Ночью вошли на полном ходу в порт теплоход «Абхазия» и эсминец «Свободный». Буксир брант-вахты торопливо загородил бонами вход в Северную бухту.

«Абхазия» доставила с Большой земли подкрепление, боезапасы и продовольствие.

Утром, взяв камеру, я пошел из гостиницы «Северной» на обрывистый берег Южной бухты, где внизу у самого берега стояла, разгружаясь, «Абхазия».

У Минной я встретил своего друга — фотокорреспондента Бориса Шейнина. В разговорах мы незаметно дошли до берега, и только уселись у самого края обрыва на ржавые якоря, реликвии 1854 года, как объявили воздушную тревогу.

Борис стоял рядом, плотно прижавшись своим плечом к моему. Так, чувствуя близко друг друга, было легче ждать…

— Пошли! Пикируют! Прямо сюда! Почему… — Борис щелкал аппаратом, заводил его и снова щелкал.

Я поднял камеру к глазам, но в эту секунду увидал вспышки огня на стволе крупнокалиберного пулемета, стрелявшего в нас с «Абхазии». Горячий ветер обжег лицо, а у Бориса слетела с головы фуражка.

— Стой! Руки вверх! — раздался крик с теплохода.

Бомбы упали далеко от корабля, а пикировщики, завывая, взмыли в небо.

«Абхазия» отваливала от причала, а снизу к нам бежала группа матросов в парусиновых робах, с автоматами в руках. Впереди бежал старшина, размахивая наганом.

На капитанском мостике теплохода стоял офицер, он стрелял из револьвера в нашу сторону и орал на пулеметный расчет. Судя по всему, офицер не умел стрелять: пули даже близко не свистели, но все же положение наше было идиотским. Жизнь зависела от потерявшего разум паникера, перепуганного бомбежкой. Трудно понять, почему в момент вражеского нападения, когда все виды оружия отражали налет «юнкерсов», нашелся такой командир, который сумел огонь одного пулемета направить по своим.

Офицер продолжал кричать и ругаться с пулеметчиками — они, видимо, вовремя поняли, что стрелять по своим нельзя.

Наконец прибежали запыхавшиеся матросы, схватили нас с Борисом за руки, отобрали аппараты и поволокли, подталкивая в спину, вниз, к пакгаузам.

Воздушной тревоге дали отбой. Нас затолкнули в пакгауз. Прибежал офицер. Я сразу понял, что офицером да и вообще военным он никогда раньше не был.

— Обыскать! — приказал он срывающимся голосом. «Уж не в охранке ли он раньше состоял?» — подумал я, глядя на его серое, одутловатое, небритое лицо с проступившей на щетине сединой.

— Зачем же обыскивать? Мы советские офицеры!.. Сами можем…

Мы не дали себя обыскать, предъявили документы.

Офицер с «Абхазии» менялся в лице.

Матросы, так ревностно выполнившие приказ командира — «поймать и обезоружить», — ухмылялись.

В пакгауз вошел контр-адмирал К.

— Смирно! — скомандовал старшина.

— Вольно. Кто стрелял по берегу? Что случилось? — контр-адмирал обвел всех взглядом.

Борис перебирал руками простреленную фуражку. Один из матросов держал наши камеры.

— Так что тут произошло, товарищи корреспонденты?

— Он, товарищ контр-адмирал, — и Шейнин показал взглядом на офицера, — с перепугу приказал нас с Микошей расстрелять как диверсантов да еще из собственного «ТТ» палил во все стороны.

— Ну и что же, не попал?.

— Попал, товарищ адмирал, — сказал виновато Шейнин и просунул палец сквозь дырку в фуражке.

Потный офицер так и стоял по стойке «смирно» и из красного быстро превращался в багрово-синего.

— У вас плохое зрение? — обратился к нему адмирал.

— Никак нет, товарищ начальник! — наконец вымолвил он хриплым голосом.

— Такого звания на флоте нет, — зло сказал адмирал. — Какого дьявола вы дали команду стрелять по своим? А? По своим офицерам! Подняли панику среди населения. Хорошо, никто не пострадал. Не видели, что перед вами советские офицеры? От страха потеряли не только зрение — разум! С какой дистанции вели огонь?

— Сто пятьдесят метров, товарищ контр-адмирал!

— И не могли попасть в цель? Десять суток для обучения стрельбе в цель! Кругом! Шагом арш!

— Вам повезло, товарищи! Могло быть намного хуже. — Контр-адмирал пожал нам крепко руки и пожелал хорошей съемки.

Матросы виновато вернули нам аппараты и гурьбой побежали снова на подвалившую к пирсу «Абхазию».

— Пойдем, пока не поздно, наверх, — сказал я. — Может, еще снимем что-нибудь интересное…

Борис шел рядом и молча крутил простреленную фуражку, боясь надеть ее на голову.