30 декабря 1922 г. является знаменательной исторической датой, заложившей фундамент Союза Советских Социалистических Республик.
Многие месяцы шла кропотливая работа по выработке форм и основ объединения разрозненных до того советских республик. Центральный Комитет партии в октябре 1922 г. единодушно принял ленинское предложение. Оно заключалось в том, чтобы не вовлекать другие республики в состав РСФСР, а, наоборот, создать новое союзное государство, в которое вошли бы на равных правах все четыре существовавшие тогда советские республики: Российская Федерация, Украина, Белоруссия и Закавказская Федерация, включавшая в себя Грузинскую, Азербайджанскую и Армянскую советские республики.
На состоявшихся на местах в республиках партийных конференциях, пленумах ЦК обсуждались принципы и основы нового государственного образования. Вопрос этот согласовывался с республиками в предварительном порядке, и было достигнуто полное согласие по вопросам, связанным с образованием СССР.
Вечером 23 декабря 1922 г. в Большом театре собрался Х Всероссийский съезд Советов. Я был его делегатом от Кубано-Черноморской области. На съезд прибыло свыше двух тысяч делегатов с решающим и совещательным голосами. Здесь впервые находились делегаты с Дальнего Востока, откуда недавно был изгнан последний интервент.
Все мы с нетерпением ждали выступления Ленина. Но врачи категорически запретили ему выступать. Съезд открыл Калинин. С докладом об образовании Союза ССР выступил Сталин.
Сталин огласил проект резолюции, одобренный Президиумом ВЦИК и включающий те положения, которые были приняты съездами других республик: добровольность и равноправие республик с сохранением за каждой из них права свободного выхода из Союза и полное обеспечение интересов национального развития народов договаривающихся республик.
27 декабря 1922 г. Х Всероссийский съезд Советов единодушно принял предложенное Президиумом ВЦИК постановление об образовании СССР.
29 декабря в Москве собралась конференция полномочных делегаций Российской Федерации, Украины, Белоруссии и Закавказской Федерации. Они обсудили и одобрили проекты Декларации и Договора об образовании СССР, а также порядок работы I Всесоюзного съезда Советов.
30 декабря 1922 г. в Большом театре в Москве I Всесоюзный съезд Советов провозгласил образование Союза Советских Социалистических Республик — СССР.
Съезд избрал верховный орган Союза СССР — Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК) СССР, в состав которого вошел 371 депутат от всех объединившихся республик. Среди избранных членов ЦИК СССР 16 человек представляли Северо-Кавказский край, в том числе Ворошилов, Буденный, Коркмасов, Мамсуров, Аболин, Калмыков, Курджиев, Патрикеев, Хакурате, Эльдерханов и я. На состоявшейся тут же первой сессии ЦИК были избраны четыре его председателя (по числу объединившихся союзных республик, как и предлагал сделать Ленин): М.И.Калинин (РСФСР), Г.И.Петровский (УССР), Н.Н.Нариманов (ЗСФСР) и А.Г.Червяков (БССР).
Ленин в письме «К вопросу о национальностях или об «автономизации» подчеркивал особенности национализма бывшей господствующей нации и бывшей угнетенной нации. Он писал: «Нужно не только формальное равенство. Для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации».
Само собой разумеется, такая диалектическая постановка вопроса вовсе не означала, что с коммунистов малых наций снимается обязанность воспитывать свой народ в духе интернационализма, дружбы и братства народов многонациональной страны, бороться с любыми проявлениями местного национализма.
Следуя этим ленинским указаниям, русский народ сделал очень многое для того, чтобы помочь отсталым малым народам быстрыми темпами достичь тех высот экономического и культурного расцвета, свидетелями которого мы все являемся.
Мне посчастливилось принимать непосредственное участие в практической работе высших руководящих органов СССР на протяжении пятидесяти лет. Я был участником всех всесоюзных съездов Советов, а также сессий его Центрального Исполнительного Комитета и Верховного Совета всех созывов. Смело могу сказать, что не было, вероятно, большего счастья для политика, чем от съезда к съезду, от одной сессии к другой воочию видеть, как неуклонно происходил все эти полвека исторический процесс развития нашей великой многонациональной Родины.
Могу засвидетельствовать, что за все годы существования Советского Союза, несмотря на разное соотношение числа представителей от республик и областей в Совете национальностей, ни в ЦИК, ни позже в Верховном Совете СССР ни по одному вопросу не возникало никаких серьезных конфликтов как между национальными республиками, так и между РСФСР и остальными республиками.
Год от году, несмотря на все трудности, и прежде всего тяготы пережитой Отечественной войны, расцветали наши советские национальные социалистические республики, поднимались к новой жизни ранее отсталые, угнетенные и заброшенные царские окраины, развивалась и крепла братская дружба между всеми нашими народами.
* * *
Второй год осуществления нэпа хотя и привел к значительным хозяйственным успехам, на деле подтвердив правильность этой политики, в то же время обнаружил у нас и серьезные социально-экономические противоречия.
Вопросы промышленности, национальной, налоговой политики и другие предстояло рассмотреть XII съезду партии. Политбюро утвердило повестку дня съезда и поручило Ленину выступить на съезде с политическим отчетом ЦК.
Но вскоре после этого стало ясно, что состояние здоровья Ленина не позволит ему в марте принять участие в работе съезда. Поэтому было решено перенести съезд на середину апреля.
6 марта в состоянии здоровья Ленина произошло резкое ухудшение, а 10 марта новый сильный приступ болезни привел к потере речи.
Каждый из нас еще острее почувствовал тяжесть момента и свою особую личную ответственность за судьбы революции, за единство партии.
ЦК всячески оттягивал опубликование тезисов, надеясь предварительно обсудить их с Лениным: такую возможность не исключали и врачи, лечившие Ленина. Но Владимир Ильич так и не смог просмотреть документы и материалы съезда.
XII съезд был первым после Октябрьской революции, в работе которого не участвовал Ленин. Открытие съезда состоялось 17 апреля 1923 г. в Большом Кремлевском дворце. Делегация от нашего края была довольно значительной больше сорока человек: 27 делегатов с решающим и 14 с совещательным голосом.
В связи с болезнью Ленина ЦК поручил сделать политический отчет съезду Зиновьеву. В докладе подчеркивалась необходимость усилить партийное руководство советской и хозяйственной работой: это вытекало из требований момента и соответствовало линии ЦК.
Обсуждение докладов проходило в атмосфере большой активности. Делегаты говорили смело, откровенно делились своими соображениями и сомнениями, вносили деловые предложения.
Большое место уделил XII съезд национальному вопросу. Мдивани, Махарадзе и Цинцадзе, выступая по отчету ЦК, посвятили свои речи критике линии ЦК и лично Сталина в отношении Грузии. Сильным атакам подвергли они работу и Заккрайкома партии, а также тогдашних его руководителей — Орджоникидзе и Орахелашвили, обвиняя их в неправильных методах руководства, в излишнем, мелочном вмешательстве в дела Грузинской компартии, в поспешных выводах, а иногда и грубости.
Орджоникидзе и Орахелашвили в свою очередь выступили на съезде с критикой деятельности Мдивани и его сторонников: те упорно сопротивлялись созданию Закавказской Федерации, настаивали на ее ликвидации. Защищая линию Закавказского крайкома, Орджоникидзе приводил яркие факты, свидетельствующие, что вмешательство крайкома в дела грузинских коммунистов было абсолютно необходимым.
Утром 18 апреля, на второй день съезда, ознакомившись с ленинским письмом «К вопросу о национальностях или «об автономизации», президиум съезда решил созвать после вечернего заседания Совет старейшин и зачитать там письмо; после этого члены президиума должны были огласить его по делегациям.
Делегатам съезда было сообщено, что президиум съезда принял единогласное решение не публиковать пока этого документа ввиду характера тех указаний, которые дал сам Владимир Ильич. Помню, что письмо Ленина произвело на меня поистине потрясающее впечатление. С каким огромным волнением оно было написано! Как резко и непримиримо поставил Ленин вопрос о борьбе с великодержавным шовинизмом!
На заседаниях съезда и особенно в секции по национальному вопросу, в работе которой я участвовал, большие споры возникли вокруг палаты национальностей ЦИК Союза. Особое предложение внесла украинская делегация. В защиту этого предложения горячо и аргументированно выступал Фрунзе. Основным в докладе Фрунзе считал обоснование идеи создания двухпалатной системы в ЦИК Союза ССР.
На заседании секции украинский делегат Скрыпник неожиданно внес предложение о переименовании нашей партии в связи с образованием СССР. Делегаты съезда не были к этому подготовлены. Орджоникидзе даже «взорвался» и возбужденно с места крикнул: «Пока из этого Союза не вышло крепкого организма, нам нечего торопиться. Менять название нет никакой надобности!» Видя, что обсуждение этого вопроса в данный момент вызовет ненужную перепалку, я внес предложение отложить его решение до XIII съезда партии. Это предложение было принято.
Особое внимание съезд уделил вопросу о налоговой политике в деревне. Продналог, введенный по инициативе Ленина, сыграл свою положительную роль и продолжал оставаться в основе нашей политики по отношению к крестьянству. Но с развитием экономики и первыми успехами в сельском хозяйстве выявилось много нерациональных сторон этого налога как для крестьянства, так и для государства в целом.
Но помимо продовольственного налога жизнь породила к тому времени много других местных налогов — гужевых, дорожных, областных, уездных, волостных и т.п., вызывавших справедливое недовольство крестьян. Поэтому ЦК внес на съезд предложение ликвидировать эту множественность налогов и ввести единый сельскохозяйственный налог, взимаемый как натурой, так и деньгами.
Хорошо запомнилось, как глубоко Калинин проанализировал наш государственный бюджет на 1923 г., приведя интересные сравнения с бюджетом царской России за 1913 г. Из этого выступления я впервые, например, узнал, что царский двор обходился народу в 16 млн рублей в год. «Нет у нас теперь расходов на церковь и духовенство, — заметил Михаил Иванович, — составлявших до революции 46 млн рублей золотом. Расходы высших государственных учреждений составляли тогда 8815 тыс. рублей. Соответствующие органы у нас, включая Госплан, расходуют 7754 тыс. рублей».
Все это было очень интересно и заставляло нас еще серьезнее задуматься над вопросами дальнейшего сокращения расходов в бюджете.
Для подготовки проекта резолюции по докладу о промышленности съезд создал комиссию из 25 человек, в числе которых был и я. Мы внесли с Чубарем, также входившим в эту комиссию, в проект резолюции дополнение о всемерном сокращении штатов торгового аппарата, его лишних представительств и т. п.
В связи с тем что Троцкий предлагал не финансировать убыточно работающие предприятия, мы с Чубарем внесли в проект еще одну поправку: «Съезд, однако, обращает внимание ЦК на необходимость предусмотреть при этом в полной мере интересы тяжелой индустрии (минерального топлива и металлургии), дабы достигнутые в этих отраслях первые успехи, связанные с улучшенным их финансированием за последние месяцы, были во что бы то ни стало сохранены».
В защиту нашей поправки выступил Председатель ВСНХ Богданов. Против нее вновь энергично возражал Троцкий. При голосовании поправка была отклонена.
Еще об одном моем предложении на комиссии — указать в резолюции, что «хозяйственники распределяются под руководством партии», — Троцкий вообще умолчал, хотя это предложение вызвало на комиссии большие споры.
Съезд работал напряженно, с утра до позднего вечера. Шло всестороннее обсуждение вопросов на пленарных заседаниях, в секциях и комиссиях. Киров, работавший тогда в Баку, и я, бывшие до этого кандидатами в члены ЦК, на XII съезде были впервые избраны членами ЦК партии.
После съезда нам надо было «на ходу» с учетом директив съезда вносить соответствующие поправки, прежде всего в проведение очередной продкампании.
После всестороннего обсуждения этого вопроса на Югвостбюро была создана специальная краевая «продтройка» (Микоян, Эйсмонт, Пономаренко), которая тут же приступила к разработке плана продовольственной кампании. Мы хотели организовать сбор единого сельскохозяйственного налога без излишней напряженности и нервозности, в более спокойных темпах, без нажима и администрирования.
Предоставив в этом отношении значительно больше самостоятельности и инициативы местным организациям, мы в то же время обязали их принять все меры для ограждения интересов налогоплательщиков, избегать перегибов при обложении налогами и их взимании, лучше организовать технику их сборов, не допускать простаивания крестьян часами у ссыпных пунктов, как это нередко наблюдалось раньше.
К осени 1923 г. в экономике страны неожиданно возникли серьезные затруднения с дальнейшим сбытом промышленных товаров. Производство их для рынка настолько возросло, что не только покрыло платежеспособный спрос населения города и деревни, но и привело к образованию больших сверхнормативных запасов этих товаров на складах государственных, кооперативных и торговых организаций.
В этих трудностях сказались тогда недостатки и планирования, и руководства государственной промышленностью, а также плохая организованность кооперации и слабость нашего торгового аппарата.
Промышленные и торговые организации, не желая расставаться с большими прибылями и быстрым ростом накоплений, не снижали установившиеся на рынке высокие цены на промтовары, хотя обстановка в стране настоятельно этого требовала и объективные возможности к тому были. В то же время на рынок продолжало поступать все больше и больше сельскохозяйственных продуктов, реализуемых там крестьянами по стихийно понижающимся ценам.
Образовался разрыв между высокими ценами на промышленные товары и низкими ценами на сельскохозяйственную продукцию (так называемые «ножницы» цен), достигший осенью 1923 г. огромных размеров. Например, в 1913 г. крестьянин за пуд ржи имел возможность купить в среднем 5,7 аршина ситца, за пуд пшеницы — 8 аршин, а в 1923 г. он мог купить соответственно уже только 1,5 и 2,1 аршина ситца. И так почти по всей номенклатуре товаров. Это привело к тому, что крестьянство потеряло возможность покупать на рынке жизненно необходимые ему промтовары по доступным ценам. Тем самым нарушались условия нормальной хозяйственной смычки между городом и деревней.
С другой стороны, происходившее в связи с этим огромное затоваривание промышленной продукции отрицательно сказывалось на материальном положении и рабочих. Из-за постоянного недостатка наличных денег (что вызывалось отсутствием нормального товарооборота) рабочим нередко своевременно не выдавалась зарплата. Возникали трудовые конфликты, перераставшие порой в кратковременные забастовки.
Учитывая особую сложность вопроса и не желая решать его скоропалительно, без достаточно глубокого и всестороннего изучения, Политбюро, а потом и Пленум ЦК решили образовать специальную комиссию для выработки необходимых мероприятий по ликвидации образовавшегося расхождения цен на промышленные товары и сельскохозяйственные продукты (комиссия о так называемых «ножницах»), а также еще две комиссии — о заработной плате и о внутрипартийном положении.
* * *
Недавно, просматривая свой архив, я обнаружил записи своего выступления на активе Ростово-Нахичеванской парторганизации, в котором, говоря об истории нашей борьбы с оппозицией, я рассказал, между прочим, и о так называемом «пещерном» совещании Зиновьева.
После XII съезда, летом 1923 г., когда на горизонте партийной жизни еще не было никаких принципиальных разногласий, часть членов ЦК, находившихся в Кисловодске на лечении, устроила ряд собеседований, названных «пещерными» совещаниями. Я тогда находился в Закавказье и обо всем узнал из письма ко мне Ворошилова.
Эти члены ЦК по инициативе Зиновьева вызвали Ворошилова из Ростова и, забравшись в какую-то пещеру под Кисловодском, решили обсудить вопрос о руководстве партией. Зиновьев говорил, что в руках генерального секретаря ЦК Сталина сконцентрировалось много власти, необходимо реорганизовать секретариат ЦК, создав «политический секретариат» из трех человек — Сталина, Троцкого и Каменева (Зиновьева или Бухарина). На этом совещании почти все, за исключением Ворошилова, согласились с предложением Зиновьева.
Через несколько дней, воспользовавшись оказией — проездом Орджоникидзе из Тифлиса в Москву с остановкой в Кисловодске, — эта группа членов ЦК послала через Орджоникидзе письмо Сталину с изложением своих предложений.
Сталин заявил, что создание «политического секретариата» на деле есть упразднение Политбюро, в результате чего партией фактически будет руководить «тройка». «Из этой платформы ничего не вышло, — говорил Сталин позднее, на XIV съезде партии, — не только потому, что она была в то время беспринципной, но и потому, что без указанных мной товарищей — Калинин, Томский, Молотов, Бухарин — руководить партией невозможно. На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой, и без требования гарантий прав меньшинства».
Когда некоторое время спустя мы, другие члены ЦК, не участвовавшие в «пещерном» совещании, узнали о проекте Зиновьева «политизировать» секретариат ЦК, игравший тогда почти что техническую роль, наша реакция на эту «реформу» была резко отрицательной.
Словом, «пещерное» совещание цели своей — ослабить роль Сталина — не достигло.
* * *
Чтобы избежать дальнейшего обострения внутрипартийной борьбы, было решено никакой дискуссии не проводить, а решать спорные вопросы в обычном, деловом, установленном партией порядке — то есть через созданные комиссии ЦК, Политбюро, на пленумах ЦК, на партийных конференциях или съездах партии.
Но от приезжавших из Москвы в Ростов товарищей я узнал, что там в вузах и некоторых учреждениях идет горячая дискуссия, в ходе которой происходят резкие нападки оппозиции на руководство партии.
Никакой информации от ЦК о начавшейся дискуссии мы еще не имели.
В последних числах ноября я выехал в Москву. Первый же день по приезде в Москву я провел на собраниях в Московском университете, куда мне посоветовали сходить, чтобы сразу окунуться в атмосферу начинающейся дискуссии.
С утра до позднего вечера, с небольшим перерывом, там происходили очень шумные и бурные, иногда беспорядочные выступления. Сидел я в последних рядах, намерения выступать у меня не было: хотелось побольше послушать и разобраться, о чем идет спор и как воспринимает студенческая аудитория все эти горячие высказывания. Сторонников линии ЦК среди выступавших было очень мало, и большинство выступало не на высоком уровне. Нападки же на линию партии были весьма резки. Я был удручен атмосферой, царившей на этих собраниях.
С защитой линии партии хорошо выступил только Ярославский, хотя его прерывали всякими недружелюбными репликами. Он говорил, что большинство рабочих собраний, коммунистов выступают против оппозиции, за ЦК. В вузовских же ячейках, пользуясь политической неподготовленностью части молодежи, оппозиция демагогическими способами добивается успеха.
Ораторы от оппозиции, возражая, говорили, что рабочие-де голосуют за ЦК в страхе, что если они будут голосовать против ЦК, то их уволят с работы. Но революционному студенчеству нечего бояться голосовать за оппозицию.
На следующий день я решил выступить на собрании медицинского факультета МГУ. Хотелось убедить студенческую аудиторию в правоте линии партии и отбить атаку на нее со стороны оппозиции. И надо сказать, что мне все же удалось склонить большинство на сторону ЦК партии.
После этого собрания зашел на квартиру к Сталину и рассказал ему обо всем, что видел и слышал в МГУ, а также о том, что из бесед мне стало известно — во многих вузовских и ряде других партийных организаций оппозиционеры на собраниях одерживают верх. «В результате, — с возмущением заявил я, создается впечатление, что в столице нет Московского Комитета партии и все пущено на самотек».
Я был сильно возбужден и выразил свое недовольство поведением ЦК, который, как мне казалось, самоустранился от фактически уже начавшейся в столице дискуссии и тем облегчает троцкистам возможность запутать неопытных и добиваться легких побед. Спросил Сталина, почему ЦК до сих пор молчит, когда собирается выступить и как.
Помню, с каким невозмутимым, поразившим меня спокойствием выслушал все это Сталин. Он сказал, что особых оснований для волнений нет. После октябрьского пленума в соответствии с его указаниями сделано несколько попыток наладить дружную работу Политбюро. Состоялись два частных совещания с Троцким, на которых были рассмотрены вопросы хозяйственного и партийного строительства. При этом обмен мнениями не вызвал серьезных разногласий. «Теперь, в связи с возникновением дискуссии, стремясь все же к дружной работе, мы образовали комиссию для выработки согласованной резолюции ЦК и ЦКК. Члены Политбюро решили выступить единым фронтом и уже заканчивают работу над окончательным проектом постановления Политбюро ЦК и президиума ЦКК «О партстроительстве». Мы добиваемся, — сказал мне Сталин, — чтобы и Троцкий проголосовал за эту резолюцию. Единогласное принятие в Политбюро такого решения будет иметь для партии большое значение и, возможно, поможет нам избежать широкой дискуссии, которая крайне нежелательна».
Успокоенный этим заявлением, я уехал в Ростов. Однако, не дожидаясь опубликования постановления ЦК и ЦКК, созвал узкий актив партработников, на котором рассказал, что происходит в Москве. Рассказал и о своей беседе со Сталиным, повторив, что если единогласного решения Политбюро не получится, то неизбежна общепартийная дискуссия, к которой нам надо быть готовыми. Так и получилось. Троцкий возражал против резолюции Политбюро ЦК и президиума ЦКК «О партстроительстве», принятой 5 декабря 1923 г. и через два дня опубликованной в «Правде». Резолюция сыграла важную роль в ходе начавшейся дискуссии.
У нас, на Северном Кавказе, дискуссия проходила весьма активно и остро. Наряду с другими членами Югвостбюро мне довелось, конечно, в те дни много раз выступать на партийных собраниях, пленумах и конференциях. Особое внимание уделили мы в ходе дискуссии вопросам работы с молодежью, с комсомолом. Руководители Югвостбюро комсомола (Мильчаков и другие) сразу же решительно высказались против попытки Троцкого натравить молодежь на старые партийные кадры.
После бурной внутрипартийной дискуссии и острой политической борьбы январь 1924 г. ожидался необычно насыщенным всевозможными общесоюзными форумами. Объединенный Пленум ЦК и ЦКК, вслед за ним XIII общепартийная конференция, после нее очередной Всероссийский съезд Советов и сразу же II съезд Советов Союза ССР.
Собираясь на Пленум ЦК, мы с Ворошиловым узнали, с каким поездом едут из Закавказья Орджоникидзе, Киров, Мясникян, Орахелашвили, и, как уже не раз до этого, решили прицепить к их поезду наш вагон командующего округом, в котором должны были ехать в Москву.
На этот раз это было особенно важно, поскольку нам хотелось за время пути поговорить с нашими закавказскими друзьями, узнать, что делается в Закавказье, рассказать о своих делах, обменяться мнениями в связи с предстоящим Пленумом ЦК.
Дорога от Ростова до Москвы занимала тогда около двух дней. За это время нам удалось вдоволь выспаться, почитать и значительное время уделить беседам. Конечно, в этой нашей взаимной дружеской информации мы были очень откровенны и рассказали друг другу не только о преодоленных трудностях, но и о тех, которые еще оставались.
Настроение у нас было хорошее, бодрое. Тревожившее всех нас здоровье Ильича, по заверению врачей, улучшалось — словом, у нас были все основания оптимистически смотреть вперед.
В наших беседах — людей по природе своей веселых, жизнерадостных, к тому же совсем тогда еще молодых — было много шуток, веселых рассказов.
Большинство любили песни. Серго и Ворошилов неплохо пели, а остальные как могли подтягивали им. Так незаметно, приятно и не без пользы прошло время нашего пути.
Январский (1924 г.) пленум ЦК явился, по существу, подготовительным к очередной партийной конференции. На нем были обсуждены все те вопросы, которые ЦК собирался внести в повестку дня XIII партконференции.
Вспоминая об этом пленуме, мне хотелось бы сослаться на свое выступление. Выступал я там без особой подготовки, «подогретый» речами ораторов и, конечно, без заранее написанного текста.
Относительно внутрипартийной демократии я отметил, что многие, замыкаясь в рамках партии, забывают о том, что есть также и рабочий класс. Беспартийный же рабочий рассуждает так: почему нужно дать работающую демократию всем коммунистам, а ему ничего не надо давать? В этом есть логика. Поэтому нам придется выработать формы вовлечения беспартийных рабочих в управление промышленностью.
* * *
XIII партийная конференция открылась 16 января 1924 г.
Оппозиционерам и здесь была предоставлена полная возможность высказать свои взгляды. От них выступали Пятаков и Преображенский (по два и три раза), Сапронов, В.Косиор, В.Смирнов, Радек и другие.
Все делегаты и участники конференции заблаговременно получили проект резолюции по вопросу о «ножницах», подготовленный комиссией, избранной на Сентябрьском пленуме ЦК. В состав этой комиссии из 17 человек были включены товарищи, представлявшие тогда самые разные оттенки в понимании задач нашей экономической политики. В нее входили Преображенский, Пятаков и еще несколько оппозиционно настроенных партийцев, крупных хозяйственников. Был избран в комиссию и Троцкий, но он отказался участвовать в ее работе.
В основе хозяйственного кризиса 1923 г. лежали недостатки нашего хозяйственного руководства, в первую очередь ошибки хозяйственных органов в проведении политики цен на промышленные товары.
Большое внимание и в докладе и в прениях было уделено проводимой тогда у нас финансовой реформе. В докладе, в частности, говорилось, что червонное обращение на базе золотого обеспечения занимает у нас уже 4/5 всего денежного обращения и что в скором времени можно будет и оставшуюся 1/5 этого обращения заменить твердым разменным знаком, что приведет к дальнейшему укреплению рубля. (Червонец — банковский билет, выпускавшийся Госбанком СССР с октября 1922 г. купюрами в 1, 2, 3, 5, 10 и 25 червонцев. Его золотое содержание (1 золотник = 78,24 доли чистого золота) было установлено таким же, как в дореволюционной 10-рублевой монете.)
Острая дуэль по вопросам финансовой политики завязалась между двумя наиболее подготовленными в финансовых вопросах участниками конференции Преображенским и Сокольниковым, наркомом финансов.
Разгоревшийся спор по актуальным вопросам нашей экономической политики вызвал и у меня желание выступить на конференции. Мое предложение сводилось к тому, чтобы начать плановую увязку отдельных частей хозяйства непосредственно в уездах, губерниях и республиках. «Только этим путем, говорил я, — мы пойдем к составлению ориентировочного, приблизительного плана, который послужит развитию нашего хозяйства. Всякая другая постановка на деле является бюрократическим дерганьем и разрушением.
Я скажу, что никакой борьбы с «ножницами», никакой смычки с крестьянством не будет, пока не будет твердых денежных знаков для деревни. Почему кооперация не может развиваться в деревне? Не только по всем понятным причинам, но и потому, что нет твердых денег. В городе кооперация и государственные органы вносят в банк свои деньги в тот же день или меняют на червонцы, а в деревне они этого сделать не могут. Там же нет червонцев и нет банка. Ежедневная выручка накапливается до поездки в город, из-за чего их стоимость падает тем больше, чем дальше деревня и реже связь с городом.
Товарищи выступают как будто защитниками рабочих и крестьян, но на кого ложится денежная эмиссия? На буржуазию? Вовсе нет. Когда вы идете по Москве, то везде слышите, как черная биржа предлагает червонцы. Буржуазия не держит в карманах советских знаков, а превращает их в червонцы, а рабочие и крестьяне теряют на этом».
С докладом о партстроительстве выступил Сталин. Говорил он спокойно, аргументированно. Он не стал рассказывать всей истории дискуссии, заявив, что не считает нужным останавливаться на том, кто начал дискуссию, кто прав, а кто виноват, чтобы не вносить «элемента склоки и взаимных обвинений». Таким образом, Сталин не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения.
Ораторы от оппозиции остро реагировали на то место доклада, где было сказано: «Что касается группировок и фракций, я думаю, что пришло время, когда мы должны предать гласности тот пункт резолюции об единстве, который по предложению тов. Ленина был принят Х съездом нашей партии и который не подлежал оглашению». В этом пункте было сказано, что Х партийный съезд, исходя из необходимости обеспечения наибольшего единства в партии, дисциплины и устранения всякой фракционности, предоставляет ЦК право применять «в случаях нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии».
Пункт этот действительно по решению Х партийного съезда не был опубликован. Сторонники оппозиции отрицали приемлемость этого пункта в настоящих условиях и целесообразность его упоминания вообще, тем более что он «секретный». Радек заявил, например, что докладчик «вытянул из кармана резолюцию, которую Х съезд партии считал тайной резолюцией», и что «ни ЦК, ни Политбюро не решали, чтобы Сталин это сделал. Только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом тайным, становится для партии явным».
В заключительном слове Сталин внешне так же спокойно, как и во все время доклада, но остро поставил все вопросы разногласий с оппозицией. На этот раз он дал уже более подробный анализ хода дискуссии с самого ее начала.
В работе XIII партконференции принимала участие от редакции «Правды» М.И.Ульянова. В перерывах между заседаниями вокруг нее обычно собирался узкий круг знакомых с ней делегатов, стараясь узнать «из первых рук» последние сведения о здоровье Ильича. От нее мы узнали, что за девять дней до начала конференции Ленин почувствовал себя немного лучше, был на елке, устроенной в Горках для детей рабочих и служащих местного совхоза. Мария Ильинична рассказала нам и о том, что Надежда Константиновна знакомила Ленина с ходом нашей конференции по отчетам, напечатанным в «Правде». 19 января Ленин выезжал на санях в лес, где наблюдал за происходившей там охотой. Все это нас очень обрадовало и ободрило. Окрепла надежда на скорое выздоровление Ильича.
Помню, 21 января, во второй половине дня, я зашел на квартиру к Сталину, чтобы посоветоваться с ним по ряду вопросов, связанных с нашими северокавказскими делами.
Не прошло и 30 — 40 минут нашей беседы, как вдруг в комнату ворвался крайне взволнованный Бухарин и не сказал, а как-то выкрикнул, что из Горок позвонила Мария Ильинична и сказала: «Только что, в 6 часов 50 минут, скончался Ленин».
Это было так неожиданно! Мы были потрясены. Потом мы все мгновенно оделись и поехали на аэросанях в Горки.
В небольшой комнате на кровати лежал спокойный, как бы только что уснувший, Ленин.
Вскоре стали подъезжать другие члены Центрального Комитета. Трудно описать эти тягостные минуты, когда все мы осиротело столпились около Ильича. Собравшиеся в другой комнате члены Политбюро условились срочно созвать экстренный Пленум ЦК партии, подготовить правительственное сообщение о смерти Ленина, а также принять специальное обращение Центрального Комитета партии.
Подавленные великим горем, многие с не высохшими от слез глазами, собрались мы на этот пленум в Кремле в ночь на 22 января. Говорить было трудно. Мы избрали комиссию по организации похорон Владимира Ильича под председательством Дзержинского. Приняли обращение «К партии. Ко всем трудящимся».
В 6 часов утра 22 января московское радио передало всему миру сообщение Советского правительства о смерти В.И.Ленина.
22 января, открывая очередное заседание съезда, Михаил Иванович Калинин дрожащим от волнения голосом предложил делегатам встать и со слезами на глазах сообщил о смерти Ленина. Потом он зачитал бюллетень о смерти, подписанный врачами, лечившими Ленина.
Работа съезда была прервана.
23 января все мы — члены ЦК, наркомы, представители рабочих и крестьянских делегаций — несли на руках гроб с телом Ленина из Горок до ближайшей станции Герасимово, где ожидал специальный поезд.
Был жестокий январский мороз. Весь этот пятиверстный путь до станции был усыпан еловыми ветками. Тысячи людей из ближних и дальних деревень шли за гробом Ильича, провожая его в последний путь. Траурный поезд медленно отошел от станции. Почти до самой Москвы по обе стороны железной дороги стояли огромные толпы людей, пришедшие проститься с Лениным. В час дня траурный поезд прибыл на Павелецкий вокзал Москвы.
По улицам, сплошь заполненным народом, гроб с телом Ленина был вновь на руках перенесен нами и установлен в Колонном зале Дома Союзов. В почетном карауле у гроба Ленина стояли члены ЦК, делегаты съезда Советов, представители рабочих и крестьян.
Пять дней и ночей бесконечным потоком в торжественном молчании, нарушаемом лишь сдержанными рыданиями, шли мимо гроба рабочие и крестьяне, воины Красной Армии, интеллигенция, молодежь, делегации трудящихся зарубежных стран, люди самых разных национальностей — шли, чтобы проститься со своим великим вождем, учителем и другом.
Я хорошо помню эти суровые январские дни 1924 г. Мороз доходил до 30 — 35 градусов, а люди все шли и шли бесконечной вереницей. Часами стояли они на морозе, грелись у костров, горящих на улице, чтобы потом попасть на две-три минуты к своему Ильичу и сказать ему свое последнее «прощай».
Будучи на квартире у Сталина, я спросил его, приедет ли на похороны Троцкий из Сухуми. Он ответил, что Троцкий вызвал его к прямому проводу и, узнав, на какое число назначены похороны Ленина, сказал, что он, к сожалению, не успеет прибыть вовремя. Я был поражен, что в такой момент он может продолжать отдых в Сухуми. По железной дороге тогда он действительно не мог вовремя успеть. Зато он мог использовать самолет. Еще в 1923 г. начали летать самолеты гражданской авиации. Тогда у нас работала также германская воздушная компания «Люфтганза». В частности, ее самолеты были в Ростове. Он мог бы использовать и военный самолет для такого экстренного случая — долететь на нем до Ростова или Харькова, а оттуда поездом — и успеть. Это поведение Троцкого показалось мне возмутительным, характеризующим его личность с самой отрицательной стороны. Я это высказал Сталину.
Накануне похорон, 26 января, состоялось внеочередное траурное заседание II Всесоюзного съезда Советов, посвященное памяти Ленина. Съезд решил сохранить гроб с телом Ленина в Мавзолее, доступном для самого широкого посещения.
27 января, в 9 часов 20 минут, гроб с телом Ленина был перенесен из Дома Союзов на Красную площадь и, покрытый красными знаменами, установлен на специальном возвышении.
И вновь шли сотни тысяч людей в торжественном молчании, колонна за колонной, прощаясь с великим Лениным.
В четыре часа под звуки траурной музыки и тысяч гудков фабрик и заводов, под залп прощального орудийного салюта гроб был внесен в Мавзолей, тогда еще временный, деревянный, построенный героическими усилиями рабочих и архитекторов под руководством академика Щусева всего за три дня и три ночи в лютую стужу.
Через день после похорон Владимира Ильича XI Всероссийский съезд Советов продолжал свою работу и обсудил доклад наркома юстиции РСФСР Д.И.Курского о проекте Конституции СССР, вносимом через несколько дней на утверждение II Всесоюзного съезда Советов.
В тот же день мы единогласно приняли первую Конституцию Советского Союза. В ее основу были положены ленинские принципы добровольного государственного союза равноправных народов.
Сразу же после съезда Советов состоялась первая сессия ЦИК СССР, на которой был избран Президиум ЦИК Союза, а также четыре его председателя (от РСФСР — Калинин, от УССР — Петровский, от ЗСФСР — Нариманов и от БССР Червяков), как и было до этого решено по предложению Ленина.
Сессия избрала также состав Совета Народных Комиссаров СССР во главе с А.И.Рыковым.
Смерть Ленина привела к небывалому единению всех трудящихся страны с нашей партией в их стремлении достойно продолжить дело Ильича. Повсеместно от рабочих стали поступать десятки тысяч заявлений с просьбой принять их в ленинскую партию.