Сначала я подумала, это какая-то сумасшедшая птица бьется клювом в стекло, отказываясь воспринимать его как материальное препятствие, но затем протерла глаза и уставилась на большеглазого черноволосого парнишку по ту сторону иллюминатора.

«Чего тебе?» – спросила я одними губами, прекрасно понимая, что мальчишка меня не услышит: стекла в такие каюты ставили особо прочные, звуконепроницаемые, чтобы разговоры капитана и его приближенных нельзя было подслушать.

Парнишка не ответил, но стучаться перестал.

Я окинула взглядом безмятежно спящего Шеллака – некромант даже ухом не повел, хотя стук стоял такой, будто корабль брали на абордаж. Добавь сюда хоть пушечную пальбу, он все равно бы не проснулся.

Я не сильно сомневалась, когда нырнула в некромантские сапоги (которые, кстати говоря, были мне велики, но до своих было уж очень далеко идти) и быстро напялила юбку, не потрудившись даже затянуть ее поясом.

Заклинания на двери стояли слабенькие – рассчитаны на то, чтобы отпугнуть, а не защитить по-настоящему. Удивляюсь, как Шелу вообще удалось что-то из себя выжать.

Я быстро разорвала охранные связи, отодвинула тяжелую чугунную щеколду, которая поначалу совсем не хотела вылезать из теплого и уютного паза в стене, и вышла на пустую палубу.

Только-только начинало светать, и бледно-черничные отблески на прозрачном небе говорили о том, что всем порядочным некромантам, пиратам и прочей нечисти сейчас надо быть в своих кроватках и видеть десятый сон о добытых несметных сокровищах.

Приставучего мальчишку я нашла за дымоходной трубой, где тот прятался, зажимая в потных ладонях почерствевшую булку. Огромные наивные глаза смотрели на меня с нескрываемым восхищением.

Как такого юнца взяли себе Осы-самоубийцы? Неужели у одного из пиратов вдруг вспыхнули родительские чувства? Очень сомневаюсь. Такие бездушные убийцы, как Осы, скорее наймут на работу черного мага с риском для своих жалких шкур, чем будут подставлять себя, опекая неразумного мальчишку, которому еще, наверное, и четырнадцати нет.

– Чего хотел? – сонно повторила я. Мне не терпелось поскорее отделаться от мальчугана и вернуться досматривать свой сон про сокровища.

Мальчик снова не проронил ни звука – лишь причмокнул потрескавшимися губами и вытаращился на меня своими огромными глазищами.

«Немой, что ли?» – пронеслось у меня в голове, но я быстро отбросила эту мысль. Пираты такого сразу отправили бы подальше на дно, а не кормили бы черствым хлебом. И рядовым пиратам свежий редко достается – самая отборная еда уходит обычно капитану и его приближенным, а остальным, как водится, объедки, но зато с капитанского стола.

Постепенно мне становилось все неуютней и неуютней под столь пристальным и наглым взглядом. Так и хотелось рявкнуть, что я тебе, малец, не зверушка в королевском зоосаде, но язык сказать такое не поворачивался – слишком уж благоговейно смотрел на меня мальчик. Даже не на меня, а, я бы сказала, сквозь меня.

Я обернулась в поисках того, кто бы еще мог привлечь внимание мальчишки, но палуба была пуста, если не считать задремавших на своих постах пиратов и еще одного, видневшегося с подзорной трубой среди трепещущих парусов на эзельгофте.

– Ты там привидение увидел, или что? – не вытерпела я.

Спать хотелось до одури, и я уже начинала жалеть, что поддалась предательскому любопытству и встала с постели (на самом деле, эту жесткую кушетку трудно было назвать постелью в полном смысле этого слова, но жаловаться не приходилось).

Про привидение я упомянула шутки ради, но, когда кто-то тронул за плечо, меня чуть удар не хватил. Я уже приготовилась было выколоть обидчику глаз или, в крайнем случае, проклянуть его, как сзади раздался голос принца:

– Не спится?

Я повернулась, да так шустро, что от моей неуклюжести мы столкнулись с Пером лбами. Послышался опасный треск, будто череп надвое раскололся. Чей – понять не успела. Принц сочно выругался.

– Ты чего! Тут дети! – не удержалась я от праведного гнева, хотя сама не гнушалась резким словцом, когда возвращалась полупьяная из «Пиратского раздолья» и на мне с криками «Тетя-некромантка!» пыталась бусами повиснуть сельская малышня.

– Это ты про него, что ли? – потирая ушибленный лоб, хмыкнул принц.

– А кто он, по твоему, ваше-сочество? Пират-недоросток?

– Шрам, не надо, – мужчина поморщился. – Я уже давно не принц, мы оба об этом знаем. Не надо делать из меня врага всего человечества. Даже я уже смирился с тем, что умер, – пора бы и тебе признать очевидное.

Тон, с которым принц поучал меня жизни, не содержал в себе никакого видимого подвоха. Кажется, Пер реально устал от королевской суеты, черной икры на завтрак и лобстеров на обед. Мне бы его проблемы.

Я уставилась на принца, будто узрела его в первый раз. Взлохмаченные каштановые волосы торчали в разные стороны, взбудораженные легким морским бризом; по щекам пробивались аккуратно выбритые светлые баки; а в светлых чистых глазах даже в темноте можно было разглядеть теплый огонек. Я поймала себя на мысли, что Пер был полной противоположностью Шела, и, может, именно поэтому я подсознательно сторонилась принца, не хотела его впускать себе в душу.

А возможно, хотела, но не могла себе в этом признаться.

Триста лет назад, если мне память не изменяет, правил на острове Туманов король по имени Эл Красивый. Имя правителю дала заботливая мамаша, когда он еще ползал на четвереньках и питался размятой тыквенной кашицей, и тогда нельзя было точно сказать, насколько красивым вырастет король. Ожидания матери-королевы, к сожалению, не оправдались: мальчик рос зажатым, страшненьким, хромал на обе ноги (упал не с лошади, как любили врать придворные, а выпал из люльки) и терпеть не мог мяса ни в каком виде, а от одного вида крови падал в обморок. Отец Эла не сплоховал и подменил во всех документах имя сына, сделав его Элом Очаровательным. Вранья тот король не любил, а посему искренне верил в то, что его сын действительно обладал неким шармом, так сказать, изюминкой.

По правде говоря, лучше ребенку от этого не стало. Нянечки ласково кликали его очаровашкой, а мать так и вовсе души в нем не чаяла – не чаяла так, что вскорости померла, когда мальчику было только пятнадцать лет. А еще через три года отец Эла отправился на войну и, как водится за всеми слишком самонадеянными правителями, не вернулся.

Эл принимать корону отказывался категорически: сбегал в соседние леса, но там его быстро отлавливали, устраивал забастовки, протесты и голодовки. Нянечки обиделись на своего очаровашку и поувольнялись все разом, не потребовав даже зарплаты. Они говорили, дескать, смотреть не можем, как воспитанник наш страдает, – сердце кровью обливается. А воспитанник тем временем от излишней опеки оправился, вылечил хромоту у заезжего чернокнижника (неофициально, конечно, – юный король действовал инкогнито, но добрые люди все равно потом растрезвонили) и стал активно тренироваться, накачивать, так сказать, мускулатуру и зарабатывать себе имя бравого воина. Придворные дамы стали активно шушукаться: король вырос и оказался очень даже недурен собой, разве что улыбался редко.

Правил Эл Очаровательный долго – сорок три года, – что для особы королевской крови срок вполне приличный, а перед смертью велел занести его в летописи как Эл Ужасный.

В общем, если вы ищете здесь мораль, то она такова: весь королевский род состоит из психов, которые сами не знают, что им нужно. И Пер явно не был исключением из этого правила.

– У Шрам не бывает друзей, глупый, – хохотнула я, и мальчонка аж вздрогнул от моего дьявольского смеха.

– Живых, может, и нет, но вот мне ты можешь довериться.

– Тебе? Наследному принцу, который считает, что я его и задушила? Не держите меня за кретинку, ваше-сочество, и без вас наивных хватает.

– На него наложили заклятие немоты, – непонятно к чему вдруг ляпнул Пер.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, но вовремя вспомнила про ждущего меня парнишку. Повернулась, окинула взглядом сжавшееся тельце и поняла: принц был прав.

– За что? – ахнула я.

– Корабельный кок сказал, мальчонку подобрали у Обезьяньего острова. Он сам пролез в трюм, затаился среди мешков с провизией и так продержался на корабле несколько дней. Затем его нашли и хотели было выбросить за борт, но сжалились и не только оставили в живых, но и устроили юнгой на корабле.

– Жалостливая история, – поддакнула я, похлопав мальца по щекам. Тот даже не шелохнулся.

Было в нем что-то такое, что мне нравилось. Огонь, что ли, внутренняя страсть, энергия. Живая энергия. Такой мало кто мог похвастаться – люди, в основном, больше похожи на ходячие трупы, ненадолго выскочившие из своих могил. У этого же паренька внутри крепкий стержень – такой не сломаешь одним движением руки.

– И как его зовут?

– Говорят, Штиль, – ответил принц. – С таким именем в море обычно не берут.

– Откуда ты все знаешь-то? Небось за пределы своего дворца ни разу не выходил.

– Не говори о том, о чем не знаешь, женщина, – немного грубовато ответил он. – Если тебя не заботит ничего, кроме себя любимой, то у меня есть бестолковый народ, которым нужно еще как-то править.

Продолжая осмотр мальчугана, я с невозмутимым видом покопалась у него в волосах, проверила, нет ли на затылке или за ушами меток смерти, а тот и не думал сопротивляться. Все смотрел на меня зачарованным взглядом, будто пытался сообщить мне что-то очень важное.

Я же смотрела на него, и мое сердце таяло. Так он был похож на Шеллака, когда тот был примерно такого же возраста. У меня с тех времен не много воспоминаний осталось, но в тех, что были, Шел был именно такой.

– У тебя был народ, принц. Не забывай. И он тебя, скажу по секрету, не очень-то любил. Никто вообще не знал, как ты выглядишь. Ходили слухи, что ты настолько хилый и болезненный, что островом управляют твои приближенные – корыстные и жадные до золотишка крысы, не гнушающиеся подкупать пиратов, дабы грабить собственные же амбары. Так что не пытайся повесить мне на уши лапшу на тему «каким я был хорошим правителем».

Принц, выслушав мою пламенную речь, устало вздохнул, поняв, видимо, что со мной спорить бесполезно.

– Не знаю, как тебе объяснить, но мне порой кажется, что это был не я.

– Что не ты? – удивилась я и тут же обратилась к Штилю, закончив осмотр: – Вымоешь уши.

Мальчишку как ветром сдуло.

– Да не я правил островом. Может, так оно и должно быть после смерти, что жизнь вспоминается неясно? Все как в тумане, таком липком и густом, что ничего не видно. Правда, я почему-то хорошо помню себя совсем маленьким, еще до бабочки.

Внезапно я вспомнила, как наставник кое-что рассказывал мне о королевской семье, когда я была маленькая.

– Твой дедушка ведь умер?

– Давно, – кивнул принц, – едва ли не в день, как я родился. Точно уже не скажу.

Это было похоже на то, что я знала. Только вот все эти совпадения… Совпадения ли?

– Чего он от тебя хотел-то? – спросил Пер, кивая в ту сторону, куда умчался Штиль, и присел на уступку перед котельным отделением.

Сейчас закопченная труба покорно молчала, ибо ветер был благоприятный, но, когда ее начинали топить, на палубу с подветренной стороны лучше было не выходить – сразу станешь вождем чернокожих.

– А дьявол его знает. – Я пожала плечами и устроилась рядом с принцем. Спать уже совсем расхотелось. – Мне показалось, он меня узнал, но, хоть убей, не помню, виделись ли мы с ним до этого.

Принц кивнул на мой браслет и осторожно попросил:

– Дай-ка сюда.

– Это еще зачем? – всполошилась я, заподозрив неладное.

Бесцеремонно схватив меня за запястье, Пер придвинул мою руку поближе и уставился на опоясывающие медную окружность руны. Откуда он узнал про происхождение у меня этого браслета, лучше и не спрашивать.

И когда мягкие губы принца зашевелились, я подумала, что обозналась, – это не Пер Четвертый, а наведший на себя морок черный маг сидит рядом со мной. Но я ясно чувствовала исходящую от мужчины мертвую энергию, а посему даже не сомневалась в отсутствии подмены.

– Ты что творишь, дурень?! – шикнула я на принца и попыталась выдернуть руку, но хватка мертвецов – мне ли не знать? – стальная. Пришлось подчиниться. К тому же мне было любопытно, что из этого выйдет.

Сначала я почувствовала едва заметное тепло и легкую пульсацию в венах, затем становилось все жарче и жарче, и спустя минуту мне уже казалось, будто меня тролли решили живьем зажарить на костре. Пот прошиб тело, а голова пошла кругом. Но я не только не сопротивлялась – трех слов связать не могла.

– Не… надо, – с трудом выдавила я, чувствуя, что вот-вот упаду в обморок. Второй за два дня – это определенно перебор.

Но принц и не думал останавливаться. Вены прожгло дьявольским огнем, грудь сдавило тисками, душу окутал тяжелый густой туман – дышать стало невозможно. Последней мыслью было, что Пер решил меня убить, и я в сердцах пожалела, что не прикончила его раньше, а доверилась какому-то неизвестному убийце, которого надо было бы еще найти.

И вдруг все прекратилось.

Вдыхая как первый раз в жизни, я шумно втянула воздух носом. Открыла глаза и обнаружила опасный браслет на раскрытой ладони Пера.

– Да, я тебя недооценила, – пролепетала я, едва снова обрела способность говорить.

Точнее, недооценила твоего предка. Это может звучать бесчувственно, но, возможно, для Пера смерть была наилучшим выходом из сложившейся ситуации.

Принять из рук подозрительного принца штуковину, в потенциале обещавшую оставить от меня рожки да ножки, я побоялась. Впрочем, тот был только рад и спрятал браслет в широкий карман парусиновых брюк.

– Ты всегда видишь только то, что хочешь видеть. Хочешь увидеть нежного принца, маменькиного сынка, обласканного веерами и женщинами, – ты его увидишь. Но посмотреть дальше своего носа – это ниже твоего достоинства, Шрам с острова Туманов.

Я на мгновение, признаться, опешила. До меня не сразу дошло, что я теперь свободна, и жизни моей (за редким, но гнусным исключением) сейчас ничто не угрожает. Поэтому нравоучения какого-то мертвого наследного принца, спасшего мне жизнь, – это такая ерунда по сравнению с тем, что ожидало бы меня, останься браслет на моем запястье.

– И где ты научился магии? – спросила я беспечно, хотя уже знала ответ на свой вопрос.

– Да меня и не нужно было учить. – Пер пожал плечами. – Я сколько себя по…

Но закончить принцу не дал резкий хлопок двери, весившей, по крайней мере, три меня. На палубе появился Шел, во всеоружии и босой.

Некромант уже не выглядел ни невыспавшимся, ни усталым, а скорее уж готовым крушить все, что встанет у него на пути. В предрассветном тумане Шеллак выглядел особенно зловеще.

Прищуренные кошачьи глаза выискивали в белой дымке виновницу всех его кошмаров – то есть меня. И если я мечтала от этого кошмара поскорее избавиться, то некромант с решением не торопился и продолжал меня упорно преследовать.

Хотя иногда я думаю, что без Шеллака была бы другой. Более того, меня бы, наверное, вообще не было, если бы он не спас меня во время непогоды.

Только сейчас до меня дошло, что сидим мы с принцем в очень компрометирующей позе – слишком близко и с чересчур серьезными минами. Я бы тоже много чего подумала, застав себя в таком положении.

А уж чего напридумывал себе Шел – одному Посейдону известно.

Мужчина глухо рыкнул и со слегка раздосадованным выражением лица воткнул приготовленный для схватки нож за пояс. Похоже, он ожидал увидеть меня в компании капитанского сынка, с кружками, полными пива, и моей ногой, закинутой для романтичности момента пирату на плечо. Но наследный принц – тоже неплохая добыча.

– Ты чего тут делаешь? – Понять, к кому – к принцу или ко мне – Шеллак обращается, было невозможно, так что мы синхронно ответили:

– А ты?

Устало вздохнув, некромант галантно протянул мне руку и помог подняться, чего никогда прежде не делал. Сначала мне в голову пришло, что я обозналась и это вовсе не Шел, но уж больно часто в последнее время мне мерещатся колдуны, сокрытые мороком.

И тем не менее Шеллак вел себя крайне подозрительно. Некромант ни словечком не обмолвился насчет взятых мною без спроса сапог, хотя в другой ситуации тут же спустил бы на меня всех собак. Что-то с ним было не то, но понять, что именно, не представлялось возможным.

– Капитан зовет нас к себе в каюту, – шепнул мне на ухо Шел, и я, едва заметно махнув принцу рукой, поплелась вслед за некромантом, в каждый шаг которого можно было вписать два моих.

Чего в эту ночь никому не спалось, я не знала, но была уверена в одном – у сына погибшего капитана были на то причины в моем лице.

Любители морских ужастиков поговаривают, будто для устрашения команды капитан каждое утро обязан выпить пинту осьминожьей крови (где они брали столько крови – тоже вопрос) и закусить хвостом электрического ската для профилактики. Подозреваю, хвосты были из лакрицы, а кровь не что иное, как подкрашенная свеклой водичка.

В капитанскую каюту Шеллак и не думал стучаться – толкнул массивный сруб, и дверь без скрипа поддалась. Молчанием отдавались и широкие ступеньки, по которым приходилось спускаться. Все здесь было просто, чисто и мертво. Ни единого звука, ни единого вздоха. Казалось, будто стены здесь были какими-то особенными: поглощали каждое сказанное тобой слово.

– Не нравится мне это, – пробормотала я себе под нос, пятой точкой, словно радаром, чувствуя неприятности. По открытой коже гульнул неприятный холодок.

Больше всего на свете я ненавижу быть не в курсе происходящего. С завязанными глазами ждать подвоха гораздо страшней, нежели идти на опасность с ритуальным кинжалом в руках. В этом есть своя прелесть – знать, от чего умрешь.

Шел же предпочитал другой вариант развития событий, при котором он был в курсе всего, а я – нет. Ему, возможно, было спокойней знать, что я не пойду искать ни ритуальный кинжал, ни опасность.

К моему искреннему удивлению, капитанская каюта оказалась очень аккуратной: ничего лишнего – только заправленная кровать (у меня такое чувство, что капитан сегодня еще не использовал свое ложе по назначению), длинный и узкий подвесной шкаф, растянутый во всю стену, а также столик с предметами первой необходимости – картой, компасом, подзорной трубой и парочкой запасных патронов. Никогда не знаешь, что именно из всего вышеперечисленного тебе пригодится. Особенно когда на корабле почетные гости: парочка некромантов и отдавший концы наследный принц.

Кроме белобрысого в каюте находился и наш старый волосатый знакомый. Я изогнула бровь в немом вопросе, а Шеллак пояснил:

– Дикий Парус служит шкипером на корабле.

– Да, – раздался рядом громоподобный голос волосатого, – правая рука капитана, детка. Пусть ил ему будет пухом!

Настоящий капитан, по-видимому, был совсем не против такого пренебрежительного отношения к собственной персоне. Если он хоть капельку похож на своего непутевого сынка, то наверняка до колик в животе боялся Дикого Паруса.

Окончательно протрезвевший, Фрон в качестве капитана Ос-самоубийц смотрелся очень даже неплохо, исключая, конечно, излишнюю щепетильность и женственность в манерах. Одежда – без единого пятнышка и складочки, что для любого пирата – непозволительная роскошь. На пальцах – ограненные алмазы, впаянные в толстые золотые кольца. А голову украшает серебряный обруч с топазом посередине.

В руках белобрысый держал свиток, который, судя по крепкой и витиеватой печатке, был не чем иным, как завещанием покойного капитана Грома. Я попыталась выглянуть из-за плеча Шела, но тот внезапно превратился в скалу, не давая мне ни пройти вперед, ни протиснуться, ни даже проползти. Последняя попытка была с позором приостановлена хмурым взглядом из-под черных ресниц. Больше пробиться вперед я не пыталась.

– Я очень рад, что вы согласились почтить меня своим присутствием, – ловко сплетая слова, начал Фрон. От того пьяного похотливого пирата, что накануне склонял меня к блуду и разврату, не осталось и следа. Теперь это был гордый, статный мужчина, облаченный в официальные одежды и придерживающийся пусть и пиратского, но этикета.

– Начнем с того, – встрял Дикий Парус, привыкший брать дело в свои руки, выхватив у капитана свиток (ни капитан, ни свиток не сопротивлялись), – что желание покойного капитана в отношении девушки – его последняя и единственная воля. – Свиток с быстротой молнии развернулся, по размерам оказавшись чуть ли не с мачтовую колонну. Дикий Парус пробежался глазами по содержимому завещания, бормоча что-то вроде «три пуда золота Серому Хвосту… шпагу Дохляку…» и выискивая нужное место. – Ага! Вот! – обрадовался волосатый. – Шрам с острова Туманов завещаю отыскать три свитка, полученных мной двадцать пять лет назад от короля Доброй Воли и его советника, и сжечь на месте. При отказе – сжечь саму Шрам.

Новость меня не удивила. Капитаны частенько сходили с ума и придумывали перед смертью всякую чушь типа «на пятый день моей смерти завещаю посадить на могиле синюю хризантему». Но откуда Гром знал мое имя?

Задумавшись, я не сразу заметила, что чья-то прозрачная рука невозмутимо покоится на моем плече.