Большое социально-политическое значение имел вопрос о вовлечении в советское строительство трудового казачества края — донского, кубанского и терского.

В казачьих станицах жили и иногородние, приехавшие из разных районов России и Украины в поисках заработка, земли. Иногородние, как и угнетенное казачество при царе, первые стали на сторону Советской власти, заполнили своими частями первые формирования красноармейских частей, дали много талантливых военачальников из своей среды, вроде Ковтюха и др. Поэтому они и в сельсоветах и других органах власти занимали руководящее положение. Казаков почти не было в руководящих органах страны и на местах, их считали антисоветски настроенными.

Собственно, вначале так и было — действовали казачьи банды, уничтожавшие руководителей Советской власти и терроризировавшие советские органы.

В 1922 г., когда я приехал в край, на заседании в штабе округа мы с Ворошиловым, краевым уполномоченным ГПУ Андреевым обсуждали каждую неделю сводки, доклады начальника штаба округа Алафузова — бывшего царского полковника, добросовестно служившего в Красной Армии, о положении казачьих политических банд.

На стене висела большая географическая карта края, на которой флажками обозначалась меняющаяся дислокация банд с указанием числа сабель в каждой из них. Таким образом мы имели возможность наглядно видеть, как шла ликвидация банд в течение недели.

Много мы слышали на этих совещаниях и трагического. Орудовавшие у нас банды были хорошо вооружены и в основном состояли из белогвардейских офицеров, казаков, не успевших удрать за границу. Они собирали под свои знамена все враждебные и недовольные Советской властью силы. Их охотно поддерживали кулаки, купцы, зажиточная часть казачества.

Бандитизм носил ярко выраженный политический характер. Бандиты убивали местных руководителей Советской власти, беспощадно расправлялись с коммунистами и беспартийными активистами, поджигали здания советских учреждений и терроризировали их работников.

Деревня, истосковавшаяся по самому элементарному порядку, в подавляющем своем большинстве постепенно становилась враждебной всем этим бандам. Из банд стали уходить крестьяне и казаки, заблуждавшиеся или обманутые главарями бандитских шаек. Крупные банды стали распадаться на более мелкие. Было уже немало случаев, когда отдельные банды целиком разоружались и переходили на нашу сторону.

Мы призвали руководителей местных партийных организаций приостановить конфискацию имущества добровольно сдающихся бандитов, вернуть им то имущество, которое еще не распределено, и позаботиться о возвращении ранее отобранной земли и наделении новой, не задевая при этом интересов тех крестьян, которые получили земли бандитов и имеют на них посевы. Разумеется, все это они должны были проводить, имея в виду лишь одну цель — искренно сдавшихся бандитов не толкать обратно в бандитизм из-за невозможности наладить свое хозяйство.

К концу 1922 г. политический бандитизм в крае был в основном ликвидирован. В деревнях как русских, так и национальных областей жить стало намного спокойнее, и крестьяне, собрав в том году хороший урожай, начали более энергично восстанавливать свое хозяйство.

Для нас стало ясно, что такую большую прослойку казачьего крестьянства нельзя держать в изоляции от Советской власти, что только вовлечение трудовых масс в советское строительство сломит реакционное, антисоветское настроение верхушки казачества, приблизит его к Советской власти.

Для этого надо было пойти на ряд уступок, вполне совместимых с принципами Советской власти. Прежде всего надо было включить при выборах представителей казачества в станичные Советы и другие органы Советской власти вплоть до области. Удалось добиться места казака — заместителя председателя в области и др. Это встречало сопротивление со стороны актива иногородних, потому что им пришлось потесниться, чтобы уступить места казакам. Но это было правильно, а главное — необходимо.

Во время поездок в станицы, встреч и бесед со старыми казаками и молодежью я старался узнать их обычаи и традиции, причины их недовольства. И у меня сложилась программа уступок, связанных с их обычаями. Без учета этого было бы трудно доказать казакам, что они такие же равноправные граждане, как и другие народы.

Горцы, например, приезжали в Ростов в черкесках, в папахе, с серебряным поясом на узкой талии, с кинжалом, иногда серебряным, с револьвером или шашкой и так ходили по улицам Ростова. Казаки же были лишены этого права, что было им очень обидно. Наконец, казаки даже кубанки носить стеснялись, хотя эти кубанки были похожи на меховые шапки горцев. На первомайских и октябрьских праздниках казачья молодежь не участвовала в демонстрациях, это ее не интересовало, а популярная среди казаков джигитовка не применялась. Стало ясно, что надо казакам разрешить носить кинжалы, реабилитировать шапку-кубанку и джигитовку.

На одном большом митинге я стал с некоторым юмором по этому поводу высказываться откровенно. Я сказал: «Казаки недовольны тем, что их лишили возможности носить кинжалы. Вначале это было правильно, так как казачество в основном было против Советской власти, а теперь положение другое — пусть носят себе на здоровье, только соседа в бок не пыряют».

Тогда же я сказал, что считаю неправильным пренебрежительное отношение к кубанке — она гораздо лучше кепки хотя бы потому, что кепка английского происхождения. «Я считаю, — говорил я, — что нам можно брать у англичан йоркширских свиней, но зачем менять кубанку на английскую кепку — непонятно».

В беседах выяснилось, что молодежь готова участвовать в революционных празднествах, но им скучно ходить пешком мимо трибун. Вот если бы им разрешили в казачьей форме да на конях джигитовать мимо трибун — это другое дело. «Так давайте пойдем по этому пути! — говорил я. — И, наконец, нехорошо, что казаки не выдвигают своих представителей в советские органы власти. Сейчас пора принять меры, чтобы представители трудового казачества были избраны в станичные советы».

Законно обижало казачество и то, что в станицах иногородние взяли принятое в России название «Сельсовет» вместо станичного Совета. Естественнее было пойти навстречу казакам и устранить эту часть перегородок между ними и Советской властью.

Мое выступление вызвало, особенно у молодежи, бурное одобрение.

Сам в ту пору человек совсем еще молодой — мне не было и 27 лет, — не успевший позабыть свою юность, я любил встречаться с молодежью, с комсомольцами, понимая большое значение комсомола в деле воспитания подрастающего поколения. В условиях нашего многонационального крестьянского края комсомол играл особую роль. В ряде районов, в первую очередь национальных, коммунистов было тогда еще очень мало. Партийных ячеек насчитывались единицы. Комсомольцев же было гораздо больше. В Чечне, например, их было больше четырех сотен, а коммунистов — единицы.

Комсомольцы выступали активными пропагандистами идей нашей партии и декретов Советского правительства. Они были повсеместно застрельщиками массовых субботников и воскресников. Среди них было немало толковых и смелых селькоров и рабкоров, организаторов бедноты, инициаторов борьбы с неграмотностью и многих других хороших дел. Я не говорю уж о том, какую огромную роль сыграли наши комсомольцы в вовлечении в общественную жизнь девушек из нацменьшинств, что в наших условиях было тогда особенно трудным делом. Словом, во всех делах комсомольцы были нашими верными и надежными помощниками. Признанным лидером их был Саша Мильчаков.

Я был очень обрадован, когда впоследствии, в 1928 г., Мильчакова избрали Генеральным секретарем ЦК Ленинского комсомола.

Скончался он в 1973 г., пережив в тюрьмах и лагерях сталинские репрессии. С чувством величайшей скорби проводили мы его в последний путь.

* * *

Наше бюро очень беспокоило положение в Горской республике. Эта республика, как несколько ранее и Дагестанская, была провозглашена на съезде народов Терской области с участием наркома по делам национальностей Сталина в ноябре 1920 г. Декреты ВЦИК об образовании этих двух республик были опубликованы 20 января 1921 г.

Горская республика объединила большую группу северокавказских горских народов: чеченцев, ингушей, кабардинцев, осетин, балкарцев, карачаевцев, а также часть станиц терских казаков. Народы эти были очень разные, среди некоторых из них еще сохранилась национальная рознь.

Постепенно из Горской республики стали выделяться самостоятельные автономные национальные области.

Еще до моего приезда на Северный Кавказ получила автономию Кабардинская область, которая в начале 1922 г. объединилась с Балкарской областью в Кабардино-Балкарскую автономную область (в 1936 г. она стала Автономной Советской Социалистической Республикой в составе РСФСР). В том же 1922 г. была образована и автономная Карачаево-Черкесская область.

Беспокойство бюро вызывали споры вокруг вопроса о том, какой город должен стать центром Кабардино-Балкарской области. Председателем исполкома Совета этой области был тогда один из популярнейших деятелей Кабардино-Балкарии Бетал Калмыков, личность очень примечательная. Уже при первом нашем знакомстве Бетал сообщил, что он поставил вопрос во ВЦИК о том, чтобы передать Пятигорск Кабардино-Балкарии, сделав его центром автономной области. В то время Нальчик, считавшийся центром Кабардино-Балкарии, был по сути не городом, а большим селом.

Бетал сказал, что во ВЦИК обещали поддержать это его предложение, и просил об этом же меня. Я ответил ему сразу и прямо: «Считаю это нецелесообразным. В Пятигорске живет в основном русское население; это всероссийский курорт со своими нуждами. Если руководство Кабардино-Балкарии будет находиться в Пятигорске, ему придется много хлопотать о курорте, а следовательно, нужды кабардино-балкарского народа могут отойти на второй план. Нальчик же географически расположен в центре автономной области, что само по себе очень важно».

Но Бетал свыкся со своей идеей и был глубоко разочарован моим ответом.

Выделение этих двух областей из Горской республики было абсолютно правильным. У кабардинцев и балкарцев было мало общего с оставшимися в Горской республике народами, разве только принадлежность к мусульманской религии да горный характер территории, на которой они жили. Языки у них были разные. Географическое положение и экономика связывали их не с Владикавказом — центром Горской республики, — а с Пятигорском и Кисловодском. На базарах именно этих двух городов сбывалась вся их сельскохозяйственная продукция; здесь же они покупали все нужные им товары. Кабардинцы и балкарцы встречались и вообще общались между собой главным образом на базарах Пятигорска, а карачаевцы — в Кисловодске.

Не имели тяготения к Владикавказу и чеченцы. Экономически они крепко привязаны к Грозному, к его базару, где они общались между собой и совершали все нужные им торговые операции.

Чеченцы — самая большая по численности национальность среди горских народов Северного Кавказа. По уровню же своего развития Чечня была в то время, пожалуй, наиболее отсталой среди них. В чеченских аулах господствовал патриархально-родовой быт с непререкаемой властью духовенства и племенных вождей, между которыми шли бесконечные распри.

Если не считать нескольких открытых при Советской власти школ в равнинной Чечне, остальные немногочисленные школы были религиозные, мусульманские, с преподаванием на малопонятном для чеченцев арабском языке. Чеченский народ не имел своей письменности. В 1920 г. среди чеченцев было менее одного процента грамотных. Судебные дела вершились духовными лицами в шариатских судах с унаследованными со времен средневековья нормами мусульманского церковного права — шариата. Других — народных или государственных — судов в Чечне не было.

Положение в Чечне было тогда очень напряженным. Там орудовали остатки антисоветских элементов, которые провоцировали чеченцев на выступления против Советской власти, организовывали банды, нападавшие на предместья Грозного, на нефтепромыслы, железнодорожные станции и поезда. Были случаи убийств советских работников в чеченских селениях. Многие из этих банд продолжали действовать в Чечне и после того, как в нашем крае с бандитизмом было в основном покончено.

Сохранилась запись выступления первого председателя Чеченского ревкома Таштемира Эльдерханова о положении в Чечне в те времена. В ней сообщалось, что ко времени образования автономной Чечни на всей ее территории отсутствовала не только твердая власть, но и вообще какая бы то ни было Советская власть. Бандитские шайки не только не давали покоя в самой Чечне, но и нападали на казачьи станицы. Были нападения на транспорт, на железные дороги.

Терпеть такое положение дальше было невозможно. Да и из самой Чечни, от ее наиболее активных партийных и беспартийных товарищей, в особенности от комсомольцев, все настоятельнее поступали просьбы укрепить у них власть, предоставить им автономию.

В это время я специально раза три встречался с Дзержинским, который пристально следил за ходом борьбы с контрреволюцией на Северном Кавказе. Он был очень встревожен деятельностью северокавказских казаческих банд и банд в Чечне.

В беседах с Дзержинским я говорил ему, что причиной напряженного положения в Чечне является отсутствие там настоящей советской работы. Горская республика с этим не справляется. Необходимо создать Чеченскую национальную автономию во главе с самими чеченцами, и тогда обстановка в Чечне несколько разрядится. Дзержинский поддержал нас.

Будучи в Москве, я посоветовался со Сталиным. Он отнесся к идее одобрительно, предупредил о необходимости проявить осторожность и выяснить подлинное настроение населения.

В октябре 1922 г. ЦК партии создал комиссию по чеченскому вопросу. В нее вошли Ворошилов, Киров, работавший тогда секретарем ЦК Азербайджана, и я.

Комиссия работала во Владикавказе и выезжала на места, знакомилась с фактическим положением дел. В ее работе принимали участие руководящие работники Горской республики: секретарь обкома партии Гикало (чеченец), председатель ЦИК Зязиков (ингуш), предсовнаркома Мамсуров (осетин), Эльдерханов (чеченец) и другие.

После всестороннего обсуждения результатов своей работы комиссия вошла в ЦК партии с предложением о выделении Чечни из состава Горской АССР в автономную область с пребыванием ее руководящих органов в Грозном. Однако Грозный решено было в состав автономной Чечни не включать. Он по-прежнему должен был оставаться самостоятельной административной единицей с непосредственным подчинением не ЦК Горреспублики, а ВЦИК и краевому центру.

В установленном комиссией составе Чеченского ревкома было семь беспартийных и шесть коммунистов. Беспартийные чеченцы были тесно связаны с разными районами Чечни и пользовались у населения большим доверием. А это было главным для успеха работы ревкома Чечни. На ревком была возложена вся ответственность за правопорядок в Чечне, а также за ликвидацию нападений чеченцев на нефтепромыслы и железные дороги, на красноармейцев и учителей казачьих станиц.

В первой половине ноября 1922 г. все предложения комиссии были рассмотрены и в основном одобрены на заседании секретариата ЦК партии, и 30 ноября 1922 г. ВЦИК принял декрет об образовании автономной Чеченской области.

После образования автономии положение в Чечне стало несколько улучшаться, но кардинальному улучшению обстановки мешало отсутствие спаянности в работе членов ревкома Чечни. Наоборот, каждый был сам по себе, а многие из них были настроены против председателя ревкома Эльдерханова, насаждали в аппарат управления родственников, знакомых, своих сторонников.

Правда были и некоторые успехи: улучшилась культурная работа. Через год в Чечне училось уже 1500 человек, началась работа по землеустройству, строительству небольших мостов, открывались врачебные и фельдшерские пункты. Были организованы органы чеченской госторговли. Чеченцы стали безбоязненно ездить в город Грозный торговать на базаре. Удалось устроить на работу на промыслах около 800 чеченцев (до этого чеченцев там не было совсем). Несколько чеченцев было принято в состав городской милиции.

Примерно через год после провозглашения автономии Чечни мне вновь пришлось побывать в Грозном, чтобы подвести итоги со всеми членами ревкома и областного партийного бюро. В этот раз удалось остановить разлад между ними. Выяснилось, что трудности в организации местных Советов и связи с ними заключались в том, что все делопроизводство здесь до этого велось на русском языке, а хорошо знающих русский язык интеллигентов в Чечне было очень мало, во всяком случае, не хватало для того, чтобы занимать административные посты в советских органах. Другая часть интеллигенции знала арабскую школу, и духовенство настаивало на том, чтобы делопроизводство и культурная работа в Чечне проводились на арабском языке, который знали мусульмане. Однако подавляющая часть населения не знала ни арабского, ни русского языка. Вот почему мы добивались издания учебников на чеченском языке и организации курсов обучения чеченской письменности. Это дало свои плоды.

Другая проблема была в том, что чеченскому руководству не хватало денег, чтобы удовлетворить большие потребности в строительстве школ, дорог, не говоря уже о содержании управленческого аппарата. Ревком Чечни никаких денег от промышленности Грозного не получал. Этот город ему не подчинялся. Многие чеченцы рассматривали Грозный как чужеродное тело. Из краевых средств ревкому выделяли дотации, но они были невелики. В самой Чечне никакой промышленности не было. Кооперация была еще очень слаба.

Думая о том, как заинтересовать чеченцев в успешной работе промыслов Грозного и тем обеспечить источник доходов для ревкома Чечни, после совета с членами ревкома и Эльдерхановым я отправился в Москву.

В Москве в ЦК партии и правительстве я рассказал, что многие чеченцы рассматривают Грозный как чужой город, поэтому грабежи, совершаемые бандитами в нем, не вызывают у чеченцев осуждения; многие бандиты всем известны, они свободно разгуливают по деревням как храбрецы, а их бандитские налеты расцениваются как удальство. Дело с места не сдвинется, пока сам чеченский народ и чеченские советские органы не начнут борьбу с бандитизмом. Я поставил вопрос о том, что нужно как-то материально заинтересовать чеченцев и поставить в зависимость чеченский бюджет от успехов работы грозненской нефтяной промышленности. Надо, чтобы Грозный вошел в состав Чеченской автономии.

Было решено отчислять в пользу чеченского ревкома 3 рубля с каждого пуда добытой в Грозном нефти. Более того, ущерб за грабежи, которые чеченцы совершают, предложено было покрывать из этих отчислений, чтобы ревком сам и почувствовал, что грабежи в первую очередь ударяют по его бюджету, и мог теперь раскрыть чеченскому народу глаза на то, что бандиты грабят собственный бюджет автономной области — источник доходов населения и средств, идущих на строительство школ, дорог, больниц и пр.

Действительно, эта мера дала хорошие результаты. Члены ревкома ездили по районам, приводили фактические суммы, которые уходили из бюджета на покрытие ущерба от грабежей. Это оказало серьезное влияние. Доходы ревкома увеличились, его влияние укрепилось, и к борьбе с бандитами удалось привлечь само чеченское население. Грабежи в Грозном почти прекратились. Это было большим достижением в оздоровлении обстановки в Чечне и Грозном.

Однако нападения на железные дороги еще продолжались.

Хорошие результаты здесь дал такой эксперимент. Было ясно, что чеченцы знают, кто занимается грабежами, потому что награбленное привозилось в чеченскую деревню. Мы, посоветовавшись с местными жителями, решили пригласить для беседы одного видного главаря из бывших бандитов, явившегося в ревком с повинной (мы в таком случае полностью амнистировали человека за прежние дела и предоставляли ему полные гражданские права). Разрешили ему набрать людей и возглавить охрану железной дороги. Всем этим людям мы обязались выплачивать зарплату, предоставить бесплатный проезд по железной дороге на территории Чечни и обеспечить содействие железнодорожной милиции. Эксперимент удался. Грабежи на железной дороге прекратились.

Когда я приехал в Грозный, он представился мне — подтянутый, с шашкой, кинжалом и револьвером, взял под козырек и на ломаном русском доложил, что на дорогах полный порядок. Я его похвалил, поблагодарил. Он был очень доволен. Помню, наши чекисты были против этого мероприятия, боялись обмана с его стороны, но он не подвел меня.

Все эти меры оказались достаточными. К концу 1924 — началу 1925 г. в Чечне наступило успокоение.

Однако в 1925 г. Дзержинский специально пригласил меня к себе по вопросу о Чечне. Он рассказал мне, что Пилсудский, являясь инструментом в руках Антанты, активизируется против нас, хочет иметь союз с Прибалтийскими государствами и через год-два начать военные действия против Советского Союза. Наши противники могут напасть на железную дорогу и отрезать нас от Баку — основного центра получения нефтепродуктов. Хотя Чечня и успокоилась, она вооружена. В свое время чеченцы отобрали оружие у тех войск, которые неорганизованно уходили с турецкого фронта.

Чтобы быть полностью спокойными, сказал он, нужно произвести разоружение Чечни. Я согласился с Дзержинским и сказал: «Пожалуйста, поставьте этот вопрос. Мы возражать не будем». Он высказал опасение, что правительство, и особенно Рыков, провалит это предложение. Меня это несколько удивило. Я не совсем знал отношения между Дзержинским и Рыковым и не знал, что у Рыкова особая позиция. Дзержинский сказал: «Вы сами поставьте вопрос, но сперва переговорите со Сталиным».

Я встретился со Сталиным, который оказался в курсе дел и считал, что Дзержинский правильно ставит вопрос. «Чтобы Рыков не возражал, — сказал Сталин, — лучше ты пойди к нему, информируй его и заручись поддержкой».

С Рыковым у меня отношения были хорошие. В разговоре с ним, не ссылаясь на беседы с Дзержинским и Сталиным, рассказал об этом деле как о предложении крайкома партии. Я гарантировал ему, что разоружение Чечни произведем без осложнений, поскольку используем для этого армию — устроим военное обучение частей, братание с населением, культурные мероприятия. Затем власти организованно займутся разоружением в присутствии войск, которые отобьют охоту у кого-либо поднять оружие. Словом, я убедил Рыкова.

Сразу же позвонил Дзержинскому. Тот очень обрадовался. Мы внесли предложение в Политбюро ЦК, и оно было одобрено.

Стояла весна 1925 г. Я приехал в Ростов, где вместе с командующим военным округом Уборевичем, начальником ОГПУ Евдокимовым, членом Военного совета округа Володиным и секретарем крайкома партии Гикало обсудили предстоящее мероприятие. Пригласили также начальника ОГПУ по Чечне.

Договорились направить в Чечню «на учения» две дивизии. В ходе учений предусматривались общение с населением, вечера самодеятельности, концерты, сближение с местной молодежью, что должно было еще больше укрепить доверие к Советской власти. Причем договорились, что воинские части должны были охватить все районы Чечни, включая отдаленные районы в горах, где они раньше никогда не были, с тем чтобы к концу учений все пути сообщения между районами и окружными селами были перекрыты.

Организующие разоружение органы ОГПУ должны мобилизовать из других районов края большое число опытных чекистов, которые вместе с войсками предъявят каждому селу требование сдать все оружие в том количестве, которое было известно по агентурным данным. Условились, что отдельно пройдут собрания коммунистов, командиров дивизий и чекистских работников, чтобы было единство действий. Словом, мы решили не торопиться, подготовиться тщательно, не спеша.

Наконец план во всех деталях был готов. В это время Сталин приехал в Сочи на отдых. Я поехал к нему, желая уговорить его выслушать товарищей, которые подготовили мероприятия. Он заинтересовался. Уборевич, сменивший Ворошилова на посту командующего округом, Евдокимов и я информировали его о полной готовности к выполнению плана разоружения Чечни. Сталин выслушал внимательно и одобрил наши мероприятия. Через 5 или 6 дней Уборевич и Евдокимов должны были приступить к выполнению задания. Они въехали в Грозный, чтобы оттуда руководить операцией, а я — в Пятигорск, поближе к Грозному, приберегая свой авторитет на случай необходимого вмешательства, если начнутся осложнения. Все шло хорошо — движение войск проходило по плану, население было спокойно.

Наступил день начала операции. В один и тот же час представители органов безопасности вызвали к себе председателей Советов и других ответственных лиц и предъявили им требование в суточный срок сдать положенное количество оружия. Холодное оружие не предполагалось к изъятию.

В большинстве сел дело прошло удачно. Но в Урус-Мартане предъявили сотню винтовок и сказали: «Все!» Дали им еще 24 часа для сдачи оружия и пригрозили, если не сдадут, село будет обстреляно. На следующий день сдали еще несколько сотен винтовок. На наши возражения чеченцы ответили, что больше у них оружия нет и навстречу войскам выставили женщин. Они хорошо знали, что по женщинам войска стрелять не будут. Мы дали указание ограничиться изъятым оружием. Где-то в горах такой случай повторился, но все кончилось без кровопролития.

Во время этой операции Евдокимов преследовал цель поймать имама Гоцинского. С начала Октябрьской революции он возглавил борьбу против Советской власти в Чечне и Дагестане и объявил себя имамом Кавказа. Он был связан с турецкими, затем с английскими агентами, имел вооруженный отряд. Гоцинский скрывался в горах, меняя места своего расположения, и, чтобы поймать его, чекисты пригласили к себе из сел, где он мог скрываться, стариков и, объявив их заложниками, предупредили, что если они не скажут, где находится Гоцинский, то разрушат села артиллерией, а их арестуют и предадут суду. Целые сутки уговаривали стариков, но все было безрезультатно. Тогда в этот район прислали самолет. Они страшно боялись самолета. Только после того, как по селу выпустили несколько снарядов с тем, чтобы без разрушения домов жители почувствовали его силу, старики сказали, в каком ущелье скрывается Гоцинский. Там его и нашли.

Всего в ходе операции было изъято более 30 тыс. винтовок, более 10 пулеметов. Конечно, какое-то количество винтовок оставалось у чеченцев, но основная масса была изъята. Эта операция коренным образом очистила воздух Чечни. Активные сторонники Советской власти стали смелее себя вести. Бывшие контрреволюционные элементы склонили головы и притихли. Это была блестящая операция без всякого кровопролития. Войска вернулись спокойно в свои казармы.