...Заседание проходило на последнем этаже бизнес-центра. Шел снег. Я смотрела в окно: начиналась метель, тонула в белой мгле Москва, – и, острее, чем обычно, ощущала свое одиночество. Таким же белым и мутным, как эта февральская метель, изредка приходил ко мне один и тот же сон. В пробуждении он забывался, и вдруг, так некстати, ожил здесь в конференц-зале, в то время, как за круглым столом все слушали выступление генерального директора. Чувство раздвоенности не покидало меня, словно незнакомка в дорогом костюме делает пометки на полях опросника и в свои неполные тридцать она, а не я, помощник дизайнера московского филиала «Нордик» в Питере. Кто знает, что на подобные мероприятия я попадаю лишь из-за болезни главного дизайнера, а мои непосредственные обязанности – это всего лишь беготня по магазинам фурнируты, мелкие доработки эскизов? Творческая составляющая моей должности ограничивалась авторством лаконичных подписей: «Убрать погоны. Уточнить ширину груди. Шлицу снять. Неудачная длина» и бесконечной бумажной волокитой с отчетами по продажам отдельных моделей, их отбором для новой коллекции.

– Модель «Глория» – прекрасно продалась, – провозглашала в отчете менеджер по продажам Светлана Николаевна. – Несмотря на то, что плохо сидит. Очень нужна в ассортименте!

– Ну конечно, «Глория» очень нужна, – хмыкала я про себя, – дешевейшая китайская ткань, цвет – черный, элегантность ватника, себестоимость морской ракушки.

Со временем я научилась беспристрастно просматривать подобные отчеты и не спорить с главным дизайнером, патетически доказывая, что «обыватель достоин лучшего». Ирина работала в модельном бизнесе более десяти лет. Не вступая в спор, она снисходительно вразумляла меня. «Откуда ты знаешь, чего он достоин? – говорила она. – Мы ничего не навязываем, просто продаем. Более того, потребители формируют спрос, а наша задача – его удовлетворить». Значительно позже я поняла, что она была права. Навязать стиль, вкус, элегантность – невозможно. Наша одежда, взгляды, наша работа, наши друзья и супруги – это только сознательный наш выбор.

Теперь, видя в отчете что-то вроде «Модель „Пуританин" – очень медленно, но продается. Для людей с животиком», я делаю отметку: выпуск модели под вопросом. У нас массовое производство, которому необходимы стопроцентные продажи и высокие прибыли, а не ателье индивидуального пошива, для людей с животиками, попками и короткими ножками. Моя работа, не занимающая головы, давно превратилась в рутину, так что день стал не отличим ото дня. Только некоторые обстоятельства сделали последние три месяца такими памятными, такими выпуклыми, что мне казалось, будто каждая минута, окрашенная грустью и смятением, была прожита наполненно.

И если бы меня в конференц-зале спросили напрямик: «Марина, а чего бы вам действительно сейчас хотелось?» Да вот спросил бы, к примеру, этот рыхлый Шершнев, оставляющий влажный гадливый след на ладони от безвольного рукопожатия. Я бы ответила, что хочу открыть окно и, шагнув в белую пропасть, пролететь над проспектными огнями. Или разбить вычурную вазу на столе. Или выплеснуть в него, в Шершнева, минеральную воду из стоящего передо мной стакана. Я бы объяснила, что хочу освободиться, встряхнуться, чтобы последние три месяца не стояли мутной жижей в голове...

...Он заходил всегда неожиданно. Чаще под конец рабочего дня. Стильный, благоухающий, непроницаемый, как банкомат, – технический директор Ишков. Он не бывал зол или весел, грустен или взволнован, всегда невозмутим и последователен. С нарочитой корпоративной вежливостью Ишков задавал незначащие вопросы, скользил взглядом по эскизам, брал за руку: «Будут проблемы, обращайтесь». В недоумении, я лишь пожимала плечами, когда за ним закрывалась дверь.

В конце декабря мы отправились в командировку на международную текстильную выставку в Финляндию. Технический директор, второй художник, главный дизайнер и я. В конце первого дня в выставочном комплексе Ишков вежливо, не таясь от сослуживцев, пригласил меня в ресторан перекусить, поскольку мы с ним проживали в одном отеле, а коллег разместили на другом конце Хельсинки. Я планировала пробежаться с Ириной по магазинам, подобрать друзьям подарки и неохотно согласилась на приглашение, принимая его про себя как вынужденную переработку.

В ресторане, тщательно пережевывая пищу, он интересовался китайскими тканями, ценами на фурнитуру весенней коллекции, не отвлекаясь на посторонние темы, не улыбаясь. Поначалу меня смешил финский английский, умиляли лучистые официантки с белесыми ресницами. Внимание то и дело привлекали входящие посетители – уютная старушка с елочной пикой в свертке, целующаяся молодая пара. Они оторвались друг от друга на мгновение, чтобы сделать заказ. В ответ на мои шутливые замечания Ишков поднимал на меня пустые глаза и продолжал: «Завтра необходимо взять прайс-лист у корейцев и образцы. На мой взгляд, у них идеальное соответствие цены и качества». Подобные вопросы уместней было бы обсуждать с Ириной, мое же право голоса в данной ситуации приравнивалось к голосу нашего ночного сторожа. Вдобавок, я казалась себе легкомысленной и к концу ужина затосковала, уткнувшись в тарелку. Ишков удовлетворенно вытер губы и отбросил скомканную салфетку:

– Уже поздно. Пора спать!

У дверей моего номера зачаточная улыбка трещиной пролегла на его лице:

– Может, на чай пригласите? – немного заискивающе спросил он.

В его глазах я прочитала страх отказа. Впрочем, мне могло показаться. Лучше бы он был самоуверен и груб, как многие в подобной ситуации.

Такая жалость затопила меня, что я, ни слова не сказав, открыла дверь и подтолкнула его к входу. В одночасье мы поменялись ролями, и я бойко распорядилась, указывая на кресло: «Можете здесь пиджак бросить». В баре я нашла виски и лед, разлила в бокалы, погасила верхний свет. Он гость, он стеснен и, спустя полчаса, неумелыми, трогательно неловкими движениями, отыскивал пуговицы на моей блузке. А я надеялась рассмотреть его, определить и узнать тем особым знанием, которое дает физическая близость. Ведь за драпировками слов и поступков мужчины подчас прячут свои страхи, обиды, несбывшиеся надежды и непристойные фантазии. Без одежды, в приглушенном свете ночника, Ишков был похож на большого белого гуся. Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться, до того забавно он топтался у шкафа, неторопливо снимая брюки, перегибая их пополам, укладывал на полку. Трусы, майку и носки аккуратной стопкой сложил на стул. На столе разложил в шеренгу бумажник, записную книжку, мобильник и часы. Осторожно присел на край кровати. Член, как раскрытая гармоника, печально свисал, перегнувшись через край матраса. Я закрыла глаза и увидела море. Необъятное море в мурашках солнечных искр. Я поцеловала его приблизившееся лицо, его глаза и нашла холодные губы...

Он оказался импотентом. Ну хорошо, хорошо, если быть объективной – полуимпотентом. В его движениях, поцелуях, ощупывании моего тела сквозила торопливая брезгливость, как у человека, выносящего мусор в зловонном пакете. По крайней мере, мне так показалось. Я ощутила бедром слабую эрекцию. Он поспешил воспользоваться ею и после двух-трех фрикций пискнул и обмяк на мне белой, пастозной опарой. А я, раздавленная чужим унижением, чужим ненужным секретом, собственной жалостью, даже не смела пошевелиться. Он молча ушел в душ. Зашумела вода. Меня охватила тоска, как в ресторане: когда же это кончится? Зачем, скажите, он остался у меня? Вернувшись из душа, он включил ночник, расправил одеяло, заботливо укрыл меня, поправил подушку, лег и устроил голову на моем плече, словно переложил на него свои неудачи и мужскую несостоятельность. И в ту ночь, и во все последующие немногочисленные ночи после краткой сексуальной интерлюдии он спал на моей груди или на плече и жался сквозь сон к моему теплу, не выпуская из объятий до утра, словно только за тем и приходил.

Вскоре после возвращения мне повысили оклад. Я старалась не думать о причинах повышения. Встречая на работе Ишкова, по-прежнему стильного, немного высокомерного с подчиненными, я выдавливала улыбку. Он перестал заходить в мой кабинет, но его взгляд, который я ловила на себе, был мягкий и просящий. Изредка он звонил, мы договаривались о встрече. Несколько раз он ночевал у меня, пока родители были на даче.

Я ничего о нем не знала. Он не рассказывал. Может быть, у него не было детства и сбитых коленок, раскрашенных зеленкой. Возможно, он сразу появился на углу Шпалерной в рейбановских очках, льняном костюме, повязанный цветным шейным платком с кейсом под мышкой, и устремился на работу. А за неделю до моей поездки в Москву его перевели в Иркутск. Бросили, так сказать, в отстающий регион. Он сообщил мне о своем переводе между прочим, как об экскурсии по Золотому кольцу. Что я значила для него и значила ли вообще, осталось загадкой. Три месяца меня тяготила наша связь: я старалась не встречаться с ним в коридорах нашей фирмы, но если он звонил, мне просто недоставало сил отказаться от очередной встречи и бессонной ночи. А тогда мне вдруг показалось, что я теряю близкого человека, которому нужна. К кому он будет прижиматься по ночам в холодном Иркутске? Неделю я не находила себе места и даже позвонила ему перед отъездом.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала я, впервые назвав его на «ты». Это было верхом откровения.

– Я буду звонить, – ответил он.

Мне показалось, что я говорю с автоответчиком...

Шершнев охрип, зачитывая отчет по доходам, отпил воды и принялся перебирать бумаги на столе. Образовалась недолгая пауза. Я встала и вышла. В холле было прохладно. За окном улеглась вьюга. Я закурила, пытаясь собраться с мыслями, а вместо этого с возрастающим удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале. Костюм сидел идеально, непослушные рыжие волосы, которые удалось уложить после поезда, окаймляли бледное лицо. Легкий дневной макияж подчеркивал выразительность глаз. И новые туфли, которые хоть немного натерли пятку, но в целом были безупречны. Я прошлась перед зеркалом. Почувствовала внезапно необыкновенный прилив сил. Подумаешь, Ишков! Хочу любить и жить, и быть счастливой! Во мне снова ожила радость ожидания, которая бывает только в молодости, когда за каждым поворотом грезится встреча.

– Хороша! Скоро наше выступление, а она перед зеркалом крутится! Нашла время! – зашумел в коридоре Сережа Лотовский.

– Тоже мне, персона, ты и без меня выступишь прекрасно, – ответила я.

– Мне нужна моральная поддержка, идем скорей, ты же знаешь этих москвичей – не любят ждать.

– А я знаю этих питерцев, которые не любят москвичей. И за что, главное? – рассмеялась я в ответ.

– Это все комплексы, – округляя глаза, шепотом ответил Сережа, – комплексы второй столицы. А делать карьеру все равно сюда приедем.

На следующий день после возвращения из Москвы я заболела. Утром по очереди навещали друзья. Как в немом кино, они проходили в мою комнату, присаживались в кресло, что-то говорили, я не всегда их слушала. У меня болело горло – я молча кивала. Они пили принесенный мамой чай, крошили печенье на стол. Все такие разные, что я не представляла, как однажды соберу их вместе. О чем они станут говорить? Мне мучительно хотелось спать.

Наташа пришла первая, с пухлой трехлетней Ингой. Девочка легла на пол у окна и наотрез отказалась вставать – устала.

– Вчера собрал вещи и уехал, – тихо сказала Наташа. Ее растянутый до колен свитер был залит в двух местах молоком. – Приходим вечером из садика, а шкафы пустые. Все увез.

– Папа уфол, – подтвердила Инга, – нужен другой папа.

У нее были взрослые, печальные глаза.

– К телефону не подходит, – монотонно продолжала Наташа, видимо, пересказывала историю не в первый раз. – А ночью прислал СМС: «Нам нужен перерыв в отношениях».

Это был третий папа из Интернета. Разведенный. Пьющий, как выяснилось позже. Сергей прожил у Наташи рекордные три месяца. Поговаривают, что она даже сварила ему гороховый суп. Он одел ребенка и Наташу с ног до головы. Починил торшер и пропылесосил ковер. Подруга расцвела. А потом запил – начались ссоры.

– Хотела тебе Ингу подбросить вечером, – сказала она, уходя. – У меня встреча. Списалась с одним, вроде ничего. Жаль, что ты заболела. – И добавила: – Ты тоже попробуй познакомиться. Одной-то что сидеть?

Я виновато улыбнулась в ответ. Ольга ворвалась в комнату спустя полчаса. Вывалила на стол свертки.

– Я на минутку, – выпалила она, – опаздываю на танцы. Тебе мандарины и сок.

Она торопливо выпила чай и убежала. Ее страстью были африканские танцы и мужчины. Преимущественно русские и обязательно красивые, желательно состоятельные. Как и Наташа, она находила их в Интернете. Они даже сидели на одном сайте. Ольгин «стаж» составлял два года. Яркая внешность привлекала мужчин – эффектная, сияющая, сексуальная, уверенная в себе, независимая. В действительности, она была полна комплексов и страшилась рутины. Ольга нуждалась в восхищении, комплиментах. Как Дон-Жуан, она срывала первоцветы любви и бессердечно рвала отношения, терявшие новизну.

– Унылый мир кастрюль не для меня, – оправдывалась она.

Год назад Ольга уговорила меня составить анкету. «Ты себе не представляешь, как это интересно! Яркий виртуальный мир, – ободряла она. – Встречи, ночные прогулки, рестораны. Найдешь себе кого-нибудь для поездки на море летом».

Я же хотела найти мужчину, который по выходным обедал бы на нашей кухне и копался в папином «опеле» во дворе. Его можно отвезти на дачу и показать соседям. Родители, наконец, успокоятся, что у меня все в порядке, все, как у всех. Но больше всего я мечтала о ребенке. Такой сероглазой девочке с вьющимися кольцами волос, какой она мне иногда снилась. Всякий раз, когда сквозь зыбкий рисунок сна проступал вагон поезда, она сидела у открытого окна и что-то увлеченно рассказывала мне, волосы развивались на ветру. За окнами пролетали лесные поляны. Я не решилась рассказать об этом подруге. Да и какая может быть связь между сайтом знакомств и ребенком? Я надеялась на чудо. Ольга бы просто высмеяла меня.

Тем не менее, я подобрала фотографию.

– Какая дичь! Учительница младших классов! – возмутилась подруга. – Все сантехники будут твои. А что-нибудь вызывающее в твоем портфолио найдется? В купальнике, например, чтобы спинку прогнула. Пойми, Мариша, мужики – примитивы, им бы что попроще и доступнее. Такую наживку они поглотят. Им чтобы понятно и на уровне нижних чакр, а Софья Ковалевская – это скучно и не возбуждает!

– Боюсь, что только примитивы и проглотят такую наживку, – засомневалась я.

– Да, непристойные предложения будут – без этого никак. Это сайт знакомств, а не физфак!

Ничего вызывающего в моих альбомах не нашлось. Ольга уверяла позже, что именно эта моя фотография и обрекла предприятие на неуспех. Я же с удивлением выяснила, что сайт изобиловал женщинами на фоне советских сервантов, белорусских обоев, турецких пляжей и дачных участков где-нибудь в Пупышево. На мой взгляд, этот студийный снимок хоть и выдающимся не был, но смотрелся неплохо, скромно и без претензий.

На следующий день я обнаружила в своем ящике два сообщения. Николай-29: «Доставим друг другу удовольствие без взаимных обязательств? Интересует?» Меня не заинтересовало, Николай безропотно отправился в папку «удаленных» респондентов.

Женя-22 написал: «Привет!» Я ответила: «Привет». Больше он не написал.

За неделю не набралось и десяти сообщений. Виртуальный мир оказался не таким ярким, как обещала подруга. Мужчины предлагали познакомиться, осторожно выспрашивая цель моего пребывания на сайте, и все как один просили прислать еще фотографии. Только Владимир-28 предложил встретиться вечером. Слегка насторожило обилие грамматических ошибок в его сообщениях. Я внимательно просмотрела анкету Владимира. «В спонсоре не нуждаюсь и быть им не хочу» – это о материальной поддержке. В разделе «о себе» просто и без выкрутасов – «ищу женщину для создания семьи». Мне понравилось. С фотографии на меня смотрел жизнерадостный и незамысловатый блондин, эдакий Ганс-подмастерье из немецкого фольклора. Казалось, в его кудрях застряли опилки свежеструганных досок. Договорились о встрече у метро «Парк Победы». В восемь. По такому случаю Ольга примчалась подобрать мне гардероб. Мы остановились на черном платье и тонком кашемировом пальто с длинными сапогами.

«Легкий макияж и минимум аксессуаров, – инструктировала подруга, – ничего вызывающего в первую встречу!»

Я увидела его издали. Растянутый полосатый свитер, китайские ботинки с загнутыми кверху носками, под мышкой – барсетка. Незначительное спонсорство ему бы явно не повредило. Наши с Ольгой тщательные приготовления оказались из лишними. Первым желанием было развернуться и уйти. Владимир помахал рукой.

Я вдруг осознала всю неловкость ситуации. Вот иду я, Марина, 29, к Владимиру, 28, на встречу, цель которой заранее определена, не оставляя мне ни малейшего шанса для маневра, интриги, игры: «Не найдется ли у вас соли?» Или: «Не посмотрите, что-то у моей машины датчик масла барахлит?» И, как ни старайся, не получится скрыть, что я одинокая неудачница, которая не желает коротать долгие вечера, подшивая папе брюки. Как на собеседовании у потенциального работодателя, я на весь вечер перестану быть собой, стану натужно улыбаться и нести всякую ахинею в ответ на просьбу «рассказать немного о себе», лишь иногда усмехаясь про себя: «Слышала бы мама, вот удивилась бы!» И это все для того, чтобы понравиться, чтобы взяли.

Владимир, как мне показалось, подобными сомнениями себя не обременял. Он поздоровался и предложил прогуляться в парке. Шел снег вперемешку с дождем. Стемнело. В пустом парке под остриженными тополями лежали горки срезанных веток.

«Только бы меня с ним никто из знакомых не встретил», – напряженно думала я. Мы обогнули пруд. Вода отливала неприветливым блеском. Владимир обстоятельно докладывал. Ему двадцать восемь. Живет с мамой на Охте. Все друзья обзавелись семьями, детьми, а он до сих пор один. Работает в автосервисе. Зарабатывает, конечно, но в кафе он на первом свидании не пойдет, потому что знает: многие девушки для того и знакомятся, чтобы в кафе покушать. На этих словах он сделал значительную паузу, видимо, для моей возмущенной ремарки. Но я промолчала. Я уже продрогла и в душе проклинала себя за дурацкую затею. Владимир хлюпал носом, но не сдавался. «Не знаю, что женщинам нужно, – бубнил он, – я вроде нормальный парень. Все при всем. Сколько встречался – никто потом не перезванивал. А я даже в театр ходил недавно. Первый раз пошел. Знаете, понравилось». Было искренне жаль потраченного впустую времени.

Надо ли говорить, что на встречи я больше не ходила. Ольга горячо защищала идею Интернет-знакомства: «Много ты понимаешь! Это же целая наука. Думала, все так просто? Кто же сразу на встречу идет? Сначала ж попереписываться надо. Потом созвониться. Узнала бы, где работает, есть ли машина? Без машины вообще не встречайся! А будешь так дома сидеть, никого до климакса не встретишь».

– Самое, Валентина Михайловна, представьте, узбеков украли, – шумел сосед Юра в прихожей, его голова протиснулась в дверь. – Горемыка спит? Не спит. Слыхала историю? Приезжаю на объект – узбеков нет. Я, это самое, к Виталичу, а тот: вечером, говорит, сманили конкуренты. Монетку больше предложили, погрузили в микроавтобус и привет. Я, прям, восхитился. Вот зашел рассказать. А мама говорит – ты заболела. То-то я гляжу, второй день твоя машина под моими окнами. Ну и паркуешься ты, это самое. Талант! Сразу видно, что баба парковалась. Давай ключи, я отгоню, что ли. Долбанут ведь. А Сам где?

– Папа на работе. Ключи на столике в прихожей, – с усилием ответила я.

– Лады. Отгоню и зайду потрещать. Если че надо, это самое, говори, я в магазин зайду. Не кисни, доходяга, еще поправишься!

Юрка отогнал машину и принес хлеба.

– Самое, подумай только, двенадцать узбеков скоммуниздили! Вот Расея – все воруют. Но чтобы узбеков – это в моей практике первый раз. Кто теперь работать будет? Директор мне башку снесет.

Юра работал в какой-то строительной конторе, а жил в соседнем подъезде с женой и сыном. Года два назад развелся. Жена с ребенком уехали к родителям. Развод Юркиного оптимизма не убавил, скорее наоборот. Я часто встречала его во дворе каждый раз с новой женщиной. Он не был красавцем – тучный, невысокий, с намечающейся лысиной и пышными усами, всегда веселый и говорливый. Он был из разряда мужчин, к которым невозможно относиться серьезно. Я не понимала Юрину жену: как его можно полюбить, выйти за него замуж и, уж тем более, поссориться с ним и в конце концов развестись. Кажется, он не умел ругаться и обижаться. Иногда по вечерам мы возились с машинами во дворе. На выходных он занимался танцами во Дворце культуры.

– Так, это самое, напашешься за неделю, придешь в группу. А там... – Ему не хватало слов. Юра мечтательно закатил глаза, беззвучно раскрывая рот, как рыба в аквариуме, словно заглатывал из воздуха самые важные и точные выражения своих чувств. – А там, ну, самое, музыка. Барышню обнимешь и закружишь. Совсем же другое настроение, – он мечтательно улыбался. – Я уже не могу без этого. А все почему? А потому, Маринка, что у человека должно быть увлечение!

Я только вздохнула. У меня увлечений не было. Разве что книги – читала все, что попадется под руки, читала до дурноты. В книги было легко спрятаться от жизни.

Папа пришел на обед. Юру уговорили остаться, чтобы отведать маминого супа. Наш сосед не ломался, а заявил громогласно, что поесть он любит и очень голоден. Из кухни доносилось:

– Это самое, а что это у вас Маринка все одна, да одна? Где муж, дети, понимаешь? Внуков, поди, хочется?

– Думаю, Юрий, – гудел папа, – это уже пройденный этап. Думаю, мужа не будет.

Родители тактично не обсуждали со мной подобные темы.

Они помолчали. Было слышно, как ложки звонко стучат о тарелки.

– В двадцать лет надо было думать. Сейчас она уже сама себе хозяйка. Какой там муж? – вздохнул отец. – А внуки что ж? Внуков хорошо бы. Внуков можно и без мужа. Мы с мамой устали ждать. Даже знаешь, Юрий, перед соседями неудобно. У всех детвора мельтешит под ногами, а мы пустоцветы какие-то. Надо мной Мишка Иванов смеется уже.

Мне стало жаль себя. Жалость к себе – самая искренняя. Папа как всегда прав – в двадцать лет надо было думать. Я закрыла глаза, стараясь уснуть. По щекам медленно позли горячие слезы.

Света позвонила вечером, как раз когда ничего не хотелось – немного упала температура, и я качалась на легких волнах слабости. Пик Светиной деловой активности приходился на ночь. Часов с восьми вечера, еще спросонок, она совершала легкие необременительные действия – пила чай, смотрела телевизор, звонила знакомым, готовясь к таким более сложным, как покупка продуктов в магазине на первом этаже ее дома, оплата мобильника, вынос мусора.

Когда-то, в другой жизни, мы учились в одном классе. Дружили после окончания школы. Теперь же я месяцами не видела ее. Балансируя между двух зыбких состояний – «только что проснулась и уже ложусь спать», она едва находила для меня время. «Я уже все увидела в этой жизни, – оборонялась Света, – мне ничего не интересно. Пока ты там на своей швейной фабрике вкалывала и с мамсиком на дачу ездила, я пожила – повидала. Это тебе хочется карьеры, мужика. А у меня все было».

Припоминаю, как я впервые попала в компанию ее друзей, как положено богеме, неопрятных, с грязными волосами и тревожно неясным родом занятий. Они свирепо и быстро напились. Бдительными соседями был вызван наряд милиции, участники шумной встречи жестоко избиты. Я спряталась в кладовке и слышала, как художник Станислав изрек торжественно: «На последнем заседании генерал Понеделко признал работу правоохранительных органов Санкт-Петербурга неудовлетворительной». И совершенно необоснованно признал, как выяснилось. Обиженные милиционеры вознегодовали и с воодушевлением погрузили компанию в свой «уазик». Утром всех отпустили – вмешался Светин отец.

Она никогда не работала.

«У каждого есть выбор! Зачем эти бессмысленные телодвижения? Кому это нужно?» – искренне удивлялась она. Частенько по утрам я, собираясь на службу, вспоминала ее «выбор» и горько усмехалась: у меня выбора не было – мой папа не являлся директором банка.

Всякий раз разговор со Светой, даже самый краткий, бодрил, как холодный душ. Мне претили ее тунеядство и категоричность взглядов, ее раздражал мой «обывательский мирок».

– Давай всем городом заляжем в постель, – нападала я. – Придешь в магазин, а продавщица спит.

И поставщики. Пусто на полках. Все уснули – киоскеры, водители автобусов и трамваев, дворники и сантехники, швеи и почтальоны – только дома от храпа трясутся. Что ты кушать по ночам будешь? Как к папе доберешься за деньгами?

– Ты все усложняешь – уклончиво отвечала она, – я никому не навязываю мой образ жизни. Тебе нравится вкалывать за копейки, потом на выходных их тратить, а меня тошнит от этого потреблядства! Даже ночью приду в магазин – у всех тележки полные. Все покупают, все жрут! Не наесться им. Раньше по выходным в музеи ходили – теперь, бля, шопинг! А я сплю, просто сплю. Ты бы знала, какие ко мне приходят сны!

У нее всегда, со школьных лет, был особый дар подводить основательный теоретический базис под надстройку сложившихся жизненных обстоятельств. Я была восхищена, и теперь вот получалось, что она спала сном праведного диссидента, а не просто по лени и распущенности разбалованного в детстве ребенка. Не сон получался, а ни много ни мало – вызов обществу потребителей.

Откуда мне знать, что очень скоро я так же лягу пластом на диване у окна, как путешественник, сбившийся с пути и обессилевший от безрезультатных поисков. Буду лежать несколько дней без мыслей и цели, под тяжестью одиночества. Неоднократно я буду вспоминать Свету.

Думаю, все изменил именно тот телефонный разговор в конце дня. Так всякий раз мы сходились в словесной перепалке, проверяя крепость наших убеждений, подспудно желая найти брешь не в чужих, а в своих доводах. Но в тот вечер мы были в разных весовых категориях: она – здоровая и выспавшаяся, я – сонная и больная. Я жаловалась, она утешала. Хотя уместней было бы утешать ее.

– Ты определись, что тебе надо, – говорила подруга. – Семью? Так папсик прав – раньше надо было думать.

– Ага, – бесцветно отвечала я.

– Мужика-то нет, повывелся весь мужик, – распалялась Света. – Спился, скурился, скололся, всю приличную хоботню тетки растащили. Приди в кафе, в любой клуб – девяносто процентов бабья.

Вступать в полемику я не собиралась. Света, сбитая с толку, смягчилась.

– Да брось ты, Маринк. Станешь матроной, с кичкой на голове и майонезом в хозяйственной сумке. С тобой же не о чем будет поговорить, как с Регинкой: «Игорек пописал, Ирочка кашляет, сливочное масло подорожало».

Я обреченно молчала. Светка окончательно сдалась.

– Ну ладно, ладно, если так хочешь семью, надо все продумать, как действовать, с чего начать? Посоветуйся с Ольгой, она наверняка знает. Как нам, так сказать, реорганизовать рабкрин? – захихикала Света.

«Бедные, мы бедные, – думала я. – Живем без маяков, без ориентиров, в безотчетном желании быть счастливыми, в неосознанной неудовлетворенности жизни, как пароходы в тумане, подаем друг другу печальные гудки, не зная, чем помочь. И думаем, что спасемся, бросив тяжелый семейный якорь. Действительно, с чего начинать?»

У Ольги всегда наготове ответы на любые вопросы. На следующий день она появилась в моей квартире, не раздеваясь в прихожей, стремительно проследовала в комнату. Позади нее плелся невысокий молодой человек с огромной фотокамерой на груди.

– Марк. Фотограф, – представила она.

Марк отрывисто кивнул – длинная челка упала на глаза. Ольга сияла:

– Скидывай шмотки, инфантилище, находи приличное белье. Готовься к фотосессии, – распорядилась она.

Мы изменили мою анкету на сайте знакомств, поместили новые фотографии. Отныне я возлежала в данаевской позе на шелковых материях, с перекошенным от вожделения лицом. Обновили текст и в разделе «О себе». Ольга, несмотря на мои горячие возражения, написала: «Юная темпераментная хрюшка ищет воспитанного слоненка с упругим хоботком». Я схватилась за голову.

– Можешь себе представить приличного, нормального мужчину, который заинтересуется подобной анкетой? Под рекламой нижнего белья – подпись подгулявшей провинциальной проститутки! – негодовала я.

– Ты просила помочь, теперь слушайся, а не жди, когда пенсия в дверь постучится, – отрезала Ольга.

Она доказала, что знает свое дело. Успех был грандиозный. Через три часа после размещения анкеты число сообщений перевалило за сто, к вечеру набралось двести пятьдесят. Двести пятьдесят мужчин, так или иначе, обратили на меня внимание. Кто от скуки оттачивал остроумие на невинной хрюшке, кто-то разразился витиеватым посланием: «Я хотел бы стать ветром, чтобы одним дуновением пробежать по вашему телу...», кто-то сухо по-деловому с первых слов настаивал на встрече или требовал номер мобильного телефона.

Если собрать их вместе – они даже в моей квартире не поместились бы. Двести пятьдесят сообщений от «упругих хоботков»! С ума сойти! Я была лучшего мнения о мужчинах. Писали представители всех мыслимых и немыслимых профессий, возрастов, социальных уровней и национальных принадлежностей. Высокие и коротышки, женатые и свободные, восемнадцатилетние наглецы и галантные старцы, усатые, бородатые и бритые наголо. Были, кстати сказать, иностранцы – знойный уроженец Камеруна, лысый и лиловый, как баклажан: «Меня зовут Крис. Я из Камеруна – порядочный и серьезный. Горю желанием с Вами познакомиться!» и один индус: «Я уже давно работать в Санкт-Петербург. Шить многие платья шелком. Хочу знакомиться с такой прикрасная женщина». У меня было игривое настроение, я не удержалась и ответила без Ольгиного ведома: «Маджа, сшейте мне платье из роз!»

На следующий день в своей поликлинике я продлила больничный еще на неделю. Улицы в одночасье наполнились весенним шумом, светом и птичьи гомоном. В маленьком скверике перед поликлиникой я присела на скамейку немного погреться на солнышке. Не верилось, что еще пару дней назад вьюга штурмовала улицы, редкие прохожие жались к домам, гнулись под пронизывающим ветром, утопая в снежной каше.

Без лукавства, как есть, я сказала врачу, что чувствую себя гораздо лучше, испытываю, пожалуй, легкую слабость, но у меня совершенно неожиданно появилась вторая работа, которая потребовала на первых порах уйму свободного времени. И попросила по причине этой официальной слабости продлить больничный лист. Врач рассеянно посмотрел в окно. На подоконнике в пластиковых коробочках дружно всходила помидорная рассада. Он бросил мою карточку медсестре: «Сдавайте анализы. Явка в пятницу с результатами. Закроем больничный». Лицо врача показалось мне знакомым – легкий гипертонический румянец на щеках, широкие скулы, мясистый нос. Лет сорок пять навскидку. Кажется, я видела его на сайте. А почему нет?

Спустя несколько дней я стала присматриваться к каждому встречному на улице и прикидывала, пользуется ли он услугами моего сайта или нет. Все лица казались узнаваемы. Даже кондуктор в троллейбусе.

Ольга утверждала, что сейчас все сидят на сайте, а кто не сидит, лишь искусно маскирует свое пребывание от окружающих. Я думала про себя, что расспроси как следует акушерку, и она ответит с жаром, что полгорода бросились рожать, а оставшаяся половина в нетрезвом виде подпирает двери роддома.

Мир патрульного наводнен автотранспортными средствами и их владельцами. И вы в состоянии серьезно расширить его кругозор, если покажете хотя бы пару человек, не превышающих допустимую скорость на вверенном ему участке дороги по причине отсутствия автотранспортного средства.

В свою очередь, ЛОР-врач убежден, что город давно обречен и те, кого случайно минует тонзиллит, умудрятся заработать гайморит. Наличие других заболеваний для ЛОР-врача абстрактно, как Гиперборея. Так Ольга, не первый год оккупирующая сайт, не догадывается о существовании людей вне Интернета. Более того, когда однажды молодой человек в метро, краснея, поинтересовался ее именем и планами на вечер, она возмущенно оборвала его: «Я в транспорте не знакомлюсь!»

Я опрометчиво полагала, что мои поиски в Интернете затянутся не дольше двух-трех недель – тщательный предварительный отбор, небольшая переписка, несколько встреч. И все. Неужели из двухсот пятидесяти мужчин не найдется один хотя бы мало-мальски подходящий? Как казалось поначалу, у меня минимальные запросы. Так, чтоб всего было понемногу: общие интересы, чувство юмора, средний доход, не пьющий.

– Ответить нужно по возможности всем. Просто из приличия, – методично внушала Ольга, – номер телефона без меня никому не давай. Анкеты без фотографии даже не рассматривай. Удаляй как класс! Мало ли кто скрывается за ней, хотя даже фото не гарантирует, что изображение соответствует действительности! Переписываешься месяц, а потом выясняется, что это тетка от скуки в офисе пишет. И такие случаи бывают. Понравившихся сбрасывай в папку избранных, вечером проведем кастинг. И вообще пока ничего без меня не пиши – я научу как. А то начнешь метафизику разводить – умных не любят, образованных боятся. И поменьше трепа – у нас нет лишнего времени. Работаем на результат.

Она чмокнула меня в щечку и умчалась на танцы.

Когда я оставалась одна, сомнения одолевали меня, вся затея казалась мне неприличной и попросту бредовой. Но Ольге удавалось вселить в меня веру даже парой фраз.

Я больше не спорила. Записалась на маникюр и стрижку, сходила в солярий. Все в соответствии с Ольгиными инструкциями.

Наташа зашла ко мне по дороге в детский сад. Я показала свою новую анкету.

– Конечно, попробуй познакомиться, – тускло одобрила она. – Ты же без ребенка, – добавила она. – Без ребенка проще. А может, лучше в Португалию поедем?

Вечером мы приступили к обработке информации – в папке избранных едва набралось двадцать пять подходящих кандидатур. Средний возраст – от тридцати до сорока. В числе отсеянных претендентов оказались мужчины, чьи анкеты сопровождались фотографиями обнаженных торсов или из семейного альбома с небрежно вырезанной невестой (таких набралось немало) и непристойными предложениями: «Дашь между сисек?», «Мы с женой приглашаем вас в гости для приятного времяпрепровождения», «Как вы относитесь к групповому сексу?», «Фото твоей небритой киски ускорит нашу встречу».

К часу ночи ответили всем. Коротко, но каждому. Было решено завязывать необременительную переписку с теми, кто напишет еще раз, и договариваться о встрече.

Мы последовательно открывали анкеты, внимательно изучали – фото, рост, вес, семейное и материальное положение, наличие и марку машины.

– Голытьба нам не нужна, – сказала Ольга, – если мужик к тридцати гол как сокол – грош ему цена! И женатых будем отсеивать. И приезжих!

– Кто же останется? – изумилась я.

Сергей-37 выставил три фото. Одно у бассейна, второе на работе, третье на берегу реки. Не женат, детей нет. О себе сказал, что виртуальному общению предпочитает реальное. Он написал мне: «Привет, прекрасно выглядите. Можно с вами познакомиться?» Ольга ответила: «Спасибо за комплимент, буду рада знакомству».

Всем остальным ответили по созданному лекалу: «Привет! Приятно познакомиться».

Я обратила внимание, что в целом к качеству фотографий и анкет мужчины подходили более небрежно, чем женщины. Размещали увеличенные снимки на паспорт, со свадьбы, моментальные фото или попросту фотографировали сами себя, держа камеру на вытянутой руке. Мысль пойти в фотоателье никому из них не приходила в голову. Женщины подавали себя более продуманно, но чаще о себе писали вызывающе, с каким-то надрывом: «Где ты, мой единственный?», «Весна. Хочу любви», «Устала от одиночества». Будь я на месте мужчин, я бы побоялась ответить им, просто из разумных опасений быть погребенным под лавиной невостребованных, запоздалых чувств, их настойчивой заботы и самоотверженной любви.

Ольга предупреждала, что в бессмысленные переписки вступать не стоит.

– Так они годами могут тебя юзать: «Привет! Ну как дела? Что нового? А меня вчера гаишник остановил!» – объясняла она. – Бесконечный и безграмотный треп от скуки. Сидят на работе или дома в комнате, пока надоевшая жена на кухне блинки печет. А ты только время на него тратишь.

Кто бы мог подумать, что импульсивная и эмоциональная Ольга станет с такой педантичностью патронировать это предприятие. Она выглядела очень сосредоточенной, а когда говорила, маленькая складка пролегала между бровями. Словно выдать меня замуж стало для нее делом принципа.

Родители уже спали, когда мы пили чай на кухне. Как обычно, они даже не предполагали, что творится в моей комнате, в моей жизни. Слишком дружные, слишком похожие, они определили мне место – сразу после Марсика, то есть в их обязанности входило проследить, чтобы необходимое количество корма всегда оставалось в холодильнике, и вовремя вызвать доктора, если заболею. Я была отделена нерушимой стеной их семейного благополучия...

Трое ответили ночью. После короткой переписки я оставила номер телефона и договорилась о встрече – по принципу: один день – одна встреча. В ежедневник я занесла время и дни встреч. Вторник – Алексей-35, среда – Игорь-34, четверг – Александр-39.

Набравшись мужества, я наконец выдохнула:

– Оля, я боюсь! Ольга улыбнулась.

– Да, боюсь, не смейся! – взмолилась я. – Идти на все эти встречи, что-то говорить и смеяться, когда не смешно. А вдруг опять какой-нибудь ненормальный попадется! Помнишь мою прогулку в парке с парнем, который в театр один раз ходил? По-моему, все это очень глупо.

– Марина, скажи, а кто не боится? Это каждый раз маленький стресс. Чтобы ты не волновалась, я тебе позвоню. Если он тебе совсем не понравится – кладешь трубку и объясняешь, что дома работает плиточник в ванной. Тебе очень жаль, но надо домой, к плиточнику.

– Думаешь, поверят? – засомневалась я.

– Какая разница, но приличия будут соблюдены. Ольга уехала в четвертом часу. Кот примостился на столе у компьютера. Марсик выглядел сонным и измученным, словно это он всю ночь просидел в Интернете и успел разочароваться в людях, которым для знакомства необходима эта светящаяся беспокойная коробка.

Я наложила прохладную косметическую маску на лицо и прилегла на диван. Так и проспала в неясной тревоге до утра. В халате. Без единого сна...

Итак, Алексей. Он будет ждать меня в «Кофейной гамме» за столиком у окна. В девятнадцать ноль-ноль. Прекрасное начало!

Ольга разодела меня в пух и прах. «Наряды придают женщине уверенность», – поясняла Ольга. Короткая черная юбка, сиреневая туника со стразами, сапоги на шпильке, модная в этом сезоне лаковая куртка. О чем беседовать на встрече с Алексеем, я решительно не знала.

«Многое говорит, – написал он мне в последнем сообщении, – что наше общение будет обоюдоострым! С интересом и надеждой жду встречу!»

Его уверенности я не разделяла.

Как Полоний наставлял Лаэрта перед отъездом:

Ольга, заботливо поправляя ворот моей куртки, бубнила перед выходом: «Не болтай особо, держи паузу. Пусть разговорится сам. Тогда быстрее поймешь, что он за человек. Но и скучать ему не давай. Подумает, что зануда какая-то».

Я вскинула руки и продекламировала: «О! Твои слова... Я их замкнула в сердце, и ключ от них уносишь ты с собой».

Как и условились, Алексей дожидался меня за столиком у окна. Я немного помедлила на входе в кафе, чтобы унять внезапное волнение и рассмотреть его отстраненно, как диван в магазине. Шатен. Аккуратная стрижка. Очки. Слегка вытянутое бледное лицо. Довольно интеллигентное. Синий джемпер. Он бы вписался в интерьер моей кухни – застенчивый и скромный, за ужином тихо просил бы передать хлеб или ножик. Он мне понравился. И мама бы одобрила. Я подошла. Он улыбнулся, обнажая крупные неровные зубы:

– А я без вас ничего не заказывал. Что вы будете?

– Даже не знаю...

Мы долго листали меню, стараясь не смотреть друг другу в глаза, и обсуждали блюда, словно это и было целью нашей встречи – хорошенько выпить и подкрепиться. Обоюдоострое общение не складывалось. Он постоянно путался, вольно переходя с «вы» на «ты». Вопреки всем наставлениям, я солировала – выбрала еду и напитки, рассказала о зимней поездке в Таиланд. Могу поклясться, что несколько моих историй были очень смешными, вдохновение разрасталось вольно, как ветви одинокого дерева на холме. Мой же новый знакомый пару раз вымученно улыбнулся, откликнувшись: «Я тоже люблю ездить везде. Летом, вот, с батяней на Ладогу ездили». И умолк. Он вел себя скромно, степенно, как дьяк за пасхальным столом с архиереями, молчал и крутил солонку в руках. Мне представлялось, как он, зевая, крестит рот. Нет, я нисколько не проиграла бы, если бы встретилась сама с собой в этом кафе, с таким собеседником скучать бы не пришлось.

Принесли коньяк. Выпили за знакомство. Закусив лимоном, он сморщился и чихнул. Коньяк решили повторить. На эстраде заиграл гитарист. Стало шумно. Посетители прибывали.

Алексей вдруг сказал, перегнувшись через стол:

– Вот спрашиваешь, чем я занимаюсь? – Он тоскливо оглянулся на гитариста. – А я окна вставляю.

– Какие окна? – по возможности заинтересованно спросила я. Мол, окна так окна. Будем говорить про окна, про двери и лестничные пролеты. Пока не позвонит Ольга.

– Такие пластиковые, – с вызовом ответил он и откинулся в кресле, словно обессилел от трудного признания. – Обычные пластиковые. Обычный такой парень, каждый день мешки таскает...

– Здорово, – что я могла ответить? – Я тоже сейчас ремонтом занялась...

– Да, здорово, ниче не скажешь! Класс, – он сощурил покрасневшие глаза. – Круто. Тачки, там бабок охренных нет. Ну, че еще ищут в Интернете?

Я не мешала ему выговориться. Кто-то обидел его. Когда-то этот обычный парень полюбил, может быть, впервые. Он увивался за ней, как простодушный щенок за мудрым, сердитым псом. Она, крашенная, длинноногая и амбициозная, предпочла другого. И перестала его замечать, изредка снисходительно кивала при встрече, поигрывая ключами от новой машины. Она выглядела счастливой – разочарования впереди.

– Ну че бабам еще надо? Дом на Кипре? – Он опрокинул салфетницу со стола, неуклюже махнув рукой.

Мы привлекали внимание. На нас косились с соседних столиков. Пожалуй, на семейный ужин его звать не следует.

Алексей собрал салфетки с пола.

– Дома на Кипре тоже нет, – виновато проговорил он, вынырнув из-под стола.

– У меня тоже нет дома на Кипре. Только дача в Ивангороде. Прямо на берегу озера. Я с родителями очень люблю там рыбачить, – колыбельным голосом говорила я, – особенно по утрам, пока не жарко...

...Мы выходили затемно, а когда гуськом добирались до дамбы, слабый рассвет едва освещал небо. Над озером вздрагивали последние звезды. Воздух, теплый и влажный, недвижимо стыл в ожидании знойного дня. Отец не спеша выкладывал из рыбачьей сумки снасти, разматывал удочки, мама набирала воду в ведро. Молчали, боясь спугнуть рыбу. Я первая забрасывала удочку и могла по часу гипнотизировать поплавок. Мама беспокойно переминалась с ноги на ногу, доставала из пакетов бутерброды и шептала срывающимся голосом: «Юрочка, съешь хоть один, не позавтракал же»...

Алексей-35 обмяк в кресле.

– Марина, а у вас есть мечта? – неожиданно спросил он.

– Мечта? – Я задумалась. Зазвонил телефон. Ольга.

– Да, – сказала я громче обычного. – Что, что, уже закончили? Подождите, пожалуйста, сейчас подойду.

– Вас понял, – ответила Ольга. – Иди домой, на домашний потом перезвоню, расскажешь.

Я потянулась к сумке и сказала как можно более непринужденно:

– Простите, Алексей. Плиточник дома допоздна работает. Он уже закончил, надо расплатиться и отпустить. К сожалению, пора идти.

– Я провожу? Ты как, не против? – Он встал и оказался нескладным, долговязым. Короткие брюки не скрывали голубых носков.

– Нет, не против, – я набросила куртку на плечи. Уже стемнело. Моросил дождь. Алексей больно сжал мой локоть и вел меня, не замечая и не обходя лужи.

– А у меня есть мечта. Я по телевизору видел, – взволнованно говорил он, далеко вперед выбрасывая худые ноги. В темноте мерцала голубая материя. – В Австралии сейчас огромная проблема. Кроликов развелось много. Тысячи. Фермерам урон наносят. Вот думаю поехать туда, поохотиться...

– Идем дворами, так ближе, – предложила я.

Темные подворотни, дождь, мокрые туфли, австралийские кролики – как в дурном сне. Я не знала – мне смеяться или плакать.

Возле моего подъезда он потянулся поцеловать в щеку. У него были мягкие губы. Холодные очки скользнули по лбу. Мне стало жаль его – трогательный и бескорыстный Дон-Кихот, которого я никогда больше не увижу.

Я столкнулась с мамой в прихожей. Она встала таблетку выпить, что-то голова разболелась, никак не уснуть. «Почему так поздно?» – спросила, не ожидая ответа, и ушла на кухню.

Уютная, босая, в ночной рубашке до пола, с распущенными волосами, она стала берегом, долгожданной сушей, к которой причалил этот абсурдный вечер. Не осталось никаких сомнений в том, что она есть и Марсик, трущийся о ноги, а никакого Алексея нет. И Австралии. И мечты.

Перед сном я отключила телефон. Слишком устала и пьяна. С Ольгой можно завтра поговорить. Да и о чем говорить? Меньше всего, обычно, мы расположены повествовать о своих неудачах.

Я долго ворочалась в постели. Неужели у меня нет мечты? Только желания: в Индию съездить, гардероб к лету обновить, но так, чтобы мечта... Может быть, она, невысказанная, неосознанная, живет, как болезнь в ремиссии, до срока. Мечта о любви. О близком человеке. О понимании без слов. О заботе без упреков...

Утром пришло сообщение от Алексея:

За ним последовало предложение:

«Марина, ты мне очинь понравилась. Я хочу тебя Марина! Приезжайте ко мне в гости сегодня вечером».

Я вспомнила вчерашнюю встречу, голубые носки и так захохотала, что во дворе взвыла сигнализация. Совпадение, конечно, но мне нравилось думать иначе. На пять с плюсом пробуждение! Меня осенило: стеснительный и нервный при встрече Алексей за компьютером смелел – он оставался наедине с собой и, как многие, позволял себе непростительные вольности.

Раньше, чтобы раскрепоститься, мужчины напивались, теперь же они удачно совмещают традиционный способ с Интернетом. Тем более что для встречи необходимо, по меньшей мере, побриться, принять душ, одеться, а у компьютера можно сидеть с немытой головой в трусах и строчить: «О, Марина, вы обворожительны, обладать вами, Марина, и сзади, и спереди, тем паче сбоку, услада счастливейших из смертных и тэ дэ».

Все понимая, я надеялась, что исключения лишь подтверждают правило. Бывают же чудеса! Например, Игорь-34, с которым предстояла встреча, написал о себе: «Невозможное делаю быстро, чудеса занимают чуть больше времени». Что ж, поживем – увидим.

Видимо, чудеса отнимали действительно немало времени у Игоря. Он перезванивал несколько раз, менял время встречи: «Я сейчас на Больше-охтинском в пробке, боюсь, не успею». Я разумно замечала, что еще час дня и к семи можно пешком поспеть. Он смеялся, говорил, что еще куча дел. Так он застревал на Садовой и Гороховой, на Ленинском и Московском. Я всерьез обеспокоилась – может быть, он пиццу развозит, если за день весь город исколесил. Смогла бы я полюбить развозчика пиццы?

Ольга на два дня уехала к своему олигарху в Комарово. На встречу я пошла без страховки.

Он опоздал. Это было прогнозируемо. Брюнет среднего роста. Подвижный, как ртуть. С ним сразу стало легко, как будто мы знакомы со школы – допустим, сидели за одной партой и били друг друга линейкой. Мы пили пиво и смеялись до слез. Не помню над чем. На вопросы о себе отшучивался, и я узнала о нем не больше, чем до встречи. На прощание он сказал: «Увидимся» и дружески похлопал меня по плечу. Надо ли говорить, что больше мы не увиделись? Возможно, я не понравилась ему, но, скорее всего, взятый в окружение плотным дорожным кольцом, он так и пропал без вести в самые ожесточенные часы пик где-нибудь на Суворовском проспекте или мосту Александра Невского.

Третья, незапланированная встреча, произошла в тот же вечер. Я уже поднималась по лестнице, когда в сумке запел телефон.

– Марина, ты же обещала перезвонить, – с нескрываемым раздражением начал разговор мужчина. – Я ждал, ждал. Мы же собирались встретиться.

Я стольким уже пообещала перезвонить, что у меня путалось в голове: «Кто же это может быть?»

– М-мм, простите, но ваш номер не высвечивается. Вы кто? – решила схитрить я.

Вероятно, ему было невдомек, что на сайте присутствовали и другие мужчины. Я не стала его разубеждать. Мир счастливых заблуждений хрупок – вдруг он осознает наличие конкурентов, сникнет, удалит анкету и останется без подруги с глухой обидой на сердце.

– Анатолий, кто же еще? – возмущенно ответил он.

Я почувствовала себя неверной женой, которая не решалась открыть дверь супругу и гадала, кому из любовников, пришедшему в неурочный час, принадлежит голос. Даже легкие угрызения совести тронули мое сердце. Надо было срочно спасать положение.

– Ах, Анатолий, ну наконец-то! – воскликнула я. – Думала, вы меня совсем забыли, а вы вот позвонили.

– Да, Анатолий, – его голос заметно потеплел. – Ну, как, какие планы на вечер? Я сейчас свободен.

– Для вас я свободна всегда. Иронии Анатолий не уловил.

– Вот это хорошо! А ты где сейчас находишься территориально?

– Территориально – на лестнице. Анатолий коротко гоготнул.

– По-яс-ня-ю, – по слогам выговорил он. – В каком районе?

– Московском.

– Надо же, бывает такое удачное совпадение, а я тут работаю на Варшавской в отделении милиции, – радостно ответил Анатолий.

Я оказалась черствой, не найдя в себе сил разделить его радость. Вообще, с тех пор, как стала общаться на сайте знакомств, мне удалось узнать себя лучше. Замечая за собой многочисленные недостатки, в тот момент выяснила, что я, вдобавок, малодушна. Мне следовало признаться Анатолию честно, что мне достаточно и пары фраз, чтобы понять, что мы не подходим друг другу, и прекратить разговор. А я продолжала ломать комедию, потому что не научилась говорить «нет».

– Слушай, – продолжил Анатолий, – я тут твою фотографию смотрел. Ты какая-то высокая. Ты, вообще, какого роста?

Я была настороже, как заядлый участник викторин. Меня уже спрашивали про размер обуви, любимые цветы, знак зодиака, и могу ли я подыскать комнату для аренды двум студентам из Калмыкии. Однажды позвонил Павел-28 и повел свои вопросы томно и неторопливо, как караван верблюдов через пустыню:

– А в год какого зверя ты родилась? – говорил он медленно нараспев так, что веки смежались сами собой.

– А какой знак зодиака? – не выслушав ответ, продолжил он.

– На убывающей Луне? – тянул Павел. Ясность в вопрос лунного цикла я не внесла, а в остальном предоставила исчерпывающую информацию. Прослушав ответы, Павел замычал после паузы:

– Ммда, столько информации сразу, надо осмыслить, переварить как-то.

От одного его голоса я уже клевала носом. От встречи я уклонилась, побоявшись сладко уснуть прямо за столиком в кафе, подперев ладонью щеку.

Анатолию ответила, что рост указан в анкете – 168 см.

– Давай сразу как-то, ну знаешь, определимся, – Анатолий вздохнул. – Тебя не смущает, что я буду ниже ростом?

– Любви все росты покорны, – без энтузиазма ответила я.

– Вот и я говорю. В крайнем разе, я могу на цыпочках ходить, а ты будешь нагибаться, – он рассмеялся. Ничто так искренне не смешит людей, как собственные шутки. – Лады. Выяснили. А ты драники любишь?

– Обожаю!

– А борщ? – недоверие и подозрение сквозили в его голосе. Казалось, я безвозвратно упаду в его глазах, если отдам предпочтение харчо или щам.

– Любимое блюдо! Я готовлю его, как никто!

Чистая правда! Так испортить первосортные продукты, как я сделала это в прошлый мамин отпуск, способен не всякий.

Чувствовалось, он уже потирает руки от удовольствия.

– Подходит! Все подходит! Ты смотри, ни с кем не встречайся больше. Ты теперь моя. Слышишь? – зазвучали требовательные нотки.

Я робко напомнила, что мы еще не виделись. Он был беспечен и самоуверен.

– Ты мне уже подходишь, а уж после встречи тем более.

Мы условились встретиться перед библиотекой у фонтана. На широкой гранитной лестнице, сокрытый за кустом роз, стоял Анатолий.

Он протянул цветы, восхищенно сверкая глазами из-под густых огромных бровей. Брови, длиной с мой мизинец, самое замечательное в его наружности, колдовски притягивали взгляд, как я ни старалась его отвести и смотреть на лацкан пиджака, на галстук. Взгляд, с фатальным упорством, устремлялся в самую гущу. Брови беспрепятственно росли параллельно горизонту, причудливо переплетаясь на переносице, шевелились, живо отражая всю гамму переживаний хозяина: радость, гнев или смятение, – и покачивались на ветру. Мы присели в круглосуточном кафе. Было за полночь. Съели по блину, запили чаем. Мне отчаянно хотелось спать, и я сонно улыбалась, представляя, какое, должно быть, удобство в дождливую погоду приносят такие великолепные брови. Анатолий был бодр и держался молодцом. Он повествовал о трудностях службы в милиции. Но доверительно добавлял вполголоса, что без хлеба мы с ним не останемся: курорты всякие, приоденет, дача у него.

– Пусть ты там себе не думай! Заживем! – отрапортовал Анатолий и громко хлопнул ладонью по столешнице. Я подпрыгнула вместе с посудой на столе.

Тем не менее, я сохранила самые теплые и благодарные воспоминания о том вечере. И, расставляя розы в вазе, хвалила небеса за то, что Анатолий не утруждал себя поцелуем на прощание, утыкаясь в мое лицо бровями, а лишь крепко пожал руку и пожелал доброй ночи, считая дело решенным настолько, что впору «сватов засылать».

К четвертой встрече я очерствела, как городской батон без упаковки. Палеозойской черствостью. Я переписывалась, изучала анкеты, по несколько часов в день пропадая в Интернете. И уже ничему не удивлялась, как венеролог, пресыщенный общением с человеческой подноготной. Чем сильнее я налегала на весла, тем быстрее встречное течение уносило меня от цели.

«Моралистки, – заявлял Урфин-43,– пишите. Мне нравится переводить вас в папки „удаленных" и нажимать „очистить"». Ему вторил Сергей-29: «Так радостно спонсировать порядочных девиц».

Евгений-32 из Петрозаводска педантично расставил все точки над «Сообщаю для гуляк и развлекающихся – тачка у меня не крутая. Жилье есть, но оно вам вряд ли достанется, исключая тот случай, если мы поженимся».

«С подобной жизненной установкой Евгений-32 вряд ли когда-нибудь женится, зорко оберегая свое жилье в Петрозаводске от колониальных посягательств», – злорадно думала я.

Света, узнав о моих поисках, определила идею Интернет-знакомства емко и категорично, как она умела:

– Бесовщина! Ну наконец-то извращенцы, шизофреники и прелюбодеи нашли себе клуб по интересам. И ты, фефела, туда же! Возьмите меня, братцы, в жены, я тут с котиком недалеко проживаю. Ты же интеллигентная женщина, Марина, – шумела она.

«Интеллигентная женщина» прозвучало как оскорбление.

– Альтернативные предложения? – сухо интересовалась я. – Только по существу.

– Может, еще сходишь на танцы для тех, кому за тридцать? – не унималась подруга.

В четверг предстояла встреча с Александром-39. А накануне в среду вечером я разволновалась так, что пришлось выпить успокоительное.

«Зачем опять куда-то идти, опять вести бессмысленные разговоры с чужим, незнакомым человеком?» – с тоской думала я.

Он припарковался у кафе и позвонил:

– Марин, это Саша. Выходи, я в черном «БМВ». У входа увидишь.

Александр открыл дверцу...

Я не запомнила его лица. Бывают такие лица, стирающиеся из памяти, едва отведешь взгляд. Только части, как пазлы в коробке, рассыпались в памяти – прямой, тонкий нос, выступающий вперед подбородок, широкие скулы, холодные глаза. Он развернулся вполкорпуса, придирчиво осмотрел меня. Молчание затягивалось. Я заерзала в кресле:

– Какие у нас планы? Он включил зажигание.

– Ну-с, поедем, посетим приличные и неприличные места, а там видно будет – план такой, – моего согласия он не спросил, как человек, привыкший подчинять.

Женское чутье подсказало, что не все пункты плана освещены умышленно, и на этот раз просто сказать: «Пока, созвонимся» возле своего дома мне не удастся. Ощущалась в нем сексуальная притягательность такой неясной и гнетущей силы, что частые поломки электропроводки его предыдущего автомобиля, на которые он вскользь посетовал, были вполне объяснимы.

Да, автомобили – его страсть, он менял их каждые полгода и чуть не весь вечер говорил о них, выдавая глубокое знание предмета. Александр держал автомастерскую где-то на Парнасе. Слушая про масляные фильтры и гидроусилитель руля, я твердо осознала свою низкую конкурентоспособность по сравнению с ними.

Мы останавливались пару раз на Невском и улице Жуковского. Александр проходил в заведения первым, легким пружинящим шагом, я семенила следом. Он был хорошо сложен, со вкусом одет – даже замшевые туфли в тон к одежде. Я оценила. Мягко улыбаясь официантам, он с ходу заказывал спиртное мне и кофе для себя прямо у барной стойки: «Девушка выпить любит, а я за рулем». Шутил. Официанты понимали, профессионально улыбались в ответ. Обращаясь ко мне, Александр смотрел поверх моей головы – была у него такая своеобразная форма смущения или безразличия. Я не поняла.

– Надеюсь, тебе не скучно? Тут еще одно местечко есть на Литейном, и домой. Я не любитель душных посиделок. Пришел, выпил, победил. Ты как считаешь?

На слове «домой» он положил руку на мою коленку и не убрал, пока курил, настойчиво перемещая ее выше, так непринужденно, как по поручню эскалатора. Я была пьяна – мне не хотелось, чтобы он убирал руку, и чувствовала бесстыдное жжение внизу живота.

Мы въехали во двор моего дома, нахохлившейся под ночными заморозками хрущевки. Он отключил мотор, отстегнул ремень и молча притянул к себе за руку. Как балерина, крутящая фуэте, я ухватила спасительный ориентир – свет фонаря. Его тусклый огонь пульсировал в безумном кружении и разрастался под пляски горячих, мокрых поцелуев и рук, которые стискивали грудь и залезали под трусики, инспектируя зону бикини. Он действовал напористо и молча, как океанский прилив. Вдруг я услышала:

– Домой пригласишь?

– Приглашу... не сегодня, – высвобождаясь, ответила я и поспешно выбралась из машины. Саша вышел и пошел следом за мной.

В свои тридцать лет я не могла пригласить мужчину на ночь. Утром родители бы словом не обмолвились, скорбно вызывая меня на завтрак. Но я не могла и точка.

В подъезде было темно, только на верхних этажах брезжил свет.

В тишине трещали одежды, со звоном упали ключи – земля уходила из-под ног. В считаные минуты я оказалась без юбки в одних чулках. Рывком он развернул меня к стене и стремительно вошел внутрь весь, до корня. Напряженные шарики уперлись мне в ягодицы. Было ощущение, что внутри меня орудует кабачок нового урожая. Опираясь на батарею центрального отопления, я обжигала пальцы о пыльные трубы. Нутро сотрясалось в оргазмическом спазме. Казалось, еще немного, и я умру прямо в подъезде от гадости и нелепости происходящего.

Облупившаяся штукатурка образовала миниатюрную пагоду на стене.

Наверху хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Я успела подхватить скомканную юбку и ключи, пока Саша деловито расправлялся с ширинкой. Я взлетела на третий этаж и открыла дверь своей квартиры.

Проснулась от шума и холода. Головная боль обручем сковала виски. Память разметала клочья вчерашнего вечера. Полночи я удивительно обильно фонтанировала скудными ресторанными закусками над унитазом, извергая, казалось, самое себя.

Родители собирались на дачу – гремели ведрами в коридоре, раскрыли все двери и переносили вещи в машину. В квартире царила вселенская стужа. Мама прямо в плаще присела у моего изголовья. Она пахла весенним ветром. «А может, с нами поедешь, Мариша? На свежем воздухе поправишься быстрее, – она оглянулась на дверь, ища глазами папу. Обычно в его отсутствие ее охватывала тихая паника и беспомощность, как после ампутации конечности. – Да, Юрочка?»

Папа утвердительно кашлянул в коридоре.

– Я безнадежна, мама, езжайте без меня.

Мамины мысли целиком оккупировали лук севок и семена в крохотных разноцветных пакетиках – редис «Жара» и «Заря» – другие она не признает, огурцы традиционно «Либелла» и «Нежинский», укроп кустовой. Еще с вечера она любовно перекладывала их в картонную коробочку, перечитывала папе названия. Мог ли быть услышан мой робкий призыв о помощи в преддверии посевной? А ведь ей стоило просто спросить: «Девочка моя, что случилась?» И я бы все рассказала ей, уткнувшись щекой в мягкие ладони.

– Что за ерунда? – отмахнулась мама. – Суп я на плите оставила, а второе в микроволновке...

Она прошелестела плащом, задернула занавеску и вышла, так и не узнав, как я провела вечер и ночь. После отъезда родителей я слонялась в шерстяных носках, разнашивая тесные туфли, изредка просматривала новые сообщения на сайте. Интернет затягивал, как игровой автомат, успешно поддерживая иллюзию выигрыша.

Через неделю Саша перезвонил, беспечно поинтересовался планами на вечер. Я ответила, что занята. Мой голос был глух, тон неприветлив. Больше он не перезванивал. Летом я увидела его на пляже в Зеленогорске, с женой и двумя хмурыми девочками. Дочки громко ссорились из-за мяча. Я не испытала ни досады, ни обиды, ни грусти. Многократные Интернет-вакцинации привили равнодушие.

Все лето я лавировала между встречами с Интернет-мужчинами и работой. Случалось, что мелкие пригородные командировки совмещала со свиданиями. Я ходила в театры, рестораны, на концерты, салюты и ночные крытые катки. Припоминаю, как однажды полдня провела в Павловском парке в обществе славянских фундаменталистов. Немногочисленной группой они шествовали по аллеям парка в малорусских вышиванках, вооружившись посохами, почем зря кляли жидомасонов, ратовали за восстановление Киевской Руси и пугали отдыхающих. У предводителя с плеча свисала волчья шкура, стеклянные глаза зверя блестели тусклым безнадежным светом. Я ожидала, что они начнут колядовать у киосков в Тярлево, но росы извлекли из мешка казну, деловито справились о ценах и приобрели пирожки с капустой, а после степенно опустились на траву. Мы с Юрой-34 случайно прибились к ним у входа в парк. Юра, пригласивший меня на загородную прогулку, был худ, бледен и невысок ростом, работал художником-дизайнером в типографии, оформлял шоколадные обертки. Он говорил, не умолкая ни на секунду.

– По сути, лучше так, на свежем воздухе. Пусть себе митингуют, лучше, чем водку хлестать, – рассудительно заметил он. – Только ты не смейся, кажется, для них это все очень серьезно. А ты, я вижу, можешь! – Юра ущипнул меня за ягодицу. – Пре-зики взяла? Может, за кустик сходим, пока славяне трапезничают?

Еще пару месяцев назад я бы оторопела от такого оборота, залившись тургеневским румянцем. А теперь ни один мускул не дрогнул, будто не слышала.

Я лишь утвердилась в своем упорстве. Поначалу подруги живо интересовались, потом подтрунивали, а спустя несколько месяцев сочувствовали: «Неужели ни один тебе не подошел?» Отныне я знала, чего хочу, из десятка встреч, лиц, сотен слов получив эти знания. Оставалось терпеливо ждать встречи с тем единственным, чей контур, едва уловимый, как апрельский зеленый дым над голыми ветвями, плыл в моем воображении.

Ольга звала на море, но я отказалась.

– Оленька, прости, – бормотала я, – ты не понимаешь. Не могу я просто так уехать, пока личная жизнь не устроена.

– Ну-ну, – сдержанно отвечала Ольга. – Не ожидала от тебя такого фанатизма. Как-то легче надо относиться ко всему. Настоящая встреча произойдет, когда этого не ждешь. А ты, как оголтелая, носишься по Интернету! По-моему, у тебя уже зависимость. Тебе надо просто передохнуть! Поехали!

– Олюня, нет! – выдавила я. Подруга сменила тактику:

– А как же твои любимые турецкие десерты? – Она нараспев продолжала: – Вино, фрукты, сладости. Море. Загар. В турецкую баню пойдем, в Пам-мукале съездим.

– Я подумаю.

– Так, с вами все ясно, дамочка. Хотите сидеть дома – сидите! – Ольга положила трубку.

Он снился мне, и казалось, достаточно одного взгляда, слова, жеста на первом же свидании, чтобы узнать его. Природа не терпит пустот, неустанно замещает освобожденные пространства, гоня послушные облака в зоны низкого давления, затягивая раны соединительной тканью, населяя сорной травой не засеянные земли. Ощущая рядом пустоту, я стремилась заполнить ее доступными мне средствами.

Родители перебрались в отпуск на дачу. Квартира осиротела. В кастрюлях кустилась седая плесень, а во мне поселилась музыка. Я удивленно прислушивалась к ней, шагая по улицам, я видела ее в золотых прорезях плотной листвы, в дрожащем от зноя мареве, поднимающемся над асфальтом, в радужных брызгах поливальных машин. Танцующей походкой я шла на встречи, танцующей уходила.

Я стала рассеянной – путала задания на работе. Новая начальница отдела перестала раздражать бестактностью и рвением, простирающимся далеко за пределы должностных обязанностей. Комсомольская, а затем партийная закалка стала для нее незаменимым подспорьем в освоении корпоративной этики. Меня коробило от необходимости называть пожилых сотрудников по имени, моя же новая коллега покорно мирилась с любым корпоративным правилом. Более того, я подозревала, что она нуждалась в правилах и ограничениях, как поезд в рельсах. Я едва удерживалась от улыбки, когда седеющая партийная матрона с внушительным бюстом представлялась кокетливо: «Катя» или загребала в столовой салаты руками: «Мы одна фирма, одна команда. Мы – семья. А в семье можно обойтись без ложек. Мы доверяем друг другу».

Обновив лексикон словами «толерантность», «дресс-код», «коммуникативные проблемы», она бросилась на поднятие корпоративной целины. Катя была неутомима в организациях летучек и праздников с бездарной самодеятельностью, составлении безграмотных, но пылких инструкций, в тотальной слежке и устроении доски почета с фотографиями усталых швей и румяных менеджеров. Казалось, не останови ее вовремя, и она закажет портрет обожаемого руководителя с церетелевским размахом и водрузит его над входом с надписью: «Слава Шершневу!» В искусстве вылизывать начальственные задницы ей не было равных. Не удивительно, что в туалете административного корпуса периодически пустовали ячейки с бумагой. Скорее, удивителен тот факт, что бумага изредка появлялась – в ней не было нужды.

Отчасти она мирила меня с кровавой русской историей последнего столетия, культом личности, ГПУ и ГУЛАГом, где безвестно сгинул мой прадедушка. «Такие Кати стояли в заградотрядах, были вертухаями, особистами, стукачами и поныне безотчетно тоскуют по „сильной руке". Нелепо обвинять во всех грехах необразованного коротышку, который даже на сайте знакомств не имел бы успеха», – думала я, встречаясь с ее хищным бегающим взглядом.

Когда отгрохотало время исторических откровений и Шаламов, Аксенов, Солженицын, Распутин были широко известны, напечатаны, переведены и за вседозволенностью вышли из моды, я добралась до родительского самиздата. Впечатлительная девочка, я читала в пятом классе Солженицына и плакала перед сном: словно я была виновата перед его героями в своем беззаботном детстве. И по ночам мне снились обозы, бесконечные обозы, протянувшиеся по пыльным дорогам, я бежала за ними и видела только свои босые ноги...

Тридцатые годы оживали в генной памяти до навязчивых бытовых мелочей – гуталина в круглых коробочках, часов-ходиков, пресс-папье на столешнице, перетянутой зеленым сукном, зачехленных кресел, помазка и лезвия опасной бритвы в несессере прадедушки, сгинувшем в лагерях. Катя разбудила дремавшую во мне классовую ненависть, кастовую брезгливость и родовое чувство превосходства. Словно она была всем грубым, насильственным, облаченным в кожу и с наганом на перевес, моим детским олицетворением зла.

«Тебе срочно пора в отпуск, – недовольно заметила Ирина после моей вялой перепалки с Катей и заставила написать заявление. – Скоро коллективный отпуск у девочек из швейного цеха. Что тебе делать без них? Осенняя коллекция подготовлена. Я поговорю с Сережей. Можешь полтора месяца отдыхать».

Началось сущее безумие, но несколько дней я провела в мире грез, в лихорадке радостного ожидания, как перед приходом гостей. Неутомимая в косметических ухищрениях, я перепробовала все, что предлагали салоны красоты, – обертывания, крио-сауны, пилинги, окраски, массажи, педикюры, маникюры. Не из пустого женского тщеславия, не для праздных глаз готовила я себя, но для единственно возможного в моей жизни мужчины. Я гадала перед сном, как он выглядит, как улыбается, какой у него голос, с трепетным любопытством матери, вынашивающей дитя.

– А ты, самое, похорошела, прям не узнать! – Юрка поймал меня во дворе. – Может, как-нибудь на танцы к нам придешь? Или в гости?

– Не могу. Влюблена, – отвечала я, – пока безответно!

– Сойдетесь, – смеялся Юра, – помяни мое слово, к осени и сойдетесь. Кабанчика на свадьбу забьем. Стариков обрадуешь! Хочешь историю? Хотел зайти, рассказать.

Под ветром послушно покачивались тополя, сгоняя белый пух. Я слушала, а неуловимая чужим ухом мелодия кружила в небе, как снегопад, и, сбиваясь в ватные комья пуха, катилась по дворам.

Она оборвалась в единый миг.

В конце июля.

Ее отключили грубо и без предупреждения, как на днях горячую воду в связи с профилактическим ремонтом теплосетей. Была веская причина – два велосипеда в прихожей. Я не была готова. Я...

Но если по порядку, в тот день Сергей-34 пригласил меня искупаться. Столбик термометра подполз к тридцати. И это в тени. По три раза на дню я забиралась под холодный душ, изнывая от жары. Мы созвонились, встретились на Черной речке и отправились в Сестрорецк на озеро Разлив. Сергей выглядел моложе своих лет. Высокий. В жизни он оказался симпатичней, чем на фото.

По дороге я рассказывала о себе. Отработанный текст, дежурные шутки. Для них я делала заготовленные паузы. Но Сергей не смеялся. Пугался, как ребенок: «Неужели так и было? Какая ты смелая девушка!» Можно было только позавидовать его детской непосредственности, наивности и чистоте восприятия материала. Я была в прекрасном настроении. Хотелось бесконечно мчаться по Приморскому шоссе, подставляя лицо прохладному ветру, рвущемуся в открытое окно.

Мы купались больше часа. Он нырял и хватал меня за ноги под водой, я визжала от неожиданности. На берегу он протянул мне большое красное яблоко. Я надела шорты прямо на мокрый купальник, сверху набросила влажное полотенце. А когда вернулись в город, одежда и полотенце уже просохли.

– Может, обратно вернемся? – предложил Сергей и игриво подмигнул. – Только скажи!

Он сделал вид, что разворачивается.

– Нет, нет – уже поздно, – я замахала руками. Сергей залился раскатистым смехом, запрокинув голову.

– Тогда завтра. Поедешь? Мне так понравилось, – он потянулся ко мне.

Если сейчас целоваться полезет и петь камфорным голосом о том, какая сексуальная, то лучше умру от жары, но никуда с ним больше не поеду, – твердо решила я.

– У тебя ремень перекрутился, – сказал он, – давай поправлю.

Я облегченно вздохнула.

– Не понимаю, но почему-то мне так хорошо с тобой, даже не хочется расставаться, – говорил он просто и совершенно искренне, – давай я тебя хотя бы до дома подброшу, только вещи ко мне завезем.

Я испытывала похожие чувства, но промолчала из страха спугнуть удачу.

Его дом оказался по пути – на Мойке. Сергей открыл двери и исчез в темном коридоре. Я осторожно проследовала за ним, не сделав и двух шагов, на что-то наткнулась. Раздался неимоверный грохот. Сергей включил свет. Оказалось, что я перевернула два велосипеда.

– Сережа, зачем тебе сразу два велосипеда? – с досадой сказала я, потирая ушибленную ногу.

– А ты сама подумай! – с кривой усмешкой ответил Сергей и скрылся в комнате.

Я замерла на месте от внезапной догадки. Глаза без усилий отыскали женские и детские тапочки, косметику на тумбочке перед зеркалом, корзинку с пластиковыми игрушками...

«Аты сама подумай. Подумай. Подумай», – слышалось отовсюду, когда сбегала с лестницы, когда ловила такси, размазывая слезы по лицу, когда ворвалась домой, будто за мной гнались, и швырнула сумку в самый дальний угол.

Все!

Больше не могу! Всему есть предел!

Все как один, старательно забытые, в одночасье они обступили мою память.

Детина с помятым лицом у ларька, сутулясь, вгрызался в пакет с шавермой:

– Моя жена не любит секс. У нас хорошие отношения, но, – и его лицо перекосилось, словно он уксуса глотнул, – но во мне столько не растраченной нежности...

С его губ стекал майонез. А может, материализованный избыток нежности. Остекленев от злости, я слушала его и думала: «У каждой бляди своя история!»

– Марина, давай еще покатаемся по городу. Скучно одному, – канючил мальчишка за рулем. – Домой мне сейчас нельзя. Моя дома спросит, а чего это я так рано, и погонит в садик за ребенком.

– Если жена не знает, на, значит – не измена, – плевался при каждом слове блондин, по-пеликаньи оттопыривая нижнюю челюсть. Мне хотелось забросить в нее карася, чтобы он умолк. – Не знает, на, – спит спокойно!

– Почему у вас шашлычки холодные? – раздраженно он окликнул растерянную официантку. – Сегодня не оставлю чаевых, на, – не заслужили.

Мне виделись их жены. Я намеренно идеализировала их. Они встречали ужином беспутных мужей, а на работе любили пожаловаться незамужним коллегам с тенью легкого превосходства: «Меня Сергеев вчера чуть не убил. Пришла на десять минут позже, так он без меня рыбу подогревал и сжег. Я, – говорит, – тебя уволю, если будешь так допоздна работать!»

Они красят волосы и делают коррекцию бровей, они неумолимы в борьбе с целлюлитом, сгорая от нетерпения, терзают мужей в прихожей: «Ну как я тебе?» Мужья озадаченно бормочут: «Не, ну нормально».

Я приняла холодный душ, достала из серванта початую бутылку сухого вина. Отпила из горлышка. Открыла страницу сайта и удалила свой профайл.

Беззвучный поступок не гасил ненасытного огня моей ярости. «Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей, ливень! Вихрь, гром и ливень! Ты, гром, в лепешку сплюсни выпуклость вселенной и в прах развей прообразы вещей и семена людей неблагородных. Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! Разбейся, сердце! Как ты не разбилось?»

Я металась по комнате, в мусорную корзину летели безвинные напоминания о моих виртуальных поклонниках: цветы, плюшевые игрушки, конфеты, духи. Я уже приглядывалась к компьютеру: «Взять бы, да выбросить его из окна. То-то шуму будет!» Впрочем, вовремя одумалась: компьютер нужен для работы. Обмякнув на диване, я не помню, как уснула. Очнулась поздним утром. В слезах.