В глубокий, черный сон Ивана вдруг вплеснулись задорные голоса детей, которые пели, нездорово похрюкивая, какую-то песенку про начало нового дня. Иван медленно открыл глаза. В одноместной палате, куда его поместили после двух ночей, проведенных в карцере, уже горел свет. Громкоговоритель, приделанный к потолку, надрывался и хрипел, проговаривая слова одного и того же куплета по несколько раз. И после очередного повтора динамик громко треснул и замолчал.

"Ну и порядки здесь!" – подумал Иван, вылезая из-под одеяла. Одноместная палата мало чем отличалась от карцера, но выглядела приятнее благодаря домашней мебели.

Парень посмотрел на пластмассовый короб, откуда вылились разбудившие его звуки, – и ему вспомнилось слово "матюгальник", которым студенты называли висевшие в коридорах коробочки, разговаривавшие голосами вечно всем недовольных деканов.

Дверь открылась внезапно. В карцере Иван всегда слышал звон ключей, предшествовавших приходу доктора или санитара, – здесь же ничего подобного не случилось.

– Доброе утро, мой дорогой пациент, – произнес доктор Брюсер. – Как провели ночь?

– Нормально, – ответил Иван.

– Согласитесь, что в палате спится намного лучше, чем в карцере.

– Я никакой разницы не заметил.

– Значит, плохо спали, – заключил доктор и посмотрел парню в глаза. – Зрачки у вас в норме.

Иван заметил, что Брюсер держал в руке медицинскую карточку, однако надписи на ее обложке было не так просто прочитать: бледные чернила неразборчивых букв постоянно плясали в беспокойной руке врача.

– Куда это вы смотрите? – спросил доктор.

– Никуда, – произнес Иван и пожал плечами.

– Точно, вы плохо спали! – окончательно уверился доктор и тут же проверил пальцами мягкость подушки и упругость пружинного матраса, но никаких изъянов в них не нашел.

– Странно, странно, – проговорил доктор. И затем объявил главное:

– Мы идем на обследование головного мозга!

– А завтрак? – спросил Иван.

– Завтрак будет потом. Не волнуйтесь!

– А туалет?

– Сходите по пути!

Доктор Брюсер повел Ивана по извилистому общему коридору, затем завернул в длинный закуток, в самом конце которого находилась металлическая дверь. Доктор, приложив некоторое усилие, открыл ее и подтолкнул Ивана внутрь. Кабинет энцефалографии производил поистине мрачное впечатление: кафельные стены пахли туалетной хлоркой, под тусклыми потолочными лампами обитало чуткое эхо, оповещавшее специфическим цоканьем о каждом неверном шаге. Иван встал как вкопанный, боясь пошевелиться. В центре помещения располагалось чудовищное кресло, с изголовья которого свисали щупальца проводов. Компьютер, утяжеленный принтером, обитал на столе, а рядом на стуле скучала молодая женщина. Она с любопытством посмотрела на Ивана и затем, когда доктор Брюсер закончил возиться с закрытием тяжелой двери, спросила его:

– Так это и есть тот самый пациент?

– Да, тот самый, – ответил доктор, улыбнувшись на мгновение.

У дальней стены возле раковины, не стеснявшейся показывать посторонним интимный зигзаг своей сточной трубы, покоился операционный стол, зловеще блестевший хромом.

– А это что? – спросил Иван, указывая на квадратный тазик с хирургическими инструментами, лежавший на том столе.

– Это вас никак не касается, – сказал доктор, – потому что мы будем работать на центральном кресле. Так что, присаживайтесь.

Иван с опаской расположился в ложе чудовища.

Ассистентка влажной тряпочкой смочила голову Ивана. Он даже вскрикнул:

– Ай, холодно!

Но женщина продолжала протирать ему лоб и уши, никак не отреагировав на вскрик. Затем она прикрепила электроды к голове парня. И только после этого Иван услышал ее мелодичный голос:

– А теперь не шевелитесь и сидите смирно. Не сглатывайте слюну, даже если очень захочется. Открывайте и закрывайте глаза, когда я буду вас просить об этом. А также дышите ровно и плавно.

Иван старался прилежно выполнять все ее приказания. Он даже не сглатывал слюну, которая, как будто назло, образовалась во рту и требовала себя проглотить. Она щекотала язык, забиралась в щели между зубами и вовсю хозяйничала во рту. В какой-то миг Иван не выдержал и сглотнул, чуть не подавившись.

– Я же просила вас не отвлекаться! – недовольно произнесла медсестра.

"Сама бы попробовала так посидеть в этом кресле", – зло подумал Иван.

Прошло еще несколько минут, которые Иван ощущал как очень долгие и томительные, – и обследование благополучно кончилось, о чем радостно объявил доктор Брюсер, стоявший где-то позади вне поля зрения.

– Конец исследования еще не значит, что можно вертеть головой, как вам вздумается! – произнесла медсестра.

"Злая!" – окончательно заключил парень и прибил к ее образу соответствующий ярлык.

И пока неприятная женщина отсоединяла от головы электроды, из пластмассовой пасти трещавшего принтера вылезал длинный лист бумаги, тут же сворачивавшийся в рулон.

– Теперь все! – холодно сказала женщина, полностью освободив Ивана от липкой паутины проводов. Тем временем принтер успокоился, и доктор Брюсер принялся изучать внутренности рулона.

– Так, так, так! – произнес он. – Это очень странно.

Медсестра подошла к доктору и тоже взглянула на напечатанные зигзаги.

– Действительно, странно, – согласилась она.

– Как будто то исследование и это делались на совершенно разных людях. Тут даже альфа-ритмы не совпадают.

Иван между тем пропустил слова доктора мимо ушей, потому что всецело уставился на лежавшую на столе медицинскую карточку. Парню удалось прочесть собственную фамилию, выведенную синими чернилами, но заветный код на букву "F" никак не находился среди непонятных загогулин и подписей, которые в изобилии украшали обложку тонкой разлинованной книжечки.

Еще немного пошелестев длинной бумагой с графиками, доктор обратился к Ивану:

– Вам делали энцефалографию в январе месяце?

– Что? – переспросил Иван, спешно переводя взгляд с карточки на доктора.

– Ваше январское исследование мозга делалось по какому случаю?

– Январское?… – недоумевал Иван.

– В вашей медицинской выписке, которую мы получили, говорится, что вы пятого января проходили медкомиссию и в рамках нее делали энцефалографию.

– Да, сразу после нового года, – сказал Иван и вспомнил доктора Инеева, его кабинет с номером "33" и сумрачное помещение с креслом, аналогичным тому, что было здесь.

– Результаты того исследования выглядят очень подозрительно, – произнес доктор.

– Наверное, ошибка, – сказала медсестра.

– А я думаю, что разгильдяйство, – пробормотал Брюсер. – Надо будет послать запрос: пусть проверяют свои бумажки. И я не удивлюсь, если выяснится, что у них в сто тридцать шестой поликлинике творится сущий кавардак. А этому Инееву нужно будет сделать хорошенький такой выговор!

Иван, слушая доктора, еле удержался от приступа смеха, который комком подошел к горлу и был готов выплеснуться наружу. К счастью, пронесло.

– Мне, кстати, вам, Машенька, нужно кое-что сказать, – доктор обратился к медсестре и поманил ее пальцем. Та кивнула. И они отошли за угол, где принялись шептаться.

Между тем медицинская карточка лежала на столе всего в двух метрах от Ивана и манила к себе его взгляд. Парень осторожно встал с кресла и сделал несколько робких шагов, слушая коварное эхо и беспрестанно поглядывая на тот угол, за которым стояли Брюсер и медсестра. И вот, подойдя почти вплотную к столу, Иван резко кивнул головой и принялся с жадностью изучать тайные руны обложки. И, действительно, среди загадочных надписей была строка цифр, начинавшаяся с латинской буквы "F". Иван запомнил ее и быстро вернулся на кресло. Эхо не преминуло сообщить об этом доктору. Но тот, высунувшись из-за угла, сказал лишь следующее:

– А вам, молодой человек, уже пора отправляться на завтрак.

Ивана привели в столовую даже раньше, чем нужно – еще никого не было, но в соседнем коридоре отчетливо слышались голоса проснувшихся обитателей клиники.

Иван сел на свое вчерашнее место. Толстая повариха разносила тарелки с кашей и ставила их на стол. Несмотря на спешку и полное безразличие к выполняемой работе, тарелки из рук поварихи ложились на стол удивительно ровными рядами.

– К еде не прикасайся! – сказала она, поставив кашу перед Иваном.

– Так еще ложек нет, – отозвался парень.

– Здесь столовая, а не место для шуток и развлечений! – мрачно сказала она.

И во время второго захода, когда она раскладывала уродливые ложки, Иван ни разу не посмотрел в ее сторону, словно не было в пустынном зале никакой суетившейся женщины.

– Умничка, – вдруг сказала повариха над Ивановым ухом, – вот бы и все остальные были такими же смирными…

Только теперь Иван взглянул на нее, но увидел лишь толстый зад, увиливавший на кухню. И синхронно с кухонной распахнулась боковая дверь – и в помещение хлынул шумный народ в синих пижамах.

– Привет! – сказал Алекс и уселся на стул рядом с Иваном.

– Привет, – ответил Иван, пожав протянутую руку.

– Господи, опять эта дрянная каша! – проговорил Алекс, поморщившись.

– Так, так, так! – сзади раздался грозный голос санитара.

Ребята оглянулись.

– Ты! – санитар указал на Алекса, чуть ли не тыкнув ему в нос ноктем. – Иди на свое место вон там.

– А можно мне остаться тут? – быстро процедил Алекс.

– Нельзя.

– А если я скажу "пожалуйста"?

– Все равно нельзя.

– Ну, не будьте таким злым. Да и какая разница, кто где сидит?!

– Разница есть! – безапелляционно сказал санитар. – Пересаживайся.

Очевидно, поняв, что переубедить дубового санитара не получится, или предположив, что упорство может дорого обойтись, Алекс встал и отправился вокруг стола на то свое место с противоположной стороны. А на освободившийся стул тут же уселся вчерашний старик.

– Какой наглец! – проговорил он, неестественно улыбаясь. – Ишь ты, позанимал чужие территории! А то и вовсе хотел лишить других своего законного завтрака. Молодой, видать, еще! И многого не понимает. Но его научат.

– Тихо! – сзади снова прогремел санитар. И старик сразу замолчал и перестал лыбиться, помрачнев и уйдя в себя.

Тем временем рядом с Алексом сел Гоша. И на нем была точно такая же вызывающая улыбка, от которой только что излечили разговорившегося старика.

Алекс посмотрел на соседа и отвернулся.

– У-гу-гу, – проговорил Гоша.

От толстой поварихи прозвучала команда "Приятного аппетита!" – и все принялись за еду.

Каша была такой жиденькой, что больше походила даже не на пюре, а на суп. И вкус у нее был специфический: словно в манку залили ароматный байховый чай и все это дело хорошенько перемешали.

Из всех не ели, как виделось Ивану, только двое – Алекс и Гоша. Первый сидел, приопустив голову, второй – пристально рассматривал первого. Но, очевидно, вдоволь насмотревшись, принялся раскачиваться на стуле и при этом что-то бормотать себе под нос.

Алексу, похоже, все это надоело, он схватил ложку, повертел ее в руке, еще раз поглядел на беспокойного соседа, вдруг ехидно улыбнулся и даже, можно сказать, рассмеялся шепотом – и принялся черпать жидкую кашу ложкой, приподнимать и выливать в тарелку. С каждым разом он делал это все быстрее и дерганее. Иван понял, что подросток копировал вчерашнее поведение Гоши. Очевидно, Гоша тоже что-то понял, потому как перестал раскачиваться на стуле, ухать и улыбаться.

– Бла, бла, бла, – бормотал при этом Алекс. Теперь на него смотрели и некоторые другие пациенты, прервавшие свою трапезу.

– Хватит! – санитар крикнул на Алекса. И тот перестал кривляться и отправил первую ложку каши себе в рот. А Гоша так и остался сидеть с широко раскрытыми глазами и распахнутым ртом.

Мимо прошагал доктор Брюсер, проговорив по пути:

– О, Гоша у нас сегодня такой спокойный – просто чудо какое-то!

И в это мгновение лица санитаров, дежуривших в столовой, сделались неописуемо злыми – на что обратил внимание Иван.

– Всем есть кашу! – громко, чуть ли не ревом, скомандовал один из санитаров, когда доктор скрылся в дали коридора.

После завтрака Гошу увели на обследование, а остальных отправили в общий зал, где по сравнению со вчерашним днем произошли изменения: все стулья, кресла и диваны были переставлены. Вошедшие старики по привычной инерции побежали занимать лучшие места, но добрая половина из них, увидев случившуюся перетасовку мебели, тут же остановилась. За всем этим из центра зала наблюдал доктор, имени которого Иван не знал. Врач держал перед собой лист бумаги, закрепленный на толстой картонке, и что-то отмечал карандашом. И когда все расселись, доктор попетлял немного между пациентами, продолжая заносить какие-то сведения в свою бумажку. К Ивану и Алексу, занявшим диванчик в дальнем углу, он не подошел.

– Что-то мне тут не нравится, – сказал Алекс. – Слишком много санитаров под боком. Давай пересядем.

И ребята переместились на стулья ближе к остальным, но дальше от санитаров, которые ходили преимущественно у самых стен.

– Что, и это место не устраивает? – спросил Иван.

– Тут везде ужасно! – сказал Алекс. – И с какого пряника они всю мебель перехреначили?…

– А я подсмотрел код заболевания: на карточке было написано "F97.15".

– Ты уверен, что запомнил правильно?

– Да. А что такое?

– Это какой-то странный код. Я знаю, что нашим могут приписать девяностый и девяносто первый – так сказать, за хулиганство. Но что такое девяносто семь, да еще с уточнением пятнадцать… Во всяком случае, это не шизофрения, не белочка и не органика: все самое страшное располагается в сороковых и шестидесятых.

– Что за органика? – спросил Иван.

– Органическое повреждение мозга. Ну, это когда по башке чем-нибудь тяжелым ударят – и будет физическое повреждение серого вещества. Жесть, короче.

– И все-таки, что значит этот код?… – проговорил Иван.

– Не знаю. Можно, разве что, посмотреть в медицинском справочнике. Но здесь его тебе никто не даст. Так что, только когда выйдешь отсюда, сможешь узнать, от чего тебя тут лечили.

Иван погрустнел и вздохнул.

– Да ты не отчаивайся! Твое положение не такое скверное, как у некоторых.

– Я, конечно, вижу, что не такое скверное… Но, тем не менее, печально все это.

– Да брось ты хныкать. На себя посмотри: насколько больше и здоровее меня!

– Ты еще вырастишь.

– Ага, – ухмыльнулся Алекс. – Вырасту и поумнею!

– Я не говорил "поумнеешь".

– Но подразумевал. А, впрочем, не важно!

Алекс привстал и немного передвинул стул, словно в старом положении его что-то катастрофически не устраивало.

– Так вот, – тихо проговорил Алекс, – мы тут миленько болтаем, а в палате номер семь лежит человек, которого здешние доктора залечили так, что он встать с постели не может. И все это сделано преднамеренно…

И так случилось, что на недопустимо близкое расстояние подошел любопытный дед. Алекс ему прошипел:

– Овощ, иди отсюда!

– А-а-а, – протяжно проговорил на своем вымышленном языке непрошеный гость.

– Бэ! – ответил ему Алекс. И, как ни странно, дед понял и засеменил прочь.

– По-моему, их тут не лечат, а калечат, – сказал Алекс.

– Оставляю это суждение на твоей совести, – произнес Иван.

– Так вот, – продолжил Алекс, – в палате номер семь в этом самом заведении лежит человек, в отношении которого применяется самая настоящая карательная медицина.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю! У нас все знают эту историю. Так вот, держат его здесь потому, что он был там наверху и все знает о верхнем мире. Мир этот расположен в огромной нише над городским потолком. И она настолько огромна, что не видно стен, а потолок в ней окрашен в голубой цвет.

Здесь Алекс умолк, хотя рядом никого не было.

– Ну? – спросил Иван.

– Вот если б можно было поговорить с этим человеком… Но он так хорошо охраняется, что к нему не попадешь. У нас даже есть такая история: один чувак, чтобы повидаться с тем человеком, специально сдался в лапы полиции и вел себя на допросе вызывающе – симулировал одно из психических заболеваний, о котором прочитал в толстой книжке. Но у парня ничего не вышло: врачи признали его вменяемым и суд назначил ему принудительные работы – пятнадцать суток отбеливать стены. А чтоб ему было не скучно и не тяжко, некоторые из наших помогали белить, тайно пробравшись на объект. И когда пришел бригадир и увидел невозможно быстро покрашенные стены – удивился и даже перестал пить спиртное, хотя я считаю последний факт преувеличением. Но, полагаю, что было весело и забавно наблюдать за всем этим со стороны. Но потом власти как-то прознали, что ему помогают, и отправили его красить темный железнодорожный туннель. Заканчивается история печально: в туннеле чувака насмерть сбил поезд.

Алекс с удивлением посмотрел на Ивана – тот сидел смирно, молча, как будто и вовсе не дышал.

– Блин, – выдохнул Алекс, – а я вот попал в эту херову клинику – а встретиться с человеком-легендой мне не суждено! Зато на свободе смогу рассказать, что мало просто попасть сюда – нужно еще как-то обмануть всех этих докторов и санитаров.

– А откуда ты знаешь, что этот человек находится здесь и именно в палате номер семь? – спросил Иван.

– Слышал краем уха, как доктор говорил о секретном пациенте в седьмой палате. Вспомнил легенду – там как раз упоминалось об этом центре психиатрии – он, кстати, не простой, а в подчинении чуть ли не у самого президента.

– А я даже не знаю, как это заведение называется, – проговорил Иван.

– Центр экспериментальной психиатрии имени Морольского, – сказал Алекс. – Психдом особого назначения, короче.

– Но ведь, наверное, как-то можно повидать этого человека?

– Увы! Я сам специально прошелся по коридору до палаты с номером семь: там установлена такая массивная металлическая дверь и в ней целых три замочных скважины! Короче, крепость внутри крепости.

– Это Феликс! – проговорил Иван, показывая на вошедшего в зал санитара.

– Не вижу смысла запоминать их имена. Они все для меня на одно лицо, – отозвался Алекс.

Между тем Феликс направился прямиком к Ивану.

– Вставай! – сказал он парню.

– А что случилось? – спросил Иван.

– К тебе пришел посетитель.

– Посетитель?… – удивился Алекс.

– А тебя это не касается. Так что помалкивай!

Алекс с любопытством наблюдал, как увели Ивана. "Не к добру это", – подумал он.

По дороге Иван спросил:

– А кто пришел-то?

– Не знаю, – ответил Феликс. – Мне сказали тебя привести в переговорную комнату.

Переговорная комната располагалась в той части коридора, где были двери врачебных кабинетов. Войдя внутрь, Иван увидел ровные желтые стены, красивую люстру на потолке, опрятный деревянный столик со стульями и Димитра. Иван сразу узнал это невзрачное лицо в сером опрятном костюме – именно этот человек на новогодней распродаже разлучил его с Жанной.

Дверь сзади закрылась – и в комнате Иван и Димитр остались один на один.

– Ну, как ты тут поживаешь? – спросил Димитр.

– Так, значит, это вы меня сюда засадили, ведь так? – почти прокричал Иван.

Димитр спокойно сказал:

– Здесь я задаю вопросы.

И улыбнулся. Но увидев, что его обаяние не работает – парень по-прежнему был чрезвычайно хмур и встревожен, – полковник произнес строго и лаконично:

– Садись на стул! Нужно поговорить.

Иван отодвинул стул и сел.

– И о чем же вы собираетесь со мной говорить? – спросил парень.

– О твоем будущем, – ответил Димитр. – Ты знаешь, кто такой Зараев Николай Александрович?

– Знаю, – сказал Иван. – Это, как у вас говорят, его высокопревосходительство.

– Не умничайте, молодой человек.

– А вы тоже тут не это самое!…

Димитр решил не обращать внимания на выкрутасы парня в надежде на то, что тот вскоре одумается.

– Ты попал в очень неприятное стечение обстоятельств. И выбраться оттуда сам не сможешь: потому что все складывается против тебя. Но я могу помочь тебе. Точнее даже: я уже помог тебе кое-чем, просто ты об этом еще не знаешь.

– И чем же? – воскликнул Иван. – Тем, что посадили меня в психушку?!

– Именно этим, – ответил Димитр.

– Ну, знаете ли…

– Николай Александрович хотел от тебя избавиться более радикальным способом. Не будь меня, тебе на голову кирпич бы свалился или еще что приключилось в таком роде! Но вместо этого ты пребываешь в данном заведении. И с тобой пока ничего страшного не случилось, заметь.

– Я вам не верю! – сказал Иван.

– Зря.

Иван погрузился в молчание. Димитр вздохнул и продолжил:

– И в связи со всем вышесказанным, единственное, что я могу для тебя сделать – это отправить тебя в другой город, чтобы ты там спокойно жил и навсегда забыл о Жанне.

Иван отрицательно покачал головой.

– Значит, не хочешь? – спросил Димитр.

– Не хочу!

– А если подумать?

– Тут и думать нечего, – сказал Иван. – И вообще, я вам не доверяю.

– Очень жаль.

Снова наступила тишина. Было даже слышно, как в потолочной лампе жужжало электричество.

– Подумай! – вновь сказал Димитр.

Но парень был непреклонен и проигнорировал полковника.

– Мне жаль тебя, – сказал напоследок Димитр. – Сам ведь делаешь себе плохо.

Иван пришел в общий зал подавленным. Алекс с нетерпением ждал возвращения друга, но, увидев у того удрученное лицо и потупленный взгляд, заволновался сам. И когда Иван сел на стул, Алекс тихонечко и аккуратно спросил:

– И кто к тебе приходил?

– Да так, один знакомый эсгэошник… – ответил Иван.