Весть о том, что замок Туаров попал в руки Плантагенета, не удивила Эрменгарду Нарбоннскую. Трехдневная осада — это все-таки рекорд. Она хотела знать подробности. Как женщина, привыкшая к войнам, виконтесса понимала, что такое взятие замка, если он хорошо защищен: месяцы усилий, часто связанные со значительным развертыванием войск, тяжелые стенобитные орудия, дорогостоящие и трудно перевозимые, а затем подготовка, тактика выжженной земли, опасная для жизни осажденных. Нужно особое военное умение, чтобы заставить пасть стены Туара, Шинона или Жизора.

Эрменгарда размышляет: все это, очевидно, не просто так, была какая-то военная хитрость, уловка и, без сомнения, измена среди осажденных жителей. Достаточно ли Жоффруа IV Туарский платил своему гарнизону, достойно ли обращался со своей дружиной? Она уже прислушивается к слухам, которые распространяются среди аквитанцев: говорят, что Генрих заплатил своим сообщникам за то, чтобы они позволили его войскам проникнуть ночью в замок. По мере того как виконтессе сообщают о «подвигах» Плантагенета, отвращение к Генриху перерастает в страх перед ним. Она разгадала подлинную суть этого человека. Он хочет получить выход на Средиземное море и сделать графа Тулузского своим вассалом. Однако коалиция, задуманная Генрихом против молодого графа Тулузского Раймонда V, имеет кое-что привлекательное и для Эрменгарды.

Виконтесса вспомнила свою старую неприязнь к Альфонсу Журдену, графу Тулузскому, который остановил свой выбор на ее виконтстве во времена ранней молодости Эрменгарды, в момент, когда она только что потеряла отца. Альфонс Журден давно умер, но его наследник тоже не похож на миролюбца. Она испытала даже некоторое удовольствие, когда услышала, что Генрих объявил о создании коалиции. Проснулись наконец-то граф де Фуа и виконт де Беарн, Гастон V. Эрменгарда играла роль соединительного звена в этом большом семействе. Она не та женщина, которая может позволить приблизиться к своему виконтству. Неужели эти мужчины хотели бы видеть ее во главе нарбоннских войск? Будет ли реакция Плантагенета, главы коалиции, дружелюбной по отношению к ней?

Людовик с упрямым видом сидел за кафедрой в Турском замке, слушая своих советников.

— Сир, вы, безусловно, правы, отказываясь войти в коалицию против Тулузы. Ваш долг сюзерена поддержать вашего зятя Раймонда V, но надо соразмерять риски. Плантагенет могуществен. — Советник короля даже понизил голос, произнося это имя.

— Разве это причина, чтобы не вмешиваться в его действия? Это же ненасытное существо! — добавил Людовик.

— Тулуза представляет для нас прекрасную остановку между Бордо и Нарбонной, от Атлантики к Средиземному морю.

Король Франции едва сдерживает гнев. В Турском замке все посходили с ума. От объявленных заранее переговоров между двумя королями трудно ожидать чего-то хорошего. Согласие, достигнутое со времени последней встречи в Мон-Сен-Мишель, после решения женить юного Генриха Английского на маленькой Маргарите Французской, рискует принять нежелательный оборот. Алиенора была права: под воздействием неприязни к ней или раздражения из-за своей второй женитьбы, но монарх французов ничего не хочет слышать о претензиях Плантагенета на Тулузу.

— Ваше Величество, — повторяет один из советников, — король Англии наверняка появится не с пустыми руками, а вам не безразлична судьба этого Раймонда Тулузского, слабого и капризного человека, особенно отвратительного по отношению к вашей сестре Констанции.

— Все, что вы здесь мне говорите, я и сам знаю, — говорит Людовик, и его глаза цвета морской волны становятся стальными.

Когда наконец объявляют о прибытии английского короля и тот с весьма любезным видом появляется в собрании, Людовик напрягается и становится неприступным. Приведенный в замешательство, Генрих высказывается со всей обходительностью вассала по отношению к своему сюзерену, чтобы смягчить французского короля, настроенного явно враждебно.

— Видите ли, — говорит Людовик, — несмотря на интерес, который имел бы, последовав за вами, я не поеду в Тулузу. Не рассчитывайте, чтобы я предал своего вассала Раймонда.

— Однако было бы очень своевременно, — отвечает Генрих, ничуть не смущаясь, — задать жесткий урок вашему зятю.

Слово «зять» он произносит с нажимом.

— Я знаю, Раймонд плохо ведет себя по отношению к моей сестре, — строго произносит Людовик. — Однако я его сеньор, и он остается моим вассалом, следовательно, я не должен соглашаться ни с каким посягательством на его владения, вплоть до применения силы оружия.

Генрих с трудом удерживается, чтобы не улыбнуться, потому что силы Людовика смешны по сравнению с его: по всей видимости, шпионы короля плохо его информировали, и тот даже не подозревает, что с ним произойдет, если он выступит против английского короля. Генрих спокойно поворачивается в сторону королевского совета — мужчины побледнели.

— Я, по большей части, обеспечил финансирование этой операции, — произносит он с некоторым презрением, — и собираюсь издать указ о полном призыве войска во всех своих государствах. Как хотите, сир. В вашей воле присоединиться к нам. Мы вернем вашей сестре ее достоинство.

Только что королю нанесли оскорбление. Он сжимает зубы и отвечает бесцветным голосом:

— Честь моей сестры затрагивает меня, но важнее всего — мой долг сюзерена. Нам нечего больше сказать друг другу, — добавляет Людовик, отпуская жестом Плантагенета.

— В последний раз сообщаю вам и уточняю, что Либо Блуаский вступает в кампанию вместе со мной и собирается принести мне присягу в войне против Тулузы, — бросает ему Генрих.

Он знает, что шампанцы обычно выступают на стороне Людовика и являются его надежными союзниками. Людовик жестом дает знать, чтобы Генриха как можно быстрее сопроводили к выходу. Он спешит повернуться к нему спиной и видит, что тот уже ушел. Увы, думают члены совета, окружая короля, еще нескоро наступит день, когда с горизонта Франции будет изгнан это гордый и свирепый «леопард».

— Решительно, чем больше проходит времени, тем меньше чести остается у этого человека. Разве так получаются великие суверены? Вехами в его жизни служат все более серьезные преступления.

— Вы правы, Ваше Величество, — отвечают советники, едва пришедшие в себя от страха.

— Мы поймаем Плантагенета на собственных слабостях, а их у него много, — говорит Людовик.

Но что может Людовик VII, король Франции, против Генриха II Плантагенета, короля Англии?

Генрих и Томас снова вместе. В Нормандии двор короля находится в аббатстве Бек, куда он вынужден — в силу семейной традиции — приезжать всякий раз, когда должен принять кардинальное решение. Лишь особо отмеченные им бароны, облеченные его доверием, призваны туда, чтобы держать совет. Другие рыцари должны за это платить.

Прежде чем направиться к югу, Генрих сделал над собой усилие, чтобы еще раз побеседовать с Людовиком в вексенском городке Эдикур и убедить его поехать туда же вместе с ним. Король Людовик оставался неприступным. Томас был разочарован упрямством французского короля, который отказался от последних договоренностей, заключенных между ним и Генрихом. Ведет ли он себя как настоящий сюзерен? Томас в этом сомневается.

Будучи лояльным подданным Генриха, Томас сделал очень точный отчет о чрезвычайном сборе налогов, произведенном от его имени в Англии. Это отчисление в финансы королевства не вызвало у суверена сочувствия. Со своей стороны Томас оказался в трудном положении перед враждебным духовенством.

— Сир, — произносит Томас, — я опасаюсь, что наши епископы станут первыми жертвами в столь дорогостоящей кампании.

— Пусть жалуются, — отвечает Генрих. — Не век же им плакать над своими теплыми местечками, в то время как наши люди — бароны и простые солдаты — падают на поле сражения?

— Не будьте несправедливы к вашему верному духовенству, Генрих. Не обеспечивают ли все эти церковники успешное продвижение ваших деяний, служа подчас самым слабым подданным? Кто в аббатствах занимается делом благодатного просвещения, выбирая самых способных — и не только среди родовитых, — чтобы передать им знания и уважение к вере? Кто лучше, чем наши госпитальеры, заботится о больных на длинной и опасной дороге, ведущей в Иерусалим? Вспомните также о наших лепрозориях.

— Я с вами согласен в этом, — сказал Генрих, но кто лучше меня в своей милости совершает бесчисленные дарения этому ненасытному духовенству, которое того и гляди начнет у меня оспаривать королевство, если я не позабочусь о собственной безопасности?

— Вы несправедливы, Генрих. Вообще, только семеро из ваших баронов были принуждены сделать необыкновенный дар — их имена появились в ваших свитках, в то время как ваше духовенство обложено еще большими налогами.

— Не пытайся меня разжалобить судьбой наших аббатов. Предоставь это твоему другу Иоанну де Солсбери, который читает проповеди в Папском государстве, повторяя направо и налево, что этот чрезвычайный налог — самый что ни на есть произвол. Ты, насколько я знаю, не был обложен налогом, так же как и Теобальд Кентерберийский.

— Именно это оправдывает критику Иоанна.

— Ну хорошо, поступай как твой король! Оплати свое войско и присоедини к моему. Для этого ты достаточно богат. Так ты заставишь замолчать всех, кто оспаривает твои привилегии.

Молодой король Малькольм Шотландский был одним из первых, кто ответил на призыв Генриха II Плантагенета. Он спустился с гор вместе со своими воинами, такими высокими и широкоплечими, что изготовление доспехов для них стало настоящим финансовым бедствием, а их верховые лошади, хотя и достаточно выносливые, едва могли везти своих всадников. Солдаты наводили ужас уже одним внешним видом: доспехами и телосложением. Огрубевшие до крайности, не боявшиеся ни холода, ни мороза, ни грязи, имевшие только одно желание — атаковать при первых звуках рожков и волынок.

Малькольм без приключений совершил переход вместе со своим войском. На носу сорока кораблей трепетали гербы Шотландии. Эти суда опережали корабли валлийцев, которые, как и полагается врагам, устроили заслон из заостренных щитов, демонстрируя оружие свой страны. Малькольм собирался отправиться в замок Фа-лез, колыбель Вильгельма Завоевателя, которым так восхищался. Ему нравилось слушать сказки о любви Роберта Великолепного и красивой прачки, отбивавшей свое белье у подножия замка Фалез, любви, от которой родился Вильгельм Завоеватель. «Незаконнорожденных, подобных этому, — повторял капитан своим воинам, — надо делать каждый день».

После Фалеза Малькольм желает отправиться в Жюмьеж, чтобы снова посетить тихое аббатство и там собраться с мыслями. Искусная паперть и необычайной белизны неф вызывают в нем восторг.

Генрих с удовлетворением констатирует, что все ответили на призыв общего сбора, выдвинутого сюзереном своим вассалам в соответствии с декретом от 22 марта 1159 года. Эта огромная армия собирается отправиться в поход в сторону Пуатье и предупредить любое вмешательство верных Людовику войск в Нормандии, в особенности войск его брата Робера де Дре. Генрих настоятельно потребовал от сенешаля Либо Блуаского, вассала Людовика, принести ему присягу и присоединиться к завоеванию Тулузы, обещая достойное вознаграждение. Этот человек не заставил себя просить, и Генрих уехал ободренный.

Через месяц после этого в Пуатье толпы простых горожан собрались на главных дорогах и в сторожевых башнях, чтобы наблюдать за прибытием армии, которая затем отправится в Тулузу. В Пуатье был назначен общий сбор войск. Мужчины и женщины всех возрастов вглядываются в облака пыли, следят за полетом вспугнутых птиц, почтовых голубей, несущих сообщения.

В эту жаркую пору июня ожидание кажется долгим. Наконец на горизонте появляются неясные очертания. Вскоре они принимают форму гигантской птицы с раскинутыми крыльями. Армия Генриха растекается по лугам и как бы расплавляется в зеленеющем пейзаже, окружающем Пуатье. Всадники скачут галопом сомкнутыми рядами, спеша добраться до города и его укреплений. Вовсю звонят колокола. Такое зрелище невозможно пропустить: башни и укрепления черны от людей.

Алиенора в сопровождении Эрменгарды поднимается на верхушку башни вместе с охраной, а солдаты-наблюдатели уступают им место. Она снова улыбается: Генрих возвращается.

— Слава Богу, — не может удержаться Эрменгарда, которую уже обуяло беспокойство. — Увидев перед собой столь блестящих воинов, Раймонд Тулузский сразу же поймет, что ему делать — скорее отступать.

— Да здравствует король Генрих! — Это имя слышится в городе со всех сторон. Это приободряет Алиенору, которая, пожалуй, впервые боялась, что он плохо подготовился. Пехота остается далеко позади, а кавалерия движется, словно гигантское тело, выдвинувшее голову далеко вперед. Поход на юг вполне устраивал всех выходцев с севера — шотландцев, валлийцев, англичан, англо-нормандцев, — послушных своему командиру, убежденных, что Генрих проходит славный путь своего предка Вильгельма, но только в обратном направлении. Шлемы, кирасы, оружие блестят на солнце. Когда после долгого перехода солдаты, покрытые пылью и потом, наконец-то подъезжают к воротам города, то желают напиться — воды, пива, сидра и, конечно, вина.

Виконтесса, спустившись с перекидного моста, чтобы приветствовать победителей, сначала вызывает у них шутки и насмешки, удивив тем, что женщина, одетая в кожу как грек, окружена группой воинов. Но потом Эрменгарда во главе своих «арменгос» вызывает всеобщее уважение, как только предлагает нарбоннские вина и конфеты с анисовой водой. Знатной даме наплевать, что о ней могут подумать пуатвенские горожане и деревенские, когда одетая, как лучник, она отчитывает свое войско.

Виконтесса считает, что войско разрозненное, не сплоченное. Она понимает, что гигантским воинам Малькольма Шотландского, облаченным в железные латы, ее нарбоннские лучники из дельты Роны годятся на один зубок. Она еще не видела Генриха, но сомкнутые ряды войск, состоящих из брабантских наемников, ощетинившихся копьями, и зверское выражение лиц их командиров пугают женщину. Она опасается, что после того, как они войдут в Тулузу и там все разграбят, брабантцы направятся к Каркассону, Нарбонне, Монпелье и даже Ниму. Все ее друзья, экипированные с головы до ног, приходят в недоумение, увидев этот движущийся поток разношерстной солдатни, очень напоминающий армию Барбароссы. Воины, одетые в пестрые куртки — в особенности войско Раймонда Беренже из Барселоны, — и музыкальные инструменты, похожие на римские, которые их сопровождают, служат предметом шуток у нормандцев.

Спустя месяц такое же облако пыли провожает продвижение этой огромной разнородной армии. Она приближается к Тулузе. Эрменгарда решает поехать туда одна. Со своими легкими войсками она держится на почтительном расстоянии от укреплений и предпочитает ожидание. Проходит неделя. Генриха все нет. Подходящее время для ее добрых друзей и кузенов — Раймонда Транкавеля из Безьера, Гийома из Монпелье, Гастона де Фуа, — чтобы разорить местность около Тулузы в поисках добычи. Однако сама виконтесса не одобряет подобного насилия, как раз напротив. Она узнает, что Генрих взял Каор и щеголяет в Перигё, после того как завладел несколькими замками в Керси, чьи сеньоры, будучи весьма скромными и мирными, никому не приносили зла. Июльская жара не доставляет неудобств ни Эрменгарде, ни ее верным лучникам. Но для шотландских, уэльских, английских войск все иначе — они задыхаются под своими доспехами. У солдат довольно скоро наступает обезвоживание организма, у лошадей тоже. Все пытаются найти хотя бы ручеек. Воины готовы штурмовать. Томас Беккет, не желая медлить, хочет ввести в действие военные машины, уже прибывшие на место. Что происходит? Семьсот человек, которых Томас нанял на свои средства, ждут от него ответа. Наконец приходит известие, что Людовик VII в сопровождении небольшого войска накануне вошел в Тулузу, чтобы оказать помощь своему зятю Раймонду.

— Ну вот, — говорит Томас Генриху, — разве у вас нет доказательства того, что французский король предал, и это после обязательств, которые вы подписали вместе с ним менее года тому назад? Возьмем же без промедления этот город.

— Я, в свою очередь, не могу нарушать феодальный закон в отношении к этому несчастному Людовику. Мои вассалы не присягнут мне на верность.

До них дошли неприятные новости: с другой стороны Альп Барбаросса находится в большом затруднении перед городом Миланом, который осадил. Миланцы защищаются с отвагой и отказываются принять условия, которые Барбаросса хочет им навязать. Генрих колеблется. Скоро прибудут подкрепления, чтобы поддержать «розовый город».

Духу этой жестокой армии уже нанесен урон, к тому же в армии распространяется эпидемия дизентерии, кося большое число воинов. Воду доставать трудно, а вскоре она становится совсем негодной. Эрменгарда принимает собственное решение: поговорить с Людовиком, прежде чем покориться Раймонду, которого пока не видно. Она заставляет себя подняться на помост, затем с помощью переговорной трубы дрожащим голосом обращается к Капетингу:

— Людовик, король Франции, выйдите из-за этой стены и приведите нам вашу сестру, доброжелательную Констанцию. Вы ведь наш, Людовик, и знаете это. Долг сюзерена призывает вас в наши ряды.

Никакого ответа. Но высоко на укреплениях в наступающей ночи возникает множество свечей, изображающих огромный тулузский крест. Все, кто участвовал или мечтал участвовать в паломничестве в Сантьяго-да-Компостеллу, видят в этом особый знак. Они вспоминают меч Роланда, Дюрандаль, который возвышается над Рокомадурским проходом как небесное напоминание на пути к Ронсевальскому перевалу. И внезапно в небе все замечают светящийся след кометы, идущий в сторону юга, провозвестник чумы. Генрих, по-видимому, вышел из своего обычного состояния спокойствия. Не является ли он жертвой колдовства или небесного наказания? Смелые вояки под впечатлением этого зрелища больше не хотят сражаться и отходят в направлении своего места расположения. На этом заканчивается осада Тулузы. Город отвернулся от них.

Эрменгарда разражается бранью в адрес Людовика. Томас тоже. Он не скрывает разочарования, ни гнева и не пытается подойти к Генриху, который внезапно куда-то исчезает.

— Этот чертов лис Раймонд V еще раз одолел его, — констатирует Эрменгарда.