VI

Я спал. Я знал, что сплю, но не мог проснуться.

Я слышал, как плачет принцесса, эхом в моей голове.

Жуткий звук ее боли отражался в глубинах места, которое, как я знал каким-то образом, называлось катакомбами, и я не мог выносить этот звук. Хотя я знал, что это были владения Самозванца, в этот раз я должен был отправиться за ней физически.

С этой мыслью я обнаружил себя – высокого, гибкого и мускулистого Изгоя – стоящим под раззявленной сломанной аркой, ведущей в катакомбы глубоко под Хрустальным замком, где гуляли джокеры. Рапира висела на моем широком кожаном поясе, и я носил широкополую шляпу из жесткой черной ткани. Бросив последний взгляд на освещенный солнцем мир, я вынул факел из стены и вошел в холодную, пустую темноту.

Там были ступеньки, ведущие вниз. Я слышал, как шуршат кожаные брюки, трущиеся о мои ноги, и плач принцессы. Ее мука вела меня через лабиринты лестничных клеток, множества коридоров, уходящих вправо и влево. Это был лабиринт, подобный тем темным могильникам, которые я исследовал, играя в компьютерные игры.

И все же я не чувствовал, чтобы это как-то походило на игру. Я был Изгнанником, Спрятанным, и я следовал горем моей далекой, заключенной в темницу любви. Я двигался осторожно, максимально тихо, так как я знал, что не могу рисковать встретиться здесь с Самозванцем или любым из его компаньонов. Он не мог знать, что я замышлял против него. Я пришел сюда лишь потому, что никогда не мог отстраниться от голоса принцессы. Потому что я всегда любил ее издалека и теперь она страдала. Потому что мы общались посредством наших разумов и она узнала меня.

Несколько часов спустя я, казалось, достиг наконец нижних уровней. Здесь было холодно Леденящей низостью веяло из щели в стене по левую руку, хотя коридор вел прямо вперед. Однако некий порыв привлек меня к щели. Это была тонкая зубчатая трещина от пола до потолка, слишком узкая для меня, чтобы легко пролезть внутрь. От нее веяло странной неприветливостью и горьким зловонием.

Я был рад, что принцессы не нашлось там. Я не знал, не прошел ли я мимо нее. Я попытался всмотреться в эту темноту. За ней лежала цепочка пещер. Свет факела отражался от водопадов замерзших кристаллов. Сталактиты и сталагмиты выстраивались колоннами, уходящими в неизвестные глубины. На мгновение мне показалось, что я увидел большую черную птицу, скрывающуюся там, пингвина, смотревшего на меня веселыми человеческими глазами.

Потом он исчез.

Принцесса вновь закричала, и я отвернулся от щели. Я следовал за ее взывающими рыданиями, пока не увидел массивную дубовую дверь, охваченную широкими стальными ремнями. В ней было оставлено маленькое отверстие, забранное толстой решеткой. Я поднял факел, чтобы свет его падал внутрь, и всмотрелся. Она лежала на груде грязной соломы в одном из углов голой каменной клетки, ее золотые волосы разметались вокруг. Она была красивей, чем мое воспоминание о том, как она выходит наружу.

– Принцесса, – позвал я мягко.

Она повернулась, задохнувшись от звука моего голоса.

– Да, – сказал я. – Я Изгой.

Она поднялась на ноги. Ее простое платье было порвано, ее лицо, руки и ноги несли следы побоев Самозванца, но она была все так же очаровательна.

Она прохромала к двери и пристально, с удивлением всмотрелась в мое лицо.

– Такой красивый, – выдохнула она, как будто озвучивая свои мысли. – Я слышала твой голос в моей голове. – Она с любопытством тронула мое лицо мягкими теплыми пальцами. Вновь полились слезы, яркие кристальные сферы, катящиеся по ее щекам.

– Пожалуйста. Я хочу вырваться отсюда. Изгнанник. Я не могу больше. Пожалуйста.

Ее мольба терзала меня в моей беспомощности.

– Принцесса, это слишком толстая дверь. У меня нет ключей. – Я не знал, что сказать ей, как объяснить. Я не мог ей помочь, не таким образом.

– Я понимаю, – сказала она, и я знал, что это правда. – Ты найдешь способ. Найдешь.

– Я постараюсь. Я обещаю тебе это. Я приношу тебе клятву верности, потому что люблю тебя.

Где-то поблизости раздался стон петель. Мы услышали грубые мужские голоса, смех и то, что прозвучало для меня как низкое ворчание чудовищной жабы.

– Быстро, – сказала принцесса. – Уходи.

– Я пошлю кого-нибудь помочь тебе, – пообещал я, вновь сжимая ее пальцы в своих. – У меня есть друзья. Они помогут. Я вернусь.

– Я знаю. Но теперь ты должен идти.

Я двинулся назад в темный лабиринт лестниц, возвращаясь к солнечному свету. Задолго до того, как я достиг его, я услышал ее крик.

И крик разбудил меня.

Тахион кричал в моей голове голосом Келли снова, и снова, и снова.

Прайм осмотрел холл, слабо кивнул. Зельда стояла за Праймом и моими охранниками, ее мускулистые руки были скрещены на груди и мысль «трахни себя, если слушаешь», громыхая, перекатывалась в ее голове, словно мантра.

– Хорошо, когда у тебя есть деньги, не так ли? – прокомментировал наконец Прайм. – Широкоэкранный телевизор, дорогое оборудование, произведения искусства, гобелены на стене – у тебя тут довольно современный дворец. Очень мило, губернатор. – Прайм посмотрел на меня холодно, мысли его были еще холоднее. – Полагаю, ты знаешь, зачем я здесь, – сказал он.

Я знал. И мне это не нравилось.

– Мой ответ «нет», – сказал я ему. – Но полагаю, ты не собираешься просто принять это и уйти.

Прайм чуть улыбнулся. Он подтянул к себе один из стульев в стиле Чипа и Дэйла и сел. Зельда встала поближе к нему.

– Я не думал об этом, – сказал я. – но восемьдесят процентов выручки не обсуждаются.

Если он был оскорблен моей явной кражей его мыслей, он не подал виду, с другой стороны, Прайм никогда не подает виду. Он просто положил ногу за ногу, сложил неподвижно руки поверх безупречных брюк с аккуратными складками и пожал плечами.

– Мои джамперы делают основную массу работы в этой маленькой схеме, – сказал он.

– Джамперы – двигатель, да, – признал я, – но джокеры – тело. Вашей маленькой банде малолетних преступников не нравится тяжелая работа по охране тел и ведению учета, необходимая, чтобы мы могли осуществлять шантаж. А вы делаете большие деньги на джокерах, тех, которые хотят себе новое тело. Я ожидаю, вы вернете часть заработанного на них. Сделка была пятьдесят на пятьдесят. Это была моя идея, моя разработка, и мои джокеры занимаются административной частью. – Я начинал злиться. (Я знал, что день этот наступит, об этом же предупреждал и Кафка. «У них вырастут аппетиты, – сказал он. – Вот увидишь».)

– Вы не можете заниматься этим без нас, губернатор.

– А вы не можете делать это без меня, – крикнул я ему. – Вы забываете, что я Рокс. Блезу и всей вашей шпане нужно это место.

Лэтхем ничего не сказал. Но он многое подумал. Я окажу вам услугу и не произнесу этого вслух. Не запугивайте меня, губернатор, тем более не такими слабыми аргументами, как этот. Посмотрите на факты. Факт: вы действительно делаете возможным существование Рокса, но все мы знаем, что ваша сила – это не то, что можно включить и выключить по желанию. Факт: Стена нужна как вам, так и джамперам, и единственный способ избавиться от нее – совершить самоубийство, а вы не настолько глупы, чтобы сделать это. Факт: никто здесь больше не голодает благодаря деньгам, поступающим по вашей схеме прыгни-в-богача, что хорошо, но означает, что никто не хочет, чтобы все вернулось, как было, а это произойдет, если мои люди покинут сделку. Факт: многие джокеры хотят, чтобы все это продолжалось, потому что они хотят купить себе новое тело. Факт: у вас серьезные проблемы с перенаселением. Наш успех приводит сюда все больше и больше джокеров, и даже с моими деньгами вы уже не можете найти для них места.

И последний факт. Если я разорву сделку, вы не только потеряете схему прыгни-в-богача, вы потеряете поставки восторга. Скажите мне, Блоут, что случится с Роксом, если здесь не будет восторга?

Вы не нужны нам, губернатор. У вас появилась идея, мы заплатили вам за нее. У меня достаточно связей, чтобы продолжать дело самостоятельно, и в Джокертауне полно джокеров, жаждущих заполучить новое тело и имеющих возможность за это заплатить. Я заработаю столько денег, сколько захочу. На вашем месте я бы довольствовался двадцатью процентами. Я предлагаю. Я был бы счастлив получить хоть что-то. По крайней мере двадцать процентов позволят по-прежнему снабжать Рокс едой и восторгом.

Факт в том, губернатор, что если у вас больше ничего нет для торговли, то нам вообще больше не о чем разговаривать.

Лэтхем улыбнулся мне.

– Итак, губернатор, – сказал он громко, – что вы хотите сказать?

Я ничего не сказал. Я не смог. Я смотрел на Прайма, на ухмыляющуюся Зельду и на шутливые взгляды моей охраны.

– Убирайтесь отсюда, Прайм, – сказал я. – Просто уходите и оставьте меня в покое.

Он улыбнулся, разгладил складку на брюках и неспешно выпрямился.

– Я так и думал, – сказал он. – С вами приятно иметь дело, губернатор.

– Прайм, – сказал я, когда он и Зельда пошли к выходу. Он остановился и вновь повернулся ко мне. – Я найду что-нибудь, – сказал я ему. – Я найду какие-нибудь рычаги. И тогда мы снова поговорим. Понимаете?

– Конечно, понимаю, – ответил он. – В конце концов, я сам поступил бы именно так. Видите, губернатор, мы не такие уж разные, не так ли? У нас просто разные планы.

Им пришлось передвинуть картину Босха, поскольку я, кажется, еще вырос. Мое тело продолжало раздаваться в стороны. Кафка сказал, что я заполнил еще два помещения в задней части и что полу потребуются новые подпорки. И я был все время голоден. Канализация Рокса справлялась только с частью слизи, катящейся с моего тела, она стала бледней и была не такой вязкой, но воняла еще хуже.

Как результат Стена отодвинулась на четверть мили в залив. Она также стала сильней. Я мог оттолкнуть почти любого, кто на самом деле не жаждал оказаться здесь. Хорошая способность, находись она под моим контролем. Но я не мог ее контролировать. Стена просто была, как и всегда.

К сожалению, Стена не могла ничего сделать с людьми, которые находились в ее границах.

Блез стоял в холле со своим вечно околачивающимся рядом убийцей Дургом. Внук Тахиона и взглядом не удостоил кипящую вокруг работу. Вокруг зала и за «Искушением» джокеры деловито демонтировали стену, заменяя ее стеклянными панелями. Зал уже стал больше, и я мог видеть больше Рокса. Когда ремонт закончится, когда всюду вокруг меня будут окна, а мое тело станет еще больше, я смогу выглянуть наружу и увидеть весь остров и залив целиком. Я переделывал здание в сверкающий, увенчанный башнями кристальный дворец, который являлся мне в моих снах.

Все, что для этого требовалось, – деньги. Деньги, которых теперь у нас было много.

Мое тело загрохотало. Сфинктеры расширились, запульсировали, и новая слизь покатилась по моим испятнанным бокам. Уборщики приблизились, чтобы сгрести отходы подальше. Блез смотрел на них, сдерживая выражение переполнявшего его отвращения, хотя Дург открыто хмурился. Лицемерия было достаточно, чтобы заставить меня смеяться.

И я засмеялся.

– Ты и твое дурацкое хихиканье, – пробормотал Блез и продолжил громче: – Скажи мне, губернатор, будешь ли ты смеяться, когда мы начнем драться за право владеть Роксом? Потому что это случится, и очень скоро. Здесь уже нет места, Блоут. Слишком много людей приходит сюда с материка. Господи, в следующий раз ты захочешь притащить сюда статую Свободы. «Сюда придут изуродованные, искаженные толпы, жаждущие стать нормальными…» Черт побери, будь реалистом. Здесь не так уж много места, и того уже не осталось. Нет, мать его, пространства.

Кафка смотрел на Блеза, и в его уме читалось некое сдержанное согласие. Это было первым. Кафка кивнул:

– Губернатор. Блез прав хотя бы отчасти. Не знаю, сколько мы сможем поддерживать текущий уровень жизни. Если тут будет слишком много иммигрантов, мы не сможем их накормить независимо от того, сколько денег у нас будет. Мы не сможем убирать мусор, не сможем дать им водопровод, канализацию и электричество. Тут будет хуже, чем в Джокертауне. Это не то, чего вам бы хотелось. Сейчас здесь все идет хорошо.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал, Кафка? Сказал тем, кто проходит сквозь Стену, извините, вы не можете остаться? Хочешь, чтоб я в них стрелял?

– Мне это кажется чертовски хорошей идеей, – сказал Блез.

Кафка рыкнул на него.

– Эй, – парировал Блез, – я не спрашиваю. Я констатирую факт. Здесь нет больше места. Ты хочешь восторга, ты хочешь денег, так закрой чертовы границы. Так думаю я, так думает Прайм. Так сделай это. Мне плевать как, просто держи новых джокеров подальше, или мы, вероятно, вообще больше не будем играть с тобой в эти игры. И где ты тогда окажешься? – Он с вызовом посмотрел на меня. – Кажется, Прайм говорил тебе о том же?

Все то время, пока Блез тявкал, я чувствовал что-то еще. Не знаю, когда я заметил это… вскоре после того, как он начал аргументацию. Я почувствовал расширение себя, некую экстрасенсорную конечность вроде стены, которая только начала отпочковываться и расти. Я чувствовал, как она рвется, продавливая что-то твердое и упругое.

Внутри… Не знаю, как это описать… было ощущение растяжения и роста… Точно такое же, как в моих снах, когда я одновременно и видел их, и говорил с ними.

Я так устал чувствовать себя бессильным, понимаете: я ничего не мог сделать с Тахионом, с растущими проблемами Рокса, с тем, что произошло во время атаки копов, с проклятым комплексом превосходства Блеза, с хладнокровными манипуляциями Прайма. Я до смерти устал от всего этого.

Никто не соглашался со мной. Все они говорили одно и то же: больше нет места. У нас нет ресурсов, чтобы тратить их на новых людей или новые здания. Ты должен послать часть обратно. Ты должен сделать так, чтоб они больше не приходили.

А я продолжал думать о своих снах, о том, во что я желал превратить Рокс.

– Послушай, Стена – единственная иммиграционная политика, которая нужна Роксу, – ответил я.

– Да, конечно, она держит копов подальше, не так ли?

– Эй, – закричал я в ответ, – если бы один из твоих тупых джамперов не встрял и не начал крушить всех, то да, Стена бы не пропустила их внутрь.

– Ты мешок с дерьмом, губернатор.

Дург, стоявший рядом с Блезом, вдруг насторожился. Я знал, он ожидал, что я сделаю что-нибудь в ответ на явную грубость Блеза.

Но я был полон. Я был полон видением. Видением пространства, сном о темных местах и гулких комнатах. Сны внутри меня тянулись…

Глубокий грохот прервал наш спор. Блез закричал, Кафка защелкал, они все до одного кричали. Я и сам испугался себя.

Все административное здание содрогнулось. Я услышал звон бьющегося стекла и увидел, как качаются ветхие здания на той стороне двора. Завеса пыли мчалась через внутренний двор, хотя не было никакого ветра. Мое чувство расширения укрепилось и стало полным.

Все закончилось. Повисшая тишина оглушала.

Я знал. Я знал даже, когда дрожь стихла и побелка перестала сыпаться с потолка, а Блез, Кафка и остальные поднялись с пола.

– Что это было? – Все они были растеряны и напуганы. Блез думал, что это очередная атака.

Я посмотрел на них и спокойно сказал:

– Это был сон.

Они просто глядели на меня.

– Идите в западное крыло, – сказал я им. – В подвал. Вы увидите. Идите все. Оставьте меня одного. Я устал и голоден.

Они вытаращились на меня. Блез решил, что я наконец-то сошел с ума, Кафка недоумевал, Арахис глядел доверчиво.

– Давайте, – снова сказал я им. – Потом вернетесь и расскажете, что видели.

Их не было около часа. Я последовал за ними, читая их мысли. Они вернулись притихшие, все до одного. Блез рассматривал меня с удивлением и примесью – легкой примесью – страха. И кто знает, о чем думал Дург.

Я пристально посмотрел на образы в их головах и захихикал. Они были великолепны, мои пещеры. Стены гладкого и рифленого камня, струящегося от высокого потолка до далекого пола, сверкание снежных кристаллов кальцита, глубокие каверны с ревущей водой, скрытые места, где бродили твари из снов.

Другой мир. Земля джокеров. Я засмеялся.

Внук Тахиона закрыл свои мысли, так что я почти ничего не слышал. Только отзвуки эмоций просачивались наружу. Он спросил меня – зная ответ, – видел ли я пещеры в их головах.

Я ответил, что видел.

Тогда он задал мне вопрос, который на самом деле не хотел задавать, так боялся уже известного ему ответа.

– Ты создал их?

Я был слишком истощен для чего бы то ни было, кроме честности.

– Думаю, да, Блез, – признал я. – Я не уверен, но я мечтал о них. И… есть еще много чего, о чем я мечтаю. Я не контролирую это. Я не знаю, что это.

Блез коротко кивнул, будто отсалютовал мне. Замешательство пробивалось сквозь его ментальную защиту. Он развернулся и без единого слова покинул зал.

– Ты не мыслишь масштабно, – сказал мне пингвин. Ну, мне сложно было судить.

– Это невозможно, – прошептал Кафка. – Я видел это, но это невозможно. Эллис – просто старое корыто, балласт. Он даже не настоящий остров.

– Идеальное место для фантазии, не так ли? – ответил я. Я хотел засмеяться, но не мог.