Глава 1

ЛЕБЕДИ

Много зим и весен миновало с того времени, когда Аш и его собратья впервые встретились с длиннотелыми. Столько, сколько пальцев на руках одного общинника? Нет, больше, гораздо больше! Так, быть может, хватит пальцев на руках пятерых общинников? Нет. Таково примерно население одной общины, но даже если сосчитать все их пальцы, и то мы получим лишь незначительную часть этого гигантского срока! Отступали, и вновь возвращались моря, удлинялись зимы, лето становилось короче, и там, где росли леса, возникали степи и тундры, чтобы через какое-то время вновь смениться лесами… Двадцать пять тысяч раз обернулась наша планета вокруг Солнца; много воды утекло, много произошло перемен за столь непредставимо долгий срок! Потомки от смешанных браков длиннотелых и коротконогих, сами уже давным-давно длиннотелые, широко расселились по всему миру, стали хозяевами Земли. И вместе с ними по Земле распространялся Закон: «Все потомки одного Предка, одного корня, одного Рода – родные братья и сестры. Они не могут враждовать, не могут убивать друг друга! »

Изначален ли этот Закон? Нет! Ведь даже тогда, когда жил Аш, сама Земля уже была невообразимо стара и многократно меняла свой лик. Великий Червь, породивший само Время, а вместе с ним и то, что мы называем «Историей » (иное имя ему – Великий Змей ), успел уже намотать бессчетное количество своих колец. Там же, где его первое кольцо еще не завершило свой виток, когда наш, Средний Мир был совсем юным (и совсем иным), а людей очень мало, Закон, им данный, был ясен и понятен всем: «Вы – родные братья. Вы не должны враждовать, не можете убивать друг друга! » И тогда же этот Закон был нарушен. Почему?

Потому что и Великий Червь (или Великий Змей ) – еще не Начало Начал. Тьма намного древнее; сам Великий Червь – ее порождение, но и она – не Начало Начал. Исток всего сущего – Свет. И с появлением Тьмы началась Великая Борьба за Сущее, за человека. Наш, Средний Мир, – не только арена, он – порождение этой Борьбы. Поддавшись Тьме, человек нарушил предначертанное и сделал первый шаг на пути к распаду и гибели.

Наматывались чудовищные кольца Червя; старел Мир. Однажды Тьма заполонила его настолько, что Мир едва не погиб, но все же уцелел… А во времена Аша людей уже было много. Потом их становилось все больше и больше; они говорили на разных языках, шили разные одежды, по-разному изготавливали орудия, отмечали свое тело разными знаками. И называли себя по-разному. Одни говорили: «Мы – дети Бизона!»; другие: «Мы – дети Лисицы!»; третьи: «Мы – дети Серой Куропатки!»… В сущности, все они были детьми одного Закона, но не могли этого постичь. «Дети Серой Куропатки – родные братья и сестры; они не могут враждовать, не могут убивать друг друга!» Но как соблюсти этот Закон? Что вызывает самую острую вражду, приводящую к кровопролитиям? Споры из-за женщин! Значит, чтобы соблюсти Закон, мужчины одного Рода, одного тотема, не должны брать в жены тех, кто живет рядом с ними: женщин того же Рода, того же тотема; они должны искать себе подруг в другом клане. Сыновья Серой Куропатки могут жениться только на дочерях Бизона, и наоборот. Так Основным Законом стал Закон Крови: «Все дети одного тотема – родные братья и сестры. Братья и сестры не могут вступать друг с другом в брак! »

Далеко к востоку от тех мест, где коротконогие сородичи Аша породнились с длиннотелыми, с севера на юг текла река – «Большая вода», как называли ее жившие здесь люди. Среди них ходили слухи о том, что где-то далеко, там, куда она течет, есть Великая вода, у которой только один берег. Ею и кончается Земля – один из трех Миров, тот самый Средний Мир, в котором они живут. Великую воду не видел никто, кроме, может быть, кого-то из детей Куницы, ежегодно совершающих дальние походы на юг, откуда они приносят отличный кремень, такой, какого не сыскать нигде в окрестностях, и предлагают его на обмен своим соседям – детям Мамонта и детям Серой Совы. Уж не там ли, у Великой воды, на краю Мира, берут они этот кремень? Но дети Куницы, сами пришедшие сюда с юга, – еще на памяти стариков – необщительны; многого от них не узнаешь…

Какова она, Великая вода, можно было представить, глядя на весенние разливы своей Большой воды, затоплявшей на низком левом берегу все, чего достигал взгляд: не только песчанистые прибрежные отмели, заболоченные низины, но и поросшие соснами дюны, сливаясь с дальними озерами. Сосновые леса тонули в воде и серовато-голубой дымке испарений, и само солнце тускло просвечивало сквозь эту дымку. И казалось, вот она, Великая вода! Сама подступила к их стойбищам! Но проходило совсем немного дней, река возвращалась в свое русло, воздух очищался от водяных паров, и мир вновь становился ясным и привычным.

Большая вода заливала весной только низкий левый берег, мало удобный для постоянной жизни. Люди переправлялись туда на легких, обтянутых кожей лодках или на связанных бревнах, но делали это нечасто, главным образом когда там неожиданно появлялось стадо северных оленей – редких гостей на правобережье. Сами они жили здесь, на высоком правом берегу, спускающемся в речную долину хотя и отлогими, но местами крутыми склонами. Берег прорезался несколькими глубокими логами, по дну которых к Большой воде текли ручьи – узкие, чистые, стремительные. На мысах этих логов, защищенных от ветров и буранов крутыми склонами, и располагались стойбища трех Родов: детей Мамонта, детей Серой Совы и детей Куницы.

Арго, вождь общины детей Мамонта, высокий, широкоплечий мужчина лет пятидесяти, вышел из своего жилища – конусовидного строения, сложенного из еловых и сосновых слег, покрытых шкурами, обложенных хвойным лапником. Десятка два подобных хижин полукругом окаймляли пологий склон мыса, опускавшегося к ручью. Утро было солнечным и теплым. Поздняя весна, почти лето! Большая вода давным-давно вошла в свои берега, лед сошел еще раньше, а жалкие остатки снега дотаивают лишь в самых затененных, самых глухих уголках. Мир снова зелен еще свежей, но уже густой, не самой первой зеленью.

В такое утро вождь не надел ничего, кроме замшевых штанов, отороченных бахромой и перехваченных кожаным ремнем. Ремень скрепляла костяная пряжка-заколка. Длинные волосы, собранные в пучок и стянутые на затылке кольцом из бивня мамонта, падали на спину. На шее – старый амулет-оберег: просверленная галька. Вождь получил ее от своего отца еще тогда, когда он был не вождь и даже не Арго-охотник, а всего лишь ползунчик-Мииту.

Босые ноги ласкала еще яркая, но уже густая трава. На лицо, на могучую, совсем не старческую грудь, иссеченную Родовыми знаками, вместе с чуть заметным утренним ветерком падал солнечный свет. Вождь зажмурился. Хорошо! Стоял бы так и стоял…

– Отец, еда готова!

Арго оглянулся. Во входе жилища стояла его младшая дочь, Айрис, – всего лишь год прошел с тех пор, как она перестала быть девочкой и прошла Посвящение, и вот – совсем взрослая! Отец улыбнулся, вспомнив, как она ворочалась и вздыхала на своей постели, когда он занимался любовью с ее матерью. Ничего! Сегодняшняя ночь будет последней, которую Айрис проведет под родительским кровом. Завтра она сама узнает, что такое тело мужчины, примет на себя его тяжесть… А потом – дети… Арго нравился ее будущий муж – молодой охотник из Рода Серой Совы, спокойный, уверенный в себе, обстоятельный мужчина. Мог бы взять Айрис еще прошлой осенью, но нет, не поспешил, тщательно подготовил дом… И Айрис (молодец! ) не торопила события, хотя уже давно было ясно… На двух последних межобщинных праздниках друг от друга не отходили, рук не разнимали!..

В такое утро не хотелось возвращаться под кров. Почти все общинники завтракали у своих жилищ; холостая молодежь собралась у общих костров. Ватага детишек весело носилась по всему стойбищу.

– Айрис, соберите еду у входа.

Айрис и ее мать, Айя, расстелили лошадиную шкуру. Появились деревянные миски с грибами и ягодами прошлогоднего сбора, испеченные в золе лепешки, куски свежего жареного мяса, кожаный бурдюк с водой… конечно свежей; дочь возвращалась от ручья, когда он покидал постель.

– Отец, мы тебя ждем!

Арго смотрел на одинокого молодого мужчину, раскладывающего еду у входа в свое жилище. Мал. Лучший охотник общины, Рода детей Мамонта… Что там – всех трех Родов!..

Слава Мала-охотника гремела по всем соседним общинам. Все знали: никто не может лучше, чем он, взять след, так неслышно подкрасться к добыче, нанести столь верный удар. Именно Мал, едва лишь став взрослым, принес к жилищу вождя голову тигрольва, убитого в единоборстве, – редкостная удача! Недаром говорят: «Тигрольва убивает вождь!» – что ж, все возможно… В тот день вся община смотрела, как он, Арго, собственноручно отрезает правую лапу страшного хищника, чтобы с торжественным поклоном вручить ее отважному охотнику. А у того – даром, что был еще совсем юн! – ни один мускул не дрогнул, даже кровь, струящуюся из рваных ран, стал унимать лишь после того, как получил заветные когти… Но прошлой осенью Малу удалось совершить почти невероятное: он (и опять-таки в одиночку! ) сумел выследить и убить двух лашии, подобравшихся к самому стойбищу детей Серой Совы! В мире не было опаснее существ, чем эта лесная нелюдь. В конце концов, даже серо-желтый гривастый тигролев предпочитает не связываться с людьми, а лашии без добычи не уходят! …Если только на их тропе не встретится такой охотник, как Мал!

– Айрис, пригласи Мала!

Айрис с радостью пошла исполнить приказание отца. Они с Малом – старые друзья, еще с тех времен, когда она была совсем крохой, а он только-только прошел Посвящение, стал мужчиной. И к Нагу, самому младшему, видимо последнему ребенку Арго и Айи, он был неизменно добр… А как старательно обучал его все это время, с тех пор как отец отвел Нагу в мужской дом, готовить к Посвящению! Да и самому Арго Мал нравился; казалось, их связывает взаимная приязнь и доверие… Будущий вождь? Что ж, Мал будет хорошим вождем, может быть, лучшим, чем он, Арго… И все же: почему первый охотник так одинок?

Дочь, сопровождаемая охотником, приблизилась. Мал, молодой мужчина лет двадцати пяти, безбородый, тоже обнаженный по пояс, как и Арго, был явно рад приглашению. Родовые знаки на груди охотника перекрещивались шрамами от удара страшной лапы – той самой, чьи когти красуются сейчас в виде ожерелья на его шее. Хозяева поднялись с земли.

– Арго, вождь, просит Мала, первого охотника, разделить с ним еду!

– Айя, хозяйка очага, присоединяется к просьбе мужа.

– Мал, охотник, благодарит вождя и хозяйку его очага за оказанную честь. Пусть и они не откажутся разделить с охотником часть его доли.

Все расселись, скрестив ноги, на земле, подле разложенной шкуры. Хозяева – у входа в свое жилище, Мал, их гость, – напротив. По обычаю, начали с подношения гостю: кусок закопченного оленьего окорока перешел от Мала к вождю, потом к Айе и Айрис. Перед тем как передать окорок дальше, каждый откусил от него по куску, помогая себе острым кремневым отщепком. Пережевывая сочную, приправленную травами оленину, вождь подумал, что и в самом деле нелегко найти такую хозяйку очага, которая будет подавать Малу столь же вкусное мясо, как это, сделанное им самим!

Настал черед первого хозяйского угощения. Зажаренная лопатка молодого жеребца была с поклоном подана Малу. Съев кусок и произнеся традиционные слова благодарности, он с таким же поклоном передал лопатку Айе. От нее лопатка перешла к дочери и наконец вернулась к вождю. Мясо запили водой, разлитой по деревянным плошкам. Теперь, когда гостевой ритуал был соблюден, можно есть и говорить более свободно.

Делить еду с соседом – старая традиция, и, конечно, к трапезе вождя приглашались наиболее уважаемые члены общины или гости из ближних и дальних стойбищ. Мал, лучший охотник, далеко не первый раз делил еду с семьей Арго, и это была не простая дань его заслугам перед Родом детей Мамонта. Его искренне любили все: и сам вождь, и его жена, и Айрис, и Нагу… Да и в общинах Рода Серой Совы, где уже давно жили со своими мужьями и детьми старшие дочери Арго и Айи, Мал неизменно был желанным гостем у их очагов. Но сегодня Арго хотел задать своему младшему другу (да, конечно, и другу! ) два вопроса. Первый был прост, и ответ на него, пожалуй, известен заранее. А вот второй… Тут следовало серьезно подумать!

Завтра будет межродовой праздник – весенние свадьбы. В долине, на большой поляне, окаймленной березами и открывающейся к излучине Большой воды, соберутся из разных стойбищ дети Мамонта и дети Серой Совы… да и дети Куницы придут! И в конце, после омовения и даров, после пира, после священных плясов у Большого костра, под сиянием Одноглазой, одна за другой будут подходить к родовым вождям молодые пары, и будут звучать юношеские голоса: «Вождь! Эта юная дочь Серой Совы войдет в наш Род хозяйкой моего очага, чтобы детей Мамонта стало еще больше!»; «Вождь, эта юная дочь Мамонта войдет в наш Род хозяйкой моего очага, чтобы детей Серой Совы стало еще больше!» Но для того, чтобы завершить церемонию, вождь Рода должен был из своих рук покормить своего общинника специальным кушаньем, а тот – свою невесту. Только после этого брак был заключен. Это кушанье должно быть приготовлено из сердца и печени большерогого оленя, убитого накануне охотником той общины, которая организует празднество, приглашает остальных. Роль чередуется: в этот раз весенние свадьбы организует их община детей Мамонта, на осенние свадьбы будут приглашать соседи из Рода детей Серой Совы. А следующей весной очередь вновь перейдет к детям Мамонта, но уже к другой общине.

Обычно за большерогим отправляются два-три охотника. Но вчера их стойбище посетил вестник из дальней общины Серых Сов, сообщивший, что неподалеку от их стойбища Большая вода вынесла на отмель труп крупного мамонта. Издавна принято: такая находка принадлежит детям Мамонта; это их Родоначальник, Великий Мамонт послал одного из своих сыновей, чтобы дать им столь необходимые бивни, кости, шерсть и шкуру. Ведь люди других Родов могут добыть этого зверя и на охоте, а для детей Мамонта такая возможность исключена: братьев не убивают и, конечно, не едят! Значит, сегодня предстоит разделать труп, принести на стоянку все необходимое, а остатки захоронить: не хорошо, если мясо собрата растащат хищники, расклюют птицы! Работа тяжелая, и заниматься ею могут только мужчины… Да у женщин перед праздником хватит и своих забот! Конечно, сыновья Серых Сов помогут, если их об этом попросить, но… лучше обойтись без такой просьбы! Будет лучше, если щедрый дар Великого Мамонта его дети примут без чужой помощи.

Кто же тогда добудет большерогого? Конечно Мал! Вождь нисколько не сомневался в том, что лучший охотник с радостью возьмет этот труд на себя; наверняка он уже все понял и рассчитал… Да он и любит охотиться в одиночку – это давно всем известно! Однако спросить о том, не понадобится ли ему помощь, необходимо.

– Мал, ты, конечно, знаешь о даре Великого Мамонта?

– Знаю, вождь. Дар хорош, и как раз ко времени. Посвященным будут нужны новые дротики и копья, а запасов бивня почти не осталось. Хорошо, что не понадобится лишняя мена.

– Значит, большерогий – за тобой. Нужен ли тебе кто-нибудь в помощь?

– Благодарю, вождь, никто. Большерогого я добуду и разделаю сам, а дотащить его части до стойбища охотно помогут и девушки.

(Еще бы! От помощниц не будет отбоя! Всем известна примета: тa, кто помогает нести свадебного оленя, будет счастлива в замужестве. }

– Благодарю, Мал. Я не сомневался в лучшем охотнике всех трех Родов.

– Благодарю в ответ, но вождь переоценивает Мала. Добыть большеротого не сложно.

(Не сложно… Гораздо сложнее задать второй вопрос.)

Была одна странность: Мал, этот сильный, смелый, ловкий и по-своему красивый человек, до сих пор не был женат! Отца он не помнил. Его мать и младшая сестренка умерли в те самые дни, когда Мал (тогда еще Тииту-подросток ) готовился к Посвящению в Потаенном доме. Став охотником, он вернулся в опустевшее жилище. Что ж, молодой охотник обычно и начинает свою взрослую жизнь у родительского очага, даже если отец его давно уплыл по Большой воде к предкам, а мать и сестра лежали в земле, под полом своего дома. Никого не удивляло, что Мал не принялся немедленно строить новое жилище и не привел в него юную подругу, хозяйку очага, уже после первого осеннего праздника. Так и должен поступать серьезный, уважающий себя мужчина, – недаром вождь рад выбору своей младшей дочери. Но шел год за годом, весенние свадьбы сменялись осенними, и вновь приходили весны, а лучший охотник так и не построил новое жилище, так и не привел туда молодую жену! А желающих было много: трудно говорить о дочерях Куницы, но едва ли не каждая юная дочь Серой Совы мечтала о том, чтобы выбор первого охотника пал именно на нее! Но Мал все медлил и медлил. Во время совместных купаний отвечал шутками на шутки и потом, у костра, неизменно протягивал руку кому-нибудь из старых женщин своего Рода – знак того, что день свадьбы для него еще не настал.

Серые Совы обижались, но не теряли надежды… до прошлой весны, когда случилось совсем странное: Мал перестал совершать традиционные купания в компании холостяков, перешел к старикам и женатым мужчинам! То же самое повторилось и осенью. И поползли слухи: лучший охотник не женится потому, что не может, – вот и весь секрет! Для самолюбия мужчины такое предположение крайне обидно; тут и охотничий авторитет мало спасает от насмешек. Но похоже, Мал остался равнодушен и к этим слухам. Впрочем, его слава была настолько велика, в особенности после убийства двух лашии, что даже самые острые на язык Серые Совы воздерживались от скабрезных шуток: в конце концов, каковы бы ни были недостатки Мала-мужчины, но, если бы не Мал-следопыт, любая из них могла бы погибнуть невообразимо страшной смертью!

Сам вождь и верил, и не верил этим слухам. У него были определенные основания для сомнений, но, с другой стороны, действительно, почему первый охотник все еще не женат? С этим нужно что-то делать. Будет очень плохо, если такой человек, как Мал, не оставит детям Мамонта своего потомства! Ведь даже если сплетни верны, такой беде можно помочь; для этого есть колдуны. А их Колдун – что бы о нем ни шептали общинники, человек знающий и сильный… Вождь вдруг подумал о том, что Мал ни разу не обращался к Колдуну за какой бы то ни было помощью. Интересно почему? Уж не потому ли, что тот не смог спасти его сестру и мать от хонки? Что ж, вполне возможно, но и это не причина для того, чтобы навсегда отказаться от своей семьи, не вырастить новых охотников для своего Рода или хотя бы хозяек для чужих очагов… Но как заговорить об этом?

Казалось, Мал не замечает колебаний вождя. Он взял лепешку, посыпал ее грибным крошевом, добавил побеги дикого чеснока и с удовольствием откусил кусок.

– Айя, хозяйка! Мал благодарит от всего сердца. Такие превосходные лепешки и грибы я ем только у твоего очага.

– Благодарю, Мал, охотник. Но грибы готовила Айрис.

– О! – Мал внимательно посмотрел на девушку. Своим слегка удлиненным лицом с крупными, но удивительно правильными чертами, своими глазами куньего цвета она походила на мать. Наверное, много весен назад та была так же красива и у нее были такие же густые, вьющиеся волосы. – Я вижу, Айрис будет прекрасной хозяйкой очага! Наверное, не хуже, чем ее мать, Айя.

– Я надеюсь! – Девушка засмеялась, но покраснела. Мимо по тропинке, за спиной Мала, шел Колдун – высокий, худой старик. Его длинные, совершенно седые волосы были заплетены в косичку. Через плечо – кожаный мешок. Возвращается с утреннего сбора своих трав и кореньев. Арго привстал.

– Колдун! Старый! Вождь Арго приглашает тебя разделить нашу еду.

Колдун приблизился, сказал слова приветствия, с вежливым поклоном принял первый гостевой кусок, но не сел.

– Колдун благодарит вождя и хозяйку его очага. Колдун сожалеет, что не может принять приглашение: его утренняя еда уже закончилась.

Отказ был всем известен заранее: колдуны едят очень рано; но обычай должно соблюдать: колдун – второе, а подчас и первое лицо в общине. Вождь проводил глазами удаляющуюся фигуру. (Старик, а крепкий, идет уверенно, твердо, даже без палки! Иной раз выглядит совсем дряхлым; вдруг смотришь – солнце с места почти не сдвинулось, а он снова бодр! Впрочем, все колдуны такие, пока не настает их последний час… )

– Мал, ты, кажется, единственный мужчина, никогда и ни о чем не просивший Колдуна. Или я ошибаюсь?

Мал посмотрел на Арго – может быть, чуть-чуть дольше, чем следовало бы, – и спокойно ответил:

– Мал в Колдуне не нуждается. Я здоров, а моим дротикам достаточно простого охотничьего наговора.

Так. Ну что ж, может быть, и в самом деле пустые сплетни.

Утренняя еда подходила к концу. Теперь Мал нахваливал печеные речные ракушки и сладкую ягоду прошлогоднего сбора. Вождь утер губы, погладил свою густую с проседью бороду и с улыбкой обратился к охотнику:

– Неужели отважному Малу все еще не надоело резать свои щеки?

По обычаю, бороду могли носить только женатые мужчины. Исключение делалось только для колдунов. Как правило, это не причиняло никаких хлопот: прошедшие Посвящение заводили свои очаги задолго до того, как у них начинала расти борода. Но засидевшиеся в холостяках, вроде Мала, были вынуждены скрести свои щеки, подбородок и верхнюю губу кремневыми сколами. Их края остры, но все равно: процедура малоприятная, и с лиц старых холостяков не сходили следы многочисленных порезов – еще один повод для девичьих насмешек.

Мал вежливо улыбнулся в ответ:

– Я, возможно, слишком разборчив. Но Мал хочет, чтобы хозяйка его очага была достойна первого охотника детей Мамонта… Как Айя. – Мал поклонился хозяйке. – Но пусть вождь не тревожится. Мал думает о своем выборе.

– Я был бы рад, если бы завтра Мал, первый охотник, тот, кто выследил лашии, принял из рук своего вождя часть сердца того большерогого, которого он убьет сегодня.

Собеседник хмыкнул:

– Увы, вождь! Мал еще не построил новое жилище. Нехорошо вести молодую жену в старый дом, где под полом спят мать и сестра! Это недостойно мужчины!

Арго возразил:

– Мал немолод; Мал – великий охотник! Все знают: великий охотник очень занят. Никто не осудит Мала, если он завтра же сделает свой выбор! …А молодая хозяйка очага будет только счастлива строить новый дом рука об руку с таким мужем, как Мал! Дело только за тобой!

Охотник на миг задумался, а затем решительно ответил:

– Мал добудет большерогого. Мал думает о выборе. Мал верит: дети Мамонта не останутся без сыновей лучшего охотника их Рода.

Айя вновь разлила по плошкам воду. Все встали, и вождь произнес традиционные слова:

– Арго, вождь детей Мамонта, благодарит предков и духов-покровителей. Пусть они и впредь будут столь же щедры к своей Родне!

Утренняя трапеза завершилась.

После того как Мал ушел, Арго, уже надевший свое церемониальное платье – замшевую рубаху с длинными рукавами, штаны, доходящие до щиколоток, и мокасины, все богато расшитое бивневыми бусинами, – уже готовый вести охотников к дару Великого Мамонта, подозвал Айрис.

– Айрис, когда мы уйдем, поговори с Малом. Вы – друзья, и сестре бывает легче сказать своему брату прямо о том, на что вождь может только намекнуть. Он должен жениться. Неужели среди Серых Сов нет девушки, достойной Мала? А если он присмотрел кого-нибудь из дочерей Куницы – что ж, я сам пойду к их вождю! О Куницах болтают разное, но Рам, их вождь, умен; он не откажет Малу… И мне не откажет!.. В то, что Мал – закрытый, я не верю. Но даже если это так, наш Колдун должен помочь; он не однажды помогал таким! Мал горд, Мал не любит Колдуна (а кто их любит!), но ждать больше нельзя!

– Отец, я и сама хотела это сделать!.. Знаешь Наву? – Арго невольно улыбнулся: ему ли не знать самую частую гостью в его жилище! Когда эта Серая Сова идет через их стойбище, у всех неженатых мужчин находится какое-то срочное дело на ее пути. – Она уже который месяц плачет… Она так любит Мала, а он на нее и не взглянет! А ведь она очень красива, ты знаешь… Красивее меня! – Айрис с сожалением опустила глаза на свою тонкую талию, перехваченную совсем коротеньким ремешком. – И хозяйкой она будет очень хорошей; она и меня кое-чему научила… И Мала не опозорит, ведь она его так любит! А слухам Нава тоже не верит, только боится. Если бы Мал согласился! Мы бы и жили близко… Ну зачем ему эти Куницы? Арго обнял свою дочь:

– Не беспокойся о себе! Твоя мать тоже была такой же худенькой, когда вошла в мое жилище. Это – до первых родов… А Нава – это хорошо. Это было бы самое лучшее!

Дочь вышла. Арго, тоже собравшийся уходить, задержался. Ему показалось, что Айя, кормящая очаг, как-то странно посмотрела на них, когда Айрис заговорила о Наве. Айя – хорошая хозяйка, настоящая жена вождя: она никогда не перебьет, не вмешается в его разговор, не будет докучать советами или просьбами. А замечает многое. И если спросишь, ее слова могут оказаться очень ценными; так бывало не раз. Арго присел на корточки перед очагом:

– Айя, ты чем-то обеспокоена? Может быть, у тебя есть слова для меня?

Кажется, она колебалась.

– Нет, мой муж. Только… меня тоже тревожит Мал!

В глубине сосняка, поодаль от стойбища, стояли еще три хижины, похожие на обычные жилища, только больших размеров. Это – мужские дома. Здесь взрослые мужчины живут неделю или две вне своих семей, готовясь к Большой охоте. И в иное время приходит сюда молодежь, проводит здесь день-другой. Но сейчас тут не было никого, кроме пятерых мальчиков-подростков, готовящихся к Посвящению.

В жизни каждого общинника есть три самых важных события: Рождение, Смерть и Посвящение – день, когда вчерашний мальчик становится взрослым охотником. Женитьба? Это уже другое; это – лишь одна из вех на тропе взрослого мужчины – той тропе, что ведет от Посвящения к Смерти. А из этих трех рубежей, определяющих всю его жизнь, какой самый важный? Трудно сказать. Пожалуй, все-таки именно Посвящение! Оно происходит не сразу, не вдруг, к нему готовят – долго, месяцами, и в эти месяцы мальчик не видит никого, кроме взрослых мужчин. Он не может навестить свою мать, и мать не придет к своему сыну, и сестра, и младший братишка… Они и не знают, где он и что с ним. Знают только, что ему нелегко. Да, тропа, ведущая к Посвящению, длинна, трудна и мучительна. Но велика и награда: пройдя через все испытания, вчерашний мальчик вернется в Родное стойбище взрослым мужчиной, полноправным членом своего Рода. Только после этого может он построить свое жилище, разжечь в нем очаг и привести к нему хозяйку – свою молодую жену.

В это утро будущие охотники весело пировали. Взрослые оставили еды вдосталь, а кроме того, Туули накануне ухитрился поймать в свой капкан длинноухого. Нежная, свежая, да еще своя зайчатина казалась особенно вкусной.

– Туули, – с серьезным видом спросил Лоу, неизменный предводитель их мальчишеских игр, – а что, там был только один заяц?

Все так и прыснули! Еще бы! Такого не забудешь! В тот злополучный для Туули зимний день Мал проверял ловушки, настороженные его учениками. Поправил петлю у Нагу, одобрительно хлопнул по плечу Лоу, удивленно хмыкнул возле капкана Сэмми, …а подойдя к тому, что соорудил Туули, вдруг захлопал в рукавицы:

– Эй, будущие охотники! Сюда! Ребята бросились бегом, увязая в снегу.

– Кто у нас лучший охотник? В ответ раздалось дружное:

– Ты, Мал!

– Нет, не Мал! Совсем не Мал! Лучший охотник – Туули!

И, взглянув с едва заметной усмешкой на удивленные лица ребят, на нос Туули, еще выше задравшийся от неожиданной похвалы, продолжил:

– Да, да. Туули – лучший охотник. Малу никогда не насторожить такой хитрой петли. В ловушку Мала попадает один заяц или один песец. А тут… Увидит длинноухий такое – всю свою родню позовет. И будут они хохотать до тех пор, пока не попадают и не умрут от смеха! Придет Туули-охотник за добычей, а там, – рукавицы полетели на снег, и десять пальцев взметнулись вверх, – вот сколько мертвых длинноухих будет лежать около пустой петли! Надеюсь, Туули-охотник поделится с Малом-неудачником!

Бац! Обглоданная крепкими молодыми зубами заячья кость точно угодила в лоб насмешнику. Крепыш Лоу вскочил и навалился на Туули. На помощь другу поспешил сын вождя, Нагу, в дело вмешался долговязый Айми – и завязалась потасовка. Только тихий молчун Сэмми, русоголовый подросток с большими мечтательными глазами, не принял в ней участия. Он с улыбкой глядел на приятелей, не вставая с места, поглаживая длинными пальцами заячью шкурку, высыхающую на деревянной распорке.

Все пятеро знали: сегодня – последний день их детства. В эту ночь Небесная Старуха полностью откроет свой единственный глаз, и за ними придет Колдун, чтобы под ее мертвящим взглядом отвести посвящаемых еще дальше, невесть куда, в неведомый Потаенный дом. Там не будет ни жареных зайцев, ни возни, ни болтовни. Там они, в одиночестве и молчании, будут ждать той ночи, когда Старуха вновь погрузится в сон.

И тогда придут духи!

Ноги, обутые в мокасины, по щиколотки увязали в сыром речном песке. У самой воды громоздилась рыжевато-коричневая волосатая туша их старшего брата, присланного Великим Мамонтом в дар своим человеческим детям. Вождь подошел к ней вплотную и опустился на колени:

– Арго, вождь детей Мамонта, благодарит нашего великого Родоначальника за щедрый дар, посланный ко дню весенних свадеб! Пусть наш старший брат не беспокоится: его мясо не достанется волкам и лисицам! Человеческие братья возьмут все, что им нужно, и с почетом погребут останки своего старшего брата!

Да, дар был хорош! Очень хорош! Взрослый самец лежал на правом боку, вздымая в синее небо совершенно целый левый бивень. Даже если его зарытый в песок правый бивень сломан или поврежден, из него можно сделать не меньше двух копий и трех или четырех дротиков! Не пропадет ни кусочка: из остатков будут изготовлены бусы, подвески, нашивки… А еще – ребра, кости передних и задних ног! И шерсть, и шкура! Мамонт погиб совсем недавно – день, не больше. И хотя мухи уже облепили открытый, безжизненный глаз, работа предстоит не такая тяжелая, как бывает после половодий, когда на косу может вынести труп недельной давности… Интересно, как погиб этот гигант? Быть может, он сам, уже умирая, зашел в воду и поплыл, исполняя веление их общего Прародителя, из последних сил вытягивая над водой свой хобот, пока течение не вынесло его сюда, где он и лег, чтобы дождаться своих братьев?

Работа не так тяжела, как бывало, но и не легка. Охотники и женщины – их почти столько, сколько пальцев на трех руках, – должны за день снять шкуру, расчленить тушу и очистить от мяса и сухожилий большие кости. Сухожилия тоже нужны: ими сшивают раны, одежду, скрепляют берестяные короба; на них будут нанизывать грибы, рыбу, куски мяса, запасаемые впрок. Вождь вернется сюда на закате, вместе с Колдуном, чтобы торжественно похоронить останки собрата и возвратиться в стойбище с тем, что он оставил людям. До этого у вождя тоже много дел; главное – изготовить барабан для завтрашнего торжества. Ночью он свободен, а вот у Колдуна останется еще одно, самое важное дело…

А сейчас, перед тем как отправиться в обратный путь, он должен сделать первый надрез. Арго достал из поясного мешка оправленный в деревянную рукоять изогнутый нож, лезвие которого было изготовлено из осколка розоватого кремня тщательной двусторонней оббивкой, и, вонзив его в нижнюю часть живота мамонта, сделал резкое движение к себе. Шкура лопнула, обнажив желтоватый слой подкожного жира.

Вождь встал. Охотники доставали из своих мешков инструменты: кремневые ножи, костяные резаки, плоские стержни с закругленными концами, предназначенные для отделения шкуры. Работами будет руководить Гор – кряжистый старик, чем-то похожий на медведя. За свою долгую жизнь он снял не одну мамонтовую шкуру и считался самым опытным в этом деле общинником. Арго пожелал Гору и остальным «легкой работы», поднял свое копье и кожаный колчан с дротиками и пошел по вязкому песку к поросшему кустарником склону.

Он уже встал на тропу, уводящую в сосновый бор, и дальше, к родному стойбищу, как с неба послышалось знакомое, долгожданное «клиип-анг». Вождь обернулся в сторону реки и, прикрывая лицо ладонью, посмотрел вверх. Вот они, белые ширококрылые птицы, плавно спускающиеся со слепящего неба к Большой воде!.. Айя-лебедушка, что-то припозднились нынче твои тезки, твои сродные братья и сестры! И как будто меньше их стало… Неужели когда-нибудь они совсем покинут этот край, свои старые гнездовья, улетят, чтобы никогда не вернуться?..

Имя «Айя» означает «лебедь», и молодой Арго не переставал дивиться: как они похожи! Она сама была как лебедь: высокая, тонкая, с какой-то летящей походкой, и ее гордая головка на лебединой (да, ЛЕБЕДИНОЙ! ) шее, ее остроносый профиль тоже напоминали эту птицу… Вот только волосы не белые – длинные, вьющиеся, почти черные. …А может быть, где-нибудь водятся и черные лебеди? И сама она была горда, очень горда, и на язык остра – в те годы. Две весны и две осени мучился Арго, все боялся: кто-то другой, не он, поведет его лебедушку к вождю… Вообще-то, тонкие талии у охотников не в особой чести, но ему казалось: все его ровесники только и думают о том, как бы им сделать Айю хозяйкой своего очага. А потом не выдержал – попросил Колдуна дать ему любовный корень или хотя бы сделать любовную повязку. Корня Колдун не дал, сказал: и повязка поможет! Точно – помогла! Прошелся в ней Арго мимо своей лебедушки; помнит – ноги дрожали, боялся – высмеет его пуще прежнего (бывало и такое…). А вышло как нельзя лучше, и в третью весну не кто-то другой – он, Арго – кормил из своих рук Айю сердцем большерогого… После узнал: она, Айя, все эти годы боялась того же, что и он! «Так почему же?..» – «Ждала, когда ты наденешь любовную повязку! Ты ведь знаешь: надевший повязку от жены не откажется». Айя не хотела наскучить лучшему охотнику детей Мамонта. Не хотела, чтобы Арго когда-нибудь сказал ей: «Твой очаг – у Серых Сов!» (В повязке ли депо! Ведь она ни разу за всю нашу долгую жизнь не дала мне ни малейшего повода не то чтобы сказать разводные слова – даже подумать о них! )

Вождь перевел взгляд на отмель. Кажется, охотники, занятые работой, не обратили на птиц никакого внимания. Нет, вот кто-то (не разобрать кто!) тоже поднял голову, провожая их взглядом. Предсвадебный день начинался очень удачно, и вот, даже лебеди прилетели! Но почему сейчас нет такой легкости, какую он чувствовал утром, – как будто появилась какая-то заноза?.. Лебеди… Айя… Она обеспокоена…

«Меня тоже тревожит Мал!»

Вот оно! Странные слова! Мужчина дважды не переспрашивает; тем более он, вождь, тем более – у Айи. Она сказала все, что могла сказать, а он… не понял! Что именно? Затянувшаяся холостая жизнь Мала? Нет, не совсем; об этом они говорили, и не раз. Что-то случилось именно сегодня, и встревожилась она… нет, не во время намеков о Колдуне, и не тогда, когда Арго заговорил про бритые щеки… Разговор с дочерью! Но что в нем могло насторожить Айю? Что-то такое, в чем она не решается признаться даже себе самой, – может, и сама до конца не понимает, иначе сказала бы яснее…

«Меня тоже тревожит Мал!»

– Мал, с тобой хочет говорить Айрис, дочь Арго, вождя!

Мал улыбнулся:

– Айрис, почему так строго? Неужели Айрис забыла те слова, которые она говорила Малу, катаясь на его плечах?

Девушка улыбнулась в ответ и опустила глаза:

– Мал, прости! Я ничего не забыла, но… Я ведь уже взрослая Айрис! Поверь, взрослая Айрис любит тебя так же, как Айрис-девочка, и все же…

(Да. Ты повзрослела. Ты скоро станешь хозяйкой очага; это неизбежно… Почему ты не осталась навсегда той крохой, которая весело визжала, вцепившись в мои волосы, когда я изображал большерогого? Той, что важно восседала на моей спине – спине Великого Мамонта? Чья щека терлась о мою щеку в благодарность за ожерелье из позвонков красноперой рыбы? Ни у одной девочки не было такого украшения – кто, кроме Мала, смог бы подстеречь красноперую?.. А теперь ты – взрослая Айрис!..)

– Знаешь… Я все же взрослее, и могу просить тебя о простой речи.

– Хорошо…

Айрис разыскала охотника не сразу. В стойбище его не было; не было и у трех сосен, где Мал любил в одиночестве (Нет! Вдвоем с малышкой Айрис! ) колоть кремень. Она подумала: может быть, охотник уже ушел за большерогим? Но решила проверить еще одно их любимое место – большой камень на склоне, у края березняка. Отсюда открывалась и Большая вода, и ее левый берег, поросший сосняком. Даже дальние озера были видны! Сколько раз рассказывал ей Мал об этих озерах, об оленях, на которых он охотился на том берегу, – других, не большерогих. (Она попросит своего Киику; он свозит туда свою жену, обязательно свозит! ). Да, Мал был здесь. Сидел на их камне, сложив на коленях руки, и смотрел вдаль.

– Хорошо, Мал, я постараюсь! – Айрис присела рядом со своим старшим другом и обняла его за плечи. – Может, так лучше. Взрослая Айрис хочет говорить с тобой так же свободно, как Айрис-малышка!

– Я рад.

– Мал, я не верю, что ты – закрытый !

– Ты права! – усмехнулся охотник. – Но почему ты вдруг заговорила об этом? Уж если мне самому нет дела до бабьих пересудов…

– Но тогда… Мал, пожалуйста! Отец говорил мне, что ты хочешь какую-то Куницу! Ну зачем тебе эти Куницы? Они все такие же тощие, как Айрис. – Она грустно провела рукой по своим стройным ногам. – А Нава… Ты ведь знаешь ее? Все неженатые мужчины нашего Рода только и мечтают сделать ее хозяйкой своего очага. А она хочет только тебя, Мал! Пожалуйста, возьми ее! Ты знаешь… я завтра стану хозяйкой очага – (КАК?! ), – и я была бы так рада, если бы завтра женился и ты! Нава очень хорошая; она тебя не опозорит, и тебе не стыдно взять ее в жены, ведь все наши охотники только ее и хотят! Ну пожалуйста, Мал!

(А чего другого можно было ждать? Чего?! Все правильно! …Нужно что-то ответить. «Порадоваться!» Но как разлепить свои губы?)

– Что ж, Айрис, наверное, самое время. А мне-то все казалось, ты еще малышка!.. Кто он, твой жених? Надеюсь, достойный охотник?

– Не Куница, нет! Серая Сова. Киику – ты его знаешь?

– Да… Кажется, знаю. Прошлым летом он убил мамонта, нашего брата, так?

– Да. И почти один; только младший брат ему помогал… Мал, ну женись на Наве! Она такая хорошая!

Айрис теребила его плечо, совсем как та Айрис! И Мал не выдержал: тоже обнял ее, одной рукой, очень осторожно…

– Может быть, взрослая Айрис, та, что завтра станет хозяйкой очага, хочет послушать напоследок рассказы Мала-охотника?

– Да! Да! – Девушка захлопала в ладоши и прилегла на его колени, совсем как раньше…

– Ну так слушай… Давным-давно, когда Айрис была малышкой, Мал стал взрослым охотником. И он пошел в лес, один, чтобы добыть еду для Рода и для себя. И он увидел: на поляне тигролев терзает убитого оленя. И тигролев увидел Мала, и сказал: xxa! Но Мал не испугался. И когда тигролев хотел прыгнуть, Мал упал на колено и выставил копье. И тигролев попал на копье. Но Мал был еще неопытен, и зверь достал его лапой (Айрис погладила рукой зарубцевавшиеся шрамы ). Но Мал храбр, он достал кинжал и сцепился с раненым зверем. И Мал убил тигрольва. И принес его домой. И сложил у входа в дом, где жили малютка Айрис, ее отец и мать. И отец Айрис, вождь детей Мамонта, сказал: «Мал, ты – герой!» И малышка Айрис увидела мертвого тигрольва и очень испугалась… А потом засмеялась!..

Старые, сказанные-пересказанные охотничьи истории, которые так любила малышка Айрис, нанизывались одна на другую; быль мешалась с вымыслом и старыми сказками… Голова Айрис доверчиво покоилась на коленях охотника, и Мал тихо гладил ее вьющиеся волосы. (А что плохого в том, если брат ласкает свою сестру?! ) И говорил, и говорил…

Но – всему приходит конец, даже рассказам бывалого охотника. Девушка поднялась (НЕХОТЯ! ) и нежно потерлась щекой о его щеку.

– Мал, спасибо тебе! Айрис… Я снова стала малышкой Айрис. Это так хорошо!..

И тогда… Мал и сам не понял, как вырвались у него эти слова:

– Айрис, а тебе-то самой зачем эти Серые Совы? Почему бы тебе не стать хозяйкой моего очага?

Она отпрянула с таким ужасом, как если бы ее старый друг внезапно превратился в громадного паука. (Улыбнись! Скорее! Это же шутка, хотя и неосторожная! )

Встретив смущенную, немного растерянную улыбку, Айрис облегченно перевела дыхание и сама улыбнулась в ответ:

– Мал! Ты чуть было все не испортил!.. Ну можно ли так шутить? Говорят, так и несчастье недолго накликать.

– Пусть моя добрая, дорогая сестренка простит своего большого и глупого старшего брата! Я вовсе не хотел тебя испугать или обидеть. Просто… Мне и в самом деле хотелось бы, чтобы хозяйка моего очага была не хуже Айрис!

– Так женись на Наве – уж она-то не хуже меня! Ну пожалуйста! Ради твоей сестры! А если все же… Я сама приготовлю для Колдуна рубаху, хочешь? И Нава даст все, что нужно! Мы тебя так любим!

– Не тревожься о Колдуне. У Мала есть все, что нужно. Мал думает… Пойдем домой? Мне пора готовиться к охоте.

И они пошли в стойбище, рука об руку – брат и сестра.

 

Глава 2

ОХОТА НА БОЛЬШЕРОГОГО

Мужчина должен терпеть без звука любую боль. Мужчина не должен показывать свою боль никому. Это – закон! И горе тому, кто посмеет этот закон нарушить: лучше бы такому слабаку и вовсе не рождаться на свет. Жизни у него все равно не будет.

Этому закону Мал следовал неуклонно, всю свою жизнь. Когти тигрольва, разорвавшие его грудь? Ха! Это пустяк; об этом и говорить нечего! А знает ли хоть кто-нибудь, что он чувствовал, когда, вернувшись в родное стойбище уже мужчиной, узнал: ни сестры, ни матери! Никого! Та, кто шила его мужскую рубаху, кто одним взглядом, без слов, попрощалась со своим сыном, уходящим в мужской дом, не встретила его, ставшего взрослым. Вместе со своей дочерью лежала она под полом их родного жилища… Даже проститься не дали. Закон!

Но его лицо – не дрогнуло. Поклонился вождю, поклонился старикам – и ушел. К себе! Где и живет до сих пор – один!

Мал рос без отца. Того унесла на разливе Большая вода. Как? Почему? Никто не знает. Кажется, кого-то обвиняли в колдовстве, кажется, кого-то даже убили… Давно было; забылось. У отца не было братьев, значит – некому брать его мать второй женой. А первой… Кому и зачем нужна неприметная вдова, если много молодых Серых Сов? Нет, они не голодали; положенную долю от охотничьей добычи к их входу приносили всегда: Закон! И все же он, Мал, не знавший ни отцовской ласки, ни отцовских шлепков, научился справляться с любой болью сам, задолго до того, как в день Посвящения кремневый нож отхватил на священном камне верхний сустав его левого безымянного пальца. Тебе больно? Иди, собирай улиток или речные раковины! Тебе плохо? Бери кремневый желвак, отбойники и ступай к трем соснам, сделай хотя бы десяток скребков для матери. Тебе очень больно? Проверь свое оружие – все ли в порядке. В порядке? Так ступай на опушку леса и добудь молодого жеребца! Или переправься на другой берег; там опять появились олени… Но главное – не хнычь, не расслабляйся, даже наедине с собой, и ни с кем не делись своим горем, своей болью, не проси и не жди ничьей помощи: ни людей, ни духов, ни предков! Помогут – что ж, спасибо, но надеяться можно только на себя самого. Чтобы выстоять, нужно быть сильным, нужно быть первым!

Мала никто не учил всей этой премудрости. Он все понял сам. Давно понял; задолго до Посвящения.

И он стал – первым! Сегодня – первый охотник всех трех Родов, завтра – вождь детей Мамонта! Разве можно в этом сомневаться? Разве не он носит на шее когти страшного хищника? Разве не он выследил лашии ?

Только одно, одно… Когда это началось?

Как и положено первому мужчине, Мал хотел жениться – не сразу, не на первой же свадьбе, но и не поздно. Засидеться в холостяках – плохо, очень плохо; даже хуже, чем поспешный выбор. Его-то выбор должен быть обстоятельным, и он даже присмотрел себе красивую дочку вождя детей Серой Совы. Знал: дочь вождя не откажет тому, чья грудь отмечена лапой тигрольва. Но колебался: а может быть, попросить в жены одну из дочерей Куницы? Это – редкий брак, почетный брак: дочери Куницы почти никогда не выходят замуж за сыновей Мамонта! Он бы сумел добиться согласия. И вот…

Когда же это началось?

Теперь-то ему кажется: ВСЕГДА! С того самого мига, как эта крохотуля, оправясь от невольного испуга, опустилась на колени перед окровавленной гривастой головой, перед огромными клыками, устрашающими даже в мертвой пасти, и с восхищением посмотрела на героя, победившего такое чудовище… Да нет, конечно позднее… Сколько лет было Айрис в ту осень? Не больше, чем пальцев на одной руке. И все же…

Они стали неразлучны: победитель тигрольва и малышка Айрис. Она с веселым смехом каталась на его плечах по стойбищу, она сидела рядом с ним у трех сосен, восхищенно любуясь, как из невзрачного кремневого осколка постепенно получается красивый наконечник дротика. (Осторожно, малышка! Кусочек кремня может отскочить и поранить тебя! Пересядь-ка лучше вот сюда …) А сколько раз ее голова (как сегодня!) лежала на его коленях и темные глазки восторженно смотрели в лицо Мала, пока тот рассказывал о лесах и полях, о Большой воде и. дальних озерах, о тех, кто там обитает… И само собой разумеется, о бесстрашных охотниках. Бывало, девочка засыпала на его коленях, и Мал на руках уносил ее в стойбище… Нет ничего плохого в том, что первый охотник любит одну из своих младших сестренок, развлекает ее и заботится о ней!

Но чем дальше, тем больше его мысли о женитьбе становились какими-то нереальными. Нага, дочь вождя Серых Сов, носит уже четвертого ребенка (двое не выжили; Йому не везет). А Куницы… Да что ему эти Куницы! Мал понимал: дольше тянуть нельзя, он теряет лицо, становится смешным. Будь его охотничья слава хоть немного меньшей – и он давно бы стал всеобщим посмешищем, особенно после того, как перестал купаться с молодежью. Да, над выследившим лашии не потешаются, но шепотки, хотя бы и сочувственные… А все просто: Мал не закрытый; Мал не может видеть наготу взрослой Айрис!

Многого может достичь первый охотник. Он может взять в жены самую красивую девушку из другого Рода (хотя бы и дочь вождя!). Может высватать дочь Куницы. Может, в конце концов, отправиться далеко-далеко и похитить для себя невесту из совсем чужой общины – дело опасное, ведущее к неприятностям. Но закончится война, закончатся переговоры, будут даны положенные дары, будет совместный пир, и слава храбреца, похитившего невесту, упрочится еще больше. И только одного не может никто – ни Мал, ни вождь, ни Колдун – взять себе жену из своего собственного Рода!

Главный Закон Рода – Закон крови: «Все дети одного тотема – родные братья и сестры. Брат не может жениться на сестре. Никогда ». Этот Закон нерушим. Ни один сын Мамонта не может сделать хозяйкой своего очага дочь Мамонта, свою сестру!

Кто придумал этот Закон?

Мужчина должен терпеть любую боль. Даже такую невыносимую, как эта… Сколько раз Мал твердил себе: Айрис скоро станет хозяйкой очага, и это хорошо! Он тоже женится. Не помогло: ее слова были как удар копья! Значит, завтра Айрис вместе с этим Киику подойдет к их вождю, и… и ему остается только взять за руку Наву и подвести ее к Арго!

Если тебе больно, проверь свое охотничье оружие!

Мал был уверен: оружие в порядке! Первый удар свадебному большерогому должен быть нанесен специальным, церемониальным дротиком, – что ж, вот он, сделанный из распрямленного куска бивня (секрет, которым владеют только дети Мамонта. Только они могут расчленить, а потом распрямить расчлененный бивень так, что из его частей делают не только метровые дротики, но и цельные тяжелые копья, в полтора человеческих роста!). Мал провел пальцем, а затем для верности и языком по рядам кремневых чешуек, приклеенных особой смолой к ударному концу. Хорошо! Остры и сидят прочно! Им-то и будет нанесена первая рана. Правда, на них – кровь лашии … Может быть, посоветоваться с Колдуном? Нет! Мал решительно опустил дротик в берестяной колчан, обшитый оленьей шкурой и украшенный песцовыми хвостами.

Легкие деревянные дротики, оснащенные кремневыми наконечниками, тоже были в полном порядке. Теперь металка – отполированная до блеска рукоять (даже узор поистерся!) привычно легла в правую руку. Мал несколько раз махнул пустой металкой, затем прижал к ее загнутому крюком концу оперенное основание деревянного дротика, примерился… Хорошо, что еще не пришло время искать подходящий лиственничный или еловый сук для новой. Эта так привычна, так удобна!

Можно выступать. Но Мал колебался; ему хотелось побыть еще наедине с самим собой, подумать… А вдруг найдется какой-нибудь выход? (КАКОЙ?!) …Ну а вдруг? На охоте будет не до Айрис. А вот если сделать сейчас два новых дротика…

Мал посмотрел на солнце. Еще на подъеме; время есть. У большерогих сейчас гон, они не так осторожны… Он успеет!

Охотник отодвинул кусок коры, прикрывающий ямку, вырытую в полу жилища, в которой хранились его запасы кремня. Взвесил на руках два желвака. Этот, красный, он нашел сам, неподалеку – выковырял на склоне, где обнажается мягкий белый камень. Мал любил красные наконечники, но с этим кремнем больше возни: он трещиноват, тут следует точно рассчитывать каждый удар, и все же сломы неизбежны. А второй, темный, покрытый белой коркой, колется удивительно легко. Он принесен издали, сыновьями Куницы; Мал выменял этот желвак еще во время весеннего разлива и до сих пор его не трогал. Сейчас – самое подходящее время пустить его в дело!

Красный камень вернулся в земляную кладовую, а дальний желвак был опущен в кожаный мешок, где хранились нужные инструменты. Прихватив два заранее подготовленных древка, охотник отправился к трем соснам.

Уже припекало, но здесь, над оврагом, была тень и легкий ветерок обдувал грудь и свежие порезы на лице.

Охотник устроился на своем любимом корневище, спиной к стволу, всей грудью вдыхая смолистый аромат. Разложил на коленях кусок кожи, положил на него кремневый желвак и выбрал подходящую гальку-отбойник.

Руки делали привычную работу: скалывали белую корку, обнажая темную, глянцевитую поверхность. Теперь, чтобы снять скол, пригодный для будущего наконечника, нужно подготовить кромку, наметить точку удара.

Отскочивший осколок царапнул и без того израненную щеку… Теперь он уже никому не скажет: «Осторожно, малышка! Кусочек кремня может отскочить и поранить тебя! Пересядь-ка лучше вон туда… »

– Айрис! Айрис! Будь ты дочерью Серой Совы, ты бы с радостью стала хозяйкой очага первого охотника! Разве не так? Или будь он, Мал, сыном Серой Совы или Куницы!.. Но ведь ты – не дочь моей матери! Моя мать и моя сестра (моя настоящая сестра!) – там, в земле. И отец твой – не уплыл по Большой воде; он только сегодня уговаривал Мала жениться! Он меня любит, и ты любишь своего брата. Но почему же…

Кто придумал этот Закон?

Кусок кремня, зажатый коленями, перестал быть грубым желваком. Теперь на нем появились две поверхности: та, с которой будут сниматься нужные сколы, и расположенная к ней под углом площадка, предназначенная для скалывающих ударов. Нужно подготовить кромку. Мал отложил круглую гальку и взял другую, продолговатую. Легкими ударами выравнивал край.

Может быть, увести Айрис подальше от этих мест? Так далеко, куда и Куницы не доходят! Где никто не будет знать… Неужели он, лучший охотник всех трех Родов, не найдет пристанища для себя и своей жены?

– Нет, невозможно! Айрис никогда и никуда с ним не уйдет. Она и представить такого не может… – Мал вспомнил одну из песен, которую пели во всех общинах:

Молодой охотник встретил в лесу девушку, которую раньше никогда не видел. Они так полюбились друг другу, что вместе легли и соединились. А потом узнали, что они – дети одного тотема – брат и сестра! И вот, чтобы отвести от своего Рода беду, девушка утопилась в реке, а охотник закололся своим дротиком.

– Брат и сестра! Так зачем же ты, Айрис, приходишь в сны своего брата, да так, что он уже и купаться рядом с тобой не смеет! Если это преступление перед родом, перед Законом крови?

Мал отложил гальку и взял продолговатый кусок оленьего рога. Примерившись, нанес точный удар. От куска отделился овальный скол, как раз подходящий для наконечника. Теперь – еще два-три таких скола, про запас…

Кто придумал этот Закон? Духи? Первопредки? Но ведь тот, кто создал Закон, может его изменить?! Хотя бы один раз, ради него, Мала! И ради Айрис! Никто другой, никакой Киику, не сделал для нее столько, сколько он, Мал… Подумаешь, убил мамонта! Ха! Попробовал бы он выследить лашии, убить лашии, прежде чем они схватят кого-нибудь из его сестер. Лашии умеют прятаться! Лашии без добычи не уходят! А от него, Мала, сами не ушли, даже без добычи!

…А ведь туда направлялись не только Серые Совы! И Айрис могла стать жертвой лесной нелюди … Их было только двое – лашии-самцов, и они никого схватить не успели, только готовились в засаде, где и были настигнуты лучшим охотником. Но после этого… Много раз, возвращаясь знакомой тропой после удачной охоты, лежа на своей одинокой постели или на пути в Проклятую ложбину и обратно, Мал любил вновь и вновь вспоминать тот день. Не просто вспоминать: разыгрывалось воображение, и он представлял, будто там был еще один, третий лашии, самый сильный, действительно похитивший Айрис! Вот он бежит, сжимая в грязных лапах свою жертву, уже далеко… И Мал бросает свои дротики и, почти безоружный, преследует похитителя. Наконец лашии, поняв, что не уйдет, что преследователь один, бросает свою добычу наземь и поворачивается лицом к Малу… Гримаса, в которой нет ничего человеческого… Пасть растягивается в ужасающее подобие человеческой ухмылки… Страшные, могучие лапы протягиваются вперед. Лашии уверен в легкой победе. Но он имеет дело с лучшим охотником, отбивающим… да-да! свою невесту!

Эту воображаемую схватку Мал в конце концов стал переживать почти как реальную: помогали еще и сны, в которых повторялось вновь и вновь: удушливая вонь ненавистного тела, почти сплошь покрытого рыжей шерстью, на плечах лапы, оказавшиеся намного сильнее, чем он думал… Спасительный удар коленом, после которого лашии воет от неожиданной, нестерпимой боли и ослабляет хватку… И вот уже его, Мала, пальцы стискивают жилистую шею и безжалостно давят, давят… А потом – в дело идет кинжал: охотник снова и снова вонзает его в тело своего врага и никак не может остановиться…

Но самое дорогое, самое восхитительное и в мечтах, и особенно в снах – это возвращение со спасенной Айрис на руках. Вот она приходит в себя, узнает своего спасителя… «Мал, это ты? Какое счастье!» – и ее руки обнимают совсем не по-сестрински и не по-сестрински прижимается к его изрезанной щеке ее щека. И вот…

…Иногда Мал почти верил: так все оно и было! По крайней мере должно было быть…

Под легкими, точно рассчитанными ударами овальный скол, зажатый в левой руке, постепенно превращался в тонкий наконечник дротика. Форма наконечников (да и не только наконечников), по сути дела, такой же Родовой знак, как и рубцы на теле. Говорят, сам Первобрат, великий дароносец, давший детям Мамонта и огонь, и одежду, и утварь, научил их делать такие тонкие, с двух сторон обтесанные треугольные острия. Мал полюбовался готовым изделием на просвет. В желваке кремень кажется почти черным, а наконечник – прозрачный! Ни сыну Серой Совы, ни сыну Куницы не сделать такого! …Впрочем, и он, Мал, не сможет отщепить такой длинный скол, какие делают дети Куницы. Этому они научились от своих Первопредков.

Отложив в сторону готовое орудие, охотник взял второй скол и принялся неторопливо его обрабатывать.

Есть выход! Если Закон установили Первопредки и духи, то пусть они изменят его – ради Мала и Айрис! Он, Мал, выследил и убил лашии, не знающих Закона. Он спас от них Айрис. Пусть же Первопредки скажут: Айрис должна стать хозяйкой очага своего спасителя! Никто не посмеет противиться воле Первобрата, воле Великого Мамонта! …Но как добиться их согласия? Да, да, он, Мал, никого ни о чем не просивший, сейчас готов просить, готов умолять… Но кого?..

Тонкие сколы поочередно покрывали то одну, то другую сторону заготовки. Кажется, второй наконечник будет еще лучше!..

Мал никогда не встречал ни духов, ни Первопредков. Во сне? Но он давно понял: сны могут лгать! Посвящение? Оно было так давно, что само стало сном. Но есть же Колдун, ученик великого Хорру! Все говорят: он сам велик и могуч. Он общается с Предками, он передает их волю, он даже может приказывать духам. Пусть же он передаст им просьбы Мала. Пусть убедит выполнить эту просьбу! Как? Он должен знать! Говорят, духи любят дары…

– Духи или колдуны?

Мал вздрогнул. Ему показалось – кто-то насмешливо произнес эти слова прямо в его ухо! Кто-то? Кажется, он даже знает кто. Но ведь сейчас – день, и это – не Проклятая ложбина, и он, Мал, не спит…

…Дары будут! Хорошие дары; у него хранится и твердая смола, и дальние раковины… Часть – от отца, часть – выменял он сам, еще когда хотел жениться на Наге… Вот и пригодились!.. А если духи и Предки откажут…

О, жабье дерьмо! Почти готовый наконечник распался на две половинки! И в этом, хваленом, кремне есть свои каверзы… Делать нечего – нужно выбрать новую заготовку.

…А если ему все же будет отказано, если Колдун не сможет уговорить Великого Мамонта – что ж, тогда остается только одно: пусть он сам исцелит Мала от этой боли! Уж это-то он может сделать!

«Мать и сестру Мала могучий Колдун не исцелил!»

Охотник уже не тревожился, сам ли он это подумал (думал, и не раз! ), или это и впрямь тот, второй. Не исцелил? Но любовь – не хонка, исцелить ее или вызвать – просто, во всяком случае, для того, кто владеет любовным корнем. Этот корень все равно понадобится – кто знает, как сильно приворожил Айрис этот самый… Киику? И Мал отдаст за корень все что угодно – даже если тот станет лекарством от собственной боли!

Солнце все еще было на подъеме, когда охотник отправился за большеротом. Новые дротики, оперенные белыми, лебедиными перьями, заняли свое место в колчане, любимая металка – в кармане на правом бедре, костяной кинжал – за поясом, в руке – легкое деревянное копье. Прежде чем спуститься в речную долину и взять след, Мал остановился у обрывистого склона, концом копья начертил на почти отвесной желтой стене фигуру большерогого и, обратившись к духам-хозяевам, с десяти шагов метнул подряд три дротика. Все три точно легли в цель, но… из-под главного, бивневого, неожиданно обрушился пласт суглинка, и дротик упал к подножию склона. Это было плохо! Теперь Мал пожалел, что не пошел к Колдуну, – мог бы заодно присмотреться, может быть, даже намекнуть… Еще не хватало – нанести неточный удар! Гоняйся потом невесть сколько и за раненым зверем, и за своим дротиком… Возвращаться – нельзя, будет только хуже. Но можно попытаться и самому отвести беду.

Охотник воткнул злополучный дротик в землю острием вверх и, достав белый замшевый мешочек с красной землей, или сухой кровью Рода, встал на колени.

– Пусть Великий Мамонт простит неразумного Мала! Мал не очистил церемониальный дротик от поганой крови! Мал делает это сейчас – кровью своего Рода. Пусть Великий Мамонт пошлет удачу и не даст большерогому уйти от неразумного охотника!

С этими словами он натер ударный конец оружия красной землей.

Повторный бросок оказался удачным.

Как и предполагал Мал, взять след оказалось несложно. Поломанные и обглоданные ветки кустарника, примятая трава, свежий помет – все говорило о том, что зверь прошел совсем недавно; не требовалось и вынюхать след… Даже если бы и были какие-то сомнения, их развеивал зычный, трубный рев, совсем неподалеку. И еще один – в ответ!.. Из всех оленей только у большерогих – весенний гон. Потому-то и считается: именно их сердце и печень обладают магической силой, незаменимой для свадебного обряда…

Говорят, выследить зверя – половина охоты! Но оплошка может случиться и с самым опытным охотником. Теперь же, после неудачи у обрыва, следовало быть вдвойне осторожным. Мал натер свои охотничьи мокасины и штаны оленьим пометом (эта одежда хотя и из шкуры большерогого, но служит ему не один год, так что давно пропиталась человечьим запахом) и, определив ветер, бесшумно скользнул в кустарник.

Два красавца оленя, увенчанные гигантскими – в полтора человеческих роста! – рогами, сошлись на поляне, готовясь к поединку. Они стояли напряженно, вытянув шеи навстречу друг другу, и трубно, угрожающе ревели. Шаг, еще шаг… Казалось, громче уже невозможно, но нет – прервавшись на миг, рев возобновился с удвоенной силой… А поодаль, в кустарнике, за всем этим великолепием внимательно наблюдала молодая олениха, из-за которой и разыгрывался весь этот концерт. И еще – Мал, залегший с другой стороны поляны, в таком месте, где его не могли почуять и где он не будет растоптан ни победителем, ни побежденным, но откуда можно проследить тропу отступившего.

Олени, прервав крик, ожесточенно рыли копытами землю. Их лбы склонились, выставляя рога вперед. Рывок! Мощный удар потряс окрестности.

Звери редко убивают друг друга в свадебных поединках. Но эти, большерогие, случается, так сцепляются своими роскошными венцами, что, не в силах расцепиться, гибнут. Оба. Если это произойдет сейчас, придется убить обоих, а этого Малу не хотелось… Нет, повезло! Разомкнулись, отпрянули – и новый удар!

Охотник для себя решил: его жертвой станет побежденный. Пусть победитель уходит с завоеванной подругой, пусть они спокойно плодят новых красавцев! А проигравший отдаст свое сердце и печень человеческим женихам и невестам… Может быть, и ему, Малу!

Бой продолжался; ни один, ни другой зверь не собирались уступать. Казалось, они не знают усталости, но наметанный взгляд охотника уже определил, кому достанется олениха. Тому, что ближе к ней, с большим белым пятном на груди. А второй, с разорванным ухом, отступит. Если, конечно, не падут оба.

Повезло! Рога вновь разомкнулись, но теперь Рваное Ухо отпрянул назад и вбок, тяжело мотнув головой. Он попытался было вновь изготовиться к бою, но уверенный прыжок его соперника заставил вновь отступить. Еще прыжок, и побежденный, прокричав что-то жалкое, прянул в кустарник… А белогрудый остановился и, гордо вытянув шею, затрубил победную песнь. И тогда его подруга двинулась навстречу своему жениху.

Что ж, Рваное Ухо, сегодня ты проиграл вдвойне – и подругу, и жизнь! По направлению следа, да и по повадкам большерогих, Мал понял, что его неудачник направился к водопою. Там он и будет встречен!

Действительно, внизу, у Большой воды, слышались плеск и фырканье; олень шумно и жадно лакал. Пусть напоследок напьется; этой воды ему больше не пить! Охотник встал у тропы с таким расчетом, чтобы возвращающийся от водопоя Рваное Ухо оказался к нему левым боком, и приготовил металку и бивневый дротик.

Олень шел понуро, как будто нехотя – то ли все еще переживал свой позор, то ли в предчувствии близкой смерти. Выждав подходящий момент, Мал сильным толчком послал оружие вперед. Смертельно раненный зверь с жалобным криком бросился в сторону, но охотник уже понял: его не подвели ни рука, ни Великий Мамонт! И точно: не сделав даже пяти прыжков, Рваное Ухо тяжело рухнул на правый бок, сминая прибрежные кусты. Жало бивневого дротика достало его сердце. Вместе с последними судорожными движениями из его ноздрей выбивалась кровавая струйка.

Зверь вскоре затих, но Мал еще немного подождал. Бывает, в последней судороге большерогий может дернуть ногой, и удар его копыта дорого обойдется незадачливому торопыге! Убедившись в том, что его добыча больше не пошевелится, охотник встал на колени и обратился к своей жертве:

– Мал благодарит тебя, большерогий Рваное Ухо, за то, что ты отдал нам, детям Мамонта и детям Серой Совы, свои силы и свою жизнь! Ступай с миром по Ледяной тропе к своим предкам, чтобы возродиться к новой жизни более сильным!

Перерезав оленю горло, чтобы выпустить кровь, и уже припадая ртом к открытой ране, он добавил:

– И пусть завтра Мал будет среди тех, кто примет твое сердце и печень из рук своего вождя!

Теплая, сладковатая жидкость, дающая новые силы, наполнила его рот.

Айрис спешила туда, где они обычно встречались с Киику, – на поляну в верховьях лога, образованную расступившимся надвое веселым березняком. У края поляны росло странное дерево с широкими фигурными листьями; в окрестностях такие деревья почти не встречались. Может быть, именно оно и привлекло молодую пару под свою крону еще год назад. Киику, бывавший далеко на юге, рассказывал: далеко, за много переходов отсюда, такие деревья встречаются чаще. Айрис любила слушать рассказы Киику о далеких степях, где водится великое множество бизонов, здесь почти не бывающих, о людях, которые живут там и охотятся на этих зверей – почти так же, как дети Мамонта и дети Серой Совы охотятся на стада лошадей. Все это завораживало не меньше, чем рассказы Мала, досконально знающего окрестности, но никогда не покидавшего родные места далеко и надолго… Но с Киику она встречалась не ради его рассказов. Во всяком случае, не столько ради них…

Ни у детей Мамонта, ни у Серых Сов, да и ни у кого из известных им общин любовь неженатых и незамужних взрослых не считалась чем-то зазорным: дело молодое! Да и как ты узнаешь, правилен ли выбор, если не встречаешься с избранником или избранницей? Ну а если дело уже совсем налажено, и Начальный дар принят, и жених свое новое жилье готовит, куда поведет хозяйку очага, – тут и говорить не о чем! Впрочем, строгих правил здесь нет; Арго, например, первый раз познал свою Айю уже после свадьбы, в родном доме, около общего очага… Женатые тоже, бывает, тайком встречаются – конечно, не со своими мужьями, и не со своими женами. Тут дело иное. По-всякому бывает. Порой дело кончается ничем, порой – побегом и даже убийством, а порой – дарами, мирным разводом и новым браком… Нет твердых правил и относительно «супружеской неверности»; все дело в конкретной ситуации. Иногда это баловство, не заслуживающее внимания, порой воровство у «своего»… А ведь бывают и такие обстоятельства, когда жена просто обязана разделить гостевую лежанку с чужим – по законам гостеприимства!

Киику и Айрис впервые сошлись в конце прошлого лета, когда был уже дан и принят Начальный дар, когда решение о свадьбе было уже принято. Такие встречи должны быть тайными не потому, что они запретны, – чтобы не навели порчу. Мать Айрис, конечно, знала; знала и Нава. Арго это не касалось, а Мал… Мал не знал ничего еще и потому, что сам предпочитал не знать.

Дел много, и нехорошо оставлять стойбище накануне свадеб. И матери помочь нужно. Но после разговора с Малом Айрис почувствовала почему-то, что должна немедленно увидеть Киику, оказаться в его уже знакомых объятиях, слиться с его телом… Она не понимала почему, но чувствовала: после разговора с Малом остался какой-то неприятный осадок, что-то такое, что хотелось как можно скорее заглушить и забыть.

Айя заметила состояние дочери, хотя, быть может, поняла его не совсем верно. Усмехнулась:

– Беги уж! Только ненадолго.

– Я скоро…

Айрис решила: она обогнет стойбище Серых Сов и пойдет прямо на их с Киику место. Они не сговаривались о встрече, и если он будет там нежданно-негаданно, как и она, значит, это Знак, веление предков. Если там не будет никого, она немного подождет и вернется домой… Значит, не судьба!

Киику был там; пришел еще раньше, но смотрел не на тропу, куда-то вдаль. Видимо, и не надеялся на встречу, просто пришел посидеть… Но их одеяло было тут же! …Айрис постаралась подкрасться неслышно и, когда в последний момент ее все же заметили, с радостным смехом с разбегу бросилась на Киику, повалила его… И вот уже он сжал свою подругу, удивленно и счастливо смотрит в ее лицо…

– Аисюшка! Ты откуда?! Вот уж не ожидал!..

– Не ожидал? А одеяло зачем? Для другой? Так Айрис может и уйти!

Она тормошила его и сама смеялась своим шуткам.

– Ну уж нет!..

Когда все кончилось, они еще долго лежали в объятиях друг друга, в трепете теней и света, пробивающегося сквозь эту странную узорную листву. Айрис нежно поглаживала сильную, немного шершавую руку, ласкающую ее грудь, и представляла, что скоро (совсем скоро! ) ее соска коснутся не загрубевшие пальцы ее любимого охотника, а требовательные губешки их сына!..

Кажется, Киику начал тихонько посапывать на ее плече. Правой рукой она слегка потеребила его за прядь:

– Киику! Не спи! Твоей Аисюшке уже пора возвращаться!

– Ох! Не хочется…

– Погоди, – Айрис засмеялась, сама не веря в то, что говорит, – я еще надоем храброму Киику, победителю мамонта!

Он рассмеялся в ответ – таким невозможным казалось это предположение.

Когда они уже собрались, Киику предложил:

– Айрис! Пойдем через наше стойбище? Путь почти такой же, а ты навестишь Наву.

Но она покачала головой и даже как будто немного погрустнела.

– Нет, Киику. Мне сейчас нечего сказать Наве. И Айя, моя мать, ждет меня. Еще очень много дел.

Они расстались на развилке тропы.

Разделывать тушу гигантского оленя – дело долгое, хотя и хорошо знакомое опытному охотнику. Привычно орудуя кремневым ножом и костяной лопаточкой, Мал вновь вернулся к мыслям о духах и предках, да и о многом другом, о чем шептались не только дети и женщины, но вполголоса говорили в мужских домах и взрослые охотники. Живые мертвецы, нежить (кто бы знал, что это такое?)… Почему же он, Мал, ни единого раза не встречался ни с кем из этих пугающих и непонятных существ? Ну хорошо! Одноногого Бокку, хозяина болотин, о котором болтают женщины, он мог и не видеть – что делать на болотинах охотнику? Гусиные яйца, да и сами гуси – это для подростков, не для взрослых охотников. Но Хозяин воды – он-то, взявший его отца, – почему не показался Малу хотя бы раз? Ведь Мал охотился на его красноперых. А Хозяйка леса, косоглазая Уумми? А ее муж, тот, кто обхватывает ногами бока тигрольва? Почему он ни разу не явился тому, кто убил подставляющего Хозяину свой хребет?

Живые мертвецы? О них часто рассказывали у очага мужского дома. Но Мал не один год провел под одной кровлей с мертвой матерью и сестренкой. И ничего! Сны – да; в снах приходила и мать, и даже отец, которого он не знал вовсе. Но что такое – сны?!

И однажды Мал решился. Все охотники смертельно боялись Проклятой ложбины, затерянной на вершине, в ельнике. Ее обходили стороной даже днем. Говорили: там умер сам Хорру, много лет наводивший ужас на все окрестные общины! Говорили: спустишься в ложбину – а он тут как тут! С горящими глазами, с окровавленным ртом, и пальцы тянутся к горлу!.. Что ж, Мал решил все это проверить. Хорру? Пусть Хорру. Копье охотника и живого мертвеца достанет. А если «великий Хорру» бесплотен, как сон, то от снов не будет слишком большого вреда!

Мал спустился в ложбину, со всех сторон окруженную елями. Было ли ему страшно? Да, было – пока спускался. Но ложбина оказалась мшистой, сухой и уютной – ничего угрожающего! Охотник расчистил себе место от нападавших шишек, подложил под голову свернутый плащ и с удовольствием растянулся во весь рост на мягком ложе. Небо гасло, и его кусок, ограниченный вершинами елей, прочертила крылатая тварь, похожая на тех, что стаями гнездятся в дырах на склоне, неподалеку от стойбища Серых Сов. Этих тварей, летунов, не любят, но они безвредны и сами боятся людей. Видимо, и здесь, где-то поблизости, есть такие же дыры, только почему он, Мал, их не заметил?

И все! И никакого Хорру с горящими глазами! Только сны… Но и они не были страшными, скорее – забавными…

С тех пор охотник не раз и не два ночевал в Проклятой ложбине; можно сказать, полюбил ее! Ничего плохого с ним не случилось, ничего страшного так и не привиделось. Странное? Пожалуй, да! Сны. Дома такие сны не снились; более того, Мал не мог их вспомнить до конца. Только тот, второй. А о чем они говорили? Нет, не вспомнить! Но было интересно и совсем не страшно. И никакого Хорру!

Так, может быть, все эти духи, живые мертвецы и эта никому не ведомая нежить – только страхи и сны, сны и страхи?

Мал усмехнулся. Это было бы очень хорошо! Это было бы просто замечательно! В этом случае Колдун наверняка ему не откажет!

Большерогий был разделан по всем правилам. Мясо прикрыто шкурой, дерном и ветвями, нашлись и булыжники, чтобы придавить укрытие. Можно быть спокойным – его не растащат до того, как он, Мал, приведет сюда дочерей Мамонта. Разве что – лиска проберется, но и она многого не урвет.

Он взял с собой только самое необходимое: сердце и печень уложил в кожаный мешок, а голову, увенчанную столь тяжелым украшением, не без труда взгромоздил и пристроил на правом плече. (Ого! Не оплошать бы, донести, как должно! ) Солнце уже на уклоне; нужно идти в стойбище.

– Вождь! Мал, охотник, добыл большерогого! Его голова, его сердце и печень – у твоего входа. Остальные части надежно укрыты.

– Вождь благодарит лучшего охотника детей Мамонта! Успеет ли он принести мясо до заката? Юные дочери Мамонта помогут Малу.

– Да, вождь!

Мал с сомнением посмотрел на толпившихся вокруг девиц. Конечно, он постарался разделать тушу так, чтобы каждой досталось по куску; сам он понесет шкуру… Но что, если ошибся? Будут слезы.

– Сыт ли Мал?

– Благодарю, вождь! Мал сыт.

Все нужные слова сказаны. Айя взяла сердце и печень. Готовить свадебное блюдо будет она и старейшие женщины общины – таков обычай.

Арго коснулся рогов:

Хорош! – подошел к охотнику, положил ему руки на плечи и улыбнулся: – Дар Великого Мамонта тоже очень хорош. Колдун и я направимся за ним вскоре после вас. Но ты – ходок, ты можешь нас догнать…

– Пусть вождь простит охотника! После заката Мал хочет навестить Колдуна. Мал должен подготовиться.

Во взгляде вождя читалось нескрываемое удивление.

(Ничего! Если все будет так, как нужно, завтра ты удивишься еще больше! )

Смеркалось. Мал возглавлял странную процессию – Девицы и ни одного мужчины! Смешно… Девушки, весело болтая о своих женихах, шли гуськом вслед за охотником. Айрис не отпускала его руку и тоже неугомонно щебетала – о своем Киику и об этой Наве… Да, без любовного корня не обойтись!

Вот и дошли! Хорошо, даже лиса не успела разведать! Конечно, Айрис достался самый тяжелый (значит, самый счастливый!) кусок, и Мал прошептал:

– Айрис, не спеши! Вдруг кому-нибудь не хватит? Тогда придется делиться!

Нет, хватило всем. Теперь – в обратный путь, уже по темной тропе, только небо еще не погасло. И вновь Айрис рядом, только за руку не держит: обе ее руки заняты свадебной ношей… И опять об этих Наве и Киику!

Подростки сидели на траве у входа в мужской дом. Уже почти стемнело, и по телу пробегала дрожь, хотя и не холодно и все сыты. Очень сыты: ведь сегодня – последний день, когда можно есть до отвала. И разговаривать. И бороться. Но не хотелось ни того, ни другого, ни третьего. Клонило в сон: растянуться бы сейчас на пахучем лапнике, под теплой шкурой! Но… Будет лучше, если Колдун застанет их бодрствующими!

– Завтра – весенние свадьбы! – вздохнув, проговорил Туули.

Нагу улыбнулся. Его другу есть о чем вздыхать! Эти праздники любят даже непосвященные подростки – и не только из-за вкусной еды. Конечно, до Посвящения оленьего сердца не отведать. Но никто не запрещает повозиться с девчушкой из Серых Сов, поговорить с ней о том времени, когда они станут взрослыми!.. У Туули – хорошая девчонка, бойкая! Туули уверяет, что они с его Туйей уже давно возятся, как взрослые. Плохо, конечно, – говорят, от этого опускаются груди… Ну, да это их дело!.. Нагу шутливо толкнул приятеля в бок:

– Ничего, брат! Никуда твоя Туйя не денется!

Ему и самому было немного грустно. Не из-за девчонок, нет, – из-за сестры; жаль, что не увидит свадьбы Айрис! А может, так и лучше: он (уже не Нагу!) придет в стойбище Серых Сов к их очагу и принесет охотничий дар. Не маленький мальчик придет в гости к замужней сестре, а взрослый охотник – к взрослому охотнику и его жене!..

– А не перекусить ли нам, ребята?

Это, конечно, неутомимый Лоу. Туули опрокинулся на спину и весело задрыгал ногами:

– Ох, не могу! Жру целый день! Разве что со свежей водичкой?.. Хей, Сэмми, молчун, а ну-ка, где наш бурдючок?

Сэмми, не сказав ни слова, отправился за свежей водой.

На еще зеленоватом небе проклевывались первые звезды.

Охотники, сгибаясь под тяжестью даров Великого Мамонта, по тропе поднимались к стойбищу. Второй бивень тоже оказался почти целым! После праздника лучшие мастера расчленят каждый из них вдоль на четыре части, чтобы потом, с помощью влажных шкур, огня и гнета, выпрямить каждый из этих восьми кусков. Каждый кусок должен стать совершенно прямым, не треснув поперек и не утратив прочность. Это умение – великая тайна и гордость их Рода, переданная потомкам самим Первобратом-дарителем.

Вождь шел впереди; Колдун замыкал процессию. Арго, как и остальные общинники, завершал свои дневные труды. Сейчас он вернется в свое жилище, чтобы в последний раз поесть втроем, с женой и дочерью. Следующую ночь Айрис проведет уже у очага своего мужа, в стойбище детей Серой Совы.

А труды Колдуна еще не закончены. Когда Одноглазая войдет в полную силу, он отправится в мужской дом, чтобы забрать оттуда подростков, готовящихся стать мужчинами, и перевести их в иное укрытие, о котором ничего не знают ни женщины, ни дети: в Потаенный дом, где их ждут последние испытания перед Посвящением во взрослых охотников – полноправных членов Рода…

Внутри жилища было уже совсем темно. При трепетном свете очага Мал придирчиво рассматривал свои сокровища, извлеченные из самых укромных ямок-хранилищ и разложенные на белоснежной шкуре северного оленя. Медовым цветом отливали куски твердой смолы, радугой переливались дальние раковины (говорят, они – от самой Великой воды!). Поколебавшись, охотник присоединил еще две вещи: ни разу не надеванный кожаный налобник, обшитый бивневыми бусами, и костяную заколку. Мал нашел налобник в своем опустевшем жилище, после Посвящения; до этого не видел никогда. Видно, мать готовила подарок своему взрослому сыну. А заколку вырезал он сам – еще для Наги… Что ж, пусть Колдун их носит или отдаст духам – его дело! Пусть только поможет!

Мал был уверен: Колдун – поможет! Даже исцеленные от хонки не приносили ему такого богатого дара! А если Предки (или духи, или кто там еще?) откажутся отдать ему Айрис, он, не колеблясь, одарит всем этим за лекарство от собственной боли! Ведь если любовный корень его исцелит от мыслей об Айрис, Мал сможет посмотреть другими глазами на ту же Наву… Или еще на кого-нибудь.

В стойбище уже раздавались голоса вернувшихся охотников. Нужно успеть к Колдуну до того, как он уйдет в мужской дом за подростками; там он пробудет долго – почти всю ночь… Мал бережно завернул вещи в оленью шкуру, и стал прислушиваться к шагам: сейчас Колдун пройдет мимо его жилища; после этого придется немного подождать, но не слишком…

 

Глава 3

ОТКАЗ

Поздней весной начиналось время, когда женщины и дети уходят из стойбища на лесные поляны, открытые, нагретые солнечными лучами косогоры, спускаются к Большой воде, чтобы собрать и заготовить впрок как можно больше того, что дарит людям в пищу сама земля, посылает вода: съедобные травы и коренья, речные раковины, лесные улитки… Потом пойдут первые ягоды, грибы, а там, к концу лета, созреют орехи, дикие злаки; в затененных, влажных низинах откроются россыпи черных сладких ягод, которые очень любят дети, по болотинам кровавыми каплями загорятся другие ягоды, кислые, – их предпочитают взрослые охотники… И всего этого нужно запасти столько, чтобы хватило всем на всю долгую зиму.

Время сбора наступило и для Колдуна. И если для женщин самая горячая пора придет позже, в конце лета, то для него оно настанет уже скоро: после того, как ночь уравняется с днем и травы войдут в полную силу. Тогда можно попытаться взять кое-что из скрытых трав и корней, таких, которые не дано видеть неподготовленному, к которым нельзя подступиться, не зная специальных слов и приемов…

Но и сейчас можно добыть кое-что ценное. Некоторые весенние травы обладают особой силой, в особенности для целения. Здесь тоже есть свои хитрости: нужно знать, когда, в какое время дня или ночи, при каком расположении звезд трава или корень наиболее сильны. И конечно, нельзя забывать о заклинаниях, даже если растение совсем простое, не скрытое.

Погубить можно даже самую хорошую добычу. Взять растения – только полдела; их нужно еще и приготовить к употреблению: каждое особо. Одни травы должны высушиваться подвешенными в затемненной части жилища, другие – под шкурой годовалого жеребца, третьи – на воздухе, в определенные часы. Есть такие, например, которые Колдун сушил в течение всего лета, но только при свете Луны и лишь от ночи, когда Одноглазая только начинает просыпаться, и до ночи, когда ее глаз полностью открыт. А некоторые коренья и травы он резал сырыми, смешивал и хранил в деревянных чашечках закопанными в землю рядом с очагом.

Сейчас, вернувшись с дарами Великого Мамонта, Колдун разбирал и готовил к хранению свой утренний травный сбор. Ночь только начиналась, время идти в мужской дом за подростками не настало. Он должен успеть.

Внизу, на тропинке, ведущей от стойбища к жилищу Колдуна, послышались шаги. Шаги – почти то же, что и голос, во всяком случае когда идущий не намерен скрываться. И сейчас ошибиться было невозможно: к нему направлялся Мал, лучший охотник, одинокий гордец, до сих пор ни разу не просивший о помощи. Что ж, его оружие действительно не нуждалось в наговоре, раны охотник излечивал сам, а болезни обходили его стороной – пока! Так что же ему нужно? В том, что Мал намеревается о чем-то просить, Колдун нисколько не сомневался.

До его ушей давно дошли девичьи пересуды. Может быть, эти слухи верны? Что ж, в этом случае помочь молодому охотнику не сложно: Колдун видел, что Мал – не избранный, не закрытый изначально. Такой – исцелится! Жаль, что не обратился за помощью раньше: давно бы уже имел общий очаг, давно бы говорил не умершей, а живой хозяйке: «Женщина, возьми нашу долю!» Решился бы сразу – глядишь, уже бы и сына понемногу подготавливал к будущему Посвящению…

Шаги приблизились к входу. Неуверенные шаги, теперь они были совсем не похожи на поступь Мала – первого следопыта.

– Старый! Колдун! У твоего дома охотник Мал.

– Войди, Мал, охотник.

Мал вошел, наклонил голову, приветствуя хозяина; по его знаку сел, скрестив ноги, и развернул на коленях традиционные дары просителя. Колдун взглянул на то, что скрывал кусок отлично выделанной шкуры северного оленя. Дар был щедр. Очень щедр: за одни лишь раковины Мал (а может быть, еще его отец) наверняка отдал не один бивневый дротик! Да еще три куска твердой смолы, один даже с жуком! И это не считая превосходной костяной заколки, кожаного налобника (его-то наверняка обшивала бусами покойная мать). Такой дар означал особое уважение… или особую, трудновыполнимую просьбу. А может быть, и то и другое вместе.

Колдун улыбнулся – про себя, почти незаметно. Он был уверен в том, что знает, о чем его будет просить Мал. Столько лет носить это в себе, ни с кем не делясь… Конечно, ему кажется, что просьба невыполнима, а дело-то простое! За такую услугу и одной повязки многовато. Ничего! От даров не отказываются, но их можно будет вернуть как свой свадебный дар – с добавлением… Интересно, кто же она, та, что заставила гордого охотника решиться на шаг, которого избегал тот столько лет?..

– Мал просит Колдуна о помощи. Его просьба трудна. Но от ответа зависит жизнь Мала.

– Пусть лучший охотник скажет, о чем он просит. Мал может быть уверен: для того, кто выследил лашии, Колдун сделает все, что только в его силах.

Молчание. Казалось, охотник собирается с силами.

– Мал хочет построить новое жилище, разжечь очаг и разделить его тепло с той, с кем он будет делить постель и кров.

Колдун улыбнулся, уже открыто. Так. Он был прав!

– Но в чем трудность? Разве хоть одна юная дочь Серой Совы или Куницы отвергнет лучшего следопыта, победителя тигрольва, избавившего ее от лашии ? Такого не забывают!

Да, он, Мал, тоже хорошо помнил тот унылый осенний день, когда ему удалось невозможное: выследить лашии ! Что его остановило, что привлекло внимание? Почти ничего, сущий пустяк: рыжеватые шерстинки у корня старой сосны! Кто бы их заметил? Никто, ни один следопыт! А если бы и заметил, не обратил бы внимания: олень потерся о кору! А он, Мал, насторожился: олень? Слишком низко. Детеныш? Они уже подросли. Да и нечего здесь делать оленю – совсем неподходящее место: сосняк, палые шишки и хвоя, редкий, давно облетевший кустарник… Да и сами шерстинки – они были какие-то другие, ни на что не похожие, ни на одного знакомого зверя… Волоски… Малу казалось, даже пахнут они как-то не так… Прикоснувшись языком, убедился окончательно: что-то совсем чужое! Тогда-то и всплыло в мозгу слово-легенда: лашии ! Да, уже почти легенда: лесную нелюдь видели воочию только старый Гор да Колдун, если, конечно, и они не врали, не хвастались.

Вспомнилось все, что он когда-либо слышал об этих существах, внешне похожих на людей, и совсем иных, чуждых, не имеющих Закона! – об их злобе и коварстве, способности скрыть свой след от лучшего охотника… Лучшего? Только не от него, не от Мала! С этого момента он сам стал – как лашии! – вдвойне хитрым, втройне осторожным… Не разум, даже не многолетний опыт удачливого охотника – древний инстинкт, внезапно поднявшийся из неведомых глубин его «я», вел от вдавленных хвоинок к отброшенной шишке и дальше – к новым волоскам! А запах, запах! Теперь Мал уже не сомневался, что ощущает его – чужой, резкий, отдающий мочой и гнилью… и чем-то еще, – запах еще неведомого врага! И когда в осиннике, у вывороченных корней давным-давно упавшей старой ели, он увидел безобидную кучу сучьев и прелой листвы, казалось бы нанесенную ветром, намытую осенними дождями, – стало ясно: это здесь! Даже всепоглощающий грибной аромат не мог заглушить уже хорошо знакомого смрада, исходившего оттуда, из самой сердцевины! Рука стиснула тяжелое бивневое копье. Нанесенный удар, наверное, мог бы свалить и самого вyppa!

Режущий ухо визг показал: копье нашло свою цель! Что-то билось и визжало в глубине, у самого корневища, вывернув древко из рук охотника… А рядом поднималось еще одно существо, готовое – напасть? бежать? Но Мал уже отпрыгнул, металка и дротик уже были в его правой руке… Бросок! Лашии не успел даже выпрямиться в полный рост – бивневый церемониальный дротик (его Мал и взял-то «на счастье», не собираясь пускать в ход) вонзился в шею по самое кольцо, отделяющее усиленный кремневыми чешуйками ударный конец. Струей брызнула кровь. Второй дротик, деревянный, с треугольным кремневым наконечником и оперенным основанием, ударил уже заваливающееся навзничь тело под сердце. Враг был мертв. Стих и визг; конец брошенного копья, дважды дернувшись, замер. Готовый к любым неожиданностям, Мал взялся за древко, резким рывком выдернул оружие и тут же нанес еще два быстрых, коротких удара… Второй был явно излишним.

Перед глазами победителя лежали два трупа. Один – на спине, широко разметав руки и ноги; второй, скрюченный у еловых корней, все еще зажимал обеими руками (ЛАПАМИ!) смертельную рану. Так вот они какие, лашии ! Самцы (МУЖЧИНЫ?). Приземистые, коротконогие, почти сплошь покрытые рыжеватыми волосами и – сильные; достаточно взглянуть на плечи и руки, чтобы почувствовать их страшную силу… Ни одежды, ни украшений, ни Родовых знаков: лашии не имеют Закона! И все же…

Мал извлек дротики, бормоча традиционные слова о том, что «их убил чужой охотник, пришедший издалека»… Его собственные мысли тоже были далеко, очень далеко… Странные мысли!.. Лашии похожи на людей? Даже слишком похожи! Конечно, его собственное тело не так волосато; волосы на груди он выдергивает, как положено. Но он тоже сутуловат, его руки и плечи тоже сильны, – может быть, и не слабее, чем у этих… А лицо?! Мал вдруг вспомнил, как в детстве сверстники-мальчишки кричали ему: «Эй ты, лашии!» Обычная детская дразнилка, ничего больше; он и сам охотно наделял этим прозвищем кого ни попадя… Но сейчас почему-то казалось: это была не просто дразнилка!…

…И что значит: «лашии не имеют Закона»? Кажется, именно тогда он впервые подумал: а так ли это плохо? Разве не Закон, невесть кем придуманный, запрещает ему даже думать об Айрис как о жене, обрекает на мучения, на одиночество! В самом деле, кто придумал эти Законы?! Духи? Первопредки? Мал их не видел, не встречался ни с кем из них во время своих одиноких вылазок! Вождя, пекущегося о Законе, – да, видел и слышал; Колдуна, бормочущего о духах и предках, – да, и даже слишком! Самих духов и предков – нет! Разве что во время Посвящения? Но и тогда…

Видел он теперь и лашии, не имеющих Закона. Он понимал: после сегодняшней победы слава Мала – первого охотника будет неоспоримой, и не только в его родной общине! Никто из соседей не может похвастаться тем, что ему удалось предотвратить нападение лашии. Он должен был сейчас радоваться и гордиться собой гораздо больше, чем в тот день, когда он в одиночку одолел тигрольва. Мал и гордился, но почему-то не было захватывающей всю душу, пьянящей радости, как в тот день, когда голова хищника легла на утоптанную траву и Айрис – совсем еще малышка! – вскрикнула от испуга, а потом осторожно дотронулась детскими пальчиками до страшных клыков… и засмеялась…

А снизу, от стойбища детей Серой Совы, уже доносились голоса женщин и девушек, идущих по грибы. Урожай был хорош, и в осинник, принадлежащий детям Серой Совы, пригласили и дочерей Мамонта – вместе веселее. Разговоры, смех… Если бы не Мал, кто-то из них исчез бы навсегда. Жертвой могла стать и Айрис…

– Колдун, я… Мал хочет, чтобы хозяйкой его нового очага стала Айрис, дочь вождя детей Мамонта!

Если бы сейчас, в этот момент, с ясного вечернего неба сквозь дымовое отверстие прямо в очаг ударила громовая стрела, пожалуй, и тогда Колдун не был бы так поражен! Трудная просьба?! Колдун не сразу нашелся что ответить.

– Понимает ли Мал, о чем просит? Лучший охотник переоценил могущество Колдуна. Изменить Закон Рода, Закон крови не в его власти!

– Старый, мой дар скромен, но…

– Дар охотника очень щедр, но даже если бы твердая смола и дальние раковины заполнили все это жилище, ответ был бы прежним: Колдун не властен отменить Закон крови и выдать сестру замуж за брата!

– Сестру!.. – Казалось, Мал усмехнулся. – Сестра Мала лежит под полом его жилища вместе с их матерью! Колдун должен помнить: он оказался не в силах спасти их от хонки, когда Мал был в Потаенном доме!

О да! Колдун помнил. Хонка обрушилась в тот год на стойбище и не ушла без добычи! Десять жизней она взяла с собой, пять было спасено, но… кто же помнит победу? Во всяком случае, не те, в чье жилище пришло горе.

– Мал должен знать: даже Колдун не всесилен!

– Мал ни в чем не винит Колдуна. Мал лишь напоминает: его настоящая сестра мертва! И хочет знать: кто создал Закон, запрещающий лучшему охотнику трех Родов взять в жены ту, кого он любит больше всего на свете?

– Колдун полагает, что Мал прошел Посвящение…

– Да. Прошел. Мал знает все, что должен знать охотник о Первопредках Рода и о духах. Мал знает и то, что Колдун к ним близок, общается с ними. Колдун сам говорит об этом. Мал знает: Колдун велик и могуч! Мал просит: пусть могучий, говорящий с Первопредками, повелевающий духами, поднесет им скромные дары охотника. Пусть скажет: Мал, охотник, выследил и убил лашии, не знающих Закона. Мал спас Айрис – так пусть Айрис станет хозяйкой его очага! Сам вождь не воспротивится воле Первопредков. Мал принесет и больший дар; Мал любит Айрис и не пожалеет ничего!

(Опять о дарах! Неужели Мал думает, что за них можно получить все, что он хочет? А ведь свой самый лучший, самый дорогой дар Колдун получил давным-давно. И дар этот оказался напрасным.)

Много лет назад, когда не только Мала, и родителей его не было на свете, Колдун, еще совсем молодой, еще не Безымянный, возвращался в свое жилище с очередным сбором весенних трав. Тропа сворачивала вверх по склону от хижины, где жила Кора, совсем молоденькая, почти девчонка. И сейчас она о чем-то весело болтала с подругой, дочерью Серой Совы. А подруга… Колдун уже прошел мимо, уже поднимался вверх по склону, как вдруг остановился, оглянулся… Девушка в платье до колен, подпоясанном узким ремешком, стояла к нему спиной, и ее золотистые волосы, не собранные ни в косу, ни в узел, покрывали, как плащ, плечи и спину, играли, переливались на солнце. Их скрепляла не налобная повязка, не костяной обруч, а венок из желтянок – тех цветов, что потом, превратившись в пуховники, разлетаются по ветру. Босиком, – так в теплое время ходят почти все женщины и дети… Как же ее имя?

Девушка что-то показывала Коре, потом приложила это к ее голове… Кожаный налобник, расшитый костяными бусами! И в этот момент, то ли заметив взгляд Коры, то ли почувствовав его собственный взгляд, – обернулась!

Уже потом, у себя дома, Колдун, переполненный нежностью, снова и снова вспоминал каждую черточку этого лица, вдруг ставшего бесконечно дорогим, бесконечно любимым: чуть припухлые губы с маленькой родинкой в левом углу, слегка вздернутый носик, весь в золотистых пятнышках, ямочку на подбородке… А тогда, в первый миг, он, казалось, весь растворился в ее глазах – голубых, смеющихся, как будто излучающих солнечный свет… Как же ее имя? И ведь нужно что-то сказать!

– Майа, твой венок очень красив!

(Вспомнил все-таки! А вот о приветствии – забыл!)

– Майа, Серая Сова, дочь Орма, приветствует Колдуна, ученика великого Хорру! Неужели мудрому Колдуну нужны простые желтянки?

– Да. Нужны.

(Бот так ответ! Мудрый Колдун, ты стал ползунчиком!)

– Так пусть мудрый сын Мамонта примет дар от дочери Серой Совы!

И вот она совсем рядом! Кажется, даже дыхание можно почувствовать! И вдруг – ее руки взлетают, касаются его висков, и голову юного «мудреца» венчает венок из желтянок! А Майа весело смеется и убегает назад, к подруге… Кажется, он все же пробормотал какую-то благодарность!

Дважды оборачивался Колдун, и не подумавший снять дар Майи, – более ценного дара он так и не получил за всю свою долгую жизнь! Кора выглядела слегка испуганной, что-то выговаривала Майе, закрепляющей свои волосы-плащ налобником, – видимо, убеждала: опасно смеяться над учеником Хорру. Такие шутки могут и бедой обернуться! А Колдун блаженно улыбался, прижимая к сердцу свой травный сбор, как будто это был еще один ее дар. Опасно? Да разве он причинит зло этой девочке, Серой Совушке, за ее смех? Да скорее он самого себя скормит лашии!..

А сейчас дело зашло слишком далеко. Сколько лет Мал носил в себе этот ужас? И как он мог решиться на такую просьбу?

– Пусть Мал, лучший охотник, выследивший лашии, скажет правду: знает ли Айрис о намерениях Мала? Желает ли Айрис того же, что и Мал?

Молчание. И твердый ответ:

– Нет. Мал не посмел до конца открыть Айрис свое сердце. Мал знает: без помощи Колдуна его надежды неисполнимы. Мал решился просить Первопредков изменить Закон ради него, избавившего Айрис от лашии, лишь после того, как он узнал: Айрис хочет разделить постель и кров с одним из сыновей Серой Совы. Но Серая Сова не спас Айрис! А Мал спас. И больше не может жить один… без Айрис! Она предложила Малу взять в жены свою подругу, дочь Серой Совы, красавицу Наву. Но Малу не нужен никто, кроме Айрис.

От сердца отлегло: худшего не случилось! Такого, после чего вся их община, а может быть, и весь Род рисковал лишиться покровительства Первопредков, потерять имя, лишиться всех связей! Они могли стать чужими для всех, сиротами, изгнанниками, живыми мертвецами!..

– Как же так? Неужели лучший охотник, спасший Айрис (Пусть будет по его словам! Сейчас это даже хорошо! ), хочет взять дочь своего вождя – насильно?!

– Мал надеется, мудрый Колдун даст для Айрис любовный корень. Всесильный Колдун уговорит духов и предков. Айрис полюбит Мала и станет его женой. Так будет лучше для самой Айрис – среди Серых Сов и Куниц нет такого знаменитого охотника, как Мал, выследивший лашии ! И никто не любит Айрис сильнее, чем Мал, победитель тигрольва, будущий вождь детей Мамонта!

Час от часу не легче! Опять эта глупая побасенка о «любовном корне», якобы способном приворожить кого угодно и так же легко отворожить! Во всех общинах молодежь (да и не только молодежь!) шепталась, что он, ученик великого Хорру, владеет этой тайной и пользуется ей время от времени – по особой просьбе, за особую плату! Колдун не препятствовал этим слухам: в конце концов, люди не могут, да и не должны знать ни истинной силы Колдуна, ни ее пределов. А сказка про любовный корень казалась такой невинной, такой безобидной… А теперь – как убедить несчастного, что он просит то, чего нет?

– Лучший охотник, победивший тигрольва и выследивший лашии! То, что говорят о любовном корне, – пустые слухи. Колдун не владеет этой тайной. Колдун думает: такого корня не существует! Пусть Мал оставит надежду приворожить сердце Айрис. Но даже если бы такой корень и был, он бы ничему не помог. Предки никогда не отменят основного Закона Рода – даже ради Мала! Закон крови ненарушим, неизменен! Преступивший его несет гибель не только самому себе – всему Роду! Предки могут отвернуться от Рода, оборвать связи, закрыть миры. И тогда – люди лишатся имени, осиротеют, станут как лашии, не имеющие Закона!

– Как лашии, не имеющие Закона? – Охотник посмотрел прямо в глаза собеседнику. – Да, я видел лашии, и знаешь, что я о них думаю? Думаю, что они – не лесная нелюдь, а лесные люди, такие же, как мы, только свободные! Их боятся, их преследуют и убивают лишь потому, что они не захотели связывать себя нашими законами, пожелали жить по-своему! Кто же прав – мы или они? И кто внушает людям страх перед лашии? Кто их гонит? Не те ли, кому Закон позволяет есть не охотясь?

Колдун ответил спокойно, как бы не услышав обидной речи. Горе Мала огромно, лишь оно породило безумные слова.

– Мал говорит: лашии – свободный народ. Отчего тогда их жизнь так жалка, так убога? Видел ли Мал одежду лашии, оружие лашии? Знает ли лучший охотник, чем и как утоляют они свой голод? На памяти Мала лашии появились здесь впервые, а Колдун помнит иные времена. Колдуну довелось собирать обглоданные останки дочерей Мамонта в разоренном логове лашии … А знает ли Мал, что бы случилось, уведи он свою сестру, Айрис, к свободным людям? И ее и его не спасли бы ни отважное сердце, ни дротик, ни кинжал: ведь и лучшему охотнику нужен сон!

Мал опустил голову, ничего не отвечая. Когда заговорил вновь, голос его зазвучал сдавленно и глухо:

– Хорошо. Пусть будет так. Пусть старый Колдун простит неразумного охотника. Мал верит мудрому Колдуну и готов забыть преступные мысли. Мал их стыдится. Но пусть тот, кому ведомы тайны земли и воды, кто посещает иные миры, кто говорит с духами и Первопредками, поможет тому, кто умеет только выслеживать зверя и метать дротик. Пусть великий Колдун освободит сердце Мала, заставит его видеть в Айрис только свою сестру! Колдун! Старый! Ты жил мудростью и знаниями, ты никогда не любил! Но поверь, пойми, эта боль нестерпима! Мужчина должен быть равнодушен к своей боли, и я терпел столько лет… Но сейчас, когда все сказано… Колдун, ты всеведущ, ты можешь лечить, как никто другой! Так исцели мое сердце, ведь эта просьба не противоречит воле предков! Мой дар все тот же – прими его и освободи меня от Айрис!

Мал снова смотрел прямо в лицо старику. Его черные, умоляющие глаза предательски блестели. Колдун поспешно положил в огонь сухую ветвь, добавил пучок травы. Повалил дым. Теперь слезились и его глаза.

…«Ты никогда не любил!» Ах, Мал, Мал! Тогда, в те давние времена своей юности, и он верил: «Любовная магия? Что может быть проще!» В жилище, наедине с собой, Колдун понял, ради кого Майа так часто приходила к Коре (жаль, что он увидел ее так поздно! }. А поняв, даже не приревновал – обрадовался: брат Коры – в Потаенном доме. До Посвящения – o-ro-го сколько времени! Уж для себя-то он постарается!..

Колдун помнил, с какой надеждой сплетал он любовную повязку – для себя! И ведь все было: и нужные травы, собранные старательно, по всем правилам, и утиный пух, и перо лебедя… И было самое надежное средство – ее дар, да еще собственноручно надетый на его бедовую голову! Он окутывал тогда уже поникшие желтянки нежным, невесомым пухом, закреплял его тонкими, пахучими побегами, шепча заклинания. И как он просил тогда духов Земли о помощи! И как замирал от радости, слыша обнадеживающие ответы! (С нити ли он говорил? Если и с ними, то что ж… Духи капризны; они рады посмеяться над Колдуном, утратившим мудрость, а вместе с ней и власть! } И все время казалось: виски все еще ощущают мимолетное прикосновение пальцев Серой Совушки …

В ту ночь Колдун не мог заснуть. Он все представлял, как назавтра наденет свою любовную повязку, как пройдет в ней мимо Майи, как потом… И наконец, не выдержав, решился на то, на что до сих пор не осмеливался ни разу, – посмотреть сквозь воду в глаз Небесной Старухи! Даже Хорру избегал делать это сам, предпочитая показывать возможное будущее другим – за специальную плату. Но в ту ночь Колдун взял старую чашу своего наставника – таинственную чашу, сделанную из человеческого черепа. Хорру сказал однажды: «Это был подлинно великий колдун! Более могучий, чем я сам!» До сих пор молодой ученик и не притрагивался к ней, а вот теперь нес ее через стойбище к ручью, туда, где отраженный глаз сиял так же ясно, как и в вышине, осторожно поймал его чашей и произнес необходимые слова.

Лучше бы он этого не делал! Вода потемнела до черноты, все вокруг сияло, а тьма в чаше сделалась непроницаемо густой, от нее веяло тоской и холодом… Вот чья-то рука выводит на земле знак – и, кажется, он догадывается, что это. Снова тьма – и лицо Майи, не смеющееся, изможденное, глаза закрыты… Пламя, какие-то мечущиеся тени… Лицо старика – оно чем-то знакомо! Его сменяет другое лицо – кто это?! Человек – но и не человек; мертвый – и живой!.. Рука задрожала, по воде пошла мелкая рябь – и за ней открылось последнее видение, единственное, не вызывающее ни тоски, ни страха. Незнакомая местность в вечернем свете. Вдали еловый лес, а ближе, на пологом склоне, пасется стадо мамонтов. Все такое отчетливое, ясное… Тишина и покой… Картина постепенно растворилась – и не осталось ничего, кроме отражения белого глаза Небесной Старухи… Вдруг чаша треснула, древний череп распался на несколько кусков! Лунная вода с шумом пролилась обратно в ручей… Такого дурного знака у Хорру не было ни разу! Зарыв остатки черепа в землю, Колдун проговорил все отводящие беду заклинания, какие только знал, но не был уверен: помогут ли?

Колдун шел назад, задумчивый и печальный. Конечно, он помнил, что внушал Хорру очередному общиннику, решившемуся посмотреть в его колдовскую чашу и оцепеневшему от увиденного: «Знай – ты видел только возможное, то, что можно отвести! Попросишь Хорру – Хорру поможет!» – и дальше следовал торг. Платили все. Но помог ли Хорру хоть кому-нибудь или только брал с обреченного лишнюю мзду? Его ученик этого не знал.

Лучше бы он не касался этой страшной посудины, не приходил сюда! Хотя бы один день и одна ночь остались в его памяти наполненными неомраченной радостью! Или – если бы смог стать достаточно мудрым, чтобы понять предостережение! Но, возвращаясь домой в ту ночь, даже после всего увиденного, даже отягощенный дурным Знаком, юный Колдун все еще не сомневался в силе своей повязки и наговоров. Любовная магия – ведь это так просто!..

Ах, если бы он и в самом деле владел любовным корнем, ведь его-то любовь не нарушала Закон Рода! И – если бы он мог вырвать брата Коры из сердца Майи! Или ее самое – из собственного сердца!..

– Мал, бесстрашный охотник, победитель тигрольва! Колдун не отказывается от своих слов: для того, кто выследил лашии, Колдун готов сделать все, что только в его силах. Но здесь он бессилен. Взяв щедрый дар и пообещав невыполнимое, Колдун только обманет.

Теперь слова Мала звучали бесстрастно и сухо:

– Итак, мудрый Колдун, ученик великого Хорру, соединяющий Миры, повелевающий духами и передающий нам, охотникам, волю Первопредков, бессилен выполнить простую просьбу?

Простая просьба! Как мало знают люди о том, что просто, что трудно и что – вовсе невозможно в искусстве Колдуна!

– Мал, я никогда не называл себя всеведущим и всесильным. Все, что я могу сделать, – это отвести твой взгляд, на время, не навсегда. Тебе покажется, что та, на которую твой взгляд будет отведен, Нава, или другая девушка, – самая желанная в твоей постели. Может быть, ты даже возьмешь ее в жены. Но потом – и очень скоро! – все вернется с удвоенной силой. И конечно, ты возненавидишь свою привороженную жену. А если я буду возобновлять колдовство, поверь, для тебя это будет то же самое, как если бы я сейчас вонзил тебе в сердце твой кинжал. Такая же верная смерть, только более мучительная.

Мал опустил голову, как бы разглядывая бесполезные дары. Видимо, пытался скрыть слезы. Его было жаль, очень жаль. Колдуна охватило чувство собственного бессилия. И воспоминание о Майе, девочке из далекого прошлого… Тогда он был моложе Мала. Но ведь он уже был – Колдун! А к чему привела его любовь? Ужас и гибель… Может ли теперь он, старый и мудрый, только обвинять, только упрекать пораженного черным крылом Аймос – неукротимого, одинокого духа, отнимающего у людей покой и разум, приносящего им больше горя, чем счастья?

– Мал, послушай. Горе твое велико, но победить его можешь лишь ты сам. Только сам, собрав всю свою волю, все свое мужество. Мое искусство здесь бессильно, я не могу даже смягчить твою боль. Но выслушай мой совет: женись на Наве! Мужчина, такой, как ты, не должен жить один, а ты слишком долго был одинок. Возьми в жены ту, о ком тебе говорила Айрис, заботься о ней, береги ее – ради Айрис. Поверь: когда у вас появятся дети, когда ты начнешь учить своих сыновей всему тому, что знаешь и умеешь сам, – тебе будет все легче и легче думать об Айрис как о сестре, любить ее как сестру…

Мал сидел не шевелясь. Глаза его были сухи. Он казался спокойным, но в душе его все бушевало. Как! Этот старый, трухлявый пень, этот вонючий кусок лисьего помета, не способный даже поставить простейший силок, не добывший и зайца, всю жизнь только жрал и пил! Ему приносили мясо и рыбу, грибы и ягоды, лучшие шкуры; чужие женщины шили ему одежду и обувь, плели корзины, давали все лучшее, – только за пустую болтовню о духах и Предках! И что же? Оказывается, этот зажравшийся хомяк со всеми своими духами не способен сделать даже самого простого?! И он еще смеет бормотать какие-то советы!.. Обезумевший охотник вскочил на ноги.

– Старик, я устал от пустой болтовни, и мне не нужны лживые советы! Ты дашь мне любовный корень и объяснишь, как им пользоваться. А завтра на празднике объявишь «волю духов»! Тогда я согласен кормить тебя до твоей смерти и – так и быть! – буду прославлять твое могущество и мудрость, старый лис! Если же нет – клянусь, сейчас в стойбище на одного лжеца станет меньше!

Мал схватился за рукоять костяного кинжала. Колдун коротко взглянул на него, бросил в очаг пучок каких-то трав и что-то пробормотал. Низкое пламя заметалось, повалил дым, окутавший согбенную фигуру… Охотник оцепенел! С места, где только что сидел понурившись дряхлый старик, поднимался могучий, гривастый тигролев, намного крупнее того, чьи когти красовались вот уже столько лет на его, Мала, шее! Зверь не спеша обошел очаг и приближался, не обращая никакого внимания на кинжал, предательски задрожавший во внезапно ослабевшей руке. Нет, если бы Мал столкнулся с хищником, даже такой величины, в лесу – он бы не струсил. Но у этого тигрольва были не желтые с узкими черными зрачками глаза, а человечьи, зеленовато-серые, – глаза Колдуна!.. Зверь подошел почти вплотную, остановился и дважды фыркнул на упавшую с колен оленью шкуру. Мал понял. Судорожно схватив свой отвергнутый дар – прямо под немигающим человеческим взглядом, светящимся со звериной морды! – он опрометью бросился вон из страшного жилища.

Оставшись один, Колдун тяжело опустился на лапник. Что же делать теперь? Немедленно идти в дом вождя, все рассказать? Но тогда… Если ему поверят, для Мала это будет конец! Здесь никакие прежние подвиги не помогут. После такого он не только не сможет жениться на ком бы то ни было – жить среди своих не сможет!.. Ну а если Колдуну не поверят? Мал неглуп; он скажет: «Колдун оклеветал Мала потому, что Мал не просит его ни о чем и не носит ему даров!» Если видели, куда он шел, добавит: «Вот сегодня пришел попросить (не важно о чем, выдумает какой-нибудь пустяк ), а Колдун злится, Колдун прогнал Мала, да еще напраслину возвел!» И что тогда? А так, скорее всего, и будет; поверят Малу, не ему: его не любят. А Мал – герой, выследивший лашии…

Нет, сейчас разговор с вождем ничего не даст, ничему не поможет. Остается одно: ждать! За ночь Мал может и одуматься; он получил урок… Он может вспомнить совет, может понять, что Колдун зла ему не желал, – и тогда совет будет принят! Все покажет завтрашний день: как поведет себя Мал? Колдун будет приглядываться к нему с утра и быстро поймет, что решил лучший охотник. И если его совет принят, никто не узнает о сегодняшнем разговоре, о безумной просьбе Мала!

А теперь – пора собираться в путь!

Мал лежал ничком на медвежьей шкуре, покрывающей его постель. Брошенный у входа прямо на землю, смешанную с золой, белоснежный сверток развернулся, и дорогие дары рассыпались. Но охотнику было все равно.

Жабье дерьмо! Все потеряно; никакой надежды! Ему остается одно, только одно: взять завтра эту самую Наву за руку и… принять совет этого… Иначе Колдун не будет молчать; тут нечего и думать! О, жабье дерьмо !

Кинжал колол левый бок. Хотелось схватить его и нанести точный, смертельный удар… Самому себе? Да хотя бы и самому себе! И пойти по ледяной тропе, и спросить Великого Мамонта: зачем ты это сделал? Зачем дал нам Закон, из-за которого Мал ушел к тебе раньше срока?.. Если, конечно, это Он… Если Мал вообще кого-нибудь встретит на этой тропе…

Давно не кормленный очаг обиженно уснул… А может, умер. Все равно. Мал не может больше оставаться в своем жилище, в своем стойбище. Мал должен уйти прочь. Или по ледяной тропе смерти, или… Куда? Ответ пришел сам собой: туда, где мох так мягок и сух; где Одноглазая будет смотреть на охотника между вершинами елей, где ее око на миг закроет черный силуэт летучей твари… В Проклятую ложбину, где снятся такие интересные и странные сны.

Мал хорошо помнил свою первую ночь, проведенную в Проклятой ложбине. Он уже почти засыпал, как вдруг показалось, что кто-то приближается, совсем бесшумно. Охотник вскочил, готовый отразить нападение или напасть. Шагах в десяти спокойно стоял молодой охотник – незнакомый и в то же время чем-то до странности знакомый! Пришел с миром: на землю легли копье, колчан и кинжал; показал безоружные руки… Мал опустил свое копье острием вниз, и знакомый незнакомец приблизился… Небесная Старуха смотрела вполглаза; все было отчетливо видно, и Мал понял… Свое лицо он видел редко, только отраженным в воде, но одежда… Рукав рубахи, зашитый только вчера; две выпавшие из узора бусины (так и не вставил!); пятно на мокасине… перед ним стоял второй Мал! Только одна разница: то, что у него было справа, у того, второго, слева!.. Чтобы проверить, охотник прикрыл свой правый глаз правой ладонью, – и тот повторил жест, но левой рукой и с левым глазом. Мал понял, что спит, и засмеялся, И спокойно сел на мох, положив оружие. Второй Мал опустился рядом, так же скрестив ноги (темное пятно было на правом мокасине, а не на левом, как у Мала-первого). И они заговорили…

А вот о чем они говорили, Мал не мог вспомнить – ни сразу, наутро, ни потом. Утром он внимательно осмотрел всю ложбину и окрест в поисках следов пришельца и понял окончательно: сон – и ничего больше! Только почему он не может вспомнить сам разговор! Ведь было так интересно, так захватывающе интересно! Как в детстве, когда он слушал бесконечные истории про лесных духов и всему верил…

Следующую ночь Мал провел в своем жилище – и тот, второй, не пришел. В следующие ночи – тоже… А Мал все пытался вспомнить их разговор и наконец вновь отправился ночевать в Проклятую ложбину, твердо решив: сейчас он все запомнит! Почему-то была уверенность: второй придет опять! Да, пришел, и все повторилось: долгий, захватывающий разговор, а наутро – вновь ничего не вспомнить, как ни старайся! И так было много раз. Проклятая ложбина притягивала к себе все больше и больше, все навязчивее хотелось: вспомнить! Так интересно, а главное – так важно!..

Сейчас, в уже опустившейся ночи, он шел туда самым скорым своим шагом; почти бежал. И чем ближе подходил, тем сильнее росла и крепла уверенность: в этот раз он незабудет! И ему помогут!

Мальчики сгрудились у очага, в центральном доме. Долговязый Айми рассказывал какую-то нудную, бесконечную историю о Хозяине воды, которого он якобы видел; остальные делали вид, что слушают. Ночь тепла, очаг горит ровно – и все равно по телу пробегала дрожь. Нервы напряжены до предела, уши ловят не слова а звуки на тропе, ведущей к стойбищу.

Вот оно! Еле слышный стук палки и шаги! Айми прервал свою речь на полуслове… В жилище вошел Колдун – в какой-то вывернутой мехом наружу шкуре, в высокой меховой шапке; правая рука сжимает огромную суковатую палку-костыль.

По его приказу мальчики заложили очаг мокрой травой, догола разделись и аккуратно сложили свою детскую одежду. Затем поочередно подошли к Колдуну, и тот наложил каждому на глаза тугую непроницаемую повязку. Нагу, сын вождя, первым положил свою правую руку на плечо Колдуна. На его правое плечо тоже легла чья-то рука (не Туули… Сэмми? ). Предводительствуемая единственным зрячим, процессия двинулась вон из мужского дома.

Они двигались мелкими шагами, неизвестно куда. Подошвы ощущали вначале твердую надежность тропы, затем свежесть и упругость весенней травы… Куда-то вниз; снова вверх по склону. Под ступни стали попадать шишки; кажется, еловые… Что-то (ветка? или КТО-ТО?! ) касалось плеч… Снова вниз… вода? И опять под ногами твердая земля, кажется усыпанная иглами…

Нагу не смог бы ответить, как долго длился их «слепой» путь. Казалось, бесконечно! Но вот что-то изменилось, шаг замедлился, а в ноздри просочился суховатый запах давно срезанного лапника. Ногам стало колко от сухих ветвей; какой-то острый сучок царапнул руку… Предводитель остановился, и Нагу едва не уткнулся носом в медвежью шерсть его одеяния. Руки Колдуна скользнули по его затылку, развязывая повязку.

Готовящиеся стояли на узком пятачке, со всех сторон окруженном высокими и густыми елями. Казалось, деревья еще больше сгустили тьму, противясь завораживающему сиянию Одноглазой… Прямо перед ними – старый шалаш, большой, давно не чиненный. Колдун молча показал рукой на вход. Внутри не было ничего, кроме кучи давным-давно срезанного лапника и ветвей, отдававших и сухостью, и гнилью. Крыша – в дырах. Перед тем как удалиться, Колдун подал властный знак: молчать!

Все пятеро опустились на колкое, отвратительно хлюпнувшее ложе. Они останутся здесь до тех пор, пока этот белый глаз, светящийся сквозь щели, не закроется окончательно.

А потом придут духи!

Тот, второй, появился сразу, едва лишь Мал, спустившись в Проклятую ложбину, прилег на мох. Теперь он был уверен: это – не сон!

– Помог ли Малу, первому охотнику, его могучий Колдун, ученик великого Хорру?

Знает. Насмешничает.

– Нет!

– Что же думает делать храбрый Мал? Наверное, взять в жены Наву…

– Замолчи!

– Мал груб, но его друг не в обиде. Он понимает: Малу тяжело! Так, может быть, первый охотник нуждается сейчас в помощи?

– За помощь Мал отдаст все! Все дары, что он приносил Колдуну, и много больше…

Холодная усмешка.

– Пусть прославленный Мал оставит эти дары для кого-нибудь другого… Для своего Колдуна, если только тот сможет хотя бы убрать камешек из-под ноги охотника! Мне дары ни к чему. Я готов помочь бесстрашному Малу и за так.

– Кто же ты?

– Мал интересовался духами? Перед ним – дух!

– Я думал, ты – сон!

– Да, я – сон! Дух, сон… не будем об этом! Важно другое: я могу тебе помочь!

– Но как?!

– Мал спрашивал: Кто придумал эти Законы? Его друг отвечал: Сильные! Но Мал не закрытый, и память его не закрыта – он забыл!

Редкий случай – видеть самого себя так близко и так ясно! Но неужели у него, Мала, – такой взгляд?! А тот продолжал:

– Да, сильные, – для того, чтобы им служили слабые. Мал тоже силен, – какой же Закон может стоять на его пути? Он сам может создавать Законы! Ему нужна Айрис? Так пусть он возьмет Айрис!

– Но сегодня…

– Не сегодня, нет! Завтра. Нужно, чтобы Колдун поверил: Мал принял его совет! Мал хочет взять в жены Наву! А потом Мал сделает то, что хочет, и Колдун не сможет ему помешать!

– Нава погибнет. После такого никто не возьмет ее в жены.

– Сильному нужна Нава? Пусть возьмет Наву! Нет? Тогда – что ему до Навы?

– Айрис… Она не пойдет со мной!

– Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти!

Мал вглядывался в эти ледяные, пустые и в то же время какие-то бездонные, какие-то втягивающие в себя глаза своего собеседника.

– Смогут ли нарушившие Закон крови жить дальше, найти себе пристанище?

– Я сказал: Законы создают сильные – для слабых… Разве Мал слабак? А сильные… Девицы тоже становятся взрослыми через свое Посвящение. Знает ли Мал, как именно колдуны делают взрослыми девушек своего же Рода?

Мал стиснул зубы. Айрис!

– Почему ты мне помогаешь?

– Потому, что Мал – сильный! Я люблю сильных. Но, быть может, Мал недостаточно силен для того, чтобы сделать то, что он хочет? Я могу помочь отважному Малу стать еще сильнее. Я дух. Я могуч, но бестелесен. Если первый охотник согласится дать приют мне, духу, в своем теле, наши силы сольются, и Мал станет воистину непобедим!

(Странное предложение! …Что бы оно значило?)

– Благодарю. Малу хватит и своей собственной силы!

Мал проснулся на самом рассвете. Странно! Проговорили всю ночь, а он чувствует себя необычайно бодрым и свежим… Или и это был только сон?! Но сон или нет, теперь охотник помнил все слова, весь разговор, до мельчайших деталей! Теперь он знал, что ему делать!

 

Глава 4

ВЕСЕННИЕ СВАДЬБЫ

Дважды в год, в самом конце весны и в самом начале осени, соседствующие общины справляют свои свадьбы. Конечно, можно и в другие дни прийти к своему вождю со своей подругой, сказать: «Вождь, эта дочь Серой Совы войдет в наш род хозяйкой моего очага, чтобы детей Мамонта стало еще больше!» – и принести положенный дар, помимо тех, что уже переданы семье невесты. Но так поступают только пожилые вдовцы, берущие обычно вдову, уже живущую в том же стойбище. Решись на такое молодой охотник – ему и его молодой жене проходу не будет от насмешек! «Что, зимой под кустиком холодно? А ты бы попросил мою медвежью шкуру, я бы и до кустов ее дотащил». «Кто из вас до весны не дотерпел – ты или твой муж? Пригрела бы его у своего очага, пока мужчины за оленями ходят. Он бы сказал: живот болит! А мать бы отвернулась». Умение ждать, умение терпеть – одно из главных достоинств настоящего мужчины. А языки остры, особенно у женщин!

Да и кто хочет разжигать свой первый очаг без этого веселого праздника! Спорят лишь о том, какой лучше: весенний или осенний? Но тут уж выбирать – дело каждого! Осенние свадьбы богаче, обильнее, да и подготовить свое жилье к этому времени легче. И сами люди окрепшие… Зато весной, когда и звери, и птицы справляют свои свадьбы, когда сама Земля вступает в брак с Водой, начинать семейную жизнь особенно радостно! Тем более если ты молод, если всем сердцем любишь свою избранницу и она отвечает тебе тем же…

Ранним утром на большую зеленую поляну через веселый березняк вышли дети Мамонта и дети Серой Совы. Они встретились в устье лога, на открытом склоне, сбегавшем в речную долину. Вожди и колдуны не столько предводительствовали, сколько шли в окружении прыгающих, галдящих, награждающих друг друга тумаками детей, под веселый гомон, возгласы и смех уже смешавшейся вместе молодежи двух общин. На Поляне празднеств их уже ждали гости из общин более дальних. Арго издали увидел своего молодого преемника Кано. Когда все хорошо, когда женщины рожают часто, а детей умирает мало, тогда, рано или поздно, даже близким становится тесно жить в одном месте. И тогда община делится. Не сразу, постепенно, шаг за шагом. Вначале часть людей уходит на лето, возвращаясь на родное становище к зиме. Потом остается на новом месте на зиму, на вторую… Потом – возникает новая община твоего рода, со своим вождем и колдуном.

Это – хорошо! Бывает, охотники уйдут от своего стойбища за много дневных переходов. Бывает, зайдут в места, принадлежащие другим. И разожгут костер на виду, вблизи от их стойбища, чтобы сказать: «Пришли – не со злом!» И если вестник из чужого стойбища не принесет знак: «Уйдите!» – будет встреча и знакомство. И как хорошо, когда на вопрос: «С кем говорят дети Мамонта?» – в ответ звучит: «С детьми Мамонта!» Значит, ты вдали от своего очага оказался не просто у чужих, захотевших познакомиться с пришельцем. Ты – у своих, у братьев и сестер!

Община Кано отделилась от их общины уже давно. Живут недалеко, через лог, но – своей жизнью, своим умом. Вождь Арго считается вождем Рода: старшим братом вождя Кано. За этим стоит только одно: кость предка, наполненная сухой кровью Рода. Она хранится у Арго.

Кроме Кано и его общины, здесь была еще одна община Серых Сов, живущая подальше, через два лога, бок о бок с Куницами. И – хороший знак! – Рам, вождь детей Куницы, был здесь со своим молодым колдуном и с кем-то еще!

Арго, хозяин праздника, прежде всех направился к нему:

– Арго, вождь детей Мамонта, приветствует своего собрата Рама, вождя детей Куницы! Мы все рады видеть прославленного вождя на весеннем празднике. Желают ли дети Куницы породниться с Серыми Совами или детьми Мамонта?

– Рам, вождь детей Куницы, приветствует своего собрата Арго, вождя детей Мамонта! Рам надеется: Арго не откажет отдать одну из дочерей своего рода в стойбище Куниц. Сын Куницы, за которого просит Рам, храбр и удачлив!

А, вот он, удачливый храбрец! Как большинство Куниц, высок, статен, белокур и безбород… Как и его отец (Арго поклонился гостям)… А кто же… Круглолицая черноглазая девочка едва не сбила вождя с ног. Неужели она уже приняла Посвящение?! И невеста этого богатыря? Ну и ну!.. И где они только встретились?

– Арго видит: дочь Мамонта согласна! Дети Мамонта всегда рады породниться с детьми Куницы!

Праздник начинался с омовения в Большой воде. После взаимных приветствий вожди и колдуны подошли к самому ее краю, и Арго, простирая руки вперед, произнес:

– Большая вода! Дети Мамонта, дети Серой Совы и дети Куницы пришли к тебе, чтобы омыться после долгой зимы перед тем, как наши юные дети изберут друг друга для продолжения рода. Помоги их выбору. Ты даешь Земле силу и плодовитость, – дай же их и нашим телам!

Арго достал Священную кость, наполненную сухой кровью Рода. Эта кость, передающаяся из поколения в поколение, от вождя к вождю, принадлежала самому Великому Первобрату-дарителю. Наполнявшая ее сухая кровь добывалась по-разному. Можно было выкопать в береговом обрыве тяжелые камни с черной блестящей поверхностью и долго нагревать их в очаге, а потом бросить в холодную воду. Камень расколется, и внутри его будет красное вещество. А можно в том же береговом обрыве отыскать прослой красной земли и набрать ее без лишних хлопот. Но и в том, и в другом случае красная земля сухой кровью Рода не станет до тех пор, пока не будет освящена. Сказать нужные слова может любой взрослый мужчина-охотник, но, конечно, кровь, освященная вождем или Колдуном, сильнее. А самая сильная кровь хранится в Священной кости Первобрата. Ее-то Арго и опустил в воду – щепоть, не больше. Остальные вожди по очереди сделали то же самое. Теперь Большая вода приняла и смешала священную сухую кровь всех трех Родов. Теперь можно было начинать омовение.

Почти все общинники, кроме вождей и колдунов, пришли сюда налегке: женщины и девушки – в простых, неподпоясанных рубахах, мужчины – в коротких штанах или набедренниках; праздничную одежду и все необходимое принесли с собой. Мужчины – при оружии: даже в праздник, даже недалеко от дома, даже среди родных и друзей нельзя забывать о том, что ты – мужчина!.. Да и всякое может случиться: вновь подкрадутся лашии или чужие, жаждущие крови, встретишь на обратной тропе тигрольва или даже волка – что сделаешь без копья, дротика или хотя бы кинжала?.. Для грядущего пира принесли еду и питье, а те, кто собрался сегодня обзавестись хозяйкой очага, пришли с дарами. Сейчас все весело раздевались, готовясь войти в воду. Омовение совершалось группами, разделенными не по полу и даже не по тотемам, а по возрасту: вместе купалась незамужняя молодежь, а заодно и подростки всех трех Родов, вместе – семейные и старики, отдельно – колдуны. Конечно, этот ритуал был особенно привлекателен для молодых: самый подходящий момент и для того, чтобы затеять флирт, и для того, чтобы лучше рассмотреть свою избранницу. Табу на тело не было, но люди редко бывали обнажены, даже летом: воды скорее боялись, плавали плохо и купались нечасто.

Вода казалась ледяной. Девушки заходили в нее с визгом, ежась; опытные мужчины приседали так, чтобы сразу окунуть все тело, плескали водой на подруг. Вдруг над поляной, над Большой водой, перекрывая обычные выкрики и смех, прокатилось единодушное:

– Мал! Мал! Мал!

Колдун пригляделся… Да, Мал был там, где ему и положено, – среди своих! И в свертке у него, кажется, не только праздничная одежда!.. Что ж, похоже, охотник одумался и сделал единственно возможный выбор! Тогда все будет хорошо – для всех!

Первый охотник не вошел – вбежал в реку, подняв тучу брызг и новый взрыв веселого визга; окунулся сразу, с головой; повернулся лицом к девушкам…

А вот и Нава! Красавица Нава, мечтающая стать хозяйкой моего очага…

Мал зачерпнул обеими ладонями воду и плеснул на девушку. Та рассмеялась от счастья, зарделась и двумя руками пустила волну навстречу своему избраннику. Все девушки разразились радостным криком:

– Мал – жених! Мал – жених! Мал – жених!

Айрис, стоящая рядом с подругой, омыла свою грудь и плеснула той же водой на молодого мужчину…

Так вот ты каков, Киику-жених! Ничего не скажешь – красив, силен…

Новый плеск – на Наву! И опять – взрыв:

– Мал – жених! Мал – жених! Мал – жених!..

Три копья вождей трех Родов были воткнуты древками в землю и соединены остриями. Каркас покрывала шкура большерогого, убитого накануне, и венчала его голова. На пригорке перед этим легким шатром сидели вожди и колдуны: в центре – Арго, по левую руку от него – Рам, вождь детей Куницы, по правую – Гарт, вождь детей Серой Совы. Дальше расположились вожди вторичных, отделившихся общин. Кроме Колдуна, рядом с Арго на лошадиной шкуре сидели Айя и Айрис – знак того, что Айрис выходит замуж. Белокурый великан Куница и его отец тоже были рядом со своим вождем и молодым колдуном: он – жених и почетный гость. А вот подле Гарта не было никого, кроме колдуна, толстого Узуна. Гарт, хотя и моложе Арго, вдовел уже третью весну. У сыновей и дочерей давно свои очаги, а новую подругу так и не завел…

Настало время даров. Женихи – те, кто уже этой ночью введет в свое жилище хозяйку очага, – будут приносить традиционные подношения родителям своих избранниц, им самим и вождю рода, откуда происходит невеста. Они получат и ответный дар – более скромный. Те же, кто собирается начать свою семейную жизнь осенью, но уже присмотрели себе будущих жен, могут дать предварительный, Начальный дар. Если он будет принят – все хорошо, строй новое жилье, готовься к следующей свадьбе! Если нет – что ж, не взыщи, поищи себе другую. Конечно, как правило, с Начальным даром не идут, не заручившись согласием, но… всякое бывает!

Начинали почетные гости – дети Куницы. Светлоголовый великан, поклонившись вождям, направился к детям Мамонта, туда, где с отцом, матерью и тремя младшими сестренками сидела его невеста. Родители, сами еще далеко не старые, были рады и горды: первая свадьба в семье, и надо же – такая удача! Такой жених! Порадовал и дар: два прекрасных желвака дальнего кремня для отца, тонкие костяные иглы в игольнике из птичьей кости для матери, а для невесты… белая, нежная накидка-пелерина из оленьей замши и заячьего меха – дочери Куниц шьют такие накидки с особым мастерством – накрыла плечи вчерашней девочки, замирающей от счастья. Ее руки, обнимая, перетянули талию будущего мужа широким, богато расшитым кожаным поясом – традиционный дар невесты.

Жених вернулся на свое место. Теперь он, его отец и молодой колдун подошли к Арго. На траву лег деревянный щит и плоская, изогнутая метательная дубинка. Куницы издавна славились умением изготавливать это оружие, может быть, и потому, что в дальних походах им приходилось сражаться чаще, чем их соседям. Заговорил колдун:

– Арго, вождь детей Мамонта! Наш род не часто роднится с вашим родом, – так сложилась жизнь. Но сыновья Куницы знают: дочери Мамонта красивы, умелы и плодовиты; ни один из наших братьев, чьей хозяйкой очага стала дочь Мамонта, не пожалел о своем выборе. Знают и дочери Куницы: сыновья Мамонта храбры и сильны. И, если выбор молодого бесстрашного охотника из рода Мамонта падет на Куницу, ему не будет отказа! Между нашими Родами никогда не было вражды – прими же в дар наше лучшее оружие! Никто из сыновей Куницы не делает лучших щитов и дубинок, чем Ого, отец Алма. Сын же перенял все его мастерство! И если сыновья Мамонта столкнутся с врагом, у тебя не будет лучшей защиты, чем этот щит! А от нашей дубинки твоего врага и щит не закроет!

Колдун говорил правду. Всем известно, что эта изогнутая, украшенная тонкой резьбой, казалось бы, безобидная палка в умелых руках Куницы-охотника, Куницы-воина превращалась в грозное и коварное оружие. Враг пытается прикрыться от броска щитом, а она неожиданно взлетает над верхним краем щита и поражает в шею или голову!.. Конечно, Арго не обольщался: ему самому такой бросок не под силу, тут нужно особое искусство! Но все равно: подарок – с большим смыслом! Рам не просто благодарит за невесту, Рам стремится установить более тесные отношения между их родами. Странно! Быть может, Куницам угрожает какой-то враг и Раму нужен военный союзник?.. Впрочем, время размышлять об этом еще не настало.

Теперь пришла очередь сыновей Серой Совы. Первым выступил Киику. Его особый дар – и вождю рода, и будущему тестю – тащил на плече младший брат охотника. К ногам Арго лег прекрасный бивень молодого мамонта.

– Арго, вождь детей Мамонта! – заговорил жених. – Киику, сын Серой Совы, хочет, чтобы хозяйкой его очага стала дочь вождя, Айрис! Киику – не вождь и не знаменитый охотник. Быть может, он и недостоин такой чести, но Айрис, самая прекрасная из дочерей Мамонта, хочет того же… Год назад Киику и его младший брат Анук встретили молодого мамонта, и мамонт отдал им свою жизнь, мясо, шкуру, кости и жилы. Мамонт сказал: «Охотник Киику хочет взять в жены мою сестру, Айрис? Так пусть он утеплит свое новое жилище моей шкурой; пусть принесет мои бивни в дар ее отцу, вождю моих братьев и сестер! А мое мясо пусть раздаст своим сородичам, детям Серой Совы!» Киику так и сделал. Он не стал сам есть мясо старшего брата своей любимой невесты. Но старший брат будет согревать своей шкурой в новом жилище и Айрис, и наших детей… А это, – охотник указал на бивень, – пусть мудрый и бесстрашный вождь примет как свадебный дар, переданный одним из ваших братьев через Киику-охотника.

На светящуюся в солнечных лучах поверхность бивня лег кусок замши. В нее были завернуты тщательно вырезанные из бивня заколка, несколько подвесок, нанизанных на тонкий ремешок, и инструменты для выделки шкур. Их рукояти украшал резной орнамент.

– Пусть Айя примет в дар эти орудия, сделанные Киику из второго бивня. А ожерелье и заколка – для Айрис.

Арго встал и с улыбкой положил руки на плечи охотника:

– Вождь Арго благодарит Киику, сына Серой Совы, за щедрый дар. Вождь знает: его дочь счастлива разделить с Киику кров и постель, стать хозяйкой его очага!

(Да, конечно счастлива! Бон как сияют ее черные глазки! ) Повязывая жениху традиционный пояс, его дочь только прошептала, почти неслышно: «Айрис любит Киику! » А украшая его голову новым, собственноручно сшитым налобником, не удержалась: обеими ладонями пригладила его длинные волосы, не стянутые в пучок, как у сыновей Мамонта, а свободно падающие на плечи.

Пока Киику подносил свой свадебный дар, Колдун наблюдал за Малом. Кажется, все хорошо. Сидит среди своих, рядом с Йомом. Что-то обсуждают: похоже, даже не дары Киику, что-то свое… На Айрис – ни взгляда! Нет, вот мимолетный взгляд, вместе с другими… Спокоен. Быть может, даже слишком спокоен – после всего того, что было сказано накануне… И сделано!..

Колдун колебался. Сделать попытку открыть свое Внутреннее око и попытаться увидеть скрытое? То, что, наверное, Мал и от самого себя прячет? Это трудно – прямо здесь, сейчас, без подготовки… Не проделывать же пассы и заклинания ни с того ни с сего на виду у всех трех Родов! Да и не любил Колдун делать это – всматриваться в глубины чужого «я». В этом было что-то неприятное, такой шаг всегда отдавался в его собственном сознании чем-то склизким и вонючим, даже если он делался лишь затем, чтобы помочь… Но сейчас случай совсем особый – нужно попытаться, хотя уверенности в успехе нет… Если делать, то делать сейчас, во время дарений. Потом, на пиру, он не сможет… А у костра будет и совсем трудно!

Колдун огляделся по сторонам. Единственный, кто наверняка поймет, чем он будет занят, – молодой колдун из рода Куниц. Он молод, но очень силен, очень!.. Ученик того, старого. Но, проследив, поймет и другое: это касается только детей Мамонта! О толстом же Узуне можно и вовсе не беспокоиться.

Он вынул мешочек со смесью, промывающей Потаенное око, высыпал немного на ладонь, слизнул и невольно сморщился от вязкого горьковато-кислого привкуса. Сосредоточившись, направил своё «я» к Малу.

Странно! Какая-то неведомая, сероватая, искрящаяся пелена плотно окружала охотника, не давая не только проникнуть в его мысли, но хотя бы понять, что он чувствует на самом деле. Колдун сделал безуспешную попытку преодолеть эту непонятную пелену, затем еще одну… Бесполезно! Повторять попытки опасно: можно ослепнуть, хотя бы на время! А это было бы совсем некстати!.. Оглянувшись, Колдун встретил понимающий и, кажется, встревоженный взгляд своего собрата-Куницы. Если бы объединиться сейчас с ним! Может быть, вдвоем они смогли бы прорваться – хотя бы к чувствам Мала! Жаль, что это невозможно…

Колдун не знал, что и думать. Откуда у Мала могла появиться такая защита? Быть может, первый охотник – скрытый колдун, сам не ведающий о своих способностях, о своей силе? Это объяснило бы многое: и его охотничью удачливость, и невероятное чутье… Да, в таком случае после вчерашнего защита могла возникнуть сама по себе, как возникает пузырь от ожога. Но… какой же невероятной скрытой силой должен обладать Мал! Он, Колдун, пожалуй, смог бы защититься не хуже – попытайся кто-нибудь другой, даже молодой Куница, проникнуть в его «я». Но ведь это – после трех Посвящений; после стольких лет его тяжелого труда!.. Почему же он, Колдун, ни разу не почувствовал в Мале этой неимоверной силы?.. Впрочем, а так ли часто обращал он внимание на Скрытую Сипу? Искал ли себе ученика? А ведь пора, уже давно пора…

Свадебное дарение шло своим чередом. Настало время сыновей Мамонта; как хозяева праздника, они несли свои дары последними. И вновь Колдун приглядывался к Малу, уже не пытаясь проникнуть в него. И вновь был удивлен. Язык дарения – особый язык; для тех, кто его чувствует, дар говорит о многом. И вот Мал приблизился к семье просиявшей от счастья Навы, поклонился, сел, заговорил – уверенно, спокойно (слов не расслышать!) – и… развернул на коленях знакомую белую шкуру северного оленя! Колдун ничего не мог понять: неужели Мал принес как свадебный дар Наве то же самое подношение, что было вчера отвергнуто как нечестивое?! Нет, конечно нет, он должен был что-то переменить, только часть вещей могла остаться прежней, тот же налобник… Но отсюда – не рассмотреть! А Потаенное око… Нет, хватит! Он устал и от тех попыток! Главное – Мал берет наконец хозяйку очага! Берет по совету Айрис…

Да, сватовство Мала, лучшего охотника трех Родов и старого холостяка, привлекло всеобщее внимание. Детишки и подростки сгрудились вокруг, даже другие женихи и невесты нет-нет да и бросали взгляды в сторону Навы и ее семьи… Айрис, сидящая рядом, между отцом и матерью, сияла от счастья не меньше, чем когда к ней самой приблизился Киику, подпрыгивала на месте, ударяла в ладоши… Рады были и Арго, и Айя… Арго с улыбкой произнес:

– Жаль, что Мал не построил новое жилище!.. Вот что значит откладывать да откладывать!.. Быть может, отложит еще раз и приведет свою хозяйку в наше стойбище позднее, к осени?

– Ой, отец, нет! Нава так долго ждала!.. Она не будет в обиде, а новый дом они построят вместе! И дары, наверное, богатые!

Да, судя по лицам, свадебный дар Мала был очень щедр!.. Жаль, что отсюда его не рассмотреть!

Получив пояс (наконец-то Нава не унесет его со свадьбы назад, в стойбище Серых Сов, в жилище своих родителей!), Мал направился к вождям. Поклонился, подошел к Гарту, сказал нужные слова. На траву легли два новых дротика, оперенные лебедем, и колчан, украшенный песцовыми хвостиками. Вождь Серых Сов был доволен; даже толстый колдун с важным видом произнес какие-то слова… Лицо Мала оставалось бесстрастным, как в тот давний день, когда он, еще почти мальчик, принес в свое стойбище убитого тигрольва и положил его голову к ногам своего вождя.

Свадебные дарения закончились. Арго видел: все прошло удачно. Даже из Начальных даров было отвергнуто только два; один из них – уже традиционно – очередное сватовство Йорга из общины Кано… И вновь – безуспешное: кому нужен неудачник и лентяй? Второго – брата Киику – было жаль: видимо, у правнучки старого Гора на примете кто-то другой…

Теперь шел обычный обмен между общинами. Громоздились груды берестяных туесов, деревянных мисок и коробов, колчаны, дротики, выделанные шкуры, кремневые желваки… Обменивались общины детей Мамонта и детей Серой Совы; Куницы не участвовали. Впрочем, когда мрачный Анук принес свой отвергнутый Начальный дар – превосходно сработанный колчан, берестяной туес с набором костяных игл – и спросил, не дадут ли Куницы за это хотя бы желвак дальнего кремня, – отец белокурого великана молча выложил перед младшим братом Киику целых два желвака, а затем с улыбкой прибавил три длинных скола.

– Пусть молодой сын Серой Совы не посетует на старика Куницу. Наши сколы не так сильно режут щеки. И пусть не смущается; старый Ого верит: победитель мамонта недолго будет скоблить свое лицо!.. У старого Ого есть красивые дочери; они знают об охотничьей Удаче двух братьев из рода Серой Совы… Если храбрый охотник пожелает навестить старого Ого, он найдет в его жилище радушный прием!

Просиявший Анук удалился к своим. Арго заметил, как Киику с улыбкой похлопал его по плечу.

А пока мужчины занимались обменом, женщины готовили совместное пиршество.

На пиру колдуны сидели вместе. Тон задавали дети Мамонта, и старый Колдун постарался сесть с таким расчетом, чтобы хорошо видеть Мала и Наву. Вроде бы никакого повода для беспокойства: как и положено будущим мужу и жене, они сидели рядом и кормили друг друга из рук. А рядом – Киику и Айрис… И все же Колдун дорого бы дал за то, чтобы увидеть Мала по-настоящему, своим Внутренним оком. Но сейчас об этом нечего и думать: не получилось бы, даже не будь Мал защищен … Сопящий слева Узун много и жадно ел, обсасывал жирные пальцы, с бульканьем и свистом глотал хмельной настой из ягод прошлого сбора и при этом еще умудрялся непрерывно болтать… Бедный, несчастный глупец! Жри, жри, чтобы узнать твое будущее, не надо быть колдуном, ни к чему смотреть в лунную воду!..

Колдуны, как и охотники, бывают разные: хорошие и плохие. Хорошим, настоящим колдуном нужно родиться; и это очень непросто – распознать в ребенке или юноше будущего колдуна! Конечно, и человека, лишенного Внутреннего ока, можно кое-чему научить; пройдя специальное Посвящение, он не станет совершенно бесполезен своей общине, своему Роду, если будет очень стараться… Таким был прежний колдун детей Серой Совы, умерший год назад, не оставивший преемника.

Без колдуна обойтись невозможно. По обычаю, в таких случаях вождь прежде всего собирает всех общинников и спрашивает: «Нет ли среди нас будущего колдуна?» Любой человек может ответить: «Это я!» – и начнет исполнять колдовские обязанности. Казалось бы, чего проще? Сказал – и вот тебе: ты – второй (а иногда – первый!) человек в общине. Не нужно охотиться, ни к чему ставить силки, даже без хозяйки очага можно обойтись! Тебе будет дана лучшая доля охотничьей добычи; лучшие мастерицы будут шить тебе одежду; да и девушки…

Все – так. И все – намного сложнее. Труд колдуна – не только умение остановить кровь (это может делать любой охотник), не только способность лечить. Колдун – защитник своего Рода! Он должен Знать и Уметь… Больше, чем вождь! И с духами он должен действительно общаться – а не просто надувать щеки, выпячивать нижнюю губу и бормотать невесть что! А такое общение опасно: духи своенравны, капризны. Колдун может не вернуться из своего полета в Скрытые Миры, – день, или два, или больше будет лежать его обессиленное, чуть вздрагивающее тело, пока его не покинут остатки жизни. В таком случае тело это нужно сжечь – и не просто сжечь, а со специальными обрядами, чтобы не явился через него к людям Тот, кто одолел их колдуна. Или, бывает, выйдет колдун из транса – а он уже и не колдун, и не человек даже. Слюнявое, ничего не понимающее, обезумевшее существо…

Хорошо, если сказавший: «Это я!» – действительно призван. В таком случае он пройдет подготовку (конечно за плату!) у колдуна из соседней общины, пройдет Посвящение (быть может, не одно) и станет настоящим колдуном. Но если он обманулся, ошибся в себе, если, хуже того, он решился сказать заветное слово, вообще не чувствуя никакого призвания, только из выгоды…

Что ж, в таком случае однажды в соседнюю общину (где есть настоящий колдун) придут вождь и старики – все в траурных одеждах! – и скажут:

– Наш новый колдун был слишком могуч; его слишком любили духи. Они взяли нашего колдуна к себе… Не поможет ли ваш колдун найти для нас НЕ ТАКОГО МОГУЧЕГО колдуна?

Как правило, на такую просьбу отвечают согласием. Настоящий колдун сам подыскивает и обучает преемника, а до тех пор «работает» на две общины… Но и плата за это выше, намного выше!..

Узун был так потрясающе ленив и так непроходимо глуп, что сразу же ухватился за возможность стать колдуном. Более того, за целый год он не сделал ни одной попытки найти наставника и хоть сколько-нибудь узнать то дело, за которое взялся. Колдун соседней общины детей Мамонта, знающий Узуна лучше, чем кто бы то ни было, поражался его невероятному нахальству и не менее невероятной удачливости: целый год этот свежеиспеченный «колдун» прекрасно обходился надуванием щек, выпячиванием нижней губы, невнятным бормотанием, выдаваемым за «заклинания», да выспренной болтовней, – и при всем при том до сих пор еще не был «взят духами»! Похоже, он сам был искренне убежден: все остальные колдуны – точно такие же лгуны и проходимцы; он не хуже, а может быть, и лучше остальных! Его удачливость объяснялась как тем, что за все это время община детей Серой Совы ни разу не столкнулась с настоящими трудностями, требующими настоящей помощи, так и тем, что их вождь, Гарт, – человек очень терпеливый и очень осторожный… В конце концов, всем известно: колдун – человек «не от мира сего»… Так, может быть, лень Узуна, давным-давно ставшая притчей во языцех, и не лень вовсе, а знак его «колдовской силы»?.. Но Колдун детей Мамонта не сомневался и в том, что такое везение не может длиться бесконечно…

Молодой колдун-Куница ел мало, пил и того меньше и молчал. Но, дождавшись, когда осоловевший толстяк перешел от болтовни к икоте и дреме, обратился к своему соседу:

– Колдун! Старый! Младший собрат проследил твою попытку… Кто он такой, ваш первый охотник?

– Не знаю.

Молчание. И осторожный вопрос:

– Быть может, старшему собрату не помешает помощь молодого Куницы?

Колдун задумался. Да, сейчас, вдвоем, когда толстяк успокоился, а Мал наверняка немного ослаб, можно попытаться прорвать его защиту. Но тогда Куница узнает…

– Нет, благодарю. Колдун детей Мамонта уверен: тревожиться не о чем.

И вот настала ночь. Одноглазая заливала все окружающее своим призрачным светом; нежно и таинственно мерцали березы в ее сиянии; переливалась река. В самом центре поляны из заранее принесенных сучьев и тонких стволов был подготовлен Большой костер. Люди трех Родов – нераздельно, вперемежку – окружили его. Все молчали. Людей было много, но стояла такая тишина, что слышался даже плеск рыбы, играющей в реке, даже шепоток березовой листвы от легкого ночного ветерка… Внимание общинников было приковано к двум фигурам в центре, у будущего костра: стоящей – вождя детей Мамонта, Арго, и сидящей – их старого Колдуна.

Колдун, шепча заклинания, подготовил дощечку, трут и огневое сверло: палочку и лучок. Арго поднял вверх обе руки, запрокинул лицо к небу и заговорил:

– Духи радости, любви и согласия! Я, Арго, вождь детей Мамонта, призываю вас на наш костер и пляску соединения. Три Рода – дети Куницы, дети Серой Совы и дети Мамонта сошлись здесь для совместного танца. Придите к нам! Вдохните жизнь в наше общее пламя! Наполните наши сердца любовью, согласием и весельем!

Трижды повторив призыв, вождь запел заклинание. Лучок в правой руке Колдуна заходил взад-вперед, вращая огневое сверло. Трут занялся быстро – добрый знак!

Под пение вождя Колдун принялся разжигать костер. Занялась сухая трава, затрещали тонкие веточки и береста. Запах дыма смешивался со смоляным ароматом.

Пение продолжалось. Вождь высыпал в зачинающийся огонь щепоть своего колдовского порошка, предназначенного для привлечения духов… Призыв был услышан: пламя занялось сразу, ровно и сильно; оно уже охватило сучья, уже лизало более толстые стволы… И вот – взметнулось вверх, озаряя колеблющимся оранжево-розоватым светом фигуры и лица общинников… Пронесся единый восхищенный вздох. Люди взялись за руки.

Арго вновь воздел руки к небу:

– Вождь детей Мамонта благодарит духов, услышавших его призыв! Помогите же нашим сердцам соединиться, как соединяются сейчас наши руки!

Арго вновь запел заклинание, перечисляя имена духов радости и веселья, любви и согласия, которых, как вождь, он был властен призвать на Большой костер. Эти духи были хорошо знакомы вождям, лучше, чем даже колдунам! Только вожди могли общаться с ними – в Дни весенних и осенних свадеб, в дни совместных пиршеств… И сейчас Арго чувствовал, как собираются они на призыв, явственно ощущал их дружеское ответное мерцание в пламени костра и в окружающем ночном воздухе…

Вождь поднял с земли Священный барабан, надел его на шею и взял в руки било. И барабан – деревянная колода, обтянутая лошадиной кожей, раскрашенная сухой кровью Рода и увенчанная лебедиными перьями, – и било, вырезанное из еловой ветви и тоже окрашенное в красный цвет, делаются только самим вождем накануне праздника и только на один раз. После последнего танца этот священный инструмент будет сожжен в догорающем пламени Большого костра.

Колдун взял в руки костяную флейту – инструмент долговечный, неизменно служащий ему в разных церемониях.

Рокот барабана возвестил начало первого, общего танца.

Люди, держась за руки, двигались по кругу под ритмичную дробь, сопровождаемую тягучими звуками флейты, и вторили пению вождя:

Дети Kуницы добры, дети Куницы веселы!

Ой-о-о-о-о-о!

Дети Куницы добры, дети Куницы веселы!

Дети Серой Совы добры, дети Серой Совы веселы!

Ой-о-о-о-о-о!

Дети Серой Совы добры, дети Серой Совы веселы!

Дети Мамонта добры, дети Мамонта веселы!

Ой-о-о-о-о-о!

Дети Мамонта добры, дети Мамонта веселы!

Пение возобновлялось несколько раз. Духи, хорошо знакомые вождю, делали свое дело. Сейчас Арго всем своим существом ощущал их радость, их тягу к людскому веселью…

Ой-о-о-о-о-о!

Дети Мамонта добры, дети Мамонта веселы!..

Рокот барабана и короткий перерыв. – Теперь пусть мужчины образуют второй круг и соединят свои руки для второго танца!

Мужчины всех трех Родов встали спиной к костру, лицом к женщинам и детям, которые образовывали большой, внешний круг.

Началась вторая песнь:

Мужчины Куницы храбры, мужчины Куницы сильны!

Ой-о-о-о-о-о!

Мужчины Куницы храбры, мужчины Куницы сильны!..

Второй танец длился значительно дольше, чем первый: здесь нужно было назвать всех – и девушек, и женщин, и стариков, и детей…

Женщины Серые Совы умны, женщины Серые Совы плодовиты!

Ой-о-о-о-о-о!

Женщины Серые Совы – хорошие жены!..

Старики Куницы мудры, старики Куницы крепки!

Ой-о-о-о-о-о!

Старики Куницы мудры, старики Куницы крепки!

Ритм завораживал, втягивал в себя. Не только вождь – все танцующие все больше входили в единение с духами. Невидимые мелькали в дыму, подмигивали из пламени, отлетали к своим собратьям, прячущимся среди березовой листвы, и возвращались в круг.

Девушки Мамонта добры, девушки Мамонта умелы!

Ой-о-о-о-о-о!

Девушки Мамонта будут хорошими женами!..

Перед третьим танцем вождь вновь попросил духов наполнить сердца людей радостью и весельем. Теперь танцевать должны были парами, положив руки на плечи Друг другу и двигаясь в такт ритму вокруг костра. На этот танец специально выбирать себе напарника не полагалось: клали руки на плечи ближайшему соседу… Но то ли по воле духов, то ли по какой-то иной причине – только, как правило, пары соединялись совсем не случайно!

Песня, с вариациями, по-прежнему восхваляла всех по очереди:

Сыновья Куницы храбры, сыновья Куницы сильны!

Ой-о-о-о-о-о!

Сыновья Куницы отважны!..

На плечи Айрис легли такие знакомые, сильные, такие надежные руки ее брата! Айрис была рада, очень рада, что именно Мал оказался рядом с ней для этого танца, последнего перед самыми важными, заключительными танцами жениха и невесты! И все же… Мал двигался спиной к костру, и она не могла рассмотреть его лицо. Но почти сразу возникло неприятное ощущение тяжести от какого-то непривычного, какого-то давящего взгляда… И его подпевающий голос тоже звучал глухо и странно…

Сыновья Мамонта умны, сыновья Мамонта храбры!

Ой-о-о-о-о-о!

Сыновья Мамонта хитроумны!

Увидев Мала, танцующего с Айрис, Колдун вновь ощутил беспокойство: конечно, ничего особенного, ничего странного, но… он бы все же предпочел, чтобы рядом с Айрис оказался кто-то другой! Колдун не входил глубоко в Скрытые Миры, и за происходящим он следил не столько внутренним, сколько внешним зрением: эти духи – не его, здесь он только помощник. Но и в своем слабом погружении он понял: стоящий рядом вождь, глубоко ушедший в мир духов, тоже напряжен, тоже обеспокоен. Видимо, и там, в том мире… Но некогда думать; завораживающий ритм, пение, то затихающее, то взмывающее с новой силой, влекут дальше и дальше…

Три первых танца – только подготовка к двум последним, самым значимым на этих праздниках, – танцам жениха и невесты. Перед ними требовалось совершить еще одно, особое действо.

Вождь снова обратился к духам, называя их имена: – Арго, вождь детей Мамонта, благодарит вас за то, что вы услышали наши призывы, пришли к нам, наполнили сердца весельем и радостью! Сегодня молодые охотники трех Родов приведут к своим очагам тех, чье согласие они получили. Сегодня молодые дочери Мамонта и Серой Совы станут хозяйками очагов. Духи! Наполните их сердца любовью, дайте их телам силу и плодовитость, чтобы все три наших Рода умножались и крепли, чтобы все мы жили в мире и согласии, связанные кровными узами так же нераздельно, как соединится сейчас в пламени Большого костра наша кровь!

Вновь появилась Священная кость, и щепоть сухой крови Рода была брошена в пламя рукой Арго. Затем он сделал кремневым ножом надрез на левой руке и покропил пламя своей кровью. Другие вожди по очереди подходили к Большому костру, молча повторяли обряд и возвращались на свои места. Уже приготовив било, Арго обратился к духам с последней просьбой:

– Духи! Не забудьте о тех, кто давно соединен и давно живет под одной кровлей, делит одну постель! Пусть в их сердцах не иссякает любовь, а в телах – желание и сила! И о тех не забудьте, кому еще предстоит соединиться! Помогите им сегодня найти друг друга!

Короткая дробь барабана, и наконец – долгожданные слова:

– А теперь пусть сыновья Куницы, сыновья Серой Совы и сыновья Мамонта положат свои руки на плечи тех, кто им ближе всего по сердцу!

В двух последних танцах участвуют не только молодожены. Юный охотник, кладущий свои руки на плечи девушке, недавно прошедшей Посвящение, делает очень важный шаг к сближению – еще до Начального дара. И если потом она положит свои руки на его плечи, значит, этот шаг удался! А если молодой охотник хочет показать, что выбор его еще не сделан, он пригласит одну из старых женщин своего Рода, годящуюся ему в матери, а то и в бабки. Муж по обычаю танцует с женой; если он выберет кого-то другого – это означает, по меньшей мере, серьезную размолвку… А вот глубокому старику вдовцу не возбраняется привлечь и самую юную красавицу: и вождь, и те, кто не танцует, обязательно поприветствуют его удаль специальным припевом.

Но, конечно, главные герои здесь те, кто в эту ночь станут мужьями и женами. И в пении, сопровождающем танец, звучат не только общие слова о сыновьях и дочерях Куницы, Серой Совы и Мамонта, но и такие, в которых можно узнать каждую пару:

Сын Куницы высок, сын Куницы силен, сын Куницы бесстрашен!

Ой-о-о-о-о-о!

Сын Куницы любит маленькую дочь Мамонта!

А вот и они! Колдун улыбнулся: плечи «маленькой дочери Мамонта» утонули в огромных, но, сразу видно, чутких и нежных лапищах белокурого гиганта… А ее руки едва достают до богатырских плеч жениха.

Сын Серой Совы силен, сын Серой Совы – храбрый охотник!

Ой-о-о-о-о-о!

Сын Серой Совы любит стройную Айрис!

Айрис не только тонка, но и высока; вровень жениху… Казалось, они уже неразделимы!

…А вот еще одна пара: старый Гор выбрал самую молоденькую Совушку из южной общины. Конечно, присмотрел такую, у которой еще нет жениха… Девочка рада, девочка польщена: старый Гор – личность известная! Их встречают дружными хлопками, веселыми возгласами и припевом:

Старый Гор удал, старый Гор крепок!

Ой-о-о-о-о-о!

Старый Гор, возьми молодую жену!

Пара за парой, пара за парой, и для каждой находились особые слова…

Но где же Мал и Нава?!

Стараясь быть как можно незаметнее, Нава скользила за спинами тех, кто окружал костер, прихлопывал и подпевал, не танцуя. Недоумение перерастало в испуг.

Что случилось? Куда исчез Мал?

Последний раз она видела своего жениха во время третьего танца: он был с Айрис, она – с Киику. Ей казалось: все просто замечательно! Они – уже давние подруги, а мужья их конечно же станут друзьями; танец – тому залог!.. Но в конце они оказались по разные стороны костра, и с тех пор Нава не видела Мала! Вначале думалось: не может ее найти (еще улыбнулась, дура: вот тебе и следопыт! ). Потом начала понимать: исчез, ушел! Куда, зачем, почему? – Нава не могла представить; но она хорошо знала, что придется ей теперь пережить – ей, самой гордой, самой красивой Серой Сове, над которой… посмеялись?!

Нет, нет, этого не может быть!.. Как же так, за что?.. Прокрадываясь за спинами, она уже слышала удивленный и тревожный шепоток: заметили! Пока – без ехидства, пока – только тревога… И слово лашии уже прозвучало, и не раз… Может быть, в самом деле? Может быть, следопыт почуял врага? Быть может, он вернется к последнему танцу (о! хоть бы к последнему обряду! ), вернется как победитель, как герой?.. Но сердце подсказывало: пустое! все – не так!..

Вот он, последний танец! Вождь детей Мамонта произнес:

– Теперь пусть дочери Серой Совы и дочери Мамонта положат руки на плечи тех, кто ближе всего их сердцам!

Где же он, тот, кто ближе всего уже три весны?! В последний раз, в отчаянии, уже ни от кого не скрываясь, Нава жадно высматривала Мала… Нет, напрасно!

Она бросилась прочь, в темноту, нашла какую-то ложбинку и упала лицом вниз, изо всех сил зажимая уши, чтобы только не слышать свадебное пение:

Айрис, дочь вождя, красива, Айрис, дочь вождя, нежна!

Ой-о-о-о-о-о!

Айрис, дочь вождя, любит храброго Киику!..

О том, что произошла беда, Айрис догадалась первой, но только во время последнего танца. Когда руки Киику легли на ее плечи, она забыла обо всем, кроме его и себя!.. И не видела ничего, кроме его глаз, не чувствовала ничего, кроме его рук, пока не кончился этот танец! Да и о чем могла она беспокоиться?

Тень беспокойства мелькнула, когда они, держась за руки, ждали начала последнего танца… Шепоток. И она услышала, о чем шепчутся! Не поверила: нелепо! Но… во время последнего танца стала высматривать Мала и Наву.

Их не было! Круг проходил за кругом, – а их не было!

Киику что-то почувствовал: слегка сжались руки, и в глазах появился вопрос… Айрис улыбнулась ему, давно любимому, и подхватила напев… Потом, потом!..

Потом, когда вождь, ее отец, отпускал духов и сжигал Священный барабан, Киику понял и сам: что-то случилось! Держа обеими руками Священный инструмент, Арго произносил заклинания почти вслух, и странным было его лицо, совсем не похожим на то, в которое вглядывался Киику в начале празднества. Вождь был еще наполовину там, в Мире духов, и, видимо, что-то необычное, что-то тревожное происходило в том Мире… Барабан, упавший на догорающие угли Большого костра, долго не хотел гореть, огонь словно отступал от него. Наконец по деревянной основе побежал язычок пламени – один… другой… Огонь охватил его – и кожа, обтягивающая Священный инструмент, лопнула со страшным звуком, прокатившимся эхом по березняку, отразившимся от Большой воды. Из самой его сердцевины вырвался сноп искр и, закрутившись спиралью, взмыл к звездам.

Уже не шепоток – говор! – шел со всех сторон. О Наве – ни звука; но повторялось: «Мал!» и зловещее: «Лашии!»

– Айрис, ты знаешь Мала! Что произошло?!

– Не знаю, Киику, не знаю… Послушай, я должна найти Наву! До обряда!

– Я с тобой!

– Нет, Киику, нет!.. Ну пожалуйста!

– Лашии…

– Если это они, Мал защитит… Хорошо, Киику! Следи за мной, но в стороне! И когда я найду Наву, не подходи!.. Хорошо?

Он молча прижался щекой к ее щеке.

Айрис нашла свою подругу. Нава плакала – навзрыд, безудержно, уткнувшись в плечо почти замужней… Айрис гладила ее прямые черные волосы в безнадежных попытках утешить.

– Нава, Нава! Мал хотел взять тебя в жены, Мал принес дары, но что-то случилось! Он – лучший охотник, он – следопыт… Быть может, Мал снова почуял лашии? Он придет завтра, обязательно придет и все расскажет. И никто не упрекнет вторично выследившего лашии, если он приведет Наву к своему очагу после праздника! И над Навой, его хозяйкой, никто не посмеет смеяться!..

Айрис говорила и гладила, гладила и говорила… Кажется, помогло! Нава уже не рыдала взахлеб, только всхлипывала… Потом и совсем затихла на плече Айрис. И вот оторвала голову, горячо прижалась щекой к ее щеке и посмотрела прямо в глаза:

– Айрис, мне страшно!

– Нава, не бойся; поверь: все будет хорошо!

– Нет, Айрис, ты не понимаешь! Мне страшно за тебя!

 

Глава 5

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Так хорошо начавшийся свадебный день был смят, испорчен. Казалось, сами отпускаемые духи торопятся уйти, исчезают мгновенно. (А ведь бывало, не торопились уходить! Уговаривать приходилось; говорить, что новый праздник будет скоро и их опять призовут…) Даже Священный барабан лопнул на огне как-то не так, не обычно… с иным звуком… Многое видел Арго за свою жизнь, о многом слышал от стариков! Помнит: однажды умер жених, Серая Сова, – от наведенной порчи. Слышал: убивали невест отвергнутые ими… Но чтобы один из лучших женихов исчез невесть куда перед последними, самыми важными танцами, ушел от им же избранной красавицы, ни слова не сказав ни ей, ни кому-либо другому!.. Нет, такого еще не случалось, это было воистину неслыханно!

Но сейчас разрешить эту загадку вождь не мог. Как бы то ни было, а праздник не окончен, и нужно завершать свадебный обряд. Арго лишь успел узнать от Йома, что Мал исчез вместе со своим оружием, взял все, что принес с собой… Опять – лашии?

Лашии! Лесная нелюдь! Эти слова чаще всего пробегали и среди общинников всех трех Родов. А что же еще?! Все знали: Мал – первый, кто сумел выследить и убить их, пришедших за добычей! Все видели: лучший охотник детей Мамонта берет в жены самую красивую Серую Сову! Что же иное могло помешать этой женитьбе, если не то, что первый следопыт вновь почуял врага и покинул праздник, чтобы еще раз избавить людей от опасности? Почти все думали, что охотник предупредил кого нужно, быть может, и ушел не один. О том, что Мал скрылся ото всех, знали единицы.

Люди собрались там же, где утром во время дарений и обмена. Сидели в том же порядке: по общинам. Но сейчас те, кто должны впервые стать хозяйками очага, были рядом со своими будущими мужьями, а на пригорке, возле шатра из трех копий, увенчанных головой большерогого Рваное Ухо, остались только три вождя и три колдуна. Большое деревянное блюдо со свадебным кушаньем из сердца и печени большерогого стояло у ног Арго. Вожди сидели теснее, чем утром, – так, чтобы каждый мог погрузить руку в заветное блюдо… Пора было начинать, но Арго, казалось, заворожило неистовое сияние Одноглазой, в котором все видится так отчетливо – и так зыбко, так необычно… Его взгляд скользил по фигурам общинников, задерживаясь на самых знакомых, уходил дальше, за их спины, к багровеющему пятну почти заснувшего Большого костра, и еще дальше, к Большой воде, застывшей в этом мертвящем и преображающем свете, – чтобы вновь вернуться к близким лицам… Чего он ждал? Быть может, фигуру Мала-победителя с высоко поднятым копьем, а на острие – голова лашии?..

Тревожно и жалобно заухала ночная птица – тотем Гарта и его людей… Арго встал:

– Пусть те, кто сделал сегодня свой выбор, подведут своих избранниц сюда, к вождям трех Родов!

Сказано мало, но сейчас он не способен на большее. Арго опустился на свое место и вновь посмотрел на свою дочь и ее жениха. И в обманчивом, колдовском свете Одноглазой ему вновь почудилось: Айрис мертвенно бледна, а на рубахе Киику расплывается какая-то странная тень, словно и не тень это вовсе, а кровавое пятно!

Нава была здесь же, со своей семьей, рядом с Киику и Айрис. Нет, над ней никто не смеялся, даже самые ехидные и завистливые неудачницы предпочли прикусить свои язычки. Слишком опасно: уж очень завидный и такой необычный жених этот ее великий следопыт! Отпустишь острое словцо, а завтра (или, чего доброго, прямо сейчас! ) он объявится и скажет, как тогда, в осиннике: «Лашии приходили за добычей, но они сами не ушли от Мала – не ушли, даже без добычи!» И что тогда будет с насмешницей? Позора не оберешься!

Самое большее, на что решались незамужние Серые Совы, поглаживающие с деланным сочувствием плечи первой красавицы, которая, несмотря на всю свою красоту, так же, как и они, должна вернуться этой ночью под родительский кров, – говорить со вздохами: «Ах, Нава! Все же трудно тебе придется с твоим следопытом! Мал, конечно, герой, а все же человек странный! Это и простые охотники говорят…» Но сама Нава не реагировала ни на что, просто молчала. Ни слез, ни ответа! Будто и не от нее вовсе сбежал жених! Будто он никуда и не сбегал и сейчас поведет Наву к вождям. А что, если Мал ей все сказал и попросил молчать?..

С Навой происходило что-то странное. Казалось, она перестала ощущать себя, свое тело! Это было так необычно, так ни на что не похоже, что как будто даже ее горе… Нет! Теперь она знает : Мал не вернется и мужем ее не станет! И лашии тут ни при чем… Но вместе с этим знанием пришло другое, отличное от всего того, что она чувствовала прежде, и сейчас это новое занимало ее больше всего остального.

Видимо, это началось тогда, когда она рыдала на плече Айрис. Наве казалось: ни за что, ни за что на свете не сможет она выйти к людям, показаться на глаза своим, смотреть, как другие пары – не она и Мал! – будут вкушать сердце большерогого! Но понимала: пойдет! выдержит! И выдержала легче, чем думала! Наверное, потому, что стала… сама не своя?

Перестала себя ощущать? Не совсем так! Вот – ее рука гладит мягкую, нежную замшу ее «свадебного» платья, вот – холод скользкой бивневой подвески, а вот – боль от острия заколки! Сзади – дыхание матери, она вся в тревоге за дочь!.. Недовольное сопение отца… А вот тепло – мягкое, уютное: младшая сестренка прижалась к спине и обняла… Так непохоже на вкрадчивые поглаживания тех… Совушек-неудачниц! И рука Айрис (вот она! ) совсем другая…

Нет, ощущения были, но не совсем те, что прежде. Они менялись; за ними открывалось нечто, более глубокое, более интимное… И более странное! И появлялись – цвета и запахи! Почему-то прикосновения Совушек-неудачниц отдавали липкой желтизной и сладковатым гнилостным запахом; в нежно-зеленых объятиях сестренки тоже было что-то желтоватое, но совсем иное, и запах другой – клейкий, кисленький, но совсем не отвратительный!.. И лазурная Айрис… (но почему меняется ее цвет?! ).

Изменялся и мир вокруг. Это было похоже на почти забытое: раннее детство, хонка, тонкое замшевое одеяло давит, как шкура мамонта, сбросить бы, но нет сил… Маленькая Нава не может пошевелиться, но видит: и не шевелясь можно уйти куда-то очень и очень далеко. Она знает, что это – ее дом, где все знакомо до мелочей, но прямо отсюда открылись иные, невесть куда ведущие тропы. Чтобы пойти по ним – не надо вставать… Она скользит вниз, сквозь лапник, все быстрее и быстрее… Страшно; скорее назад!.. Нет, она – на месте, но открылся новый путь – туда, к очагу, и дальше сквозь него… И вот сейчас, когда она смотрит на пригорок, на вождей, на березы… оглядывается на Большую воду… Так похоже на то, забытое! (Потому-то и вспомнилось… Может быть, снова напала хонка? )

Молодые пары двинулись к вождям. Вставая, Айрис обняла Наву и горячо прижалась к ее щеке. (Что это? Какое-то синее пламя и… Страшно! )

Нава во все глаза следила, как Киику и Айрис всходят на пригорок, подходят к блюду с сердцем и печенью большерогого. Звучат слова, которые она так надеялась услышать сегодня – от другого и о себе!

– Вождь, эта юная дочь Мамонта войдет в наш Род хозяйкой моего очага, чтобы детей Серой Совы стало еще больше!

Боль? Зависть? И да и нет: сейчас Нава была слишком захвачена тем новым, что стало ей открываться…

Почему они такие белые?!

Сияние Одноглазой? Нет, не только; Одноглазая светит на всех, но все остальные – такие разные, и ни у кого нет этой пугающей, однородной белизны!

Почему они такие белые? И что это на спине Киику?!

Неужели никто не видит? Вожди… Колдуны…

Старый Колдун детей Мамонта, говорят, ты мудрый, почему же ты ничего не видишь, почему бормочешь что-то совсем не важное… Посмотри, вглядись, это же кровь! И Айрис…

Наве показалось, что прямо в нее (внутрь ее! ) ударила громовая стрела. На миг все стало ослепляюще понятным – и чернота. Нава без чувств повалилась на руки матери и сестер.

Колдун мучительно размышлял о случившемся. Какая опасность могла заставить Мала уйти с оружием прочь от Большого костра? Лашии? Почти невероятно: после того, что произошло прошлой осенью, та орда давным-давно должна была покинуть эти места; иное дело, если бы те, двое, не ушли без добычи… Разве что другие… Пришедшие издалека «жаждущие крови» или похитители невест? Невозможно: для нападения – самое неподходящее время и место! Да и не пошел бы Мал против таких врагов в одиночку! А если бы и пошел, услышали бы шум схватки; давно бы все разъяснилось… И уж совсем невозможно – враг-хищник: сюда, к костру и скопищу людей, не сунулась бы и стая тигрольвов! Да, если опасность, если враг, то только лашии …

Ну а если не враг? Если Мал попросту не выдержал? Вспомнилось: «…поверь, пойми, эта боль нестерпима! » Но тогда…

Айрис приняла с ладони Киику сердце большерогого и нежно улыбнулась своему мужу. Но глаза грустны, а как они сияли, как радовались, когда ее подруга надевала на Мала свадебный пояс… Ах, Мал, Мал, победитель тигрольва и лашии! Что же ты не победил себя самого, – хотя бы ради той, кого так любишь!

Внезапно Колдун почувствовал, будто чьи-то тонкие пальцы шарят вслепую в его голове! Кто-то пытается проникнуть в его мысли, добраться до его «я»… Колдун защитился мгновенно и резко, – так умелый боец отражает удар врага, нападая! И сразу же пожалел: конечно, это мог быть только Мал, почувствовавший свою Скрытую силу и пробующий ее на ощупь, быть может, неосознанно… И вот теперь, поторопившись, Колдун лишил себя единственной возможности узнать что-то о пропавшем охотнике от него самого! Нет, сегодняшний день для Колдуна – день сплошных неудач! Послышался встревоженный шум. Колдун посмотрел туда, откуда он доносился. Бедная Нава! Ты храбро держалась, но в конце все же не выдержала! Хорошо, если к тебе сейчас не подберется хонка ; для нее напасть на ослабевшую – излюбленное дело!

Праздник окончился, свадебный обряд был завершен. Арго подозвал Колдуна, Йома, Гора.

– Знает ли мудрый Колдун, что произошло с Малом?

Он уже принял решение. Совершает ли первый охотник свой новый подвиг, скорбит ли в одиночестве об утраченной Айрис и о своей слабости, уходит ли навсегда прочь от родного стойбища по неизвестной тропе, – Колдун не выдаст его тайны, в память о своей юности, о Серой Совушке с волосами из солнечных лучей, в память о том венке из желтянок… Что бы ни случилось, уже ничего не изменишь! Главное, не произошло худшего… И если даже Мал по своей воле встал на ледяную тропу, его погребут как надлежит, и никто не узнает об истинной причине его ухода.

– Нет, вождь, Мал не говорил с Колдуном, и Колдун не проникал в его мысли.

– Может ли великий Колдун узнать, где сейчас Мал и что с ним?

– Нет, вождь. Сделать это Колдун бессилен.

Арго отворотился от Колдуна и стал расспрашивать Нома и Гора. Ничего нового выяснить не удалось. Люди, отдающиеся последним свадебным танцам, друг за другом не следят – не до того. Можно заметить и запомнить пляшущего, но невозможно увидеть того, кто хочет в этот момент незаметно скрыться. Отсутствие, быть может, самой примечательной молодой пары заметили быстро, но как исчез жених – не видел никто. Напоследок Арго задал безнадежный вопрос:

– Могут ли лучшие сыновья Мамонта взять сейчас след Мала?

Ответ был предрешен:

– След Мала? Сейчас? Нет!

Оставалось одно – ждать утра. Утром, быть может, все разъяснится.

Толстый Узун что-то бормотал и водил руками над неподвижным телом Навы. Глаза ее были закрыты, дыхание прерывисто, цвет лица неопределим. Колдун приблизился.

– Не позволит ли мой собрат, Серая Сова, оказать ему посильную помощь? Старый Колдун детей Мамонта не раз изгонял хонку ; его совет может быть небесполезен мудрому собрату.

Не дожидаясь ответа, Колдун опустился на колени и протянул руку…

Но тело Навы изогнулось; прошла судорога… Веки дрогнули, приоткрывая белки, и лицо исказила болезненная гримаса! Будто это он, старый Колдун, причинил девушке вред!

Узун со злобой взглянул на Колдуна:

– Колдун детей Серой Совы не нуждается ни в чьей помощи, ни в чьих советах! Его духи достаточно сильны, чтобы справиться с хонкой! Чужие только вредят!

Старик молча отошел в сторону. (Подпрыгивание, бормотание… Опять подпрыгивает… Толстые, измазанные в жиру пальцы теребят беззащитное тело …)

К Гарту решительно приблизился Рам и молодой колдун-Куница.

– Не позволит ли великий вождь детей Серой Совы, – с поклоном обратился Рам, – немного поучиться молодому колдуну-Кунице у их мудрого и многоопытного колдуна? Быть может, мудрая Сова (поклон в сторону Узуна) не откажет своему молодому и неопытному собрату и поделится с ним своим искусством?

Гарт понимающе улыбнулся и склонил голову в знак согласия:

– Вождь детей Серой Совы присоединяется к просьбе вождя детей Куницы. Надеюсь, мудрый Узун не откажет своему вождю?

Колдун облегченно вздохнул. Еще бы! Конечно не откажет! К счастью для Навы!

Молодой Куница опустился на колени подле девушки. Его узкое, умное лицо было сосредоточенно; сухощавые руки с длинными тонкими пальцами четко делали свое дело… Да! Такому – и поучающая болтовня над ухом не помешает! Лишь бы этот Узун не лез не в свое дело, не совал свои жирные руки куда не следует!..

Руки Куницы дважды стремительно, не касаясь, обежали все тело девушки, чуть задержавшись над животом и сердцем – средоточиями жизни, – перешли к голове, замедлили движение… Еще раз… Куница больше не слышал болтовни, не видел ничего вокруг. Целиком погрузившись туда, во внутреннюю рану, он начал делать пассы и запел заклинание. Постепенно дыхание выравнивалось, лицо становилось спокойным и отрешенным. Нава погружалась в глубокий, целительный сон… Рана, нанесенная опытной и сильной волей, не была залечена; сейчас можно только утишить боль, не дать ей расползаться, вытесняя жизнь… Но для действительного исцеления нужно время. И помощь.

Куница встал, отер пот, обильно струящийся по его лицу, и поклонился Узуну.

– Молодой колдун благодарит своего собрата за бесценную помощь и науку. Могучий колдун детей Серой Совы говорит, – Куница посмотрел на отца и мать Навы, – пусть девушку осторожно отнесут в ее жилище и оставят спать. Сон ее будет долог, и ничто не должно ему мешать. Рана… – Колдун остановился. – Девушка будет исцелена… Надеюсь, – он обратился к Гарту, – великий вождь детей Серой Совы и их могучий колдун не откажут молодому, неопытному Кунице и он сможет завтра продолжить свое учение.

Старый Колдун заметил, что, уходя, Куница пристально смотрел на него…

В прежние годы по окончании свадебной церемонии с Поляны празднеств уходили не все; часть холостой молодежи оставалась здесь на всю ночь, а с ними и подростки. Но сейчас поляна опустела. Неведомая опасность, неизвестный враг… Нужно возвращаться всем вместе и быть настороже!

Наверху, у развилки тропы, Арго простился с Кано (он почти дома, его стойбище – самое близкое к Поляне празднеств) и с теми, кто живет дальше к югу. Прощаясь с Рамом, сказал:

– Арго, вождь детей Мамонта, от всего сердца благодарит собрата, вождя детей Куницы, посетившего наши весенние свадьбы. Арго верит: отважный Алм-Куница не пожалеет о своем выборе. Кайра, дочь Мамонта, будет хорошей женой!

И, помолчав, добавил:

– Арго не знает, какая опасность увела его лучшего следопыта. Куниц не много. Быть может, великий Рам не откажется взять в провожатые лучших сыновей Мамонта?

– Рам, вождь детей Куницы, благодарит Арго, вождя детей Мамонта, за гостеприимство и за молодую жену для лучшего охотника его Рода. Рам верит: рожденные ею станут достойными детьми Куницы! И пусть отважные сыновья Мамонта спокойно возвращаются к своим очагам: Рама проводят сыновья Серой Совы, наши соседи!

Молодой колдун-Куница неожиданно прибавил:

– Пусть великий Арго, вождь детей Мамонта, будет чуток к своей тропе! Она опаснее нашей!

Пути разошлись. Арго смотрел, как уходят их южные соседи. Белокурый великан легко подхватил на руки и со смехом усадил на плечи свою молодую жену. Она обнимала его голову и весело смеялась… Что ей до Мала, что ей до Навы и Айрис, что ей до всех опасностей? У нее есть защитник…

Ночной путь был легок. Светлая, тихая ночь; на тропе под оком Одноглазой отчетливо видна каждая хвоинка, а чуткое ухо улавливает каждый звук – в кустарнике ли слева, справа ли, внизу, в прибрежных камышах. Насторожены мужчины, их оружие наготове, но опасности нет.

Еще остановка – у самого устья их родного лога. Прощание с теми, кто живет дальше, к северу. И вновь предложение – дать провожатых. И снова – отказ.

…А вот и последняя развилка общей тропы. Сейчас дети Серой Совы свернут налево и пойдут к себе по правому берегу их общего ручья, а дети Мамонта перейдут по бревнам на другую его сторону и тоже налево, в свое стойбище… Давным-давно их жизнь связана так тесно, что кажется – разделяет их только этот узкий и чистый ручей. Но ведь он – общий!

Попрощавшись с Гартом, Арго положил руки на плечи Киику и надел ему на шею свой последний дар – укрепляющий талисман, полученный от Колдуна. Айя обняла дочь и что-то зашептала ей на ухо. Ни разговаривать с зятем, ни даже приближаться к нему она теперь не может, – как и он сам не может общаться со своей тещей. Это – Закон! И вот – последний прощальный возглас:

– Легкой тропы, доброй охоты!

– Легкой тропы, доброй охоты!

Дома, в родном стойбище, – все тихо, все спокойно. Арго подошел к жилищу Мала и негромко позвал:

– Мал, первый охотник! Вождь Арго у твоего входа!

Тишина.

Киику и Айрис – муж и жена – шли рука об руку к себе, к своему очагу. Рядом двое мужчин несли на лошадиной шкуре Наву. Лицо спящей подруги было совершенно спокойно, ровно вздымалась и опадала ее грудь, прикрытая левой рукой… Казалось, Нава безмятежно спит в своем доме, так, словно ничего плохого с ней и не произошло, как будто все хорошо… Правая рука, скользнув, свесилась вниз с края носилок. Айрис на ходу осторожно поправила руку, ощутив на миг сильный жар, исходящий от безвольной ладони…

Нава не проснулась даже тогда, когда ее клали на постель, хорошо знакомую и Айрис: не раз и не два, бывало, оставалась она ночевать у своей лучшей подруги, как и та – у нее. О многом было здесь переговорено, перешептано… И о Мале!

Ребятишки столпились вокруг своей старшей сестры. Их мать мягко обняла Айрис за плечи:

– Иди-иди: Киику дожидается! Сегодня – ваша ночь!

У входа не удержалась, шепнула:

– Ты ничего не знаешь?

Айрис молча покачала головой. Женщина тяжело вздохнула:

– Ну иди! Завтра будет видно…

Знакомое до мелочей стойбище детей Серой Совы казалось непривычно новым. Теперь это – ее дом, ее место! Оставаясь дочерью Мамонта, она будет жить здесь; здесь будет рожать и растить детей Киику – детей Серой Совы. А к своей родне, через ручей, будет ходить в гости… Близко, совсем близко – хоть каждый день. И все равно – так ново, так необычно!..

Гарт, вождь детей Серой Совы, коротко пожелал всем молодоженам «счастливой ночи» и, не оглядываясь, ушел к себе, в свое одинокое жилище. Их колдун – такой важный! – говорил дольше, что-то непонятное. Взрослые расходились по своим жилищам; несколько подростков у Общего костра говорили о чем-то своем, не обращая на колдуна никакого внимания.

Киику мягко обнял ее за плечи:

– Айрис!.. Нас ждет наш очаг!

Вот он – их первый дом, покрытый мамонтовой шкурой, старательно, со всех сторон обложенный тщательно подогнанными ветвями, а по краям – дерном. Вход завешен оленьей шкурой, выступающей светлым пятном, – так красиво! Киику так старался для нее!

Айрис благодарно обняла мужа и положила голову на его плечо. Он тихо и счастливо рассмеялся.

– Вот увидишь, внутри еще лучше! Жди, я скоро позову!

Потерся щекой о ее щеку и скрылся за оленьим пологом.

По обычаю, перед тем, как ввести молодую жену в ее новый дом, молодой муж должен войти туда первым, разжечь очаг и сказать:

– Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Всю остальную жизнь за очагом и домом будет следить его хозяйка : кормить огонь, менять лапник, проветривать шкуры, чинить кровлю – делать все, чтобы ее мужу в их жилище было хорошо и уютно. И пищу готовит она, и запасы на зиму – на ней, и дети… А муж? Он поможет, если нужно, но его главное дело – охота, добыча мяса, шкур и костей. А если придется, то и война!

Айрис стояла у входа, ожидая, когда прозвучат эти слова, и представляла, как она войдет в свое жилище, присядет к своему очагу – вдвоем с Киику… Конечно, он постарался: и лакомство какое-нибудь припас, и постель приготовил – свежую, мягкую… У него такие сильные руки – и осторожные, нежные… Скорей бы, почему он так долго?..

В жилище было совсем темно, но Киику знал здесь все, каждую пядь, мог безошибочно найти любую вещь, старательно убранную накануне в отведенное ей место. Вот очаг – дрова уложены, как надо, осталось только подложить тлеющий трут, а вот… Но где же дощечка и палочка с приостренным краем – «огневой струг»? Их не было там, где они должны быть! Пошарив рукой вокруг, Киику обнаружил и то и другое, но поодаль и не вместе, как он сложил, а в стороне друг от друга! И трут…

Сзади послышался легкий шорох. Даже если бы Киику был готов к нападению, здесь, в родном стойбище, в собственном жилище – в свою свадебную ночь! – он бы не успел защититься, так стремительно и расчетливо действовал его враг! Чья-то могучая рука, зажав рот, рванула его назад, в глубь жилища, – неумолимо и почти беззвучно. Борьбы не было; Киику был смят, скручен, и в тот же миг его пронзила острая боль от узкого лезвия, мгновенно пробившего и замшевую рубаху, и спину, вошедшего глубоко под лопатку, сквозь сердце, навсегда пресекая всякую попытку к сопротивлению. Чувствуя, как толчками выплескивается его собственная кровь, Киику последним, судорожным усилием извернулся, освободил правую руку и что-то рванул… В голове мелькнуло: «Лашии? АЙРИС!» – и он стремительно полетел в узкую, черную, бездонную яму…

В жилище слышался легкий шорох. Наверное, Киику разжигает огонь в очаге… Но почему так долго? Или это ей только кажется? А может быть, он еще ищет в темноте свои огневые палочки? Нет, с Киику такого быть не может!.. Ночь была теплая, безветренная, но почему-то Айрис почувствовала пронизывающий, ледяной холод, как будто льющееся с неба сияние вдруг превратилось в чуть колеблющееся морозное марево, какое бывает в самое суровое зимнее время. Она обхватила себя руками и потерла ладонями предплечья. Становилось страшно. Айрис вдруг поняла, что во всем стойбище только она одна все еще стоит у входа в дом мужа, в ее дом…

Почему он так долго?..

Наконец-то!

– Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Почему-то голос Киику изменился, звучал приглушенно, как будто он говорил из-под тяжелой медвежьей шкуры… Но эта мысль, это легкое удивление только мелькнуло, не задержавшись в сознании. Айрис, измученная ожиданием, поспешила откинуть оленью шкуру и шагнула В ТЕМНОТУ!

Она даже не успела по-настоящему удивиться тому, что очаг еще не горит. У самого входа чья-то рука зажала ей рот, вторая – перехватила руки, и ее потащили прочь от входа, в глубину, в кромешную тьму… Самым страшным было то, что она, кажется, уже знала эти шершавые, мозолистые ладони, эти могучие руки (они казались такими надежными! ), этот запах… И когда прерывистый шепот обжег ее ухо невероятными, не доходящими до сознания словами – Айрис окончательно поняла: МАЛ! Ее старший брат!

В том, что ему принадлежит по праву, было отказано. Он просил, он давал богатые дары, но сильные ему отказали, ссылаясь на Закон, который сами же придумали, чтобы держать слабых в повиновении, чтобы жить не охотясь! Не важно, владеет ли Колдун любовным корнем или нет! Как он смел отказать Малу – после всего того, что сделал первый охотник для общины, для Рода, для всех трех Родов! Колдун – лжец, и ничего больше! Но Мал – не простой охотник; Мал – сильный! И он сумеет взять свое! Сильный сам устанавливает Законы!

Все свое мастерство первого охотника, все искусство следопыта вложил Мал в задуманное! Он понимал: малейшая оплошка, малейший повод для сомнений в его решении жениться на Наве – и за ним будут следить в три глаза, ему помешают! И сейчас, ошибись он хоть немного, допусти шум или крик – и все будет кончено! Мал – погиб! Он причиняет боль своей Айрис, ему самому от этого больно, но – так надо! (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! ) Это – ненадолго; сейчас он все расскажет, все объяснит, и Айрис поймет! Не может не понять, ведь она тоже любит Мала! И тогда они уйдут, вместе, далеко-далеко! И Айрис не раскается, всей своей жизнью загладит Мал эту минутную боль, это зло, которое причиняет он сейчас своей любимой!

– Айрис, Айрис, это я, Мал, – шептал он, отступая подальше от входа. (Только бы не услышал какой-нибудь случайный полуночник! ) – Я люблю тебя, давно люблю, больше всех на свете! Прости меня, прости своего Мала, но я не могу! Не могу без тебя жить; мне не нужна никакая другая жена, только ты! Мы уйдем отсюда, уйдем далеко, на юг, на север – куда захочешь! Ты не пожалеешь! Мал – лучший охотник; нас примут в другой Род; Мал и там станет первым, но жить он будет только для своей жены, только для Айрис!

В темноте, увлеченный шепотом, Мал споткнулся о край постели и повалился на нее, увлекая за собой Айрис. (О, жабье дерьмо! Только бы никто не услышал! ) Девушка не сопротивлялась, не делала никаких попыток освободиться, бежать… И кричать не пыталась – губы под ладонью чуть дрогнули, и только… Может быть, она уже поняла? Уже согласна?

– Айрис, поверь: нас не поймают, не найдут! Может быть, ты боишься Колдуна? Не бойся; Мал убедился: Колдун – лжец! Они все – лжецы; только пугают нас, только обманывают, чтобы самим не охотиться… И отца твоего обманывают! Мал понял, Мал знает… Ха, Колдун! Да если бы он что-то знал, что-то мог, он бы обо всем догадался и остановил Мала! А он ничего не смог сделать!.. А если он что-то и умеет – у Мала есть друг. Настоящий дух, не выдумка колдунов! Этот дух любит Мала, потому что Мал – сильный! Он тоже сильный; сильнее всех колдунов на свете, и он помогает Малу!

Почему она молчит? Почему ничего не отвечает, не пытается ответить? Хотя бы жестом… Мал ослабил ладонь, зажимающую рот девушки, и осторожно освободил ее руки, готовый снова их стиснуть, если только она попытается… Но Айрис словно оцепенела. Ее левая рука, зажатая грудью Мала, даже не пошевелилась, а правая безвольно откатилась назад. Все ее тело было таким же безвольным, податливым. И – ни выкрика, ни слова, ни стона, только слабое дыхание на ладони…

– Айрис, Айрис, очнись, опомнись! Прошу тебя, пойдем, скорее пойдем – я все приготовил; нас не найдут, но нужно торопиться! Мал тебя так любит! Никто, никто, никакой Киику не может любить тебя так, как Мал! – (Ее губы дрогнули; казалось, Айрис силится что-то сказать, но не может.) – Айрис, я не могу без тебя; я ни с одной Серой Совой не возился, даже в шутку, потому что мне нужна только ты!

Это правда. По крайней мере год – а то и больше! – Мал не ложился наяву ни с одной женщиной. В снах же к нему неизменно приходила Айрис, и, кажется, он уже успел прочувствовать каждый изгиб, каждую округлость, каждую ложбинку ее тела, которое теперь наяву было так близко, так доступно! С ослепительной ясностью – до капелек, сверкающих на обнаженной груди, до повторенного водой живота – вспомнилась утренняя Айрис! И сейчас это тело, вплотную прижатое к неутоленному телу молодого мужчины, прожигало его сквозь плотные одежды, ощущалось так отчетливо, будто и одежд на них уже не было… (Сделай так, чтобы она пошла с тобой! Чтобы не могла не пойти! )

– Айрис, пойми, я не в силах, я больше не могу…

(Почему она молчит? Жабье дерьмо, почему она молчит?!)

Даже когда его левая ладонь полностью убралась от губ Айрис, даже когда, бессильный сдержаться хотя бы на миг, Мал рывком, от ворота, разорвал свадебную рубаху, освобождая ее тело, – Айрис не издала ни звука, не сделала даже слабой попытки оттолкнуть или, напротив, привлечь его к себе… Но Малу уже было все равно…

Айрис не понимала, даже не слышала слов Мала… Какой-то монотонный, усыпляющий шум… Происходящее была так невероятно, так невозможно, что ее сознание окуклилось, свернулось, сжалось в комочек, замерший в полном оцепенении где-то глубоко-глубоко внутри… Разрушился весь Мир, и последние связующие с ним жилки обрывались одна за другой… Ее правая рука, скользнув в пустоту, на что-то наткнулась. Пояс!.. Ее пояс – когда-то она сама повязала его на это тело, теперь такое неподвижное… И так липко!..

Гул продолжался; как бы его прекратить, как бы от него уйти!.. Но вот темнота расплывается… какой-то проход, он очень глубок, но туда можно войти, сбежать от этого гудения, от этой тяжести; если поторопиться – она успеет…

Лопнула последняя жилка. Теперь Айрис уже не была крохотным испуганным комочком, прячущимся где-то в глубинах ее тела. Тело осталось там, бесконечно далеко; с ним что-то делают, – и пусть, это уже не имеет значения. Она сама, свободная, стремительно летела по открывшемуся пути – скорее, скорее! – только бы успеть, только бы догнать своего Киику!

Мал не знал, как долго это длилось. Он потерял ощущение времени, забыл об осторожности, обо всем… Сейчас и подросток мог бы скрутить его голыми руками! Застоявшееся тело никак не могло насытиться… Но вот последняя, тягучая, сладостная судорога. Он простонал, и в истоме уронил залитое потом лицо на неподвижное плечо своей жены! (Теперь-то она с ним уйдет! Теперь нет другого выхода!.. Да и раньше не было.)

– Айрис!

Молчание.

– Айрис, послушай! Я виноват, я был груб, но я тебя люблю. Я слишком долго ждал. Теперь ты – моя жена, и я тебя больше не обижу. Айрис, нам нужно спешить! Вставай, я приготовил поклажу и оружие…

Мертвая тишина.

– Айрис?..

Первый охотник не вскрикнул: для этого он был слишком опытен, а опасность была повсюду! И все же какое-то время он сидел в оцепенении…

Как давно она умерла?

Что – теперь? Может быть, остаться здесь до рассвета – и пусть его возьмут, пусть посмотрят, к чему привел их дурацкий Закон крови? Он не хочет их видеть, не хочет говорить ни с кем, ничего объяснять, – так что ж, кинжал, так легко пронзивший сердце Киику, найдет и его собственное сердце!

Законы создают сильные – для слабых… Разве Мал слабак?

Да, это – не выход! Так они, быть может, сложат еще одну песенку – и ненавистный Закон, из-за которого Мал потерял все, только укрепится! Нет, Мал не отдаст себя во власть этого Закона – ни живым, ни мертвым! Он им нужен? Пусть-ка попробуют взять его, первого охотника и следопыта!

Вещи, которые он так старательно отбирал для Айрис, больше не нужны. А вот оружие – необходимо! Два копья – тяжелое и легкое, колчан с дротиками… Металка и окровавленный кинжал – вот они!.. Мал тихонько откинул полог, прислушался… Ночь перевалила за половину, и стойбище спит глубоким сном. Тишина. Ни звука. Опасности нет!

Он ужом выскользнул из мертвого жилища и скрылся в кустарнике.

Перед тем как встать на свою тропу, Мал трижды переложил след, наметил ложные пути… Завтра, когда начнется погоня… Кто распутает эти петли лучшего охотника, лучшего следопыта? Никто! Никогда! Мал – неуязвим! Он гордился собой, своей ловкостью, своим умением… И все же одна и та же мысль возникала снова и снова, не давая покоя:

«Как давно она умерла?»

Он и сам не знал, как очутился здесь, в Проклятой ложбине! Вроде бы думал совсем о другом. О северной тропе…

В этот раз не пришлось даже ложиться. Тот, второй, уже поджидал охотника.

– Пусть великий Мал не тревожится! Айрис? Он сделал для Айрис все, что мог, он хотел спасти Айрис, но она не поняла. Айрис оказалась недостойна великого Мала! Мой друг должен думать о том, что он будет делать дальше!

Мал уже понял: в этой ложбине явь и сны смешаны воедино! Ему уже не нужно было ложиться, чтобы увидеть того, второго.

– Мал должен покинуть эти места навсегда. Мал хочет попросить совета у того, кто называет себя его другом. Куда идти? Быть может, к лашии, не имеющим Закона? Мал ненавидит Закон, отнявший у него Айрис! Мал жалеет, что убивал лашии … Но примут ли лашии Мала?

– Лашии? Мал найдет у свободного народа радушный прием! Жаль, что его друг не сможет сопровождать Мала, не сможет ему помочь!

– Но ты обещал…

– Великий Колдун детей Мамонта сказал Малу: «Колдуны не всесильны!» Не всесильны и духи, даже такие могучие, как я. Друг первого охотника, я могу ему помогать – здесь … Или сопровождать его, но лишь в том случае, если я, великий и могучий дух, войду в его тело!

(Опять об этом!)

– Но зачем Малу покидать эти места? Разве сильный не хочет отомстить тем, кто отнял у него Айрис? Законы создают сильные – для слабых. Мал ненавидит Закон? Так пусть Мал его отменит!

– Но как? Жабье дерьмо, КАК?!

– Мал убил тигрольва. Мал – будущий вождь. Так пусть Мал станет вождем всех трех Родов! Пусть отменит Закон крови! И три Рода, объединенные Малом, будут непобедимы!

Мал невольно схватился за грудь. Где ремешок с когтями тигрольва?!

– Великий охотник напрасно волнуется. Тигролев – убит, а это – знак!

– Но как я могу объединить три Рода?!

– Войной. Завтра два Рода выступят против Мала. Хватит ли у Мала мужества и смекалки не только уйти от охотников – двум Родам войну объявить?

– Ха! Мал уже объявил войну! Он переложил след! Никто не сможет распутать петли, плетенные лучшим следопытом!

– Хорошо. Пусть великий Мал запутает свой след еще больше. Закружив преследователей, он должен их убить. Это – первый шаг! Мал должен показать: никто не может противостоять сильному!

– А потом?

– Потом? Убить сильных! Тех, кто диктует Закон, кто служит Закону!

– Колдунов?

– Не всех. Мал не должен трогать колдуна детей Серой Совы. Узун может служить Малу верой и правдой. А вот вожди… Вожди – тоже сильные! Разве сможет Мал объединить три Рода, если останется хотя бы один вождь? А когда великий Мал станет вождем всех трех Родов, ему не будет равного! Он установит свои законы! С колдовской ложью будет покончено, и великий Мал увидит: на свете – не одна Айрис, отвергшая героя! Другие его не отвергнут!

(«Не одна Айрис на свете…» А может быть, это – правда?) Мал неожиданно для себя почувствовал, что Айрис… уже не имеет для него такого значения, как прежде… А второй продолжал:

– Но Мал должен знать: победить нелегко! Мал – сильный, иначе я не помогал бы ему, но и для сильного эта задача трудна… Пусть Мал еще раз обдумает совет своего друга: если великий охотник впустит в свое тело меня, я перестану быть бесплотным, а силы самого Мала удесятерятся!

– Мал благодарит своего друга за помощь. Мал покажет духу: он достоин помощи!

Тот, второй, был явно недоволен ответом.

– Хорошо. Но пусть упрямый Мал запомнит последний совет: старый Колдун опасен, но самый опасный враг – молодой колдун-Куница! Убей его первым!

Сон или явь? Второго уже не было рядом, и Мал не знал, слышал ли он эти последние слова от кого-то или говорил их себе самому?.. Был ли в этой ложбине кто-то другой, кроме Мала?

Серый, смутный, предрассветный час. У него много дел: нужно проложить еще несколько ложных следов от погони, нужно наметить места, откуда он будет следить за своими врагами. И все обдумать…

Как давно она умерла?

Нагу проснулся внезапно, как будто его кто-то толкнул. Темно. Мерное дыхание спящих ребят. Сон, ужасный, тягостный сон, исчез из памяти мгновенно, вместе с пробуждением. Нагу не успел его задержать и теперь тщетно силился вспомнить хоть что-то… Нет, все исчезло, кроме этого тягостного чувства. Как будто случилось что-то чудовищное, что-то непоправимое… Нагу поднес ладони к щекам и с ужасом почувствовал, что они мокрые!

ОН ПЛАКАЛ?!

Какое счастье, что до рассвета далеко, что все спокойно спят! Слезы – наяву ли, во сне ли – неизгладимый позор! Глаза мужчины могут слезиться только от дыма, от ветра, от холода или от сока дикого чеснока. Осторожно, чтобы не разбудить мирно посвистывающего носом Туули, Нагу принялся тереть щеки и глаза. Следы сна почти изгладились; происшедшее напугало его гораздо больше. Страшно представить, что бы случилось, проснись он с заплаканным лицом на рассвете, вместе со всеми остальными!

– Мама! Мама!

Она и не спала – дремала, вновь и вновь переживая случившееся. Крик оторвал ее от мужа, бросил к постели дочери. (Как же так? Колдун сказал, Нава будет спать долго …)

– Нава, что с тобой?

(Да она вся горит!)

– Мама, сходи за Айрис! Что с Айрис, мама? Позови Айрис!

(ХОНКА!)

– Нава, успокойся; сейчас ночь; Айрис со своим мужем; она придет к тебе утром, придет обязательно…

– Нет, ты не понимаешь! Сейчас, сейчас иди! Только – поздно!..

Нава, пылающая от жара, металась и непрерывно говорила об Айрис, то умоляла мать сходить за ней прямо сейчас, то бормотала что-то несвязное. Заплакали дети. Отец уже был рядом.

– Хорошо, хорошо, только успокойся, только лежи спокойно – и я пойду.

Нава тотчас затихла, только прошептала:

– Скорее!

Придется идти. Они поймут!

Серый, смутный предрассветный час. Еще никто не встал, только в соседнем жилище – легкий шум, видимо, их тоже разбудил крик Навы. В стойбище пусто и тихо; дремлет даже Общий очаг: слабо багровеет под сизым пеплом; едва струится легкий дымок… Вот и жилище Киику.

Женщина остановилась у входа и, не открывая полога, позвала вполголоса:

– Киику! Айрис! Простите старую Ану! Наве очень плохо, Нава зовет Айрис!

(Крепко спят!)

– Киику! Айрис!

Она осторожно отодвинула оленью шкуру… Странно! Почему очаг мертв?!

– Айрис! Наве очень плохо!

(Не может быть, чтобы они так крепко спали!)

В полной темноте, осторожно обойдя мертвый очаг, она приблизилась к постели и протянула руку…

Душераздирающий крик поднял на ноги всех детей Серой Совы, перелетел через лог и достиг стойбища детей Мамонта.

 

Глава 6

«НО ПОЧЕМУ МАЛ?»

– Но почему Мал?

Арго задал этот странный вопрос, скорее, самому себе – не горевестнику из стойбища Серых Сов. Но Анук понял его по-своему.

– Узнаёт ли вождь детей Мамонта эти когти? Мой брат, Киику, успел сорвать их с груди убийцы!

Да, конечно, Арго сразу узнал это ожерелье из когтей тигрольва, столько лет красовавшееся на груди первого охотника Рода детей Мамонта!

– Есть и другие доказательства: ваш первый охотник оставил вещи, приготовленные для побега! Он хотел увести твою дочь, жену моего брата! Она тоже мертва… Закон крови нарушен!

Арго услышал сквозь сон отчаянный крик насмерть перепуганной женщины – и горевестнику не пришлось его будить. И не он один – все мужчины и большинство женщин уже собрались посреди стойбища, уже кормили общие очаги… Новость была настолько чудовищной, что даже традиционный плач начался как-то неуверенно… Айя еще не вышла к людям. Арго знал: сейчас она плачет в одиночестве, и слезы ее тихи, но безысходны. Что ж, ей можно и должно оплакать свою дочь! А вот он…

– Гарт, вождь детей Серой Совы, сказал: пусть Арго, его собрат, поторопится! Иначе погоня будет послана без сыновей Мамонта! Сыновья Серой Совы сумеют поймать вашего лучшего охотника!

Арго внимательно вгляделся в лицо молодого охотника. Белая траурная раскраска делала его зловещим и бесстрастным, но и она не могла скрыть ненависть, которую излучал его взгляд. Арго понимал: сейчас, по крайней мере, часть этой ненависти распространяется на весь их Род детей Мамонта… И на него, вождя, не сумевшего разглядеть преступника, предотвратить случившееся. Едва ли Гарт сказал бы такое. Просьба поторопиться – да, остальное добавили горе и ненависть. Чувства Анука можно понять, но поддаваться им опасно, особенно сейчас.

– Арго, вождь детей Мамонта, понимает и разделяет горе молодого сына Серой Совы, потерявшего своего брата, моего зятя. Но пусть молодой охотник знает: горе отца, так страшно лишившегося любимой дочери, не меньшее. И велика скорбь вождя, чей род опозорен недостойным общинником… Бывшим общинником! Оскорблены оба наших Рода; теперь у нас – один общий враг! Мудро ли поддаться врагу, разжигая рознь и вражду между оскорбленными? Разделяться там, где мы должны быть вместе? Я знаю мудрость Гарта, великого вождя детей Серой Совы, и позволяю себе усомниться: верно ли понял горевестник его слова?

Анук опустил глаза. Белая раскраска скрыла вспыхнувшие от стыда щеки.

– Пусть Арго, великий вождь детей Мамонта, простит молодого сына Серой Совы, чей разум помутился от горя! Вождь Гарт просил только поторопиться.

– И он прав. Наш враг опасен и коварен – медлить нельзя!

Арго вышел на середину стойбища, к общему очагу. Собрались уже все. Женщины распустили волосы и рыдали, соблюдая обычай. Мужчины подавленно молчали. Преступления случались и раньше – и в их, и в соседних общинах. Бывали убийства, за них обычно карали смертью; скрыться убийце не удавалось почти никогда. Впрочем, порой, когда убийце удавалось доказать, что ему было нанесено очень тяжкое оскорбление, он мог отделаться и выкупом… если только не извел оскорбителя с помощью черной магии – в этих случаях пощады не было никому. Бежали с чужими женами – бывало и такое. Если беглецов ловили, обычной карой была смерть, но здесь исключения происходили чаще, все зависело от конкретных обстоятельств. В общине Коно, например, жила пара, которой разрешили даже вернуться через несколько лет после побега. Оскорбленный муж, давным-давно обзаведшийся новой семьей, получил богатые дары и был с похитителем своей первой жены во вполне приятельских отношениях. Воровство у своих считалось неизгладимым позором, а вот у чужих, дальних, – даже доблестью: решившийся на такое удалец неизменно рисковал своей головой. Но чтобы брат надругался над собственной сестрой – такого ужаса не знал никто, ни один Род. Даже в памяти стариков такого не было!

Арго поднял руку, призывая к молчанию:

– Где Колдун? Пошлите за ним!

Но он уже шел, опираясь на посох тяжелее, чем обычно. Теперь это был не тот бодрый, крепкий старик, который совсем недавно приходил к утренней трапезе вождя. Заметно состарившийся, словно и не ночь прошла, а годы, но не сломленный, более суровый, чем когда бы то ни было, Колдун опустился на землю у ног Арго.

– Пусть горевестник повторит свой рассказ – для всех!

– Нава, опозоренная Малом, тяжело больна. Нава попросила Ану, свою мать: «Пойди к Айрис! Позови Айрис!» И старая Ана пошла к жилищу Киику и Айрис. Она позвала Айрис, но никто не отозвался на ее зов. И тогда она вошла и увидела мертвый очаг. А на постели, – Анук сглотнул комок, подступивший к горлу, – на постели лежали рядом Киику и Айрис. Мертвые. Мал проник в их дом, убил Киику и осквернил Айрис, свою сестру! Она умерла. Гарт, вождь детей Серой Совы, зовет Арго, вождя детей Мамонта, Колдуна и тех сыновей Мамонта, кто будет послан в погоню.

Арго показал всем когти тигрольва на порванном ремешке:

– Это Киику сорвал с шеи своего убийцы. Мал! Я последний раз произношу твое имя; отныне оно – табу! А у тебя больше нет ни Рода, ни тотема, ни братьев и сестер, ни духов-покровителей, ни жилища, ни очага. Ты лишаешься всех своих имен: детского, явного и тайного! Отныне ты – никто!

Он передал когти Колдуну. Тот достал мешочки с листьями, колдовскими снадобьями и, запев проклинающий заговор, принялся их заворачивать в листья белены вместе с толчеными костями, сухим мышиным пометом и каким-то едким пахучим веществом.

Колдун пел:

– Ты лишаешься покровительства Великого Мамонта, Первопредков и наших духов. У тебя нет Рода, нет братьев и сестер, нет крова, нет очага, нет пристанища. У тебя больше нет имени; ты проклят навеки!

Я проклинаю тебя именем нашего Великого Родоначальника. Проклинаю твое сердце и печень, твой желудок, твои глаза и уши, твой язык, твои руки и ноги!

Лишенный имени, твое сердце – вместилище могильных червей, твой желудок набит мышиным пометом, твои уши заложены черной смолой, твои глаза залиты соком белены, твой язык пронзен иглами издохшего ежа! Твои ноги споткнутся о камень и корень, твои руки не удержат ни копья, ни металки!

Отлученный от Рода, наши деревья и кусты преградят тебе путь своими ветвями, наши травы оплетут твои ноги и выдадут твой след, наша земля станет для тебя трясиной, наша вода не поддержит твое проклятое тело и не утолит твоей жажды!

Наши храбрые охотники настигнут тебя – для справедливой кары!

Когти тигрольва были завернуты и убраны – до срока! Когда лишенный имени будет пойман и предстанет перед телами своих жертв, перед лицами своих бывших сородичей и друзей, – сверток, на который наложено проклятие, будет брошен в огонь вместе с одеждой, оружием и амулетами кровосмесителя и убийцы.

Царило глубокое молчание; прерывался даже плач. Такое проклятие еще ни разу не звучало ни в одном из стойбищ детей Мамонта и детей Серой Совы!

Арго приблизился к жилищу лишенного имени. Острие копья прочертило в воздухе сложный знак.

– Табу! До срока!

Теперь до тех пор, пока преступник не будет схвачен, ни один общинник не приблизится к проклятому дому. Потом он будет сожжен вместе со всем, что осталось внутри.

– Позовите Айю!

Толпа расступилась. Айя уже стояла у входа в свое жилище. Ее губы были плотно сжаты; глаза сухи. Она распустила волосы, но надела обычное платье и не нанесла на лицо траурную раскраску. Арго понял: его лебедушка верна ему и в горе. Как ее муж и вождь, она не облачится в траурные одежды до тех пор, пока их враг не будет взят и не понесет неизбежную кару! На сердце защемило от внезапного воспоминания: точно так же совсем недавно стояла у входа их Айрис!.. «Отец, еда готова!» Руки стиснули копье так, что побелели суставы. Казалось, их не разжать, не переломив древко!.. Ах, если бы он только мог, если бы имел право!..

Арго не мог сам преследовать преступника: вождь может выступить только против вождя – это закон! По обычаю, убийцу должны преследовать трое лучших охотников пострадавшей общины, причем одним из них должен быть ближайший родственник убитого. Сейчас пострадали две общины, – значит, за лишенным имени пойдут шесть охотников, по трое от каждого Рода. Серых Сов возглавит Анук – брат убитого Киику. А кто поведет сыновей Мамонта? Нагу, брат Айрис, еще не стал мужчиной и не может участвовать в погоне. Лишен такой возможности и Арго, ее отец. Значит, остается только одно: кто-то из детей Мамонта должен быть усыновлен Арго и Айей. Он-то и отберет двух других следопытов их Рода.

Арго обвел взглядом своих охотников и, трижды стукнув копьем оземь (Великий Мамонт! Сможет ли он разжать эти пальцы! ), заговорил:

– Сыновья Мамонта! Мужчины! Отважные охотники! Кто из вас готов стать моим сыном?

Вперед, не колеблясь, вышел рыжебородый Йом, молодой, но храбрый и опытный следопыт, неунывающий Йом, Йом-весельчак, любитель острого словца… Но сейчас его обычно добродушное лицо было мрачно, светло-голубые, почти прозрачные глаза смотрели твердо и решительно.

– Если великий вождь и хозяйка его очага сочтут Йома достойным чести стать их сыном, Йом готов! Йом лучше других знает повадки врага, называвшегося его другом! Лишенный имени будет выслежен и взят в срок!

Арго левой рукой стиснул плечо молодого охотника (не высок, но жилист и крепок! ) и, глядя в его ледяные глаза, тихо произнес одно только слово:

– Живым! – И затем подвел его к Айе: – Айя! Согласна ли ты, чтобы Йом, став нашим сыном, выследил и схватил лишенного имени?

Она молча кивнула в знак согласия.

Обряд усыновления длился недолго. Йом разделся, свернувшись калачиком, лег на землю, и Айя накрыла его подолом своей длинной рубахи – Йом как бы рождался вторично. Затем, приподняв голову «новорожденного», она обнажила левую грудь, и молодой охотник прикоснулся губами к сморщенному соску.

– Сын мой! – были первые слова, произнесенные Айей в это страшное утро.

– Моя мать!

Йом подошел к Арго. Тот уже положил копье (пальцы все-таки разжались!), снял рубаху и достал кремневый нож. Лезвие вспороло кожу под левым соском. Теплой струйкой потекла кровь. Йом молча слизнул ее и тем же ножом сделал на своей груди такой же надрез. Слизывая кровь своего приемного сына, Арго почувствовал, как учащенно бьется его сердце.

– Сын мой!

– Мой отец!

Через минуту они оба, отец и сын, уже одетые и при оружии, стояли в кругу общинников.

– Кого мой сын Йом возьмет с собой?

Охотник, видимо, уже все обдумал и сразу же назвал два имени. Арго одобрительно кивнул: знающие, не торопыги, не трусы.

– Пусть названные соберутся немедленно. Мы отправляемся к Серым Совам. Колдун пойдет с нами.

Арго посмотрел на горевестника. Тот молчал, но от нетерпения грыз ноготь. Анука можно понять, но времени потеряно немного: хотя небо уже начало голубеть, утренняя звезда еще печально взирала на подавленных горем людей.

Оставалось последнее.

– Анук, посланы ли горевестники к нашим соседям?

– Нет. Гарт, наш вождь, отправит посланца детей Серой Совы на юг сразу же после нашего возвращения. На север должен быть послан горевестник детей Мамонта.

(Все – так. Можно было не сомневаться: Гарт и в большой беде остается осторожным Гартом. Такой обычаев не нарушит!)

Арго обвел взглядом молодых мужчин, выбирая самого юного и быстроногого.

– Алем, правнук старого Гора! Арго, вождь детей Мамонта, поручает тебе передать горестную весть нашим соседям на севере! Подготовься и поспеши!

Уже встав на тропу, ведущую в стойбище детей Серой Совы, Арго в последний раз обратился к своим общинникам:

– Лишенный имени будет доставлен туда, где он совершил преступление, – в стойбище детей Серой Совы. Там его будут судить и казнят. Колдун и я будем ждать там. Здесь главный – старый Гор. Когда враг будет взят, мы пошлем вестника за нашими мужчинами… Айя, ты можешь прийти вместе с ними!

Но она покачала головой:

– Нет, мой муж! Айя больше не увидит врага! Айя придет потом, чтобы оплакать нашу дочь!

Рыдания женщин возобновились. Они были слышны даже тогда, когда мужчины перешли ручей. И никто не догадывался, что за ними внимательно следят два черных, ненавидящих глаза: тот, за кем послана погоня, был совсем близко!

Лишенный имени не все слышал, но видел все, что происходит в его бывшем стойбище. И не слыша, он прекрасно понимал, о чем бормочет Колдун (Всё из-за тебя, старый лис! ), какие распоряжения отдает Арго (А! Так вот кто возглавит погоню! )… Он лежал в норе, под корнями старой сосны, вырытой им давным-давно. Зачем? Тогда Мал и сам не понимал – зачем? Тогда это была игра: хотелось проверить, может ли он, лучший следопыт, так скрыть свой след, что и в двух шагах от родного стойбища, от тропы, по которой дети Мамонта и дети Серой Совы постоянно ходят в гости друг к другу, его никто не заметит. Наметанный глаз сразу приметил это дерево, под корнями которого образовалось естественное углубление, да еще прикрытое стволом и ветвями второй сосны, упавшей за два или три года до того, давно всем примелькавшейся. И Мал принялся за работу. Тайно от всех, урывками расширил углубление, поправил и подладил естественную маскировку, так, чтобы изнутри было видно как можно больше, а снаружи, от тропы, – как можно меньше. Все? О нет! А запах? Его тайное лежбище должно пропитаться таким звериным запахом, который для всех был бы хорошо знакомым, привычным, но не привлекающим внимания, а, скорее, отталкивающим.

Мал выбирал долго. Казалось, дело невозможное! Любой зверь должен оставлять не только помет и клочья шерсти, но и следы. Любой зверь, будь то волк, лиса, росомаха или барсук, поселившийся так близко от человека, привлечет внимание или охотника, или мальчишек… И тогда он вспомнил о летунах – ночных тварях с перепончатыми крыльями, гнездящихся в норах на склоне большого холма. Зверюги безвредные, бесполезные – ни мяса, ни шерсти! – но противные… Почему бы парочке этих тварей не поселиться здесь, в норе под корнями? Уж за ними-то никто не полезет! И вот его маскировку довершили помет и клочья шерсти, старательно собранные в распроклятых норах. Более того, однажды под вечер он залег в свое тайное лежбище, поглаживая насмерть перепуганную крылатую тварь, извлеченную из ее родной норы. И когда мимо сосны прошли Йом с женой и ребенком, направлявшиеся в гости к вождю детей Серой Совы Гарту, отцу Наги, тварь, уже примирившаяся с собственной участью, была выпущена на свободу. Улетая к родному гнездовью, зверюга, ошалевшая от таких неожиданных поворотов судьбы, едва не задела голову Йома. Тот выругался, сплюнул, мрачно посмотрел на сосну, под которой, закусив от смеха кулак, лежал его приятель, но ничего не заподозрил… С тех пор Мал много раз залегал в своем убежище, любуясь на сыновей Мамонта и Серой Совы, проходящих совсем рядом и ни о чем не подозревающих. Он загадал: тот, кто его раскроет, получит в дар от первого охотника самый лучший дротик! Дар, однако, так никому и не достался.

Тогда это была только шутка. Но теперь, свернувшись в своем сыром и холодном тайном лежбище (в глубине еще дотаивал снег), лишенный имени дрожал не от холода, задыхался не от вони – от ненависти; он горел желанием пустить в ход металку и дротики сразу, как только увидел их спины! Но это погубило бы все, все усилия! Он выдал бы себя с головой, показал, что никуда не скрылся, не ушел, что он здесь, поблизости… И чего бы стоили тогда все его ночные и предутренние хитросплетения, все петли?! Игра бы окончилась в один день – и не в его пользу! Вот почему горевестник Серых Сов спокойно, целым и невредимым прошел – в двух шагах! – от Мала. Вот почему его будущие преследователи непотревоженными переходят сейчас через ручей, и даже ненавистный старик не рухнет лицом вниз, в воду, с оперенным дротиком под левой лопаткой. Пусть уходит – пока! Пусть занимается своими колдовскими штучками – его час еще настанет! И пусть преследователи распутывают его ложные следы, – долго, ох как долго им придется этим заниматься! А у него – свои дела!

Лишенный имени хорошо знал обычаи. Он знал: сейчас к дальним стойбищам направятся два горевестника – на юг и на север. Даже лучший следопыт не может раздвоиться и перехватить обоих. А вот одного… Но которого?

Он задумался. Путь на юг ему пока что не нужен: там будут безуспешно кружиться его преследователи, там больше стойбищ и люди чаще общаются… С горевестником или без, на юге быстро узнают обо всем. Да и не нужен ему юг, по крайней мере сейчас. О колдуне детей Куницы, об их вожде придется думать потом, после этих… Сегодня они все равно недоступны для Мала… А вот северных стоит продержать в неведении как можно дольше. В конце концов, и Проклятая ложбина на севере… Да и как знать? Быть может, ему все же придется уходить туда, к лашии … Решено! Лишенный имени осторожно выбрался из-под корневища, замаскировал вход в свое старое логово, проверил, не наследил ли, и, бросив холодный взгляд на стойбище детей Мамонта, ставшее чужим и враждебным, направился к северной тропе.

Зло не всесильно. Лишенный имени и не подозревал о том, что вскоре молодой колдун-Куница, ничего не знающий о случившемся, в одиночку поспешит в стойбище детей Серой Совы – лечить Наву. Прими Мал иное решение, они бы встретились на узкой тропе, – и кто знает, как сложилась бы тогда дальнейшая цепь событий? Но не своего убийцу встретил молодой колдун – горевестника и вооруженных сыновей Мамонта из общины Кано, потрясенных неслыханной вестью! Остаток пути к стойбищу детей Серой Совы он прошел с надежной охраной.

Алем торопился изо всех сил. Нижняя тропа поднималась вверх, на пригорок, откуда слева открывались вершины тех елей. Самое страшное место, даже в этот рассветный час! Алем выставил указательный и средний пальцы левой руки в направлении Проклятой ложбины – знак, отводящий беду. Скорее, скорее!

Спускаясь с пригорка вниз, он облегченно перевел дыхание: миновало! И в этот момент ему показалось: кто-то с силой толкнул его в спину, бросая вперед, на тропу. Сосновая шишка, валявшаяся в двух шагах впереди, вдруг оказалась прямо перед глазами; два муравья испуганно спешили в разные стороны…

Алем, скорее раздосадованный, чем испуганный, попытался подняться – и тут пришла боль. Она началась с левой стороны груди, быстро распространялась по всему телу, становилась все нестерпимее… Шишка и муравьи вдруг завертелись в стремительном водовороте, навсегда увлекая быстроногого Алема в черную воронку, прочь из этого Мира, на ледяную тропу смерти.

Лишенный имени смотрел на труп горевестника. Мальчишку было немного жаль, но – это война, в которой нет пощады! Его-то самого не пожалеет никто! Поколебавшись, выдернул дротик. Было бы заманчиво оставить труп прямо здесь, со своим знаком! И он это сделает – потом, когда его дротик найдет дичь поважнее! Может быть, уже сегодня… Он оттащил тело в кусты, не слишком заботясь о том, чтобы скрыть следы. Сегодня по этой тропе может пройти лишь случайный гость с севера, а тот – найдет ли убитого, нет ли – и так все узнает, достигнув одной из общин… Или не узнает, если раньше натолкнется на Мала! Но такого гостя не будет: с севера приходят нечасто, не на второй день после общих свадеб!

А теперь – нужно спешить назад, к стойбищу детей Серой Совы, полюбоваться на начало погони. Берегитесь, охотники; дичь опаснее, чем вы думаете! Смотрите, не ткнуться бы и вам носами в землю, как вашему горевестнику!

Арго стоял у входа в мертвое жилище, тяжело опираясь на свое копье (сегодня оно для него – посох, костыль… Если бы он только мог!..). Айрис и Киику лежали там, где застала их смерть. Их не могут готовить к погребению до тех пор, пока убийца не будет схвачен, – этот обычай соблюдался не всегда, но здесь преступление было слишком страшным, чтобы пренебречь традицией. Нарушение Закона крови несет опасность всем.

Айрис лежала на спине, в разорванной рубахе. Ее запрокинутое вверх лицо не было видно, только узкий подбородок да черные волосы, разметавшиеся по лапнику, по смятым шкурам. Откинутая в сторону правая рука покоилась на теле Киику, завалившемся лицом вниз к самой стене. Даже в полумраке на его белоснежной рубахе угадывалось черное пятно засохшей крови. Арго вспоминал совсем недавнее: «Я вижу, Айрис будет прекрасной хозяйкой очага! Наверное, не хуже, чем ее мать, Айя». А он-то радовался их старой дружбе! Тому, что у его дочери такой надежный защитник! Слепой червяк, безмозглая колода!..

Дружеская рука легла на его плечо.

– Арго, вождь детей Мамонта! Гарт, вождь детей Серой Совы, понимает и разделяет твое горе. Но нас ждут избранные охотники!

Да, он попусту теряет время!

Арго обернулся. Полукольцом стояли охотники двух родов. Анук уже снял траурную раскраску горевестника и сейчас, в полном облачении воина, возглавлял своих. Кажется, он готов был приплясывать от нетерпения!

Мужчина – прежде всего охотник. И воин – если придется. Боевые и охотничьи копья и дротики почти неразличимы, только сами мужчины распознают их по специальным знакам. Мало чем отличается одежда: воины обычно не надевают рубах, чтобы встретить смерть обнаженной грудью, но это не в лютый мороз, не зимой… Впрочем, зимой войны случаются редко. Воина больше всего отличает раскраска. Бело-красная у сыновей Серой Совы, черно-красная у сыновей Мамонта, она должна наводить на чужаков ужас и отводить их удары.

– Дети Серой Совы! Дети Мамонта! Вы – видите! Наш Род опозорен не только убийствами – нарушен Закон крови! Враг отлучен от нашего Рода и лишен имени. Чтобы смыть позор, чтобы восстановить равновесие, враг должен быть взят живым! Своим я могу приказывать, сыновей Серой Совы – только просить. Что скажете? Предупреждаю: враг хитер и опасен!

Вмешался Гарт:

– Наше горе – одно! Наши охотники – мужья дочерей Мамонта! Неужели они не помогут их братьям смыть позор?! Горевестники посланы в соседние стойбища; нарушивший Закон крови и лишенный имени не уйдет далеко… Но он должен быть взят в срок нашими посланцами!

По неписаным законам, убийцу в течение трех дней преследуют только посланные той общины, в которой совершилось убийство. За это время весть о преступлении, как пожар, распространяется от стойбища к стойбищу, во все концы. Преступнику не дадут приюта; не будет ему и пощады, если его встретят охотники, извещенные о том, что случилось. Но только через три дня его начнут специально искать все те, кто заинтересован в возмездии.

Для тех, кто пострадал и выслал преследователей, очень важно, чтобы именно они, посланные, взяли своего врага. Конечно, им передадут врага и другие, живого или мертвого. В этом случае… в этом случае честь и слава достанется другим, не им, не посланным. Порой это не так уж и важно, но только не сейчас, когда нарушен Закон крови, когда речь идет о чести и достоинстве Рода, а может быть, и о самом его существовании!

Ответ был единодушен:

– Пусть наши вожди верят и знают: мы не вернемся без врага, связанного по рукам и ногам! Лишенный имени лишится и свободы и жизни!

Вновь заговорил Арго:

– Враг очень коварен! Выслушайте советы мудрых колдунов!

Колдуны готовились – каждый по-своему. Толстый Узун уже с полчаса крутился, расставив руки, вокруг общего костра. Бормотание сменялось гудением, гудение – завыванием. Раза два он опрокидывался на спину и колотил ногами землю, изображая корчи. Как бы то ни было, человек старался изо всех сил: пот струился по его лицу, рубаха прилипла к телу. Зрелище было внушительным, особенно в сравнении со старым Колдуном детей Мамонта. Тот просто сидел, усталый, на коряге, должно быть, такой же старой, как он сам. Он скинул мокасины – сухие ноги в синих венах, со сведенными пальцами наслаждались росой, руки поглаживали до блеска отполированную поверхность посоха. Колдун думал.

В эту ночь, вернувшись с Поляны празднеств, он почти не спал – так, прилег отдохнуть, собраться с силами для еще одной попытки. Он был уверен: после отражения должна ослабнуть защита того, кто вслепую, на ощупь пытался в него проникнуть (а кто это мог быть, кроме как Мал, почувствовавший свою Скрытую силу? ). Колдун давно не готовился с таким тщанием, давно не прилагал таких усилий, раскрывая свое Внутреннее око в поисках Мала. И что же? Непреодолимая стена! С тем же успехом он мог попытаться сейчас подойти вот к этому огромному холму, сложенному из мягкого белого камня, поросшему соснами, и попытаться своим старческим плечом сдвинуть его в Большую воду! Нет! Это была не скрытая сила сколь угодно могучего колдуна! Это была иная, нечеловеческая сила, и он, Колдун, кажется, догадывался какая! Догадывался по той вечной, неистощимой, всепоглощающей злобе, с которой он столкнулся в ту роковую ночь, много лет назад… И еще потому, что теперь часть этой злобы была явно направлена именно на него – червя, козявки, сумевшей избежать уготованной участи!.. А он-то надеялся: все кончено! Ведь столько лет прошло – вся жизнь!.. Глупец! Жалкий отрезок кольца Великого Червя, вечно кусающего свой хвост, – что значит он для Того, существующего вне этих бесконечных колец?! Ничто! Его ненависть и злоба вечны, как вечен Он сам!

И тогда Колдун понял: проиграл! Не Мал обвел его вокруг пальца, нет, – Тот, кто стоит за ним, кто его направляет! Не важно, как заполучил Он лучшего охотника, далекого от скрытых сил и тайных знаний; важно – заполучил! Понял Колдун и то, что непоправимое уже произошло. Что именно, он еще не знал, но – произошло. И когда до его слуха донесся дальний крик, когда появился горевестник, Колдуну казалось: он уже готов к худшему… Но нет. Такого он все же не ожидал!

Колдун опустил подбородок на рукоять посоха и прикрыл глаза, чтобы не видеть кривляний Узуна. Его Потаенное око жестоко пострадало: оно и собственное стойбище не могло ощупать, не то что проникнуть в кого бы то ни было или обозреть окрестности! Обессиленный, он не мог ни пройти над ледяной тропой, ни проникнуть в Верхний или Нижний Миры, к Предкам. Духи ускользали, даже самые послушные… Быть может, мог бы помочь взгляд сквозь воду в глаз Небесной Старухи, но Колдун еще тогда, еще будучи юнцом (правда, уже умудренным юнцом) поклялся не делать этого ни для себя, ни для другого. В эту тяжелую ночь – впервые за всю жизнь! – он нарушил бы свою клятву, но специальная посудина Хорру раскололась, а новой не изготовить: не из чего!

…Что ж, пусть он сейчас бессилен. Дать совет он сможет – не колдовской, человеческий! Но – хороший совет, быть может, единственно верный! Вот только будет ли он принят?..

– Великие колдуны! – заговорил Гарт. – Кто из вас первым скажет свое слово тем, кто пойдет сейчас на поиски врага, лишенного имени?

Колдун, тяжело вставая с насиженного места, молча указал посохом на Узуна.

Колдун детей Серой Совы приближался к вождям и охотникам боком, вприпрыжку, продолжая что-то бормотать себе под нос. Видимо, никак не мог расстаться со «своими духами». Наконец принял величественную позу и заговорил:

– Мои духи сказали мне: «Тот, кто лживо называл себя первым охотником детей Мамонта, обезумел!» Его след вы найдете там, за жилищем Киику!

(О Великий Мамонт! А я-то думал, что враг пошел себе спокойно через все ваше стойбище!)

– Дальше этот лживый трус, назвавшийся первым охотником, пошел туда! – Неопределенный жест в направлении ближайшего холма. – Он бежит прочь, он меняет тропу в надежде спасти свою презренную жизнь! Но наши храбрые охотники, посланные в погоню, найдут и схватят этого сына Мамонта!

(Бывшего сына Мамонта! Бывшего!)

– Пусть только они остерегаются наступать на мышиный помет! Это может сбить со следа! Так сказали мои духи!

(А ты, оказывается, не так уж глуп, толстый Узун! Твоя лень кое-чему тебя научила!)

– Вожди благодарят великого колдуна детей Серой Совы за помощь и советы. – (Не понять, говорит ли Гарт серьезно.) – Что скажет охотникам великий Колдун детей Мамонта?

– Немногое. – Колдун выступил вперед, всем телом опираясь на посох. (Такой неимоверной усталости он не испытывал очень давно. Больше всего хотелось лечь, прямо здесь и сейчас. ) – Немногое! Духи молчат, и я ничего не могу сказать ни о намерениях, ни о путях врага.

Недоуменная тишина.

– Но посланные в погоню должны знать: лишенный имени очень опасен! Безумен или нет, он защищен! И когда посланные встанут на его след… – Помолчав, Колдун добавил: – На след, указанный духами моего великого собрата, колдуна детей Серой Совы, – они должны быть чутки, как тигролев, и осторожны, как лисица! Ни на миг не упускайте друг друга! Ни на миг! Если нужно разойтись, перекликайтесь; ни один из вас не должен терять связь с остальными! Теперь – мой главный совет…

Колдун вновь помолчал, обдумывая слова.

– Быть может, лишенный имени пытается укрыться вдали от наших земель. Тогда – все хорошо, тогда вы его настигнете в срок – не сегодня, так завтра! Но если вы сегодня почувствуете, что враг здесь и кружит, – тогда завтра на самом рассвете идите в Проклятую ложбину! Там вы найдете того, за кем посланы!

Среди мужчин пробежал легкий шум. В замешательстве переглянулись не только охотники, но и вожди. Последний совет был непонятен… и страшен! С незапамятных времен Проклятую ложбину обходили стороной, даже в самый яркий, самый веселый день, все охотники окрестных стойбищ! Почему? Говорилось разное; лишь одно имя повторялось неизменно: Великий Хорру! И даже самые храбрые знали: сунуться туда – все равно что полезть безоружным в логово тигрольва, где его жена выкармливает детенышей!

Вперед выскочил Узун:

– Совет моего собрата безумен! Сыновья Серой Совы никогда не пойдут в Проклятую ложбину! Я наложил на нее табу!

(Так, мой «великий собрат»! От страха ты совсем заврался… и зарвался!.. А почему ты так трусишь? Ведь ТЕБЯ САМОГО туда никто не приглашает!)

– Колдун детей Серой Совы воистину велик и могуч, если он сам налагает табу … да еще на то, что находится на земле, принадлежащей другому Роду! Но Арго, вождь детей Мамонта, не налагал табу на это место. Я – тем более; сыновья Мамонта просто обходят его стороной… Я повторяю свой совет сыновьям Мамонта: если враг не покинул наши земли, ищите его в Проклятой ложбине! Если она табу для сыновей Серой Совы, идите туда втроем, но не позднее завтрашнего рассвета! Большего я сказать не могу!

Арго подошел к Йому и положил ему руки на плечи:

– Йом, сын мой! Прошу тебя: не отвергни совет нашего Колдуна!

Йом твердо ответил:

– Пусть мой вождь и отец будет спокойным! Мы не испугаемся Проклятой ложбины!

Повисло неловкое молчание. По закону, налагать табу должен не колдун – вождь. Обычно это происходит в хорошо известных ситуациях, как это было сегодня, на стойбище детей Мамонта. В отдельных случаях табу может быть наложено по совету колдуна, но никак не им самим и уж конечно не на место, принадлежащее соседям! Такое «табу» слишком напоминает воровство – у своих! А сейчас, вдобавок ко всему, посланным в погоню от Серых Сов выпадала незавидная роль – оказаться трусами!

Заговорил Гарт:

– Вождь детей Серой Совы ничего не знает о том, когда, как и почему его колдун наложил табу на то, что нам не принадлежит! Вождь верит: его охотники не подвергнут наш Род худшему позору!

Анук чуть не плакал:

– Сыновья Серой Совы никогда не оставят своих собратьев в опасности! Если дети Мамонта пойдут в Проклятую ложбину – пойдем и мы!

И совсем по-детски добавил:

– Только пусть он снимет табу!

Колдун смотрел на Анука. Молод! Слишком молод и горяч! Как хорошо, что Нагу сейчас в Потаенном доме! Если бы Посвящение сыновей Мамонта происходило в то же время, что и у сыновей Серой Совы, именно он, а не Йом возглавлял бы сейчас посланных от их Рода! И что было бы тогда? Два вчерашних мальчика против…

Узун уже все понял. Красный и насупленный, он изо всех сил пытался загладить свою ошибку:

– Пусть вождь детей Серой Совы простит своего колдуна! Этой ночью духи сказали мне: «Проклятая ложбина опасна для детей Серой Совы!» Я хотел сказать своему вождю, чтобы он попросил великого вождя детей Мамонта разрешить наложить на нее табу для нашего Рода. Но не успел: Ана закричала, и началось… А сам я табу не накладывал, нет! Меня не так поняли…

Гарт не выдержал, бросил:

– Лучше бы твои духи предупредили тебя о другой опасности, грозящей нашему Роду!

Все было сказано, все решено. Колдун подошел к Йому и снял со своей шеи амулет, который был на нем еще той ночью в той самой ложбине и с которым с тех пор он не расставался ни на миг. Очень не хотелось передавать его другому, особенно сейчас, когда опасность, быть может, совсем рядом… Но там будет хуже; Йому амулет сейчас нужнее. А он сам… Что ж, в худшем случае он свое пожил!

– Йом, сын Арго! Это – самый сильный из моих оберегов! Надеюсь, он защитит тебя и там, в Проклятой ложбине! И помни: враг очень опасен!

– Йом, сын Арго, благодарит великого Колдуна! Йом запомнил и принял его слова и советы!

И опять – этот Узун!

– У колдуна детей Серой Совы тоже есть могучий амулет, который защитит храброго Анука, отведет от него любую беду!

(«Любую беду»! Что ты делаешь, толстый дурак?! Ты надеваешь на шею охотника родильный оберег! Хорошо еще, что рядом нет женщин!)

Посланные в погоню уже собрались выступать, но Гарт подозвал Анука:

– Анук! Послушай своего вождя. Ты храбр, и ты хочешь отомстить. Ты не отступишь и не оставишь сородича в беде. Но пообещай своему вождю: не перечь Йому! Он опытен, и он лучше знает нашего врага.

– Хорошо, вождь, Анук обещает! – ответил молодой охотник, подавляя вздох.

Шестеро охотников скрылись в кустарнике за мертвым жилищем. Оставалось одно – ждать! Гарт обратился к Колдуну:

– Вождь детей Серой Совы видит: великий Колдун детей Мамонта очень устал. Жилище вождя пусто, но в нем не остывает очаг, постели свежи, вода в бурдюке холодна и чиста, еды вдоволь. Быть может, великий Колдун не откажется разделить кров Гарта, вождя детей Серой Совы, со своим вождем, Арго?

Колдун был искренне благодарен. Если бы не это предложение, ему бы пришлось до самого возвращения посланных делить с Узуном бывшее жилище его предшественника. Прежде Колдун там бывал не раз, но лишь однажды посетил его с тех пор, как в нем обосновался новый хозяин. Этого оказалось достаточно: даже сейчас он был бы не в состоянии заснуть в этом логове, захламленным отбросами, насквозь провонявшим мочой, на засаленных шкурах, месяцами не знавших чистого воздуха, брошенных на старый, загаженный лапник.

Узун ушел к себе – кажется, он был рад неожиданному избавлению от непрошеного гостя не меньше, чем сам гость. Арго не захотел прилечь и остался у общего очага. Гарт отвел Колдуна в свое жилище, указал гостевую лежанку, предложил еду и питье. От еды Колдун отказался, но с наслаждением сделал несколько глотков бодрящего травного настоя. Пожелав «хорошего отдыха, доброго сна», Гарт ушел к своим, и Колдун с наслаждением растянулся на постели. Действительно, лапник был свеж и пахуч, шкуры чисты, хорошо проветрены, а в изголовье (Колдун отметил это с особым удовольствием – не каждый так делает!) – умело подобранные травы, навевающие дрему. Ох! Теперь – спать, спать! Все равно он больше ни на что сейчас не способен; сделано все возможное, и советы приняты… Духи бежали от его вопросов и просьб, но во сне могут прийти и подсказать…

Уже уплывая в сон, борясь с бесплодными сожалениями о вчерашнем дне, Колдун вздрогнул от неожиданно ясной мысли, почему-то лишь сейчас возникшей впервые:

«Если не Мал, то кто же пытался так неумело проникнуть в его "я"? И зачем? От кого он защитился вчера, во время свадебного обряда?!»

Арго сидел на той же самой коряге, которую недавно занимал Колдун. У ног лежало бесполезное копье. И в этом стойбище привычная жизнь была нарушена. Никто из мужчин не уйдет охотиться, не покинет стойбища – они наготове. Общий плач прекратился, большинство женщин занимались обычными домашними делами, но не было обычной болтовни, привычного смеха и шуток… Даже дети не бегали, не визжали; вон, сидят, сбившись в кучки, и шепчутся. Сейчас по традиции плакали только старухи, готовившие все для того, чтобы начать погребальный обряд сразу же, как только будет можно… Да еще из одного жилища слышался плач, тихий, совсем не обрядовый… А! Это – у Навы…

Казалось, Арго отдыхает, слушая птичьи переклички. Даже плач не мог заглушить этот радостный, переливчатый щебет, цоканье, клекотание. И он действительно вслушивался в эти утренние голоса, казавшиеся сейчас такими неуместными. Вслушивался холодно и внимательно: не вплетется ли в них перекличка шестерых охотников? Пока – нет, он бы отличил сразу… Значит, пока все хорошо: след взят и не потерян!

Дорого бы дал вождь детей Мамонта за то, чтобы быть сейчас там, среди них, рядом со своим новым сыном. На Йома – вся надежда! Остальные… Нет, только на Йома!

Покончив с делами, Гарт подошел к Арго и сел рядом:

– Не обижен ли вождь детей Мамонта на то, что я пригласил под свой кров и Колдуна?

– Нет. Вождь детей Серой Совы поступил правильно и мудро.

Гарт сорвал травинку, задумчиво пожевал:

– Странные слова, странный совет! Но вождь Арго сразу его принял. Быть может, он что-то знает?

Арго заставил себя улыбнуться, хотя бы губами:

– Вождь Гарт! Мы знаем друг друга много лет. Сейчас – не обряд, не совет, не напутствие… Думаю, мы можем говорить свободно… Я не знаю, что скрывается за его предостережениями и советом. Колдуны – вообще странные люди; наш, безымянный, – особенно. Но я знаю его еще дольше, чем тебя. Тут – или верить, или нет. Если не верить ему, то кому? Чей совет принять?

Гарт усмехнулся:

– Да. Больше некому! Боюсь, что могучие духи нашего мудрого Узуна любят его все сильнее и сильнее. Как ты думаешь, если спросить вашего Колдуна прямо, он расскажет?

– Я понял, зачем ты пригласил его к себе. Не знаю. Если и расскажет, то не все.

– Не только поэтому. Он еле стоял на ногах, а у нашего Узуна не отдохнешь!

– Я сказал: вождь Гарт поступил мудро!

У тропы, ведущей в стойбище Серых Сов, послышались шум и голоса. К вождям приближалась группа вооруженных детей Мамонта из общины Кано, а среди них – молодой колдун детей Куницы!

– Гарт, великий вождь детей Серой Совы! Арго, великий вождь детей Мамонта! Колдун из Рода Куницы шел, чтобы помочь Наве. По дороге его встретили сыновья Мамонта, рассказали о постигшем вас горе и дали провожатых. Поверьте, сейчас наш вождь Рам и весь Род скорбят вместе с вами! Колдун детей Куницы верит: нарушившего Закон крови кара настигнет в срок! А пока – все знания и все умение, которым располагает молодой колдун детей Куницы, в вашем распоряжении!

Гарт ответил за обоих:

– Мы благодарим могучего колдуна детей Куницы за слова и помощь. Пусть могучий колдун поможет спасти Наву! Будет жаль, если юная дочь Серой Совы раньше срока уйдет по ледяной тропе вслед за своей подругой Айрис!

– Не покажет ли великий вождь ее жилище?

У входа в жилище колдун оглянулся. Сыновья Мамонта и Серой Совы были заняты разговорами, обсуждали происшедшее. Никто не мог их услышать. И тогда молодой колдун вполголоса спросил:

– Великий вождь детей Серой Совы! Доверяет ли твой собрат, Арго, своему Колдуну?

 

Глава 7

ПОГОНЯ

– Наш колдун не ошибся! – Анук с торжеством указал на согнутые и даже сломанные ветви, примятую траву. – Ваш первый охотник ломился сквозь кусты, ничего не видя. Он обезумел!

– Бывший наш, – спокойно поправил его Йом. – Скрыться из стойбища детей Серой Совы он мог только здесь, иначе был бы риск, что его услышат или даже увидят. А вот безумен ли он…

Йом вглядывался в следы. Ясные, даже слишком. Вон, даже сломал самые приметные сучки… И на земле следы оставил… Будто не лучший следопыт здесь продирался, а… Даже мальчишки осторожнее! Или он в самом деле потерял разум и без труда будет взят, или…

– …Безумен ли он, мы скоро узнаем!

Но след не терялся. Не такой явный, как вначале, но все же несомненный для опытного глаза, он уверенно уводил на запад. Быть может, враг и в самом деле потерял разум? А когда немного пришел в себя, решил бежать как можно дальше отсюда?

Анук был уверен: так оно и есть!

– Безумен или нет, я сам вырежу и съем его сердце! – повторял он раз за разом, первым указывая на признаки следа. (Впрочем; опытным охотникам ни к чему было показывать на сломанную ветвь, на примятую траву, на вдавленную шишку. Их глаза замечали все это еще раньше; интересовало их другое: когда? и почему?)

В конце концов пожилой охотник Рода Серой Совы не выдержал:

– Чтобы съесть сердце врага, нужно врага убить! А мы его еще и не выследили! А когда выследим, должны будем взять живым !

Анук промолчал. Он верил в скорую удачу. А сердце? Что ж, ведь это так говорится… Но если будет схватка, своего права он не уступит!

Люди говорят: «Следопыт следа не оставит!» Люди верят: «След следопыта не выследить!» Но все это – только слова. Даже самый лучший следопыт не может совсем не оставить следа, ведь он не птица. Да и был бы птицей, кто знает, какие следы оставляют они в своем полете?

Нет, если настоящий следопыт хочет скрыть свой путь, свою тропу, его искусство вовсе не в том, чтобы вовсе не оставить на ней следа. Он должен переложить след – создать ложную тропу, уводящую в сторону от его истинного пути, но с таким расчетом, чтобы настоящий путь после хотя бы частично совпал с этой ложной тропой. А дальше – дело искусства: кто хитрее, кто опытнее – дичь или охотник?

Лишенный имени был уверен: опытнее – дичь, но такая, как он сам! Он сидел высоко на сосне, наблюдая за действиями преследователей, вставших на ложный след. Лазать по деревьям могут все – от охотника до мальчишки. Но и в этом он постарался достичь совершенства. Никто другой не мог забраться так высоко в считанные минуты – да еще с оружием! – и не оставить следа. Никто не мог так ловко замаскироваться в ветвях. И никто не знал: чтобы соскользнуть вниз, ему достаточно совсем немного времени, нескольких ударов сердца, не больше, для этого приспособлена длинная и тонкая, но прочная веревка из кожаных ремней. Впрочем, Йом, бывший его приятель, знал больше других, но, конечно, не все… Сейчас Мал жалел, что делился с Йомом и тем, чем делился. Но кто же мог знать?

Он с нетерпением ждал того момента, когда преследователи потеряют след. Лишенный имени надеялся: разбредшись в стороны (это неизбежно при поисках), они будут действовать в одиночку, до тех пор пока кто-нибудь вновь не встанет на след и не позовет остальных. А чего им опасаться? Одного-единственного врага, который должен быть уже далеко от этих мест? И вот тогда-то настанет его час!

Первым ляжет Йом – самый опасный.

Мал осторожен. Это будет сделано не теперь, не здесь, вблизи от стойбища. Пусть найдут еще один след, пусть подумают: ополоумел и мечется в панике! Пусть станут еще беспечнее. И вот тогда…

Но, глядя в их спины, слыша возбужденные выкрики этого Серого Совенка, мечтающего полакомиться его, Мала, сердцем, он чувствовал, как его всего, вопреки рассудку, охватывает горячая черно-красная волна ненависти и рука сама тянется к металке, несмотря на то что безумный бросок дротика с такого расстояния и под таким углом был бы заведомо неточен.

След исчез внезапно – именно тогда, когда даже Йом начал думать: действительно, лишенный имени потерял разум от содеянного (а скорее всего, раньше) и теперь бежит со всех ног куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих мест! Впрочем, здесь, на косогоре, где мало земли, мало травы, чахлый кустарник, но зато полным-полно белых камней, исчезновение следа могло быть чистой случайностью. Если так, дальше на запад, в осиновом перелеске, он появится вновь.

Предстояло разойтись.

– Куда пойдут Серые Совы? – спросил Йом.

– Туда! – Анук немедленно указал направо, к одинокой сосне. Этого и следовало ожидать: если все так, как думает молодой охотник, враг пошел (побежал?), скорее всего, именно туда.

– Хорошо. Мы возьмем влево. Договоримся о голосах. Пусть сыновья Серой Совы подают знак голосом своего тотема. Мы будем отвечать голосом ворона. Перекликаемся непрерывно, справа налево. Опасность или неожиданность – двойной крик. Встал на след – троекратный… Молчание – то же самое, что опасность: все сюда!

Анук откровенно расхохотался:

– Крик совы сейчас?! Да нас распознает и ползунчик!

– Вот и хорошо. Если все так, как ты думаешь, лишенный имени уже далеко и нас не услышит. Если нет… Пусть знает: мы – настороже! И еще одно: кричать своим голосом! Измененный голос – тоже тревога!

Анук пожал плечами, но не стал возражать: слово, данное вождю, мужчина не нарушит!

Лишенный имени взглянул на солнце, соображая, сколько времени понадобилось его врагам, чтобы пройти по ложному следу до этого места. Пожалуй, как он и рассчитывал – ни больше ни меньше. Теперь, прежде чем новый след будет взят, они разойдутся широким полукольцом, потеряв друг друга из виду. У него хватит времени на то, чтобы прикончить одного, а то и двух; шума не будет, об этом он позаботится. Все внимание, конечно, будет направлено к той сосне, от нее – лучший путь на запад, хорошо известный охотникам… Оттуда и будут ждать сигналы. Значит, влево!

Он уже огибал косогор, готовясь нырнуть в кустарник на противоположном склоне с таким расчетом, чтобы опередить посланных и подготовиться к встрече, как вдруг… Три крика совы, с короткими паузами, и таких же три крика ворона, опять сова и вновь ворон. Непрерывная перекличка! Это все меняло. Теперь – нечего и думать о перехвате: молчание одного из голосов – то же самое, что и сигнал опасности! После этого останется только выбирать: встретить смерть в схватке с пятерыми (Да нет! Обезножат и скрутят; смерть будет потом!) или бежать от них во весь опор, как длинноухий, как олень, безнадежно пытающийся уйти от волчьей стаи. Раздосадованный, он едва не разворошил копьем муравьиную кучу, едва не наследил по-настоящему.

Лишенный имени замер. Неожиданная мысль пришла ему в голову: «Откуда вообще это желание? И ведь не впервые за день». Еще там, в своем тайном лежбище, глядя на своих бывших сородичей, растревоженных, оторванных ото сна, то сбивающихся в общую кучу, то распадающихся на отдельные группы, он злорадно думал о том, как разворошил этот муравейник и как разворошит его еще сильнее! А ведь раньше и мысли такой не возникало; как и всякий охотник, обходил муравейники бережно, с уважением. С детства…

В тот день он, Тииту, и его приятель Кийси – будущий Йом, отправились за черными ягодами. Б овраге, у старого пня, им предстал толстый увалень – Серая Сова, самозабвенно разворачивающий палкой большую муравьиную кучу – даже губу прикусил от усердия!

– Ты что делаешь, лашии! – возмущенно закричал Кийси.

Толстяк испуганно обернулся, но, увидав всего лишь мелюзгу-Мамонтят, даже не удостоил ответом и вновь вернулся к прерванному занятию. Тогда Тииту отстранил приятеля и с разбега отвесил такой пинок под оттопыренную задницу Совеныша, что тот ткнулся своей ряхой прямо в разоряемый муравейник – на радость его обитателям. Жирняга вскочил, отплевываясь и отряхиваясь, и, просипев: «Ну, гадючье отродье!» – бросился на ребят с кулаками.

Он был старше их на несколько лет, это родительское горе, этот позор Рода. Над ним, закричавшим от боли во время первого же обряда и вышвырнутым из мужского дома назад, к женщинам и детям, безнаказанно потешались даже ползунчики. Но сейчас, когда поблизости не было никого из взрослых, жирняга решил, что сквитается с этой мелюзгой за все.

Не тут-то было! Тииту, легко увернувшись от неуклюжих кулачищ, так боднул его головой в живот, что муравьиный разоритель согнулся в три погибели и взвыл, должно быть, еще громче, чем в тот день, когда ему попытались нанести на тело Родовые знаки. А тут еще изрядный кусок коряги обрушился на неповоротливую шею – Кийси постарался! Размазывая слезы, сопли и кровь, жирняга бросился бежать под восторженный хохот мальчишек и уже на безопасном расстоянии обернулся, потрясая бессильными кулаками, и прокричал:

– Безотцовщина! Лашии! Вот скажу своему отцу – он тебе все уши оборвет!

Нет, конечно, Тииту прекрасно знал: не скажет. Никому и ничего. А скажет отцу – даже не упомянув про муравейник, просто о том, что мальчишка из детей Мамонта побил его великовозрастного сынка-балбеса, – уши действительно будут гореть, как головешки, но только не у Тииту.

…И все же жирняга его тогда достал. Что ни говори, а он ведь и впрямь безотцовщина…

Теперь вспоминать все это ни к чему! Теперь нужно думать совсем о другом. В конце концов, слишком огорчаться причины нет. Это только начало. Второй ложный след похитрее и поведет их дальше. Сейчас они осторожны – что ж, посмотрим, что будет, когда солнце подойдет к перелому! А пока здесь больше нечего делать!

Лишенный имени круто свернул в лес и, стараясь держаться одной из своих троп, наперерез направился туда, куда должны были в конце концов выйти и его преследователи. Троекратный крик ворона заставил его на миг задержаться и взглянуть на солнце. Сигнал мог означать только одно: второй след взят. Быстро, слишком быстро – Мал рассчитывал, что им понадобится больше времени. Это, конечно, Йом! Придется поспешить и ему самому.

Действительно, след был обнаружен Йомом: полоса на склоне небольшого овражка, оборванные листья на ветке, след камня, скатившегося на дно, – все говорило о том, что, спускаясь в овраг, лишенный имени поскользнулся и, пытаясь удержаться, схватился за ветвь. Йом подал условный сигнал.

Овражек был всем хорошо известен. Он сворачивал круто на восток, в сторону речной долины, как раз между стойбищами Гарта и Кано. Осмотр показал, что следы врага – более редкие, он явно стал осторожнее – ведут именно туда.

– Так и говорил наш колдун: «Он меняет тропу в надежде спасти свою презренную жизнь»! – воскликнул Анук.

– «Толстый Узун, мудрый Узун…» – задумчиво проговорил пожилой охотник. – Менять-то тропу он меняет, да вот только – зачем?

Йом предложил рассредоточиться. По дну пойдут он и Анук, остальные, по двое, по краям.

– И не только ищите след; его там, скорее всего, и не будет, не должно быть. Смотрите окрест и будьте настороже! – предупредил он. Анук хмыкнул, но промолчал и в этот раз.

След вывел их к Большой воде, когда солнце уже готовилось перевалить за половину. Анук досадовал:

– Проклятый! Столько времени прошло, а мы все кружим вокруг да около! Когда же встанем на прямую тропу?

– Торопись медленно! – усмехнулся пожилой охотник.

На песке у воды нетерпение было вознаграждено: следы мокасин (их заметали, но неудачно, видимо, помешала ночь) и еще один – след от бревна, стащенного в воду. Йом даже помнил этот старый ствол – кажется, лишь два дня назад он был на месте.

– Пошел по воде! – плюнул с досады Морт, сосед Йома и самый частый его спутник на охоте. – Как же теперь?

Йом задумался. Для такого пловца, как… как лишенный имени, уйти вниз по Большой воде, на юг, несложно. Или – переправиться на тот берег и попытаться уйти там, где на несколько переходов нет ни одного человеческого жилья. Но путь по воде не может длиться вечно – рано или поздно враг выберется на берег. И оставит следы. Весть о его преступлении уже сейчас распространилась очень далеко – от стойбища к стойбищу – гонцами-горевестниками. Сейчас погоню не вышлет никто, но если заметят след (а смотреть будут в три глаза: тут не украденная жена, тут гораздо хуже!), то через гонцов немедленно дадут об этом знать. О другом береге беспокоиться нечего: он песчаный, там и лучший следопыт следа не скроет, если, конечно, не приделает себе крылья!

Йом внимательно вгляделся в противоположный берег. Враг – отличный пловец, но даже он не пересечет отсюда Большую воду ближе той косы. А там (зоркие глаза прощупывали песок), там – ничего! Но, конечно, нужно проверить.

– Кто из Серых Сов лучший пловец?

– Эбон! – И Анук, и пожилой охотник уверенно показали на третьего сородича – худощавого, довольно молодого, с изрезанными щеками и небрежно одетого.

Увидев его впервые, Йом подумал: «Этот-то зачем? Небось лентяй и неумеха, раз девицы обходят…» Но, посмотрев на Эбона в деле, успокоился. Его одежда действительно была с дырами и сомнительной чистоты, но оружие – в отменном состоянии. За все время, что они провели вместе, Эбон не сказал и десятка слов, но глаз его оказался остер и приметлив – не хуже, чем у самого Йома.

– Значит, Эбон и Морт. Переберитесь на тот берег. Похоже, там ничего, – Эбон понимающе кивнул, – но проверить нужно… Да и стоит осмотреть наш берег с той стороны. Мы пойдем медленно, пока вы плывете. Друг друга из вида не терять!

Найти подходящую корягу было несложно: охотники всех трех Родов специально стараются скапливать у воды эти простейшие средства для переправы. Эбон и Морт разделись, сложили одежду и оружие на бревно и, придерживая его с двух сторон, вошли в воду. Погода менялась: небо уже давно перестало быть таким чистым и ослепительно синим, как накануне. Облачные тени скользили по воде, и ветер, сгоняющий небесные стаи, не доставлял удовольствия.

Четверо преследователей медленно шли на юг, вдоль прибрежного кустарника. Следов не было, – во всяком случае, следов, принадлежащих лишенному имени. Те, что попадались, явно не имели никакого отношения к событиям этой ночи. Ничего не было и на том берегу – ни на песчаной косе, ни дальше. Эбон и Морт двигались по прибрежной полосе, не отставая и не опережая своих товарищей. Они не только посматривали окрест, но и вглядывались в правый берег. Йом прав: порой издали можно лучше заметить то, что нужно.

Йом не столько искал след, сколько внимательно изучал склон, спускающийся в речную долину, поросший редколесьем и кустарником. Следы на берегу обнаружить нетрудно, во всяком случае, пока нетрудно. К тому же он, кажется, уже догадался, где мог выйти на берег лишенный имени (если только, конечно, он не поплыл вниз по Большой воде как можно дальше от этих мест). А вот там, на склоне… Что ж, если враг действительно поблизости и пожелает подобраться к своим преследователям на бросок металки, он будет замечен, и тогда можно считать охоту законченной!

…А вот и березы, окаймляющие Поляну празднеств. Так он и знал!

– Жабье дерьмо! – Привычное проклятие вырвалось у всех трех его спутников. После вчерашнего праздника как можно отыскать здесь ночной или утренний след врага? Тем более он тоже был здесь со всеми. (Неужели это было только вчера?)

Люди остановились. Следовало подумать о том, как быть дальше. Дальнейший поиск был бы ясен, будь у них уверенность в том, что враг действительно вышел на берег именно здесь, а не поплыл дальше на юг. Нужно решать: продолжить ли поиск следов вниз по течению или заняться осмотром берегового склона и старых, исхоженных троп. И в том, и в другом случае, если решение будет ошибочным, они потеряют впустую весь оставшийся день. Ветер уже сбил свои стада в рваные тучи; солнце лишь временами прорывалось сквозь них, но все равно ясно: оно уже на уклоне. Начал накрапывать мелкий дождик – не затяжной: ветер скоро его унесет и пригонит новый…

С того берега раздался радостный крик. Оба охотника возбужденно приплясывали, указывая копьями на их сторону, куда-то вперед:

– Коряга! Коряга!

Эбон и Морт торопливо раздевались. Потом, не затрудняя себя поисками подходящего бревна, с одеждой и оружием на головах, они бросились в воду. Йом даже забыл о склоне, о металке. Он со страхом следил за плывущими. Конечно, оба – пловцы, но Большая вода есть Большая вода. Что, если…

Но все обошлось благополучно. Большая вода дважды помогла тем, кто смешал в ней накануне сухую кровь трех Родов: выдала врага и поддержала на своих волнах его преследователей. Вскоре оба они уже были среди своих и, торопливо одеваясь, стуча зубами от холода, говорили наперебой:

– Коряга, на которой он плыл! Мы заметили ее с того берега; ее прибило к камышам немного ниже! Нас вынесло прямо на нее; все точно: она очутилась в камышах не раньше, чем этим утром! Да и помню я ее, эту корягу, – еще сук у нее такой… вроде гусиной шеи… А еще – вот!

На ладони Эбона – оборванная жилка, какими одежду сшивают.

– Зацепился-таки! И не заметил в темноте! А может, подумал: «Далеко уплывет; все равно!»

Это была удача! Подлинная удача! Не нужно было даже идти к этой коряге; Йом знал: этим следопытам можно верить. Но прежде чем начать поиск следа, нужно отдохнуть и поесть.

– Холодно! – поежился Анук. – Давайте под обрыв, там хоть не так дует.

– Нет. Сядем здесь, в центре, подальше от кустов, лицом к склону. И – следите, все следите! Всякое может случиться.

И опять промолчал Анук – к его чести. Мужчина держит слово, даже если вполне убежден: враг далеко, а они со всеми этими предосторожностями только даром теряют время, а сейчас вдобавок напрасно терпят дождь и холод – в двух шагах такое уютное укрытие!

Арго так и не вставал с места. Гарт вначале спрашивал: не хочет ли великий вождь детей Мамонта поесть? Отдохнуть? Потом ушел по своим делам, понял: остаться в одиночестве – вот подлинное желание Арго!

Но сейчас – подсел вновь:

– Арго! Не стоит мокнуть впустую! – и накинул лошадиную шкуру – одну на двоих.

– Благодарю, Гарт!

Они сидели вдвоем под одной шкурой. (Приглашать в жилище… Напрасно; да и Колдун их еще не отоспался, – видно, ночью своими делами был занят!)

Гарт, как и все общинники, знал, конечно, что для колдовских полетов самое подходящее время – ночь. Но почему ни духи, ни предки не предупредили его о таком?!

– Знает ли Арго, что сказал его собрату молодой колдун-Куница?

– Нет.

– «Великий вождь детей Серой Совы! Доверяет ли твой собрат, Арго, своему Колдуну?»

– Интересно! Почему бы не спросить прямо у меня? Или – чего лучше! – у самого Колдуна? А где сейчас этотлюбознательный?

– Спит. Там, где лечил… И твой Колдун – спит.

– Ну и хорошо. Потом – объяснятся! Я сказал: колдуны – народ странный! Даже очень странный! Но если спросит еще раз, скажи: «Вождь детей Мамонта, Арго, доверяет своему Колдуну!» И повтори трижды!.. И пусть спросит у меня; я скажу то же самое!

Дождь лил сильнее и сильнее… Где-то сейчас Йом и остальные?!

Нагу распластался на колючих ветвях, не делая ни малейшей попытки уклониться от струй, льющихся на его обнаженное тело сквозь дыры кровли. Он был даже рад: если бы не дождь!.. А почему? Откуда слезы? Ведь все должно быть хорошо: вчера – свадьбы; сегодня Айрис и Киику у себя, свой дом обживают; отец и мать, конечно, к ним придут, отец будет говорить с Киику, а мать с Айрис, а потом…

Но почему-то он никак не мог представить: что же происходит сегодня? Пытался – но все казалось надуманным, нереальным… И пищу почему-то принес не Гор.

И еще об одном думал Нагу: они здесь, в Потаенном доме, в молчании, – для чего? Быть может, для того, чтобы глубже в себя вглядеться? Не так уж много прошло дней (а сколько?!), – но он, Нагу, уже другой, уже не тот, что прежде… Только очень хочется увидеть Айрис!

А вода все текла и текла сквозь дыры в кровле, и лилась холодными струйками на его тело, и стекала с живота ручейками, и окропляла лицо, так что никто – ни одна живая душа! – не смог бы распознать: дождь это или слезы?!

Спасибо дождю!

Лишенный имени следил за происходящим с вершины сосны, чтобы видеть и тот, и этот берег. В случае удачи – соскользнуть вниз и подобраться несложно. Но с самого начала все пошло не так, как он рассчитывал ночью. Почему-то он думал: на тот берег переберутся все и потеряют больше времени и сил. А может, кто-то и утонет. Это, конечно, его собственная глупость – думать так: Йом далеко не дурак, и если получится, то в первую очередь – его! Но настоящая злоба и досада пришли, когда лишенный имени понял: они таки догадались, что он вылез на берег у Поляны празднеств! Как же так? Почему? Ведь он так хорошо оттолкнул эту проклятую корягу – плыви себе хоть до Великой воды!.. Он-то надеялся: разделятся, а для тех, кто пошел бы по берегу на юг, есть такое удобное местечко… О, жабье дерьмо!

Теперь оставалось одно. На его след они встанут скоро, в этом нет сомнений: не новички – следопыты! Они догадываются, они знают: враг – рядом! Что ж, он порадует их еще больше, он даст им свежий след! Пусть думают: теперь, когда его план раскрыт, их враг действительно бежит без оглядки на запад! Действительно хочет уйти как можно дальше, прочь от этих мест. Навсегда. А он сам тем временем…

Лишенный имени соскользнул с сосны. Дождь окончился – это хорошо: теперь и ползунчик не спутает старый след со свежим!

Тучи вновь превратились в отдельные белые облака, пронизанные лучами солнца, давно идущего под уклон, когда погоня обнаружила на старой тропе признаки, которые могли быть утренним (а быть может, и дневным?) следом врага. За неимением лучшего пошли по этому следу, рассыпавшись в стороны с непрерывной перекличкой. Настоящая удача пришла немного позже: несомненно свежий след, проложенный уже после дождя! Это мог быть только он, и в этот раз он выдал себя с головой. Теперь лишенный имени никуда не денется, по свежему следу он будет взят, и взят очень скоро!

Увидев листья и траву со сбитыми каплями, отпечаток края мокасина на сырой тропе, Анук и радовался, и досадовал. Он весь этот день верил своему колдуну, а прав-то оказался их старый! Оказывается, все это время враг был рядом, и кто знает, как бы все обернулось, если бы не эти предосторожности, которые так его раздражали! Вот уж действительно:

Толстый Узун, мудрый Узун

Был ползунчик, стал – ползун!

Но теперь все ясно, и лишенный имени никуда не скроется. Как бы он ни спешил прочь, на запад, – они его схватят. Хорошо бы, еще сегодня. Жабье дерьмо, почему это солнце катится вниз так быстро?!

Лишенный имени действительно не шел – бежал, осторожно, как следопыт, но время от времени подбрасывая им наживку. Он действительно бежал на запад, туда, где далеко отсюда по каменистому ложу струится широкий ручей. Намеченной цели он достигнет в самом начале ночи и, переложив след, вернется к себе, в Проклятую ложбину, – за советом и помощью. А погоня неизбежно отстанет. Не такие он оставляет следы, чтобы по ним могла бежать и погоня! Ночью же их и вовсе не взять, даже при свете Одноглазой. Впрочем, сегодня ее око будет надежно прикрыто тучами (уж не друг ли его о том позаботился?).

Утром он их встретит там, у ручья, вдали от всех стойбищ. Там они разделятся, обязательно разделятся: ручей – не Большая вода, беглец по его руслу может идти и вверх и вниз… а следов все не будет, и разойтись им придется далеко друг от друга… Очень далеко! И тогда… Он начнет со своих бывших сородичей. И первым будет Йом.

Лишенный имени задержался на миг у большого муравейника, прижавшегося к основанию сосны. Копье вошло вглубь и несколько раз повернулось, разрушая то, что создавалось годами, переворачивая отлаженную жизнь до самого основания.

Вот вам еще один след лишенного имени! Ваш, человеческий, муравейник я разорю и не так!

Погоня остановилась на бугре, у опушки соснового леса. Впереди, за лугом, темнел густой ельник; оранжево-багровый диск опускался в тучу, нависшую над его зубчатым краем.

– Чего мы ждем? – взволнованно спросил Анук, – Еще светло, еще виден след, а враг, может быть, совсем рядом!

Йом покачал головой:

– Он не рядом, и он очень хитер! Поверь, мне это хорошо известно. До ельника мы, быть может, и дойдем, а что дальше? Куда и зачем он нас ведет?

– Да не «ведет» он – спасается, удирает! Ты его разгадал – вот он и бежит что есть мочи! Неужели мы подарим врагу целую ночь?!

И опять вмешался пожилой сын Серой Совы:

– Торопись медленно! И слушай тех, кто лучше тебя знает лишенного имени! Я его почти не знал, но то, что мы видели за этот день… Нет, не похоже, чтобы такой бежал от нас, как длинноухий от лисицы!

Йом принял решение:

– Ночевать будем здесь – вот хорошая ложбинка, даже огонь можно развести. Поедим, потом – четверо спят, двое на страже. А на рассвете…

Помолчав, он сказал твердо:

– На рассвете мы пойдем туда, куда нас послал старый Колдун!

– Назад? – Глаза Анука расширились. – Бросив след?! Послушай, Йом, я тебе не перечил и не жалею об этом. Но сейчас… Сойти со следа… Да ведь это все равно что отказаться от погони! Это же… вечный позор всем нам!

– На след можно и вернуться…

– Потеряв полдня?! Помолчав, Йом ответил:

– Я знаю Колдуна. Он никогда не дает пустых советов. – (Только бы не подвел голос, ведь он и сам не знает, прав или нет! Ведь и самому ему такоекажется безумием!). Впрочем, приказывать Серым Совам я не могу. Утром мы можем разделиться: вы пойдете по следу, а мы…

– Но ведь ваш Колдун даже с духами не говорил, – он сам в этом признался! И потом… А что, если они в сговоре? Что, если лишенному имени кто-то помогает? Разделиться… Ведь это только врагу в помощь!

(Сомнения… Он и сам сомневается. Что если и в самом деле…)

И опять – пожилой охотник:

– На ночь решений не принимают, – только испортим себе еду и сон! Поговорим на рассвете, перед походом. Глядишь, и сны кое-что подскажут… А сейчас давайте займемся костром, едой и ночлегом.

Глаз Небесной Старухи был красным, воспаленным. Скоро его укроют тучи, – может, ей полегчает…

Лишенный имени уходил в свою любимую ложбину скорым шагом, но уже не бежал. Он был удовлетворен: дело сделано! Конечно, они будут идти по следу до конца, пока не стемнеет. Попробовать подкрасться к спящим? Нет, это – только потеря времени: они наверняка настороже. А вот завтра, когда они доберутся до ручья и начнут бесполезный поиск… Он их будет там ждать! В этот раз им и непрерывная перекличка не поможет!..

И первым будет Йом!

Ночь была мрачной. Ветер налетал порывами, гнал по небу рваные тучи. Сквозь них едва пробивалось какое-то красноватое сияние Одноглазой.

В этот раз тот, второй, пришел в ином обличье. Лица не разглядеть, черный силуэт на фоне огромного багрового ока Небесной Старухи (тучи рассеялись).

– Я вижу, великий Мал напрасно потерял время?

– Мал?!Лишенный имени!

– Для них. Не для своего друга. Ведь Мал дарит свое имя своему другу, не так ли?

– Да.

– Тогда – Мал! И мне жаль твоего потерянного времени!

– Потерянного?! Я подготовил…

– Ты упустил все! Я говорил тебе, помнишь: «Самый опасный враг – молодой колдун-Куница!» И ведь сегодня он мог быть в твоих руках! А ты убил мальчишку – зачем?

– Я думал, путь на север… Постой! Почему колдун-Куница мог быть в моих руках?!

– Потому что сегодня утром он шел в стойбище Серых Сов! К твоей Наве! И если бы ты с начала избрал иную тропу… Впрочем, что говорить? Думать – это не для первого охотника, это – для его друга! Жаль только, что великий Мал пренебрег хорошим советом. Сейчас бы он уже почти победил!

– Я не знал…

– Если бы ты доверил свое тело мне, ты бы знал!

Скрипящий, ледяной голос!.. Слышит ли он, или этот голос звучит прямо в его голове?!

– Я дал им ложный след! Они ушли далеко – от своих! И завтра – я их встречу!

– Не обольщайся! Твоя металка… Хорошо, ты убьешь Йома; быть может, еще одного-другого. А остальные? Они не слабаки – ты и сам в этом убедился!

– Все равно! Я их одолею! Или сам лягу там, у ручья…

– Ляжешь?! Это – проще всего! Нет, ты должен победить! Но твоя металка… этого слишком мало, даже в таких руках, как твои! Так и быть, я подарю тебе нечто новое – новое оружие!

НОВОЕ ОРУЖИЕ!!! По рукам, по всему телу забегали мурашки. Что это такое?

Казалось, его друг читает мысли. Холодная усмешка, едва слышная.

– Вообще-то, новое оружие тебе хорошо известно. Вы называете его – лук!

Сказанное было так нелепо, что Мал искренне расхохотался:

– Лук?! Детская игрушка?! Ты предлагаешь первому следопыту вновь стать ползунчиком и расправиться со своими врагами… с помощью…

– С помощью лука и стрел! Вы называете их «короткими дротиками», но, право же, это оружие заслуживает собственного имени!

(Нелепость! Нелепость! Лук… в руках мужчины эта вещь годится только для добычи огня… ну, для сверления… Только мальчишки забавляются тем, что пускают с его помощью короткие дротики. Он сам этим баловался и был не последним… Но чтобы сейчас он, взрослый охотник, взял в руки детскую игрушку?!.)

– Думаешь, «игрушку»? Хорошо, сейчас ты поймешь!

…Мал снова был на сосне, как тогда, утром, когда он мечтал пустить в ход металку и дротик, и не решился. Но теперь его рука сжимала лук – не тот детский лучок, из которого несмышленыш Тииту пускал короткие дротики в зайцев и уток, не причиняя им слишком большого вреда, не тот, побольше, из которого Тииту-подросток посылал стрелы в стадо лошадей во время загонных охот, соревнуясь со сверстниками: чья стрела вообще долетит до стада? чья вопьется в бок обезумевшей лошади, а не отскочит, не упадет под копыта? Этот лук был гораздо больше, почти в человеческий рост, в нем опытная рука чувствовала силу грозного, хотя еще непонятного оружия!

Вот они, его преследователи! Спиной к нему, расходятся на поиск потерянного следа… На тетиву легла стрела – тонкая, с черным оперением и кровавого цвета наконечником. Мал хотел направить лук горизонтально, по старой мальчишеской привычке, но чужая воля развернула его левую руку совершенно иначе, непривычно… И пальцы правой руки вели себя не так: оперенный конец стрелы не был зажат между большим и указательным – он покоился между согнутыми указательным и средним пальцами, отводящими его вместе с тетивой куда-то к правому уху… На миг все застыло, фигуры внизу перестали двигаться. Мал понял: ему показывают, куда он должен направлять наконечник… Пальцы выпрямились. Хлопок – и стрела ушла вперед со зловещим свистом, до крови ободрав ложбинку между большим и указательным пальцами левой руки, сжимающей лук. Мал увидел, как его бывший приятель Йом рухнул замертво, пораженный точным ударом под левую лопатку! Не обращая внимания на боль, Мал выпустил подряд еще две стрелы – с помощью того, второго, или уже без него, он не знал, – и еще два трупа! Только теперь опомнились остальные, но и они были в полной власти первого настоящего лучника. Они бегали как муравьи, бессильные достать его своими жалкими металками, бессильные скрыться… Когда еще двое завалились на корни сосен, знакомый голос произнес:«Последний пусть уйдет, пусть расскажет!»

И вот он уже на другой сосне, с которой стойбище детей Серой Совы просматривалось как на ладони. У общего костра – два вождя, оба колдуна, встревоженный народ – слушают единственного из посланных в погоню за Малом, кто вернулся живым! Разворошенный муравейник… Сейчас его разворошат еще сильнее! Расстояние большое, гораздо больше, чем в первый раз, но Мал уже поверил в мощь своего нового оружия. Теперь кисть левой руки была защищена умело прилаженным куском кожи – стрела скользнет по ней, не поранив руку… И опять на какой-то миг все замерло: новичка учили прицелу с большого расстояния. Уже привычно распрямив пальцы, Мал увидел, как стрела уходит в небо, чтобы спуститься по дуге туда, куда ей надлежит… Удар! Первым падает этот старый лис, из-за которого он лишился Айрис! Ну что, помогло тебе твое колдовство?!. Вторая стрела поражает Гарта, третья… третья – для Арго!.. Вождь может быть только один – он, Мал, несущий людям свободу от проклятого Закона!

Общинники в панике разбегаются, пытаются укрыться в жилищах, падают ниц… Победа! Мал в восторге потрясает чудесным оружием, забыв, что он – высоко, что сосновый сук может обломиться, и он действительно ломается, и Мал падает вниз…

…чтобы очнуться там же, в Проклятой ложбине! Тот, второй, уже исчез; нет ни лука, ни стрел, но теперь Мал знает, как его сделать, а главное – как им пользоваться. Вот это оружие! На таком расстоянии, так быстро!.. Теперь Мал мог признаться самому себе: еще вчера он не верил всерьез в то, о чем говорил тот, второй. Конечно, он – сильный, но… Стать вождем всех трех Родов? Отменить Закон крови?! Нет, искренне, до конца поверить в такую возможность ему было не по силам. И не случайно он сделал так, чтобы северный путь, на котором можно искать лашии, оставался свободным как можно дольше.

Зато теперь!.. Мал твердо знал: все будет именно так! С таким оружием, с таким другом он действительно непобедим!

Как и накануне, был серый предрассветный час. Спать не хотелось; Мал был бодр и свеж. Хотелось одного – скорее, скорее изготовить это чудесное оружие, чью сладкую тяжесть все еще помнят его руки!.. Конечно, сюда, в Проклятую ложбину, никто из этих прислужников Закона не посмеет сунуться, но все равно нужно торопиться! С рассветом первый боевой лук будет готов, и тогда… Тогда он им покажет! Он им всем покажет, что такое первый охотник трех Родов, будущий вождь трех Родов! А потом они поймут: Мал, убивающий по праву сильного, принес им невиданную свободу и неслыханное могущество!

Йом проснулся как будто от укола в самое сердце. Из сна он помнил только одно: свою смертельную рану, но знал твердо: медлить нельзя, времени нет!.. Амулет на шее грел, чуть ли не обжигал кожу… Часовые не спали и встревожились еще сильнее, увидав лицо Йома.

– Будим всех. Пора!

– Но рассвет…

– Нам нужно быть там до рассвета… Или – с рассветом. Иначе будет поздно!

Охотники собрались быстро. Хмуро смотрели на небо: ночь идет на убыль, но еще темно… И сейчас идти в Проклятую ложбину?!

Йом чувствовал их страхи, их колебание.

– Помнят ли сыновья Серой Совы и сыновья Мамонта свои сны?

Молчание. И угрюмые ответы:

– Дурной сон… Предостережение… Не хочу говорить!..

– Так. Я – тоже. Мы должны торопиться!

(Амулет Колдуна! Кажется, он пульсирует!)

– Но сейчас!.. Мы все там погибнем!

– Мы погибнем, если не пойдем туда! И не мы одни!

Йом говорил, как властный и знающий. От него исходила сила. Возражений больше не было, только вопрос:

– Как мы пойдем? Низом, северной тропой?

– Нет. Верхом, через холмы. Мы должны прийти туда на рассвете.

Они вышли из сосняка на самое высокое место, откуда далеко видно окрест, на север и восток, к Большой воде. Ночь еще не отступила, лишь вдали, за Большой водой, у самого края неба угадывались первые признаки рассветного часа. Внезапно Анук судорожно схватил Йома за руку:

– Великий Мамонт, духи-покровители, Первобрат-даритель!..

Там, где во тьме угадывалась Проклятая ложбина, полыхал свет! Не от костра, не от пожара – низкий, мрачный, зловещий… Подгибались ноги, хотелось упасть, закрыв голову руками, – лишь бы не видеть это непонятное сияние!..

Йом с силой ударил копьем оземь:

– Вперед! Нам помогут предки! …И рассвет!

Лишенного имени настигли на самой заре, когда он, уже подготовив основу будущего лука, рассматривал свои запасы сухожилий и ремней, обдумывая тетиву. Первым прыгнул Анук. Хорошо прыгнул и даже успел захватить шею врага. Но тот, даже застигнутый врасплох, легко перебросил его через себя и убил одним ударом кинжала в сердце. Однако вытащить оружие из раны не успел: навалились двое… третий… четвертый. Схватка была упорной, молчаливой, но недолгой. Мал перестал сопротивляться после того, как обе его руки заломили чуть ли не к затылку, а ноги оказались притиснутыми к земле тяжестью двух мужских тел. Вскоре все было кончено: лишенный имени лежал, уткнувшись лицом в свой любимый мох, и прочно скрученный по рукам и ногам кожаными ремнями.

Охотники совещались о том, как и в каком порядке нести тело погибшего друга и связанного убийцу. Почему-то не было большой радости от победы, и… и, как ни странно, исчез страх! Будто и не в Проклятой ложбине они совещаются… И еще одно: Йом вдруг понял, что Анук был обречен. С самого начала. И он это знал, и другие… Потому-то и говорят сейчас почти спокойно!..

Наконец решение было принято. Убитого положили на носилки, сделанные из одеяла и двух тонких сосенок. Его несли, головой вперед, двое: впереди – сын Серой Совы Эбон, сзади – сын Мамонта Морт. Двое других – сын Мамонта первым и сын Серой Совы вторым – тащили, головой назад, связанного врага. Между его рук и ног, стиснутых ремнями, был продет тонкий еловый ствол. Захватили на случай и ту самую палку, что подготовил он сам. Охотники так и не поняли, что это такое. Заготовка для копья? Слишком тонка, ни один конец не заострен, как надо, да и кто же видел еловые копья, причем не округлые, а уплощенные?!

Йом замыкал шествие. Он шел с копьем наперевес, готовый отразить любую опасность, от кого бы она ни исходила. И когда его взгляд, внимательно ощупывающий окрестности – деревья, кусты, – опускался к тропе, Йом внутренне вздрагивал, встречаясь с единственной реальной угрозой – ненавидящими глазами насильника и убийцы.

Возвращались нижней тропой. Здесь пришлось задержаться… Когда окоченевшее тело горевестника извлекли из кустов, пожилой сын Серой Совы не выдержал, пнул ногой в лицо лишенного имени:

– Падаль! Кусок дерьма! Мальчишка-то чем тебе помешал?!

И плюнул с досады: себя унизил – не врага!

Лишенный имени молчал. Из разбитой губы на тропу капала кровь.

 

Глава 8

КАЗНЬ

– Вождь и отец! Твой сын сдержал свое слово! Наш враг – вот он!

Лишенного имени швырнули, не развязав, прямо к общему очагу, не заботясь о том, обожгут ли угли его лицо или нет. Говорил Йом:

– Гарт, великий вождь детей Серой Совы! Мы настигли врага, настигли там, куда указал Колдун детей Мамонта! Анук, сын Серой Совы, бросился на него первым, он попытался взять лишенного имени живым. Но враг был силен и опасен. Он убил Анука, мы подоспели слишком поздно! А на обратном пути мы нашли тело нашего брата, сына Мамонта. Враг убил и его.

Вожди двух Родов сидели рядом, на шкуре лошади. Колдуны – здесь же. Старый выглядел бодрее, чем накануне, но все еще не такой, как прежде. Арго держался хорошо: ночью он заставил себя уснуть. И все же – круги под глазами и лицо осунувшееся.

Йом осторожно снял со своей шеи амулет – странной формы пластинку, вырезанную из бивня мамонта, – прижал его к сердцу и с почтительным поклоном передал Колдуну:

– Йом благодарит старого Колдуна за надежную помощь и защиту. Амулет вовремя разбудил сына Арго. И помог.

Колдун также прижал к сердцу драгоценный амулет, вернул его на свою грудь и произнес:

– Пусть отважный Йом расскажет подробнее. Вожди склонили головы в знак согласия.

– Лишенный имени кружил нас по ложным тропам весь день. После дождя мы встали на свежий след, он вел на запад. Но мы не пошли по нему до конца: я помнил совет Колдуна детей Мамонта, – и мы заночевали у верхнего сосняка, оттуда еще можно повернуть к Проклятой ложбине и достичь ее вовремя… Или продолжить путь по свежему следу. Ночью… Ночью были вещие сны. Когда я проснулся, амулет горел на груди, он говорил: «Торопись!» – Йом расстегнул ворот. Действительно, на том месте, где амулет Колдуна касался тела, образовалось красное пятно. – И мы пошли в Проклятую ложбину.

Охотник замолчал на миг, собираясь с мыслями… или с силами.

– Мы увидели. Была еще ночь, а над Проклятой ложбиной стояло зарево! Только это был не костер. Не знаю что… Но мы не испугались, мы достигли места с рассветом и застали там врага, как и предсказал наш Колдун. Анук поспешил. Но он погиб как мужчина – охотник и храбрый воин! А потом, на нижней тропе, нашли тело Алема. Лишенный имени убил его утром, и наши северные соседи ничего не знают.

Колдун задал только один вопрос:

– Что или кого видели охотники в Проклятой ложбине?

– Только лишенного имени! Иных следов там не было.

Гарт сказал то, что должен был сказать:

– Вождь детей Серой Совы благодарит храброго Йома и всех отважных охотников! Вождь детей Серой Совы скорбит о гибели своего брата – сына Серой Совы и о гибели юного сына Мамонта. Наш общий враг взят в срок. Он принадлежал Роду детей Мамонта. Главное слово – за теми, чей тотем, чью кровь он осквернил. Пусть говорит Арго!

(Трудно, ох как трудно говорить! Как трудно быть здесь!)

– Вождь Арго благодарит своего сына, Йома! Вождь Арго благодарит храбрых охотников – детей Серой Совы и детей Мамонта. Вождь Арго скорбит о новых жертвах убийцы и осквернителя Закона крови. Решать его судьбу должны все мужчины нашей общины. Может ли вождь Гарт послать вестника в стойбище детей Мамонта?

– Вестник уже послан. Сыновья Мамонта скоро придут.

– Тогда – подождем.

Говорят: «Поверженный враг отраднее девицы!» Говорят: «Труп врага не смердит!» Говорят: «Сердце врага вкуснее лопатки олененка!» Так было и для Арго – когда-то, в незапамятные времена. Сейчас он очень хорошо понимал Айю, которая придет сюда только потом, когда все уже будет кончено и останется только оплакать жертвы. Дорого бы дал и он сам, чтобы не видеть это существо, валяющееся без движения лицом в золе! Но это невозможно: он мужчина, и он вождь! Вождь опозоренного Рода! И позор еще не смыт…

А утро было таким же ясным, как и накануне. И так же не умолкала птичья перекличка. Только воздух казался душным. Почему-то вчерашний дождь его не освежил…

Наконец послышались голоса его сородичей. Сыновья Мамонта вступили в стойбище детей Серой Совы. Предводительствовал старый Гор.

Люди рассаживались полукольцом: Род Серой Совы по левую руку от вождей, Род детей Мамонта – по правую. Участники погони по-прежнему стояли в центре, около общих костров, рядом с телом связанного врага. Тот почти не шевелился, только кашлял, отворачивая голову в сторону от жара и дыма.

Вожди и колдуны сидели по другую сторону очагов. За их спинами возвышался тотемный столб – засохший ствол лиственницы, очищенный от веток и коры, украшенный знаками Рода Серой Совы. Он был окрашен в красный и черный цвета. Но не только сухая кровь Рода, не только уголь, смешанный с жиром, изменили его природный цвет. И иные пятна были на тотемном столбе… И глаза общинников возвращались к нему снова и снова.

Женщин и детей не было. Женщины оставались в жилищах, занятые подготовкой к погребению или своими делами. Выйти к тотемному столбу они смогут лишь тогда, когда приговор будет произнесен. Присутствовать на суде могла бы только жена вождя, Айя, с согласия Арго, но она отказалась.

Арго чувствовал ломоту и дрожь – в руках, в теле… Еще не хватало, чтобы к нему сейчас прицепилась хонка! Сейчас главное – на его плечах. Да, он – в чужом стойбище, в другой Родовой общине. Но преступление – дело рук его общинника; одна из жертв – его дочь! Главное – на нем! Мучительно хотелось потереть руки, растереть плечи. Согреться. Нельзя! И мучило ощущение: он что-то забыл! Что-то очень важное…

На плечо легла сухая старческая рука Колдуна.

– Не будет ли позволено присутствовать моему собрату, молодому колдуну Рода детей Куницы? Если он еще не ушел.

Арго немедленно поддержал просьбу. (Вот оно! То, о чем он чуть было не забыл…)

Гарт не возражал, хотя и был немного удивлен – после вчерашнего вопроса. Но Узун проворчал:

– Какое дело Куницам до нашей беды?

– Нарушен Закон крови, – спокойно возразил Колдун, – а это может обернуться бедой для всех… И для Куниц – тоже! Наш собрат-Куница молод, но знающ. Думаю, он знает и такое, что неведомо не только мне, но даже мудрому Узуну. К тому же мне известно: у колдуна-Куницы есть вопрос для меня. А у меня – для него.

Узун пробормотал, как бы про себя, но так, чтобы слышали и другие:

– То-то – «знающ»! Даже лечить толком не научился – наставлять приходится!

Но дело было решено. Колдун-Куница пришел немедленно, поблагодарил за оказанную честь и, по знаку Гарта, занял место – рядом, но в стороне.

– Как Нава?

– Будет жить, – ответил колдун. – Но сегодня она не проснется до самого вечера.

И Гарт, и Арго с благодарностью посмотрели на этого узколицего, безбородого, такого молодого колдуна, спешащего на помощь даже чужим. (Это очень хорошо. До вечера все будет кончено.)

Первым заговорил Гарт:

– Братья мои! Друзья мои! Великое горе постигло два наших Рода! Тот, кого все мы уважали и чтили как одного из лучших сыновей Мамонта, оказался отступником. Он не только убийца и похититель, он нарушил Закон крови. Судить и карать его должны прежде всего те, чью кровь он осквернил, чей тотем опозорил. Мы – на земле детей Серой Совы. Но главное слово, решающее слово сегодня принадлежит детям Мамонта… Мы слушаем тебя, великий вождь Арго! Мы знаем: твое решение будет мудрым!

(Вот оно. Начало. Только бы хватило сил!)

– Принесите тела убитых лишенным имени. Всех!

По знаку Йома четверо посланных ушли к мертвому жилищу. Вскоре вернулись с печальной ношей, завернутой в медвежью шкуру, покрывавшую постель, которая так и не стала брачным ложем… Арго кивнул:

– Раскройте.

Теперь четыре тела лежали на утоптанной траве. Два мальчика, которых принесли Йом и его люди, и – муж и жена. Рядом.

– Пусть смотрит!

Лишенного имени подняли грубым рывком. Вынули палку, не развязывая ремней; толкнули вперед. Йома трясло от ненависти и презрения, как будто, вернув амулет, он частично утратил и вчерашнюю сдержанность.

– Ну что? Ты доволен, ВРАГ!!!

Казалось, лишенный имени ничего не слышит. Он стоял перед своими жертвами, перед Йомом, под десятками пар ненавидящих (и любопытствующих, недоумевающих ) глаз, но его собственный взгляд был обращен мимо всего, куда-то очень далеко… или глубоко. Его одежда была грязна и разорвана, от нашивок почти ничего не осталось; волосы всклокочены, глаз заплыл. На разбитых губах – запекшаяся кровь.

Наконец он заговорил, с трудом разлепив разбитые губы:

– Доволен ли я? Нет! Тебе повезло, рыжебородый, тебе подсказали, где меня искать, и я просто опоздал… Я буду доволен, когда придет мое время! А оно придет, будь уверен.

По рядам общинников пробежал ропот и даже смешок. О чем говорит он, обреченный? Видимо, все же бывший первый охотник детей Мамонта и впрямь лишился рассудка!..

Но Мал не понимал и сам, откуда пришли вдруг на его язык эти слова, да еще произнесенные с такой неколебимой уверенностью?! В своей судьбе он нисколько не сомневался: смерть – и смерть мучительная! И осталось только одно – собрать все силы, чтобы умереть мужчиной … Так зачем же было нужно пустое бахвальство? Впрочем, похоже, кое-кого оно смутило, и этому он действительно рад. Последняя радость – других уже не будет.

Заговорил Арго. Голос его был спокоен, бесстрастен – урок приемному сыну.

– Ты был гордостью нашего Рода. Еще день назад лучшие девушки наших соседей мечтали войти в твое жилище, стать хозяйкой твоего очага. Ты мог бы стать вождем детей Мамонта. Ты был всеми уважаем и любим. Ты все попрал, всех предал. Всех, с кем жил бок о бок, делил пищу и кров, выслеживал добычу. Ты нарушил Закон крови, хотя знал: нарушивший этот Закон несет несчастье не только себе и своей жертве – всему Роду! Теперь ты – никто; тебя лишили имени, и ты знаешь: приговор будет суров. Но если тебе есть что сказать своим бывшим сородичам – детям Мамонта и их друзьям, детям Серой Совы, – говори сейчас. Тебя выслушают.

Лишенный имени какое-то время смотрел в землю. Затем поднял голову и взглянул прямо в лицо Арго. В его взгляде не было ни страха, ни смущения, ни сожаления. Не дрогнул и голос.

– Бывший мой вождь! Едва ли ты услышишь мои слова, а услышав – поймешь. Не дойдут они и до других. Но я все же скажу.

Он медленно обвел глазами общинников. И вновь по их рядам пробежал тихий ропот: «Что это? Кажется, обреченный – усмехается?!»

– Так вот, бывший мой вождь! Мал… – он действительно усмехнулся, – теперь лишенный имени, а тогда Мал – понял: ваш Закон – ложь! Брат не может взять в жены свою сестру!.. Моя кровная сестра давным-давно ушла по ледяной тропе. А твоя дочь Айрис – чем, каким родством была она связана со мной, кроме колдовской болтовни? А вот если бы я взял в жены Серую Сову, Айому, все сочли бы этот брак самым правильным, самым законным, хотя Айома – дочь родного брата моей матери.

Арго сцепил пальцы рук до боли в костяшках… не сломать бы! Он должен слушать все это – и оставаться спокойным!

– А Мал полюбил Айрис. – Теперь в голосе охотника звучала искренняя печаль. – Полюбил больше всего на свете. И все же… Помнит ли мой бывший вождь, почему Мал отказался идти с ним за дарами Великого Мамонта?

(Да! Вспомнил! «После заката Мал хочет навестить Колдуна. Мал должен подготовиться».)

– Да, да, Мал пошел просить Колдуна, чтобы тот уговорил духов и Первопредков хоть однажды изменить Закон, ради Мала и Айрис, ведь тот, кто Закон установил, властен и изменить его, не так ли?.. Или – если это невозможно – Мал просил Колдуна о лекарстве от любви к Айрис! Если моя любовь преступна, уж эта-то просьба не преступна! Исцели меня Колдун, все были бы довольны: и Айрис, и Нава, и я… и Первопредки, установившие Закон крови … если верить колдунам! Так почему же мне было отказано? И знает ли мой бывший вождь о нашем разговоре?

Удар попал в цель. До сих пор Арго не знал ничего (спросил бы, но совсем забыл о том, что Мал ходил к Колдуну… и прямо сказал об этом! А вот почему промолчал Безымянный? ). В памяти всплыло:«Доверяет ли твой собрат, Арго, своему Колдуну?»

– Я вижу: великий вождь детей Мамонта до сих пор в неведении! Почему?

Молчание.

– Вот я и подумал: если Колдун не хочет дать мне снадобье, то по какому праву? Мой дар был щедр. Если не может, то почему? Неужели духи и Первопредки не хотят спасти того, кто стремится лишь исполнить установленный ими Закон? Может быть, и не они вовсе, а колдуны этот Закон придумали, чтобы морочить головы нам, простым охотникам? Чтобы жить не охотясь?

Лишенный имени вновь обвел взглядом общинников. Да, они были возбуждены, переговаривались почти открыто. Но совсем не о духах, не о Первопредках, не о колдунах… Колдовские дела их не касаются. И не о Законе крови: Закон есть Закон. Не понимали главного: из-за чего все началось? Из-за того, что первый охотник детей Мамонта полюбил дочь своего вождя, свою сестру? Но… мало ли кто кому нравится; хозяйка очага нужна для другого, для того, чтобы охотнику было хорошо в своем доме, чтобы у него были дети – на то она и хозяйка очага! Он же был не лентяй, не неумеха, от которого девушки шарахаются! Мало ли хороших хозяек, красавиц (Айрис-то не так уж была и красива! Он же к Наве сватался!)… Нет, все же обезумел, и все! Вот только кто его околдовал? Кто навел порчу?!

А тот продолжал:

– Я хотел спасти Айрис. Мы бы ушли далеко-далеко, и она была бы счастлива со мной. Но она меня не услышала, не поняла. Я хотел спасти вас всех от той лжи, в которой вы живете, избавить вас от тех, кто ест не охотясь, сделать свободными! Но вы меня слушаете – и не слышите, как не слышала Айрис. Что ж, первый охотник, лишили его имени или нет, умрет первым охотником!

Заговорил Колдун, до сих пор молчавший:

– Лишенный имени говорит: «Закон крови – выдумка колдунов. Колдуны – лжецы». Сам ли он до этого додумался, или ему кто-то подсказал? Есть ли у него помощник и покровитель?

– Я не собираюсь отвечать старому, вонючему, лживому лису!

– Хорошо. Тогда скажу я – «старый, вонючий, лживый лис!» Я думал: у охотника – своя тропа! Я верил: первый охотник детей Мамонта действительно любит Айрис и не причинит ей зла… ВЗГЛЯНИ! Посмотри, что ты сделал с той, о которой говорил Колдуну: «Никто не любит Айрис сильнее, чем Мал, победитель тигрольва». Лучше бы ты ее ненавидел, тогда ты хотя бы о себе подумал! Но я, старый Колдун детей Мамонта, знаю, кто научил тебя лжи!

– Мои слова не лживы!

– Нет, лживы, ты и сам это знаешь! Да, сейчас я жалею о том, что ничего не сказал вождю детей Мамонта о твоей просьбе. А почему? Старый Колдун тебя пожалел! Старый Колдун думал: ты опомнишься! И вчера, на свадьбах, старый Колдун поверил: так оно и есть! Но ты ли обманул старого Колдуна?

– Я не собираюсь отвечать старому, вонючему, лживому лису!

– Хорошо. И вновь я отвечу: не ты! За тобой стоит другой. И этот другой обманул не только старого Колдуна. Тебя – тоже!

– Меня?!

– Да, тебя! Посмотри, кем ты был и кем стал? И помог ли тебе тот, другой? Он – далеко, а ты – здесь, перед нами!

– Больше Мал не скажет ни слова!

– Твое право. Но на мой вопрос ты ответил!

Вмешался Арго:

– О ком говорит великий Колдун?

– О ВРАГЕ! О подлинном враге!

– Так что же, не лишенный имени сделал все это?!

Йом вновь не выдержал, вмешался:

– Колдун! Старый! Что ты говоришь?! Что же теперь, отпустить врага?! Да ты посмотри на тела этих мальчишек!..

– Нет. Я говорю не об этом. Но вы должны понять, кто истинный враг!.. Чтобы наш дом не превратился в Проклятую ложбину! А тут… конечно, лишенный имени виновен! Никто не заставлял его сделать то, что он сделал, ему только помогали. У него был выбор – и он выбрал Зло.

Внезапно заговорил Куница:

– Позволят ли великие вожди сказать свое слово приглашенному?

Арго посмотрел на Гарта. Тот молча склонил голову в знак согласия:

– Хорошо. Пусть скажет Куница.

– Великий Колдун детей Мамонта! Прости меня, я в тебе усомнился! Но теперь знаю: ты не предал, ты – истинный! Пусть это знают и вожди!

– Прав ли я в главном?

– Прав!

Арго и Гарт переглянулись.

– Быть может, мудрые колдуны пояснят свои слова? Они темны для нас!

Ответил Колдун детей Мамонта:

– Мы говорим о Враге, который существует вне этого Мира, но стремится в него прорваться. И прорывается – через людей, с их помощью! Он могуч, коварен и опасен. И лжив. Взгляните, подумайте! Охотник (даже первый охотник!) никогда не сумел бы так ловко и так быстро провести нас всех, действуй он сам по себе, в одиночку. Ведь я за ним пытался следить, но Враг поставил защиту. Его жертвы – не только Киику и Айрис, не только два молодых охотника. Тот, кого мы судим, – тоже обманут и погублен Врагом. И любой из нас, все мы можем стать его жертвами. Вспомните: еще на празднестве он – через свою жертву (Колдун кивнул на лишенного имени ) – посылал в наши сердца рознь и недоверие… И сегодня, сейчас, делает то же самое! А из недоверия и розни растет вражда, из вражды – гибель!

– Да кто он такой, этот Враг?! – воскликнул Йом. – Если колдуны его знают, пусть скажут, как его выследить, как одолеть! Пусть дадут нам, охотникам, самые сильные амулеты, пусть призовут на помощь духов-покровителей, Первобратьев… Самого Великого Мамонта!..

Колдуны – молодой и старый – переглянулись, и печальные улыбки тронули их губы.

– Храбрый Йом! Все наши амулеты, все наши знания здесь бессильны. Мы можем лишь сдерживать Врага – любой это может, но одолеть его, изгнать из Мира нам не под силу. Даже Великий Мамонт здесь не поможет! – сказал старый Колдун.

Общинники поежились. Холодом смерти повеяло от этих слов! Если Колдун не темнит, если это правда, то… как жить дальше?

А Колдун продолжал:

– Но пусть это не пугает охотников. Враг могуч, но не всесилен. Смотрите, он не смог спасти даже того, кто по своей воле отдался ему во власть, стал его прислужником! Он ничего не может сделать тем, кто его избегает, кто не поддается…

Пробежал шепоток. Темнит старый! Несет невесть что!

Поднялся Гор:

– Да будет позволено сказать мне, старому! Я прожил в этом Мире не меньше нашего Колдуна, но ничего не знаю о том Враге! Это – колдовские дела, не наши. Наш враг – вот он! Нашептывал ли ему кто-то неведомый, нет ли, – это его рука направила дротик в спину Алема… Мальчишки, вестника Рода, который не сделал ему ничего плохого! Вот с ним-то и нужно разобраться!.. Но я хочу спросить нашего Колдуна…

Кряжистый старик – старый, а почти не седой! – угрюмо смотрел из-под густых насупленных бровей на своего худого седовласого ровесника.

– Хочу спросить вот о чем. Для меня болтовня этого, – кивок в сторону связанного Мала, – то же, что комариный писк. Мне нет никакого дела до того, как сильно чесалась его поганая болталка! Мужчина с этим справляется. Но все же – почему Колдун отказал ему в снадобье, если, конечно, он и впрямь просил снадобья?

– Я не мог исцелить охотника от такой болезни потому, что такого снадобья нет! Я не всемогущ. И старый Гор прав: с такой болезнью должен справляться сам охотник – без колдовства! Кто не может – губит других и гибнет сам.

На этот раз среди общинников пробежал не только ропот, но и явные смешки. Что-то не то говорит он, старый! Явно темнит, а почему – непонятно! Неужели думает, кто-то ему поверит? «Нет снадобья!» А любовный корень?

Старый Гор тоже хмыкнул в бороду, но, не сказав больше ни слова, сел. Не его это забота – распутывать колдовские хитросплетения. Это дело Арго, на то он и вождь!

Поднялся Айон, сын Гарта, высокий, чернобородый, похожий на своего отца:

– Великий вождь детей Серой Совы и мой отец! Ты прав: судить нашего общего врага должны прежде всего те, чей Род он осквернил. Но это касается и нас, сыновей Серой Совы, потерявших двух отважных охотников. До сих пор мы молчали, теперь – я скажу: если сыновья Мамонта собираются гнаться за кем-то неведомым – их дело, пусть гонятся! Но тогда – пусть передадут своего бывшего сородича нам. Мы не можем хоронить своих, пока жив их убийца!

Немедленно вмешался Узун:

– Если мой могучий собрат откажется проводить врага, я сделаю это и сам. А его сердце и печень должны съесть посланные. Это их законное право!

Но Гарт – не из тех, кто произносит поспешные слова, не торопыга.

– Мой сын! Наш могучий колдун! Не слишком ли мы спешим? Арго, великий вождь детей Мамонта, еще не сказал свое слово. Но в одном вы правы: слова могучего Колдуна детей Мамонта для меня темны, как и прежде. Что скажет он об этом враге, который стоит сейчас перед нами?

Колдун вздохнул.

(Действительно, зачем он все это затеял? Никто ничего не понял… Да и не мог понять!)

– Лишенный имени должен быть окончательно изгнан из Рода и казнен. Умереть он должен без одежды и Родовых знаков. Но его сердце и печень трогать нельзя; они отравлены. Они не дадут новой силы нашим охотникам; они принесут Зло.

Теперь, Узун, мой мудрый собрат, похоже, мы окончательные враги! Ты ведь думаешь: я сказал это лишь наперекор тебе!

Лишенный имени действительно не сказал больше ни слова. В своей участи он не сомневался, но сейчас его грызли не сожаления, не мысль о предстоящей пытке, не неизбежная смерть, – иное: старый лис прав! Тот, другой, обещавший помощь, надул его и предал!.. Видимо, лишь для того, чтобы посмеяться!

Арго смотрел на неподвижное тело своей дочери. Сейчас он вынесет приговор, и наконец-то ее унесут, чтобы собрать в последний путь. Но отправиться по этому пути она и ее муж смогут только на закате… Он встал:

– Лишенный имени! Ты осквернил наш Род, ты нарушил Закон крови. Ты отнял четыре жизни. Ты был первым охотником нашего Рода – ты стал вместилищем падали. Твои слова гнилы и лживы, как гнил и лжив ты сам. Я не знаю и не хочу знать того, кто помог тебе стать тем, кем ты стал. Но и он тебя не спас: ты умрешь.

На ледяную тропу ты вступишь прежде тех, кого раньше срока направила туда твоя рука. Ты вступишь на нее без одежды, без оружия, без амулетов и без Родовых знаков – живым!

Мал невольно вздрогнул. Он знал, что смерть его будет страшной, но такого … такого еще не было ни разу! (Проклятый обманщик! Помоги мне хотя бы умереть у тотемного столба!)

Арго обратился к Гарту:

– Великий вождь детей Серой Совы! Ты и твои люди правы: враг – общий, и его казнь – не только наше дело. Позволят ли ваши предки и духи-покровители лишить нашего общего врага знаков Рода детей Мамонта у тотемного столба детей Серой Совы?

– Наши предки и духи-покровители будут рады. Они жаждут возмездия.

Вопрос, как и ответ, предрешены обычаем. Преступника казнят там, где было совершено преступление. Нарушитель Закона крови нанес удар своему Роду, но преступление совершено на стойбище детей Серой Совы. Здесь он и примет смерть.

– И пусть сыновья Серой Совы приготовят для врага могилу.

Гарт склонил голову в знак согласия. И благодарности: их Роду оказана честь. Затем с сомнением посмотрел на Арго:

– Великий вождь детей Мамонта! Будут ли Айрис провожать в твоем стойбище?

(Конечно, она стала хозяйкой очага сына Серой Совы, но…)

– Нет. Пусть Айрис уйдет по ледяной тропе вместе со своим мужем. Ее мать придет к детям Серой Совы позднее. Дочери Мамонта оплачут ее и помянут, когда будут хоронить Алема.

По знаку Гарта три тела унесли в заранее подготовленное жилище, к старым женщинам. Там их будут обряжать в последний путь. У очага осталось тело горевестника.

– Гор! Старый! Проводишь ли ты сам своего правнука?

Тот покачал головой:

– Нет, вождь Арго! Это сделают мой сын и внук. А у старого Гора… – Он мрачно посмотрел на лишенного имени. – У старого Гора есть работа! Ведь это моя рука наносила на его проклятую грудь Родовые знаки! Ведь это я гордился его терпением!

Арго кивнул в знак согласия. Это – его право!

Двое мужчин вновь положили тело Алема на носилки, прикрыли лошадиной шкурой и двинулись в путь. Арго проводил их до тропы, откуда были видны дымки стойбища детей Мамонта. Острие копья очертило в воздухе новый, разрешающий знак.

– Срок настал!

Временное табу с жилища отступника снято. Оно будет сожжено в то самое время, когда с его тела будут срезать Родовые знаки.

У тотемного столба шли последние приготовления к пытке. Колдун уже разжег костер, разложил свои снадобья и рядом завернутые в листья белены когти тигрольва. На камне, в специальном углублении, дымилась смола, по соседству стояла миска с укрепляющим питьем. Срезать Родовые знаки будут долго, шаг за шагом. При этом нельзя дать врагу истечь кровью, умереть раньше срока, избежав уготованной участи.

По знаку Арго Йом и остальные участники погони сорвали с лишенного имени одежду и бросили ее у костра, где уже лежало оружие врага и его сумки с припасами. Мал почувствовал, как резьба тотемного столба вдавилась в его спину; заломленные назад, за столб, запястья онемели, стиснутые ремнем. Ремни до крови врезались в кожу у щиколоток и бедер.

Костер задымился. Колдун бросил в него какие-то травы, толченые кости, что-то еще и затянул нараспев предпоследнее заклинание-проклятье.

Гор ждал. Арго молча достал знакомый нож из розового кремня и подал его старику. Тот встал и, не говоря ни слова, все такой же мрачный, насупленный, медленно приблизился к привязанному телу обреченного…

Пытка длилась долго. Мир стал одной непрерывной болью, смешанной с красным маревом (что это? Солнце? ) и едким, вонючим дымом. Он до крови искусал свои разбитые губы и не издал ни крика, ни стона, хотя несколько раз терял сознание. Но от боли было невозможно уйти: его приводили в чувство – и все продолжалось.

Самым страшным было то, что, помимо воли, помимо желания, в мозг, который, казалось бы, ничего уже не должен воспринимать, проникали, врезались слова Колдуна:

– Лишенный имени! Тебя не спасли твоя хитрость и твое коварство; тебе не помог и тот, кого ты просил о помощи. Наши охотники выследили тебя и взяли живым.

Осквернитель Рода, ты отвергнут своими бывшими сородичами и нашими предками. У тебя нет нашей одежды, нет нашего оружия, нет наших амулетов. На ледяную тропу ты вступишь голым и без Родовых знаков!..

И вновь – милосердное забытье, которое ничему не помогает, ни от чего не спасает… Вяжущий привкус, холодные капли – и все начинается снова, снова этот черно-красный туман, наполненный болью, снова этот зудящий голос:

– Нарушитель Закона крови! Ты не возродишься снова в чреве дочери Мамонта; наши предки – не твои предки, наши духи тебе чужды, Великий Мамонт – не твой тотем. Наши Миры – Средний, Верхний и Нижний – закрыты для тебя навсегда!

И казалось, даже в этом кровавом мареве он различает запах сгорающих когтей тигрольва, которые он столько лет носил с гордостью и надеждой! И казалось, он видит другой дым – от сгорающего жилища, в котором прошла вся его жизнь!

Проклятый, проклятый обманщик! Ты меня надул! Ты меня предал, и даже не хочешь послать мне смерть!

Был краткий отдых. Мягкая трава ласкала истерзанное, горящее тело, и не впивался в мозг колдовской голос, и было почти забытье, почти сон, – так, что мерещилось: несмышленыш Тииту сейчас очнется от дремы и вновь примется за мальчишеские игры, а потом побежит домой, где его ждут мать и сестра…

И снова пришли они. Вновь – вяжущий вкус жидкости, возвращающий из блаженного забытья для последних мук. Его тело согнули так, что кулаки и колени оказались тесно прижаты к подбородку, и в таком виде перехватили ремнями. Потом куда-то понесли и бросили на кучу свежевскопанной земли. Пахло сыростью и смертью.

– В яму! —Голос Арго.

Его втиснули в тесную дыру. Спину обожгло: похоже, с нее сорвало кусок кожи. (Мучители! Ненавистные! Должно быть, специально вырыли ее такой узкой!) И вновь ненавистный голос старого Колдуна затянул свой последний речитатив:

– Кровосмеситель, убийца, лишенный имени, лишенный родни, жилища, одежды, оружия, амулетов и Родовых знаков! Ты вступаешь на ледяную тропу живым, чтобы проложить по ней путь своим жертвам. Но те, кого ты направил по этой тропе раньше срока, вернутся назад. Ты же, проклятый своим Родом, – никогда!

В голове казнимого билось: «Так будь же и ты проклят, обманщик, обещавший мне помощь и поддержку! Будь проклят…»

И тут – он от неожиданности даже прикусил до крови средний палец правой руки, благо, руки связаны у самого рта! – тут ПРИШЕЛ ХОРОШО ЗНАКОМЫЙ ГОЛОС!

– Отважный Мал напрасно ругает своего друга! В моих словах не было лжи. Я предупреждал, я давал советы, но ты сам пренебрег моими советами и моей помощью. И оказался не таким уж сильным.

Голос вливался в левое ухо откуда-то из глубины земли, из неведомой бездны. Липкий, холодный, осклизлый, он заполнял голову:

– Да, ты не так уж и силен, отважный Мал! А я люблю сильных!

(Ответить? Но как? Услышат, да и зубов не разжать!)

– Не беспокойся, друг мой, о словах! Я понимаю мысли.

(Конечно понимает! Он и раньше это знал. Догадывался…)

На ноги, на нижнюю часть туловища уже посыпалась земля. Ее крупицы касались тела – мягко, осторожно, почти ласково.

– И все же я и сейчас могу тебе помочь. Так и быть, раз уж мы друзья!

ПОМОЧЬ?! Заметались дикие, невероятные мысли, вновь угаданные тем, вторым. Их стер скребучий смешок:

– Нет, нет! Я не вынесу тебя из этой ямы на крыльях, не разгоню, не перебью твою бывшую родню. Ничего этого не будет. Тебя засыпят. Но если ты в этот раз послушаешься меня и согласишься принять помощь, на четвертую ночь ты эту могилу покинешь. А потом – сможешь сквитаться со своими обидчиками.

Его как будто накрывали плотной, тяжелой шкурой. Комья земли уже достигали лица. Лишенный имени прикрыл глаза.

– Но как я смогу отсюда выбраться? Да еще на четвертую ночь?

– Отдав мне свое Тайное имя. Но, быть может, твой друг ошибся и отважный Мал не нуждается в его помощи? Быть может, он всем доволен? Пусть ответит, я не обидчив и сразу оставлю храброго охотника в покое.

Земля забивалась в нос, в уши, проникала в рот…

– Что я должен сделать?

– Только одно – пожелать изо всех сил и четырежды повторить: «ДУХ ТЬМЫ РАКАЯС! Я, МАЛ, ОХОТНИК, ОТДАЮ ТЕБЕ СВОЕ ТАЙНОЕ ИМЯ И ПРИЗЫВАЮ ТЕБЯ В МОЕ ТЕЛО!»

Какое-то время пряди всклокоченных черных волос виднелись из-под земли. Вскоре скрылись и они.

Оранжево-багровый диск опускался за лес, бросая кровавые отблески на волны Большой воды. Небо было еще светлым, но уже потеряло голубизну, и с востока подступала тьма. Дети Серой Совы собрались на берегу, чтобы проводить к предкам погибших мужчин и жену одного из них, молодую дочь Мамонта. Убитые не могут лежать рядом со своим убийцей, да и живые покинут это место, переберутся на другой мыс, ближе к устью лога. Из детей Мамонта здесь были только Арго и Айя, провожающие свою дочь. Остальные – у себя, оплакивают и хоронят Алема. В иные времена и Айрис должны были бы хоронить сородичи, но сейчас, после всего, что случилось, Арго и Айя не решились разлучить ее с мужем.

– Надеюсь, Великий Мамонт и братья-Первопредки нас простят, – сказал Арго, бережно отсыпая из Священной кости часть сухой крови Рода в белый замшевый мешочек.

– Надеюсь и я, – промолвил Колдун, покидающий вместе с другими сыновьями Мамонта стойбище детей Серой Совы.

Старый Гор, принявший сухую кровь из рук своего вождя, не сказал ничего.

Вот и получилось, что впервые Арго и Айя делили горе не с сородичами в родном стойбище, а здесь, на берегу Большой воды, с детьми Серой Совы. В этот раз погибших в землю не закапывали: на двух легких, обтянутых кожей челнах должны будут они отправиться вниз по Большой воде, в страну сновидений, в Мир Предков.

В челн побольше положили рядом мужа и жену, погибших в ночь своей свадьбы. Их облачили в новые одежды – свадебного покроя, но с траурной раскраской. Киику – при оружии, с запасом кремня. Айрис было дано все самое необходимое хозяйке очага: запасы сухожилий, иглы и шилья, куски кожи. В берестяном туесе – костяные бусы: быть может, на долгом пути придется подправить одежду. Ледяная тропа смерти сурова и холодна – не забыли и об огневом сверле, а в ноги положили вязанку хвороста. И еще одно приношение сделали плачущие дочери Серой Совы – весенние цветы. Их рассыпали по белоснежной шкуре оленя, покрывающей тела. На дно меньшего челна лег Анук – в одежде воина, с боевой раскраской и со всем тем оружием, что было при нем в его первом и последнем боевом походе.

Церемония почти закончилась. Уже разжигали прощальный костер, уже готовили тризну. Гарт сказал последние напутственные слова:

– Киику и Анук, вы достойные сыны Серой Совы, вы уходите по ледяной тропе раньше срока! Киику, враг убил тебя как трус и предатель, но твой брат Анук выследил врага. Он заплатил своей жизнью, но ты отомщен! Плывите же вместе к нашим предкам, охраняйте друг друга в пути и возвращайтесь к нам! Скажите Великой Сове: «Мы мало пожили в Среднем Мире среди наших сородичей-людей, но мы жили достойно! Пошли же нас поскорее обратно; все сородичи-люди просят тебя об этом!»

Киику, враг не только тебя убил, он твой очаг разрушил. Но твоя молодая хозяйка осталась тебе верна, она идет вместе с тобой! Найдите же там то, чего вас лишили здесь, и возвращайтесь к нам вместе!

Арго молчал. За него и за себя сказала Айя – прорыдала:

– Лебедушка наша, мы отпускаем тебя с твоим мужем в стойбище Серой Совы Нижнего Мира! Вам не дали пожить здесь, среди нас, – будь же ему хорошей хозяйкой там, чтобы вас не разлучили, чтобы вы вернулись вместе!..

Она зарыдала в голос, упав лицом на грудь своего мужа. Арго молча погладил ее распущенные, поседевшие, но все еще густые волосы. А от костра уже несли в челны свежие куски мяса, поставили по чаше с хмельным питьем. Челны скрепили ремнем, и по знаку Гарта четверо лучших пловцов Рода Серой Совы, раздевшись, вошли в воду и направили их ближе к середине Большой воды, на течение. Течение подхватило оба печальных челна и понесло их вниз, туда, где Большая вода уже погружалась во мрак.

На тризне детей Серой Совы Арго и Айя не задержались: съели и отпили положенное, сказали нужные слова – и стали прощаться: нужно спешить в свой Род. Вечер уже переходил в ночь, и Гарт спросил:

– Быть может, Арго, великий вождь детей Мамонта, и его хозяйка очага пожелают, чтобы четверо сыновей Серой Совы их проводили? Хотя бы до прямой тропы…

– Арго благодарит своего собрата, великого вождя детей Серой Совы, но это ни к чему. Путь близок, и опасности нет. Хотел бы я встретить сейчас опасность! – прибавил он, подкинув и перехватив на лету свое бесполезное копье.

В родном стойбище тризна по Алему подходила к концу, ждали только вождя. Подростка похоронили в жилище его родителей, а тризну совершали в центре стойбища, у общих очагов. Старый Гор с поклоном подал Арго деревянную чашу, накрытую куском жареной лопатки. Отблески пламени плясали на его суровом лице.

– Прими, великий вождь! Раздели с хозяйкой своего очага! Мы помянули и Айрис… Дни тяжелы, но все сделано как надо и в срок. Род детей Мамонта не пошатнется!

Колдун молча подвинулся, освобождая места для Арго и Айи. («Не пошатнется! Если бы и он мог быть в этом уверен.)

В постели, прижимаясь к мужу, к его такому знакомому, такому сильному телу, Айя прошептала:

– Муж мой, как бы я хотела еще родить!.. Быть может, тогда…

Он понял.

– Ты ведь знаешь, она все равно не смогла бы к нам вернуться!

Конечно знает. Умерший может возродиться только через поколение – не раньше: в том, Нижнем Мире он обязательно должен встретиться со своими родителями. Ну а вдруг?..

Миновало три дня. Дети Серой Совы уже перебрались на новое место и прочно его обживали. Старухи, конечно, ворчали, но, в сущности, этот приустьевой мыс был даже удобнее, – недаром его уже давно облюбовала молодежь, селилась здесь все чаще, а возвращалась в основное стойбище все реже. В общем-то, было ясно: стойбище все равно сюда переместится; казнь лишь ускорила неизбежное.

Странная погода стояла все эти дни, – Колдун детей Мамонта только головой качал. Вроде бы и не помнил такого: то жара, как в разгар лета, – и вдруг, откуда ни возьмись, пронизывающий ветер, да еще с дождем! К вечеру прояснеет, и вновь тепло, и ночь, кажется по всему, должна быть чистой и тихой, ан нет! Ни Одноглазой, ни звезд – все затянуто, и вой в сосняке… Только ли от ветра этот вой?

На третий день погода, кажется, устоялась. С раннего утра не было ни облаков, ни ветра. К полудню припекло, как никогда в это время года. Люди скинули одежды и все равно обливались потом, и тень не спасала – только у ручья и можно было отдышаться. Не принес облегчения даже закат. В полном безветрии, в звенящей тишине багровое пыльное солнце уходило в низкую, невесть откуда пришедшую тучу, а на юге небо, хотя и казалось чистым, пылало каким-то нездоровым фиолетовым оттенком.

Колдун сидел на траве, под двойной вечерней тенью – от своего жилища и от сосен, снова и снова перебирая в памяти длинный разговор со своим собратом-Куницей. В тот день, сразу после казни, колдун-Куница отозвал старика в сторону.

– Не согласится ли мой мудрый собрат уделить немного времени молодому колдуну и той, кого он лечит?

– Если моя помощь нужна…

– Нужна – и очень! Мой старший собрат знает: внутренние раны легче всего залечивает тот, кто их нанес… Если, конечно, он хочет этого.

– ?!

Даже сейчас, после всего того, что произошло, для Колдуна было полной неожиданностью услышать: Нава – скрытая сила! Так вот чьи попытки добраться до него изнутри он отразил тогда, во время свадебного обряда!.. О, старый ползунчик! Она наверняка что-то почувствовала, хотела дать знак, сама того не понимая, а он… Ну да что теперь сожалеть! Поздно. Все поздно!

Он сделал все, что нужно: продлил до утра целительный сон, приготовил питье. Семейство Навы, особенно отец, было явно недовольно вмешательством безымянного сына Мамонта, но колдуну-Кунице они, похоже, верили безоговорочно и открыто возражать не стали. Потом удалось немного поговорить с Куницей о свершившемся. К сожалению, времени почти не оставалось: настала пора возвращаться к своим. Но и то, что он успел услышать, особенно последние слова, его поразили.

– Об истинном Враге – не сейчас. Но пусть мой старший собрат будет осторожен и смотрит в три глаза на все: и на людей, и на Мир. Боюсь, это еще не конец. Особенно для детей Мамонта. И пусть знает: его молодой собрат-Куница готов поделиться тем немногим, что известно ему.

Закатные краски становились все более неестественными, все более зловещими… А это что за отсвет? Колдун повернул голову – и замер! Из-за стволов сосен, то ли сгорающих в пламени заката, то ли облитых кровью, к нему двигался шар, светящийся голубовато-белым светом! Он то приплясывал в воздухе на высоте человеческого роста, то опускался к земле – и травинки поднимались ему навстречу… О таких шарах Колдун кое-что слышал, хотя видел его первый раз в жизни. (Нет! Второй! Подобное было и тогда, в ту ночь…) Шар – его размер был не больше человеческого кулака – медленно проплясал вокруг кровли жилища, задержался над дымовым отверстием (не нырнуть ли?) и приблизился к голове Колдуна. Тот почувствовал, как поднимаются его седые волосы (кажется, даже косичка…). Медленно покачиваясь, страшный сгусток силы остановился прямо перед лицом старика, на расстоянии вытянутой руки. Казалось, он издевательски смотрит прямо в его глаза и глубже, и глубже…

(Это смерть!)

Но это еще была не смерть. Как будто наскучив «беседой», шар поплыл дальше, вниз по тропе, в стойбище детей Мамонта. Опомнившись лишь через несколько минут, Колдун осторожно подошел к краю тропы. Но около общих костров никого не было; люди скрывались в тени, за жилищами, и, похоже, никто не заметил… Где же он?.. А, вон он, уже перевалил за ручей – светящаяся точка в темноте низины, ползущая вверх, к покинутому стойбищу детей Серой Совы…

Через какое-то время там, на склоне, раздался глухой удар. Покачнулась и рухнула сосна – не разобрать какая… Уж не та ли, что росла рядом с жилищем Киику?

А ночью неимоверная духота этого дня разразилась страшной грозой. Молнии полыхали почти непрерывно, разгоняя тьму, превращая глухую ночь в какой-то неестественно ослепительный, колеблющийся день. Грохотало так, что можно было подумать: раскалываются и земля и небо, смешиваются воедино все три Мира. Дождевые потоки неслись вниз по склону к ручью, унося с собой не только шишки и ветки, но даже сдвигая с мест большие коряги. Общие очаги залило и размыло мгновенно, пострадали и многие жилища, несмотря на все отводные канавы. Никто не спал в эту страшную ночь. Плакали дети – и матери тщетно пытались их успокоить; они и сами тряслись от страха и холода, сами ощущали на щеках не только дождевую, но и соленую влагу. Самые храбрые мужчины, шепча заклинания, тщетно пытались бороться с потоками. Было ясно: нужно только ждать, пока все кончится.

К счастью, такие грозы длятся недолго. Тучи вместе с дождем ушли куда-то на северо-восток, за Большую воду. Зарницы полыхали всю ночь, но это уже были ночные зарницы, а не тот белый слепящий свет, не дающий теней, вздрагивающий вместе с сердцами. Можно заняться самым необходимым: постелями, домашними очагами… Остальное – уже потом, уже наутро.

Место, где находится Потаенный дом, туча задела лишь краем, и мальчикам досталось не так сильно, но все же досталось: и гром был слышен, и сполохи пугали, Да и воду пришлось отводить. Они не помнили таких сильных гроз и втайне собой гордились: конечно, это Великий Мамонт испытывает своих будущих охотников! Что ж, испытание выдержано с честью: никто не выказал страха, и сейчас, среди ночи, они работают молча, но слаженно. Отведут воду, отрясут, сколько возможно, свою жесткую «постель» – и снова спать, до утра! Холодно и сыро? Ничего, на то они и мужчины!

В покинутом стойбище детей Серой Совы, на подмытой могиле заживо погребенного, прикрытой ветвями рухнувшей сосны, сидела громадная черная летучая мышь. Ее шерсть радостно топорщилась, ноздри с наслаждением втягивали послегрозовой воздух, смешанный здесь, на могиле, с запахом свежей земли. И гнили. Отдохнув, тварь расправила перепончатые крылья и испустила крик, неслышный для человеческого уха. Для человеческого – да, но на крик этот отозвались испуганным писком многочисленные ее сородичи, гнездящиеся в норах на склоне. И в их ответе звучало не приветствие – панический страх.