Каждому, кто бывал на набережной Сен-Бернар в Париже, хотелось научиться танцевать танго. Потому что кроме растаманов, любителей городских пикников, молодых регги-бэндов и современных скульпторов эту набережную Пятого округа облюбовали для тренировок исполнители страстного аргентинского танца. Они начинают собираться во втором по счету от лодочного причала амфитеатре с пяти вечера: сцепляют сумки специально протянутой цепью, заводят музыку, меняют офисную обувь на скрипящие лаковые ботинки и туфли с небольшим каблучком и пускаются выписывать фигуры неутоленного желания на гранитных плитах, к восторгу пассажиров проплывающих речных корабликов. К шести часам ступеньки вокруг занимают зеваки, а к девяти в амфитеатре уже яблоку негде упасть. Танцуют все: черные, белые и азиаты, старушки, подростки и мужчины спортивного телосложения, красивые, страшненькие, нескладные и стройные…
Квартира Гийома располагалась недалеко от набережной Сен-Бернар, и дважды в день я проходила ее вдоль и поперек с коляской. Станцевать танго в качестве первого супружеского танца стало моей навязчивой идеей.
— Представляешь, как будет необычно! Все будут ждать банального вальса, а мы возьмем да исполним танго! — с горящими глазами говорила я Гийому.
— Танго так танго, — согласился он. — А как его танцуют?
— Я уже нашла видеокурс!
В ролике, запущенном через Youtube, дама и кавалер в многообещающих нарядах… чинно разучивали притопы и повороты головы. Мы попытались повторить первые четыре движения, но ни одной из трех комнат 37-метровой квартиры не хватало, чтобы выполнить полный квадрат.
И потом, какой интерес притопывать в такт ТАКОЙ музыке, тем более когда на тебе платье с ТАКИМ декольте! Это может охладить любой ученический пыл, а у Гийома его и так было не слишком много. Его танцевальный опыт ограничивался четырьмя уроками сальсы; очевидцы вспоминают, что преподаватель называл его чувство ритма своеобразным. Есть также сведения о четырех невинных жертвах его своеобразного чувства ритма. Такие замечания не укрепляют самооценки. И хотя Гийом, натыкаясь на стены и предметы мебели, честно вышагивал вслед за латинообразным мужчиной с зализанными волосами, я понимала, что его энтузиазм долго не протянет и надо срочно искать другое учебное пособие.
И я его нашла. Это был отрывок из фильма «Держи ритм», где Антонио Бандерас с партнершей показывают танец страсти подросткам из неблагополучного квартала Нью-Йорка. Как и герои-подростки, после танца, когда Бандерас церемонно раскланялся с партнершей, которую только что любил и ненавидел всеми средствами пластического искусства, Гийом воскликнул:
— Вау! Будем учиться. Сколько в ролике минут?.. Две с половиной? Ага, если отбросить экспозицию и концовку, останется ровно две, до твоего отъезда осталось десять дней, значит… — он произвел мгновенную калькуляцию, — надо разучивать по пятнадцать секунд за вечер.
— Если бы я умела так хорошо танцевать, как ты — считать! — нежно проговорила я.
Польщенный Гийом отмотал ролик к началу и встал в исходную позицию.
* * *
У нашего танго были противники — соседи снизу и Кьяра. Первые недоумевали, что за тяжелые предметы падают на пол каждую минуту — мы, вслед за Бандерасом и его партнершей, разучивали эффектный выпад на колено. Кьяре же, напротив, все было очевидно: папа с мамой дерутся, при этом мама пищит от боли (папа наступает ей на ноги и ломает позвоночник), а папа рычит от ярости (когда у него в очередной раз не получается пируэт). На четвертый день, устав от рыданий дочки и раздраженных стуков снизу, мы решили попросить помощи у профессионалов. Но был июль. Во Франции многие несуразности имеют календарное объяснение. «Почему сегодня закрыты магазины?» — «Потому что понедельник». «Почему нет моего любимого сериала?» — «Потому что среда». «А чего улицы-то такие пустынные?» — «Потому что воскресенье. Ну, воскресенье!» «Что-то билеты на внутренние рейсы резко подорожали». — «Так ведь вторая неделя марта». «Не могу найти ни одних открытых танцевальных курсов». — «Так ведь июль». У меня складывалось впечатление, что французам просто надоело, извиняясь друг перед другом, находить отговорки, чтобы не работать: мы же с тобой оба понимаем, что мне сегодня просто лень, так же как тебе было лень на прошлой неделе, так давай не мудрствуя лукаво назовем какой-нибудь формальный повод, почему я сегодня не работаю, пускай им будет, например, день недели. А если я не захочу работать подольше — то декада, а то и весь месяц.
На самом деле проблема, конечно, во мне, а не во Франции. Ритм жизни француза до того четок и неизменен, что он просто перестал уточнять, на какие дни выпадают школьные каникулы или традиционный выходной частных магазинчиков, — это и так всем известно и изменениям до следующей революции не подлежит. В России же выходные появляются и исчезают в связи со сменой политического курса, период каникул разнится от школы к школе, дата возвращения на работу после новогоднего загула уточняется каждый год, а праздники, попадающие на выходные, переносятся на будние дни, перекраивая рабочую неделю, а иногда и две. И эта нестабильность прекрасна — каждый раз, меняя календарь, ты ждешь сюрприза.
Но во Франции нестабильность не любят ни в каких проявлениях, даже если она сулит выгоду. Двадцать первого сентября — в день начала астрономической осени — листья организованно начинают желтеть, и все очень волнуются, если этого почему-то не происходит. То, что лето задержалось на несколько дней дольше положенного, никого не воодушевляет — все думают о том, что это чревато холодной зимой, засухой в июле и неурожаем в следующем августе.
Страшное слово instabilité прилипает к человеку, как клеймо. Например, некто получил новую, хорошо оплачиваемую работу и мечтает сменить свои унизительные тридцать семь квадратных метров на что-нибудь пригодное для жизни. Он не может! Четыре месяца он должен доказывать, что перешел на другую работу из рациональных соображений, что это было прописано в плане его профессиональной реализации с момента поступления в институт, что общество по-прежнему может доверять ему — если он бросает насиженное место, то это случается раз в десятилетие и по очень веским причинам.
Друзья Гийома — пара очень требовательных молодых людей с общим месячным доходом в шесть тысяч евро — долгих три года искали квартиру своей мечты. Жилплощадь должна была отвечать длинному списку требований, среди которых были вид на парк, центральное отопление, лифт, большая ванная, паркет, тихие соседи и парковочное место. Наконец рынок парижской недвижимости сделал над собой сверхусилие и предложил им квартиру, отвечающую всему вышеперечисленному. Но — о злая судьба! — именно в этот момент Жером получил предложение по работе: его переманивали в солидную компанию-конкурента с повышением оклада в полтора раза и всевозможными социальными бонусами. Жером встал перед экзистенциальным выбором: отклонить предложение мечты и купить квартиру мечты или принять предложение и упустить квартиру. Ведь ее хозяин не будет ждать восемь месяцев — три Жерому придется отработать на старого работодателя, четыре следующих будет длиться испытательный срок у нового работодателя и еще месяц уйдет на оформление кредитных соглашений. Ни один банк не выдаст ипотечный кредит человеку, находящемуся в так называемой «ситуации извещения» — многомесячном периоде смены работы. Молодые люди размышляли три дня. Система их все-таки победила. Карьерные перспективы были отложены до лучших дней, а квартира — приобретена.
* * *
Короче говоря, был июль, и все курсы закрылись на летние каникулы. Зато на набережной танцоров только прибыло. И однажды вечером мы отправились туда с намерением отловить парочку бездельничающих преподавателей танго. В амфитеатре было полно народу. Гийому сразу разонравилась идея без подготовки выступать на публике. «Как это без подготовки?! А три дня мы что делали?» — возмутилась я сквозь зубы. Чтобы подать пример, я застенчиво села на краешек каменной ступени амфитеатра, изображая готовность сорваться на танцпол, кто бы меня ни пригласил. Влажными от желания танцевать глазами я смотрела на двух-трех мастеров, которых за отточенную технику про себя считала преподавателями.
Втайне я надеялась, что стоит умеющему партнеру обнять руками мой стан, как внутри проснется дремлющий танго-инстинкт и я закружусь легко и изящно в самом виртуозном из танго. Не зря же была хореографическая секция с четырех лет, гимнастика — с шести и йога — с двадцати двух. Увы, чуда не произошло. Седовласый аргентинец, поддавшийся на мои манящие взоры, нашептывал мне в ухо: «Легче, мягче, не думая», а я, путаясь в своих и его ногах, толкала попой другие парочки и, вместо того чтобы считать до четырех, повторяла «черт-черт-черт».
— В этом танце женщине не надо ничего делать, — заговаривал меня аргентинец, — только повиноваться. Следовать за партнером. Слушаться указаний его тела. Держи щиколотки вместе. Двигай торс одновременно с бедрами. Да, щиколотки — это здесь. Ничего, я тоже не француз.
Щиколотки звонко ударились друг о друга, я споткнулась. Аргентинец всплеснул руками:
— Ты не слушаешься! В танго как в жизни: мужчина задает траекторию движения, а задача женщины — ее украшать. Но прежде чем украшать, тебе надо хотя бы научиться следовать. Просто следовать за мной!
Я оторопела. Это я-то не умею следовать? Разве оставить друзей, семью, родовое гнездо, родной город, любимую редакцию ради мужчины не означает слепо за ним следовать? Разве теперь единственная моя функция — не украшать его жизнь, хотя бы потому, что никакого другого применения мне здесь найти невозможно?
Вдруг мне стало ясно как день, что нельзя позволить такому танцу начать мою супружескую жизнь. Хотя на поверку сейчас она развивалась именно по законам танго, я убеждала себя, что это временно. Что скоро-скоро я снова возьму ее в собственные руки и буду направлять куда вздумается мне, а не партнеру.
Так что пусть гости поскучают под банальный вальс. Там партнерша хотя бы имеет право кружиться вокруг своей оси.
* * *
Оставшиеся до отъезда дни мы вальсировали на детской площадке. Кьярино внимание отвлекали горки и карусели, зато люди, отдыхавшие на холмистой набережной, не спускали с нас глаз. Без преувеличения можно сказать, что вокруг нас вырос еще один, пятый амфитеатр, и показывали здесь что-то среднее между шоу «Танцы со звездами» и сериалом «Саша+Маша». Мы роняли друг друга на прорезиненное покрытие детской площадки. Мы стукались о деревянные опоры качелей и спотыкались о разбросанные мячики. Мы кричали друг на друга, иногда даже дрались, но все для того, чтобы продолжить нежно вальсировать под раздающуюся из мобильного телефона мелодию «Метели» Свиридова. Просмотрев в Youtube десяток видеоотчетов с чужих свадеб, я придумала под нее запутанную комбинацию вращений и лодочек. Ее и так-то было непросто запомнить, а тут еще репетицию то и дело прерывали звонки на мобильный Гийома.
— Подтверждение брони из отеля для визы? За отдельную плату?! Пятьдесят евро? Это какой-то русский развод!
— Посмотри, я вчера всем разослал ссылки на дешевые авиабилеты. У Люфтганзы в двадцать три тридцать оставалось еще пять. Обязательно распечатай копию билета для досье в посольство.
— Нет билета из Бангкока до Москвы? Лист ожидания? Ну, Москва не самый желанный курорт в сентябре, подожди еще, наверняка кто-то передумает. Распечатай лист ожидания для досье.
— Обратись в страховую компанию, пусть пришлют тебе подтверждение, что твоя страховка квартиры покрывает госпитализацию за границей, и с ней иди в посольство. Распечатай страховку для досье. Нет, банковским карточкам они не верят.
Гийом прижимал телефон плечом к уху, продолжая шагами отсчитывать вальсовые три четверти. Его несчастные друзья, многие из которых объездили полмира, впервые в жизни столкнулись с необходимостью получения визы. Их было больно слушать: растерянные голоса, сбивчивые фразы, риторические вопросы и отчаянные восклицания. Процедуры, ставшие для меня ежемесячной рутиной, вводили их в ступор, как вводит в ступор городского жителя необходимость рубить дрова топором или носить воду из колодца.
* * *
— Конверт, капуста, ворота, высокие ворота, снова конверт!
Было уже далеко за полночь, и соседи-собачники, возвращающиеся с гуляния, удивленно смотрели на пару в спортивных костюмах и парадной обуви, выписывающую фигуры вальса на лестничной клетке дома по улице Коминтерна.
— Ну, нет же, тут не бант, а прогулка, ты опять перепутал! — в отчаянии воскликнула я и мыском туфли нажала паузу на ноутбуке, из которого лились свиридовские переливы. — Разве так сложно запомнить: прогулка, пинцет, принц, бобина! Прогулка, пинцет, принц, бобина! И никакого банта пока.
Если мне в голову приходит хорошая идея, то Гийом всегда помогает ее усовершенствовать. Далекий от хореографической лексики, он предложил назвать каждое движение каким-нибудь описательным словом, чтобы не запутаться в сложном рисунке танца. «Конверт» — когда партнерша заворачивается в руку партнера, «ворота» — когда партнеры образуют из рук арку, и так далее. Дело пошло гораздо быстрее.
Однако на последней репетиции в Париже пришлось признать, что наш вальс еще невероятно далек от эталона, который танцует воображаемая пара, стоит мне закрыть глаза под музыку. Репетиции продолжились уже в Москве и преимущественно в ночное время: весь световой день уходил на последние приготовления к свадьбе, а вечер — на работу в редакции. Родители Гийома одиноко гуляли по Красной площади, потому что никто из друзей жениха так и не смог приехать в далекую и зловещую Россию…
Рассадка гостей в связи с этим превратилась в задачу дипломатическую. Я корпела над списками приглашенных три дня и три ночи, тасуя пары и одиночек, институтских и школьных друзей, знакомых моего бывшего и преданных друзей моего настоящего, общительных и замкнутых. Главной же целью было собрать за столом родителей жениха всех франкоговорящих гостей, чтобы, во-первых, создать Жану и Беатрис комфортное коммуникативное пространство, во-вторых, распределить переводческие функции. Я знаю своих друзей и родственников — они будут много говорить и часто предлагать выпить. Один переводчик быстро устанет, у второго начнет заплетаться язык, третий будет кокетничать с четвертым, пятый от волнения забудет сослагательное наклонение, шестой будет занят разделыванием раков… Предвидя все возможные осложнения, я собрала вокруг будущих свекра и свекрови десяток человек со знанием французского. Кто-нибудь да подхватит. Списки, отпечатанные на листах с виньетками, были отправлены в ресторан.
* * *
День Икс подкрался незаметно, в беготне у нас даже не было времени по-настоящему испугаться. Просто однажды утром мужчины надели костюмы и ушли к свидетелю жениха (которым в отсутствие французских друзей детства был назначен муж свидетельницы невесты), а женщины разложили по всем горизонтальным поверхностям косметички, чокнулись рюмочками с валерьянкой и принялись наводить красоту. И поскольку из головы у меня торчали спицы, а глаза и губы сильно оттягивало к ушам (к принцессиному платью полагалась высокая прическа с громадным количеством завитков), я отдала мобильный телефон свидетельнице Инне:
— Только если что-то ОЧЕНЬ срочное.
Инна кивнула и вернулась к перевязыванию березового веника. Ее стараниями жениху были уготованы все муки традиционного русского выкупа. Подруга Настя разбавляла воду уксусом, подруга Алена начиняла хлопчатобумажные колготки антоновскими яблоками, друг Саша методично втыкал спички в банан и приговаривал: «Бедный парень! Надеюсь, он запасся наличностью».
Инна подошла к созданию сценария выкупа с изощренностью, которой нельзя было ожидать от молодой матери. Когда Гийом робко поинтересовался, что такое «викюп», я сказала, что это милые конкурсы, например, когда подружки невесты прячут под платьями вырезанные из бумаги сердечки, а жених должен все их собрать за условленное время без помощи рук. Жених остался в восторге от русских традиций, тем более что все мои подружки как на подбор красавицы. Он с апломбом заявил, что с таким «викюпом» любой уважающий себя француз справится на ура.
Единственным по-настоящему сложным испытанием для жениха, предвидела я, будет слушать, как Инна, никогда не отличавшаяся любовью к иностранным языкам, станет зачитывать французский текст, написанный русскими буквами. Думаю, он готов будет снять с себя последнюю рубаху, лишь бы его не пытали так сурово.
* * *
Мой будущий муж был уверен, что русские женщины любят деньги. И я запретила подругам его переубеждать. На выкупе я велела драть с него три шкуры, и желательно в евро. Но Никита, став свидетелем, тотчас забыл, что он муж свидетельницы, и бросился с честью отстаивать интересы жениха. Полные сил от распитой в десять утра бутылки коньяка, они выкупили меня за сорок минут и практически за бесценок, подкрепив стереотипы о французской жадности. Я только слышала, как Инна мстительно повторяет им вдогонку слово «фенетр», которое, по моим уверениям, ей особенно «удавалось». Карета на гремящих рессорах отвезла нас в загс. Зная, что браки с иностранцами в Москве регистрирует один-единственный Дворец бракосочетаний № 4, я надеялась, что его работники ведут церемонию на двух языках или хотя бы имеют штатного переводчика. Не тут-то было. Вместо того чтобы сосредоточено думать, готова ли я ответить «Да!», я шепотом, чтобы не нарушить торжественности момента, переводила Гийому речь регистратора, держа в руках вместо букета Кьяру в тридцати пяти воздушных юбках. Хотя дочка нигде не видела чемоданов, появление которых обычно предшествует кардинальным переменам в ее маленькой жизни, суматоха здорово напугала ее, и она не слезала с моих рук.
— Дорогой Гийом Жанович Мийе, согласны ли вы взять присутствующую здесь меня в законные жены, делить со мной богатство и… богатство и бла-бла-бла, ты и сам знаешь… Гийом? Согласны ли вы и так далее?.. Гийом! — Я толкнула его локтем. — Эй, не спать, нужно ответить: «Да!»
Последнюю фразу я сказала громче, чем следовало, и сзади послышались приглушенные смешки. Его родители наверняка подумали, что это очень показательная сцена.
— Ой, да! — спохватился жених. — Да! Свое «да» я и вовсе произнесла между делом.
— Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловаться.
«Урра, это все!» — с облегчением выдохнула я, расправившись с миссией переводчика. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, с чего это вдруг Гийом тянется ко мне губами.
* * *
В машине, ползущей по московским пробкам к ресторану, передохнуть не удалось. Ошибкой было забирать у Инны телефон. Одни друзья не могли найти нужную улицу, другие извинялись за опоздание, третьи звонили с поздравлениями. Эпиляторша позвонила, чтобы перенести сеанс на вторник. Дальняя знакомая позвонила узнать телефон еще более дальней знакомой и, не забывая о хороших манерах, спросила: «Ну как ты? Расскажи в двух словах». А больше мне было и не надо: замуж выхожу. Ага, вот прямо сейчас нахожусь в процессе. А так все о’кей, работаю, здорова. Притихший Гийом смотрел в окно. Ничего-ничего, сейчас я наконец сяду, расправлю кринолин, сброшу под столом начинающие натирать туфли и посмотрю на него так нежно… так нежно, что… — Ваш стол — по центру, с вами еще четыре человека — свидетели, — инструктировал папа, притормаживая у ресторана.
— Как четыре человека? — воскликнула я. — Было же по восемь человек?
— Там все поменялось, — отмахнулся папа и вылез, чтобы открыть мне дверцу с другой стороны.
— То есть как п…п…поменялось? А мои списки??
Дверь распахнулась, и на меня посыпался град из риса и монеток.
* * *
— Гийому очень повезло взять в жены такую потрясающую девушку, как Дарья. Она, без преувеличений, просто клад, — объявила я в микрофон восьмой раз за вечер. И по-русски добавила: — Спасибо, Мишенька.
Миша передал микрофон следующему тостующему, а я глотнула шампанского и торопливо поцеловала жениха. Расслабляться было некогда.
Ворвавшись в ресторанный зал с недожеванным куском каравая за щекой, я с ужасом обнаружила вместо шести столов восемь, вместо чинной рассадки — разброд и шатание. Это значило, что родители жениха останутся в языковой изоляции, проскучают весь вечер и будут рассказывать друзьям, что ничего скучнее русской свадьбы быть не может. Поскольку тасовать сцепившихся друг с другом гостей было уже поздно, я обреченно взяла у тамады второй микрофон и не расставалась с ним до конца вечера — переводила тосты друзей о том, какая я умница и красавица и как повезло Гийому. Вероятно, родители посчитали это тоже весьма показательным. Нет, не то, как самоотверженно я взялась ради них за перевод собственной свадьбы на французский. А то, как часто я повторяла, какое я сокровище.
В половине второго ночи, когда недовольные официанты уже вытаскивали тарелки из-под занесенных вилок, я отложила микрофон и огляделась. Гости выглядели сытыми и пьяными. Свекор ломал клешни какому-то непокорному панцирному. Свекровь с мамой вели оживленный диалог на языке жестов. Друзья танцевали, образовав самые неожиданные пары. За нашими стульями высилась гора подарков. Я потянулась за помидоркой черри и едва успела схватить ее, как подоспевший официант забрал поднос. Потом гости говорили, что было вкусно и весело, деталей не помню. Точно помню только, что было много длинных тостов. И то, что Гийому со мной повезло.
В машине, нагруженной недоеденным провиантом, мы ехали в сторону дачи, куда завтра должны были пожаловать самые стойкие гости.
— Гийом нашел мой маленький сюрприз? — игриво поинтересовался папа с переднего сиденья.
— Какой именно? Там было много сюрпризов, — так же игриво ответила я.
— Ну не мог же я позволить, чтобы мой зять никогда в жизни не пробовал черной икры! — довольно прогремел папа. — Я специально достал баночку из старых запасов и распорядился поставить прямо перед ним половинку лимона, наполненную ею.
— Гийом, ты видел где-нибудь на столе половинку лимона? — спросила я, облизнув вдруг пересохшие губы.
— Ага, она стояла прямо передо мной, но я так и не понял, что в ней было, и не стал пробовать.
— Это была черная икра, — тихонько простонала я и, видя, как меняется его лицо, поняла, что придется делать вторую свадьбу. На этой мы ничего толком не поняли.