человечески Юлька. Ссориться совсем не хотелось.

– Да ладно, скажи! А он в нашей школе учится? А в классе каком? Может, даже в нашем? Вау, Юлидзе, колись, а? Ну кто тебе нравится, серьёзно?

– Да ты, ты, Максик, без ума от тебя!

Максик взвизгнул:

– Вай! Все слышали? Тёма, слышал? Я ей нравлюсь!

– Макс, ну чего ты опять выделываешься? – добродушно отозвался Артём.

Но Максик на него внимания не обратил, а Юльке отвесил клоунский поклон. Она еле сдержалась, чтобы не треснуть его.

Они перешли ручей и стали забираться в гору. У Юльки сильные ноги, крепкие, дядя Лёша приучил её подолгу ходить, и сейчас на подъёме она обогнала всех мальчишек. Только Тёмина спина маячила впереди. Юлька хотела и его перегнать, но передумала. Зато, когда гора кончилась, он подал ей руку, и долго-долго они стояли вдвоём на вершине, смотрели на реку внизу и разбегающиеся в полях тропинки, на склон горы с ползущими одноклассниками, на лес, где пряталось мальчишеское «своё место».

– Почему ты к Лапочке не поехала? – спросил вдруг Артём.

Юлька растерялась, пожала плечами. Потом спросила:

– А ты?

– Да ну… Пока погода стоит, лучше в лес. Я же сразу сказал, что не поеду.

Юлька этого не помнила, но всё равно была ему благодарна. За эту гору, за реку внизу и поля, за то, что они стоят сейчас рядом, одни, будто они вместе, будто дружат.

– Ну вы даёте, скалолазы, понимаешь… Ты где, Озарёнок, так лазить научилась? – пропыхтел Володька Иванов, становясь рядом с Тёмой и сбрасывая рюкзак.

Юлька рассмеялась. Она была сейчас лёгкой и звенящей, и всё вокруг летело и звенело. И даже Максик Гуревич ей больше не страшен!

Шли через лес и собирали маленькие упругие рыжики. Артём с Володькой убежали вперёд, о чём-то совещались. Сосны стояли вокруг молчаливые, а когда расступились, Юлька увидела их «своё место».

Каменными уступами уходила вниз земля, сосны спускались вместе с ней, и, стоя на вершине, их можно было потрепать по макушкам. Внизу журчал ручей, окружённый зарослями ольхи, с рыжими островами опавших листьев по берегам.

Юлька стояла, замерев на краю обрыва. Мимо неё проходили мальчишки, а она всё не могла оторвать взгляда – так красиво было кругом.

– Вай, высоты боимся, дочь гор?

– Отвали, Гуревич, – мягко послала его Юлька и стала спускаться.

Сразу видно, мальчишки ходят сюда часто. Достали из тайника под камнем сухие газеты и две железные кружки. Оттого, что ей так доверяют, у Юльки пели даже коленки. Ребята быстро набрали дров, развели костёр. Юлька чистила картошку, Тарас Сега – грибы, Дёмины пошли к ручью за водой. Листовский как-то незаметно руководил процессом. Было видно, что он здесь лидер, без обсуждений. Пока девчонки выясняли отношения и ругались, у мальчишек сложилась дружная компания, со своими местами, правилами, секретами. И Юльке очень-очень захотелось быть в этой компании своей!

– Юлечка, а Юлечка, а вот скажи: тебе с нами в лесу не страшно?

Юлька сидела под огромным камнем, чистила картошку, стараясь срезать кожуру потоньше и подлиннее, как мама учила, а Максик сидел на камне верхом и приставал к ней с глупыми вопросами.

– Юлечка, а? Не страшно?

– А должно быть?

– Ну а как же? Одна с парнями в лесу… Не боишься?

– Не боюсь.

– А зря! А если завтра в классе узнают, что ты с нами ходила? Очередной бойкот, как пить дать, Юлидзе.

Юлька вскинула голову, долго смотрела на Максика. Она бы запустила в него чем-нибудь, но тут появился Артём, что-то сказал Максику так тихо, что Юлька не услышала, и Максик, отвесив Листовскому поклон, пропел:

– Понял, заткнулся, упал, уполз – и исчез за камнем.

– Благодарю вас, сэр, – насмешливо сказала Юлька. – Вы меня спасли.

– Нет, это я Максика спас, – рассмеялся Артём. – У тебя было такое лицо, что появись я на минуту позже, то нашёл бы только его хладный труп.

Скоро забулькал в Володькином котелке грибной суп, а потом чай. Мальчишки были весёлые, спокойные, взрослые.

«Почему мы всегда их так презираем и смеёмся над ними? – недоумевала Юлька. – Детсадовцами зовём… а они вон какие…» Она не могла объяснить, какие именно, но сейчас одноклассники ей нравились гораздо больше, чем в школе: и отличник-насмешник Володька Иванов; и похожие как две капли воды близнецы Дёмины, Лёша и Миша, оба смуглые, кудрявые, смешливые; и спокойный рассудительный Тарас, и химик-экспериментатор Портнягин, и даже Женька Ганеев. Оказалось, например, что он здорово умеет заваривать чай из лесных трав. Максик, конечно, доставал Юльку и здесь, но Артём сделал ему пару замечаний, и он заткнулся.

День длился и длился, будто это был самый длинный день в году, а не 5 октября. Пекли картошку в углях и сосиски на палочках, пели песни под гитару (Юлька и не знала, что Лёшка Дёмин на гитаре играет), фотографировались, кидались шишками, и оказалось, что Женька самый меткий. Потом Володька предложил играть в «казаки-разбойники». Портнягин фыркнул:

– Детский сад! Ты вместо Корочки, что ли, сегодня?

Но они поскучали ещё с полчаса и решили всё-таки сыграть.

– Да нормальная игра, – сказал Листовский. – Ну и пусть детская, зато побегаем.

Они разбились на две команды, и Юлька с Артёмом оказались в одной, таким уж счастливым был день. Когда убегали и прятались, Юлька всё время чувствовала, что Артём где-то здесь, где-то рядом. Близко.

И вот её загнали близнецы Дёмины, и, уходя от погони, она спряталась в жёлтом глиняном овраге у ручья. Дёмины не заметили её, пробежали мимо. И почти тут же, откуда-то сверху, свалился к Юлькиным ногам Листовский.

– Тихо, – выдохнул он шёпотом. – Ты чего здесь?

– От Дёминых убегала, – тоже прошептала Юлька.

– Ага, и я… – Артём улыбнулся Юльке прямо в глаза. – Не знаешь, кого-нибудь из наших уже поймали?

– Ганеева и Портнягина.

– То есть только нас не поймали? Ничего себе… Как выбираться будем?

Юлька плечами пожала:

– Подождём ещё и будем.

Они опять друг на друга посмотрели. У Артёма взмокла чёлка, капельки пота блестели над верхней губой, он часто дышал, и Юлька будто слышала, как громко бьётся его сердце. Они смотрели то друг на друга, то вверх, туда, где была погоня, и было так жутко и весело, что их могут поймать, но пока не поймали, и они сидят здесь, в своём убежище, только вдвоём.

– Прикольная игра «казаки-разбойники», да? – сказал Артём.

– Ага, – отозвалась Юлька и улыбнулась. Разговор почему-то было трудно поддерживать. – А вы… часто сюда приходите, да?

– Ну… не то чтобы очень… летом через выходные, где-то раза два в месяц, а сейчас, конечно, так часто не получается.

– Здорово, – выдохнула Юлька.

– Это место Володька нашёл, давно ещё… Юль, а помнишь, ты во втором классе с Лапочкой поссорилась и у вас война была?

– Помню, – улыбнулась Юлька.

– Помнишь ещё, все на две армии разделились, шифры придумывали всякие? Помнишь, мы штаб искали?

– Помню. Мы ещё в парке играли, в детском городке.

– Ну да! – засмеялся Артём. – Ты нас тренировала: поднимала по команде, пять кругов вокруг парка бегать заставляла…

– Да ладно, бегали же, – Юлька почему-то смутилась.

– Ага, нам нравилось. Вот Володька тогда это место и нашёл. Он хотел, чтобы у нашей армии настоящий штаб был, ну такое тайное место, чтобы никто не знал. И мы с ним все окраины облазили, а потом вообще в лес забрались. И нашли это место. Ну, вернее, он с мамой за ягодами ходил и увидел, а потом меня привёл. Правда здесь хорошо?

– Очень! – с чувством сказала Юлька.

– Мы хотели здесь наш штаб сделать, а вы с Лапочкой уже помирились…

Юльке отчего-то стыдно стало, будто она предала свою армию, своих мальчишек, будто пообещала им что-то и не сделала. А они ждали и верили в неё.

– Тём, я… понимаешь… – но она не знала, что сказать.

Вдруг он быстро наклонился и поцеловал её куда-то в шею. Юлька вздрогнула и замерла. Что-то большое и сильное оглушило её, и сквозь глухоту она почувствовала, как сердце её дрожит и мечется, как оно растёт, как ему тесно, оно рвёт грудную клетку, и вот – вырвалось, рванулось и остановилось где-то там, в высоком синем небе. Оно, Юлькино сердце, стало тягучим, жидким, расползалось над ними. Большое, как само небо.

– Тё-ё-о-ома-а-аа! Юлька-аа-аа! Ну хватит! Выходите! Конец игре! Вы выиграли!

Артём, не глядя на Юльку, бросился на Володькин крик. Она посидела с минуту, отдышалась и тоже вышла из укрытия.

Все уже собрались у костра, поставили котелок для чая. Костёр развели большой, жаркий. Всё вокруг стало рыжим от предзакатного солнца, будто выплеснули огненную краску на стволы сосен, на камни, на Юлькины волосы, на руки Артёма. Юлька и Артём сидели рядом. Между ними можно было сесть ещё одному человеку, но никто почему-то не садился. Артём вертел в руках свою зажигалку, потом положил на бревно, чтобы подбросить дров в костёр. Юлька взяла её – она была тёплая от его руки.

– Тём, подари мне зажигалку, – сказала она вдруг и сама испугалась.

Артём приподнял брови, сказал без улыбки:

– Бери.

И Юлька спрятала своё сокровище в карман.

Максик хмыкнул, взял уголёк и полез на сосну. Там он, насмешливо оглядываясь на Артёма, что-то написал на стволе, наверное, «А + Ю = Л». Юлька замерла, ожидая реакции Артёма. За такую надпись вполне можно было схлопотать. Но Артём только посмотрел на Юльку, так радостно и весело, и улыбнулся – прямо в глаза.

Никто ничего не сказал: ни им, ни Максику. И Юлька с удивлением поняла, что не сердится и не стыдится, что всё происходит так, как должно быть, что все мальчишки знают про них с Артёмом, что весь этот поход и весь этот день были спланированы, чтобы случился тот поцелуй под глиняным обрывом у ручья и чтобы Максик написал угольком на сосне «А + Ю =Л».

И Максик показался вдруг таким глупым!

– Никогда этот день не забуду, – сказала она еле слышно.

– Я тоже, – так же тихо ответил ей Артём.

Юлька, конечно, не могла знать, что в это самое время на даче у Лапочки кто-то отмочил шутку про неё и все заржали, а когда успокоились, в тишине Митя Вершинин сказал:

– Дураки вы, Юлька – классная, вот с такой девчонкой я хотел бы встречаться.

Повисла пауза. У Алисы вытянулось лицо, а Марфушина фыркнула:

– Чего ж не встречаешься?

– Жду, когда подрастёт, – спокойно соврал Митя.

 

Глава девятая

Звезда и аутсайдер

Алиса страдала. Зря Анюта называла её «бесчувственной деревяшкой» и «амёбой». Сейчас Алиса страдала по-настоящему. Да ещё как! Сколько надежд было связано с вечеринкой на даче! Сколько сил она потратила! А для чего?! Чтобы услышать в итоге, что Юлька Озарёнок – классная девчонка?! И от кого услышать! От Вершинина! От мечты! Красавца десятиклассника и полубога!

Ночью Алиса не смогла уснуть. Первый раз в жизни. Она лежала и смотрела в потолок. А в голове всё крутились Митины слова. И долгая пауза после них. Ну ничего! Она ещё покажет им всем! И Вершинину, и Озарёнок! Она придумает что-нибудь, она обязательно придумает! Не поспит ещё пару ночей и придумает. Не будь она Алиса Лаппа.

Слова Вершинина про Юльку не просто расстроили Алису – они заставили её задуматься. Ведь ясно же, что самый популярный мальчик в школе не обратит внимания на какую-нибудь замухрышку. «Озарёнок не замухрышка», – тут же одёрнула себя Алиса. Надо оставаться честной хотя бы с собой. Юлька её всегда интересовала.

Её, а не глупую Марфушину или равнодушную ко всему Софию хотела бы видеть Алиса в своей свите. Почему? Алиса сама толком не понимала. Юлька не красавица. Симпатичная, глаза выразительные, улыбка прикольная, но до Софии Герберг или самой Алисы ей далеко. Пожалуй, её можно назвать обаятельной, но и только.

Модных шмоток у неё тоже нет. Ей тётка всё шьёт, она у неё в ателье работает. Все в школу в юбочках до колен, а Озарёнок в платье по щиколотку, с воротничком и манжетами, как из прошлого века. А на дискотеку в каком-нибудь свитерочке самовязаном. Раньше Алиса думала, что это от бедности, но, видимо, дело не в этом… Просто нет в магазинах вещей, подходящих этой не похожей ни на кого Юльке.

Все девчонки танцами занимаются или фитнесом, фигуры лепят, стройнеют, а Юлька – в изостудии, пальцы у неё всё время в краске, даже маникюр не делает. Учится хорошо, но не отличница. Заводилой тоже не назовёшь, хотя идейки иногда оригинальные кидает. Но никогда не борется, чтобы было, как она скажет. Будто говорит: вот вам хорошая идея, хотите – делайте, нет – ну и не надо.

Почему же она такая… интересная? Да! Вот именно! Нельзя поверить, что в неё влюблены Вершинин и Листовский, но она им интересна – это факт! Анютка Сыч, главная неформалка класса, готова за Озарёнок в огонь и в воду!

Алиса схватила телефон:

– Марфушина? Спишь, что ли? Вопрос на миллион – ты хотела бы дружить с Озарёнок?

– Чего?! Ты с ума сошла? Ты знаешь, который час?!

– Ну прости, прости. Только ответь: хотела бы ты, чтобы Озарёнок была твоей подругой?

– Лапочка, ты чего? – жалобно протянула Светка Марфушина, окончательно проснувшись. – Из-за Вершинина, что ли? Да брось, он не всерьёз, выпендриться захотел, быть не как все, а ты расстраиваться…

– Я перезвоню, – отбилась Алиса.

«Быть не как все». Вот в чём её секрет. Юлька – не как все. Одевается не как все, ходит не туда, куда все, думает, наверное, тоже как-нибудь не так, как все.

«А Анюта? – тут же подумала Алиса. Сыч выделывается ещё похлеще, её выпендрёж по глазам бьёт: заметьте меня, заметьте!»

– Вот именно, – сказала она вслух. – Именно что выпендрёж. Анютка старается быть не как все. А Озарёнок – наоборот. Она хочет быть, как все, а не получается.

Алиса поняла, что начала путаться. Она снова набрала Марфушиной.

– Марфа, вот скажи: когда человек не такой, как все, он же привлекает к себе внимание?

Светка помолчала. Она хотела спать, но понимала, что Алисе несладко, и подбирала слова.

– Ты про Озарёнок? – уточнила она для начала. – Ну она ж дура, дураки всегда внимание привлекают. Как уроды: и смотреть противно и глаз оторвать не можешь.

– Злая ты, Марфуша. Нет, Озарёнок не дура.

– Подумаешь, за сочинения пятёрки. Ты, если бы захотела…

– Да я не про учёбу, – досадливо поморщилась Алиса. Она сама толком не понимала, чего хочет услышать от подруги.

– А вообще-то, ты права, – сказала вдруг Светка. – Юлька интересная. Мы же с ней в четвёртом классе дружили. Она всё время что-нибудь придумывает интересное, даже игры. А дни рождения её вспомни. Всегда что-нибудь такое замутит, прикольное. Ну и вообще… С ней поговорить обо всём можно.

– Чего ж ты с ней больше не дружишь? – фыркнула Алиса.

– Не знаю, – вздохнула Светка. – Как-то разошлись просто. Ей со мной, наверное, скучно стало. Слушай, давай завтра поговорим, а? Два часа ночи всё-таки…

– Ладно, пока.

Алиса положила трубку. Она всё поняла. Чтобы получить Вершинина со всеми потрохами, одной её красоты мало. Надо стать интересной. Как Юлька Озарёнок. Но, чтобы такой стать, нужно узнать Юльку поближе. Потому что, только сейчас поняла Алиса, ей повезло меньше, чем Светке, – она никогда не дружила с Юлькой настолько, чтобы быть приглашённой на её день рождения. И непонятно почему это Алису задевало.

Алиса Лаппа была девочкой не только красивой и умной, но и решительной. Целеустремлённой. К утру у неё был готов чёткий план операции «Стать лучшей подругой Озарёнок». И действовать она начала немедленно.

– Привет, Юльчик, – улыбнулась она, увидев её в раздевалке. – Надо же, такая погода была вчера, и вдруг дождь. А я думала ещё успеем на пикник всем классом.

Юльке эти слова показались предвестником бойкота. Лапочка Юльке ни за что не простит, что она ходила одна с мальчишками. Лапочке нужны были все мальчики сразу.

– А ты чего с нами не поехала? – продолжала Алиса. – Не смогла?

Сказать Алисе вот так в лицо, что не захотела, что её вечеринке предпочла общество одноклассников? Нет, легче умереть.

Но умирать Юльке не пришлось: её спасли Иванов с Листовским. С шумом они ввалились в раздевалку, столкнулись с девчонками, сразу смолкли. У Артёма слегка вытянулось и побледнело лицо. Володька хитро сверкнул на Юльку весёлыми глазами.

– Пойдём? – спросила Алиса Юльку, игнорируя мальчишек.

– Привет, – поздоровалась с ними Юлька.

– Привет, – ответили они хором.

И Юлька поспешила к выходу с Алисой. Потому что было для неё пыткой смотреть сейчас в синие Тёмины глаза. В них будто всё ещё стоял вчерашний день, а тут школа, Алиса, презрение девчонок к одноклассникам-мальчишкам, возможность бойкота, как только всё откроется, невозможность поговорить с Листовским. В школе он никогда не решится к ней подойти. Кому же хочется быть посмешищем? Юлька тоскливо глянула в окно: «Хочу обратно! Хочу во вчера!»

– А мы вчера так хорошо погудели! Танцевали, ноги до сих пор болят, папа суши в ресторане заказал, вообще классно было, всем понравилось. Жалко, что тебя не было.

Алиса говорила, наблюдая за отрешённой Юлькой. Она прекрасно видела, что её слова пролетают мимо неё. Тогда она с отчаянием проговорила:

– Митя Вершинин про тебя так хорошо говорил! Похоже, ты ему нравишься!

– Да? – тепло улыбнулась Юлька при имени брата. – Митя очень хороший.

Алиса еле сдержалась, чтобы не закричать. Очень хороший?! Это всё, что эта чокнутая может сказать о Вершинине?!

– Юля! Юль, подожди! – Пока Алиса переводила дыхание, Юлька ушла вперёд. – А ты, что ли, давно Вершинина знаешь?

Юлька вся внутренне подобралась и ответила как можно безразличнее:

– Да нет, почти и не знаю.

Всегда, когда речь заходила об отце или сводных братьях, Юлька чувствовала себя, как индеец на тропе войны: удвоенная зоркость, утроенная смелость, удесятерённая хитрость. Это была не только её тайна. И Юлька не имела права проговориться – ни маме, ни отцу, ни дяде Лёше, ни свободным братьям и их маме это не понравилось бы. Поэтому про настоящего Юлькиного отца не знала даже Анюта.

– Просто знаю, что есть такой Митя Вершинин, – сказала она равнодушно, – в 10 «А» учится.

И Алиса поняла, что Юлька что-то скрывает. И значит, тем более необходимо сблизиться с ней.

Алиса умела нравиться людям. Через три дня каждодневного ненавязчивого внимания с её стороны Юлька поменяла мнение о ней. Она даже сказала Анюте:

– Лапочка такая нормальная стала. В принципе, неплохой человек. Когда не выделывается.

– Что значит «нормальная»? И убери зажигалку!

– Чего ты психуешь? – удивилась Юлька. Зажигалку Артёма с того похода она всё время носила теперь в кармане, то и дело доставала, не в школе, конечно, а у Анюты или по дороге домой.

– Да бесишь уже со своим Листовским! – вспыхнула Анюта.

Юлька, конечно, всё Анюте рассказала про поход. И Анюта терпеливо слушала, какие у Листовского глаза и улыбка и как они стояли под обрывом, всё сначала и заново, а сегодня чего-то вдруг разозлилась.

– Ты дома пересидела, – улыбнулась Юлька, – пора тебе в школу.

Анюта отвернулась к окну. Она давно уже заметила то, что Юлька замечать пока не собиралась. Да, Анюта сидела дома и из всех развлечений у неё были только музыка и Юлькины рассказы. И рассказы эти складывались в картинку. Это для Юльки они были пока разрозненными кусками мозаики, собрать которую она не могла, потому что была внутри каждого отдельного кусочка. А Анюта могла. И то, что получилось, не радовало Анюту.

Она любила Юльку. Была к ней привязана. Дорожила её дружбой. И вот теперь Юлька её бросала. Сначала соврала про библиотеку, причём непонятно зачем. Ну сказала бы, что не хочет приходить, устала, настроения нет, разве Анюта бы не поняла? Потом этот поход с пацанами. Шаг самоубийственный. Но Юльку понять можно – она с первого класса в Листовского влюблена. И все эти рассказы её взахлёб! Она что, не понимает, что Анюте завидно? Лежи тут, болей, а там такие события! Анюта тоже хотела в поход! С одноклассниками! Потому что хоть она и презирала их всех в целом, но встречаться с Володькой Ивановым совсем бы не отказалась. Ну или хотя бы узнать его поближе. Потому что он самый интересный из всех, «тёмная лошадка», не чета Листовскому и остальным. И симпатяга. Только признаться в этом даже Юльке стыдно. Смеялась над одноклассниками, а теперь…

А тут ещё эта Лапочка! Чего она лезет к Юльке? Хочет её в свою свиту заарканить? Поняла, что бойкотами Юльку не сломать, решила пряником попробовать? Юлька такая, на ласку и внимание моментально поведётся. Анюта её хорошо знает.

– Ладно, хватит мне болеть. Завтра на приём, буду проситься в школу.

– Ты же кашляешь ещё… – робко сказала Юлька, хотя возликовала в душе.

– А я тебе что, помешаю с Лапочкой отношения налаживать?

Юлька вспыхнула:

– Идиотка! Точно в школу пора!

– Ну и идиотка! Иди целуйся со своей Лапочкой! – почти закричала Анюта.

– Что ты на меня кричишь?

– Я не кричу!

– А что ты делаешь?

Они уже обе кричали, и у обеих закипали на глазах злые слёзы. Анюта вдруг остановилась и сказала устало:

– Юль, ты иди, ага? Тебе же ещё в изостудию. Опоздаешь.

И Юлька ушла. Не разобралась, недоговорила, не поняла. Шла по улицам и возмущалась про себя: что на Анюту нашло? За что она с ней так разговаривает? Разве Юлька в чем-то провинилась? Это Анюта её предала, написала в тесте кого-то другого! Наверное, Анюта ждала, что раз она болеет, то Юлька тоже будет дома сидеть, в поход не пойдёт. Но Юлька не могла упустить такой шанс, ей казалось, что Анюта должна понять. Они же всегда друг друга понимали.

 

Глава десятая

Записка

Все дни после похода Юлька жила как во сне. Она сидела на уроках, обедала, играла с сестрёнкой, рисовала, а сама всё ждала, ждала, ждала каких-то знаков от Листовского, какого-то подтверждения, что всё это было, было, было, а не привиделось ей. И его смс была, и длинный солнечный день в лесу, был костёр и надпись на сосне. А главное – тот поцелуй в овраге был. Странный такой поцелуй, он будто сорвался с Тёминых губ против его воли, будто он не хотел делать этого, а не сдержался. Иногда Юльке казалось, что нити между ней и Артёмом натянуты так прочно, так надёжно, а иногда, будто всё это приснилось ей и не было НИЧЕГО. И она ждала Тёминого взгляда, слова, движения, как доказательства, что это не сон, что всё было, было, было!

После неудачи с походом Корочка решила навести порядок в классе.

– Совсем разболтались! Учителя на вас жалуются! Стыдно в учительскую заходить!

Восьмиклассники скучали, не понимая, чего от них хочет «классная».

– Так, всё! В начале года я разрешила вам сидеть как хотите, думала, вы взрослые. Но видимо, я ошиблась. Поэтому сейчас у нас будет пересадка.

8 «Б» взвыл! «Пересадка»! Что они, маленькие?

– Видно, не очень большие, раз слов не понимаете! Всё! Прекратили ор! Вот с тебя, Суманеева, и начнём!

Пересадка заняла весь урок. Юлька с тоской и надеждой ждала своей очереди. Не хотелось покидать уютную третью парту на первом ряду, а главное – Анюту, но, уж если этого не избежать, пусть ей хотя бы повезёт! Пусть с Листовским! Сидеть рядом с ним на всех уроках (полдня!), можно, будто случайно, коснуться его руки, быть так близко…

– Озарёнок! Опять в облаках? Садись с Ивановым.

Помечтали и будет. Юлька не спеша пересела на последнюю парту второго ряда.

– Доску видно? – спросила всё-таки Корочка. Юлька была меньше всех в классе. – Ты, конечно, маленькая, но у нас ведь через одного справки по зрению! – Корочка сказала это так, будто считала медицинские справки липовыми все до одной.

Володька улыбнулся и подмигнул Юльке. Ладно, тоже вариант. После похода Володька стал почти другом. Ну и всё как-то ближе к Артёму.

– Так, Листовский… Видишь хорошо? Тогда давай на предпоследнюю парту, на первый ряд. К Алисе, к Алисе, – кивнула Корочка на его вопросительный взгляд.

Ну почему именно с ней? Собрать звёзды в созвездия?

Юлька ревновала Листовского к Алисе. Да и что тут непонятного? Лапочка – красивая. Волосы светлые, свои, не крашеные, гладкие, будто шёлковые; яркие пухлые губы, точёная фигурка, а глаза зелёные. И ходит она как королева! Недаром столько лет танцами занимается! Одевают её родители, как в кино, – самое модное, самое дорогое, она у них единственная.

Поэтому хоть и сказал Листовский в походе, что Лапочка бесит всех, а всё равно… Вот и сейчас: она ему что-то сказала, он засмеялся, засиял глазами так весело, так искренне. У Юльки будто оборвалось что-то внутри, заболело, она даже не расслышала, что ей Володька сказал.

– Что?

– Артист, говорю, наш Тёма хороший.

– В смысле?

– Ну сама понимаешь, – улыбнулся Иванов своей странной, то ли насмешливой, то ли участливой улыбкой и объяснять ничего не стал. А она не понимает! Она ничего не понимает! Она запуталась, растерялась, она в бешенстве и готова заплакать.

Анюта тоже бесилась.

– Нет, ну так можно, а? Корочка меня больше всех любит! Почему я должна сидеть с Ганеевым? Я с ним весь седьмой класс сидела! Что, больше никто его выдержать не может?

– Да ладно тебе, не заводись, он нормальный. Тогда в походе…

– Я смотрю, у тебя за эти две недели все нормальными стали, – сощурив глаза, сказала Анюта и ускорила шаг. Юлька догонять её не стала.

Когда шли дожди, Юлька надевала свою «счастливую» куртку. Куртка была ещё мамина, дядя Лёша называл её «хипповой», потому что вся она была в ромашку. Юлька её страшно любила. И куртка отвечала ей взаимностью: когда Юлька её надевала, всегда случалось что-нибудь хорошее. Сегодня вот, например, она получила пятёрку по геометрии, что для неё большая редкость, а ещё они долго-долго стояли с Листовским у соседних подоконников перед биологией, никого больше не было из класса почему-то, и Артём вдруг сказал:

– Тебе не попало тогда? Ну что поздно вернулась с вылазки.

Юлька покачала головой. Во рту моментально пересохло, и коленки ослабли.

– Меня… так, мягко пожурили, – улыбнулся он. – Мол, мы же волнуемся.

– Мои редко волнуются, – выдавила из себя Юлька, перехватила удивлённый взгляд Артёма. – Ну, в смысле, доверяют. Да и у мамы такой график… Она на работе была, когда я пришла, эфир писала.

Тут подошёл Иванов с Ганеевым и Катя Пашкова с Алёнкой Дятловой, и разговор прервался.

Ещё Юлька наконец-то заметила ненормальное внимание Алисы к её персоне и… оно ей польстило. С Анютой они окончательно рассорились. Юлька сама не поняла как. Просто Анюта вдруг стала ходить на переменках с Алёной и Катей, и хотя и она и девчонки чувствовали себя неловко, но и после уроков Анюта увязалась с ними идти домой, а Юльке ничего не оставалось, как пойти с Алисой, с которой ей было по пути. Беседа с Алисой не то чтобы не клеилась, просто она была односторонней. Когда Алиса поняла, что про моду и обновки с Юлькой говорить бесполезно, она стала мучительно подбирать тему для разговора. Но в популярной музыке Юлька тоже была не сильна, в кино не ходила давно, диеты её не интересовали. Юлька шла притихшая и будто погружённая в свои, какие-то очень важные, мысли.

«О-о-ооо! Какая она тормозная! – взвыла про себя Алиса. – Как с ней Сыч общается? Интересно, что бы Вершинин сказал на это тупое молчание?!»

– Ладно, Юльчик, вон мой дом, пока-пока, увидимся! – и она чмокнула Юльку в щёку, как чмокала всех своих подружек.

Юлька вздохнула с облегчением. Потому что, несмотря на то, что ей было интересно слушать Алису, но… но… но…

Как только они вышли из школы, она нащупала в кармане листок бумаги. Утром его не было. Юлька шла и старалась не подпрыгнуть, не закричать, не броситься на шею Лапочке, Марфушиной или Софии. Потому, господи боже мой, что же это может быть!!! Она еле дождалась, когда свернут на свою остановку Светка и София, дошла с Алисой почти до своего дома, но, как только Алиса скрылась в подъезде, Юлька заметалась по двору: куда бежать, что делать?

Домой? Нет, дома мама с Настей, домой нельзя, тесно дома, душно, она взорвётся, потому что знает, знает, о чём там, в этой записке, потому что жжёт сквозь руку, мечется в кармане счастливой ромашковой куртки его признание, вместе с сердцем Юлькиным мечется! В парк, в парк, старый парк, откуда начался тот их поход, где она так часто гуляла с Настей, а он – со своей собакой и они встречались на узких дорожках, прятали улыбки… Упасть на скамейку, дрожащей рукой вытащить записку из кармана, увидеть чёткое «Юле».

Записку Юлька прочитала несколько раз. Просто в это было трудно вот так сразу поверить во все эти слова. Несмотря на то, что она знала, о чём ей пишет Артём Листовский.

«Юля! Ты, наверное, удивишься, увидев это письмо. Но мне нужно сказать тебе что-то важное, а по телефону я не могу. И молчать тоже уже не могу. Я тебя люблю. Я каждое утро тороплюсь в школу, потому что мне нравится смотреть, как ты идёшь по коридору. И потому, что я хочу тебя скорее увидеть. Даже если ты не заметишь меня. Я давно тебя люблю, наверное с третьего класса, с той войны, когда ты нас тренировала в парке. А ещё помнишь, нас тогда Инна Юрьевна вместе посадила, и мы всё время болтали, а она сердилась? А потом ещё был кросс, а после мы остались на костёр всем классом, и я собрал тебе букет из опавших листьев. Юля, я тебя с тех пор люблю. И тот поцелуй у ручья никогда не забуду. Буду ждать твоего ответа. Артём Листовский».

 

Глава одиннадцатая

Сомнения

– Вау! Это где вы?

– Просто свинство: могли бы нас подождать! Единоличники!

– Мы вас звали.

Неразборчивый общий гул возмущения-смущения-зависти-негодования.

– Озарёнок предпочла наше общество дикой природе. Звезда!

Юлька зашла в кабинет физики, когда весь класс уже был там, собрались у компьютера, что-то смотрели, бурлили…

– А помните Портнягин… – начал Артём весело, мальчишки засмеялись. Юлька тоже помнила: Портнягин на спор танцевал умирающего лебедя. Длинный, грузный, вечно взлохмаченный Портнягин в роли лебедя – тот ещё кадр. Она поняла наконец из-за чего суета: братья Дёмины фотографии с вылазки принесли.

Из-за голов одноклассников Юлька не видела монитора, но пробиваться не стала, хотя очень хотелось. Хорошо, что Лёшка Дёмин её заметил, сказал радостно:

– А мы фотки принесли!

Никто Юльку, конечно, не пустил поближе к монитору. Тогда она обошла толпу и забралась на подоконник: отсюда было видно чуть лучше. Встретилась глазами с Артёмом. Отвела взгляд.

Фотографии были чудесные. И Юлька на них была такая… необыкновенная, непривычная. Радостная, своя среди мальчишек и… красивая. Она всегда хорошо получалась на фотографиях, и Мишка Дёмин, как настоящий фотограф, сделал несколько её портретов, очень удачных, и казалось, что одна Юлька на всех фотографиях.

– Дёмин, ты в Озарёнок влюбился? – хмыкнула беспардонная Суманеева.

Мишка не отреагировал. Юлька тоже. Конечно, это показалось всем верхом высокомерия!

Зазвенел звонок, в класс вбежала запыхавшаяся Корочка. Мишка быстренько всё закрыл и вытащил флэшку. Одноклассники нехотя стали расходиться по своим местам.

– Я тебе солью фотки, флэху неси, – сказал Юльке Мишка.

– Озарёнок! С ума сошла – по подоконникам скакать? Кто вам разрешил компьютер включать? – закричала вместо приветствия Корочка.

– Это же классный компьютер, мы тоже можем им пользоваться, – удивился Володька Иванов. Никогда Корочка не запрещала им к компу подходить, у многих там рефераты и лабораторные хранились, фотографии, все в классе знали пароль. Чего это с ней?

– А ответственность за него несу я! Знаю я вас! Напускаете вирусов!

Но Корочка сама уже поняла, что хватила через край: ребята разбирались в компьютерах лучше неё. И зря она на них сорвалась. Просто опять в учительской говорили, что с 8 «Б» стало невозможно работать, и психолог поджала губы, будто говоря: «А я вас предупреждала, Татьяна Викторовна!», и всё это было неприятно и глупо.

– Так, сели, успокоились. Скоро четверть закончится, а вы всё не начнёте учиться!

Юлька послушно писала тему, смотрела на доску, листала учебник. Она видела, как поглядывает на неё Иванов, как НЕ ПОГЛЯДЫВАЕТ Листовский, как напряжена его спина, как он затылком чувствует Юлькин взгляд.

Прошло два дня, как Юлька получила от него записку. Юлька не отвечала. Сначала, в парке, она так возликовала, что чуть ли не позвонила ему сразу, но тут же сбросила соединение. Позвонит она и что скажет? И как вообще писать ответ? «Тёмочка, дорогой, любимый, я тоже тебя люблю, бесконечно люблю, больше жизни! Люблю всю жизнь! И буду любить до самой смерти!» Да Юлька скорее умрет, чем так напишет! А как ещё об этом написать?

Она бродила по дорожкам парка, пиная жёлтые листья. Несмотря на поцелуй, несмотря на весь тот день, письмо выглядело странно. Почему он ни разу не подошёл? Ни разу не заговорил? В конце концов, в том же походе сколько возможностей было! Не подошёл. Постеснялся? Может быть. Но…

Как заноза, сидело в Юльке подслушанное аутсайдерство. Если он ТАК её любит, почему не назвал её в том тесте про день рождения? Не захотел её пригласить? И ещё так улыбался Алисе! Алиса… А если это… если это злая шутка? Если это розыгрыш? Решили посмеяться над ней, дурочкой? Она ему ответит, а он потом с Ивановым и Гуревичем будет всем в классе её письмо показывать и прикалываться?

А если нет? Если всё всерьёз и по правде, а она сейчас не ответит, и он решит, что не нужен ей, и… Юлька вдруг вспомнила, что примерно в это время Артём выгуливает собаку. Дождаться, подойти и честно спросить. Но вместо этого Юлька сунула записку в карман и бросилась прочь из парка! Через забор! Потому что, если она его сейчас встретит… нет, нет, нет! Страшно!

Весь тот день Юлька была сама не своя. Невпопад отвечала маме, не могла играть с Настей, хотя сестрёнка настойчиво требовала внимания, забила на домашку… То ей казалось, что всё это продуманная жестокая шутка: ведь только стоило вспомнить, кто она, а кто Листовский, и сомнений в этом не оставалось. Артём такой… он настоящий герой, любимец всего класса, красавчик, ведущий школьных вечеров, капитан школьной команды по баскетболу, почти отличник, одет всегда, как с картинки… А она? Юлька опять и опять подходила к зеркалу. О боже! Да кто на неё взглянет, уродину? Шутка, жестокая, злая, развод, спланированный, продуманный розыгрыш.

То вдруг ей казалось, что не может Артём так с ней поступить. Ведь и она помнила тот осенний букет из листьев в третьем классе и его взгляды украдкой, а главное – их поход в прошлое воскресенье, поцелуй… Нет, всё что угодно, но так притворяться!

Промучившись два дня, Юлька решила написать ответ. Она тщательно продумала его. Кажется, никогда ещё её голова не была такой ясной. Она выверяла каждое слово. Она написала, что ей было очень важно и приятно получить его письмо, но она сомневается в его чувствах. Так ли они прочны и искренни?

Когда на следующий день Юлька пришла в школу за полчаса до начала уроков, у неё дрожали не только коленки, но и, кажется, даже волосы. И пальцы никак не могли справиться со сложенным вчетверо листком бумаги. Странно, но Листовский был уже в школе. В раздевалке Юлька, озиралась, как вор, не чувствуя ни рук ни ног, ни головы, ни сердца. А если кто-нибудь зайдёт? Что ты делаешь рядом с мальчишескими куртками, Юля Озарёнок? Что твоя рука делает в чужом кармане?

В общем, выскочив из раздевалки, Юлька кинулась к зеркалу: она была почти уверена, что поседела от страха!

И теперь Юлька сидела на физике, листала учебник, записывала задачи, глядела на доску, но её всё ещё продолжало трясти. Ладно, будь что будет. Если это розыгрыш – в её письме нет ничего компрометирующего, вежливый ответ на записку, она же воспитанный человек. Если нет… то она хотя бы ответила, не промолчала, не отмахнулась. Артём должен её понять.

– Ну вот, а он подходит тогда и говорит: Алиса, тут Валентина нам с тобой партзадание дала, будем вести вместе вечер перед каникулами, представь? Завтра начнём сценарий читать. Я прямо не могу, так классно, Митенька такой клёвый! Юлька, ты не слушаешь!

– Да нет, Алис, слушаю! Ну и?

– Ну что «и»? Всё! Мы будем с ним вместе вести вечер! Как ты думаешь, мы будем с ним хорошо смотреться? Мне кажется, если он будет в светлом костюме, а я в своём синем платье… А, ты его ещё не видела, я Светке вчера показывала…Слу-ушай, а пойдём ко мне! Поможешь мне платье выбрать, а? Ты же художница, у тебя вкус… Ну, Юлечка, ну, пожалуйста, а то Марфуша мне насоветует… Пойдём!

И Юлька пошла. Чтобы отвлечься. Не думать. Три дня прошло с тех пор, как она положила записку Листовскому в карман. Ответа не было.

– Проходи не стесняйся! Тут вот можно руки помыть… Папа на работе, мама… не знаю, наверное, в сауне или в тренажёрке зависает. Чай будешь?

– Буду.

Почему он не отвечает? Юлька передумала всякое: она перепутала куртки и положила не в тот карман, Артём её неправильно понял и решил, что он ей не нужен, а если это всё-таки была шутка, то теперь она сорвалась… Все эти дни, каждую минуту, она наблюдала за Артёмом, но Володька был прав: Листовский хороший актёр, он вёл себя совершенно обычно, будто ничего не произошло. У Володьки Юлька тоже не решалась спросить.

– Тебе зелёный с жасмином или чёрный с бергамотом? Ну так вот! Я говорю: знаешь, Перовский, такие типы, как ты, мне давно неинтересны!

– А он? – механически участвовала в разговоре Юлька.

Как же ей не хватало Анюты! Её весёлого смеха, острых шуток, даже приколов её дурацких не хватало! Но Анюта, похоже, объявила ей бойкот. Она демонстративно не садилась с Юлькой за один стол в столовой, избегала любых общих разговоров, не отвечала на сотовый, в общем, вела себя непонятно и глупо. Сейчас, когда она так нужна Юльке!

 

Глава двенадцатая

Прекрасный октябрь

Перед каникулами выпал первый снег. Тонким, зыбким узором лежал он на сухих дорогах, ветер сносил его к обочинам, рассыпал под ногами. Тёмные голые деревья стояли молчаливые, и Юльке иногда казалось, что, если по ним стукнуть палкой, они зазвенят.

Юлька была счастлива. Так счастлива, что ей хотелось всех обнимать, гладить и всем улыбаться. После того чаепития дома у Алисы и выбора платья на вечер, который Алиса будет вести с Митей, Юлька пришла домой и стала разгружать рюкзак. Потому что в изостудию нужно было тащить кучу материалов, а второго рюкзака у неё не было. И тогда из учебника литературы выпорхнула белой птицей записка.

«Юля, я не знаю, почему ты решила, что я непостоянный, что мне нельзя доверять, что я тебя брошу через месяц. Кажется, я ни разу не давал тебе повода думать так обо мне. Может, тебе кто-то про меня наболтал? Если не хочешь со мной встречаться, так и скажи. Можешь через Володьку передать. Но я всё равно буду тебя любить».

Юлька уткнулась в чернильные строчки лицом и чуть не заплакала от счастья.

На следующий день она передала через Володьку Артёму ответ. Она будет с ним встречаться. Она не хотела его обидеть. Она будет с ним встречаться. ОНА БУДЕТ С НИМ ВСТРЕЧАТЬСЯ!!!

Не было рядом верной Анюты, не с кем было поделиться радостью. Два раза Юлька пыталась пробиться к подруге.

– Анют, мне тебе такое надо рассказать…

– Извини, Юля, мне некогда.

Больше Юлька не подходила. Это, конечно, немного омрачало радость бытия. Но не очень. Октябрь летел как сумасшедший. Артём звонил ей каждый день. Юлька закрывалась в своей комнате, и они говорили, говорили, говорили. Об уроках, о фильмах, о том, что девчонки опять довели Женьку Ганеева, а он ведь нормальный парень, просто затюканный.

– А чего это к тебе Жорыч подкатывает?

– В смысле?

– В прямом. Всё время после физры к тебе подходит, спрашивает чего-то… Софийка даже сказала сегодня что-то. Она ж в него влюблена.

– В Жору?!

– Ага, для тебя он, значит, Жора. Для всех Георгий Георгиевич, а для тебя…

– Да хватит, Тём, – смеялась Юлька. Артём ревновал к Жоре не всерьёз, сам смеялся.

Гулять они ещё ни разу вместе не ходили. Юльке даже думать об этом было страшно: как они пойдут вдвоём по улице? А если увидит кто-нибудь из класса? Или родители… тоже как-то неудобно…

Они встречались утром по дороге в школу, шли рядом, но даже за руки не держались, и можно было подумать, что встретились случайно одноклассники, идут вместе в школу, что такого? В школе они тоже не общались, только улыбались друг другу. Юлька не хотела, чтобы кто-нибудь знал об их любви.

– Почему? – удивился Артём, но спорить не стал. Он, наверное, и сам побаивался насмешек Лапочки и её свиты. Поэтому главным их другом стал телефон, а почтальоном – Володька. Записки от Артёма Юлька складывала в отдельную коробку и прятала в нижний ящик стола. Ей казалось, что с каждым днём сердце её становится всё больше и больше и вмещает в себя уже полмира.

Юлька по-прежнему ходила из школы домой с Алисой, а Анюта – с Катей и Алёной. С Алисой было до зевоты скучно, хоть она и была милой, но все её разговоры о моде, вечеринках, фильмах плыли мимо Юльки, как снежинки в морозном воздухе. Она оживлялась, только когда слышала имя брата. Алиса это заметила и даже как-то сказала:

– Мне кажется, все девчонки в Митю влюблены. А ты разве нет?

– Нет, – улыбалась Юлька и мечтательно смотрела вдаль. Всё вокруг было полно Артёмом, воздух дрожал, будто шептал его имя, деревья, большие, замершие, напоминали его, снеговые тучи в небе, слякоть под ногами, предчувствие зимы…

Наконец первая четверть закончилась, и в последний день устроили «Осенний бал», вести который должны были Алиса и Митя Вершинин.

– Видела, какое у Лапочки платье? Ой, я не могу какая она хорошенькая!

Анюта еле слышно фыркнула, но Алёна тут же на неё набросилась:

– Ну вот что ты фыркаешь? Алиса – прелесть просто! А ты даже на праздник не смогла нормально одеться!

– Тебя что-то не устраивает? – начала закипать Анюта, которая была в своих неизменных джинсах и чёрной водолазке.

– Меня всё устраивает! Просто я не понимаю, почему ты вечно к Лапочке прикапываешься! Она всё для класса делает, и красивая, она хоть одеваться умеет, а ты… ты просто завидуешь!

Анюта вытаращила глаза на Алёну.

– Я? Завидую? Вашей Лапочке? Да нужны вы мне все! Дуры набитые!

Анюта развернулась и бросилась к раздевалке. Да ей все эти дискотеки! Да пропади они все пропадом!

В раздевалке она чуть не сбила с ног Юльку. Та только что сняла пальто и поправляла у зеркала причёску. Анюта встала как вкопанная. На Юльке было платье. Красивое, коротенькое платье кофейного цвета. У Юльки были накрашены глаза. И туфли на каблуке. И вообще выглядела она сногсшибательно. Анюта громко хмыкнула: «С кем поведёшься…» – и пошла одеваться.

– Анюта… – окликнула её Юлька. – Ты уже, что ли, уходишь?

Анюта не ответила. Как они её все бесили! И эта дура Алёна, и эта расфуфыренная Лапочка, и вот ещё Юлька туда же! И чего им всем от неё надо? Бегали бы за своей Лапочкой!

– Оставайся, весело будет…

Голос у Юльки был весёлый, и это ещё больше взбесило Анюту.

– Весело? – она повернулась к бывшей подружке. – Вот и веселись иди! Лапочкина подпевала!

– Я?! – Юлька даже отшатнулась. – Я подпевала? Анюта, ты с ума сошла?

– Сама ты сошла! Шляешься за этой дурой Лаппой, сама стала такая же!

– Я стала?! – уже кричала и Юлька. – А ты? Ты сама? Чего ты с Пашковой и Дятловой ходишь? Я к тебе подходила, чтобы поговорить, а ты…Ты меня бросила!

– Я тебя бросила? – задохнулась от возмущения Анюта. – Это я тебя бросила?! Ты же сама! Ты же первая начала! Врала мне!

Про библиотеку свою! А пока я болела, ты с Лапочкой, и…

– Про какую библиотеку? Ты взбесилась, что ли? Да я уже сто лет в библиотеке не была!

– Вот именно! Предательница!

– Это ты предательница! – у Юльки из глаз брызнули слёзы. – Ты, ты меня предала! Я тебя вписала в тест, а ты даже не подумала. Я думала, мы подруги, а ты… Кого ты на день рождения пригласила, не Лапочку, скажешь?

Юлька уже ревела, размазывая по лицу тушь. Никогда в жизни ей не было так обидно.

– Психичка! – крикнула Анюта. – Какой день рождения? Он у меня в сентябре!

Анюта ни слова не поняла из Юлькиной тирады. Она готова была убить сейчас Юльку, так её всё раздражало. Но в раздевалку зашёл Листовский.

«Вот засада! – подумала Анюта. – Пришёл принц, а у принцессы тушь потекла… Юлька расстроится…». И тут Анюта увидела сверхъестественную картину: Артём Листовский подскочил к Юльке, заглянул в лицо, обнял за плечи и, кинув Анюте небрежно:

– Чего не поделили-то? – повёл из раздевалки. Наверное, умываться. Юлька ещё всхлипывала, жалобно, как щенок, и что-то говорила Листовскому. Анюта съехала по стене. Это что же она пропустила?

Анюта была умным человеком. У неё было отлично развито логическое мышление, и в олимпиадах по математике её обходил только Иванов. И хотя Анюта ни черта не поняла в всхлипываниях Юльки по поводу какого-то дня рождения, они заставили её задуматься. Значит, что-то было? Какая-то гадость с её, Анютиной, стороны, которая заставила Юльку соврать тогда про библиотеку? Тест какой-то… день рождения…

Анюта сняла и повесила куртку. Надо поговорить с Юлькой. Потому что, как бы Анюта ни вскидывала голову и ни щурила презрительно глаза, с Юлькой хотелось помириться. А ради этого можно потерпеть и «Осенний бал» со всеми дурами из класса.

Анюта даже не подозревала, чем обернётся для неё этот вечер.

 

Глава триннадцатая

Бессонница в 8 «Б»

Юлька умылась, вытерла лицо салфеткой, которую откуда-то принёс Артём, вздохнула тяжело и вышла из туалета. Артём спокойно ждал её у окна, скрестив руки на груди.

– Ну, – улыбнулся он. – Успокоилась?

Юлька со вздохом кивнула. Было хорошо и немного неловко. Глаза, наверное, красные теперь… Зато Тёма – вот он, не бросил, не прошёл мимо, помог.

– Не обращай на неё внимания, – сказал он.

– Да нет, – вздохнула Юлька, – она просто ничего не поняла! И разговаривать не хочет.

– Да уж, – усмехнулся Артём, вспомнив сцену в раздевалке.

Они зашли в зал. Вечер уже начался, и Юлька заметила, что Артём слегка приподнял брови, увидев Алису на сцене. Юлька дёрнула плечом.

– Красавица, да?

– Кто?

– Есть варианты? Лапочка, конечно!

Артём чуть наклонился к ней и сказал:

– Ты – красавица, а она не в моём вкусе.

И солнце засияло для Юльки сквозь тяжёлые тёмные шторы.

Она села рядом с Варей Якуповой и Настей Пономарёвой, а Артём через два ряда – с Ивановым и Портнягиным. Краем глаза Юлька заметила, как в зал вошла Анюта с особенным выражением лица – она о чём-то напряжённо думала.

Эта дискотека была первой в Юлькиной жизни, когда она не сидела ни одного медленного танца. Сначала её пригласил, как ни странно, Володька Иванов:

– От имени и по поручению, – сказал он, подавая Юльке руку.

Юлька вскинула брови. Что бы это значило?

– Артёму позвонил отец, а я, как преданный вассал… в общем, Артемий волнуется, как бы кто не увёл его королеву, пока он что-то там объясняет предку. Придётся тебе потерпеть мое общество!

– С превеликим удовольствием, – присела в реверансе Юлька. Они смеялись с Володькой весь танец, и если бы Юлька была не так увлечена, то заметила бы, как следит за ними из-под рыжей чёлки пара внимательных, тревожных глаз.

Потом Юлька два раза танцевала с Листовским. Он крепко держал её, но в глаза не смотрел. Шутить и смеяться, как с Володькой, не получалось. Было даже как-то странно и неловко. Юлька чувствовала под пальцами кожу его шеи, она была тёплая и гладкая, сердце у Юльки ныло где-то в желудке, и казалось, что все на них смотрят.

А потом, когда начался следующий медленный танец, к Листовскому подлетела Алиса и уволокла его танцевать, хотя он сопротивлялся. Юлька в бешенстве смотрела им вслед, но тут к ней подсела Анюта:

– Юлька, – начала она и замялась. И они бы, конечно, поговорили и во всём разобрались, но к ним неожиданно подошёл Митя Вершинин и галантно пригласил Юльку на танец. Юлька жалобно посмотрела на Анюту, та пожала плечами: иди, мол, чего там. Проходя мимо Володьки Иванова, Юлька попросила его:

– Пригласи Анюту. Плиз!

Юлька и Митя танцевали и разговаривали. Они редко теперь общались, и поговорить было о чём. Юлька спросила про отца, передала ему привет, Митька сказал, что на каникулах они с Жорой, может быть, поедут в Москву.

– Хочешь с нами?

– Хочу.

Листовский и Лапочка танцевали рядом, и оба не сводили с Юльки и Мити гневных ревнивых глаз.

А потом, минут через пять после танца, к Юльке подбежала Алиса, бухнулась рядом на стул и прощебетала насмешливо:

– Представляешь, с ума сойти! Листовский мне в любви признался! Только его мне и не хватало! Смотри, смс-ку прислал.

И она поднесла к Юлькиным глазам свой сотовый.

«Алиса, ты самая прекрасная, ты, как звезда в небе, и я знаю, что я тебя недостоин, но всё-таки хочу тебе признаться, что люблю тебя. АЛ.». Смс была отправлена с телефона Листовского.

Иногда так случается, что в одну секунду мир, такой, казалось бы, прочный, прекрасный, полный тайн и удивлений, вдруг рушится, исчезает, оставляя за собой только тяжесть потери, горький привкус во рту, боль, жгучую, острую боль, такую острую, что кажется, будто ледяная игла вошла в сердце и застряла там, и плачь не плачь – не поможет.

Юлька плакала. Потому что не плакать – ещё хуже. Потому что тогда остаётся просто умереть. Она сидела на крыше, закутавшись в одеяло, ей было очень холодно, моросил дождик, смывая первый сухой снежок с обочин, но он не мог убрать копоть с Юлькиного сердца. Предательство. Предательство. Она думала, что уже всё знает про это, но как мелко показалось теперь Юльке то, что Анюта не написала её имени в том дурацком тесте! Мелко по сравнению с… Юлька сжимала зубы и стонала. Громко плакать нельзя – у соседей окно тоже выходит на крышу.

«Я замёрзну, я простыну и умру, и он пожалеет, и Анюта, и все. Зачем Лапочка мне показала? Но ведь она не знала… никто не знал, что мы встречались. Зачем мы прятались, как дураки? Надо было целоваться на всех переменах, как Суров с Самойловой!

Целоваться! Да Листовский ни разу до меня не дотронулся даже! Ну почти… Ну за чтооооо?!! Зачем он со мной – так?»

Юлька окончательно замёрзла, вернулась в комнату, закрыла окно поплотнее и достала сухое одеяло. Она села на пол и стала думать. А если Алиса специально? Может, она нарочно хотела её позлить? Может быть, все ведь в классе знают, что Юлька в Листовского влюблена? Но зачем? Зачем это Алисе? Они же сейчас, можно сказать, подружками стали… Да и как? Как, Юлька, как? Смска отправлена с его телефона! И слова такие… ну, он мог так написать. Запросто.

Юлькино сердце рвалось на части. Одна часть безоговорочно верила Алисе. Номер Листовского, стиль смски, в общем, тоже его. Да и непонятно, зачем Алисе врать. Другая часть Юлькиного сердца тоскливо выла на луну: за чтооооо?! Третья негодовала: как он мог?! Он, который клялся, что любит столько лет её одну! Что терпеть не может Лапочку и ей подобных, а сам!!! «Она не в моём вкусе»! «Ты – красавица!»

И только маленькая, крохотная частичка разрывающегося Юлькиного сердца чувствовала – Артём Листовский здесь ни при чём. Это – обман. Или ошибка. Или месть ей за что-то. Но это – неправда. Потому что он любит её. Её, Юльку, и больше никого.

Юлька достала толстую тетрадь, открыла где-то посередине и начала писать. Вот уже два года, как она поняла: дневник – лучший друг.

Анюта тоже не спала в эту ночь. Она почти разобралась с Юлькой. Точнее, если бы не Вершинин, разобралась бы совсем. А потом Юлька куда-то пропала. Володька с Листовским её везде искали, и Артём был очень расстроен. Володька. Анюта улыбнулась в темноту. Володька и был причиной её бессонницы. Она лежала и вспоминала их танец, его шутки, остроты и свои, в общем-то, удачные ответы… Володька был потрясающий! Теперь уже безо всяких. Ровесник? Ну и что? Анютка вздохнула: два года она была безуспешно влюблена в друга своего брата, а он взял и женился, чего уж теперь…

Не спал и Артём. Он сидел за столом и писал Юльке письмо. Он писал о том, что его покоробило, что она танцевала с Вершининым, к тому же он узнал от Лапочки, что Вершинин к Юльке неравнодушен. Он писал, что они с Володькой искали её и не могли найти. Артём отложил ручку. Юлька, Юлька, где ты была? Неужели с этим Вершининым? Нет, он был в зале, но вот всё ли время? Артём поручиться не мог. А если Вершинин проводил Юльку домой, а потом вернулся? Артём запустил тонкие пальцы в волосы. Юлька такая… он не мог подобрать слово. Она, как ветер: то ласковая, трепетная, как после ссоры с Анютой, то вдруг обдаст холодом, насмешкой, будто ушат холодной воды выльет. И не знаешь, как себя с ней вести. Никогда не знаешь, что ей придёт в голову. Зачем она пошла танцевать с Вершининым? Он, конечно, танцевал в это время с Алисой, а то бы… ну да, он танцевал, так она ж его в охапку сгребла! Он и сказать ничего не успел! Может, Юлька назло? Может, она и убежала, потому что обиделась? Артём скомкал почти законченное письмо и начал писать новое.

Алиса, как и Юлька, рыдала. Уткнувшись в подушку. Нельзя было разбудить родителей, они сразу вызовут «скорую», папа не терпит истерик. А ей просто хочется плакать. Ну почему всё так? Ну чем, чем эта дура Озарёнок лучше её? Алиса прообщалась с ней целый месяц – ну ничегошеньки особенного!!! Даже поговорить не о чем! А она её ещё пожалела! Не устроила ей бойкот после того, как Дёмины фотографии принесли с вылазки, а какой повод был! Надо же – тихоня! А с мальчиками одна в поход пошла и ничего! Чем они там только занимались, ещё не известно!

А этот «Осенний бал»…Она столько готовилась! Сама договорилась с Валентиной Сергеевной, чтобы их с Вершининым поставили ведущими и чтобы он не знал, что это она просила, и Валентина, молодец, понимающе улыбнулась и сделала всё как надо, и всё так хорошо было. Он её даже один раз после репетиции домой проводил, а теперь!!!

Ей на дискотеке Марфушина говорит:

– Чего ты бесишься? Он же с тобой тоже танцевал.

Тоже! А ей не надо, чтобы «тоже»! Ей надо, чтобы только с ней одной! Она ещё могла понять, когда он со своими одноклассницами танцует, но с Озарёнок…

Ну ничего! Она ещё покажет этой Озарёнок, как чужих парней отбивать! Пусть Юлечка на своей шкуре почувствует, что это такое!

Бессонница в 8 «Б», бессонница. Пишет дневник Юлька Озарёнок, мечтательно улыбается в потолок Анюта, мучается над письмом Артём. Алиса не может уснуть от злости; пьют пиво с ребятами из техникума Суманеева и Самойлова; Ганеев моет пол в подъезде – днём он стыдится своей работы; София с мамой припозднились на кухне, мама рассказывает что-то о новой начальнице, София хочет спать, но боится обидеть маму. Максик Гуревич, злой, потому что всё это правда, они встречаются, он своими глазами видел, как они танцевали и как она на него смотрела, ничего не поделаешь, не видать ему Юльки как своих ушей, – тайком, нервно он курит в форточку вытащенную у отца сигарету.

И только Володька Иванов спит и видит, как рыжая девчонка, высокая и нескладная, с огнём вместо волос летит на белом коне, сверкая всеми своими фенечками, и кричит ему что-то радостное-радостное, и ему так хорошо, что он улыбается во сне.

 

Глава четырнадцатая

Забыть Листовского

На следующий день начались каникулы, и Жора действительно взял Юльку и Митю в Москву, хоть маме это не понравилось, Юлька видела, но дядя Лёша её убедил. Юлька смотрела в окно поезда на снег, на проплывающие мимо деревеньки и поля, вполуха слушала братьев, но не вникала в смысл беседы. Утром пришла смска от Артёма: «Доброе утро, Юленька. Ты куда вчера пропала?» Юлька чуть не грохнула телефон об стенку. Куда?! Ещё и совести хватает спрашивать!

Москва понравилась Юльке. Она была большая, гулкая, шумела проспектами, шептала маленькими переулками. Снег летел и таял на асфальте, но даже мёрзнуть Юльке нравилось. На холоде и в сутолоке московских улиц было проще и легче не думать о нём. Они ходили в Третьяковскую галерею, в Политехнический музей, в цирк на Цветном бульваре, сидели в кофейнях, где Юлька чувствовала себя совсем взрослой и значительной.

Жили у Жориного друга, и по вечерам там собиралась большая толпа бывших Жориных однокурсников, они пели песни под гитару, вспоминали студенчество и делали Юльке комплименты. Но, по большому счёту, никто не обращал на неё внимания. Только Митя спрашивал иногда:

– Чего-то ты грустная? Скучаешь, что ли?

– Нет, просто… – она помолчала. – Мить, а ты вот на дискотеке танцевал с Алисой. Она тебе нравится? Ты же говорил, что Марину любишь?

– Ну и… люблю… а она с Фёдоровым танцевала, что мне, стоять? А Алиса… ну она же мне никогда не откажет, – и Митя улыбнулся улыбкой, сводившей с ума полшколы. – Да и вообще… концерт вместе вели, ну и симпотная девчонка, почему бы не потанцевать? Тебе-то что?

– Так, просто интересно. А то она с ума сходит по тебе…

– Да ладно… ну, то есть… тем более тогда. Мне всё равно, а ей приятно.

Юлька больше ни о чём не спрашивала. Все парни как с другой планеты, понять их невозможно.

Московские каникулы прошли быстро. Юлька вернулась домой и в первый же вечер поссорилась с мамой.

– Ну как Москва?

– Хорошо.

– Где были?

– В Третьяковке, в Политехническом, в цирке…

– Понравилось?

– Да.

– Юлька! Ты так и будешь односложно отвечать? Ты же первый раз в Москве, так хотела поехать… Тебе что, не понравилось?

– Понравилось.

– Юлька!

– Мам, ну что? Ну Москва и Москва…

– Нельзя быть таким скучным человеком, таким равнодушным, таким…

– Каким? – закричала вдруг Юлька. – Каким таким? Ты не знаешь, какая я! Ты обо мне ничего не знаешь! Тебе только Настя нужна, тебе на меня вообще наплевать!

Лишь бы троек не было и не курила, да? Ну нет, нет у меня троек, довольны? Что вам от меня надо? Вам же всё равно, что со мной! А может, мне плохо! Ты же всё равно не заметишь!

Юлька убежала в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Ошарашенная мама осталась сидеть на кухне.

– У вас всё в порядке? – зашёл на кухню дядя Лёша с Настей на руках.

Юлька стояла у окна в своей комнате и ревела. Было так обидно! Маме нет до неё никакого дела! Всё Настя да Настя! Одна только Настя! А дядя Лёша? Конечно, ведь Юлька ему неродная! А родной отец уже забыл, как она выглядит, наверное, они же больше года не виделись! Приставил к ней братьев, будто они смогут заменить его самого!

Вдруг Юлька вытянулась и замерла. Не может быть. Не может быть. Не может этого быть. У неё перехватило дыхание. У светофора (у их с Артёмом светофора! Где они всегда встречались по дороге в школу!) стоял Листовский и Лапочка. Они о чём-то мило разговаривали. Юлька видела, что он смеётся, чуть запрокинув голову, так смеётся только он один на свете, а она… она вдруг встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. Юлька зажмурилась. Слёзы мгновенно высохли, не было больше слёз. Она отвернулась от окна и не видела, что Лапочка и Листовский расстались, пошли каждый в свою сторону, и, проходя мимо Юлькиного дома, Артём долго смотрел на её окна.

До этой минуты Юлька ещё не решила, как себя вести с Артёмом. Сначала, в Москве, он заваливал её смсками – Юлька не отвечала. Потом он перестал писать. И от этого Юльке было ещё хуже. Отказался от неё? Не будет бороться? А может, она в больнице, в коме лежит и не может ответить? Хотя о чём это она: он ведь работает на два фронта, не получится с ней, у него Алиса есть… Он, наверное, им одинаковые смски шлёт. А может, и не только им двоим. Юлька вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не заорать.

Она просто не знала, как пойдёт в школу, что скажет, если он подойдёт к ней. Предатель, предатель, предатель! Как с ним разговаривать? Сделать вид, что ничего не видела? Нет, она не сможет. Подойти и дать бы пощечину! Но Юлька знала, что и этого не сможет.

Решение пришло ночью. Она не успела его осмыслить как следует и потому взяла свой личный дневник в школу. Все каникулы Юлька с ним не расставалась, записывала туда каждую мысль. И теперь ей тоже надо было записать своё решение и всё обдумать. Вторым уроком – русский язык, самое подходящее время.

Перед уроком к ней подсела сияющая Лапочка.

– Ой, Юльчик, ты где пропадала? Мне тебе столько рассказать надо! Смотри, Листовский просто завалил меня смсками! Вот с утра уже прислал.

Всё повторилось, как тогда. Мелькнул у Юлькиных глаз цветной экран Лапочкиного телефона, номер Артёма: «Доброе утро, любимая! Я скучаю по тебе!». Точно такая же хранилась и в Юлькином телефоне. Слово в слово.

– Вы же за одной партой сидите, чего скучать-то? – выдавила из себя Юлька.

– И не говори! Но это ещё до школы, в 7 утра прислал, я только проснулась, а тут – сюрприз! И все каникулы так же… Представь?

Начался русский.

«Даже если очень любишь, – писала Юлька в дневник, – нельзя унижаться. Пусть мне будет хуже, но я не стану подходить и разговаривать. Я забуду его. Навсегда».

Она посмотрела на Артёма и Алису. Он что-то сосредоточенно писал в тетради, она смотрела в окно. Они были красивой парой.

Прозвенел звонок с урока.

– Юлидзе, а Юлидзе, признайся, что ты всё время строчишь?

Юлька недоумённо подняла глаза на Максика, прикрыла тетрадь, чтоб он не сунул туда свой нос.

– Нет, Юль, серьёзно! Я как ни посмотрю на тебя, ты всё пишешь и пишешь, пишешь и пишешь…

– И часто смотришь?

– Не отрываясь все уроки! – приложив руки к сердцу и вскакивая на стул, завопил Максик.

В классе захихикали. Юлька видела, что Артём смотрит на всё это, смотрит и молчит. Максик оседлал стул, сложил руки на Юлькиной парте.

– А может, ты пишешь кому-нибудь любовное письмо? – он выразительно посмотрел на Листовского.

– И что?

– Я ревную! – взвился в театральной истерике Максик. – Как что?! Я же с ума по тебе схожу! Скажи честно, письмо?

– Нет, – очень серьёзно ответила Юлька. Как же ей хотелось врезать по его ухмыляющейся физиономии!

Максик опять вскочил на стул и заорал на весь класс:

– Я знаю! Ты пишешь р-р-роман!

Он спрыгнул со стула, схватил Юлькину руку и под общий хохот начал её трясти:

– Ах, Юлия Озаридзе! Вы гениальны! Ах позвольте автограф!

Юлька размахнулась и дала Максику звонкую пощёчину. Он схватился за щёку, машинально отпустив её руку. Юлька смотрела ему прямо в глаза, лицо её пылало, но ей казалось, что она стала водой, ледяной водой, которая ничего не чувствует. Лицо Максика вдруг сделалось таким несчастным, будто он расплачется сейчас, будто Юлька нанесла ему смертельную обиду, уничтожила его. Он смотрел на неё целую минуту совсем другими глазами, будто это не он издевается над Юлькой со второго класса, а наоборот. Будто он не ненавидел её все эти годы, а любил и только от отчаяния придумывал разные каверзы и насмешки. Юлька в замешательстве даже отступила. Но Максик тут же недобро сузил глаза и проговорил сквозь зубы:

– Так, да?

Всё произошло так быстро, что Юлька даже не поняла в первую секунду, что он сделал. И вот Максик уже стоит на парте Тани Осокиной с Юлькиным дневником в руках и читает на весь класс:

– «Даже если очень любишь, нельзя унижаться. Пусть мне будет хуже, но я не стану подходить и разговаривать. Я забуду его. Навсегда».

– Боже мой, какие страсти! – закатила глаза Лапочка.

– Отдай! – Юлька подлетела к Максику, но София уже протянула руку и, пролистав несколько страниц назад, зачитала своим мерзким голосом:

– «…Сегодня он позвонит, и я скажу ему, что мне хочется погулять вечером, и мы пойдём, а на улице будет темно и, может быть, будет дождь…» Ой не могу, да кто с ней пойдет гулять?! – откомментировала она, передавая тетрадь Лапочке.

Листовский дёрнулся было к ней и замер, глядя на Юльку. Но Юлька этого не видела, она рвалась к своему дневнику, но её держал кто-то, а тетрадь уже пошла по рукам дальше.

– «…Сегодня был необыкновенный день, может быть самый лучший в моей жизни. Когда я вечером пришла из леса домой и мама стала расспрашивать, как мы сходили, я даже ничего не могла рассказать ей, так мне было хорошо. Я думала, что закричу от счастья или заплачу, потому что он был так близко весь день, будто я тоже ему нравлюсь…»

– «Как он мог? Я просто не могу понять, как он мог? Писать такие смски Лапочке, такие же, как и мне? Я же верила ему! Или всё это враньё с самого начала, с самого похода враньё, и всё, что там…»

Всё это было похоже на игру «в собачку». Все становились в круг и перекидывали друг другу мяч, а тот, кому выпало несчастье быть «собачкой», стоял в центре круга и должен был этот мяч поймать. Юлька эту игру ненавидела. В ней было что-то подлое, унизительное. Даже если начинали играть по-хорошему, то скоро, поддавшись азарту, становились злыми, дразнили «собачку» мячом и издевались. И вот теперь она – «собачка», только вместо равнодушного мяча её дневник. И она вынуждена бегать за ним. И никто не сжалится, не поможет. Даже те, кто не хотели в этом участвовать, притихли по углам, но на рожон не лезут – трусы, трусы!

Наконец Юлька вырвала тетрадку из Лапочкиных рук, но цепкая Марфушина схватила с другого края и стала тянуть на себя. Затрещали корочки, клеевой переплёт не выдержал и треснул, исписанные и чистые листы разлетелись по полу. Юлька всхлипнула и стала собирать их, ползая у ног одноклассников.

Вдруг из её кармана выпала зажигалка Артёма. Не думая, не соображая от стыда и горя, Юлька щёлкнула ею, поднося к тетрадным листам. Они загорелись тут же. Вспыхнул один день Юлькиной жизни, другой, третий. Радости, страдания, размышления горели, становились чёрными, хрупкими. Она смотрела на них с высоты, уже не плакала. Она успевала прочитать пару строчек, пока лист не превращался в пепел.

«Если долго смотреть в небо, не сощуривать глаза, а просто смотреть, долго-долго, так, чтобы совсем долго, то может показаться, что земля под тобой плывёт. Она всё быстрее плывёт, а потом кажется, что летишь и такое чувст…»

«30 августа, среда. Скоро в школу. Каникулы так быстро прошли! Анюта завтра от бабушки вернётся. Она мне фенечку обещала сплести. А через два дня я увижу ЕГО и…»

«Мне так больно от всех этих мыслей о нём, о его предательстве. Я думала, что сильнее предательства, чем Анютино, быть не может, но оказалось, что это просто фигня, цветочки, ерунда, всё это можно пережить, а что мне делать теперь? Когда я думаю о нём и о тех смсках, я не могу дышать…»

Класс наполнялся едким дымом, кто-то закашлял и этим вывел всех из оцепенения.

– Дура! – завизжала Лапочка. – Психованная!

– Юлька! – кричала через общий визг Анюта.

Сработала пожарная сигнализация. Сквозь дым Юлька увидела синие глаза Артёма, всхлипнула и бросилась из класса.

 

Глава пятнадцатая

Неадекватное поведение

Хорошо, когда у тебя есть какая-нибудь суперспособность. Летать умеешь или проходить сквозь стены. Хорошо бы ещё владеть массовым гипнозом: посмотрел на всех внимательно, сосредоточился, и они забыли о том, что было вчера.

Но больше всего Юльке хотелось теперь иметь другую способность. Вполне реальную. Как у Тани Морозовой, её подружки из изостудии. Таня вполне серьёзно умела договариваться со своим организмом. Не хочется в школу – пожалуйста! Вечером ложится спать и уговаривает организм, что он устал и ему нужен отдых. А наутро просыпается с температурой. Небольшой – 37,7 например, чтобы родителей не пугать. Поваляется дома дня три, отдохнёт, а потом выздоравливает.

Везучая Таня! Юлька весь вечер уговаривала свой организм, что ему плохо, плохо, ну правда ведь, совершенно невозможно, как она пойдёт в школу после всего, что было? Но организму было наплевать на Юлькины неприятности. Она встала утром разбитая, несчастная, но абсолютно здоровая.

Долго возилась, прокручивая в голове вчерашний день: Максик, дневник, зажигалка, и как потом она бежала домой, раздетая, потому что даже мысли не было зайти в раздевалку за курткой. Пока жгла тетрадь, пока бежала по лестницам, улицам, всё это время в ней, где-то внутри, во всём теле, стояла злость, бессильная ярость. А потом она остановилась, потому что кончилось дыхание и холодом сковало руки. И стоило ей остановиться, как вся злость куда-то ушла. Только усталость осталась. Серая и холодная, как осенний дождь.

Когда Юлька пришла домой, мама уже вернулась с работы и по-особенному гремела посудой. Гремела так, будто этим грохотом хотела сдержать свой крик.

«С дядей Лёшей поссорились», – тут же поняла Юлька. Мама даже не вышла в коридор её встречать. Значит, сильно поссорились. Может, она даже плачет, а Юльке показывать не хочет. С мамой Юлька так и не помирилась. Она знала, что виновата, но что-то мешало ей подойти и извиниться. Мама в этот раз тоже решила проявить характер. Так они и жили: рядом, но не вместе. Юлька тихонько плакала по ночам, мама тайком тяжело вздыхала.

Юлька проскользнула в свою комнату. Зато не надо сейчас объяснять, где её сумка и куртка. А вот завтра…

И вот это завтра настало. И надо идти в школу. Видеть их всех… Её, конечно, поведут к директору, все будут на неё смотреть… Она не опустит голову, но не сможет никак объяснить своего поступка.

– Мама, – Юлька замялась на пороге. Не до Юльки было сейчас маме, что-то рушилось у них с дядей Лёшей, Юлька чувствовала.

Нехотя мама подняла голову от плиты, на которой закипало Настино утреннее молоко.

– Мам… может быть, тебя сегодня вызовут в школу.

– То есть?

– Ну., вот так, – Юлька поколупала дырку от гвоздика в двери, – просто вызовут.

– Юля, я не понимаю. Ты что-то натворила? Почему ты в старой куртке?

Юлька молчала. Время шло. Хорошо бы вот так простоять у двери все шесть уроков.

– Юля!

Она бы рассказала маме, у них раньше не было тайн друг от друга, но рассказывать пришлось бы с самого начала, а это долго. К тому же наверняка попадёт, что соврала про тот поход, сказала, что ходили с Корочкой.

– Что ты молчишь?! – мама закинула полотенце на плечо, двинулась к Юльке. – Только этих проблем мне не хватало! Что у тебя там, а?

– У тебя молоко убежит, – сдавленно сказала Юлька и выскочила за дверь.

Листовский не ждал её у светофора как обычно, но Юлька даже не удивилась. Ничего хорошего в этом мире быть уже не может. У неё заболело сердце, всерьёз и по-настоящему, когда она вспомнила, как вчера он стоял и смотрел, как её унижали, как вместе со всеми слушал, как читают её дневник, и НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ. Не кинулся с кулаками на Максика, не вырвал тетрадь у Софии, не убил Лапочку… Хотя о чём это она? Они же заодно. Наверное, долго потом смеялись и обсуждали её. Может, он даже дал почитать всему классу её письма.

Чем ближе Юлька подходила к школе, тем тяжелее становилось у неё где-то внутри, от горла до живота, будто туда вливали свинец; холодный, но жидкий. Он не давал ей идти, тянул к земле. Юльке казалось, что все на неё смотрят, даже первоклашки. Конечно, чуть школу не сожгла! Есть на что посмотреть!

Ни в раздевалке, ни в коридоре она не встретила никого из одноклассников. Когда подходила к классу, прозвенел звонок. Юлька чуть-чуть задержала дыхание, прежде чем переступить порог.

Корочка влетела в класс. Вообще-то, ей это было не свойственно. Она дама полноватая, солидная, ходит медленно, но за прошедшую четверть столько неприятных разговоров пережила, что научилась влетать в класс. Как в холодную прорубь – если не с разбега, то не решишься ни за что.

Кошмарный был день вчера, просто кошмарный! А ведь это только первый день четверти!

– Я вас предупреждала, Татьяна Викторовна! – сказала вчера в учительской Надежда Владимировна, школьный психолог, со сдержанной скорбью в голосе. – Говорила вам, результаты тестов показывала, это же не шутки, девочку надо было спасать. Что вы сделали для сплочения коллектива? А теперь мы получили… что получили. Агрессию, неадекватное поведение, хулиганскую выходку. И ребёнок не виноват!

– Не виноват?! – взвилась Корочка.

Потом её вызывали на аппаратное совещание, потом на совещание классных руководителей, разговоры… разговоры… разговоры… Юльку решено было вызвать к директору, а потом на Совет учреждения.

– А! Пришла? Совести хватает в школу приходить? – взревела Корочка, увидев Юльку.

Юлька сидела прямо, голову не опускала, но и на Корочку не смотрела. Она уставилась в точку на доске. Так было проще не зареветь. Рядом с партой темнело пятно сажи на линолеуме.

– Объясните мне, что с вами творится, а? Это же уму непостижимо! – продолжала Корочка. – Вы в своём уме? Что вы себе позволяете? Взрослые все стали? Да вы ещё куска хлеба не заработали, а туда же! Что творите! Неадекватное поведение – первый признак ненормальности!

Вообще-то, первым уроком была литература, но молоденькая Валентина Сергеевна вжалась в свой стул, опустила глаза и выглядела ещё более растерянной, чем ученики.

– Взбесились все, да? А если бы ты школу спалила? Что вообще ты о себе возомнила? Озарёнок, я с тобой разговариваю!

Юлька медленно перевела взгляд с доски на Корочку. Ей было очень страшно. Правда. Страшно и больно, будто её били.

– Что ты сидишь? Встань, когда с тобой разговаривает учитель!

Юлька медленно поднялась. Со стороны могло показаться, что она делает одолжение Корочке, так надменно были сжаты её губы, но просто все её силы уходили на то, чтобы не разреветься на весь класс, не завыть, не закричать.

– Что ты молчишь? – взъярилась Корочка. – Давай расскажи своим одноклассникам, что ТАКОГО произошло вчера, что ты чуть школу в пепелище не обратила? Молчишь? Нечего сказать?

А что говорить? Одноклассникам… Вон они сидят, опустив головы, все до одного, будто Корочка не на Юльку орёт, а на них. Одна Лапочка смотрит в окно. Юлька вдруг поняла (только сейчас!), что Листовский сидит с Тарасом, а соседка Тараса, Настя Пономарёва, пересела к своей подружке Варе Якуповой, а сосед Вари, Портнягин, – с Ганеевым…

Будто прочитав Юлькины мысли, Корочка вдруг задохнулась от нового приступа возмущения:

– Вы что?! Кто вам позволил пересаживаться? Якупова? Пономарёва? Листовский, быстро садись на своё место! Я кому сказала!

Артём встал. Он стоял спиной к Юльке, высокий, широкоплечий. Юлька не могла видеть его лица, только спину, заросшую макушку, шею. Она вспомнила кончиками пальцев, как дотронулась до его шеи, вон там, тогда. На «Осеннем балу»…

– Я не пересяду, Татьяна Викторовна.

– Что-о-оо?!

– Я не стану сидеть с Алисой, – голос у Артёма был очень спокойный.

– Да вы что-о-о?!

– Она оскорбила меня, подстроила подлую шутку, я отказываюсь сидеть с ней за одной партой.

– Ах ты отказываешься? Она его, видите ли, оскорбила! А ты… ты меня сейчас не оскорбляешь? Что ж! – Корочка вдруг перестала кричать, успокоилась. – Ты отказываешься сидеть с Алисой, а я отказываюсь быть вашим классным руководителем!

И Корочка выскочила из класса, громко хлопнув дверью. Портрет Пушкина, висевший над дверью, упал на пол. В классе стояла тишина. Густая, липкая, как кисель. Артём сел. Алиса по-прежнему смотрела в окно, будто её это не касалось. Юлька продолжала стоять, возвышаясь над классом, как телеграфный столб. Она пыталась осмыслить, понять то, что сейчас услышала.

– Э-э-э… Давайте начнём урок, – робко предложила Валентина Сергеевна. – Юля, садись. Слава, подними, пожалуйста, Александра Сергеевича. Он ни в чём не виноват.

На втором уроке Юльку вызвали к директору. Кроме самого Ивана Анатольевича, там были ещё все завучи: Галина Петровна, Светлана Андреевна, Людмила Ивановна. Корочка тоже была здесь. Ну и психолог, конечно. Юлька плохо помнила этот разговор. Все вопросы были об одном и том же: почему ты это сделала? Откуда у тебя зажигалка? Зачем ты носишь её с собой? Ты что, куришь? Что ты сожгла? Какую тетрадь? Почему ты это сделала? И всё сначала…

Психолог скорбно и понимающе молчала, Галина Петровна постукивала карандашом по ежедневнику, на Юльку не смотрела. Она вела у них историю и Юльку любила.

Раньше. Светлана Андреевна то и дело влезала в разговор с причитаниями, что в их супергимназии такие выходки не должны сходить с рук, а Людмила Ивановна то и дело говорила: «Подождите, Светлана Андреевна, сначала надо разобраться».

Директор и Корочка молчали. Иван Анатольевич был человеком в гимназии новым, да и, вообще, привык прежде думать, чем говорить, а тем более делать. Он смотрел на Юльку в глубокой задумчивости, будто хотел что-то понять про неё. Про неё саму, а не про вчерашнее. И Юлька больше всего боялась именно его слов.

– Вот что, – сказал он наконец медленно и весомо. – Я вижу, Юля не склонна давать нам сейчас ответы. Я вызову родителей. У вас ведь есть телефон Юлиных родителей?

Корочка кивнула.

– Вот и хорошо. Светлана Андреевна, когда у нас Совет учреждения? В пятницу? Юля, ты будешь вызвана на Совет учреждения. Ты знаешь, что в этот Совет входят представители от родителей, детей и учителей. Подумай, что ты ответишь Совету. Потому что там отмолчаться не удастся.

Юлька еле заметно кивнула. Всё, что ей хотелось сейчас, – это уйти отсюда поскорее. А пятница… Может, она и не доживёт до пятницы.

– Иди, – просто и коротко сказал директор.

Задребезжал звонок. Будто скорлупки орехов затрещали двери кабинетов, выпуская устало-ленивых старшеклассников, неугомонных малышей, сосредоточенных учителей. У Юльки всё в голове перепуталось, она даже забыла, с какого урока её забрали и на какой теперь идти.

– Юля! – выхватила её из толпы Оксана Сергеевна, библиотекарь. – Юля, что с тобой? Как ты могла, Юля? С тобой что-то случилось?

Юлька промолчала, и Оксану Сергеевну унесло школьным потоком куда-то по коридору, как ненужную щепку. Вдруг чья-то крепкая рука взяла Юльку за ладонь и потащила сквозь толпу к подоконнику.

– Юлька!

А она смотрела на него и не знала, что сказать.

– Юлька… – произнёс Артём так, будто весь мир был заключен в этих пяти буквах. – Ну как ты могла подумать, что эти смски писал Лапочке я?

– А кто? – одними губами, даже не шёпотом, спросила Юлька.

– Да она сама! Тогда на дискотеке, помнишь? Ты танцевала с Вершининым…

– А ты с ней! – тут же яростно прошипела Юлька. Ревность, огромная, страшная, тёмная, хлынула на Артёма из Юлькиных глаз.

– Да… я знаю, – он даже отшатнулся, отступил на шаг. – Но, Юлька, я же не хотел, она сама меня пригласила!

– Надо было отказаться!

– Да я не успел даже! А потом я хотел тебе всё объяснить, а ты уже ушла! Мы танцевали, а после танца она мой телефон попросила, мол, у неё деньги кончились, а ей позвонить родителям надо…

– А с городского не судьба позвонить?

– Да не сообразил я… Ну попросила девчонка телефон, что мне, жалко?

– Ну и симпотная девчонка, почему бы не потанцевать, да? – вспомнила Юлька Митины слова.

– В смысле? – не понял Артём. – Нет, это после танца уже… Юль, подожди, просто послушай меня.

– Ну? – Юлька насмешливо подняла брови. Ей хотелось мучить Листовского, хорошо бы расцарапать его красивое лицо… Хотя нет, этого совсем не хотелось, но вот сделать что-нибудь такое… такое… как вчера! Чтобы ему было больно, больно, больно! Но тут он сказал каким-то другим голосом, хриплым, будто каждое слово даётся ему с трудом:

– Я чуть с ума не сошёл… тогда. Танец закончился, и ты куда-то пропала, и этот Вершинин тоже. Я всю школу обошёл, везде тебя искал и найти боялся, думал: а вдруг заверну за угол, а ты там с ним… думал, убью его. Или тебя.

Артём слабо улыбнулся. И Юльке стало его так жалко, что она готова была ему всё простить, лишь бы он стал прежним – сильным и весёлым… Но вместо этого она только выдернула свою руку из его.

– Звонок.

– Мы не пойдём на геометрию, – сказал Артём жёстко.

– Ага, только прогулов мне не хватало!

– Все подумают, что ты ещё у директора.

– А если от него за мной придут?

– Юлька, ну что ты? Ведь это всё… – он недоговорил, смутился, но Юлька поняла. Неважно. Уроки, вызовы к директору, то, что случилось вчера, – всё это неважно. Самое важное сейчас – то, что между ними. Коридоры стремительно опустели. Пробежала мимо Валентина Сергеевна, но ничего не сказала, только бросила быстрый, понимающий взгляд.

– Пойдём отсюда?

– Пойдём.

Они вышли на улицу. Охранник попытался выяснить, куда это они, но они что-то наврали невразумительное. Он усмехнулся и пропустил.

Было морозно, снежно. Все улицы замело. Они шли рядом, даже за руки не держались, разговор повис между ними, склеивал мысли, слова. Юлька ещё ничего не поняла, Артём боялся, что она не поверит. Он знал, что нужно подбирать каждое слово.

– Когда вчера я услышал это… в твоём дневнике…про смски, я… Юлька, ты даже не представляешь, я не знал, что и подумать: кто из нас с ума сошёл? Я стал телефон проверять, а там все чисто, только то, что я тебе отправлял. И только одна, вчерашняя. Понимаешь? Она, наверное, на первом уроке у меня телефон стащила и послала сама себе сообщение, как будто от меня, что-то там про доброе утро, а стереть не успела, я подошёл. Я как дурак тоже! Она говорит: «Симпатичный у тебя телефончик, думаю, может, тоже себе такой взять»… Юль, – Артём развернул Юльку к себе, опять взял за руку. Юлька была в варежках, а он без, но даже сквозь варежки Юлька чувствовала, что руки у него горят. – Я её терпеть не могу, тебе хоть кто докажет, спроси у Володьки, у Тараса спроси…

– Я вас видела, Артём. Я видела, как вы стояли у меня под окнами и целовались.

– Чего?!

– Да! Я вас видела! Вы стояли у светофора, смеялись, а потом она тебя поцеловала! На каникулах, в последний день!

Артём нахмурил брови, вспомнил.

– Ну стояли… Встретились случайно, что тут такого, Юль? А то, что поцеловала… я сам обалдел. Она попросила списать задачи, которые нам Корочка на каникулы задала, я пообещал прислать ей по электронке. Юль! Поверь мне, пожалуйста! Она будто специально всё это делает.

– Зачем ей это? Я не могу понять. Зачем?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Артём. Мол, ваши девчачьи штучки, ты и разбирайся. Юлька вздохнула. Не было у неё сил разбираться, совсем не было. Свинец внутри неё начал испаряться, и с каждым шагом становилось всё легче и легче.

Юлька с Артёмом прогуляли геометрию, а потом историю. Они шли по парку, разговаривали или молчали. Один раз он её поцеловал. Не как тогда, осенью, а долго и трепетно. И сердце её взлетело в вышину, в пасмурное ноябрьское небо и никак не хотело возвращаться.

 

Глава шестнадцатая

Зачем нужны братья

Когда Юлька вернулась домой, мамы не было. Дядя Лёша играл с Настей, они строили башню. Странно, что дядя Лёша дома, не на работе. Он посмотрел на Юльку так, что стало ясно: он всё знает.

– Голодная? – спросил дядя Лёша.

– Не очень.

Юлька села рядом с башней. Голова у неё слегка плыла, а губы горели. Ей даже казалось, что дядя Лёша сейчас обязательно догадается, что она целовалась. И она прятала лицо. Настя привычно вскарабкалась Юльке на спину.

– А маму в школу вызвали. Первый раз за восемь лет. Ей, конечно, непривычно, страшно даже, – усмехнулся дядя Лёша. – Надо бы нам её поддержать, как вернётся. Что там у тебя, Юльчитайка?

И странное дело: именно дяде Лёше, а не маме захотелось Юльке всё рассказать.

Рассказ не занял много времени. Юлька опустила все подробности, сказала только, что встречается с Артёмом.

– Листовский? Это сын хирурга?

– Да.

Дядя Лёша кивнул: знаю, мол, нормально, продолжай. Юлька рассказала про «Осенний бал» и смски Алисы.

– Только я никак не пойму, зачем ей это?

– Может, она сама в твоего Артёма влюбилась?

Юлька фыркнула:

– Ага, как же! Это ниже её достоинства!

– То есть?

– Ну понимаешь… как бы это объяснить… Влюбиться в одноклассника – это ну… позорно, что ли… Считается, что они все маленькие и дураки. А они на самом деле… Правда, дядь Лёш, я когда с ними в поход ходила, они все такие классные, они…

– Дурочки эти твои девочки, – улыбнулся дядя Лёша. – Поверь, Юльчик, пройдёт года два-три, ваши мальчики вырастут и станут такими красавцами, что все девчонки повлюбляются…

– Да я-то что? – вздохнула Юлька. – Я уже…

Он обнял её за плечи.

– Ну и чего ты переживаешь? Не обращай внимания ни на кого!

– Поздно, – вздохнула Юлька. – Я вчера… в общем, я вчера в школе устроила пожар.

Когда пришла мама, то застала такую картину: Настя спит, а Юлька с дядей Лёшей что-то увлечённо сочиняют. Мама посмотрела на Юльку так безнадёжно, что у той сердце сжалось.

– Давай поговорим, – сказала мама устало.

– Подожди, подожди, Катюша, – прервал её дядя Лёша, – сейчас мы речь напишем…

– Какую ещё речь?

– На Совет учреждения. Нельзя бросать ребёнка на произвол судьбы! Знаю я эти советы: проглотят человека с потрохами и не подавятся. Это же свинство читать чужой дневник.

Мама устало присела на краешек дивана. Она пережила тяжёлый разговор с директором, и ещё более тяжёлый – с психологом. Она смотрела на Юльку сейчас, и казалось, вот-вот расплачется. Потом она сжала пальцами виски, будто у неё болела голова, и сказала:

– А можно мне узнать твою версию вчерашнего события?

Юлька, которая после разговора с дядей Лёшей вроде бы успокоилась и расслабилась, опять почувствовала себя загнанной в угол.

– Мне сказали, что ты устроила поджог, сожгла то ли учебник, то ли…

– Они читали её личный дневник, – перебил её дядя Лёша. – Они выхватили у неё личный дневник и стали читать вслух.

– Ты ведёшь дневник? – удивилась мама.

– Да. А они стали читать его вслух, эти её одноклассники. Вслух. На весь класс, – дядя Лёша говорил, а Юлька будто заново пережила вчерашний день. И медленные слёзы потекли у неё из глаз.

– Ну а…

– Ты только представь, Катюша, – опять перебил её дядя Лёша. Он будто боялся, что мама скажет Юльке что-нибудь резкое, неприятное. – Все твои мысли, чувства, всё, что предназначалось только для себя, вдруг читается на весь класс.

Мама даже вздрогнула. Юлька знала, что мама тоже вела дневник. Стопка исписанных тетрадей хранилась у неё в столе и была неприкосновенна.

– Понятно. Иди ко мне, – мама протянула Юльке руки. Юлька легла рядом с ней на диване, положив голову на мамины колени. Слёзы ещё бежали, но это были уже другие слёзы.

Мама смотрела на дядю Лёшу долгим взглядом, будто пыталась отгадать какую-то загадку, будто что-то решала про себя, быть или не быть, да или нет. А дядя Лёша смотрел на неё с вызовом и… надеждой. «Помирятся», – поняла Юлька. И вдруг это показалось очень важным – чтобы они помирились, важнее всех её проблем. Она хотела сказать им что-нибудь, ну чтобы не ссорились, но побоялась всё испортить и промолчала.

Наверное, это было глупо. Мелко, неправильно, даже опасно. Но Юлька решила разобраться в «девчачьих штучках». Теперь, когда они помирились с Артёмом, нужно было как-то пережить пятницу. Совет учреждения. Нужно было что-то говорить там. Отвечать на вопросы. А для этого нужно выяснить, кто какую роль играет во всём этом спектакле. В школе разговаривать с Алисой было бесполезно. В школе её вечно окружает свита – не подберёшься. И эта свита не даст Юльке и рта раскрыть, особенно в свете последних событий. Юлька стала совсем отчаянной: она решила идти к Алисе домой.

– Привет, – сказала Юлька, когда Алиса открыла дверь. Она была в роскошном домашнем кимоно, а Юлька в потёртых джинсах и тёплой куртке с шарфом: в изостудии сегодня идти на пленэр.

– Тебе чего?

– Спросить пришла, – в лоб сказала Юлька. – Про смски. От Листовского.

– А-а-а, – усмехнулась недобро Лапочка. – Что, расстроилась, детка, что потеряешь своего сказочного принца? Да кому он нужен! Кушайте не обляпайтесь! Меня малолетки не интересуют.

Алиса попыталась захлопнуть дверь, но Юлька подставила этюдник.

– Это ты отправляла смски с его телефона, – не спросила, а констатировала факт Юлька. – Сама себе.

– Слушай, чего тебе надо, а? – вдруг яростно прошипела Лапочка. – Вы вчера два урока гуляли, не успели выяснить, кто кому что отправлял? Не до того, что ли, было?

– Дура ты, – грустно и искренне сказала Юлька. – Просто скажи мне: зачем? Ведь тебе Вершинин нравится и…

– Отвали от меня! – закричала на весь подъезд Лапочка и так дёрнула дверь, что никакой этюдник не помог.

Юлька слышала, как Алиса закрылась на два замка и рыдает там, за дверью. Медленно Юлька стала спускаться. Мыслей было столько, что… Да, хорошо, что сегодня пленэр, будет время подумать.

Юлька любила рисовать деревья. Они все были разные. Как люди. Но лица рисовать трудно, из-за мимики наверное, а деревья легко, если нравится. Юлька забралась в самый глухой, самый заснеженный уголок парка, тот самый, где вчера они с Артёмом целовались, погладила старый развороченный, как её мысли, дуб, прижалась к нему щекой, потом установила этюдник. Руки, конечно, мёрзли на холоде, но ничего, они только наброски здесь сделают, а потом пойдут в класс. Зато пока можно побыть одной, сделать вид, что очень увлечена рисунком.

Итак, Вершинин. Похоже, дело всё-таки в нём. И что тогда? А тогда: спасибо тебе, милый братец! Дотанцевался? С «симпотной девчонкой»? А Юлька теперь вот расплачивайся! И что она может поделать с этим? Ну если Мите не нравится Алиса, Юлька-то здесь при чём?

«При том, что если бы все знали, что он твой брат, то ничего бы этого не было». Теперь Юлька понимала: Алиса взбесилась из-за того, что Митя пригласил её на танец, решила отомстить, отплатить ей тем же! Заставить ревновать, злиться, умирать от отчаяния и бешенства.

«Ну не могу же я подойти к ней и сказать, что он мой брат. Даже если бы я могла об этом говорить! Если бы это не было тайной! Зачем что-то объяснять этой гадине?» Юлька тяжело вздохнула. До пятницы оставался один день.

Накануне вечером мама завела с ней непростой разговор.

– Юля, может, тебе в другую школу перейти?

Юлька чуть не крикнула: «Да! Переведите меня!» – но тут же осеклась. Она подумала, как будет учиться в другой школе, а Артём в этой. И она будет гадать, с кем он сидит за партой, что делает, какие экзамены сдает? Она будет проходить мимо старой школы, которая больше не будет своей и туда нельзя будет зайти. Даже к Оксане Сергеевне, даже к Жоре. Потому что если она уйдёт, то зайти уже не решится ни за что. Конечно, они будут по-прежнему дружить и с Артёмом, и с Анютой, но это будет уже не то.

– Нет, мам, – вздохнула Юлька, – лучше я в этой останусь.

– Подумай хорошенько, – настаивала мама. – Ну что за удовольствие учиться в классе, где такие отношения?

– Учиться – вообще не удовольствие, – усмехнулась Юлька.

– Ну хоть в параллельный перейди! «А» класс тоже сильный, и классный руководитель у них хороший…

– Нет, мам, – ещё тяжелее вздохнула Юлька. – Тогда они мне совсем прохода не дадут. Не хочу я сдаваться. Не хочу, чтобы они знали, что я сдалась.

– Молодец, Юлька! – подал голос из-за газеты дядя Лёша. Мама бросила на него гневный взгляд и больше не стала поднимать эту тему.

Дядя Лёша и мама очень её поддерживали.

И Артём. Он звонил каждый день, он сместил время прогулок со своим Джеком, чтобы провожать Юльку в изостудию, и они шли по улице, засунув руки в его большую меховую рукавицу.

– Они специально такие большие? – усмехалась Юлька.

– Да нет, просто я вторые перчатки за осень теряю. Мама сказала, что больше покупать не будет. А отец сжалился, отдал одни из своих… Он любит такие – тёплые и большие. Ему нельзя, чтобы пальцы мёрзли.

Артём будто приоткрывал тайную дверцу в свою неведомую жизнь в семье. Где он – сын и брат, где он совсем другой, не такой, как в школе, не такой, как с Юлькой. Где были свои законы и правила, не такие, как у Юльки в семье. Юлька чувствовала и смущение и радость одновременно. И Артём становился понятнее, проще.

Наступила пятница. Юлька, конечно, не умерла, хотя предстоящий Совет учреждения пугал её так, что хотелось кричать. Перед первым уроком к ним в класс заглянул Митя Вершинин. Юлька тут же заметила, как Алиса начала что-то весело рассказывать Марфушиной и громко хохотать, хотя минуту назад спокойно читала учебник истории.

Но Митя даже внимания на неё не обратил. Нашёл глазами Юльку и показал на дверь – выйди, мол, поговорим. Юлька, делать нечего, вышла. Артём жёг взглядом её спину.

Все эти дни после поджога она избегала встречи с братьями, и с Митей и с Жорой. Не хотелось лишних расспросов, родителей хватило. Физкультуру в среду она прогуляла, с Митей в коридоре старалась не сталкиваться. Юлька никак не ожидала, что он может вот так прийти к ним в класс и позвать её в коридор. При всех! Ведь её теперь замучают вопросами! Что ж это такое! Мало ей своих проблем, ещё вот из-за него!

– Ну чего тебе? – почти прошипела она.

– Юлька, ты чего? – Митя пощёлкал пальцами перед её носом. – Аллё! Что с тобой? То школу поджигаешь, то кричишь на меня…

Юлька хотела уйти, но он схватил её за руку.

– С тобой что-то случилось? Юль, скажи мне. Просто расскажи. Я же тебя знаю. Я знаю, что просто так, на ровном месте, ты никогда бы этого не сделала. Тебя кто-то обидел? Они тебя достают?

– Да! – против воли вырвалось у измученной Юльки. И она рассказала всё. И про Листовского, и про смски, и про то, что это всё из-за него, Мити. И про дневник рассказала, и про Совет учреждения, который её сегодня ждёт. Хотела гордо и независимо (мол, плевать мне на них!), но получилось жалобно. Слёз уже не было, но лицо у Мити было такое, что Юлька поняла: всем её обидчикам несдобровать.

Прозвенел звонок, а Юлька с Митей ещё стояли у окна.

– У меня история, – сказала Юлька.

– Ты держись, – сжал её руку Митя. – Я что-нибудь придумаю.

– Да ладно, что тут придумаешь? – отмахнулась Юлька и пошла в класс.

Переступив порог, она увидела одновременно лица Артёма и Лапочки: оба были в бешенстве. Юлька, гордо подняв голову, прошла к своей парте. Она не собиралась ничего объяснять.

Среди урока Юлька получила смску от Артёма: «Какие у тебя отношения с Вершининым? О чём вы разговаривали?». Глухая ненависть сквозила в каждой букве, и Юлька недобро усмехнулась – пусть поревнует, помучается, как она. Она быстро набрала: «Так, о пустяках. А что?». «НИЧЕГО», – пришёл ответ, и Юлька видела, как запылали его уши. Артём по-прежнему сидел с Тарасом, а Марфушина пересела к Лапочке, и, склонив головы над телефоном, они что-то усердно писали. Через минуту Юлька узнала, что именно: «Озарёнок, будешь приставать к Вершинину, я тебе такую жизнь устрою, что Совет учреждения покажется раем». От Алисиной угрозы Юльке стало даже смешно, хотя в том, что она может ей это устроить, сомнений не было.

Володька еле заметно толкнул Юльку в бок. На полях его тетради карандашом было написано: «Вы с Вершининым родственники?».

У Юльки вытянулось лицо. Как он узнал?! И что ему ответить? Раскрыть тайну? Нет, это невозможно. Но впереди сидел Артём, и Юлька через две парты чувствовала, как он зол. Она радовалась, как радуется любая девчонка, когда её ревнуют, но ей не хотелось, чтобы это перешло в ссору.

«Да», – написала она.

«Я так и понял. Вы похожи. Брат?»

«Троюродный. А что?»

«Просто спасаю друга от убийства. Ну и брата твоего заодно. От лютой смерти».

Юлька улыбнулась, а догадливый Володька деловито стёр карандашный разговор.

Уходя на Совет учреждения Юлька видела, как к Алисе подошёл Митя. Как он улыбнулся ей своей самой отрепетированной улыбкой, забрал у неё сумку и повёл в раздевалку, где, конечно же, подаст пальто, а потом проводит до дома. На ходу он поймал Юлькин взгляд и подмигнул. Алиса тоже встретилась с Юлькой глазами и с ног до головы окатила презрением. Ведь вот она добилась своего: Митя Вершинин идёт её, Алису, провожать и смотрит так, что вот-вот предложит встречаться, а может, и в любви признается. А чокнутая Озарёнок, опозоренная, несчастная, уничтоженная, идёт на Совет учреждения. Алиса самодовольно вскинула голову. Она очень надеялась, что Юльку исключат из школы.

Юлька спрятала улыбку. Митя, действительно, придумал ход лучше некуда: теперь Алиса перестанет ревновать и отвяжется от неё. Юлька вздохнула, переступая порог учительской. Ей предстояла ещё одна баталия. Но благодаря дяде Лёше она была к ней готова. А благодаря Мите – спокойна и даже весела.

Светка Марфушина выскочила на крыльцо школы, на ходу застёгивая пальто, и крикнула Лапочке в спину:

– Алиса!

Поскальзываясь на заледенелой дорожке, она добежала до подруги и её провожатого. Лицо Светки сияло: вот, вот оно, Лапочка, свершилось! Вершинин тебя провожает, вот счастье-то!

– Вы домой? Я с вами до остановки только, – выпалила Марфушина на бегу.

– С чего это? – надменные брови Лапочки поползли вверх. – Иди со своими подругами до остановки.

И Лапочка взяла Вершинина под руку, вздохнув утомлённо:

– Вот вечно прилипнет… полное ничтожество!

Светка Марфушина смотрела в спину удаляющейся Лапочки, и огромная чёрная дыра расползалась у неё в сердце. Она хотела крикнуть что-нибудь обидное в эту прямую узкую спину, но горло сжало ледяной рукой, слёзы-горошины покатились по Светкиным щекам, оставляя на пальто тёмные пятна.

– Что? Прогнала? – услышала Светка за спиной равнодушный голос Софии. София подошла и встала рядом, тоже смотрела Алисе вслед. – Чего ты ревёшь, дура? Думала, она и теперь будет с тобой дружить? Как же! Мы ей теперь не нужны.

Светка подавленно всхлипнула.

– Да ладно! – рассердилась София. – Будто это в первый раз! Чего реветь из-за неё? Дура ты, Марфуша.

София неловко замолчала, полезла в сумку, достала Светке белоснежный, новенький платок и зачем-то долго смотрела в тёмную глубину сумки. Потом сказала медленно, будто каждое слово давалось ей с трудом.

– Слушай… я тогда… ну когда Озарёнок… в общем, вот.

София достала из сумки обгоревшие по краям, но целые тетрадные листы, исписанные Юлькиной рукой. Листы были аккуратно уложены в файл.

– Вот, – снова сказала София. – Это не сгорело тогда. Не успело. Я подобрала. Я не читала. Марфуша, отдай ей, ладно?

И она сунула хрустящий файл в Светкины замершие руки.

– А ты?

– Я не могу, – нахмурилась София, щёлкнула замком сумки и чуть ли не бегом ринулась к остановке.

Светка посмотрела на листы. Машинально прочитала: «Сегодня Лапочка опять доводила Ганеева. Не то чтобы мне нравится Ганеев, но нельзя же так издеваться над людьми…» Светка тут же отвела глаза и спрятала файл в рюкзак, а потом вернулась к школе и села на холодные ступеньки крыльца.

Алиса всю дорогу оживлённо болтала, одаривая Митю сияющей королевской улыбкой. Митя проводил её до самого подъезда, а когда она сказала «Ну вот, пришли…», он взял её за кончики длинных пальцев в дорогих кожаных перчатках и начал говорить. Голос у Мити был серьёзный, строгий. Наверное, именно так признаются в любви старшеклассники. Поэтому Алиса даже не сразу вникла в смысл слов и продолжала ослепительно улыбаться. А потом улыбка сползла с её лица.

– Алиса, – сказал ей Митя, – ты очень красивая. Но не очень умная. И всё равно постарайся понять и запомнить то, что я тебе скажу сейчас. Юлька Озарёнок – мой старый друг, очень близкий, почти сестра. И заступаться за неё я буду, как за сестру. И люблю я её, как сестру. А как девушку, я люблю Марину Шишкину из нашего класса, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Запомнила? Такие, как ты, только и умеют, что предавать, издеваться и разрушать. А я – человек миролюбивый. И мне с тобой неинтересно. Скучно. Но запомни: если я узнаю, а я узнаю, что ты хоть словом, хоть делом, хоть взглядом сама или через других людей достаёшь Юльку Озарёнок… Клянусь, ни один мальчишка в школе не захочет с тобой встречаться, даже из пятого класса. Уж я-то постараюсь. Понятно?

Он аккуратно поставил Алисину сумку к её ногам и ушёл. Сердце его бешено прыгало. Мите было противно, всё стояло перед глазами лицо той девчонки, которую эта подлая Лапочка только что так унизила.

«Как там Юлька?» – подумал он. И решил, что пришло время для ещё одного поступка. Ну страшно, да. Так страшно, что перед глазами темнеет. А Юльке сейчас, наверное, ещё страшнее. Митя достал телефон и набрал номер Марины Шишкиной.

 

Глава семнадцатая

Разговоры в учительской

– И всё равно, что ни говорите, странная, странная девочка… какая-то не от мира сего… а ведь всегда была такой милой, открытой…

– Да она и сейчас милая и открытая! Просто её заклевали, поставили в такие условия, что…

– Ах бросьте, Оксана Сергеевна, кто её заклевал? Вы её защищаете, потому что она ваша помощница.

– Да, потому и защищаю! А что мне, молчать? Я её с первого класса знаю. Ни разу она даже слова плохого ни про кого не сказала, а вы говорите…

– Вот-вот, а всё потому, что в классе нездоровая атмосфера.

Тут Татьяна Викторовна не выдержала:

– Знаете что, Надежда Владимировна? У меня нормальный класс! А все эти ваши тесты! Ещё не известно, насколько они верны! И вообще, как будто только у меня в классе есть аутсайдеры… я пыталась, хотела выправить ситуацию и… – Корочка вдруг уронила голову на стол и заплакала. Ей было очень обидно. Ведь она правда хотела, как лучше! Она заботилась о своём классе, об их успеваемости и чтобы они сыты были. Она классные часы проводит, она даже любит их, в чём же её вина?

– Никто и не винит вас. Что вы, Татьяна Викторовна? Просто так бывает, подберётся такой класс… сложный психологически.

– Да нормальный класс! – сказала вдруг Инна Юрьевна, первый учитель 8 «Б», – я же их учила.

– Ну что вы сравниваете! – возмутилось пол-учительской сразу. – В начальной школе они все хорошие… а вот поработали бы вы с подростками!

Инна Юрьевна покачала головой и углубилась в тетради, не желая продолжать дискуссию. Корочка вытерла слёзы платком, выпила принесённую Валентиной Сергеевной воду.

– Не знаю, что с ними в этом году случилось, – вздохнула, сдерживая всхлип, Корочка. – Как взбесились вдруг. Такие были… нормальные. Слушались.

– Выросли, – улыбнулась Зоя Дмитриевна. – Вот я вам скажу, как сегодня эта ваша Озарёнок держалась на Совете…

– Вызывающе?

– С достоинством. И я целиком и полностью на её стороне.

– То есть пусть каждый пожар в школе устраивает? – возмутилась Корочка.

– Пусть каждый может постоять за себя. Эти детки современные сейчас понятия не имеют о чести, например. О том, что читать чужие письма, а тем паче дневники – постыдное занятие, позорное, да-да! Когда-то за это на дуэль вызывали! И вообще, я довольна, что наконец-то произошло ЧП, которое даёт нам повод говорить с ними об этом! А то и в чужой портфель залезть могут и в телефон, даже в стол к учителю! Это нормально по-вашему?

Никто Зое Дмитриевне возразить не решился. А Оксана Сергеевна, уткнувшись в тетради, не смогла скрыть улыбки.

– Так чем Совет закончился?

– Да, господи боже, чем он мог закончиться? Пожурили, запись в дневнике Татьяна Викторовна сделает, оценку за поведение снизит, проведёт пару классных часов о пожарной безопасности…

Оксана Сергеевна не выдержала, засмеялась.

– Вот-вот, – вздохнула Корочка. – Она подожгла, а я теперь отдувайся…

– Зато будет, что в план работы классного руководителя записать.

На какое-то время в учительской стало тихо, потом Валентина Сергеевна, устремив мечтательный взгляд в окно, на заснеженную спортивную площадку, проговорила:

– Я думаю, что всё это из-за любви.

– Да бросьте! – тут же ринулась в бой Корочка. – Они у меня в этом плане ещё дикие. Только на взрослых мальчиков заглядываются, а так…

– Ага, Самойлова вчера под лестницей целовалась с кем-то, только я не разглядела с кем…

– Ну это ж Самойлова! Она такая оторва, как и мать её. Я же её родительницу тоже учила. Сколько она мне крови попортила. Как Самойлова вообще к нам в гимназию попала? Озарёнок – другое дело… она ещё совсем дитё. И выходки у неё все детские. Какая любовь? О чём вы?

Юлька с Артёмом шли по парку. Он держал её за руку. В его большой рукавице пальцам было тепло, даже жарко, и, может быть, от этого у Юльки горели щёки. Парк засыпало снегом, будто на дворе не ноябрь, а глубокая зима и скоро Новый год.

– Скоро Новый год, – сказал Артём. – Ты дома отмечаешь?

– Да, конечно, семейный праздник и всё такое… А ты?

– Тоже. Не отпускают никуда, говорят, что не дорос ещё.

Юлька удивилась, что он так легко об этом говорит. Ей было бы неловко сказать, что её считают маленькой. Хотя, что тут такого? И правда, ведь не большая. Она улыбнулась, похлопала по стволу своё любимое дерево.

– Юль, ты всегда по этому дереву стучишь, я заметил. А зачем?

– Ну просто, – Юлька покраснела. – Просто здороваюсь.

Она думала, Тёма начнёт удивляться или расспрашивать, но он промолчал, будто она ничего такого и не сказала.

Вечерело. В этом парке были особенные сумерки: будто в прозрачный стакан с очень чистой водой опустили кисть с ярко-синей краской. Она медленно, струями растворяется, смешивается, переплетается с водой, всё вокруг становится тихим, спокойным – синим-синим.

– Даже снег синий, да? – сказал Артём, будто мысли её прочитал.

– Да.

С центральной дорожки свернул и пошёл навстречу им невысокий человек, как чёрная клякса в синих сумерках. Они сближались, и было почему-то немножко страшно.

– Юлька… Привет, Артём. Юлька, можно мне с тобой поговорить? На пять минут.

Юлька вытащила руку из Тёминой рукавицы и подошла к Анюте. Все эти дни, после поджога, Анюта хотела поговорить с Юлькой. Но та будто забыла о её существовании. А Юлька только сейчас поняла, что и правда – забыла. Столько на неё свалилось! А ведь она – вот она! Анюта! Рыжая, непохожая на других, сумасшедшая… предательница!

– Юль, я хочу, чтобы между нами всё было ясно. Можешь не мириться со мной, мне всё равно. Ты тогда на дискотеке говорила про какой-то тест и что я предательница. Ты это про что вообще?

Юлька вспыхнула. Будто не было синего вечера, лёгких сумерек, тёплой рукавицы. Она ещё спрашивает?! И при Артёме! Хочет добить её?

– Про обычный тест. Психологический, – сказала Юлька ровно, чтобы не закричать. – У нас в начале года психологическая неделя была, скажешь, не помнишь?

– Ну помню… тесты проводили дурацкие, – Анюта и сейчас выглядела несколько ошарашенной. Она чувствовала, что у Юльки всё кипит внутри от обиды, что одно неверное слово – и всё, они так и не помирятся.

– Много тестов. Каждый день по уроку. И среди них был один. На выявление аутсайдеров и лидеров класса. «Кого бы ты пригласил на день рождения?» – так он, кажется, назывался.

– Ага…

Юлька заметила, что Анютино лицо как-то потемнело, будто она вспомнила что-то очень плохое. Юлька тут же поняла, что помнит, помнит предательница, всё она помнит!

– Не писала я его, – угрюмо сказала Анюта и будто вся спряталась в свою куртку, большой шарф, ушла в раковину, не выцарапать.

– То есть? – опешила Юлька. – Не ври! Мы с тобой рядом сидели, всё ты писала!

– Не писала! – закричала Анюта. – Я… Я тогда узнала, что Игорь женится. Ну мой Игорь, Женькин друг… тот самый…

Юлька, конечно, сразу поняла, о ком речь: Игорь, друг Анютиного брата Женьки, с которым они ездили на Байкал и в которого Анюта два года была безнадёжно влюблена, вдруг женился, и Анюта рыдала в школьном туалете, а Юлька не знала, как её утешить. В тот самый день?

– Мне вечером накануне Жека позвонил. Вот, говорит, прости, дорогая сестра, не приеду к тебе на день рождения, лучший друг женится. Я и так ревела всю ночь, а тут в школу прихожу – этот тест дурацкий и опять про день рождения! Не стала я его писать. Нарисовала дракона во весь лист и сдала. Меня потом даже к психологу вызывали, мозги промывали, помнишь? Сказали, что это асоциально, что я срываю мониторинг и так далее… А что Варька Якупова с Тарасом на соревнованиях были – это им пофиг! Это не срыв мониторинга!

Анюта говорила хмуро, на Юльку не смотрела. Но Юлька всё поняла. Как плохо было Анюте в тот день, как тоскливо и больно и как не хотелось ничего писать. Какая же она, Юлька, дура! Ни Вари, с которой у неё всегда хорошие отношения были, ни Тараса, который тайно в неё влюблен (Юлька чувствовала), просто не было в тот день в школе, а Анюта не писала тест, потому что страдала по своему Игорю! Значит, всё это неправда! Все эти тесты! Она больше не аутсайдер!

Юлька даже задохнулась, так ей стало просторно и радостно!

– Веришь всяким тестам, как дура, – проворчала Анюта. – И всё равно я не понимаю: с чего ты взъелась-то на меня? И при чём здесь этот тест?

– Я потом расскажу, – улыбнулась Юлька.

Артём покачал головой, будто был старше их лет на десять. Потом он достал телефон и сказал:

– Позвоню Володьке, пусть приходит, вместе погуляем. Вы не против?

Ни Юлька, ни тем более Анюта не были против хорошего человека – Володьки Иванова.

 

Следующая остановка – небо!

Утром Костик сказал себе:

– Сегодня или никогда!

Правда, сколько можно терпеть? Она над ним издевается, делает вид, будто не замечает, а сама… сама…

В общем, так. Завтра он к ней подойдёт, прямо перед линейкой и скажет… А как об этом сказать? «Я тебя люблю»? Костик ни за что не решится. А если спросить:

– Настёна, как ты ко мне относишься? Ага, а она только бровью поведёт, усмехнётся прямо ему в глаза и ответит равнодушно:

– Да никак я к тебе не отношусь, Марецкий. А что?

Будто она не знает – что! Нет, этого Костик точно не вынесет. Потому что лучше бы она его ненавидела, чем «никак», ведь говорят же «от любви до ненависти один шаг». А может… Точно! Как всё просто! Он будет изводить Настёну, всячески издеваться, она его возненавидит, а потом полюбит! Сто раз так уже было! Он читал и в кино видел!

Завтра 1 сентября – отлично! Вот с завтрашнего дня он и начнёт! Надо выработать план действий. Ну и что, что Настёна его на два года старше? Костик был уверен, что возраст в любви значения не имеет.

Он солидно кивнул братьям Дауровым, Алану и Зауру, которые качались на качелях во дворе, и важно пошёл к своему подъезду. Он бы, конечно, остался и поиграл с Дауровыми, но – дела, дела!

Дела у Алана с Зауром плохи были. Третий день злобный директор космодрома не давал разрешения на взлёт. А чего ему надо? Космолёт починили, хотя он так пострадал в последней перестрелке, что думали – всё, в утиль, но Тимурик Гаджиев, ой, то есть главный механик Тим, отлично справился с работой. Всё готово к старту, а он не даёт разрешения. А ведь там, в далёком космосе, так неспокойно, так много всякого, что угрожает их прекрасной Земле!

– Давай ещё раз поговорим с ним, – сказал бортинженер Алан.

– Нет уж, не буду я с ним разговаривать! – вспылил капитан Заур. – Сколько можно! Если он не даст разрешения прямо сегодня…

– Здравствуйте, мальчики.

У качелей-космолёта стояла Зера, накручивала на указательный палец кончик косы, переводила взгляд с одного брата на другого и прятала улыбку. Братья покраснели одинаково и одновременно.

– Привет, – выдавил Заур, всё-таки он был старшим, не важно, что на десять минут всего, и к тому же капитан.

Рядом с Зерой стояла щупленькая девочка с волосами светлыми, как бельевые верёвки, протянутые через двор.

– Вот, это Марина. Она к нам в город приехала, будет в нашем классе учиться. Меня Диана Витальевна попросила её со всеми ребятами познакомить. Ну чтобы завтра на линейке ей уже не страшно было.

Диана Витальевна – их учительница. У неё всегда было много интересных идей.

– Тебе у нас как? Нравится? – спросил Заур новенькую.

– Нормально, – сказала та. – Тепло.

В общем, братья Дауровы сразу поняли, что с новенькой проблем не будет, даже если одного из них с ней за одну парту посадят. Похоже, она робкая и неразговорчивая. Алан даже великодушно предложил:

– Будете с нами играть?

Зера улыбнулась, тут же забралась в космолёт и заявила, что будет корабельным врачом.

Костик один у мамы, и мама все свои силы отдаёт ему. Она даже на работу не ходит, чтобы на Костика сил больше было. А что он, маленький, что ли? Ему десять лет послезавтра! Но мама считает, что Костику необходимо усиленное питание и выглядеть он должен хорошо, а это стирка, глажка, а ещё у него музыкальная школа и рисование…

– Прекрати баловать парня, – то и дело говорил папа.

И сегодня сказал, оторвал Костика от разработки плана. У папы был свой план: воспитать из сына настоящего пацана, чтобы спортом занимался, а не музыкой, чтобы на рыбалку с ним ездил и костёр умел разжечь с одной спички, чтобы не нюня был и не рохля, чтобы обязательно в армию пошёл. Маме от этих папиных идей всегда плохо становилось. Но сегодня папа был настроен решительно:

– Всё, Константин, завтра на рыбалку поедем. Не на Терек, а чуть подальше, там место такое есть…

– Ты что?! – ужаснулась мама. – Завтра же 1 сентября!

– Ну и пропустит 1 сентября, подумаешь! Всё равно уроков не будет, велика важность – линейка! А рыбалка – мужское дело.

Костик понял, что его ещё не разработанный толком план по завоеванию Настёниного сердца летит в трубу. Тогда он подошёл к папе, заглянул ему в глаза и сказал:

– Папа, мне, конечно, наплевать на 1 сентября…

– Костик!

– Конечно, рыбалка в сто раз интереснее, – не обращая внимания на маму, продолжал он, – но перед учителями неудобно. Нехорошо даже: они готовились, репетировали, первоклашек стихи заставили учить… А если мы все не придём? Представляешь, все уедем на рыбалку, вся наша первая школа. Им же обидно будет.

Папа вздохнул. И когда сын научился так по-взрослому разговаривать?

– Ладно, поедем потом…

И мама и Костик с облегчением выдохнули.

Настёна и Сандро сидели у её подъезда. Близко сидели, а рука Сандро вообще прикрывала Настёнину руку, которой она ухватилась за край скамейки, будто боялась упасть. Поэтому, когда в конце двора вырисовался тёмный силуэт высокого мужчины и Настёна дёрнулась, Сандро выпрямился и руку осторожно убрал. Ему ещё очень хотелось отодвинуться, чтобы уж совсем вопросов не возникало у капитана милиции Иваненко, но было стыдно перед Настёной. Капитан приближался, и Сандро кожей чувствовал, как Настёна тоже напряглась.

– Привет, пап! – сказала она деланно беззаботным тоном.

– Здравствуйте, – пробормотал Сандро сдавленно.

Капитан Иваненко покосился на ребят, невнятно кашлянул и прошёл мимо, ни слова не сказав. Дверь подъезда грохнула за ним, как пушечный выстрел. Настёна расслабилась. А Сандро вдруг стало очень грустно.

– Твой отец не хочет, чтобы мы дружили, – то ли спросил, то ли констатировал факт Сандро.

– Вот ещё!

Настёна была бесстрашной.

– А в тебя Костик влюблён, – сказал ни к селу ни к городу Сандро. – Из третьего подъезда.

– Марецкий? Да знаю я! – отмахнулась Настёна и посмотрела на небо.

Там горели звёзды, огромные и близкие. На качелях во дворе мальчишки играли в космонавтов, и один из них, звонкоголосый, то ли Алан Дауров, то ли Пашка со Школьной улицы, рванул скрипучие качели сильно-сильно и закричал на весь Космос:

– Следующая остановка – небо!

Сердитый директор космодрома разрешил наконец взлёт.

И кто-то засмеялся, а Сандро взял и быстро поцеловал Настёну. Вышло неловко, куда-то в щёку, но Сандро всё равно был счастлив. Потому что Настёна осталась сидеть рядом с ним и смотреть на звёзды и слушать, как скрипучие качели уносили бесстрашных космонавтов в небо.

…А наутро им всем надо идти в школу…

Это было в одном небольшом городе на берегу реки, где лето длится дольше, чем зима, где на улицах растут абрикосовые деревья, где звёзды спускаются так низко, что на них можно долететь на качелях. Город назывался Беслан.