Утром следующего дня после очередного торжественного молебна в храме Энлиля, главного божества Ниппура, верблюдов снова навьючили поклажей и караван, ведомый проводником, охотником, знающим степь вдоль и поперек, присланным правителем города по просьбе Хутрапа, выступил в дорогу. Караван был по-прежнему большим, хотя и потерял уже десятую часть людей и животных – в водовороте, вызванном аморейским колдуном, бесследно сгинули три корабля с грузом, а также люди и животные, находившиеся на них. Среди них были и три верблюда, нагруженные дарами будущему царю Элама. Теперь верблюдов с дарами осталось семнадцать. Утонули и четыре из десяти арабских скакунов – конюхи не сумели удержать их, когда они, объятые ужасом, прыгнули с плота в воду и также были поглощены гигантской воронкой.

Перед выходом Хутрап поручил одной из прислужниц отвести Энинрис к правителю города. Служанка взяла девушку за руку и повела за собой. Та молча ушла за ней, глотая слезы.

…Караван медленно двигался по равнине, по которой здесь и там были разбросаны невысокие холмы со сглаженными вершинами. Верблюды походили на корабли, медленно плывущие по красивому бледно-красному морю. Такое впечатление складывалось вследствие того, что стояла весна, и вся степь была покрыта цветами, мелкими дикими тюльпанами бледно-красного цвета, и напоминала собой живой колышущийся на ветру ковер.

Складывалось впечатление, что караван все время идет немного на подъем. В общем, так оно и было. До реки Тигр этот подъем должен был быть очень незначительным. А вот после переправы, вплоть до предгорий, этот подъем должен был существенно возрасти и накладывать отпечаток на движение каравана. Пока же общий подъем местности практически не мешал ни людям, ни животным.

Весна уже понемногу переходила в лето.      К середине дня, когда сделали первый привал, солнце палило уже немилосердно. Еще дней десять такой жары – и растительность на холмах сначала завянет, затем пожухнет, а затем исчезнет вообще.

Как всегда на коротких остановках, цепочки верблюдов развязывать не стали. Корм, взятый с собой, также животным пока не давали – под ногами его пока еще было достаточно. Дальше должны были начаться песчаные и каменистые пустыни. Все имеющиеся запасы корма берегли для перехода через них.

Набонасар, пряча в бороде улыбку, подошел к Хутрапу.

– Пойдем, что-то покажу, – сказал он.

– Что-то ты сегодня такой улыбчивый, на себя не похожий? – спросил посол, – и что ты мне покажешь?

– Сейчас увидишь.

Набонасар повел Хутрапа, за которым, как тени, следовали неразлучные Шамши и Бурна, к одной из цепочек верблюдов, меланхолично пережевывающих свою жвачку. Эти верблюды везли провизию в привязанных по бокам больших плетеных корзинах, закрытых плетеными же крышками. Набонасар направился к одному из верблюдов и пальцами постучал по корзине. К удивлению Хутрапа, крышка немного приподнялась и сквозь щель из-под нее на него взглянули темные глаза. Набонасар улыбнулся и отошел в сторону.

– А ну-ка, вылезай! – скомандовал Хутрап.

Крышка откинулась на ременной петле и в корзине поднялась смущенная девушка.

– Энинрис! Как ты сюда попала?

– Все равно я там не осталась бы! – запальчиво начала она.

– Набонасар! Всыпь ей двадцать плетей за непослушание! – разъярился Хутрап.

Начальник охраны каравана, притворно грозно хмуря брови, подошел к верблюду. Девушка тут же проворно скользнула вниз и захлопнула крышку. Хутрап и Набонасар рассмеялись.

– Ну что с ней сделаешь? – отсмеявшись, сказал посол, – да ладно, вылезай уже.

Крышка корзины приподнялась.

– Вылезай, вылезай! – подтвердил Хутрап, – надо бы тебя, конечно же, выдрать, как следует, и отправить назад. Однако не с кем и не как. Ладно, решено, – решительно кивнул он головой, – будешь подавать мне еду, разжигать костер. В общем, у меня в шатре будешь за хозяйку. Договорились?

Энинрис радостно засмеялась и буквально выпорхнула из корзины.

– А конь мне будет? – спросила она.

– Верблюд будет. И розги впридачу! – снова засмеялся Хутрап.

Тут к послу и Набонасару обратился кто-то из каравана с вопросом. Они отвлеклись, а Энинрис, весело улыбаясь, змейкой проскользнула между Шамши и Бурной, обдав их чарующим взглядом, от которого кровь начинает бурлить в жилах.

С самых юных лет Шамши и Бурна воспитывались в школе жрецов, где из них готовили телохранителей для высшего жреческого сословия. В их жизни были только занятия. Занятия по владению оружием занимали практически все время. Как жрецов, их обучили еще и знанию письменности. К данному моменту они только подходили к двум десяткам зим, однако были уже опытными телохранителями. Они издали чуяли тех, кто может нести опасность – человека выдавали или брошенный искоса взгляд, или слишком резкие движения, или нервное поведение. А в искусстве бросать кинжалы в цель или орудовать двумя мечами сразу они и в школе были на первых ролях. Тренировки отнимали у них практически все время, не оставляя ни мгновения свободного времени. И не мудрено, что обворожительная девушка, проскользнувшая мимо них с грацией гепарда, задевшая одного из них своей одеждой, а второго обдавшая ароматным дыханием, вызвала внутри них, никогда не знавших женской ласки и не подозревавших, что это такое, бурю эмоций. Как от одной искры огонь, взбираясь вверх и вширь по сухим листьям, быстро зажигает большой костер, так и кокетливый взгляд, брошенный юной красавицей, разжег неугасимый огонь в каждом из молодых людей. Внешне они оставались такими же спокойными, готовыми к действию, но в душе каждого из них запылал пожар.

Энинрис тут же начала хлопотать по хозяйству, время от времени прося подсобить ей кого-то из молодых жрецов. То перевязать веревку на верблюде, то перевесить какой-либо груз. И когда ее горячие пальчики мельком соприкасались с пальцами помощника, или ее горячая упругая грудь соприкасалась с его плечом, молодых людей начинала непроизвольно бить нервная дрожь, с которой они еле справлялись усилием воли. А вскоре эта троица, отпущенная послом, на конях отправилась в голову каравана. Энинрис, как оказалось, значительно лучше молодых жрецов сидела в седле. И не мудрено – с детства она на лошади объезжала отары овец. У них же в отношениях с лошадьми были явные пробелы. Она, посмеиваясь, то скрывалась от них далеко впереди, то появлялась откуда-то сбоку из-за ближайшего холма… Уже к вечеру этого дня оба молодых человека помимо своей воли, сами того не понимая, были насмерть влюблены в красавицу, не обращавшую, впрочем, на них особого внимания. Но что делать им со своей любовью – в школе жрецов, где все было аскетически строго, об этом не говорили. Как не говорили и о том, что делать, если они оба одновременно полюбят одну девушку, как случилось с ними. А каждый из них видел соперника в другом. И прежде закадычные друзья и партнеры потихоньку начали ненавидеть друг друга.

Влюбленность молодых жрецов в те времена не была чем-то предосудительным. Наоборот, это приветствовалось. Жрецы высокого сословия имели и жен, и наложниц.

Ревность. Разве есть что-нибудь страшнее этой напасти? Она исподволь овладевает человеком, сначала проникая в сердце и далее распространяясь по всему телу по жилам вместе с током крови. Затем попадает в мозг и отравляет его. И человек теряет рассудок. Нет, он живет, поначалу ест, спит, работает, но перед глазами его непрерывно стоит образ его любимой в объятиях другого. И вот его жизнь отравлена, еда не еда, не идет сон, валится из рук работа. В конце концов он начинает выискивать способы устранения соперника, не гнушаясь ни подкупом, ни обманом, ни даже убийством.

Шамши и Бурна, вынужденные все время быть рядом, отчаянно ревновали девушку. Уже к вечеру они вообще перестали разговаривать друг с другом, внимание их рассеялось, свои обязанности они стали выполнять не так четко, как это было раньше. Это не укрылось от глаз скандинава. Своими сомнениями он поделился с Хутрапом, также заметившим перемены в поведении молодых людей.

– Небось, влюбились оба в Энинрис, – сказал он, – как бы из этого не было беды.

– Ничего, – усмехнулся посол, – в молодые годы лишние переживания вреда не принесут. Перебесятся и остынут. От этого только ума прибавится.

А так как внешне ни Шамши, ни Бурна никак не проявляли своих переживаний, об этом разговоре все вскоре забыли. Другие события вышли на первый план.

Следующую короткую остановку сделали, когда город окончательно растаял вдали. Шатров не ставили. Энинрис, однако, тут же снова начала хлопотать, развела костер и поставила на него котел с водой. Когда вода закипела, она бросила в воду небольшое количество травы, которую время от времени собирала по дороге. Выдержав ее короткое время, она разлила настой в невысокие кружки без ручек и подала сидящим вокруг костра мужчинам. В это время ими обсуждалось предложение Набонасара об изменении направления движения каравана.

– От Ниппура мы шли строго на восход солнца, – говорил Набонасар, – и из города наши недруги могли проследить направление нашего движения. Отсюда я предлагаю изменить направление нашего движения – уйти немного вверх от линии нашего пути. Для нас это будет лишь незначительным удлинением пути, для возможных преследователей – это потеря нашего следа.

– Как же, потеряешь наш след! – усмехнулся Хутрап, – вон он как виден!

И действительно, сотни верблюжьих ног прошли по степи, и их следы четко указывали, что здесь прошел внушительный караван.

– А что, это не лишено смысла, – одобрил скандинав, – что же касается следов каравана, то уже через день примятая трава поднимется и полностью скроет их. По крайней мере, это затруднит поиски для тех, кто будет этим заниматься.

– Ну что ж, так тому и быть, – решил посол, – идем немного вверх.

От настоя, поданного Энинрис, шел густой приятный аромат, и он пился очень легко, придавая воздушность телу. Казалось, что движения стали легкими и свободными, обострился ум.

– Что ты добавила в чай? – поинтересовался посол, когда девушка весело пробегала мимо него, уже уложив опустевший котел на место в корзине на боку верблюда.

– Это трава, придающая силы, – сказала она, – в степи она встречалась нам несколько раз, и я взяла ее небольшой пучок.

– Я знаю эту траву, – неожиданно вступил в разговор дотоле молчавший Бурна, – у жрецов она тоже иногда используется. Если взять ее много, то наяву увидишь то, о чем мечтаешь. И богатство, и красивых дев. Ее использовали у нас жрецы, чтобы увидеть будущее. Отвар давали пить одному из жрецов. Глаза его стекленели, иногда изо рта шла пена, но он говорил без умолку, рассказывая, что видел в это время. А видел он много чудесного… Но не всякому у нас можно было пробовать отвар. Старшие жрецы говорили, что трава эта губит полюбившего отвар из нее.

– Два-три стебелька на большой котел воды еще никому не принесли вреда, – улыбнулась Энинрис.

Когда караван удалился от места стоянки на порядочное расстояние, двигаясь уже на северо-восток, Хутрапа, не спеша двигавшегося на коне в середине каравана, догнал скандинав и отозвал его в сторону. Набонасара рядом с ним не было – он уехал в голову колонны.

– Что-то случилось? – спросил посол, глядя на сумрачное лицо скандинава.

Вместо ответа тот протянул ему небольшой лоскут белой ткани.

– Я нашел его на месте нашей стоянки. Конь провалился ногой в мышиную нору, и я остановился, чтобы осмотреть ногу, не повреждена ли она. И рядом увидел вот это. Его оставили наверху, так, чтобы было легко отыскать.

Хутрап внимательно осмотрел лоскут. Просто обрывок. Самый обычный. Но на его поверхности были сажей нарисованы еле заметные знаки – две строчки клинописных значков.

– Я не знаю, что здесь написано, – в ответ на красноречивый взгляд посла, сказал скандинав, – во всяком случае, это не похоже ни на один из местных языков. Ведь я знаю их почти все. Скорее всего, это какая-то тайнопись, которую могут прочитать только знающие ее. Однако, можно предположить, что это какой-то аккадский диалект. Вот эти значки у аккадцев обычно соответствуют направлению движения, я сталкивался с этим, когда вел караваны. Этот значок обозначает направление на закат солнца, а эти два – на восход. Но это также значит, что в караване есть тайные пособники аккадцев.

– Где ты нашел, в каком месте? – спросил Хутрап.

– Я также думал вычислить предателя по месту нахождения лоскута, – покачал головой скандинав, – ничего не получится. В этом месте находилась самая многочисленная группа верблюдов, и там перебывала половина каравана, если не весь он.

– Отнеси его на место и оставь там, где взял, – неожиданно приказал посол.

У скандинава удивленно-вопросительно брови начали приподниматься.

– Они все равно рано или поздно найдут нас, но при этом будут знать, что и нам известно о наличии их осведомителя у нас, – пояснил Хутрап, – пусть считают, что нам ничего не известно. А нам надо заняться поисками пробравшегося в караван предателя. И не говори ничего Набонасару. Он сгоряча начнет делать то, что не нужно в данной ситуации…