Летом 1942 г. на Юго-Западном и Южном фронтах для нас сложилась крайне тяжелая обстановка. Немецкие войска захватили Ростов, форсировали Дон в его южном течении, выйдя к Сталинграду и Северному Кавказу. Затем последовали окружение Сталинграда и бросок крупных сил оккупантов на Кавказе в направлении к Грозному и Махачкале. Захват гитлеровцами Клухорского перевала через Главный Кавказский хребет создал угрозу прорыва к Черному морю и в район Кутаиси, а захват района Краснодара и горных подступов к Майкопу открывал выход к Новороссийску, Туапсе и Сухуми. Кроме всего прочего, была поставлена под угрозу доставка горючего на фронт. Единственным источником, обеспечивавшим страну горючим, тогда был Баку. Горючее доставлялось из Баку на морских крупнотоннажных танкерах на Астраханский рейд, где перекачивалось в морские баржи малой осадки, которые доставляли его в Астрахань, а оттуда по железной дороге в глубь страны. В зимнее время перевозка горючего из Баку, в небольшом количестве, осуществлялась через Красноводск и далее по железной дороге через Среднюю Азию.

В связи с выходом немцев на Волгу для транспортировки горючего оставалась лишь однопутная железная дорога, идущая от Красноводска через Среднюю Азию. А это тысячи километров! Она, конечно, не могла обеспечить нужды фронта и страны в горючем, хотя была надежным круглогодичным путем. Был еще один путь из Баку — по Каспийскому морю, затем через Гурьевский канал и по реке Урал, а далее по железной дороге на фронт.

До войны таким путем горючее мы не возили. Но железные дороги и без того были перегружены и с перевозками не справлялись. Не случайно Сталин трижды менял наркома путей сообщения. Теперь же это был единственный шанс, которым мы и вынуждены были воспользоваться.

Нужно было срочно, до закрытия навигации, успеть организовать транспортировку большого объема горючего из Баку через Каспийское море.

Эту операцию я решил поручить заместителю наркома Морского флота СССР Белахову, вернувшемуся к этому времени из Владивостока, где он успешно выполнил ответственное поручение, связанное с получением помощи от США по ленд-лизу. Наркомом Морского флота тогда был Ширшов — герой-полярник из группы Папанина, культурный, красивый, обаятельный мужчина. Он согласился с моим решением.

7 августа 1942 г. я вызвал Белахова и вручил ему подготовленное мной и подписанное Сталиным постановление ГКО, согласно которому Белахов назначался «уполномоченным ГКО по морским перевозкам в Астрахани и Гурьеве».

Рассказав о сложившейся обстановке, я поставил перед ним задачу — любой ценой организовать доставку горючего на фронт из Баку через Гурьев.

Он сразу же ответил: «Но у нас нет мелководного нефтеналивного флота, способного плавать по Гурьевскому каналу». Тогда я сказал: «Надо с Волги перебросить туда речные баржи, не беда, если некоторые из них и не выдержат морского перехода, так как это крайне необходимо. Не следует бояться некоторых потерь, ибо сейчас обеспечение горючим фронта решает судьбу Родины». Кроме того я сказал, что в связи с продолжающимся на Кавказском фронте наступлением немцев в Астрахань по железной дороге в ближайшие дни прибудет свыше четверти миллиона войск с легким вооружением из числа пограничных и внутренних частей. Их надо в кратчайший срок перевезти через Каспийское море в Махачкалу, откуда они последуют на фронт.

На Каспии мы практически не имели транспортного флота, поэтому я спросил Белахова, как он считает, можно ли использовать для перевозки войск палубы крупнотоннажных танкеров, а также доставлять войска из Астрахани до Астраханского рейда на морских нефтеналивных баржах. Белахов медлил с ответом. Я был удивлен и сказал: «Вы всегда ясно отвечаете на вопросы, почему молчите? Я вас не узнаю». Он ответил, что постарается быстро разобраться с положением на месте, и заверил, что сделает все возможное для осуществления доставки войск на Кавказский фронт.

Одновременно я поручил Белахову обеспечить эвакуацию гражданского населения Северного Кавказа через Махачкалу в Красноводск. Это было также сложное дело, ибо число подлежащих эвакуации измерялось десятками тысяч. После этого предложил Белахову на рассвете следующего дня вылететь в Астрахань, взяв с собой людей, которых он должен был срочно подобрать. Самолет для них был уже выделен.

Утром 8 августа группа работников Наркомата Морского флота во главе с Белаховым вылетела в Астрахань.

Обстановка там была тогда очень сложной, а в связи с тяжелым положением на Сталинградском фронте в городе имели место панические и даже пораженческие настроения.

Каспийское пароходство «Рейдтанкер» хотя и считалось морским, но по личному составу, традициям и стилю работы невыгодно отличалось от морских пароходств Балтики, Черного моря и Дальнего Востока. Как потом мне стало известно, отдельные руководящие работники Астраханского пароходства к заданию, возложенному на Белахова, относились с недоверием и даже с иронией и нередко это высказывали вслух. Все это, конечно, осложняло работу.

Прибыв на место, Белахов сразу же приступил к перевозу крупнотоннажных речных нефтеналивных барж на Гурьевский рейд, что уже само по себе не имело прецедента.

Ему удалось успешно перевезти речные баржи на Гурьевский рейд и установить там дебаркадеры, после чего сразу началась перевозка горючего. Сотня барж была расставлена на расстоянии многих километров для наименьшей уязвимости при нападении с воздуха.

Перевозка горючего происходила так: из Баку на крупнотоннажных танкерах до Баутино (порт Шевченко), где горючее переливалось в морские баржи с последующей доставкой их на буксирах до Гурьевского рейда; на рейде горючее вновь перекачивалось, но уже в речные нефтеналивные баржи с малой осадкой, затем с помощью мелкосидящих буксиров эти баржи проводились через Гурьевский канал до острова Пешной (Гурьев), куда была подведена железная дорога.

Из-за непрерывных ветров и понижения уровня воды почти каждый день баржи садились на мель. Обойти их при этом сбоку было невозможно из-за узости канала. Снятие барж с мели каждый раз требовало много времени и больших усилий. Наступила осень.

В ноябре 1942 г. Белахову было дано указание продолжать навигацию до тех пор, пока это будет возможно. Поступать так было рискованно. Неожиданный ледостав мог застигнуть на Гурьевском рейде большое количество судов, и весной они могли быть раздавлены подвижкой льда. Но другого выхода у нас тогда не было. Навигация продолжалась до 16 декабря 1942 г. С появлением первого льда каспийские моряки проявили подлинный героизм, сумев буквально за один день сгруппировать в одном месте суда, поставить их в две кильватерные колонны и связать тросами.

Впоследствии Белахов мне рассказал: «В наше распоряжение был передан единственный на Каспии ледокол с мощностью двигателя 1000 лошадиных сил, на котором мы и вышли из Астрахани 26 декабря 1942 г., миновав Баутино. Пробиваясь через ледовую целину, через неделю ледокол прибыл на Гурьевский рейд к месту стоянки замерзших судов. Стало ясно — вести суда на юг Каспия и потом в Астрахань невозможно.

Ледокол вернулся в Астрахань, флот остался зимовать во льдах. Мы укомплектовали экипажи судов надежными людьми, снабдили продовольствием, инструментом, обеспечив тем самым проведение необходимого зимнего ремонта судов».

Белахов с некоторой грустью сообщил, что прокурор за его действия угрожал ему привлечением к уголовной ответственности. Я его успокоил, сказав, что он действовал совершенно правильно и мы его в обиду не дадим.

В итоге всей операции через Гурьев было доставлено для нужд фронта почти полмиллиона тонн горючего, в то время как за тот же период по Красноводской железной дороге было доставлено только 130 тыс. тонн.

Сопоставление этих двух цифр красноречиво говорит о значении для судьбы войны этой операции. Можно с полным основанием сказать, что мужественные, отлично владеющие своим мастерством, преданные своему долгу, готовые терпеть любые лишения, не боящиеся смертельной опасности, моряки и портовики Астрахани и Гурьева совершили тогда подвиг.

Выполняя задание, Белахов обеспечил и перевозку более 250 тыс. войск из Астрахани в Махачкалу. Моряки Каспия при этом также проявляли подлинный героизм. На палубах нет грузоподъемных средств, порожний же танкер возвышался над водой на высоту трехэтажного дома. Сейчас даже трудно себе представить, как за короткое время сотни тысяч солдат с полной выкладкой и вооружением могли быть подняты на палубы танкеров с низких речных барж, находившихся рядом с ними на плаву.

Десятки тысяч советских граждан также были успешно эвакуированы из Махачкалы в Красноводск.

Через много лет после этих событий, при встрече с Белаховым, он мне рассказал, что ему хорошо запомнился один эпизод того периода. Прилетев в Астрахань и приступив к выполнению задания, он подумал, что докладывать мне нужно только о конкретных результатах. Примерно через неделю он получил от меня ВЧграмму: «Вот уже несколько дней как Вы находитесь в Астрахани. До сих пор от Вас не поступило ни одного донесения. Я не думаю, что это время проведено безрезультатно. Однако удивлен, что Вы до сих пор ничего не сообщаете. По-видимому, Вы не отдаете себе отчета в том, что делаете для судьбы войны. Сообщайте, информируйте ежедневно». После этого на протяжении всей операции Белахов регулярно сообщал мне о положении дел.

В январе 1943 г. он вернулся в Москву и был у меня на приеме. Выслушав его краткий доклад, я сказал: «Знаю все о ходе операции и ее результатах. Мы с товарищем Сталиным думали, что вы доставите фронту примерно 200 тысяч тонн горючего, а вы доставили около полумиллиона. Это один из решающих факторов, повлиявших на ход войны. Мы ценим вашу смелость, вашу настойчивость. Вы сделали великое дело. Ваш риск с флотом был оправдан».

В апреле 1943 г. поступило сообщение о том, что лед на Каспии растаял, флот в сохранности и приступил к навигации.

* * *

В 1942 г. Кубань, Ставрополь, Дон, Украина — тогда основные житницы страны — были оккупированы гитлеровцами. Снабжение страны и фронта хлебом стало особенно острой проблемой. Решить ее можно было только за счет Поволжья и Сибири. На Алтае уродился хороший урожай, но убирали его плохо. Туда были направлены руководящие работники из центра для улучшения заготовок. Проверка показала, что партийное руководство там не сумело обеспечить своевременную уборку и сдачу хлеба государству. Наступил ноябрь 1942 г., а урожай далеко еще не был собран.

Стали поступать тревожные сигналы о плохой уборке хлеба и в других местах. Сталин решил, что с вопросом мы должны были разобраться на местах и там же принимать нужные меры. Мне было поручено выехать в Пензенскую, Куйбышевскую, Чкаловскую, Саратовскую, Тамбовскую, Рязанскую области и в Башкирскую АССР. В этой поездке меня сопровождали: нарком земледелия СССР Бенедиктов, нарком заготовок СССР Субботин, его заместитель Ершов, группа ответственных работников этих наркоматов, а также мой помощник Барабанов.

Сохранился составленный Барабановым дневник этой поездки, а также и, что особенно интересно для меня, стенограммы моих выступлений.

Перечитывая их теперь, даже трудно поверить, что у нас могло быть такое положение с уборкой урожая.

Выехали мы из Москвы 24 ноября 1942 г. в 4 часа утра и в тот же день, в 10 часов вечера, прибыли в Пензу. Секретарь обкома Морщинин обстоятельно доложил о положении дел с хлебозаготовками в области.

Выяснилось, что партийные организации ряда районов области сроки уборки растянули и допустили большие потери. На уборке урожая сельскохозяйственная техника используется плохо. При рассмотрении уголовных дел в отношении лиц, злостно уклоняющихся от работы по уборке урожая, виновных в его разбазаривании или хищениях, допускается волокита.

В соответствии с внесенными мною предложениями обком и облисполком установили с 25 ноября каждому району, а он — каждому колхозу и совхозу пятидневные задания по сдаче хлеба государству; определили сроки окончания обмолота хлеба по группам районов к 1 и 10 декабря; немедленно решили командировать в районы для контроля за проведением хлебозаготовок членов бюро обкома, ответственных работников облисполкома и 450 человек из числа лучших работников партийного и советского актива; потребовали от руководителей районов и от направляемых в районы работников решительной борьбы со всеми проявлениями антигосударственных настроений в проведении хлебозаготовок и обязали применять к виновным самые строгие меры по законам военного времени.

Оставив в Пензе группу Субботина, я вместе с остальными товарищами в 2 часа ночи 25 ноября 1942 г. выехал в Куйбышев в салон-вагоне. Это был день моего рождения, но тогда я даже не вспомнил об этом. На эту деталь я обратил внимание теперь, через 30 с лишним лет, просматривая этот архивный материал.

По прибытии в Куйбышев сразу же поехали в обком партии, договорились о часе заседания. Затем поехали осматривать элеваторы. В 19 часов провели заседание с директорами трестов по сельскому хозяйству, а в 12 часов ночи поехали на авиационные заводы No 24 и 18. Вернулись в вагон, где спали, в 4 часа утра.

В 11 часов утра 26 ноября состоялось совместное заседание областного комитета партии (секретарь Никитин) и облисполкома (председатель Хопов). Положение с хлебозаготовками в области было признано «совершенно нетерпимым», а принимаемые до сих пор меры явно недостаточными.

Выступая на совместном заседании обкома и облисполкома, я сказал: «Первое — необходимо понять, что без хлеба мы пропадем. Если раньше были большие трудности с хлебом, то они стали еще больше: у нас нет Кубани, Крыма, Дона, Украины. Поэтому бороться за хлеб нужно, как за победу на фронте. По всему видно, что товарищи этого не понимают. В смысле вооружения у нас хорошо. Эвакуированные заводы работают как следует, вооружение у нас теперь на уровне германской армии, а год тому назад мы уступали в этой области. Однако мы можем потерять все на отсутствии хлеба.

Я не скажу, что хлеб заготовлять легко, трудности есть, и немалые. Плохо посеяно, качество сева плохое, обработка плохая, плохо убирали и плоды от работы невелики. Трудно заготовлять, но эти трудности малы по сравнению с трудностями, которые страна наша преодолевает. Без хлеба страна не сможет воевать. Вы все сроки пропустили. План выполнен на 32%.

Некоторые внутренне боятся, чтo скажем деревне, что хлеб берем. Надо сказать и скажем, и колхозники поймут, что государство, потеряв столько территорий, не может без хлеба жить. Это сделать сейчас легче, тем более что наша армия, приняв тяжелые удары летом и осенью этого года и выстояв, перешла в контрнаступление и будет дальше бить немцев. Это поднимает дух людей. Надо повести в этом отношении политическую кампанию. Вы должны удвоить и утроить темпы заготовок, в пятидневки декабря надо брать по 2,5 млн. пудов хлеба, а в последнюю пятидневку ноября, пока будете раскачиваться, — 1,5 млн пудов. Потом будет труднее брать — растащат. Надо послать людей боевых, надо сказать — если кто идет для того, чтобы отсидеться от фронта, таких лучше не посылать».

По окончании обсуждения здесь так же, как и в Пензе, районам и колхозам были установлены пятидневные задания, установлены сроки обмолота, в районы были командированы ответственные работники обкома и облисполкома и 700 человек из числа областного и городского партактива, серьезное внимание было уделено вопросу привлечения к ответственности виновных в срыве хлебозаготовок.

За провал хлебозаготовок был снят с поста первый секретарь Мало-Кандалинского райкома ВКП(б) Терехин, которого исключили из партии и отдали под суд. За плохую организацию хлебозаготовок первому секретарю Камышлинского райкома Фахтееву был объявлен строгий выговор и он был предупрежден, что, если положение с хлебозаготовками в районе не будет выправлено, он будет снят с поста, исключен из партии и предан суду.

27 ноября мы выехали из Куйбышева в Уфу.

Положение с хлебозаготовками в Башкирской республике было плохим. По состоянию на 25 ноября 1942 г. план хлебосдачи был выполнен только на 26,9%. Обком принял ряд решений по усилению хлебозаготовок, но действенного контроля за их выполнением не осуществлял.

Выступая на заседании Башкирского обкома партии, я говорил в том же духе, что и в Пензе и Куйбышев: «Многие партийные работники, особенно сельских районов, не чувствуют войны совсем, не понимают, до сердца не доходит, что есть война. У них свои соображения, свой район, беззаботная жизнь в районе, а что есть фронт, что тысячи людей свою жизнь отдают для победы над фашизмом, в самых ужасных условиях рискуют своей жизнью, эти, часто молодые, люди — это до них не доходит. Люди в окопах мерзнут. На Ленинградском фронте, в степи, в снегу бойцы валяются, жертвуют своей жизнью, а эти господа не изволят в колхоз прибыть, чтобы заготовить хлеб.

Чем может районное руководство помочь фронту? Оно не может производить пулеметы, боеприпасы, танки, но что оно может делать? — Хлеб заготовить, мясо заготовить и сказать: «Хоть я и не воюю, но из кожи лезу, чтобы дать все для фронта».

Как товарищи сами понимают, без патронов и снарядов воевать нельзя. А без хлеба воевать можно? Тоже нельзя, тем более нельзя! А хлеб где? Не на фабриках, не в Москве и не на фронте растет, а в районах. А товарищи хотят отдохнуть в то время, когда государство в тяжелом положении.

Подсчитано, что по нынешним нормам снабжения армии и населения мы можем полностью обеспечить наши потребности. Это серьезно подсчитано. Надо заготовить хлеб, и тогда мы можем на армейском пайке держаться до конца войны.

Наконец, снабжение населения. Нельзя снижать паек. Если рабочий работает вдвое, то этот паек мал ему, а если придется снизить паек, тогда рабочий не сможет работать — значит, подорвется снабжение фронта.

Видите, как вопрос стоит, — не можем мы пойти на то, чтобы уменьшить паек красноармейцу или рабочему. Им не хватает. Рабочий работает месяцами без выходных дней, год без выходных дней, отдает все, все вытягивает из себя, извольте это знать. Мы не должны срывать дело. Мы будем не большевиками, а тряпками, если поддадимся таким людям, которые хотят отдыхать в выходной день. Мы должны снабжать рабочий класс, эвакуированных людей, которые оставили дом, все. Они куют современное оружие для фронта. Как можно это подорвать? Нельзя. А вы что делаете? А как может работать колхозник без рабочего, без машин. Колхоз без машины, без промышленности — это не колхоз.

Война перерождает людей. Это такое понятие, которое до сердца любого человека доходит. Ради Родины и победы над врагом он жизнь отдаст. Хлеб нам нужен.

Если мы немцев задержали, устояли зимой, теперь бьем и будем бить сорвать победу из-за того, что хлеба не можем заготовить, — это не выйдет! Хлеб должен быть заготовлен. Я не знаю, каким языком надо дать знать районным работникам, что хлеб надо заготовлять. Теперь многие и очки втирать стали. Им нельзя прощать. Мы не кровожадны. Но безнадежных надо наказывать. Политика репрессий неправильна. Но пугать, что отдадут под суд, а в душе и не думать о наказании тоже неправильно. Лучше репрессий не применять, а если применили, то надо проводить в жизнь. Поймали саботажника, антисоветского человека, который разлагает колхоз, убедились в этом. Надо его наказать. Если нет убеждения в виновности, надо подталкивать, ошибки исправлять. Надо уметь ошибки исправить и на ошибках учиться. Если это сделать и человек не повторит ошибку, значит, он сможет работать.

О совхозах. Товарищ Ершов был в совхозах. Одно название «зерносовхозы». Директор там просто преступник! Намолоченного зерна лежит 2170 т в зерносовхозе, а сдали государству 151 т. Все сроки кончились. Это два процента. Этот директор сидит и ждет, живет хорошо, но почему не в тюрьме сидит? Наверное, он броню имеет от войны, как незаменимый человек. На каком основании? Снабжается он из казенного пайка, а это преступник. Я его не знаю, не проверял. Если он сам пишет, что 2000 т обмолочено и за все время сдано 150 т, пусть в отставку подает и идет на фронт. Директора совхозов Молмясотреста сидят и ждут. Они будут сидеть до весны и ничего не сдавать. А мы зачем в совхозе его держим? Надо такого директора «незаменимого» заменить, поручить прокурору, чтобы он расследовал и, если надо, арестовал и — под суд. Суд разберется. Он чихает на все законы государства.

Есть другие совхозы — Спиртотреста. 70, 79, 80% они сдали, а этот сдал 2%. Он думает: «Вот дураки, я 2% сдал, сижу — и ничего, а они почти все сдали». Директора, который разлагает совхоз, надо снимать. Обком должен разобраться в этом.

Некоторые товарищи просили помочь горючим. Мы дали столько, сколько просили.

Оказалось, что основные кадры, которые проводят обмолот — комбайнеры и трактористы, оказались в очень плохом положении потому, что обмолачивают влажное зерно, а отсюда большой расход горючего. При влажном зерне работы больше, и горючего расходует больше. Он не укладывается, и его штрафуют. В одном районе мне говорили, что на 50 тыс. оштрафовали одного тракториста.

Там есть честные люди, которые попали в такие условия. Урожай был низкий, трактор работал в грязи, машина была в беспорядке.

Говорят, что колхозы распределяют на трудодни и некоторым трактористам хлеба не дают. Без тракториста и комбайнера работы не будет. Если тракторист и комбайнер не будут обеспечены, они или ломают машину, или не будут работать. На них надо опираться».

В тот же день обком партии и СНК Башкирской республики приняли постановление, в котором признали положение с хлебозаготовками в БАССР совершенно нетерпимым. Были установлены конкретные мероприятия и контроль за их выполнением, максимально обеспечивающий быстрейшую уборку хлеба.

В Чкалов мы приехали 30 ноября. Здесь мы решили, прежде чем проводить бюро обкома, ознакомиться с положением дел непосредственно на местах. Мы посетили колхоз «Трудовой актив». На этот колхоз была жалоба эвакуированных. Затем посетили райком Буранного района, затем поехали в райком района Ак-Булак.

В результате ознакомления с положением дел в районах было установлено, что вместо организации сдачи государству излишних семян ржи, оставшихся после озимого сева 1942 г., остатков страховых фондов урожая прошлого года секретарь обкома Лошкарев разрешил колхозам, не выполнившим своих обязательств перед государством, оставить это зерно и тем самым его припрятать. Эти антигосударственные действия дезорганизовали проведение хлебозаготовок в области. По нашему требованию эти указания были отменены.

Выступая на совместном заседании бюро обкома и облисполкома, которое состоялось в 10 часов вечера 2 декабря 1942 г., я говорил: «Положение с хлебозаготовками: в октябре заготовки были лучше, в ноябре резкое падение, причем в ноябре заготовлено 3 400 тыс., а в прошлом году было заготовлено 11 800 тыс. пудов. Это почти в четыре раза меньше, чем в прошлом году.

Такие темпы хлебозаготовок — это удар для государства, очень серьезный удар, опасный в данный момент потому, что у нас нет Крыма и Украины, нет Дона и Кубани, а сейчас для Красной Армии хлеб могут дать только Куйбышевская область, Чкаловская, Челябинская, Новосибирская, Алтайская, Казахстан, ну, и Саратовская область, а остальные области смогут кормить только себя.

Совершенно нетерпимо то, что внедрилось в практику работы: это обман и самообман.

Вопрос об отдельных людях надо пересмотреть. Зачем держать таких людей в районе, которые неспособны обеспечить работу, пусть идут воевать, если они честные люди. Оставить тех, кто в тылу будет оправдывать интересы обороны Родины, делать то, что нужно для обороны — продовольствие заготавливать. Нам не тыловые крысы нужны, а тыловые организаторы.

О семенах нужно думать, но думать после того, как государству хлеб заготовим. Придется изыскивать возможности. Есть старый урожай колхозный. Во всяком случае нельзя возложить все трудности на плечи государства, а у самих как будто ничего не случилось. Нужно делить трудности поровну.

Навести дисциплину нужно, нужно по-военному работать, а не по мирному времени, то есть учитывать нужды фронта. Не случайно прифронтовые районы лучше всего заготавливают — и сеют лучше, и урожай лучше убирают, под огнем противника, под бомбежками, массу жертв несут во время уборки, во время сева. Фронт их воспитывает, фронт их организует, и они лучше работают. А вы фронта не чувствуете.

У вас и в партийных делах имеется ошибка в области руководства сельским хозяйством. Если не первый, то второй секретарь должен руководить сельским хозяйством, а оно у вас, выходит, в загоне. Третий секретарь руководит сельским хозяйством, это само по себе роняет значение сельского хозяйства. Это тоже нужно исправить.

Нужно принять хорошее решение, но решение ничего не стоит, если оно не выполнено. Значит, нужно выполнять, а товарищам нужно понять: шутить мы не имеем права. Мы сейчас переживаем такое серьезное время, хлеб для фронта — это все.

Кто поймет, пусть поправится, кто не поймет, накажем, иначе нам никто не простит — ни фронт, ни история, ни Родина».

Совместное постановление бюро Чкаловского обкома партии и облисполкома предусматривало принятие конкретных мер к исправлению положения с хлебоуборкой в области, осуществления за этим делом действенного контроля и наказания лиц, виновных в плохой работе по уборке хлеба, в его расхищении и т.д.

3 декабря решили лететь в Саратов. Поехали на аэродром, но из-за нелетной погоды вернулись в город и поехали поездом. В этой области по состоянию на 1 декабря 1942 г. план хлебозаготовок был выполнен лишь на 31,2%.

Положение оказалось еще хуже, чем в Чкаловской. Обсуждение на бюро длилось четыре с половиной часа, но ясности в вопросе не было, в частности, по Ершовскому району, где райком партии явно проводил неправильную линию в ходе хлебоуборки.

Поэтому договорились прервать заседание, решение не принимать, а на следующий день выехать в этот район и на месте во всем разобраться, после чего продолжить заседание и принять решение.

Вряд ли какой-нибудь другой район подвергался такой проверке. В ней участвовали: член Политбюро ЦК ВКП(б), два союзных наркома, замнаркома, группа ответственных работников двух союзных наркоматов. Мы облазили район, тщательно проверив фактическое положение. Хотя мы были в районе менее суток, но положение для нас стало совершенно ясным.

6 декабря вернулись в Саратов. Я в этот день принял ряд секретарей райкомов и председателей райисполкомов и имел с ними беседы.

На заседании бюро обкома в 12 часов дня 7 декабря, обстоятельно подготовившись, выступили Бенедиктов, Субботин и Ершов. Они дали исчерпывающую критику работы районов в области хлебозаготовок. Потом говорил я: «Смотрел решения вашего пленума — там много хвастовства и мелких, не решающих дела успехов, а хлеб государству не сдается и проваливается план поставок. Когда читаешь эти решения, то получается впечатление, что дело обстоит очень хорошо, а на самом деле плохо.

Ваш путь неправильный, товарищи, и вам надо исправлять дело. Организация может оказаться перед банкротством, тем более у вас есть тенденция обещать и не выполнять. Это скользкий путь, дискредитирующий партию, это подрыв дисциплины, этим подрывается доверие, деловитость и исполнительность. Между словом и делом не должно быть расхождения.

В этом году вы заготовили 28 млн пудов хлеба, а в прошлом году на это же время 48,9 млн, то есть вы заготовили на 21 млн пудов меньше, чем в тот неурожайный, засушливый год.

Заготовка фактически приостановлена. 1200 т лежит, не вывозится, все знают, где лежит, и никто не трогает. Почему? Ведь рожь нельзя весной сеять. У них свои расчеты и другие махинации: себе оставлю, весной обменяю, а государство обойдется.

Отходы стали флагом укрытия хлеба от государства. Если сравнить любой год с этим годом, в этом году отходы значительно больше, 114 тыс. обмолотили, 17 тыс. отходы. Говорят, в ряде колхозов нарочно спутали хорошее зерно с отходами, чтобы после разговора о заготовках иметь это как ресурсы для маневрирования. А что за маневрирование? Например, в Ершовском районе оно заключается в том, что после 15 июня из старого урожая около 700 ц разбазарили, а потом ищут. Никто не проверяет, не следит, не интересуется. Есть колхозы, которые хлебосдачу не закончили, а продали на сторону за большую цену хлеб. Хлеб кругом продают — организациям и на базаре за баснословные цены.

Ведь мы, товарищи, хлеб на фронте и в городах рабочим выдаем граммами, а здесь пудами пропадает и центнерами, и никто на это не обращает внимания. Откуда такая безответственность и пренебрежение? Это очень опасный признак разложения организации, которая забыла интересы государства, разложилась, вроде как руководители Ершовского района. Они настоящие артисты, хотя у них полный провал с выполнением и люди дошли до прямого обмана. Есть колхоз «Энгельский», который ни одного пуда в фонд Красной Армии не сдал, а 200 ц семян заложил в страховой фонд сверх потребности. Это антивоенная демонстрация. Бюро райкома ВКП(б) не заметило этого. Странное притупление бдительности. Коммунисты стали какими-то слепыми. Хлеб прячут в отходах, в соломе, соблазн упрятать хлеб очень большой в нынешней военной обстановке, когда пуд хлеба стоит тысячу рублей. А контроля нет.

В районе имеется молодой районный прокурор, честный товарищ. Он бьется, но один ничего не может сделать. 8 тыс. пудов хлеба украли у государства, но санкции на привлечение к суду виновных районному прокурору не дают.

Я спрашиваю, как может наша партия, Советская власть быть спокойна за такую работу? На глазах у всех украли 8 тысяч пудов хлеба и даже нет концов, неизвестно, куда дели, ни один человек не интересуется, кроме райпрокурора, который бьется как рыба об лед.

Это значит, запутали дело, некоторые товарищи потеряли элементарное чувство ответственности перед государством. Районные работники — молодые люди, по всем законам они должны быть на фронте, а не здесь сидеть. Вас почему оставили? Потому, что фронт не может держаться без тыла, фронту нужен хлеб, и оставили группу освобожденных от армии людей, чтобы они своим опытом, умением обеспечили интересы фронта, а на деле получается, что крадут у фронта 8 тыс. пудов хлеба в одном колхозе района, и никто не пытается вернуть этот хлеб. Хлеб разбазаривается, фронту не дают его, и никто не беспокоится. Не сдают государству, а за это от государства бронь получили. За срыв заготовок нужна бронь работникам?

Районные работники докладывают в таком тоне, что видно: чувство ответственности полностью отсутствует. Отсутствие чувства ответственности в области, которая близка к фронту. Выстрелы слышны здесь, а вы сидите, как будто бы кормить армию не ваше дело. Этого нельзя терпеть. Вся Европа бессильна, мы одни отражаем удар, и в это жесточайшее время, когда решается судьба нашего народа, такая беспечность, такая распущенность!

Вот почему надо вам понять все это, а кто не поймет — им нужна палка, их бить надо. У кого есть партийная совесть — она должна проснуться, чтобы драться за каждый килограмм хлеба; у кого не проснется — тюрьма и лагерь, каторжный труд.

Хлеб во время войны — это условие победы. Заводы из кожи лезут вон, чтобы дать больше снарядов, пулеметов для фронта, а мы 100 граммов хлеба рабочим не можем прибавить.

Я говорю, но мне совестно говорить об этом, неужели я вам это должен объяснять? Неужели трудно понять членам обкома ВКП(б), всем коммунистам и секретарям райкомов ВКП(б), что ваш долг во время войны перед государством хлеб!

Если командир на фронте не выполнит приказа, то он идет под расстрел, хотя он, может быть, и честный человек. А в тылу секретарям райкомов ВКП(б) объясняют — и все. Что это такое? Где закон военного времени? Это очень опасно, товарищи. Если мы не заготовим хлеба, то надо уменьшать паек рабочим, служащим Красной Армии. А чтобы победить врага, нельзя уменьшать паек красноармейцам».

Надо сказать, что коммунисты Саратовской области сделали правильные выводы из нашей критики и приняли реальные меры к завершению уборки хлеба и выполнению плана его поставки государству.

На следующий день мы были в Тамбове, где участвовали в работе бюро обкома партии, рассматривавшего вопрос о ходе хлебозаготовок в области, а 9 декабря в Рязани на бюро обкома по тому же вопросу.

Положение с хлебоуборкой и здесь было неблагополучным, но все же лучше, чем в предыдущих областях.

Дав определенные задания руководителям областей, мы в них не стали задерживаться и 9 декабря выехали в Москву.