Тада-да-дах! Тада-да-да-да-да-дааааахххх! — рухнули в контейнер выброшенные бутылки. Значит, уже восемь тридцать.

Я выползла из-под одеяла, приняла душ, заварила чай, перекрестившись, затопила буржуйку, разложила на столике план номера. Полгода назад моя начальница уехала в Италию, где во время последнего отпуска встретила милого, неряшливого художника, и я неожиданно оказалась на позиции главного редактора нашей маленькой, но гордой газетки. Кроме того, что теперь моя зарплата наконец приблизилась к нижнему порогу дохода среднего класса, это означало еще и то, что теперь я отчитываюсь только перед самой собой. Ну, формально — еще перед итальянским издателем, но он обыкновенно так занят и так безоговорочно мне доверяет, что ежемесячные отчеты сводятся к рассказыванию анекдотов у кулера.

Босс знал меня со студенческих пор и видел: я никогда не давала себе спуску. Париж, весна, романтика — ничто не могло встать между мной и работой. Восемь часов в день были необсуждаемой нормой, а в напряженные периоды вполне могли быть без доплаты пролонгированы до десяти. Поэтому он без страха отпускал меня в частые командировки для научно-познавательного журнала, требуя только быть на связи с дизайнерами.

За эти месяцы я освоила множество технологических новшеств. Я могла провести мозговой штурм в формате телеконференции, дистанционно отредактировать макеты, подключить новые шрифты и отсортировать фотографии на сервере редакции — в общем, сдать весь номер по скайпу. Январский был почти готов — до Нового года осталось вычитать пару материалов. Наконец-то появится возможность погрузиться в ту «парижскую жизнь», о которой меня все расспрашивают в Москве. Я решила, что правильно будет начать ее с посещения настоящего парижского спа. Тому было две причины — медицинская и научно-познавательная. Во-первых, мои позвонки спаяло хронической главно-редакторской усталостью. Во-вторых, в вопросах эстетики тела русский и французский подходы сильно различаются.

* * *

У французов, как я успела заметить, красота — понятие «начинающееся», тогда как у русских — «кончающееся». Наша девушка если красива, то прямо с пубертатного периода, когда вопросы внешнего вида только начинают занимать ее несозревший мозг. Тогда она вооружается всеми женскими приемами украшательства: косметикой, каблуками, средствами для укладки и бижутерией — и использует их обильно, без мыслей о последствиях. В двадцать лет она делает электроэпиляцию, татуаж бровей и губ, отбеливание зубов и акриловые ногти. Потому что русская девушка знает: красота — конечна. В сорок пять ей уже нечего будет украшать: кожа испортится от хлорированной воды и злоупотребления макияжем, фигура обрюзгнет от пренебрежения спортом и низкокачественной пищи, волосы поредеют из-за агрессивных окрашиваний средствами с аммиаком и ежедневных завивок, на ногах проступит варикоз от ношения детей и сумок, а грудь обвиснет от необъяснимо долгого, по западным меркам, грудного вскармливания. Поэтому, конечно, наши девушки гораздо красивее их девушек.

Все кардинально меняется, если сравнивать наших тетушек и бабушек с их тетушками и бабушками. Молодые француженки действительно малопримечательные создания в шарфах и балетках, чего никак не скажешь о французских женщинах после тридцати пяти и тем паче о пенсионерках. Если в России любовные истории, где партнер существенно младше партнерши, вызывают удивление, то во Франции это единственная возможность для мужчин любить глазами.

Воинственная женственность просыпается во француженках тогда, когда устроены дела с работой и страховкой. Тогда она задумывается о покупке квартиры — и расцветает всеми оттенками румян и губной помады, чтобы привлечь партнера по ипотечному кредиту. Оценив эффект, она уже не возвращается к шарфам и балеткам, а несет свой особенный стиль через годы, оттачивая детали: узел платка, линию нанесения румян, высоту каблука. Она вдруг открывает для себя палитру ярких, насыщенных цветов и не без удивления узнает, что ей к лицу брусничный и коралловый. В тридцать она записывается в бассейн, в сорок она начинает пользоваться кремами с подтягивающим эффектом, в пятьдесят задумывается над тем, чтобы вернуть четкость контуру губ и бровей с помощью татуажа, в шестьдесят прибегает к корректирующему белью, а в семьдесят, когда артрит сводит на нет еженедельные усилия маникюрши, она надевает на крючковатые пальцы фамильные драгоценности.

Старушки — главные клиентки парижских парикмахерских. Там их стригут, красят и укладывают, как светских львиц, ради ежемесячного покера с подругами или визита родственников в дом престарелых. Дамы после пятидесяти посещают спа ради питательных масок для зоны декольте. Женщины после сорока тренируются в спортзале.

После тридцати барышни в обязательном порядке бегают. Девушки же ходят в бары и на дискотеки, полагая, что не стоит тратить время и деньги на то, что им и так дано от природы. Поэтому ресепшионистка очень удивилась, увидев на пороге меня.

— Тут спа-салон, — на всякий случай уточнила она.

— Я знаю, это на двери написано, — ответила я.

Угадав во мне иностранку по акценту, девушка рекламно улыбнулась, сделала приглашающий жест в сторону кресла и протянула мне красивую книжечку с перечнем услуг.

— У нас есть даже на английском, — сказала она, гордая предусмотрительностью своего заведения.

Я пристроилась на единственном кресле между фикусом и кулером. Видно, очередей тут не бывает, несмотря на наличие прейскуранта на разных языках. Я растерянно пролистала книжицу два раза. Понятно же, что я пришла сюда не за балийским массажем — я месяц назад ездила на Бали по работе и не хотела рисковать впечатлением. Хотелось чего-то аутентично французского, например скраба толчеными виноградными косточками или маски для волос с запахом камамбера. А меню этого заведения исчерпывалось семью довольно стандартными позициями.

— Мне, пожалуйста, массаж горячими камнями, — смирилась я.

— Конечно, — просияла ресепшионистка. — Пройдите за мной.

Тут самое время порассуждать о том, в чем же прелесть спа — этих трех букв, из-за которых косметические процедуры вдруг начинают стоить несусветных денег? На мой неискушенный взгляд, в том, что твои желания угадывают прежде, чем они успели возникнуть. Снимаешь платье — прямо под рукой оказывается удобная вешалка с функцией паровой глажки; идешь по кафелю — он одинаковой температуры с телом; окунаешься в купальню — ступени на лесенке повторяют изгиб стопы; не хочешь мочить волосы под душем — в нише с шампунем лежит одноразовая шапочка, а уж свежие полотенца разложены во всех местах, где могут внезапно понадобиться.

Когда ресепшионистка завела меня в зал с тремя массажными столами, я подумала, что все другие кабинеты заняты и меня определили в комнату для семейного расслабления. Когда она указала на табуретку в углу и предложила оставить на ней одежду, я подумала, что, возможно, все другие кабинеты, включая раздевалки, закрыты на ремонт и семейный сьют вынужден принимать всех посетителей, потому в нем нет привычных удобств. Сомнения исчезли, когда я стянула носки и поставила ступни на пол — он был холодный.

В конце процедуры многофункциональная девушка (она вела запись по телефону, она же массажировала, она собирала клиентские отклики и она же принимала оплату — похоже, она была единственным работником этого салона) принесла пиалу с чаем и анкету. Мне предлагалось оценить ее работу по пятибалльной шкале и ответить на вопрос, посоветую ли я это заведение подруге. Девушка устроилась напротив меня с безмятежной улыбкой, готовая принимать комплименты и благодарности. Я медлила. Я вспоминала ее холодные, вялые руки на своей спине, гнетущую тишину кабинета, полупрозрачную шторку, которой мой интимный микрокосм был отгорожен от соседних массажных столов… Неужели буржуйские предрассудки позволят мне испортить ей вечер?

Девушка бросала подбадривающие взгляды и косилась на анкету.

Я повертела ручку между пальцев.

— Понимаете, я приехала из такой страны, где под спа понимают нечто другое, — начала я дипломатично.

— Откуда вы? — оживилась массажистка.

— Из России.

— А-а… — понимающе протянула она.

— Там индустрия красоты поставлена на широкую ногу, — поспешила прервать я ее опасения. — На ОЧЕНЬ широкую, понимаете?

Она кивнула. Теперь она представляла себе обертывание из черной икры и массажное масло на основе нефти.

— Поэтому если мы говорим о русских подругах, то, буду с вами откровенна, не посоветовала бы.

Девушка изо всех сил старалась сохранять нейтральное выражение лица, но в тот день она раз и навсегда возненавидела русских.

— Что же до французских подруг, то, наверно, посоветовала бы. Только у меня их пока нет.

«Неудивительно, при таком-то снобизме», — подумала я за массажистку.

— Какие именно подруги имеются в виду? — спросила я, занеся ручку над листком.

— Наверно, французские, — нерешительно ответила девушка, вычисляя в уме размер квартальной премии, которой она рискует. — Другие к нам нечасто ходят.

Я улыбнулась и поставила галочку напротив «да». Вряд ли мой честный ответ помог бы улучшить качество сервиса. Чтобы исправить все замеченные недочеты, мало было книги жалоб и предложений — надо было взять этот салон в свои руки и все переделать по-своему. Такое желание возникало у меня в большинстве французских заведений. Коммерсантам я бы подсказала нанять двух продавцов на разные смены, чтобы не закрывать магазин в воскресенье и понедельник. В банках расставила бы кресла в зале ожидания и посадила не одного, а нескольких операционистов для работы с населением. Интернет-сайты обязала бы иметь бесплатные номера справочной службы и в разы сократить срок доставки на дом. Снизила бы стоимость лицензии на такси — это бы повысило конкуренцию, снизило тарифы и научило водителей учтивости. В Париже фронт работ для кризис-менеджера огромен!

А Гийом между тем все чаще заговаривал о переезде. Я использовала уже все шуточные отговорки, а он продолжал закручивать гайки. Подруги завидовали мне, а я злилась: ну почему именно сейчас, когда карьера набирает обороты, когда открываются блестящие перспективы, когда можно начинать думать про инвестиции капитала?.. Все в жизни происходит очень не вовремя.