«Пора пересмотреть свою жизненную позицию…» — размышляла я, навигируя по сайтам бронирования отелей. Карнавал и Венеция остались в недалеком прошлом, в железном цилиндре еще не вынутой из фотоаппарата пленки, в неразобранном чемодане, раскорячившемся посреди спальни, — и я оказалась лицом к лицу с тем, о чем пыталась забыть последние три дня. Цены на отели в бельгийской столице были рассчитаны на парламентариев Евросоюза, которые регулярно собираются там на ассамблею; по крайней мере, так казалось мне, студентке, живущей на скромный заработок редактора маленькой газеты. Шестьдесят евро за ночь в одноместном номере — это ужас и кошмар при зарплате в шестьсот, особенно если учесть, что мне нужно прожить там неделю. Если бы я приехала, скажем, с подругой, то тот же номер обошелся бы каждой из нас в тридцать евро — как раз в ту сумму, которую я теоретически могла бы изъять из бюджета. Но никто из моих подруг не купил дешевых несдаваемых билетов по акции «Королевских авиалиний». А если и купил, то точно не в Бельгию: только мне могла прийти в голову идея тратить отпускные дни в этой сумрачной, ничем не примечательной стране.

Похоже, пришла пора серьезно задуматься о финансовой стороне моей беззаботной жизни. Быть журналистом мне нравилось: тебя везде хотят, везде ждут, везде по-королевски принимают. Я, конечно, подозревала, что то, чем я занимаюсь, — это немного не настоящая журналистика и где-то рядом существует мир, где моих коллег гонят поганой метлой из двери, а они пролезают в окно. Но стоит ли расстраиваться из-за того, что не принадлежишь к когорте тех журналистов, которые гордо именуются «слугами народа» и которых сам народ в массе своей недолюбливает? Мне нравилось летать по Европе за счет заинтересованных в моем пере офисов по туризму или итальянских компаний, имеющих виды на российский рынок. Нравилось есть деликатесы и пить дорогие вина на пресс-ужинах. Нравилось блистать нарядами на презентациях. Иными словами, мне нравилось жить не по средствам. И вот впервые я столкнулась с тем, что, оказывается, организовать простейшее путешествие мне не под силу и, что самое обидное, не по кошельку.

Внизу экрана мигало оранжевым сообщение, которое я не могла открыть уже часа полтора, обескураженная гостиничными тарифами.

GM: Привет! Как дела? Так ты все-таки едешь в Бельгию?

Спрашивал один шапочный интернет-знакомый — из тех, которые своей тоскливой вежливостью никак не дают желанного повода отправить их в игнор.

Я подумала, что он не отличается оригинальностью.

* * *

Примерно за полгода до этого…

— Даша, вы бывали в Сен-Тропе? — раздался в трубке голос главного редактора журнала о путешествиях, для которого несколько раз я переписывала чьи-то неформатные тексты.

— Пока нет, — ответила я, интонационно выражая готовность отправиться туда хоть завтра с редакционным заданием.

— Хмм… жаль, я так на вас рассчитывал. А сможете сделать текст так, как будто вы там бывали, причем недавно?

К подобным просьбам быстро привыкаешь. И так же быстро перестаешь всерьез воспринимать лекторов факультета журналистики, которые говорят, что главное в работе хорошего репортажника — это ноги и глаза. Главное — хвост! То есть богатое воображение и умение выуживать информацию из Интернета.

— Спрашиваете, шеф! Комар носа не подточит!

— Время есть до понедельника. Да, знаю, немного, но ситуация непредвиденная — заказанный текст оказался полным… Ну, вы понимаете.

Я понимаю. Так, спасая номер, я уже мысленно побывала в Доминикане, Мексике, Малайзии и на Багамских островах — к сожалению, именно в тех местах, где мечтала побывать своим физическим, а не воображаемым телом. Но бюджет, сроки сдачи и другие редакционные формальности учат журналистов смирять свои амбиции.

Чтобы растолкать воображение, которое лениво ворочается при звуке незнакомых названий: мол, я никогда там не бывала, мне не за что даже зацепиться, чего ты от меня хочешь, неугомонная, — есть проверенный рецепт. Воображение — как гоночная машина. Если оно видит маршрут, на каждом повороте которого висят запретительные знаки и напоминания о допустимой скорости, оно впадает в тоску и вообще отказывается ехать. Поэтому для начала я заливаю в него хороший бензин из слухов, жареных фактов, газетных «уток», непроверенных сведений, субъективных мнений и обрывочной информации. Пока оно радостно визжит колесами, наматывая километро-страницы абсолютной белиберды, я тихонько начинаю наносить на асфальт разметку. Ставлю предупреждающие знаки. Вешаю радары и светофоры. Кладу лежачих полицейских. И поскольку воображению теперь уже больше хочется ехать, чем останавливаться, оно вынуждено им подчиниться. В итоге текст получается живым и фактически правильным.

Из всех определений профессии журналиста, которыми нас в избытке снабдили на факультете журналистики, мне нравится такое: «Журналист не должен все знать — он должен знать, у кого это спросить». Поэтому я мастер каталогизации. Френды в социальных сетях у меня рассортированы по папочкам с указанием страны проживания. Напротив имен указаны также места на земном шаре, в описании которых они могут быть полезны. Например:

Рустам: Азербайджан, Румыния (семья брата)

Леонард: Калькутта, Куба (отдыхал), Зимбабве (отдыхал)

Кириякос: Кипр, Коста-Брава (работал)

Томи: Стамбул, Лондон (учился), Страсбург (жена)

Сэм: Вашингтон, Мексика (стажировка)

Валерий: Нижний Новгород, Ереван, Джибути (запутанная история)

Попасть во френды претенденты могли в случае соответствия одному из критериев: а) если они были невероятно красивыми брюнетами; б) если они происходили из какой-нибудь экзотической страны; в) если они не начинали разговор с фразы «Привет! Как дела?». Благодаря их маленьким рассказам, а иногда и просто обрывочным репликам эффект присутствия у моих текстов всегда получается стопроцентный.

* * *

Сен-Тропе определенно не был медвежьим углом — в этом я убедилась, когда, открыв на экране окно чат-программы, обнаружила семь присланных сообщений в ответ на мой статус «Saint-Tropez — posh or moche?». Высказаться о легенде Лазурного Берега хотели все, от флегматичного немецкого инженера до манекенщика-скандинава. Единственный француз, среагировавший на провокацию, разочаровал меня немногословностью: «Я бы не потратил ни дня своего отпуска на Сен-Тропе». Это диалоговое окно было тут же без сожаления закрыто.

Методично записав остальные комментарии в файл черновика будущей статьи, я занялась разработкой самых перспективных месторождений мысли. Например, швейцарский доктор, здорово помогший мне когда-то со статьей о Церматте, упоминал об игре в петанк, причем непременно в белом льняном костюме, как о традиционном развлечении местных жителей. Эту тему стоило развить. Американский профессор вспоминал, как провел в Европе медовый месяц со второй — но не последней — женой. Хотя это было в конце восьмидесятых, его воспоминания о шампанском и яхтах казались очень осязаемыми и легко могли быть осовременены.

Статья выписывалась кружевами: образ цеплялся за образ, одна метафора тянула за собой другую. Но я продолжала искать. Искать камертон, который привел бы все эти яркие образы, интересные факты и многоярусные метафоры в единую тональность, и тогда они бы выстроились в прекрасную мелодию. А между тем был уже вечер субботы. Внизу экрана раздражающе мигало оранжевым сообщение, которое я в пылу работы не открывала уже второй час.

GM: Привет! Как дела? Ты все-таки собираешься в Сен-Тропе?

Спрашивал тот самый француз, на которого возлагались большие надежды и который их не оправдал.

DK: Да я, в общем-то, туда и не собиралась.

GM: А зачем спрашивала?

DK: Статью пишу.

GM: Ну да, ты же журналист. И что ты пишешь о Сен-Тропе — он модный или уродливый?

DK: Я думала, ты мне расскажешь.

И он совершенно неожиданно выдал моему воображению целую канистру первоклассного бензина с фракциями субъективности, детских воспоминаний и местных суеверий. Он рассказал про то, что ночью в тех местах ездить опасно из-за привычки диких свиней выскакивать на проезжую часть; про то, что водители, поставив машины в зигзагообразную оборонительную конструкцию, перекупают друг у друга парковочное место прямо на самом этом самом парковочном месте; про то, что комплект для петанка там стоит столько, будто шарики сделаны из серебра 925-й пробы.

В понедельник текст был сдан. Главными героями его были я сама, французский юноша, которого я никогда не видела, и город, в котором я никогда не бывала. После его публикации наша связь, никогда не существовавшая в действительности, стала полновесным фактом медиапространства.

* * *

…Так вот, я подумала, что он не отличается оригинальностью. И что еще хуже, в отличие от текста о Сен-Тропе, сейчас он мне никак не может помочь. DK: Пожалуй, я уже не собираюсь в Бельгию. Мои друзья меня кинули. GM: Почему? Я сама себе задаю этот вопрос. Только я задаю его примерно с такой интонацией: «Почему??!! Ну почему????!!!!» DK: Потому что их не будет там, пока там буду я. Одной мне нечего там делать и негде остановиться. На другом конце затихло. Для приличного человека этот француз явно затягивал с соболезнованиями. Я подождала еще немного, потом свернула окно и вернулась к грустным поискам гостиницы за тридцать евро в сутки.

Когда диалоговое окно снова замигало, я намеренно не открывала его минут десять. Что интересного мог сказать человек, начинающий виртуальную беседу с «Привет! Как дела?»! Наверняка он обошелся скудной формулой вежливости типа: «Мне очень жаль, что твои друзья так поступили, но уверен, ты найдешь чем заняться в Бельгии». Нет, это для него длинновато. Скорее он ограничился простым: «Мне очень жаль!». Я развернула окно.

GM: Знаешь, у меня как раз появилась возможность взять отпуск, так что, если ты хочешь, я мог бы приехать в Брюссель и побыть с тобой.

GM: Мне несложно.

GM: От Парижа это всего два часа на поезде, я только что проверил.

Я не верила своим глазам. Три строчки текста за раз? Нет, подождите, он ГОТОВ ПРИЕХАТЬ? Он же меня даже не видел, ну разве что на фотографии в виртуальном профиле. Я, конечно, там очень даже ничего себе, с выдающейся грудью, да и вообще похожа на Кэтрин Зету-Джонс, но… Этот парень что, никогда не слышал о фотошопе?

Я отъехала от компьютера на стуле на колесиках и приняла позу, удобную для размышлений: ноги выставлены вперед, спина согнута дугой, одна рука обхватывает грудь, другая подпирает голову. Это очень мило с его стороны — потратить свой отпуск на совершенно незнакомую девушку. И он мог бы стать той самой «подругой», которой недоставало в расчетах… Загвоздка в том, что он не «подруга», а некое виртуальное существо предположительно мужского пола, которое собирается обрести кровь и плоть и жить бок о бок со мной неделю. А вдруг он мне не понравится? Вдруг у него из носа растут волосы и дурно пахнет изо рта? С другой стороны, он помог бы мне сэкономить как минимум двести десять евро в неделю, за это можно многое простить. Ну, не волосы и не запах, конечно, но… скажем, если он носит дырявые носки, можно простить. Или, например, не стрижет, а обкусывает ногти… Нет-нет, ногти — не могу. Носки — могу, ногти — не могу! Хотя, если подумать, двести десять евро — это ведь целое весеннее пальто… Мы же будем всего-навсего соседями по комнате, пусть, в конце концов, грызет свои ногти. А если он не пользуется дезодорантом? Я же задохнусь. Двести десять евро экономии плюс спасенные сто пятьдесят евро за несдаваемый билет. Господи, я уже задыхаюсь!

Я соскочила со стула и пошла в ванную ополоснуть лицо холодной водой. Контраст температур всегда помогает прийти к верному решению. Лучше что-то сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Тем более что в конце путешествия меня ждала награда за все перенесенные страдания — короткая, но такая долгожданная встреча с Маартеном. И пусть мы не успеем сделать всего запланированного, старт будет дан. Потом, через пару месяцев, он приедет в Москву, скажет: «Дарья, я умираю вдалеке от тебя». И все начнется по-настоящему.

— Это идея! — напечатала я в диалоговом окошке, вытирая щеки воротом домашней кофты. — А ты правда хотел провести отпуск в Бельгии?

— Нет. Но там хорошее пиво.

Ну и славно. Если бы он сказал «Нет. Но если там будешь ты — да», я бы чувствовала себя обязанной. В моей ситуации это очень некстати.

— В какой гостинице ты остановишься?

Вот он, момент истины.

— В том-то и проблема. Я не могу забронировать гостиницу, потому что у меня нет кредитной карточки.

— Как это, у тебя нет кредитной карточки? Ты ее потеряла?

— У меня ее и не было никогда…

Мое смущение было заметно даже орфографически. Неужели человеку в двадцать два года совершенно необходимо иметь кредитку? Прогнивший капиталистический Запад!

— Хмм…

Видимо, это сочетание букв должно было выражать крайнюю степень задумчивости и скептицизма. Чтобы он не дай бог не подумал, что у меня имеются виды на его кредитку, я быстро добавила, что, похоже, придется ехать в никуда и искать гостиницу на месте.

Этот вариант отпадал уже потому, что пограничники в аэропорту могли потребовать бронь отеля, и я уже представляла себя, бедную-несчастную-голодную-три-дня-немытую, в гипсокартонной комнатке ожидающую депортации. Слава богу, тонкий психологический расчет сработал.

— Хмм… Ладно, я забронирую отель по своей карте. На какую сумму ты рассчитываешь?

— На тридцать евро с человека.

— То есть… если я правильно понял, ты хочешь снять один номер на двоих?

Он мгновенно калькулирует! У меня на голове зашевелились волосы. Что он сейчас обо мне думает? Раскованная девушка из России, никогда не имевшая банковской карты, но не чурающаяся перспективы жить вместе с незнакомым мужчиной, у которого такая карта есть? Из маленького диалогового окошка на меня струились презрение и подозрение, и от стыда я поглубже зарылась в плед.

Он повторил вопросительный знак.

— Ну, я думала сэкономить, раз уж мы поедем вместе.

— Логично. Побудь онлайн, пока я буду бронировать.

— О’кей! — радостно согласилась я. — Кстати, ты не мог бы потом прислать мне копию брони на случай, если пограничники в аэропорту спросят? Знаешь, для нас, русских, мир полон формальностей.

— Хорошо.

Уфф. Теперь главное — не думать раньше времени о торчащих из носа волосинках и оспинах от подростковых прыщей. На фотографии в профиле он недурен собой — широкоплечий темноволосый парень со свободной стрижкой и рюкзаком за плечами. Правда, фото довольно расплывчатое и сделано «на расстоянии».

Через полчаса окошко снова замигало. На этот раз я открыла его сразу.

— Я выслал тебе на почту подтверждение бронирования. Оно на мое имя, естественно. Так что я приложил еще письмо пограничникам с объяснением, что номер забронирован на двоих, и моим номером телефона, а заодно копию моей идентификационной карты. Так что, если возникнут вопросы при въезде, пусть свяжутся со мной.

— Спасибо!

— Не за что. До связи.

Его предусмотрительность подкупала. В почте я нашла письмо со всеми обещанными документами и сразу отправила их на печать. Трещащий струйный принтер строчка за строчкой выдавливал из себя спасение моим бельгийским каникулам. Вот улеглись в лоток испещренные мелкими латинскими буковками листки бронирования. За ними выползло письмо — незнакомые слова с обилием надстрочных знаков, характерных для французского. И наконец, копия идентификационной карты, аналога европейского внутреннего паспорта. Я взяла в руки последнюю страницу и всмотрелась в официальную фотографию: даже черно-белая и плохо пропечатанная, она обещала, что эти каникулы будут больше чем просто дружескими…