Караван долго еще подтягивался и собирался на берегу реки. Вернее, не караван, а то, что от него осталось. Передовой дозор в полном составе и все солдаты, бывшие спереди, бесследно исчезли в бездонных песках. Была потеряна треть лошадей. Каким-то чудом уцелели все верблюды. В общем-то, удивительного в этом было немного – известно, что верблюды, в отличие от лошадей, приспособлены к преодолению песчаных пустынь. В песок они почти не проваливаются. Вот и сейчас они погружались существенно медленнее. Хотя и успели опуститься настолько, что над песком торчали только головы, шеи и горбы. Пришлось хорошо потрудиться, чтобы откопать их. Со смертью колдуна зыбучий песок стал просто сухим песком, без капли влаги в нем, и налипшая грязь осыпалась мелкими сухими песчинками, даже очищаться от нее не понадобилось.

Хутрап понимал, что пережившим сильное потрясение людям и животным надо дать отдых. Но все согласились, что надо уйти подальше от места, где утонули в песках многие солдаты из каравана. Караван медленно потянулся по берегу реки. Пройдя расстояние, равное полсотни полетов стрелы, дозорные обнаружили место, как нельзя лучше подходящее для устройства лагеря. Песчаный берег, которого теперь, помимо своей воли, опасались все, был неширокий, не более полета стрелы. Далее степь была укрыта знакомым и безопасным бледно-красным ковром диких тюльпанов. В берег вдавался мелкий почти круглый затон, сотни три шагов в поперечнике, промытый в песчаной почве водами реки. Возможно, реке помощь в этом когда-то оказали подземные источники, размывающие песок. Теперь вода в затоне почти не двигалась. Его берега густо поросли тростником, а сбоку прилепилась небольшая роща, включающая ивы и тополя.

У рощи и разбили лагерь. Изнуренные схваткой с грязью люди буквально падали с ног. Не лучше чувствовали себя и животные. Поначалу их даже не стали разгружать, просто отпустили, и они сразу же кинулись к затону. Люди и животные вперемежку плескались в воде, постепенно приходя в себя. Вот где-то зазвучал смех, послышались отдельные голоса.

Немного освежившись, люди вывели животных на берег и сняли с них поклажу, после чего те снова ринулись в воду. Началось обустройство лагеря.

Энинрис, как заправская домоправительница, командовала установкой шатра, разведением костра и приготовлением обеда, в чем ей помогали оба молодых жреца и пара уцелевших рабов.

Набонасар выделил несколько десятков солдат, одна часть которых после обеда отправились в рощу заготавливать ивовые прутья для изготовления плота, а другая часть в затон нарезать тростник. Предстояло изготовить переправочное средство – плот, кожа для которого перевозилась тремя бактрианами и, к счастью, уцелела. Предстояло переправить полторы сотни людей, четыре десятка верблюдов и семь с половиной десятков лошадей. Плот же можно было сделать только один. За рейс через реку он мог переправить полтора десятка верблюдов или два десятка лошадей плюс два десятка человек. То есть при полной загрузке плота ему надо было не менее семи раз переплыть реку. Ширина рукава Евфрата в этом месте была небольшая – не более трех полетов стрелы, но вот течение… Его скорость раза в полтора превышала скорость течения воды в главном русле. Причем русло изобиловало внезапно появляющимися водоворотами. Предстояло не просто сплавляться по воде, а целенаправленно направляться на противоположный берег.

Нужное количество прутьев с необходимым запасом на ремонт нарезали довольно быстро. И вскоре у затона началось строительство, собирание, плетение – как не назовешь, все будет правильно. Часть людей собирала, вернее, сплетала огромный каркас. Другая готовила верхнюю площадку, которая должна была, не разваливаясь, выдержать большую нагрузку. Причем эта нагрузка была живой, то есть перебирала ногами, оказывая сильное местное давление (например, ноги лошадей или верблюдов), то есть какое-то слабенькое тонкое перекрытие в данном случае было непригодно. Поэтому из толстых прутьев ивняка делали щиты, которые укладывали не только по площади, но и друг на друга в несколько слоев, прихватывая их друг к другу другими стеблями тростника. Готовую верхнюю площадку затем должны были обтянуть кожей, уже разложенной на берегу. Кожаные мешки, перевозимые в сложенном виде, надули и закрепляли по низу каркаса. В завершение плот должен был быть переплетен несколькими длинными веревками, которые и придавали ему необходимую осевую прочность. Без них громоздкая конструкция могла бы просто развалиться в воде. В задней части плота было подготовлено место для длинных двух рулевых весел, которые должны были придать нужное направление. Рулевые весла ввиду сложности изготовления также везлись на верблюдах вместе с кожей. Они были разделены на несколько частей, которые складывались друг с другом и необходимую жесткость получали после навивки на сложенные части веревки, накрепко стягивающей их.

К вечеру строительство плота было закончено. Облепив его, как муравьи лист, люди стянули конструкцию в затон на воду, откуда и планировалось завтра начинать переправу. Здесь же и опробовали, заведя на плот два десятка лошадей и столько же человек. Плот прекрасно справился с нагрузкой. Оставалось дождаться утра и начинать переправу.

С последними лучами солнца воздух задрожал от тысяч машущих крыльев. Огромная стая больших бело-розовых птиц с розовыми ногами опустилась на берег затона.

– Фламинго! – восхищенно выдохнула Энинрис.

Величественные птицы расхаживали по воде вдоль берега, ничуть не боясь находящихся здесь же лошадей, то и дело опуская загнутые вниз клювы и ловко вытаскивая мелкую рыбешку. Казалось, весь затон покрылся розовыми цветами.

Ночь пришла ясная, звездная. От реки дул легкий освежающий ветерок. В шатре осталась спать лишь Энинрис, все остальные устроились под открытым небом.

Ночь прошла спокойно, ничто не потревожило сон. Лишь в середине ночи вдруг встрепенулся табун лошадей, зашумел, но быстро успокоился. И чем-то потревоженная часть птичьей стаи вдруг поднялась в воздух, но, сделав круг, снова опустилась на землю.

Утром люди стали свидетелями отлета розовых птиц. Стая взлетела, сделала над затоном круг, словно прощаясь с приютившим ее местом, и еще долго можно было наблюдать на фоне чистого голубого неба уменьшающееся розовое пятно. Проводив птиц глазами, многие вздохнули – птицы улетали в сторону их далеких домов.

Мужчины уже успели умыться, когда из шатра вышла еще заспанная Энинрис.

–А где фламинго? – спросила она, глядя на затон, в котором лишь верхушки тростника покачивались на слабеньком ветру.

– Тебя не дождались! – засмеялся Хутрап, глядя на нее.

– Жаль! – искренне огорчилась она, – у моего дома они практически не появлялись…

В это время тревожные крики послышались со стороны табуна лошадей. Все повернули головы в ту сторону. Кто-то стоял у лошадей и призывно махал руками, что-то крича. Когда до людей дошел смысл его слов, все, не сговариваясь, бросились бежать в ту сторону.

Столпившиеся солдаты пропустили в центр своего круга Хутрапа, Набонасара и скандинава. Там на спине лежал мертвый табунщик, который заступил на дежурство после полуночи и должен был дежурить до утра. На мертвом лице застыла улыбка, словно перед смертью он видел что-то необычайно приятное.

– Точь-в-точь, как и у не так давно убитого проводника, – заметил Набонасар.

Он перевернул табунщика спиной вверх и разрезал окровавленную рубашку. На спине напротив сердца было аккуратное треугольное входное отверстие. Он, как и проводник, был убит ударом трехгранным лезвием в спину, убит тогда, когда это никак не ожидал.

Большой табун более чем в семьдесят лошадей был на месте, лошади щипали траву, но не все. Два десятка лошадей беспокойно поднимали головы, не трогаясь с места. У них были надрезаны сухожилия на одной из ног.

Люди молча стояли, понимая, что этих лошадей придется прирезать – они не могли сделать ни шагу и погибли бы от голода, объев траву, до которой могли дотянуться.

– Проклятье! – сквозь зубы прошипел Набонасар, – узнаю, кто это сделал, буду резать на мелкие части!

Энинрис всплеснула руками – среди поврежденных была и достаточно смирная лошадь, на которой она обычно ехала. Она подбежала к ней, обняла за морду и залилась слезами. Хутрап махнул рукой, и молодые жрецы увели ее к шатру.

Тут же попытались определить, кто мог совершить убийство и испортить лошадей. Перебрали каждого из полутора сотен человек, где он был ночью, что делал, может быть, вставал и куда-то выходил. Заподозрить никого было нельзя. Практически каждый был на виду. Скандинав вспомнил даже про молодых жрецов и про девушку. Но оба жреца спали неподалеку от него, а Энинрис вообще никогда ночью не выходила из шатра и, к тому же, ничего не понимала в лошадях, кроме как ездить на них. А два десятка скакунов были обездвижены очень умело – в темноте, одним ударом были надрезаны сухожилия, не выше, не ниже, да еще так, что сами лошади не заржали от боли.

– Может, кто-нибудь из отряда колдуна уцелел и тихо преследует караван? – высказал предположение кто-то из солдат.

Это была единственная правдоподобная версия, которую все приняли за основу к действию. Набонасар разослал в разные стороны несколько небольших отрядов, человек по пять в каждом. В каждый из них были включены те, кто хорошо разбирается в следах и может прочитать по траве то, что было даже несколько дней назад. Отряды исследовали окрестности стоянки, но ничего не нашли, ни одного следа давностью менее трех дней, за исключением следа самого каравана.

Опустив голову, дав команду умертвить обездвиженных лошадей, Набонасар возвращался к шатру.

– А у меня не идет из головы выражение его лица, – задумчиво сказал идущий рядом скандинав, – второй раз мы уже видим такое же.

– У меня тоже, – признался Набонасар.

– Обычно человек счастлив, когда ему сообщают исключительно приятную весть, – заговорил идущий до этого молча Хутрап, – в данном случае такую приятную весть получили оба – и проводник, и табунщик. Что могло связывать их обеих, какая весть была бы для них приятной?

– Они не знали раньше друг друга, проводник и табунщик, – с сожалением сказал Набонасар, – я за это ручаюсь.

– Но ведь что-то заманило их, заставило с улыбкой повернуться спиной к убийце? – задумчиво говорил скандинав, – как известно, люди глупеют влюбившись или встретив деву, обещающую тут же открыть им ворота наслаждения.

– Но у нас не в кого влюбляться, кроме как в Энинрис, да и та под охраной таких двух молодцов, которым бы друг с другом спокойно разобраться, – заметил Хутрап, – к тому же она от шатра ни ногой, а других дев у нас просто нет! Здесь что-то другое. Может, снова колдовство?

–Да, темная история, – помолчав, сказал Набонасар, – Что же нам предпринять?

– Просто усилить бдительность, – подытожил Хутрап, – хуже всего будет, если каждый начнет подозревать каждого. Тогда мы просто не сможем стронуться с места, а все перебьют друг друга. Пусть все думают, что это сделал кто-то со стороны. Так будет лучше. А, может быть, и в самом деле это так и есть?