После всех разрух и потрясений двадцатого века подпольная столица брюликов Мочаловка неожиданно поддержала свою легендарную репутацию. Когда драгоценные камни начали исчезать, оказалось, что до сих пор они возвращались в посёлок, даже если уходили иногда со старых дач, продаваемые нищающими домовладельцами. Кто покупал участок в Мочаловке, тот очень часто, даже как правило, скупал драгоценности. И об их пропаже отваживались иногда заявлять лишь новые владельцы. Старые помалкивали. Слишком памятно было изъятие валютных ценностей, происходившее при советской власти. Заявлять о предполагаемых похищениях позволяли себе, прежде всего, новые русские. Так, новый миллионер (или миллиардер?) Слава Бадминтон заявил в милицию о пропаже редчайшего пиропа, Боэциус де Боот в самом начале семнадцатого века упоминал его в своей книге «Historia gemmarum» («История драгоценных камней»). Слава купил его по фантастически дешёвой цене у больной раком учительницы, чья мать была в числе любимых домработниц у зубного врача Николая Филаретовича Параскевина. Умирающая учительница плохо представляла себе настоящую цену брюлика. Покупая камешек, Слава Бадминтон даже накинул сотню-другую долларов, так что старушка умерла, преисполненная благодарности, а её сын и наследник затаил злобу на покупателя, справедливо полагая, что брюлик стоил гораздо дороже.

Но Слава Бадминтон сам не верил, что пропавший камень стоил столько, сколько ему говорили. Слава заявил в милицию о пропаже больше для порядка. Но и документ его встревожил. Этот документ находили на видном месте все, у кого пропадали камни. Документ был написан от руки одним и тем же поддельно разборчивым почерком, похожим на детский: «Сим удостоверяется, что камень (далее следовало его наименование и характеристика) возвращён по месту принадлежности. За хранение благодарен.

ПреМног…»

В последней фразе просматривалась фигура: «Премного благодарен», но тогда почему в слове «премного» выглядела стёртой или вообще отсутствовала последняя буква «о», а между «Пре» и «Мног» намечался интервал, хотя не было уверенности и в том, что это интервал. Может быть, у расписывавшегося рука дрогнула. Что, если он не был уверен, вместе или отдельно пишется «премного»? Отсутствие «о» в конце слова можно было бы счесть случайной опиской (чернил ему не хватило, что ли?), но описка повторялась во всех документах, которых скопилось несколько десятков. И наконец, почему и «Пре», и «Мног» пишутся с большой буквы, как будто это собственное имя, а следовательно, подпись?

Ещё больше настораживала или устрашала печать на документе. Напуганные пострадавшие различали на документе серп, хотя отчётливо был виден только молот не совсем обычной формы, более похожий на отбойный молоток, но всё-таки это был молот почти такой же, как на гербе Советского Союза. Немудрено, что, увидев молот, видели серп, которого, может быть, и не было, как не было конечного «о» в подписи «…Мног…» Новоявленные владельцы дач и брюликов, глядя на такую печать, не могли не думать об экспроприации или о реституции, так что одни бросались в милицию, а другие, напротив, не смели заявить о пропаже. Перешёптывались о грозной, подпольной, коммунистической, быть может, организации, что не вязалось, правда, с дореволюционной подписью: «Благодарен премного…», если подпись была такова. За пропажей брюликов следовали другие весьма серьёзные неприятности. Обкраденным владельцем заинтересовывались налоговики, или он заболевал. Виктория Трахтина славилась как владелица преуспевающей турфирмы, но когда у неё при необъяснимых обстоятельствах был изъят карбункул, имевший свойство пламенеть углем в ночи, она вдруг опротивела молодому мужу, он втянул её в бракоразводный процесс, и Трахтина чуть ли не в конец разорилась. А у Эльвиры Тучкиной «открылась онкология», когда у неё пропал перстень с редким клюквенно-красным топазом. Некоторые из обкраденных вознамерились даже срочно продать свои дачи в Мочаловке, пусть себе в убыток, но дачи покупать никто не торопился.

«Всё это более чем вероятно. Вы не поверите, но камушки влияют на человеческие судьбы», — сказал следователю Анатолию Валерьяновичу Зайцеву известный Константин Порфирьевич, называвший себя лапидаристом. Некоторые из пропавших камушков были приобретены при посредничестве Константина Порфирьевича, и Анатолий Зайцев предпочёл для начала проконсультироваться у него. Константин Порфирьевич изучал драгоценные камни всю жизнь, подчёркивая при этом, что он именно лапидарист, а не ювелир. С ювелирами он лишь водил знакомство, в ранней юности успел застать самого Илью Маркеловича Вяхирева, а потом близко общался с вяхиревским «вьюношем», который до глубокой старости так и остался Пронюшкой. Константин Порфирьевич то ли унаследовал от Ильи Маркеловича очки в золотой оправе, то ли носил подобные очки в память о нём. Протирая их, лапидарист словоохотливо просвещал дотошного следователя:

— Вы никогда не задумывались, почему в ефоде ветхозаветного первосвященника и в основании Нового Иерусалима одни и те же двенадцать камней? Позвольте напомнить их вам: яспис, сапфир, халкидон, смарагд, сардоникс, сардолик, хрисолиф, берилл, топаз, хрисопрас, гиацинт, аметист. Каждый из этих камней соответствует знаку зодиака, и у каждого человека свой драгоценный камень, как свой знак. Обычно человек не только не знает своего камня, но ему тем более не принадлежит камень, которому он принадлежит. Отсюда путаница, называемая историей человеческого рода. Человек был в ладу со своим драгоценным камнем в золотом веке, но тогда человек просто любовался своим камнем, а не дорожил им. В серебряном веке камень отдалился от человека, и человек начал камнем дорожить. В бронзовом веке человек потерял свой камень и счёл драгоценными камни других людей, посягая на них. А может быть, люди слишком размножились, и на один драгоценный камень приходится слишком много людей. Так начались войны, а войны всегда из-за драгоценного камня. Вы думаете, Елена — это женщина? А я полагаю, это лунный камень, из-за которого ахейцы воевали с троянцами. Что такое истинная женственность, как не драгоценный камень? Вот почему лучшие ювелиры — скопцы, отсекшие мнимое из любви к драгоценному…

Анатолий вспомнил, что это относится и к Илье Маркеловичу, и к Пронюшке. Константин Порфирьевич выжидательно молчал. У Анатолия Зайцева мелькнуло подозрение, не напускает ли он туману, чтобы не отвечать на более прямые вопросы.

— А ведь вы, наверное, знаете, кто в преступном мире специализируется по брюликам? — спросил Анатолий.

Константин Порфирьевич и бровью не повёл:

— Не знаю, как насчёт преступного мира, а вот у драгоценных камней есть такое свойство: исчезать. Это вам каждый знаток скажет. Иногда они уходят из шкатулок, из ларцов, из футляров, из-под стекла. Иногда их удаётся найти, а чаще не удаётся. Может быть, они уходят к тому, кому они действительно принадлежат, может быть, ищут его, а может быть, возвращаются туда, откуда они произошли.

Анатолий Зайцев убедился, что от лапидариста больше ничего не добьёшься. Никаких улик против него не было, и Анатолий отказался от дальнейших попыток что-нибудь у него выведать. Оставалось только отправиться в келью под елью, в избушку при мочаловской церкви, где обитал со слепым Вавилой старец Аверьян, в миру следователь Игнатий Васильевич Бирюков.

Оказалось, что Аверьян вполне в курсе дела.

— Знаешь, — сказал ему Анатолий, — я начинаю думать, что это какая-то махинация владельцев. То ли они хотят сбить цену на брюлики, то ли, наоборот, поднять. От них ведь всего можно ожидать. Сам посуди, непонятно, как похитители проникают в дом. Ничего не взломано, ничего не отперто. Хитроумные запоры на их скрынях не только целы, всё заперто по-прежнему. Кто, кроме хозяина, мог отпереть шкатулку, где хранился камень, а потом запереть по-прежнему? У лапидариста есть все основания утверждать, что камни исчезают сами. Похоже, и он вовлечён в эту аферу. Никаких следов не удаётся обнаружить…

— Не совсем так. Появился кое-какой след, — ответил Аверьян и выложил на стол простой, отнюдь не драгоценный камешек, покрытый рыжеватым налётом.

Как ни щурил Анатолий глаза, он не видел на камешке ничего похожего на след.

— Недель через пять после пропажи, — продолжал Аверьян, — я осмотрел сад вокруг дома, где хранился похищенный топаз. Больная хозяйка пожелала увидеться со священником, то есть со мной. Дорожка в саду была когда-то вымощена камнем, изрядно разрушившимся теперь. И вот на одном осколке камня я обнаружил это.

— Что это? — недоумевал Анатолий.

— Так называемый эндолитный лишайник. Он заводится в глубине горных пород и постепенно разъедает их. Даже гранит со временем крошится от этого лишайника. От него пострадали и старинные стены готических соборов. Значит, кто-то занёс в сад на подошвах споры этого лишайника, кто-то из рудника…

— Какой-нибудь беглый зек?

— Таких беглых в Мочаловке вроде бы не замечено. Оставайся у меня сегодня ночевать. Я попробую кое с кем встретиться, и ты можешь присутствовать при встрече, если она состоится.

Поздно вечером Аверьян расстелил на столе подробнейшую карту Мочаловки. Различные точки на карте он помечал церковными свечками. Так в торт, выпеченный ко дню рождения, втыкают свечки по числу лет, чтобы потом зажечь их. Анатолий заметил, что Аверьян метит свечками дома, откуда похищены брюлики. К этим домам он присовокупил ещё два или три, откуда заявок по поводу краж ещё не поступало, Анатолий не успел спросить, почему он это делает. Аверьян зажёг свечки, и они образовали вполне определённую фигуру; печать с документа, молот, заострённый с одной стороны. Послышалось раздражённое покашливание, потом из тёмного угла донёсся скрипучий басок:

— Нечего мне бороду подпаливать. Я бы и так пришёл.

— Вот, рекомендую, — обратился к Анатолию Аверьян, — это и есть господин Пре Мног, Добро пожаловать, Пер Гном, — кивнул он в сторону тёмного угла.

Анатолий всматривался в приземистую тёмную, но вполне отчётливую фигуру в углу. Пер Гном не мог войти в дверь, он именно образовался из темноты: пузатый старичок в коричневом камзоле с длинной, как у Аверьяна, седой бородой.

— Вы намерены и дальше продолжать в том же духе? — спросил Аверьян. — Известно, что гномы дарят драгоценности, но что гномы крадут…

— А мы не крадём, мы изымаем, — возразил скрипучий басок, — изымаем недровый свет, которого оказалась недостойна ваша полость.

— Что за полость? — насторожился Анатолий.

— Вам пора понять, что мы все живём внутри земного шара. Ваша полость над нашей полостью, но это не значит, что вы выше. Нам светит один и тот же недровый свет. Наверху, как внизу, внизу, как наверху. Частицы или кристаллы недрового света — звёзды и драгоценные камни. Мы дали вам поиграть ими, а вы стали из-за них убивать друг друга. Пока вы меняли самосветы (так надо говорить, «самоцветы» — кощунственное искажение), так вот, пока вы меняли самоцветы на золото, это было ещё ничего, ибо золото — тоже сгущение недрового света. Но вы начали менять самоцветы на запачканную бумагу, — Пер Гном плюнул от отвращения, — а этого мы не можем стерпеть…

— На запачканную бумагу? — переспросил Анатолий.

— Деньги, — вставил Аверьян.

— К тому же самоцветы нам нужны, чтобы чинить северную сторону. Мы за неё отвечаем, а вы разрушаете её вашей техникой, — прокашлял Пер Гном, — поймите: воздух через дыры уходит вовне, вы же сами задохнётесь. Вот Гоб и велел изымать самоцветы, чтобы дыры затыкать.

— А кто такой Гоб? — не унимался Анатолий.

— Вы говорите «Бог», мы говорим «Гоб», наш вождь, — ответил гном.

Анатолий почувствовал нестерпимое желание схватить гнома или хотя бы прикоснуться к нему, но как только он протянул к Перу руки, тот растаял в сумраке. Анатолий убрал руки, и Пер Гном снова возник в тёмном углу со своим кашляющим хихиканьем. Казалось, он уходит в стену и выходит из неё.

— Парацельс, — сказал Аверьян, — а он сам был, похоже, родом из гномов, как и Кант, — Парацельс полагал, что гномы возникают из особого эфира и видимы только тому, кто настраивается на его колебания. Правда, древние были уверены, что у гномов своя тонкая, но вполне осязаемая телесность и они могут оставлять следы.

На другой день в милицию заявили о краже в доме на улице Лонгина. Звонили по телефону. Когда дежурный спросил, что украдено, ему послышалось: «сам гад». Дежурный переспросил, и тогда встревоженный женский голос отчётливо произнёс: «Старинная посуда».

Анатолий Зайцев немедленно отправился на дачу № 7, Отслужив обедню, туда пришёл и Аверьян. Впервые Анатолий увидел, что поставец, где хранилась Чаша, распахнут настежь и пуст.

— А почему документа нет? — удивился Анатолий.

— Потому что Смарагд не возвращён по месту принадлежности, — ответил Аверьян.

— Куда же они его дели?

— Не исключено, что камень у доктора Сапса, и это очень опасно.

— А в чём опасность?

— Если доктор Сапс передаст прежнее Око Денницы самому Деннице, Люциферу, наступит худшее. Например, люди начнут задыхаться, и чтобы просто вздохнуть, будут готовы предаться власти Люцифера, то есть отречься от Христа.

— А если произвести у доктора Сапса обыск?

— Тебе не дадут ордера на этот обыск, так как у тебя нет никаких улик. Да и сомнительно, чтобы обыск дал какие-нибудь результаты. Доктор Сапс умеет прятать концы.

— Что же делать?

— Делай что умеешь, а я буду делать, что в моих силах.

Потянулись часы, потом дни. Анатолий ежеминутно чувствовал какой-то гнёт. Что, если это власть Антихриста, уже установившаяся в мире? Не в любую ли минуту может наступить конец мира? «Давно уже так живём», — говорил со своей странной улыбкой Аверьян, когда Анатолий встречался с ним. Наконец, Аверьян пригласил Анатолия на дачу № 7, Открыла им София Смарагдовна. Она выглядела как всегда, но видно было, что и она встревожена. На столе стояли три зажжённые свечи. Аверьян сел за стол. Напротив него села София Смарагдовна, жестом предложив сесть Анатолию. Когда за окнами стемнело, послышался стук. Анатолий удивился, почему София Смарагдовна не идёт открывать дверь.

— Ему не нужно открывать, — сказал Аверьян. — Он просто предупреждает, что пришёл.

Действительно, в углу нарисовался приземистый старичок. Анатолий подумал было, что это тот же Пер Гном, но на старичке был не коричневый, а зелёный камзол с золотыми пуговицами. Анатолий вдруг явственно увидел его глаза вплоть до болезненных красных прожилок и понял, что это другой.

— Добро пожаловать, король Гоб, — с некоторой торжественностью произнёс Аверьян.

— Мне теперь добра ждать не приходится, — проговорил басок, правда, не скрипучий, а гулкий, как эхо под землёй. — я теперь подсудимый, такой же, как вы.

— А мы почему подсудимые?

— Так мы до сих пор называли вас, подлежащих Страшному суду. Вы же бессмертные, хоть и смертные (в голосе Гоба послышалась приглушённая, застарелая ирония). А мы, гномы, живём дольше вас, некоторые живут с незапамятных времён, но каждому из нас предстояло исчезнуть, вернуться в стихию, из которой мы происходим. Только глаз гнома может распознать останки гнома среди камней. Я был готов исчезнуть, как мы говорим, но Пер Гном перестарался. Он-то думал, что принёс мне всего лишь крупный изумруд, а принёс Око Денницы, Святой Грааль, как у вас говорят. Я увидел его, и теперь я бессмертный.

— Почему бессмертие так вас ужасает?

— Если я подсудимый, суд непременно осудит меня, и я буду в аду. Мы, гномы, никогда не хотели бессмертия. Мы слишком хорошо знаем, что такое ад. Вой оттуда доносится к нам.

— И что же дальше, король Гоб?

— Я обратился к доктору Сапсу. Он предложил мне эликсир, который сделает меня смертным. За это он потребовал все камни, которые мы изъяли. Я согласился. Мы отдали ему кристаллы недрового света.

— И что же доктор Сапс?

— Он не досчитался среди камней Изумруда, от которого я стал подсудимым, и потребовал этот Изумруд. Будто бы без него эликсир не подействует. А я подумал, что если я отдам Изумруд, он мне эликсира не даст или даст не тот эликсир. Как проверить, подействовал ли эликсир, пока я не исчез? Я же до сих пор ни разу не исчезал. Доктор Сапс говорит: сначала Изумруд, потом эликсир. А я говорю: сначала эликсир, потом Изумруд.

— Значит, Изумруд всё ещё у тебя?

— У меня. Я скорее поверю тебе, чем доктору Сапсу. Я слышал, ты напутствуешь умирающих. Можешь ли ты мне помочь?

— Смотря в чём.

— Помоги мне исчезнуть, как мы говорим, или умереть, как говорите вы. Прошло совсем немного времени, а я уже так устал быть подсудимым.

— Есть Книга, где сказано: времени уже не будет.

— А что тогда будет?

— Бывает не только ад, но и рай. Ты слышал про это?

— Слышал, но не верю. Рай — сказка для подсудимых.

— Из рая Око Денницы, камень, который ты похитил. Верни его, и будешь в раю.

— Зачем же мне его возвращать, если с ним я буду в раю? — усмехнулся Гоб.

— Если ты самовольно присвоишь Сам-Град, останешься в аду, как сейчас.

Гоб задумался. Потом Анатолий увидел у него в руках молоток, точь-в-точь такой, как на печати, только головка молотка была выточена из цельного алмаза. Этим молотком Гоб постучал по столу, и в комнате распространилось зеленоватое сияние. Анатолий осмотрелся. Комната, хорошо знакомая ему, оказалась гораздо просторнее. Стены её отодвинулись в су мрак, а издалека двигалась целая процессия в коричневых и зелёных одеяниях. В процессии были не только старички, но и юные миниатюрные девицы, все, как одна, в зелёном. Одна из них передала Гобу большое блюдо, накрытое зелёной тканью. Гоб с поклоном передал блюдо Софии Смарагдовне, а та водворила его в поставец и закрыла дверцу. Гномов как не бывало в комнате.

— Но кому же возвращать Око Денницы, если не Деннице? — не удержался Анатолий.

— Сам-Град — невеста Божия, — тихо улыбнулся Аверьян. София Смрагдовна отвела глаза, но в их голубизне Анатолий успел заметить зелёный отблеск.

«Вот почему в Египте чтили кошек», — подумал он, не уверенный, идёт ли зелёное сияние из-за дверцы поставца, или из очей Софии Смарагдовны.

На другой день все владельцы похищенных драгоценных камней обнаружили их на прежнем месте. Иные даже утверждали, что просто забыли, куда положили их. Никто и не думал благодарить следователя Анатолия Зайцева, не говоря уже об иеромонахе Аверьяне.

24.12.2003