АВТ

Барбос шел по пятам. Наградит же природа человека собачьим нюхом! Барбос даже облезлыми наушниками своего «летчицкого» шлема учуял, что Антон со своим неразлучным Ростиком и Аленой затеяли рискованное дело, непременно связанное с трофеями. Барбос шел за ними от самого дома. Его, конечно, заметили и всеми способами пытались отделаться от слежки. Зашли в книжный магазин, потолкались в универмаге. Прошли длинный, как школьный коридор, новый гастроном. Все здесь было развешано, запаковано, завернуто — бери сам, пожалуйста. И все новехонькое, сверкающее. Величественные белые холодильники еще пахли резиной уплотнителей, а не колбасой.

В общем, ребята хитро сбивали со следа.

Но каждому понятно: с лопатой и совком, хотя и завернутыми для конспирации в газетную бумагу, за покупками не ходят.

— Давай вроде бы червей копать, — предложил отличный маневр Ростик, но Барбоса на мякине не проведешь!

— Гы-гы, — заухмылялся он, основательно устраиваясь на днище перевернутой лодки, — рыбачки-дурачки! А куда ж вы складывать их будете?

Поддел! Надо было напоказ баночку выставить…

— Не твоя забота, — отпарировал Антон и побрел по берегу, ища какую-нибудь посудину. В таких случаях, как назло, ничего не найдешь! Не надо — только и спотыкаешься о всякие банки-склянки.

А червей, между прочим, хоть на целую рыболовецкую артель. Тоже ведь ни к чему сейчас…

Банку Антон отыскал, стеклянную, на три литра.

— Гы-гы! Червей маринуют! — заиздевался Барбос.

Дать бы ему! Трое на одного… Не честно. И — не справиться… А Барбос в одиночку против троих не сунется.

— Ну чего ты увязался за нами? — крикнул Антон.

— А вы куда с лопатками идете?

— Тебе-то какое дело?

— Зазвенело, вот и дело!

— Бессмыслица! — презрительно фыркнула Алена.

— Но-но, без оскорблений! — скорчил гримасу Барбос.

Поговори с таким!

Кончилось все тем, что пришлось возвращаться домой. А там известно: «Анто-он, уроки думаешь делать?», «Росит! Пора и честь знать». Алену никто не гонит заниматься, ой хорошо!

Так и пропал день, а в субботу — всем классом на завод. На экскурсию и начихать можно, но тут не просто экскурсия. Шефы попросили помочь убрать территорию новой АВТ.

АВТ — атмосферно-вакуумная трубчатка — установка, которая перегоняет нефть. А нефть как волшебная скатерть-самобранка, что угодно получить из нее можно — от вазелина до бензина. И битум для асфальта, и мазут для тепловых электростанций, и керосин, и дизельное топливо, «дизельку», как ласково говорят нефтепереработчики.

АВТ — завод в заводе! Новая установка будет столько нефти перерабатывать, сколько, наверное, вся Россия при царе.

Ростик не поленился, высчитал: на полученном за год бензином тысячи грузовиков могут тысячу раз обогнуть земной шар по экватору. Или доехать до Солнца и назад вернуться.

Насчет Солнца, конечно, ерунда, в космосе только ракеты летают. Но к чему еще примеришь такие астрономические величины!

Да, не зря отец Ростика, старший оператор АВТ, в заочном институте учится, хотя и техникум в Баку окончил.

Антон протяжно вздохнул: «Вот люди! Школу кончил, техникум, теперь еще за институт взялся. Тут бы школу как-нибудь дотянуть! Из-за этой школы и раскопки никак не начать».

— Дождемся… — тихо сказал Антон сидевшему рядом Ростику.

Тот смотрел в окно автобуса и не сразу понял, чего они дождутся.

— Дождемся, что Барбос раньше нас доберется.

— Не могли же мы на субботник не поехать, — резонно ответил Ростик.

До чего же он всегда прав, противно даже! А возразить нечего.

— Завтра, — понизив голос, сказал Ростик, — с раннего утра.

— Завтра! Соображаешь, что говоришь? Завтра же День Победы, забыл?

Да, завтра в тоннель не попадешь. Митинг будет, торжественное открытие памятника. Из Ленинграда — это уже точно — на военном бронетранспортере доставят факел, зажженный от Вечного огня Пискаревского мемориального кладбища.

Этого они не могли, не имели права пропустить.

— Тогда в понедельник, — сказал Антон и замкнулся. Про себя он решил, что в понедельник, даже если придется пропустить все уроки до единого, он проникнет в бывший отцовский блиндаж.

У заводских ворот ждал пионервожатый Тарас Романенко. Все быстро вышли из автобуса, разобрались по двое и прошли через турникет на территорию завода.

Нефтеперерабатывающий завод похож на космодром. Под открытым небом на бетонированных, как стартовые, площадках стоят ряды алюминиево-серебристых колонн. Разного диаметра, разной высоты, но и самая малая колонна похожа на орбитальную ракету, готовую к запуску.

По колонне и вокруг извиваются тоже серебряные трубы; верх закрыт шлемовым колпаком, будто ракетная головка; опора вроде стабилизаторов; снизу до самого верха — железные трапы.

Бензином до сладкой одури пахнет, шипит и свистит пар. Вот-вот, кажется, нажмут в операторной кнопку «ПУСК» — и колонны со страшным ревом и громом рванутся ввысь.

АВТ произвела на всех сильное впечатление, и Ростик, показав на самую высокую колонну, похвастался:

— Как гагаринский «Восток»! Сила наш завод, правда?

Он произнес «наш», как «мой», личный. Антона это задело. Они уже миновали сверкающие шары, прямо-таки марсианские сферы с неземным названием, «ЭЛОУ», установки, в которых с помощью электричества обессоливают нефть, и поравнялись с градирней. Над высокими железобетонными вазами клубились облака пара и шумело так, что приходилось кричать.

— Ты еще в своем Баку сидел, когда мы завод строили!

Строил, конечно, не Антон, а его родители. Отец лично руководил расчисткой площадки под завод, первые бараки в Лесном собирал. Конечно, без таких специалистов, как отец Ростика, тоже завод работать не будет…

— Собственник выискался, — помирнее добавил Антон. За такие речи Ростик и схлопотать мог. Очень даже заслуженно! По разве дашь тумака на глазах у вожатого и учительницы?

На территории АВТ работа уже кипела вовсю. Вообще-то она и не прекращалась. Третий год трудятся здесь строители, монтажники. У них и сейчас дел по горло. Нижние части колонн обкладывают кирпичом, заливают бетон на площадках; сверху сыплются, как ракетные хвосты, искры электросварок. Монтажники, в касках, широких ремнях с цепочками, вылитые штурмовики-десантники, шныряют по всем уровням ракетной «этажерки».

Скоро пуск, дел у специалистов невпроворот, и до генеральной уборки руки не доходят. Вот и организовали субботник. Все свободные от вахт, инженеры и техники из управления, лаборанты — все на субботник вышли. И учащиеся технического училища здесь. Пригласили и подшефную школу.

Впрочем, при чем тут шефы, подшефы? Завод — наш, общий, иришский, родной завод. Разве отойдешь в сторонку, когда заводу надо помочь!

Антон, конечно, мечтал убирать железный мусор наверху, на эстакаде, что над насосной, но ребят отвели подальше от колонн, на задворки, к горизонтальным толстым цилиндрам теплообменников. Обидновато, но и здесь кто-то работать должен.

Что получилось бы на фронте, если каждый солдат захотел бы наступать только на главном направлении? Да ничего хорошего! Бросились бы все по одной дороге, а фашисты зашли бы по оголившимся участкам в тыл и — раз! — отрезали от Волхова!

Отрезали от Волхова… Да-да-да, немец тогда и хотел отрезать наших от Волхова, пошел в контратаку, а Ерофеев и другие отбили ее, контратаку… Что же еще Ерофеев рассказывал? Важное что-то. Но что? Какую-то он фамилию называл, на «К». Точно, на «К»! И вроде этот на «К» тоже до войны работал в поселке, на Иришском комбинате, и еще лучше Ерофеева знал все ходы-выходы.

Вот кого найти еще надо. Кровь из носу, а найти! Этого самого, на «К». Ерофеев говорил, что «К» и сейчас в Иришах живет, даже на заводе работает. Точно! Вот о чем он забыл рассказать друзьям!

Антон, бросив работу, зашептался с Ростиком и Аленой.

— Теперь надо его найти — и все!

— А фамилия? — переспросил дотошный Ростик.

— На «К»!

— Знаешь, сколько на заводе на «К»?

— А сколько бы ни было! Не все, кто на «К», воевали!

— Здесь воевали, — существенно уточнила Алена.

Молодец! Не зря ее в операцию «Ракета» приняли!

— Значит, так, — начал развивать план немедленного действия Антон, но подошла Светлана Васильевна.

— Устали, ребята?

— Нет! — за всех ответил Антон, и ему немножко стыдно сделалось. Все вокруг трудятся, а он совещание устроил.

— Тогда — за работу! Ну-ка, помогите мне вон ту трубу оттащить!

Антон с готовностью бросился на помощь.

Марь Петровна, наверное, тоже так поступила бы. Мягко замечание сделала, так, что и не понял бы, что это замечание. А вот когда однажды Марь Петровну подменяла другая…

«Тише, ребята! — Сама в ладоши прихлопывает. — Тише, ребята! Не мешайте ему! — Тычет в Антона: — Разговаривай, разговаривай! Как твоя фамилия? Градов? Разговаривай, Градов. Мы будем мешать тебе, Градов».

И руин на груди сложила. Подняла на смех перед всем еще в дневник накатала сто слов.

Нет, Светлана Васильевна другая, хорошая.

Антон старался изо всех сил. Все ребята старались. Не наметили, как время обеда наступило. Только потные все стали, невеселые.

Тарас Романенко отлучился ненадолго и возвратился с тучным пожилым человеком. Он отрекомендовался «кормильцем». Вернее, вожатый представил его так:

— А вот наш кормилец. Ему слово! — Тарас рывком откинул смоляной чуб и шагнул в сторону.

— Говорить нечего, — густым басом пророкотал «кормилец». — Обедать пора. — Он медленно оглядел чисто убранную площадку возле батарей теплообменников и удовлетворенно произнес: — Заслужили. Пошли.

Идти пришлось недалеко, на другую сторону АВТ, в длинный щитовой барак, где временно помещалась рабочая столовая.

Перед входом в столовую курили рабочие.

— Сейчас, — сказал им «кормилец», — детей насытим — и шабаш.

Когда потом, закончив работу, шли к проходной, столовой уже не было. На машины грузили последние щиты. Как в сказке прямо: только, кажется, сидели за столиками, уплетали вкусные щи и сосиски с капустой, и — раз, два, три — как не было барака!

Исчезли с площадок и трапов последние леса, колонны-ракеты стояли во всей своей красе и мощи, позолоченные заходящим солнцем. Ах, как Антону хотелось подняться на самый верх самой большой колонны. И помахать сверху, как это всегда делают космонавты, выйдя из кабины лифта. Помашут, скроются в ракетном корабле и… «Поехали!» вперед, в космос!

За воротами ждал заводской автобус. Все ринулись занимать сидячие места. В дверях возникла давка. Мальчишки жали изо всех сил, девчонки повизгивали. Светлана Васильевна безуспешно пыталась установить порядок.

— Раз-два, взяли! — кричали расходившиеся мальчишки. Будто субботник продолжался.

— Ой-е-ей! — тонко и жалобно пищала Люська Шибалова. — Ногу! Ногу!..

— Ребята! Мальчики, мальчики! — урезонивала Светлана Васильевна.

Разве остановишь? В дело вмешался вожатый. Он дружинник, самбист, захотел бы — вмиг раскидал всю ораву» Тарас не пустил в ход свои приемы самбо, а громко — даже те, кто уже успели забраться в автобус, услышали — сказал:

— А ну-ка, девушки, отступитесь, пропустите мужчин!

Девочки с облегчением — больно уж их надавили в дверях — отодвинулись. Только Люська Шибалова, воспользовавшись минутным замешательством, юркнула в автобус.

Светлана Васильевна благодарно взглянула на Тараса и тоже громко сказала:

— Все мужчины сели?

А Тарас добавил:

— Мужчины здесь стоят, женщин пропускают. А кто в автобус штурмом ворвался, тех я и не знаю, как называть.

Антон и Ростик оказались в числе мужчин. Но, честно сказать, не потому, что были такими вежливыми.

Надо переговорить с вожатым, попросить его помочь найти ветерана на «К». Поскольку же так вышло, что они оказались в числе немногих культурных, решили еще выше поднять свой авторитет. Не сговариваясь, вскочили в автобус и давай всех нахалов выталкивать:

— А ну, выметайся!

Не будь Тараса Романенко и Светланы Васильевны, наверняка потасовки началась бы, а так дело закончилось вполне мирно и даже весело. Автобус очистили от мальчишек, и девочки, одна за другой, сразу такие поважневшие, чинно усолись в кресла.

Антона подмывало крикнуть, чтобы никто не занимал заднее место у окна, но сдержался. Если быть культурным и благородным, то уж до конца.

— Вы что, совсем не хотите ехать? — спросила Светлана Васильевна.

— Мы сейчас, мы только с Тарасом два слова… — пояснил Антон.

— Хорошо, подождем.

— Так в чем дело, орлы? — спросил Тарас, лихо откинув чуб.

Антон кратко изложил просьбу.

— И чтоб здесь, в Иришах, воевал?

— Это обязательно, — подтвердил Ростик.

— Попробуем, — пообещал Тарас. — На «К», значит?

— На «К», — уверенно сказал Антон.

— Одного-то я знаю. И до войны здесь работал, и воевал. Но фамилия у него другая, Русаков.

— На «Р» не подходит, — с сожалением сказал Антон, но Ростик записал себе в блокнотик. В конце концов, Русаков мог помочь найти того, другого ветерана, который на «К».

Обратно ехали без песен. Устали все-таки, все равно что весь день металлолом собирать. И бензином на заводе пахнет, даже у новой АВТ, которая еще только готовится принять первую нефть.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Это был небывалый в Иришах праздник. Будто не когда-то, а сегодня, солнечным майским утром, ворвался с боем танк с гвардейским знаком и белыми цифрами на башне, развернулся на круглой площади и — с ходу влетел на гранитный постамент. Последний выстрел. Враг бежал.

Танкисты мгновенно переоделись в штатское и смешались с освобожденными жителями. Без погон и ребристых шлемов воины сразу постарели на тридцать лет, но лица светились счастьем.

Было много цветов. В руках освободителей, у постамента. Один букетик застрял между катком и гусеницей, а охапка нежных цикламенов, рассыпавшись на броне за башней, уже привяла. Словно через сетку над моторным отсеком еще струилось тепло, пахнувшее горелым маслом и дизельной.

Смущенные, взволнованные фронтовики-ветераны отвечали на рукопожатия и приветствия, растроганно здоровались с однополчанами: обнимались, целовались, смеялись сквозь слезы. Такие уже немолодые, старые солдаты.

Ах эти встречи друзей фронтовых! Заговорил о праздновании в Иришах, и прошлое нахлынуло, своих однополчан невольно вспомнил. С одними и после войны много лет вместе служил (я еще долго не снимал шинели), с другими жизнь сталкивала в самых противоположных краях необъятной нашей земли, с третьими… О них и о себе с печальной точностью предсказал поэт:

Мы не от старости умрем,

От старых ран умрем…

Кто и не умер, но старые раны сработали миной замедленного действия.

В двадцатую годовщину Победы съехались в Москву наши. И сели за общий стол бывшие солдаты, капитаны, полковники, а ныне рабочие, директора заводов, учителя, прорабы, врачи, писатели, ученые, военные, колхозники, заместитель министра СССР. А поразил и растрогал всех Фрол Иванович Белов. В 1950 году старшего сержанта запаса тракториста Белова скрутила тяжелая контузия, еще та, из — под Ельни. Белов ослеп на оба глаза. Вечная ночь, конец работе, жизни. Только не сдался наш одно полчанин — гвардия не сдается!

Белов стал мастером на машинно-тракторной станции. Лучше, точнее его никто захандрившему мотору диагноз не поставит. И приемщика отремонтированных двигателей надежнее Белова нет. От его тончайшего слуха ни один, самый мало — мальский дефект не ускользнет. Как гово рится, дай бог каждому хорошему врачу-терапевту больного так понимать и чувствовать!..

Прошли еще годы — и вдруг письмо-приглашение от однополчан. Трогательно, радостно и… горько. Видно, не прознали однополчане, какая беда с Фролом Ивановичем уже в мирное время стряслась. Но председатель колхоза, сам в прошлом фронтовик, твердо сказал:

— Поедешь, Фрол. Однако хорошенько гляди там, запоминай все. Отчет от тебя потребуем с полным рассказом.

Так на правлении и записали в решении — командировать механика Белова Ф. И. в столицу Родины, город Москву.

До Архангельска машиной довезли, в самолет «Ил-18» посадили. Ну, а в Москве встретил солдата наш генерал.

Вот…

Извини, читатель мой, отвлекся я… Вернемся в Ириши.

Над площадью у танка — праздничный гул и тонкий медовый звон боевых медалей.

Заиграл самодеятельный духовой оркестр. Играл он старательно и неутомимо. Когда зазвучала фронтовая мелодия, ветераны запели о тех, кто командовал ротами, кто замерзал на снегу, пробивался болотами — обо всех, кто сражался за Ириши, за Ленинград, за Родину.

Вдруг все смолкло. На широкой дуге моста показался зеленый бронетранспортер. Впереди и вслед ехали мотоциклисты в парадной форме.

— Везут… — прошелестели голоса.

Толпа заколыхалась и безмолвно двинулась наискось через дорогу к братской могиле.

Из бронетранспортера сошли на землю офицеры и солдаты. Один из них нес в вытянутой сильной руке горящий факел. Но зажег Вечный огонь не краснощекий солдат, а седенький, болезненный на вид старичок в старомодном генеральском мундире, бывший командир Гвардейской Иришско-Берлинской Краснознаменной дивизии, Герой Советского Союза.

Он не лучше других выступил на коротком митинге, а когда поднес факел к бронзовой чаше, заговорил и вовсе не торжественно, не громко, по-родственному:

— Пускай вам светлее будет, ребята…

И все услышали эти слова: так было тихо вокруг. Несколько пожилых женщин всхлипнули в голос, но тотчас зажали рты, запахнулись черными платками.

Алена тоже заморгала, но Антон сжал ей локоть и оттащил подальше.

Печальный ритуал закончился, но никто не торопился уходить. Людская толпа растекалась медленно и незаметно.

— Пошли! — позвал друзей Антон.

Они взобрались на насыпь путепровода и уселись на любимом месте.

— Узнал что-нибудь? — спросил Ростик.

— Пока нет. Вечером гости у нас будут.

Среди гостей отца было много незнакомых до сегодняшнего дня людей и очень даже знакомых. К полному изумлению Антона, оказалось, что школьная уборщица тетя Клавдия — бывшая радистка и орденов у нее побольше, чем у некоторых мужчин.

За столом пили и ели мало, все говорили, вспоминали, спрашивали. Кто-то недовольно, обиженно сказал:

— А Петька Русаков не прибыл! Как же, начальником по снабжению заделался, не нам чета.

Но нисколько голосов сразу отвели напраслину от Петьки Русакова. Не такой он, мол, чтоб фронтовое братство забыть. Старые раны его донимают, и лечится он сейчас в черноморском санатории.

— Мог и прервать свою санаторию! — проворчал Ерофеев.

Но и на это возразили: прервал, а вылететь не удалось, погода там нелетная. Специально телеграмму прислал, объяснил, поздравляет всех и целует. И просит задержаться: завтра хоть пешком, а прибудет.

— Вот это на него похоже! — удовлетворился вполне Семен Семенович и оглядел друзей товарищей таким взглядом, будто не он, а другие засомневались в верности Русакова.

Ерофеев увидел в дверях Антона и явно для него громко сказал:

— А я, коряга склеротическая, совсем фамилию его запамятовал было. Убей, пополам распиливай — не вспомнить! Все на «К» придумывал!.. — и еще раз обругал себя за старческое беспамятство.

Все расхохотались, кто до слез даже, а Антон, вне себя от оглушительной радости, побежал искать друзей.

Их не связывала окопная жизнь, но и они, Антон, Ростик, Алена, могли считаться боевыми друзьями.

К Русакову решено было направить одного Антона: меньше подозрений. Русаков жил в одном доме с Барбосом, на одной лестничной площадке.

Все обошлось, Антон не столкнулся с Барбосом.

Пожилой человек с редкой седой прической и густым басом — Петр Петрович Русаков — подтвердил, что из обширных подвалов комбината были подземные выходы к реке. И не один, а два, если не три. Но два — это абсолютно достоверно. Первый шел напрямик, второй, точно для каких целей неизвестно, тянулся весьма далеко на юг, вверх по Волхову. Так что если для сброса сточных вод, то это сплошная глупость. Очистных сооружений ведь не было тогда. Вот между нынешней очистной станцией и Домом Советов когда-то и сообщался с берегом тоннель комбинатовского подвала.

А подвалы были — половину цехов на случай войны перебазировать можно!

— Не пришлось только, — вздохнул Русаков, — наземные корпуса разбомбили дочиста. И сейчас видно, что от них осталось. Зато подвалы пригодились, не зря в мирное время столько бетона и кирпича в землю вогнали. Самые надежные убежища на всем иришском плацдарме были. И люди там хоронились, и склады держали.

— И склады? — едва сдерживая восторг, переспросил Антон.

— И склады, — спокойно пробасил Русаков.

Антон не стал дальше допытываться, чтобы не выдать себя полностью.

— А тот, который напрямик, где?

Русаков махнул рукой:

— И месяца не прожил, разбомбили.

«Да, — подумал Антон, — мой ход — единственный. И верный!»

— А зачем тебе все это требуется? — подозрительно вдруг спросил Русаков.

— Для истории! — честно и благородно ответил Антон.

— Для истории? — все-таки засомневался Русаков. — Смотря для какой истории… Вы только не вздумайте докапываться туда. В такую «историю» влипнуть можете, что и город на воздух взлетит. Вдруг там, очень даже может быть, боеприпасы какие остались.

«Так это же прекрасно!» — чуть не крикнул с восторгом Антон.

— Понимаем, не маленькие, — соврал он, не покраснев.

РЕШЕНИЕ

— И там полый склад боеприпасов! Сразу одним складом меньше. Представляете, как мы Январева обрадуем? «Вот вам один складик, а вот точная схема, где остальные искать!»

— За такое дело и орден выдать могут, — с тайной надеждой разоткровенничался Ростик.

И тут Алена так возмутилась:

— Разве герои-фронтовики за ордена насмерть стояли?

Глазищи — синие милицейские молнии, щеки — будто маковые лепестки налепили, а нос как обмороженный — белый-белый. И красные банты на золотых косах — туда-сюда, туда-сюда.

И пошла, и пошла…

— Ладно, — удержал ее Антон. — Об орденах спорить ни к чему. Никто и медали не даст, а выдать, — он потер сзади штаны, — очень даже запросто могут. По первое число.

Алене такого не понять, но она девочка начитанная, знает по книгам, как выдают по первое число.

— Тебя… секут? — с неподдельным испугом спросила. Хотелось Антону похвастаться, что секут его подсоленными березовыми прутьями, как при крепостном праве. Даже великого писателя Максима Горького родной дед сек!

— Этого еще не хватало, — с достоинством сказал Антон. — По шеям выдать могут. Не без того.

— Пошли, пока Барбос не объявился, — заторопил Ростик.

За разговорами и спорами совсем забыли о такой опасности. Барбос, если не спит или не в школе, где он иногда бывает, вечно по улицам шастает.

— Надо рассредоточиться, — командирским тоном сказал Антон. — Я берегом пойду, Алена — по этой стороне, а ты, Ростик, — по другой.

— Ага, по другой, под самыми окнами у Барбоса!

Об этом Антон и не подумал.

— Ладно, через дворы. Сбор — за развалинами, где мы в тот раз червяков копали.

Минут через двадцать встретились на берегу Волхова и, предварительно удостоверившись, что за ними никто не следит, бегом пустились по песчаной пляжной Трассе. Банты на косичках Алены метались красными бабочками.

Листья на маскировочных ветках засохли и теперь лишь выдавали тайник.

— Давайте сюда живой куст пересадим.

Предложение Алены встретило единодушную поддержку. В конце концов, неизвестно, сколько дней и ночей придется расчищать тоннель, а Барбос, он не за горами живет.

Поднявшись наверх, вырыли в лесу два кустика и посадили у входа. Теперь и настоящая собака не разнюхает!

Троим работать было невозможно, двоим — тесно. Копали по очереди Ростик и Антон. Алене, как девочке, поручили дело более простое, но, наверное, ненамного легче — относить подальше выработанную землю.

Через два часа все трое так упарились, что пот между лопатками потек, а завалу конца-края не видно.

— Может, на сегодня хватит? — несмело предложил Ростик.

— Уроки еще делать, — поддакнула Алена.

— Эх, вы! — Антон умело сплюнул через щелочку в передних зубах. — Работнички! Выдохлись уже, заканючили.

А у самого белый вихор потемнел и по щекам грязные дорожки не сохнут.

— Пробьемся, тогда и передохнуть можно с чистой совестью.

Ни Ростик, ни Алена не захотели пятнать свою чистую совесть. Но спустя еще два с половиной часа сдался и Антон.

— Ладно, на сегодня хватит. Инструменты оставим здесь.

— Может, еще кого-нибудь на помощь возьмем?

Идея Ростика была заманчивой, и не впервые зашла речь об этом.

— Возьмешь какую-нибудь Люську Шибалову, — сказал Антон, — она все подземелье от страха пропищит. И разнесет всю тайну как сорока.

Тут, откуда ни возьмись, слетела на желтый песок длиннохвостая птица, застрекотала, корм стала выискивать. Все засмеялись.

— Вот она и сама явилась, Люська!

Потом из кустов ивняка вылетел рябчик и опять скрылся в зарослях.

— Он сейчас почками и сережками питается, — со знанием дела сообщил Ростик. — А летом в лес переселится, за брусникой и рябиной.

— Ты кого больше всех из птиц любишь? — спросила Алена.

— Орла, — сказал Антон, хотя знал могучую птицу лишь по картинкам и чучелам.

Ростик видел орлов, но ему по душе красногрудый снегирь.

— Для меня снегирь почему-то на милиционера похож, — засмеялась Алена.

И Ростику стало смешно, а Антон вдруг подумал о старшем лейтенанте Осипове. Вот до кого бы только раньше срока не просочилась их тайна!

— Пошли, — сказал Антон, — нечего тут маячить.

Они придирчиво осмотрели новую маскировку из живых кустов и остались довольны.

Когда на другой день опять пришли к тоннелю, все как будто было нетронутым. И кусты вроде сразу прижились.

Подсветили фонариком, нашли лопату. Совок почему-то присыпанным землей оказался. И вообще земли под ногами много.

— Разве мы вчера не выгребли все? — уже предчувствуя недоброе, спросил Антон.

Алена и Ростик ничего определенного ответить не смогли.

Потом Антону показалось, что и проход углублен. Тут уж все поняли, что просто забыли, на чем вчера закончили работу.

Когда и в следующий раз почудилось, якобы кто-то в их отсутствие продолжал начатое дело, каждый промолчал, дабы не вызвать на себя насмешек. Но перед уходом, не сговариваясь, оставили контрольные приметы: лопату положили острием к выходу и под совок, ведерко вдавили у стены завала.

Явившись в тоннель в четвертый раз, Антон, Ростик и Алена, к великому своему огорчению и теперь уже обоснованной тревоге, поняли: кто-то работает в их отсутствие. И работает, честно признаться, неплохо: потайной ход углубился на пять шагов.

— Что делать будем? — шепотом спросила Алена.

В мрачном и сыром подземелье с полукруглым, выложенным из кирпича перекрытием говорить почему-то хотелось шепотом. Особенно теперь, когда обнаружились явные чужие следы.

Совещание длилось недолго. Вероятнее всего, дело это рук Барбоса. Больше пронюхать некому: все предосторожности соблюдали и ни слова никому. Действовать надо как можно быстрее, пока Барбос или кто другой неизвестный первым не проник в подвал.

Работали в тот день до ночи, до изнеможения, но так и не пробились до чистого тоннеля, а он должен был где-то уже свободным быть. Не могло же его от Волхова до подвала обрушить!

— Завтра, — сказал Антон, тяжело дыша, — копать будем только понизу. И ползком проберемся, а работы будет меньше.

Тот, неизвестный, согласился с разумным решением: отрывал не тоннель в средний человеческий рост, а небольшой лаз. Вероятно, самым правильным было бы выследить этого неизвестного, но это не удавалось сделать: до обеда — в школе, на ночь из дому не убежишь. И так косятся: «Куда каждый вечер пропадаешь?» — «К вечеру художественной самодеятельности готовимся, репетиции…»

Встречаясь с Барбосом, Антон пристально заглядывал ему в собачьи глаза, но разве у такого пройдохи выведаешь что-нибудь, да еще по глазам!

— Чего гляделки пучишь? — Барбос замахнулся, но не ударил, а так, приложил к груди свою лапу.

Антон посмотрел на нее и понял: он! Под ногтями Барбоса бурые лунки. Вчера как раз глинистый грунт пошел, и у Антона на пальцах такие же отметины.

Открытием своим Антон, конечно, немедленно поделился с друзьями. Что решить? Думали, гадали, ничего нового не нашли. Только копать, и побыстрее, опередить Барбоса. А Барбос — драться с ним нет смысла, в милицию не пожалуешься — пусть себе копает на общую пользу.

Так и работали еще три дня, в две смены. До обеда — Барбос, один за троих, после обеда — трое: Алена, Ростик, Антон.

А жизнь между тем шла своим чередом. Кончался учебный год. На дом задавали уже не так много, но выкликали к доске чаще. Светлана Васильевна, наверное, пыталась улучшить табель Антона, а делала только хуже для него. Ему сейчас в голову вообще никакие школьные мудрости не лезли, других забот хватало. Так, на четырех тройках, как на двойных колесиках, катился к последнему в этом году звонку.

«В шестом поднажму, — утешал себя Антон. — Захочу — сразу даже в круглые отличники выскочу».

Хорошо, что планы эти он про себя высказывал: со второго класса грозится в передовики выйти.

На Светлану Васильевну Антон не обижался. Но она сама чуть все не испортила: вступила из самых благих побуждений в переговоры с родителями. Причем не к себе в школу вызвала, сама пришла. И не домой, а прямо на работу. Маму Антона искать ведь просто: задрал голову, увидел крановый журавль и двигай к нему. Светлана Васильевна так и поступила, пришла к матери на работу…

Отец строго-настрого приказал после школы сидеть дома. Домашний арест как бы. В такое горячее, ответственейшее время!

Нет, если уж начались неприятности, целой полосой пойдут. И дядя Армен, старший лейтенант милиции, подозрительно что-то заговаривать стал:

— Как дела, Антоша?

— Никак.

— Так уж никак?

Глаза у Осипова добрые, смеющиеся, но такие проницательные, насквозь видят.

— Никак, — повторил Антон и скосил глаза.

Осипов погладил черные усики и добродушно закончил:

— Никак — значит, никак. А надо, чтобы хорошо шли дела, отлично шли.

Разговор внешне нормальный, не придерешься, но в душе Антона он вызвал тревогу. Не иначе, как старший лейтенант Осипов вышел на след операции «Ракета», Теперь уже поджимали со всех сторон. Не день — каждый час дорог стал.

Барбос, видно, разленился, надоело ему землю рыть. Наверняка ждет, когда другие проход доделают. Тогда он и появится, на готовенькое. Ушлый какой выискался!

И решился Антон на последний шаг. Все равно сплошные неприятности! Одной больше будет.

Антон решил бежать из дому. Не на Курильские острова, не в американский Клондайк, не в Севастополь и даже не в Ленинград. В тоннель. Будет копать день и ночь, день и ночь, а потом… победителей не судят!

Ростик завертел шеей, поежился, в горле у него что-то забулькало. Сбайпасил, в общем. Антон и не рассчитывал, что Ростик убежит вместе с ним. Об Алене и говорить не приходится. И вдруг:

— Тогда и я с тобой, Антоша.

Вот тебе и девчонка! Нет, такую жертву Антон не мог принять. Мужчина должен оставаться мужчиной.

Алена, конечно, стала доказывать всякими литературными примерами, что это даже не подвиг, а выполнение долга. Она и Джека Лондона вспомнила и, конечно же, декабристок.

— Но они же ихие жены были!

— Их, а не «ихие».

— Вот! Пожалуйста! — разозлился Антон. — Она и в подземелье пойдет, чтоб грамматике поучать меня!

— Я бы… — замямлил Ростик. — Но тогда, сами знаете… Не видать мне моря в этом году…

— Тебя никто не просит, — пренебрежительно отмахнулся Антон. — Сиди себе, жди, когда в Баку отвезут в мелком Азовском море солиться.

— В Каспийском, — осторожно поправил Ростик.

— Ну в Каспийском! Все равно и оно мелкое, как лужа!

Потом остыли, успокоились и помирились. Военный совет принял историческое решение: Антон составляет ударную передовую группу, Ростик и Алена — отряд обеспечения операции.

Пока Антон после школы томился под домашним арестом, Ростик и Алена заготавливали продовольствие и средства освещения. Спальный мешок Алена тайком принесла из дому.

К пятнадцати ноль-ноль мая месяца шестнадцатого числа все было готово. Но куда двинешься среди бела дня с громадным рюкзаком, набитым консервами, хлебом, кульком любимых Антоном соевых батончиков, пачкой свечой, флягой, термосом, скаткой из спального мешка, мотком бечевки на случай, если тоннель вдруг начнет разветвляться лабиринтом!

В кармашке рюкзака лежали еще блокнот и шариковая ручка для, быть может, предсмертных записей Антона Градова. Возможно, останется он под землей на веки вечные, и будущие пионеры найдут когда-нибудь пожелтевший и полуистлевший блокнот ценой в 13 коп., прочтут ни бесценных листках волнующий документ одного подвига.

Предысторию напишет Алена, все, с чего это началось, и всю-всю геройскую жизнь Антона до того момента, когда он скрылся в потайном ходе времен Великой Отечественной войны.

Так все это было трогательно и волнующе, что Антон даже тайно пожалел о свеем решении. Ведь самое интересное случится после него!

Здесь я опять нарушу плавный ход повествования. Все, что выяснилось в четвертой главе, было ведь неделю назад, а сегодня уже 20 мая, третьи сутки, как Антон с друзьями исчез. И если милиции не до сна и покоя, то каково несчастным родителям!