Если бы Лузиньяны похитили Алиенору, они, безусловно, потребовали бы огромный выкуп за ее освобождение. Благодаря Богу, и особенно Патрису де Солсбери, она от них ускользнула. Однако с тех пор она ездила только в сопровождении охраны и не устраивала больше коротких выездов в легкой повозке.

Ничто не давало возможности предвидеть, что Тереза де Лара, супруга регента Кастилии, Эрменгарда и Алиенора подвергают себя риску, направляясь из Тарасоны в Бургос. Они едут с эскортом, им не страшны ни ветер, ни непогода. В конце лета 1170 года стояла устойчивая хорошая погода. На дамах были красивые соломенные шляпы, легкие туники и шальвары на турецкий манер, удобные для долгих поездок верхом. Они забыли о времени, столь многочисленны были разнообразные праздники по случаю брака детей. Самые знатные семьи Кастилии, легаты и аквитанские прелаты теперь должны были встретиться в Бургосе.

Тереза, которая не могла скрыть своего нетерпения всю дорогу, вызывала беспокойство у Алиеноры: ведь ее дочь останется под покровительством этой женщины. Королева решила забрать дочь, если с ней хоть на короткий период будут грубы. Тереза из страха перед властью Генриха Плантагенета мало-помалу меняет свою позицию. Не полагается раздражать супругу или дочь… Эскорт едет шагом, мужчинам и лошадям жарко, всем хочется пить. Они предпочли бы сопровождать регента, молодого короля, послов пограничной области. Эти три женщины им были не интересны. Что касается трубадуров, то не было слышно ни их пения, ни свиста. Эрменгарда не собирается компрометировать себя связью с Пейре после его злоключений в Пюивере. Алиенора ищет глазами Бернарта. Он ведет себя очень скромно. Она держит любовника на расстоянии, считая его слишком настойчивым в проявлении страсти к ней на глазах у принцев и легатов. Однако опасается, что разочаровала его. Время идет, и, как раньше в Пуатье, час расставания неизбежен. Поэтому кавалькада приезжает в замок Сория в полном молчании. После короткого отдыха, налюбовавшись ущельем Дуро, три женщины направляются к монастырь Сан-Хуан де Дуэро, чья внутренняя галерея с ее готическими арками им показалась очень изящной. Дамы направляются в Калатанасор.

При выезде из города кавалькада замедлила ход. Эрменгарда поняла: что-то не так. Она пустилась галопом, посоветовав Алиеноре продолжать путь и не останавливаться. Алиенора думает о судьбе Патриса де Солсбери. Послышался неясный шум, но это не звук оружия. Королева отделяется от эскорта, поскольку на ходу слышит что-то о нападении мавров. Она поворачивает на дорогу на Тарасону в сопровождении двух охранников. Ее замечает Бернарт и тоже вырывается вперед. Через полчаса он догоняет Алиенору. Догадавшись, что трубадур едет вслед, она замедляет галоп. Может, наконец, они останутся одни? Влюбленные скачут рядом, не говоря ни слова; охранники следят за передвижением на дороге. По-видимому, их не преследуют, но Алиенора настолько обеспокоена, что направляется на кратчайшую проселочную дорогу, и всадники скрываются. Они на другом склоне заросшей лесом горы. Пора остановиться. Изо рта коней капает белая пена, конь Бернарта продолжает скакать галопом, дрожа и издавая громкое ржание. Алиенора опасается, как бы он не скинул своего седока. Она оставляет своих охранников за часовых, предупреждает, что при малейшей опасности протрубит в рог, затем пришпоривает своего коня, чтобы догнать обезумевшее животное. Всадники проезжают по узкой тропинке, карабкаются по склонам, снова спускаются и выезжают на просторное место, откуда открывается прекрасный вид на горные хребты и ущелье Дуро внизу. Ослепленный ярким светом, конь Бернарта останавливается.

Алиенора спрыгивает на землю, берет в руки повод разгоряченного коня и привязывает его к дереву, предварительно напоив измученных животных. Бернарт тоже хочет пить. Она делится водой из своей фляги и осматривается. Пожелтевшая трава примята под их ногами. Две хижины, сложенные из сухого камня, с черепичными крышами кажутся им знаком провидения. Деревянная дверь открывается со скрипом, поддавшись усилиям Бернарта. Внутри довольно чисто. Без сомнения, это хижина пастуха; внутри свежий, пахнущий травами воздух. Любовники смотрят друг на друга, как будто впервые видят. В царящей вокруг тишине слышны трели соловья. Бернарт ему подражает. Песня — ответ; песня — ответ. Алиенора ощущает сильные ароматы. Дикий кастильский лен с голубыми цветами растет перед дверью. Медленно, но решительно Бернарт приближается к своей королеве, снимает головной убор, развязывает ленту у подбородка, волосы Алиеноры рассыпаются по плечам.

— Самые прекрасные в мире волосы, волосы Евы, которая впервые пережила искушение, принадлежат моей Ленор, их у меня отняли. Ты, лесной соловей, мне их вернул.

Алиенора смеется, и все ее горести улетучиваются. Она отправляется искать шишки пинии, чтобы извлечь из них семя, грызет эти маленькие семена, которые так ценятся в кулинарии. Ее пальцы перемазаны растительным соком. Бернарт подметает утоптанный земляной пол их убежища, затем собирает траву для подстилки и строит алтарь из старого чурбана. Белые клематисы, обвитые вокруг оливкового дерева, издают аромат, он срывает цветы и кладет в хижине. Наконец, подходит к Алиеноре и предлагает ей отдохнуть.

Она не возражает, ее страсть обостряется от ожидания. Бернарт берет два куска замечательной сосновой коры, на которых потом вырезает их имена. Оба куска кладет рядом. По старому ирландскому обычаю в праздник друидов Са-майн, с которого отсчитывают начало нового года, на табличках пишут стихи, пожелания, прославляют любовь и времена года. Говорят, что эти таблички обладают властью сближать влюбленных, привязывают друг к другу.

— Бог меня простит, что я так тебя люблю, — шепчет он. — Алиенора, хочешь выйти за меня замуж?

У нее пропадает голос. Прежде чем собраться с мыслями, Бернарт берет гирлянду клематисов и обвязывает ее вокруг волос возлюбленной, спуская цветы на плечи.

— Господь, мы умоляем о Твоем снисхождении. Мы связаны священной клятвой и обращаем к Тебе нашу молитву. Алиенора и я, мы, Твои создания, слепленные Тобой из одной и той же глины. Ты предпочел сделать ее королевой, а меня сыном деревенского жителя. Однако мы были созданы друг для друга. Прими нас как супругов в лучший мир, где мы не сможем согрешить перед Тобой.

Почти рыдая, он добавляет:

— Она — сама музыка, а я музыкант. Она любила, была предана, а я люблю ее всю жизнь.

Он протягивает руку Алиеноре, чтобы ее приподнять:

— Хочешь ли ты стать моей тайной супругой?

Она соглашается; Бернарт сплетает два обручальных кольца из ароматных трав, одно из них он надевает ей на палец, а другое королева надевает ему. Затем он долго держит ее в объятиях.

— Я хотела бы принадлежать тебе, — говорит она, — но без брака.

— Пусть будет так, — отвечает Бернарт, — но здесь ты будешь моей.

Он нежно кладет королеву на ложе из пахучих трав и, расшнуровав корсаж, обнажает прекрасное тело, которое столько раз дарило жизнь, покрывает его страстными поцелуями, под которыми женщина трепещет. Он обращается с ней словно с новобрачной, поглотив ее своим телом. Алиенора снова оказывается во власти страсти милого трубадура, который наполнил ее счастьем в темном подземелье в Пуатье. Проснувшись в полдень, влюбленные с сожалением покидают свою хижину. Когда они собираются закрыть за собой дверь, порыв ветра поднимает таблички на импровизированный алтарь и соединяет их. Пораженные любовники переглядываются и снова долго, очень долго обнимают друг друга.

— Алиенора, теперь ты навеки моя, — говорит Бернарт. — Наши судьбы спаяны друг с другом.

Эрменгарда не была за пределами Сории. Ей не позволили войска, перегородившие мост и нанятые королем Арагона, правда скорее готовые предать его, чем следовать за ним. Она оставила их вокруг Терезы де Лара, ожидая, когда вмешается регент, потом внезапно повернула и отправилась искать Алиенору. Она беспокоилась за охрану новобрачных, не нашла свою кузину, но обнаружила ее стражников, которые, в свою очередь, заблудились. Эрменгарда вернулась в Тарасону. Предупредила регента, чтобы он отменил отъезд молодого Альфонса и маленькой Алиеноры. Ей ответили, что семейство де Лара не намерено терпеть, чтобы им руководила женщина. Эрменгарда, оскорбленная, удалилась, нигде не показывалась и ждала возвращения Алиеноры. Та появилась на следующий день жива-здорова, ликующая и жизнерадостная. Эрменгарда находит возможность поговорить с ней наедине, жалуется на бессердечие и грубость де Лара и сообщает о своем намерении вернуться в Нарбонну. Алиенора не может ей помешать.

— Хорошенько выбери охрану для маленькой Алиеноры. К счастью, молодой Альфонс произвел на меня хорошее впечатление. Кастилия, такая прекрасная, была моей неудачей.

Готовая заплакать, она приказывает седлать своего коня. Однако не может уклониться от правил протокола. Ей приходится ехать с двором до Бургоса и вести беседы с архиепископом Бордо, будучи в курсе его недавнего сближения с Раймундом V Тулузским. Но тулузец — и Эрменгарде это известно — недавно совершил добрый поступок, несмотря на двуличие. Во время пребывания в Арле вместе с Барбароссой он согласился на пожертвование в пользу госпиталя Святого Иакова в Иерусалиме в ответ на предложение епископа Вивьера, Раймонда.

— Следите за передвижениями Барбароссы в Арле, дорогая виконтесса. Он мог бы вам навязать нового антипапу, этого Каликста III, которого повсюду таскает с собой после смерти отвратительного Пасхалия III. Вы же соседи… Защищайтесь, — говорит архиепископ.

Эрменгарда лихорадочно обдумывает, о чем она может говорить с прелатами во время обратного путешествия. Бертран де Монто, архиепископ Бордосский, говорит ей о своей мечте, что во время правления Альфонса VIII и маленькой Алиеноры будут строиться монастыри, приюты, лепрозории, а гасконцы заново заселят в Кастилии местности, разоренные после Реконкисты. К своему удивлению, Эрменгарда совсем не скучала в этой почтенной компании.

Легаты прибывают в Сомпорт. Эрменгарда думает о трубадурах, особенно о Пейре. Она дала понять, что нельзя рисковать честью виконтессы. Алиеноре повезло больше. Бернарт верен ей. Не обещал ли он догнать ее? А она, виконтесса Нарбонны, окажется одна: без супруга, без детей, без любовника. Эрменгарда едет верхом с печальными мыслями, словно пилигрим в постный день. И в таком состоянии недалеко от Сомпорта вдруг видит женщину с растрепанными волосами, безумным взглядом, которая бросается наперерез коню. Виконтесса натягивает поводья и переходит к обороне. Но женщина делает умоляющий жест.

— Я знаю, что вы добрая, умоляю вас, спасите моего сына. Они отобрали мой дом, мебель и теперь собираются все сжечь. Мой мальчик приговорен к костру, — заканчивает бедняга; лицо ее искажено ужасом.

— Что он сделал?

— Он отрекся от таинств этой проклятой Церкви.

— Вы считаете это пустяком, женщина? — вмешивается епископ Ажена. — Если ваш сын был приговорен светским судом, он того заслуживает. Был ли он среди еретиков, которые считают дозволенным глумиться над нашей верой?

— Мой сын привык уважать своих соседей. Он не вор и не злоумышленник, он только возмущен действиями вам подобных и грехами, которые поддерживает сама Церковь. Пусть его освободят, пусть очистят от обвинений, предъявленных ему…

— Кто позволяет вам сомневаться в нашей набожности, основе наших действий, и в жертве наших епископов, часто умирающих на службе Христу? Идите куда шли!

— Молчите, женщина, — шепчет Эрменгарда, — лучше скажите, где он находится?

— В темнице около деревни Борее, запертый, словно крыса.

— Не думаете ли вы, виконтесса, туда отправиться, — обрывает архиепископ Бордо.

— Собака епископ! — вопит женщина. — Вы не стоите веревки, на которой будете повешены. Если вы тронете моего сына, Бог, который нас слышит, прикончит вас еще до конца года. Когда вы будете служить рождественскую службу, один из вас, может быть самый лучший, будет наказан. На Рождество 1170 года, — подтверждает она, бросая в небо раскаленные взгляды, — я вижу человека, купающегося в своей крови, крови.

В этот момент группа людей поднимается из ущелья Сомпорта с воинственным видом. Во главе группы Пейре, трубадур полон решимости.

— Моя роль, — заявляет он, — не сеять бурю, а успокаивать ее. Мы все вооружены не как рыцари, а как простые мужики, привыкшие управляться с дубинкой, а иногда и с ножом. Любой, кто станет противоречить нашей виконтессе, осуждать ее или мешать действовать, сначала переступит через мой труп.

— Ничего не говорите этим палачам, бедняжка, — шепчет молодой жонглер на ухо сумасшедшей. — Этой же ночью мы освободим вашего сына.

— Виконтесса пожелала отправиться в Борее, мы едем вместе с ней.

Эрменгарда в восторге. «Чтобы противостоять самому худшему, нужны такие люди, как эти», — думает она.

Пейре чувствует, что ему разрешено, как рыцарю, преклонить колено перед дамой; она, со своей стороны, готова торжественно посвятить трубадура в рыцари.

— Пейре, — шепчет виконтесса ему, — я тебя люблю.

Трубадур отвечает ей взглядом. Он счастлив, что снова завоевал свою даму.

Иоанн Беллесмен, которому позже рассказывают о предсказании безумной женщины, принимает его всерьез. Он не прекращает давать Томасу Беккету советы быть более умеренным и осторожным. Но Томас рассчитывает вернуться в Англию на празднование Рождества, хотя в его адрес продолжают раздаваться угрозы. Генрих, который наблюдает за всем из Нормандии, ухищряется поставить на пути Беккета препятствия. Выведенный из себя, на одном из своих советов Плантагенет пробормотал: «Кто нас избавит от этого архиепископа?» Четыре рыцаря, которым не хочется, чтобы владения Кентербери по праву вернулись к архиепископу, задумывают его убить.

Несмотря на предупреждения близких, Томас отправляется в свой старый кафедральный собор, к дорогим сердцу воспоминаниям. Но там с ним происходит беда. 29 декабря 1170 года в своем архиепископском дворце он принимает визит Реджинальда Фитц-Урса, Вильгельма де Траси, Ричарда де Брета и Гуго де Морвилла. Они грубо требуют от него отменить приговоры об отлучении от церкви, которые обрушились на епископов, короновавших до него Генриха Младшего. Томас резко протестует. В тот же вечер рыцари появляются, облаченные в доспехи, с воинами, вооруженными боевыми топорами, и, разломав двери епископского дворца, преследуют Томаса, которого друзья дотащили до собора, чтобы избавить от убийц. И в приделе церкви, что является вопиющим безбожием, убийцы бросили Беккета на пол и прикончили как собаку. Его череп раскололся пополам, и архиепископ отдал Богу душу.

— Дьявол собственной персоной рискнул переступить дверь в святыню, — рассказывает Иоанн Беллесмен, который заплакал, узнав эту новость. «Не довольствуясь убийством Томаса, эти отвратительные люди разграбили Кентербери. Угрозы были исполнены, пророчество подтвердилось», — подумал он.

В соборе Сент-Илер в Пуатье вывесили траурное покрывало.

— Не следует ожидать лучших моментов этого века, но худших! — снова говорит себе, рыдая и молясь в своей церкви, Иоанн, благородный епископ. — Ужас преодолел плотину человеческого разума, еще немного — и нас наводнит зло.