I

Темнота скрыла улицу под своей маской. Те, кто шел в джокертаунской ночи, носили собственные маски: некоторые – настоящие, некоторые – нет. В темноте или в холодном неестественном неоновом свете, льющемся из увеселительных заведений Джокертауна и его бутиков, было возможно поверить, что никто, никто вообще не был тем, чем казался.

Сама тьма катилась по пустынным тротуарам, поглощая тепло и свет. Охотясь…

Оборотень лежал на пороге, истекая кровью. Его маска Лайзы Миннелли валялась, раздавленная, в его ногах. Его оливковая кожа была полосатой, как зебра, с красным пигментом, хаотично разбросанными пятнами цвета портвейна. Один его глаз закатился, два других остекленели.

– Эй. – Темнота раскрылась, явив взору внушительно выглядящего темнокожего мужчину по прозвищу Нет-Шансов. Он был одет в черный кожаный тренч от Пьера Кардена, который сочетался с кожаным беретом, свитером Перри Эллис, парой дюжин золотых цепей, двухсотдолларовыми туфлями с узкими носами и очками в золотой оправе. Рука сжимала зелено-черно-золотой кожаный кулон в форме Африканского континента. – Эй. – Человек осторожно опустился на колени, коснулся плеча Оборотня. – Ты ранен, друг?

Оборотень покачал головой, сфокусировал взгляд двух своих рабочих глаз на чернокожем мужчине. Зашевелились разбитые, окровавленные губы.

– Что случилось? Почему стало темно?

– Понятия не имею, друг. Но я слышал выстрелы. Тебя подстрелили?

Оборотень снова покачал головой. Он попытался подняться, но ноги не держали его. Черный человек подхватил его, помог опереться о дверной косяк. Оборотень посмотрел на отслаивающуюся зеленую краску на двери. Дикое отчаяние прорезалось в его голосе.

– Вот где все началось! Я должен помочь Зануде!

– Полиция на подходе. Тебе лучше сделать ноги.

Оборотень проверил карманы своей куртки.

– Где моя доля? Что случилось с Занудой?

– Кто-то ударил тебя, приятель. Дай мне свою маску. Сваливай отсюда.

– Да. – Оборотень хватал ртом воздух. – Надо разделиться. – Он побрел прочь, шатаясь и приволакивая ноги.

Нет-Шансов наблюдал за ним какое-то время. Потом достал пистолет из кармана тренча, положил его поверх маски Лайзы Миннелли, которая была – по крайней мере на этой неделе – эмблемой банды Оборотней.

Темнота спустилась с неба и поглотила его.

Кинотеатр, крутивший старые ленты, сегодня показывал Джека Николсона в фильме Романа Полански «Джокертаун». Последний показ завершился три часа назад, и в шатре было темно. Он колебался, скрипя немного на холодном зимнем ветру, бегущем вдоль улицы.

Через дорогу виднелся намалеванный краской слоган, светящийся оранжевым на коричневой кирпичной стене: ПРЫГНИ В БОГАТОГО.

Ниже молодая женщина стояла на коленях и рисовала что-то мелом. Она была одета в старье: потертую бейсболку, синий стеганый жилет и ботинки размера на два больше. Ей приходилось щуриться в темноте, чтоб рассмотреть свою работу – рисунок мелом, протянувшийся через всю стену. Это был яркий фэнтезийный пейзаж: зеленые холмы и цветущие деревья и замок в стиле Людовика Безумного – сцена настолько далекая от реалий улиц Джокертауна, насколько возможно представить.

Человек по имени Антон шел по затененной улице. Это был огромный мужчина в подпоясанном широким ремнем брезентовом тренче, он носил висячие усы. На каждом его пальце сверкало по массивному кольцу с бриллиантом, на некоторых их было даже больше. В одном кармане у него было семь кредитных карт, позаимствованных его шлюхами у туристов, в другом – их деньги, а в третьем небольшое количество гидроморфона и восторга – наркотиков, на которые были подсажены его женщины и которые он поставлял им вместо их доли в прибыли. Он не беспокоился о людях, которые могли бы украсть все это, потому что в четвертом кармане у него был пистолет.

– Эй, Мелок. Детка. Не пора ли найти место для ночлега?

Молодая женщина распрямилась, встретив Антона в боевой стойке. Свет фонарей отражался от острых зубов и загнутых когтей. Кусочек мела упал из мешочка на ее поясе и затерялся в канаве.

– Я тя не обижу, детка. – Антон перемещался так, чтоб закрыть женщине пути к отступлению. – Просто хочу забрать тебя домой и накормить.

Уличная художница зашипела, сверкнув когтями в воздухе.

– Оу, Мелок, – сказал Антон. – Я тя не обижаю. Готов поспорить, ты очень миленькая, если тебя отмыть. Готов поспорить, ты нравишься мальчикам.

Он заставил ее прижаться к стене. Она елозила бедрами туда-сюда, не решаясь, в какую сторону бежать. Он протянул к ней руку, и ее когти сверкнули, слишком быстро, чтобы уловить взглядом. Антон отскочил назад, оцарапанный.

– Джокерская сучка! – Он стряхнул кровь с руки, затем потянулся за поясом. – Хочешь поиграть в догонялки, да? – Он улыбнулся. – Я могу играть жестко, сука. Но я знаю, че те нравится.

А затем темнота накатилась на него. Девушка задохнулась и осела по стене на землю.

– Мне кажется, Антон, – произнес голос. – Я говорил тебе, что больше не желаю видеть тебя в своем районе.

Антон закричал, оторвавшись от земли. Темнота была полной, словно непрозрачная маска закрыла его лицо. Он скреб по карманам в поисках пистолета. Раздался треск, когда рука его сломалась в локте. Снова треск, другая рука. И опять нос. Все происходило так плавно – раз-два-три, он даже не успел закричать.

Но теперь он кричал. А затем его затопил холод. Его кости, казалось, заполнились жидким азотом. Его зубы стучали. Он был не в состоянии даже скулить.

– Что у нас было прошлый раз? – спросил непринужденно голос. – Кажется, это было переохлаждение второй степени. Температура твоего тела снизилась до… тридцати одного и одиннадцати градусов? Ты тогда просто немного потерял координацию.

Антон все еще висел в воздухе. Внезапно он почувствовал, что падает. Он хотел закричать, но не смог. Его падение было недолгим. Он почувствовал ужасную боль в коленях и лодыжках.

– Перейдем к третьей степени? Опустим температуру до двадцати семи и двадцати двух градусов?

Тепло потекло из него. Он чувствовал, как его сердце пропустило удар, потом другой. Затем он вообще перестал что-либо чувствовать. Его горло клокотало, пытаясь вдохнуть хоть немного тепла.

– Я велел тебе больше не красть, Антон, – сказал голос. – Я велел тебе больше не подкладывать малолетних джокеров под туристов. Я велел тебе больше не бить и не насиловать девочек, которых ты видишь на улице. И все было бы хорошо, если б ты меня послушался. Кто ты после этого, Антон? Дурак? Осел? – Голос стал задумчив. – И кто после этого я? – Холодный смех стал ответом на вопрос. – Человек своего мира, мне кажется.

Темнота потекла дальше, отпустив то, что она оставила после себя. Задыхающегося, раскачивающегося на ветру Антона. Он был за ноги подвешен к уличному фонарю поясом собственного тренча. В карманах его больше не было денег. Остались кредитки и наркотики – достаточно, чтобы он попал в тюрьму. Или, по крайней мере, в тюремный госпиталь.

Капли крови рисовали узоры на тротуаре, разлетаясь под порывами ветра – каждая, пока не замерзла на воздухе, ровно двадцать семь целых двадцать две сотых по Цельсию.

– Мелок? Девочка? Ты в порядке? – Темнота скользнула к сказочному пейзажу на тротуаре.

Уличная художница исчезла.

Текущая темнота остановилась, настороженная движением в ночи, настороженная теплом тела. Никого не увидев, она посмотрела вниз.

Сказочный пейзаж стал ярче, словно светился изнутри. Невидимые облака бросали на него бегущие тени.

И сквозь него бежала маленькая девочка. Вверх по холму и прочь из виду.

Ночь окружила телефонную будку, одиноко стоящую в луже желтого света уличного фонаря. Несмотря на разливавшийся вокруг свет, было трудно рассмотреть, кто поднял трубку и бросил монетку в приемник.

– 911. Служба спасения. Слушаю.

– Это Хувей. (Он произнес Хууувей.) – В речи звучал сильный испанский акцент. – Я слышал выстрелы. Выстрелы и крики.

– Вы знаете адрес, сэр?

– Дом 189 по Третьей Восточной улице, корпус 6С.

– Могу я узнать ваше полное имя, сэр?

– Просто Хувей. Я хочу остаться неизвестным.

Хувей повесил трубку и за мгновение до того, как темнота поглотила его, улыбнулся. Диспетчер никогда бы не понял, что последние его слова были чистой правдой.

Уличный фонарь загорелся зеленым. Затем желтым. Потом красным. Цвета отражались в темном пейзаже, нарисованном мелом на мостовой.

На стене красовалась надпись: ПРЫГАЙ В БОГАТЫХ. Красный свет отразился от оранжевого граффити, от маленьких капель крови на мостовой.

Антон качался выше, его тело леденело с каждой упавшей каплей.

Когда Нет-Шансов вошел в бар «Шизики», воздух стал холодным. Люди начали дрожать и ежиться, с опаской поглядывая на дверь.

Нет-Шансов просто улыбнулся. Он обожал такие моменты.

Нет-Шансов проигнорировал представление на сцене и по-королевски скользнул за загородку сзади. Три Лайзы Миннелли сидели там на простых пластиковых стульях. У всех у них были черные шляпы-котелки, словно в фильме «Кабаре». Спасибо, что не сетчатые чулки.

– Друзья, – сказал Нет-Шансов. Он переводил взгляд с одной Миннелли на другую, не зная, к кому обращаться.

– Мистер Нет-Шансов. – Крупный мужчина поднялся навстречу. По высокому тонкому голосу Нет-Шансов догадался, что это Потеряшка.

– Потеряшка, – сказал Нет-Шансов. – Друг. – Как будто он с самого начала знал, к кому обращаться.

Нет-Шансов поприветствовал всех трех тайным рукопожатием волков – большой палец вверх, большой палец вниз, пальцы в замок, рывок и удар костяшками пальцев. Затем он сел. Его длинное кожаное пальто заскрипело.

– Хорошо выглядишь, Нет-Шансов, – сказал Потеряшка.

Нет-Шансов улыбнулся.

– Манхэттен дарит, Гарлем отбирает.

– Это правда, – сказала одна из Лайз.

– Заказать тебе чего-нибудь? – спросил Потеряшка. – Он схватил за руку проходившую мимо официантку. – «Чивас Ригал». Быстро.

Нет-Шансов склонился над столом.

– Хочу сбросить вес, – сказал он. – Хочу сбросить килограммы.

Потеряшка поднял свой стакан виски с содовой и выплеснул его на пол.

– Мне всегда нравился мой друг Нет-Шансов. – Потеряшка потянулся в карман и вынул полиэтиленовый пакет с кровью – свежей, из банка крови и плазмы, гарантированно незараженной СПИДом. Он начал отжимать ее в свой стакан. – Мой друг Нет-Шансов всегда найдет тебя, всегда заплатит наличными, всегда вежлив. Имеет собственную клиентуру в Гарлеме, никогда не лезет в наши дела. Никогда никаких стычек с Нет-Шансов.

– Это правда, друг, – сказал Нет-Шансов.

– Я выпью за это.

Улыбка Нет-Шансов стала несколько натянутой, поскольку Потеряшка поднял свою маску Лайзы Миннелли и хоботок, высунувшийся из-под языка, опустился в красную жидкость.

– Шато Четвертая, резус отрицательный, – выдохнул он. – Мой любимый сорт.

Кто бы ни подошел к телефону, он ответил по-китайски.

– Могу я поговорить с доктором Зао?

– Кто его спрашивает? – переход на английский был достаточно легким.

– Хувей.

– Минуту.

Хувей знал, что место, куда он звонит, располагалось неподалеку. Бар-ресторан находился на втором этаже, над гастрономом, и у него даже не было английского названия, просто вывеска с иероглифами на двери. Хувей полагал, что назывался он просто Частный Клуб. На красных кожаных диванах сидели мягкоголосые азиаты в костюмах от Savile Row и итальянских ботинках ручной работы, вероятно, доукомплектованные израильскими пистолетами-пулеметами.

– Зао у телефона.

– Это Хувей. Вы все еще ищете Дувра Дэна? Парня с тремя глазами, обокравшего вас дома на Третьей Восточной улице?

– Хм, – минута в раздумьях. – Мы можем обсудить это не по телефону?

– Нет времени на личную встречу, друг. Он в «Шизиках» со своими друзьями.

– И вы уверены, что он там?

– Он был там пять минут назад. Он снял свою маску, когда взял выпивку, и я видел его.

– Если эта информация достоверна, вы можете обратиться ко мне завтра за моей очень большой благодарностью.

– Я человек слова, доктор Зао, – Хувей повесил трубку.

Темнота заколебалась вокруг него. Он посмотрел на стеклянный фронтон штаб-квартиры полицейского управления Нью-Йорка. Есть еще дела на сегодня?

Можно пойти домой.

Он застегнул воротник своего черного кожаного тренча и пошел на юго-запад вдоль по Парк-роу. Лишь окна штаб-квартиры полицейского управления светились в темноте. Он старался держаться тени.

– Симон? Это ты, Симон?

Искаженный голос завопил из дверного проема. Хувей отпрыгнул при виде фигуры, прятавшейся под старым стеганым одеялом. Пожилая женщина-джокер с печальным, как будто провалившимся внутрь лицом – настолько оно было обескровленным и изрезанным морщинами.

Ужас прокатился сквозь него. Он больше не был Симоном.

– Вы обознались, леди, – сказал Хувей.

– Это ты!

Хувей покачал головой и отступил назад. Женщина покачнулась в попытке дотянуться до него. Ее рука схватила воздух. Она оглядывалась.

Темнота просто поглотила Хувея.

– Симон! – закричала она. – Помоги мне!

Темнота не ответила.

К тому времени, как он поймал такси, идущее на север, он снова был Нет-Шансов. Он считал, что был Хувеем, носящим одежду Нет-Шансов, и это сделало его неуверенным, заставило среагировать слишком резко, когда в его личности усомнились.

Кто мог еще остаться в живых, спрашивал он себя, чтобы помнить Симона?

Очевидно, некая пожилая леди-джокер. Он не мог вспомнить, чтобы видел ее когда-нибудь. Он удивлялся, почему ее появление так напугало его.

Таксист высадил его в Грэмерси-Парке. На вороньих крыльях темнота подняла его на крышу здания белого камня. Он открыл вход своим ключом и спустился на два лестничных пролета, затем выравнял старый, винного цвета коврик перед дверью в его квартиру. Дверь и дверная рама были стальные, декорированные деревом. Он открыл несколько замков и вошел внутрь, затем ввел код, отключающий сигнализацию.

Квартира была просторной и удобно обставленной. В дневное время она была полна света. Книги стояли на полках, выстроенные в алфавитном порядке, пластинки и диски – в стойках. Полы твердых пород дерева мерцали. Во всей квартире не было ни пылинки.

Он поставил CD группы Thelonius Monk, снял одежду Нет-Шансов и принял душ, чтобы смыть мускусный мужской одеколон. На большом платяном шкафу в спальне, также выполненном из стали и дерева, был установлен кодовый замок. Он ввел комбинацию и открыл дверь, затем повесил одежду Нет-Шансов сразу за костюмом Уола Уокера, который висел рядом с одеждой Хувея. На полке выше лежала оперенная маска в виде черепа. Завернутая в целлофан, только что из химчистки, лежала полицейская униформа в комплекте со значком и пистолетом. Там была и темная хламида, которую он надевал однажды во время рейда тузов на банду Призрачных кулаков, устроенного окружным прокурором Малдуном.

В глубине шкафа висели синий костюм и черная накидка, которые он уже едва ли наденет. Это был костюм Черной Тени. Черной Тени, который разыскивался за убийство со времен джокертаунского бунта в 1976-м.

Он смотрел на разные наборы костюмов и пытался вспомнить, было ли здесь что-то, что носил Симон.

Он не мог вспомнить.

Спустя несколько лет он понял, что не знает уже, как себя называть. Прошли годы с тех пор, как его звали настоящим именем – Нил Картон Лэнгфорд. Последним, кто слышал о Ниле, был Колумбийский университет, вышвырнувший его прочь за то, что он не явился сдать тезисы своей магистерской диссертации. Черная Тень был вне закона четырнадцать лет. Очень долго он был Уолом Уокером – это был его старый псевдоним, продержавшийся дольше прочих, – но Уол Уокер был слишком мягким человеком для того образа жизни, который ему приходилось вести. Другие маски приходили и уходили, мимолетные и недолго живущие.

Наконец, он успокоился, назвав себя Шэд. Имя было простым и звучало с приятной неофициальностью. Это имя не обещало ни слишком малого, ни слишком большого. Ему нравилось понять наконец, как его зовут.

Никто, кроме него самого, не называл его этим именем. Никто из тех, кого он знал, по крайней мере.

Когда он начинал, были другие люди, чей бизнес или был ему интересен, или дополнял его собственный. Но Фортунато улетел в Японию. Йомен исчез, и никто не знал куда. Кройд спал почти все время, и в любом случае обычно он оказывался по другую сторону закона.

Может быть, пришло время Шэду повесить свой плащ? Но если он сделает это, кто останется, чтобы преследовать плохих парней? Все светские тузы, казалось, были заняты в бесконечных светских мыльных операх, имеющих мало общего с реальной помощью людям.

Никто из них не обладал опытом Шэда.

Он мог также остаться. Он никогда не жил в других местах. Не с 1976 года, когда он понял, что живет внутри него.

Когда Шэд проснулся, он выпил кофе и посмотрел новости. Кофе не шло ему на пользу – как и любая нормальная еда, – но когда он жил своей обычной жизнью в своей обычной квартире, он старался, насколько это возможно, оставаться обычным человеком.

Новостей было достаточно, чтоб разбудить его окончательно. Вскоре после одиннадцати прошлым вечером группа, которую свидетели описали как «повседневно одетые азиаты», зашла в бар «Шизики», прогулялась в заднюю его часть, достала пистолеты-автоматы и замочила трех джокеров, скрывавшихся под масками Лайзы Миннелли. Другой Оборотень в другой части зала открыл ответный огонь, расстреляв одного из Белоснежных мальчиков, и в результате был изрешечен примерно сорока свинцовыми пулями с плоским носом. Один из выживших Оборотней находится в критическом состоянии, но едва ли придет в себя в ближайшее время и сможет помочь полиции.

Нет-Шансов собирался связаться с кем-нибудь, чтобы получить дозу восторга.

Новости грохотали дальше. Вице-президент Морган Стэнли предположительно покинул город, прихватив с собой сотни миллионов долларов из инвестиционных фондов. Нельсон Диксон, глава «Диксон Сомьюникейшнз» и владелец казино «Диксон-Атлантик», только что приобрел еще одно сокровище – «Ирисы» Ван Гога, – уплатив сумму в 55 миллионов долларов австралийскому миллиардеру, столкнувшемуся с финансовыми трудностями. Он также уволил всю свою службу безопасности и нанял новых людей, пожаловавшись на то, что предыдущая команда была бессильна против угрозы джамперов.

Удачи, подумал Шэд.

Военный кордон вокруг острова Эллис был усилен после того, как несколько джамперов переместились в тела береговой охраны и угнали их катера, устроив гонки.

Шэд прищурился, обдумывая ситуацию на острове Эллис. Возможно, ему следовало об этом позаботиться. Его не заботило, когда некоторые идеалистично настроенные джокеры провозглашали Эллис чем-то вроде убежища от преследований. Удачи. Но если убийцы использовали это место в качестве укрытия, это было другое дело.

В любом случае, там должно быть много людей на этом острове. А Шэд был всего лишь один. Он всегда работал один. И если он подвергнется атаке джампера, то нет гарантии, что он когда-нибудь найдет себя, поймет, где и кем он хочет быть.

Будет забавно, если все так закончится. Человек с таким количеством идентичностей, навсегда застрявший в чужом теле.

Кто? Он обнаружил, что вновь задается этим вопросом, кто все еще помнит Симона? Симон, насколько он помнил, был парнем из пригорода, человеком, который не стал бы ошиваться в Джокертауне. Так почему джокер искала его?

Он допил свой кофе, ополоснул чашку, поставил в посудомоечную машину. Вернулся обратно в спальню и посмотрел на три чемодана, стоявших рядом с кроватью. Один был наполнен сорока фунтами восторга, почти четверть миллиона по уличной цене. Другие два хранили сто тысяч долларов в стодолларовых банкнотах – то, что он получил за сделку Белоснежные мальчики – Оборотни, ответственность за которую лежала на Дувре Дэне.

Сто тысяч. Неплохо для ночной смены. И если ему повезло, в качестве бонуса он развязал войну между бандами.

Он должен был начать вывозить это все из своей квартиры. Начиная, понял он, с наркотиков. Он сохранит немного, чтобы заплатить своим информаторам, а все остальное утопит в Гудзоне.

В его голове промелькнул образ: отдаленные сады, мирные зеленые поля с бегущими по ним круглыми тенями облаков, замок вдалеке.

Глупо, подумал он.

Время поразить улицы.

Лето 1976-го. Хартман, Картер, Удолл и Кэннеди выясняли отношения в саду, заключая друг с другом небольшие сделки, всаживая ножи друг другу в спину.

Нью-Йорк был городом в огне. И все внезапно оказались по разные стороны баррикад. Ты был или с джокерами, или против них. На стороне правосудия или, очевидно, у него на пути. Он никогда не знал таких горячих времен.

Нил был тузом уже много лет – это проявилось постепенно в период ранней юности, – но после того как его родители и сестра были убиты, он никак не использовал свою силу, разве что для того, чтобы исчезнуть во тьме, когда воспоминания одолевали его и он больше не желал быть Нилом.

Сенатор Хартман был первым из тех, кто подтолкнул Нила стать светским тузом. Нил приехал в отель, чтобы послушать речь Линуса Паулинга и по случайности забрел не в тот зал. Он все еще помнил слова Хартмана, звенящие фразы, призывы к действию и правосудию. Через неделю родился Черная Тень. Родился прямо в офисе Хартмана. Шэд и сенатор пожимали друг другу руки и улыбались камерам.

Маленькая проблема, сказал ему Хартман немного позже. Маленькая проблема в Джокертауне. Надежная информация от русского шпиона: кто-то пытается проникнуть в лабораторию Тахиона, чтобы узнать его подходы к контролю над дикой картой. Русские сознательно заражали людей дикой картой, убивали джокеров, вводили тузов в состав армии. Они хотели найти менее жесткий подход к проблеме и думали, что, возможно, Тахион работает над этим.

Ночь была жаркой. По улицам шли демонстранты. Казалось, огонь разгорелся в сердце Шэда, когда он нашел агента и его снаряжение – камеру, проявители и шифры Вернама – и разобрал его по частям, разбивая кости, вдыхая холод в его потеющую кожу. Он оставил этого человека качаться на фонарном столбе прямо перед клиникой с плакатом, пришпиленным к груди, перечисляющим преступления этого человека и преступления Советского Союза.

Что-то включилось в нем, пожар, разгоревшийся и вышедший из-под контроля. Призыв Хартмана к состраданию и справедливости каким-то образом преобразился в призыв к огню и мести. Сердце Шэда подпрыгнуло, когда толпа разорвала шпиона на части, будто ночь взорвалась огнем и безумием. Только позже, когда он увидел по телевизору конец Хартмана, он понял, что предал идеалы сенатора.

Даже после того как бунт стих, он не мог понять его. Он не знал, что за гнев бушевал в нем. Он нашел Хартмана, прокравшись в его апартаменты, не дав ему даже опомниться после трагедии с конвенцией, и спросил его, что ему делать.

Хартман ответил просто и спокойно, что он должен вернуться к себе. Но в Шэде вновь вспыхнул гнев, борющийся с болью, и он спорил с Хартманом около часа и лишь потом оставил его. Немного позже он сделал это снова, нашел нескольких парней, грабящих туристов, и оставил их раскачиваться, переломанными, под фонарем.

Фонари, кажется, становились его фишкой.

После этого он еще несколько раз видел Хартмана. Хартман всегда убеждал его вернуться к себе, но он бы никогда не сдал его властям. Это требовало некоторой храбрости, и Шэд уважал его за это.

И в ответ на вину, плетущуюся за ним, он оставлял все больше людей качаться на фонарных столбах.

Злая радость, не поддающийся контролю гнев, которые он почувствовал, впервые сделав это, теперь померкли. Они не разгорелись с годами. Может быть, он повзрослел – принял решение почти тогда же, когда решил порвать с Хартманом. Он больше не осмеливался компрометировать сенатора.

Теперь он вешал людей на фонарных столбах просто потому, что делал это. Он не получал от этого особого удовлетворения. Это были недостаточно острые ощущения – все равно что смотреть порнографию, вместо того чтобы заняться сексом. Может быть, он понизил уровень преступности, предостерег нескольких людей от неправедной жизни. Ему нравилось так считать.

Но он начинал беспокоиться. Люди вроде Антона и Оборотней не стоили его талантов.

Он хотел работать над чем-то большим.

Шэд пришел на явочную квартиру в Джокертауне и оделся как мистер Замогильный – джокер, от которого разило смертью. Он надел на Замогильного оперенную маску смерти и сбрызнул себя едко пахнущим раствором.

Люди вокруг отшатывались от запаха. Шэду это нравилось. Так он получал немного личного пространства. Но сам он не хотел чувствовать этого запаха. Когда он становился Замогильным, он химически блокировал ноздри и вкусовые рецепторы. Он испробовал много веществ за эти годы. Безусловно, лучшим был высококачественный кокаин, который он отбирал у наркодилеров. Но он понял, что может попасть в зависимость, кроме того, у него были другие способы ловить кайф.

«Аллилуйя» – звенело в носовых пазухах мистера Замогильного, пока он шел по Джокертауну, разыскивая леди с песьим лицом. Он спрашивал всех, кого знал Замогильный: Джуба, Отца Кальмара, людей в агентствах по оказанию помощи. Люди рассказывали Замогильному все, что знали, только бы избавиться от запаха, но никто не видел джокера, который спрашивал бы о Симоне.

Он прошел мимо фонарного столба возле клиники Джокертауна, как будто это был любой другой фонарный столб. Как будто это было место, которое не имело для него значения. Оно и не имело. Для мистера Замогильного это был просто фонарный столб.

Нарисованный мелом пейзаж – его цвета померкли, затертые ногами людей, идущих по тротуару. Остался кусочек лагуны с лодками странной формы. Он обнаружил вдруг, что смотрит на него, ожидая, когда же тот оживет.

Ничего не произошло.

После заката мистер Замогильный купил несколько лимонов в овощной лавочке, пошел обратно на явочную квартиру, запихнул свою вонючую одежду в сундук, натерся лимонами, чтобы убить запах, потом принял душ. И даже после этого он вынужден был использовать одеколон Нет-Шансов, чтоб заглушить то, что осталось от вони.

Он попытался понять, кем собирается быть. У Нет-Шансов не было дел в Джокертауне на сегодня. Симон давным-давно ушел. Люди могли бы искать Туве. Это было неподходящее место для Уола Уокера, для личности из Грэмерси-парка и для копа. Может быть, он мог бы быть Нилом Лэнгфордом. Мысль удивила его.

Какого черта!

Он посмотрел на одежду в гардеробе и спросил себя, что мог бы надеть Нил, чтобы выйти ночью в Джокертаун.

Он понял, что не имеет ни малейшего представления. Он играл все эти роли так долго, он потерял тропинку к тому, кем был на самом деле.

В конце концов он решил надеть джинсы, рубашку и темно-синюю ветровку. Он все еще сопел после дозы кокаина, так что положил в карман платки. На уши он натянул вязаную шапку и отправился в ночь.

Он сделал что-то вроде делового обхода кварталов Джокертауна, начав с его южной оконечности у штаб-квартиры полицейского управления. Его чувства были ненормально обостренными, и он был крайне чувствителен к теплу человеческого тела – ему не нужно было ходить по всем улицам и заглядывать в каждую дверь.

Джон Колтрэйн мысленно проигрывал длинные арпеджио, пока работал над клипом The Believer Маккоя Тайнера.

Он двигался по улице словно прохладный бриз, питаясь на ходу, отщипывая от тел крохи тепла, которые никто и не заметит, крохи, которые делали его сильнее, заставляли его светиться теплотой. Сочный гул всех украденных фотонов несся по его нервам, и это доставляло больше удовольствия, чем мог бы доставить кокаин. Люди ежились, когда он шел мимо, оглядывались на него настороженно. Будто кто-то прогулялся по их могиле.

По пути он нашел старые рисунки мелом, выцветшие от времени или осадков. Сказочные пейзажи, зеленые и манящие, смазанные или затоптанные пешеходами. Виды города: некоторые были знакомы Шэду, некоторые казались такими странными, что их можно было сравнить с импрессионизмом. Ни одна картинка не была подписана. Но все они, Шэд знал, принадлежали руке одного мастера.

Мелок. Идеальное имя.

ПРЫГНИ В БОГАЧА

Он нашел ее на другой стороне улицы, у шатра кинотеатра, показывающего «Джокертаун» Полански. Она остановилась там, в старом коричневом одеяле, наброшенном на плечи, с вещами, сложенными в белую клеенчатую сумку для покупок. Она приостановилась у вывески кинотеатра и оглянулась, как будто искала кого-то.

Шэд не мог припомнить, чтоб когда-либо раньше видел ее. Он обернул темноту вокруг себя и стал ждать.

Джокер замерла на минуту, затем плотнее обернула одеяло вокруг плеч и двинулась дальше. Одна из ее теннисных туфель, заметил Шэд, просила каши.

Тьма скрыла его, пока он переходил улицу. Он протянул руку, коснулся ее плеча, увидел, как она подпрыгнула. Забрал немножко тепла ее тела.

– Чего ты хочешь от Симона?

Его голос был низким, скрипучим, слегка удивленным. Это был голос Черной Тени.

Она подскочила, обернувшись. Ее собачьи глаза расширились, и она отступила. Он знал, что она смотрела… в пустоту. Непрозрачное облако, невыразительное, черное, бесплотное, чуть выше человеческого роста – говорящее ничто.

– Ничего, – сказала она, пятясь. – Просто… я знала его когда-то.

– Может быть, я могу найти его. – Он приближался к ней. – Может быть, я могу передать ему послание.

– Ты… – она с трудом выдохнула, втянула воздух, – ты не обязан… – Ее сморщенное лицо пришло в движение. Слезы покатились из собачьих глаз. – Скажи ему, Шелли… Она, она… сломалась.

Шэд позволил темноте свернуться, показав верхнюю часть его тела.

– Симон! – Это прозвучало почти как вопль. Она протянула руки, коснулась его. – Симон. Это Шелли. Я Шелли. Вот во что я превратилась.

Шелли, подумал он. Он смотрел на нее в ошеломленном удивлении, а ее руки обнимали его.

Шелли. Вот дерьмо.

* * *

Он отвел ее в ночное кафе и купил ей ванильный шейк. Она тянула его через трубочку, пока было можно, и привела в негодность несколько носовых платков.

– Я стала жертвой джамперов. – сказала она, – кто-то, наверное, навел их на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что тот, кто переместился в меня, повел мое тело в банк и снял все с моего трастового фонда. Мне только-только исполнился двадцать один год, и я получила право управлять им. Почти полмиллиона долларов.

ПРЫГНИ В БОГАЧА – подумал Шэд.

– Я пошла в суд, – сказала она, – и доказала, кто я, но было слишком поздно. Кто бы ни был в моем теле, он просто исчез. Я не вернулась в школу драматического искусства… Какой смысл? И меня уволили из ресторана. Я не могла носить подносы этими руками. – Она приподняла плавники со сросшимися пальцами и крошечным, бесполезным большим пальцем. Слезы катились из ее карих глаз. Маленькие клочки бумаги прилипали к ее покрытому мехом лицу, когда она промокала глаза салфетками.

– Почему ты ушел? – рыдала она.

– Дела пошли плохо. Я говорил тебе, что надо уходить.

Она размешала коктейль своей бесполезной трубочкой.

– Всех начали убивать.

– Я предупреждал тебя.

– Ты не говорил, что они будут умирать.

– Я сказал тебе, что все будет только хуже.

– Почему ты не забрал меня с собой?

Он просто посмотрел на нее, но вина оставила крючок с зазубриной где-то внутри него. Он сделал то, что сделал, и просто ушел, как будто Шелли значила для него не больше, чем один из тех уродов, которых он развешивал на фонарях, или как будто она действительно была так неуязвима, как ей самой хотелось считать.

Он не думал, что увидит ее, маленькую богатую белую девочку, так страстно приверженную сцене, такую декадентскую, такую гламурную, что она наверняка закончит насилием и безумием, даже без его помощи. Но она не замечала всего этого – она жила зачарованной жизнью, как и все в ее кругу, защищенная своей красотой, своим трастовым фондом, ее ощущением жизни, которую нужно прожигать, вдыхать как наркотики, которые она с друзьями покупала у улыбающихся опасных уличных проходимцев, смотревших на них как на жертв, тех, кого нужно вести шаг за шагом туда, где непостоянная и безумная безопасность могла быть куплена только за их деньги, их тела, их жизни. Он не думал, что мог бы спасти ее. Как профессионал он мог сказать, что тогда это было невозможно. Но потом он забыл. Он не пытался узнать.

Она взяла еще одну салфетку и принялась рвать ее на части.

– Бобби мертва. Кто-то забил ее до смерти одной из ее скульптур. И Себастьян мертв. И Ник.

– Я не удивлен. – Он убил Ника собственными руками, свернув ему шею быстрым, отточенным движением. Он не встречал никого, кто заслуживал бы этого больше. Он оставил его на постели, голова его смотрела за спину, пялилась на клюющего носом цыпленка-наркомана Руди – Руди, который одно время появлялся в короткометражках Себастьяна, рассказывая истории из жизни, ширяясь героином между пальцами ног и рассказывая, как он хочет трахнуть оператора.

– Виолетта бросилась с крыши. Или, может быть, ее столкнул полицейский. Так сказал Себастьян. А Руди на улице. Может быть, Руди и навел их на меня. Джамперов. Но со мной тогда связался другой парень.

Шэд посмотрел на свой кофе. Тот остыл, а он не пользовался сейчас своей силой. Его рефлексы предупреждали его, чтоб он не задавал следующий вопрос, что каков бы ни был ответ, он повергнет его в очередную пропасть.

– Кто связался с тобой? – спросил он. – Зачем?

– Паршивые двести тысяч, – сказала она, – и я покину это тело. – Она посмотрела на него, и ее рот дернулся в улыбке. – У тебя случайно не найдется двадцати тысяч долларов?

Он смотрел на нее и чувствовал ужас: глубокий, ширившийся, готовый поглотить его.

– Двадцать тысяч? – сказал он. – Возможно, я могу достать их.

Он забронировал ей комнату в Джокертаунском отеле и сказал, что придет на следующий день и принесет еще денег. Затем он ушел, направившись на север, к зданию на Грэмерси-парк.

Он встретил ее у торговца наркотиками. Он следил за этим парнем с потрясающе оригинальным именем Аптаун Браун, смуглым, цвета плохого героина, который он продавал в Гарлеме, чтобы поддержать свое более фешенебельное существование на Пятой авеню, к востоку от Центрального парка. Коричневым был и цвет его жертв, которые кололись его дерьмом, с чем бы он его ни мешал – химикатом для очистки водопроводных труб или аккумуляторной кислотой, и которые получали остановку дыхания.

Шэд прибыл по адресу, который ему дали, прошелся вокруг здания, чтобы заглянуть в окна.

Он ожидал обычной встречи – парни в пальто и темных очках, с дипломатами и дробовиками, но увидел вечеринку. Молодые белые люди пили белое вино с содовой и импортное пиво, пока кто-то выбивал разъяренные, бряцающие аккорды из маленького кремового рояля. И среди них был Аптаун и пара других парней, которые вообще не вписывались в окружение.

Он просто вошел в дверь и сказал, что он Симон. Так он познакомился с Себастьяном, поэтом, слэшером и продюсером; Бобби, скульптором; Шелли, актрисой; Виолеттой, композитором, и Нико, режиссером, человеком, который любил режиссировать и другие маленькие драмы помимо тех, что он ставил на сцене, и намеревался отправить всех присутствовавших в комнате прямо в ад, чтоб увидеть, как они вспыхнут и сгорят там.

Шэд узнал, что его информация была верна. Это была сделка, частью которой он был. Все в комнате что-то толкали: наркотики и искусство, наркотики и деньги или наркотики и настоящую жизнь – последнее было тем, чего этот маленький круг людей жаждал, но никогда, если послушать их, не имел.

Если бы не Шелли, он бы никогда не вернулся обратно. Эти люди не были его проблемой. Его проблемой были люди, умирающие в его районе, умирающие от пуль Аптауна и от его наркотиков. Теперь он знал, почему Аптаун торговал плохой дурью. Он нашел другую нишу, в которой мог продвигаться, и его не заботило, что творится с его старыми клиентами.

Но почему-то Шэд вернулся.

Он увидел, как что-то свернуло в аллею впереди, и напрягся. Он осторожно опустил темноту и двинулся по направлению ко входу.

Посмотрев вдоль аллеи, на другом ее конце он увидел убегающую маленькую фигурку в тяжелых ботинках и бейсбольной кепке. Мелок, понял он. Уличная художница.

– Эй, – позвал он, но Мелок убегала.

Он взглянул себе под ноги. Вырисованный с педантичным вниманием к деталям, там был его портрет, портрет Шэда, одетого в ветровку, вязаную шапочку, опершегося о дверной косяк и читающего «Нью-Йорк пост» при свете уличного фонаря.

Шэд побежал за ней, но Мелок пропала.

* * *

– Симон. Уже почти полдень. Я боялась, ты не придешь.

– Я подумал, что надо купить тебе что-нибудь на завтрак. И какую-нибудь одежду. О’кей?

Шелли внимательно посмотрела на него.

– Знаешь, Симон, я тут думала…

Шэд осмотрел убогий гостиничный номер. Истертый ковер и сломанные жалюзи.

– Давай уйдем из этого крысиного гнезда. – Сутенеры в коридорах, наркоманы, ширяющиеся в уборных. Джокертаун. – На эту ночь я найду тебе место получше.

– Я могу остаться с тобой.

Он нахмурился.

– Я вроде как сейчас переезжаю.

Он заказал завтрак в том же кафе, где они ели прошлой ночью.

– Слушай, что я думаю, – сказал он. – Ты выходишь на контакт с джамперами. Я дам тебе двадцать кусков. Потом мы посмотрим, чего они от тебя захотят.

Она приподняла морщинистые веки и посмотрела на него.

– Кто ты такой, Симон? Ты не просто студент, как ты сказал мне.

– Я просто тот, кто хочет тебе помочь, о’кей?

– Ты лучник-убийца? Это ты?

Он поднял руки.

– Я что, похож на Робин Гуда? Бога ради, где мальчик из пригорода может научиться стрелять из лука?

– Ты не социальный работник, это точно. – Она надкусила тост. – Молот Гарлема?

Шэд хохотнул.

– Было бы неплохо.

– Черная Тень.

– Ты зря гадаешь, Шелли.

– Черная Тень. – Ее глаза загорелись. – Я должна была догадаться. – Ее голос звучал возбужденно. – Когда я увидела, как ты появился из темноты, я должна была догадаться.

– Говори потише, ладно? – Шэд украдкой посмотрел на других посетителей. – Не хочу, чтобы кто-нибудь принял это всерьез. – Он обернулся к Шелли. – Можешь ли ты просто поверить, что я – тот, кто хочет тебе помочь?

– Черная Тень, – ее глаза сияли. – Я просто не могу не думать об этом.

– Давай поговорим о джамперах, – сказал Шэд.

Он все пытался найти ту Шелли, которую знал, под этой маской морщинистого джокера. Она горела так ярко, что он, со своим замерзшим сердцем, тянулся к этому свету и жару, кружил вокруг, словно зловещий ледяной мотылек.

Во второй раз они встретились у ее друзей, на просмотре фильма, в котором она играла главную роль. Фильм был зернистым и черно-белым. Там была обнаженная Шелли, лежавшая на постели и говорившая длинные, написанные Себастьяном монологи, в основном об оргазмах. Иногда и сам Себастьян, также голый, появлялся в кадре, сталкивался с камерой и пел оду своему члену. Шэд, глядя на восхваляемый орган, не мог понять, о чем там было говорить.

Несчастную картину оживляла лишь Шелли. Она спасала худшие сцены искренним смехом, а лучшие слова произносила с пылающей искренностью. Жизнь била из нее ключом. Шэд был очарован.

Теперь он видел лишь фрагменты ее, обтянутые в шкуру джокера. Память продолжала всаживать в него острые когти. Ее знакомые слова и жесты скручивали живот болью.

Двадцать штук, думал он, и она, возможно, снова станет Шелли.

Предполагалось, что она установит контакт, разместив объявление в «Таймс». Он купил ей новую одежду и снял комнату в отеле настолько приличном, что там не отказывали даже джокерам с песьими лицами. Он арендовал для себя соседнюю комнату. Затем он разместил объявление.

Он сказал, что ему надо сходить кое-куда.

Из своей комнаты в отеле он обзвонил все номера Кройда. Ни один не ответил, и он оставил сообщения на автоответчиках, указав дату и время, чтобы Кройд, если проснется через месяц, не затруднял себя ответом.

Когда он пришел на явочную квартиру, его автоответчик мигал – это было сообщение от Кройда. Кройд, вероятно, проснулся в качестве джокера на этот раз, потому что голос у него был пронзительный, как гудок. Слова он произносил так, словно у него была заячья губа. Шэду пришлось дважды прослушать запись. Он перезвонил по номеру, который оставил Кройд.

– Это Черная Тень, – сказал Шэд. – Тебе нужна работа?

– Не знаю, смогу ли помочь тебе на этот раз, – сказал Кройд. – Я собирался вернуться в спячку так быстро, как только можно, не припомню, когда я в последний раз так выглядел после пробуждения.

Шэд понял едва ли половину слов, но общий смысл был ясен.

– Ты вообще что-нибудь можешь? – спросил он.

– Я что-то вроде гигантской летучей мыши, только без шерсти. У меня мембраны между удлиненными пальцами, сонар, и я… – Он помедлил секунду. – Мне хочется жуков.

– Но ты можешь летать?

– Ну, это единственное, что я могу.

– Думаю, это как раз то, что надо. Можем встретиться?

– Мне не хочется никуда выходить.

– Принести тебе что-нибудь?

– Коробочку жуков. Разных размеров.

На секунду Шэд задумался. Если и можно где-то купить коробку жуков, то только в Джокертауне.

– Посмотрим, что можно сделать, – сказал он.

Он нашел коробку жареной саранчи в магазине экзотической еды в Бэкстере. Кройд был отталкивающим даже для джокера: трехфутовый розовокожий гомункул с мясистыми крыльями. Деньги перешли из рук в руки, саранча была съедена. Они договорились обо всем.

Зайдя в свою квартиру в Грэмерси-парке за кое-каким оборудованием, Шэд вернулся в свою комнату в отеле немного раньше десяти часов, постучался в дверь, чтоб убедиться, что с Шелли все в порядке, и нашел ее в постели – она смотрела фильм. Он тщательно нашпиговал комнату Шелли жучками, включая видеокамеру с объективом «рыбий глаз», которую он установил в двери, соединявшей их номера.

– Вот что будет дальше, – сказал Шэд. – Мы не видимся до тех пор, пока не произойдет встреча. Возможно, они наблюдают за твоей комнатой. Я отдаю тебе деньги, ты проводишь встречу и делаешь то, что они тебе скажут. После этого ты возвращаешься сюда, и если все будет чисто, мы поговорим.

– Что, если они спросят меня, где я взяла деньги?

– Скажи, что украла чьи-нибудь украшения и продала их.

Шелли подняла свои сморщенные веки и посмотрела на него.

– Кто ты? Почему ты это делаешь?

– Я не знаю.

Она нервно хохотнула.

– На какой вопрос ты сейчас ответил?

Шэд посмотрел на нее.

– На оба.

Джамперы позвонили Шелли в четыре тридцать утра. Очевидно, у них был первый тираж газеты. Они велели ей встретить их в восемь, на повороте у Чатем-сквер, с двадцатью кусками в сумке. Шэд посмотрел, как она ушла, позвонил Кройду, включил запись видео и спустился вниз. Сел на свой мотоцикл – Vincent Black Shadow, естественно, реставрированный для Нет-Шансов Молотом Гарлема, – и направился к Чатем-сквер.

Хотел бы он, чтобы джамперы не назначали свидания посреди дня.

Еще до восьми они с Кройдом были на крыше жилого здания на Бакстер-стрит. Он видел Шелли, нервно переминавшуюся с ноги на ногу на повороте в половине квартала от них. В утренний час пик транспорт вокруг почти не двигался.

– Ты можешь летать, надев это на шею? – спросил Шэд.

Кройд внимательно осмотрел уоки-токи. Шэд смотрел на розовое безволосое тело и не мог понять, куда делась вся масса тела Кройда.

– Не думаю.

– Тогда я оставлю один здесь. После того как закончишь, свяжешься.

– Уоки-токи не очень хорошо работают здесь. Слишком много зданий с металлическими конструкциями внутри.

– Это полицейские рации. Они работают с ретрансляторами, которых здесь много.

– Где ты взял полицейские рации?

Шэд пожал плечами.

– Я оделся как коп, вошел в Форт-Фрик и взял пару с зарядной стойки.

Кройд издал носовой, гудящий звук и покачал головой.

– Не устаю восхищаться твоим стилем, друг.

– Пустяки. Это было просто.

Он спустился по лестнице, потом прошел туда, где был припаркован его мотоцикл. Надел темно-голубой берет, оперся о дверной косяк, став так, чтоб ему была видна Шелли, и некоторое время жевал зубочистку.

Чернокожие мужчины, болтающиеся в дверных проемах, – обычное явление в городах Америки. Он сконцентрировался на том, чтобы казаться обыкновенным. Он сконцентрировался на том, чтоб стать Хувеем, и Хувей осматривал пространство, проигрывая в голове длинные отрывистые аккорды Yardbird Чарли Паркера.

Хувей очень старался не замечать маленького розового парня, парящего в пятистах футах выше.

Было почти восемь пятнадцать, когда он увидел дымчато-голубой «Линкольн Таун-Кар», пробирающийся через затор во второй раз. Его нервы зазвенели. Богатые выскочки преступного мира часто выдавали себя, когда дело доходило до личного транспорта. Но «Линкольн» скрылся из виду, а затем Шэд переключил внимание на Шелли. Она перешла через дорогу и направилась в сторону Ист-Ривер.

Проклятье. Она не должна была уходить сейчас.

Хувей вышел из дверного проема, подумал минуту, прежде чем выпустить Черную Тень. Шелли не следовала инструкциям, и это было плохо. И лишь когда он оседлал байк, влившись в трафик, он понял, что произошло. Его захлестнула паника. Он бросил обезумевший взгляд вниз по Уолл-стрит, а затем на Парк-роу, как раз вовремя, чтобы увидеть, как синий «Линкольн» поворачивает направо.

Шелли была в «Линкольне». Ее только что переместили. Кройд следовал не за тем телом, черт его подери.

Шэд крутанул ручку газа, и мотор «Винсента» зарычал в такт с его колотящимся сердцем. Он помчался вниз, к площади Святого Джеймса, плотно прижав колени и локти, поскольку мотоцикл нырял между едва движущимися машинами. Оставляя позади рев двигателя, он притормозил лишь перед штаб-квартирой полицейского управления Нью-Йорка, затем, не дождавшись сигнала светофора, пересек Парк-роу и почувствовал, что избежал столкновения лишь благодаря некоторым трудным для понимания законам физики элементарных частиц: он не был ни частицей, ни волной достаточно долгое время, чтобы кто-нибудь успел столкнуться с ним.

Оказавшись на Центральной улице, он увидел вдалеке «Таун-Кар» и приотстал. Центральная улица соединялась с улицей Лафайет, и пыльно-голубой «Линкольн» повернул прямо на Хьюстон-стрит, они еще раз повернули направо, выехав на Первую улицу, ведущую назад, в Джокертаун. Улицы были переполнены, и Шэд без труда следовал за ними.

«Линкольн» сделал еще несколько поворотов прежде чем добраться до Джокертауна, и заглушил мотор у коричневого каменного склада девятнадцатого века с высокими окнами, заложенными красным кирпичом. Электронная гаражная дверь медленно закрылась за «Линкольном», и Шэд не спеша проехал мимо, не глядя ни вправо, ни влево, но чувствуя странное покалывание у основания шеи. Он не покажется в этом районе еще раз, не на мотоцикле. К тому времени, как он вернется, он должен стать кем-то совершенно другим.

Он развернулся, чтобы видеть «Линкольн», если тот вдруг направится обратно на восток, затем стал у обочины и попытался связаться с Кройдом – безрезультатно. Он поискал в небе колеблющуюся розовую фигурку, но никого не увидел.

Время шло. Хувей вставил наушники, и голова его принялась раскачиваться в ритме Кенни Кларка.

Два Оборотня стояли на углу, одетые в цвета банды, но в простых лыжных масках, дававших лучший обзор, чем Лайза Миннелли или Ричард Никсон – предосторожность на случай, если рядом объявятся какие-нибудь азиаты с пушками. Кажется, война банд набирала обороты. Они внимательно рассмотрели Шэда и предложили ему новокаин, смешанный с детским слабительным. Он их проигнорировал.

– Йо, друг. Это Крылан.

Хувей выпрямился, потянулся за полицейской рацией. Два торговца наркотой, увидев, как он достает ее, тут же разошлись в разные стороны.

– Друг здесь.

Полицейские под прикрытием вели переговоры так же коротко. Шэд знал, его заимствованные рации все еще не вычислили, хотя они безусловно прослушивались. Если бы кто-то начал его расспрашивать, он назвался бы третьим детективом Сэмом Козоковским из подразделения Внутренних дел – разрешите узнать ваше имя и, мать его, номер значка? Что любого заставило бы отцепиться от него.

– Она просто бродила вокруг некоторое время, – сказал Кройд, – потом передала свою сумку мальчику на скутере. Потом она побродила еще немного, а сейчас в кафе, ест яйцо и макмаффин. От меня еще что-нибудь требуется?

– В нее прыгнули. Это кто-то другой.

– Дерьмо.

– Мне нужно, чтоб ты следил за пыльно-голубым «Линкольном Таун-Кар».

– Клевая тачка.

Шэд помедлил. Прошли десятилетия с тех пор, как он слышал слово «клевый» в последний раз. Он рассказал Кройду, где можно найти машину, а затем снова стал Хувеем. Маленькое смещение в инфракрасном спектре показало ему, где парит Кройд.

Был почти час пополудни, когда Шэд увидел, что Кройд пришел в движение. Шэд следовал за ним на мотоцикле, держась параллельно. Зигзагообразный курс привел их обратно на Чатем-сквер. Песье тело ждало на развороте. Шэд приостановился позади «Линкольна», запоминая номерной знак, потом припарковался там же, где он был утром. Он расположился в дверном проеме и снова стал Хувеем.

Там, прямо на остановке, появился новый рисунок мелом.

На нем были Шэд и Шелли, завтракавшие в кафе в Джокертауне. Шэд смотрел на картинку и чувствовал жуткий ветерок, пробегающий по спине.

Он заставил себя оставаться на месте, пока не увидел, как Шелли вызвала такси. Затем, проверяя постоянно, нет ли за ним хвоста, он направился в отель.

– Йо. Крылан.

– Привет, друг. Джокер с собачьим лицом, за которым я следил раньше, потерял сознание – думаю, в нее снова прыгнули, – но я видел, как она вставала на ноги, когда я полетел за машиной. «Линкольн» вернулся на склад.

– Спасибо. Поговорим позже.

– За пивом и жуками. Отбой.

Шэд прокрутил запись, сделанную в комнате Шелли. Там были двое. На первый взгляд подростки: парень в стильной коже и девушка в джинсах и повязке на одном глазу. Кажется, у нее не было кисти одной руки. Парень провел их внутрь, открыв дверь пистолетом-отмычкой. Одноглазая девушка положила что-то на высокий комод. Потом они оба ушли так же, как и пришли.

Ну, по крайней мере, среди них не было Мелка.

Шелли появилась через несколько минут и выглядела измученной.

Шэд потянулся за телефоном.

– Алло?

– Это регистрация.

– О. Здравствуйте.

– Скажите, вы хотите остаться еще на день?

– Да, я хочу остаться еще на день.

– Вы все еще хотите платить наличными?

– Да, я хочу заплатить наличными.

– Тогда вам нужно спуститься и сделать это.

– Я спущусь через несколько минут.

Он встретил ее у лифта и нажал на «Стоп», остановив его между этажами.

– Я думал, у тебя будет новое тело, – сказал он.

– Да, они мне пообещали. – Она облизнула свои отвисшие губы. – Дело в том, что я должна выбрать.

– О.

– У них есть каталог. Прямо как в магазине одежды.

– Расскажи мне, что случилось.

– Меня снова переместили. Они надели мне мешок на голову. Ехали куда-то некоторое время, затем привели меня в маленькую комнату. Она выглядела словно тюремная камера – металлические стены, тяжелая дверь с большими замками и решетка на окне. Наверху была сетка, по ней ходил парень с оружием.

– О’кей.

– Были и другие камеры. Я слышала, как говорят люди. Кто-то плакал и кричал. – Она улыбнулась чуть странно. – Мне было все равно. Это было чудесно. Я снова была человеком. Девушкой! И красивой. Они показали мне мое лицо в зеркале. Оно было прекрасно.

– Кто показал?

– Двое ребят. Мальчики, лет пятнадцати. Прыщавые, но одеты очень хорошо. Ролексы, украшения. Золотые цепочки, должно быть, стоят по пятьдесят тысяч баксов. И там был джокер. – Она поморщилась с отвращением. – Коричневый, с панцирем. Похожий на таракана.

– Они называли его Кафка?

– Да, – она снова посмотрела на него. – Откуда ты знаешь?

– Он околачивался поблизости несколько лет назад. Познакомился с ним, когда присоединился к Египетским масонам.

Ее глаза округлились.

– Египетским масонам? Людям, которые… которые…

– Да. К этим людям. Я только-только вступил в их ряды, но тут кто-то взорвал их храм, как раз в тот момент, когда я там был. Я едва успел выйти и не знал, что были другие выжившие, пока они не попытались свалить козырных тузов.

Она смотрела на него, ее погребенные в морщинах губы кривились в том, что можно было бы назвать улыбкой.

– Ты ведь Черная Тень?

– Меня зовут Симон.

– Ну да, конечно.

– Так что произошло в камере?

– Пришел кое-кто еще. Доктор Тахион.

Разум Шэда перевернулся. Он с трудом заставил себя говорить.

– Ты уверена?

– Кто не знает доктора Тахиона? – Она поежилась. – Иисусе. Я и предположить не могла. Боялась, что он прочтет мои мысли или что-то вроде и узнает, что мы знакомы.

Может быть, он так и сделал, подумал Шэд.

– Ты видела одноглазую женщину?

– Нет. А что?

– Не важно. Просто скажи, что случилось дальше.

– Тахион произнес речь. О правах джокеров. Теперь я испытала на себе, что значит быть членом угнетаемого сообщества, и, вероятно, захочу присоединиться к нему в его великой работе.

– Великой работе?

– Они прыгают в богатых, – она пожала плечами. Если я соглашусь делать, что они велят, меня переместят в новое тело. Я забираю все деньги со счетов и фамильное серебро. Половину забирают Тахион и джамперы, на оставшееся я начинаю новую жизнь где-нибудь еще. Если… – она помедлила, – я решу сделать это снова. И снова. Он сделал такое предложение. Я сколочу себе неплохое состояние, затем, когда я захочу выйти из дела, они переместят меня в любое тело по выбору.

– И что ты сказала?

– Я сказала, мне надо подумать.

– Что ты собираешься делать?

Она посмотрела на него.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Решение за тобой. Я не собираюсь заставлять тебя делать что-либо.

Она вздохнула.

– Я ненавижу это тело. Я не хочу причинять боль тому, кого переместят в него. Но, – она покачала головой, – я должна подумать.

– Это можно уладить. Может быть, мы сможем найти жертвам другие тела.

Зачем он сказал это? – спросил он себя. Он сам не верил в это. Но он хотел вернуть Шелли. В этом все дело.

Он заставил себя думать о Тахионе.

– Это займет несколько дней, – сказал она. – Я должна узнать поближе жертву из каталога, чтобы знать, как себя вести. Все это время я буду оставаться в клетке.

Она приняла решение, понял он. Она сделает это.

Он вспомнил старый фильм, который смотрел однажды. Третий человек. Орсон Уэллс поднялся с Джозефом Коттеном на колесе обозрения, указал на крошечных человечков внизу и сказал: если бы ты получил миллион долларов в обмен на то, что один из этих людей умрет, ты б согласился?

Какой-то незнакомец, пятнышко под колесом обозрения, лишится своего состояния и закончит свои дни в теле собаки.

– Когда они отпустят тебя, позвони мне, – сказал он. Номер 741-PINE. P-I-N-E. Там будет автоответчик. Оставь сообщение, где тебя можно найти.

– О’кей.

– Номер?

– 741-PINE.

– Хорошо.

Он снова нажал кнопку лифта и вышел двумя этажами ниже.

Ему было чем заняться.

Шэд решил: пришла пора кое-что разузнать о Тахионе. Ему нужно было с чего-то начать, и он отправился в публичную библиотеку – просматривать файлы газет. Серьезные издания были слишком осторожны, чтобы использовать их как источник информации, но таблоиды с лихвой компенсировали это.

ТАХИОН УХОДИТ! РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ ПРИЗВАНО К ОТВЕТУ – гласила первая полоса «Пост». Шэд взглянул на непременную фотографию девушки пинап на третьей странице: Хэппи Холли, как утверждалось, любит профессиональную борьбу, утят и соблазнительные пеньюары для особенного мужчины – странное сочетание, вызвавшее у Шэда образ Холли, позирующей для слюнявого Стога Колхауна в цветастом пеньюаре с маленькими желтыми уточками.

Он вернулся к статье о Тахионе. Доктор Тахион, говорилось в ней, оставил свой пост в клинике Джокертауна. «Близкий друг», говорила статья, сообщил, что Тахион потерял разум после исчезновения его «одноглазой Джил», Коди Хавьеро, и не мог сосредоточиться на работе. Статья намекала, что дни он проводит в алкогольной коме. Доктор Финн, которого Шэд знал также как Уола Уокера и мистера Замогильного, мягко намекал, что расстройство Тахиона было на руку Блезу Андриё, внуку Тахиона, который оставался «неколебимым маяком в этой буре». Что не очень походило на Блеза, насколько Шэд его знал по рассказам, но может быть, мальчишка немного повзрослел.

Там был также длинный пересказ истории Тахиона, сконцентрированный в основном на его «пьяном паломничестве», последовавшем за смертью Блайта ван Ренселлера. Было и описание «спорной карьеры доктора Хавьеро» наряду с версией, что Коди была убита агентами ЦРУ, стремящимися скрыть свои дела во Вьетнаме. Газета не нашла никакого более заслуживающего доверия источника, чем «профессионального экстрасенса, известного полиции». Готов поспорить – известного, подумал Шэд.

Шэд прищурился и посмотрел на изображение Коди Хавьеро. Одноглазое лицо со шрамом выглядело интересным. Возможно, ему следовало заняться ею. Он мог предложить деньги и узнать на улице то, что не было известно ни полиции, ни ФБР.

Весь оставшийся день он занимался именно этим и не нашел ничего.

– Я пытался заснуть, – сказал Кройд, – но без толку. Наверное, я буду бодрствовать еще пару дней, прежде чем меня потянет в сон.

– Мне может понадобиться летун рядом с тем складом. Я хочу знать, кто там бывает.

Кройд издал специфический носовой звук.

– Приходи, приноси жуков. Обсудим это.

– Йо, друг.

– Друг здесь.

– Новые посетители на складе. Трое в лимузине. Одна из них – лысая дама. Еще там телохранитель, и… ты в это просто не поверишь.

Шэд, чьи ноги свело от того, что он стоял, упираясь в вертикальную поверхность как раз за окном Тахиона, уже был готов поверить чему угодно.

– Испытай меня.

– Святой Иоанн Лэтхем. Ну, знаешь, адвокат.

– Да, я знаю, кто он.

– Еще несколько человек показались только что. Какие-то ребята в грузовичке.

– Нельзя, чтоб они тебя увидели. Вероятно, это джамперы.

Шэд не был уверен, родился ли последовавший за этим вскрик из глотки Кройда, или тот просто резко нажал на какую-то кнопку. Наконец снова раздался голос Кройда.

– Забавная у тебя компания.

– Никогда не устаю развлекаться.

Кройд отключился, а Шэд, пытаясь снять напряжение с мышц, сменил позицию за окном Тахиона. До сих пор вечер был довольно уныл и состоял из Тахиона и Блеза, прикончивших пару готовых обедов для микроволновок и шесть упаковок пива «Ролинг Рок». Шэд всегда считал, что у Тахиона более изысканные вкусы, но, с другой стороны, ужин холостяка еще не делал человека преступником.

Блез вставил кассету в видеомагнитофон и уселся перед телевизором. Тахион открыл пачку чипсов и расположился рядом.

Со своего места Шэд мог видеть лишь часть экрана, но заметил достаточно розовой плоти и услышал столько стенаний, что не сомневался в характере картины. Что бы мужчина ни делал в фильме с женщиной, это не шло ни в какое сравнение с саундтреком.

Блез проявлял энтузиазм по поводу происходящего и отпускал сочные комментарии по ходу фильма. Внезапно Тахион поднялся с кресла, немного побродил по квартире, потом прошел к бару, смешал бурбон, джин, куантро, водку и бренди в высоком шейкере, сделал большой глоток. Упал без чувств на кровать, снова встал, чтоб добрести до туалета и проблеваться, затем вернулся в постель и отключился.

Блез заметил это, но никак не вмешался. Немного для «неколебимого маяка» доктора Флина.

Версия один, думал Шэд, Тахион стоял во главе схемы «прыгни в богатого». Он сломался, когда его подруга исчезла или даже раньше, решил, что справедливости для диких карт не дождаться, и стал террористом. Он был, в конце концов, тем человеком, который, когда ему угрожали Белоснежные мальчики и Синдикат, создал личную армию джокеров – мистер Замогильный состоял в ней – и повел ее в бой, поигрывая револьвером с инкрустированной жемчугом рукоятью. Учитывая это, можно было сказать, что Тахион был не так уж принципиален.

Версия один, пункт первый. Он стал террористом и убил собственную подружку, потому что она узнала об этом.

Версия два. Тахион и его внук стали жертвами джамперов. Там сейчас кто-то другой. Эта теория стройно объясняла все, кроме одного – где настоящий Тахион?

Они украли мозги Тахиона, подумал Шэд. Со всеми его способностями.

Если у них была хоть капля здравого смысла, они бы убили Тахиона, настоящего Тахиона, немедленно, что они, вероятно, сделали с Коди Хавьеро, которая могла заметить подмену.

Если Тахион стал жертвой джамперов, задался вопросом Шэд, когда это случилось? Могло это произойти два года назад в Атланте? Тахион совершил неожиданный политический ход, и было много слухов о тузах, прятавшихся среди делегатов.

Шэд считал это маловероятным. Никто не слышал о джамперах еще долго после Соглашения, хотя это и не значило, что их тогда не существовало. Но поведение Тахиона изменилось радикальным образом совсем недавно.

Ни одна из версий пока не имела доказательств, по крайней мере Шэд не смог разглядеть их со своей позиции мухи-на-стене. Хотя, если это был Тахион в своем собственном теле, значит, все это время он успешно скрывал свои кинематографические предпочтения.

Вопрос был в том, что со всем этим собирался делать Шэд.

Кто бы ни находился в теле Тахиона, он был злобным сукиным сыном. Он похитил тело Шелли и бог знает кого еще.

Шэд подумал, что Тахиону придется просто тихо исчезнуть. И Блез отправится вместе с ним.

Десять минут спустя Шэд уже собирался присоединиться к Кройду у склада, но в этот момент Блез встал и выключил телевизор. Он разбудил Тахиона, и они принялись собираться. Блез уложил волосы, надел куртку выделанной кожи и столько цепей, что Нет-Шансов обзавидовался бы. Тахион безразлично просмотрел свой гардероб и выбрал наугад какие-то вещи. Что, возможно, было его обычной манерой одеваться.

Шэд скользнул вниз по стене здания и оседлал мотоцикл, так что, когда Тахион вышел, он был готов.

– Друг, – прогудел голос у него в ухе.

– Да, Крылан.

– Люди выходят. Кажется, все. Два лимузина, два грузовичка, голубой «Линкольн», еще парни на мотоциклах.

– Следуй за Лэтхемом. Я хочу знать, куда он направится.

– Роджер, будет исполнено. Слушай, я не могу тащить эту рацию на крыльях, так что пройдет некоторое время, прежде чем я выйду на связь.

– Я буду ждать.

Тахион и Блез вышли из дома – Тахион шел пошатываясь – и пошли в гараж за углом, где выбрали черный «Сааб Турбо». Блез был за рулем. Шэд следовал за ними вплоть до офиса Всемирных игр и развлечений. Когда они добрались туда, он увидел над головой Кройда.

Шэд приковал свой мотоцикл и взобрался по задней стене офисного здания. Он устроился на вершине пентхауса, и Кройд, махая крыльями и ловя воздух ртом, приземлился рядом.

– Я не в лучшей форме для всего этого, – сказал он.

– Тебе стоит полазать по стенам зданий.

– Все машины приехали сюда. Не знаю, куда они все направились, но…

– Кажется, они все в пентхаусе.

– Да.

– Отлети куда-нибудь и восстанови дыхание. Когда Лэтхем выйдет, я дам тебе знак, и ты последуешь за ним.

– Друг, хотел бы я все еще бодрствовать, когда все это подойдет к развязке. Очень любопытно, что тут происходит.

Judas Priest начал греметь под ногами Шэда. Он подошвами чувствовал вибрацию.

Кройд, хрипя, прошел к парапету и прыгнул в ночное небо. Шэд завернулся в темноту, затем заглянул в одно из окон.

«Ирисы» Ван Гога стояли на освещенной части пентхауса, содрогаясь от рева тяжелого металла из восьмифутовых колонок. Нельсон Диксон, новый владелец картины, с важным видом расхаживал по большому столу для заседаний. На ногах его красовались туфли ручной работы стоимостью две тысячи долларов. Джокеры, включая Кафку, бродили вокруг стола, стараясь не смешиваться с толпой подростков, вероятно, джамперов. Мускулистая лысая женщина стояла в углу и смотрела на всех с выражением холодного презрения на лице. Рядом с ней Шэд увидел адвоката Сен-Джона Лэтхема. Шэд спросил себя, мог бы Лэтхем тоже быть жертвой джамперов, но отмел эту мысль – ни одни джампер не смог бы подражать этим ледяным манерам. Шэд также узнал известного нью-йоркского финансиста, спекулянта с Уолл-стрит, куратора музея «Метрополитен» и кое-кого из старой администрации Рейгана, не нашедшей дела при новом президенте. Затем вошли Блез с Тахионом, и мальчишка вспрыгнул на стол к Нельсону Диксону, и они ударили ладонью о ладонь. Тахион рухнул в кресло и, кажется, снова отключился.

Интересное начало встречи.

Шэд сделал несколько снимков карманной камерой и пожалел, что у него нет подслушивающего оборудования.

Лысая женщина вышла вперед и призвала всех к порядку. Музыка стихла. Люди заговорили. Раздали папки с бумагами. На столе появились блюда с восторгом и кокаином. Шэду стало интересно, где же Констанс Лэффлер. Новый глава Всемирных игр и развлечений должна была присутствовать на такой встрече.

Собрание длилось несколько часов. Никто и не подумал посмотреть в окно и удивиться, что за клок темноты заглядывает в него.

Когда встреча подошла к концу, Шэд попытался решить, за кем же ему следовать: за Тахионом или Ван Гогом. Картина привлекала его больше, он хотел увидеть, где она хранится. Он проследил ее путь до того же самого склада в Джокертауне.

Проклятье. Но все же это был неплохой старт. Все, что ему оставалось делать, следить за причастными к этому людьми. Соединять точки.

Делать то же, что и всегда.

Этой же ночью он проскользнул в номер Шелли, чтобы посмотреть, что одноглазая девочка положила на комод. Он вскрыл замок и тихо просочился внутрь, обернулся в темноту. Шелли тихо спала на постели. Шэд подошел к стене и заглянул на верх комода.

Во рту у него пересохло.

Это был глаз. И ладонь одноглазой девчонки. Глаз смотрел вниз, на спящую Шелли. Шэд, очевидно, не привлек его внимания.

Он поспешил убраться оттуда.

На следующее утро, следуя инструкциям, Шелли подвязала штору углом, что означало «да».

Джамперы приехали и забрали ее.

Две ночи спустя Кройд получил последнюю плату деньгами и жуками. Они собрали большое досье, следя за каждым человеком и каждой машиной, которые могли быть связаны с джамперской схемой. Все это сопровождалось фотоснимками. Папки Шэда распухли от данных.

Тахион, Сент-Джон Лэтхем, куратор музея «Метрополитен», финансист. Шэд побывал в квартире каждого, но не нашел ничего особенного. Нельсон Диксон. Вероятно, Конни Леффлер. Может, даже Дональд Трамп, кто мог бы поручиться? Трамп в последнее время сильно изменился. Черт, он дал отставку собственной жене. Нельсон Диксон тоже уволил множество людей, включая и всех работников службы безопасности. Шэд мог поспорить, новые люди также были частью схемы.

И это не были джамперы, захватившие их тела, понял Шэд. Пятнадцатилетние уличные панки просто не могли осуществить такую сложную комбинацию. Джамперы были просто отмычкой. Шэд предположил, что новые обитатели тел, вероятно, были джокерами-интеллектуалами с острова Эллис, людьми, которые могли бы стать Нельсонами Диксонами или Дональдами Трампами, если б дикая карта не сыграла против них.

Сколько миллионов долларов стекалось в этот склад? А также оружия, купленного на конвертированные облигации на предъявителя, медицинского оборудования из клиники Джокертауна, наркотиков от Белоснежных мальчиков, картин из коллекции «Метрополитена»?

Вопрос был в том, как вскрыть это все. Обычно он внедрялся в схему, а потом натравливал плохих парней друг на друга. Но это все было слишком масштабно. А внедрение могло обернуться сложностями. Он не был джампером, не был джокером, не был Белоснежным мальчиком, и он точно не был тем, чем была лысая женщина.

На третью ночь он последовал за Тахионом на склад. Внутрь «Сааб» не попал, у открытой двери гаража стоял армейский грузовик. Блез и Тахион на несколько минут зашли внутрь, а потом «Сааб» и грузовик отправились на пирс в Нижнем Вест-Сайде.

Шэд вспомнил, как он, будучи мистером Замогильным, дрался с потерявшим разум Крейдом-альбиносом и полупрозрачным Соплей. Похоже, пирс с тех пор не знал компании лучше.

Он скользнул через ограждение пирса и пошел назад по нижней его части. Голова его висела над водой. Он остановился, когда услышал визг тормозов грузовика, хлопанье дверей и гул голосов. Вода рядом с пирсом начала пузыриться. Шэд занервничал и обернулся во тьму. Нечто всплыло на поверхность: вода Гудзона стекала со студенистых боков. Рот Шэда пересох, когда он увидел выпуклые глаза, расположенные на макушке, словно у лягушки-быка, и слегка косой рот. Он привык к джокерам, но подобного он еще не встречал.

– Поспешим, – сказало существо. – Меня ждет обед.

Его испещренная венами кожа разошлась в стороны, и изнутри поднялся другой джокер. Он походил на прицеп с тяжелым армированным экзоскелетом, и он начал принимать сверху тяжелые ящики и осторожно сгружать их в мерцающий купол.

Кажется, там было поровну ящиков с едой и ящиков с боеприпасами.

– Моя бедная спина, – сказал водяной купол. – Надеюсь, вы готовы к неспешной прогулке.

– Все, что угодно, чтобы дать деду в зубы, – сказал Блез. Тахион и джокеры смутились.

Дед, подумал Шэд. Тахион стал жертвой джамперов. И он на Роксе.

Тахион и Блез легли плашмя на случай обстрела противотанковыми ракетами. Большой джокер вышел, купол запечатался и исчез из вида в полной тишине.

Армейский грузовик заворчал, трогаясь с места.

Шэд решил еще раз наведаться в квартиру Тахиона. Может быть, на этот раз он найдет что-нибудь интересное.

На тротуаре под окнами Тахиона он нашел рисунок мелом: он сам, одетый так же, как сейчас, с ногами упирающимися в стену. Сердце Шэда дико скакнуло, он напрягся, ожидая услышать смех.

Он ничего не услышал.

В квартире Тахиона он ничего не нашел.

Стирая подошвой рисунок, он спрашивал себя: что, если его роль во всем этом назначена кем-то другим, а не им самим? Что, если он всего лишь пешка?

И не были ли пальцы у этого кого-то испачканы мелом?

741-PINE.

– Привет. Теперь меня зовут Лиза Тригер. Я звоню с рабочего телефона сотрудника трастового фонда, а он переводил около полумиллиона долларов в облигации на предъявителя. Я подумала, что должна дать тебе знать, что я жива. Я позвоню еще чуть позже, когда будет свободное время.

Лиза Тригер. Теперь он знал имя жертвы.

Он прослушал телефонный звонок через много часов после того, как тот был записан. Он видел прыжок, когда следил за перемещениями «Линкольна» от склада, но не знал, участвовала ли в нем Шелли. Шэд сидел у телефона, когда он зазвонил снова.

– Да? – сказал он.

– Это, э, мисс Тригер. Я хотела узнать, не хочешь ли ты встретиться со мной в городе?

– Ты свободна?

– Никто за мной не следит. Они мне доверяют. Я теперь преступница, совсем как они.

Он не был вполне уверен, что верит этому.

Он встретил ее в «Зеленой Таверне», в Каштановой комнате, это был один из немногих залов ресторана, где люди, скрывающиеся в Центральном парке, не могли наблюдать за ними сквозь стеклянные стены. Прежде чем войти, он несколько раз обогнул здание, просто на всякий случай, но не увидел ничего, даже забытого кем-нибудь глаза.

Шэд надел синий пиджак, серые шерстяные брюки и строгий галстук. Лизе Тригер было хорошо за тридцать, она была белой, темноволосой, темноглазой и симпатичной. С ней был кожаный дипломат, который, как подозревал Шэд, был набит облигациями. На ней было вечернее платье от Донны Каран, черное, с оголенным плечом, и лисье манто от Джорджа Каплана с еще не сорванным ценником. Изумруды сверкали в ее ушах и на шее. Она заказала шампанского и горячий салат из цыпленка с беконом и шпинатом в качестве закуски.

– Блестяще, – сказала она. – Все прошло без сучка. Я останусь Тригер до завтрашнего утра, а потом мне нужно будет убраться из города.

– Как ты себя чувствуешь?

– Потрясающе. Тело джокера было старым. Теперь я снова молода… ну, моложе. И ощущения намного лучше. Я снова могу чувствовать вкус. – Она засмеялась, когда пузырьки шампанского ударили ей в нос. Ее кожа светилась на фоне полированного каштана, редкого теплого оттенка.

Печаль наполнила Шэда.

– Тригер страдает, – сказал он. – Где бы она ни была.

Шелли подумала над этим минуту.

– Она заключит с ними такую же сделку, как и я. Разве нет? – Она слабо улыбнулась ему. – Я больше не хочу думать об этом. Я просто хочу снова быть человеком. – Она хохотнула. – Хочу побыть в безопасности хоть чуть-чуть, о’кей?

Она заказала утку по-московски в можжевеловом соусе. Шэд из вежливости взял свиной эскалоп и съел несколько кусочков. Он уже много дней не принимал никакой твердой пищи, и его желудок побаливал. Он все так же нервничал, когда в зал входили новые люди, и проверял их в своей мысленной картотеке, где держал всех, так или иначе связанных со схемой прыгни в богатого. Он не увидел никого, кого б он знал. Она заказала бутылку «Пюлиньи-Монраше Латур» восемьдесят второго года, и Шэд выцедил бокал. Алкоголь теплыми спиралями заплясал в его голове.

Снаружи холодный ветер трепал деревья Центрального парка. Шед надел кожаный тренч Нет-Шансов и оседлал мотоцикл. Шелли рассмеялась и взобралась на сиденье позади него. Ее обтянутые чулками бедра вжимались в него. Они помчались на восток от Центрального парка, направляясь в жилую часть города. Он бросал мотоцикл вправо и влево, следил напряженным взглядом, пытаясь убедиться, что их не преследуют. Он забирал тепло у машин и зданий, мимо которых они проезжали, градус-другой у каждого, пока тело его не переполнилось огнем.

Шелли обхватила его за плечи, потянулась вперед, прошептала в ухо.

– За тобой хоть на край света.

Край света. Верно.

Краем света оказался номер люкс в отеле «Карлайл». Шелли расплатилась золотой картой Лизы Тригер. Она давно уже не была человеком. Она хотела заняться самым человеческим видом деятельности.

Он слепо потянулся к ней. Ее глаза сверкали в темноте, и столпы огня пульсировали в ее горле.

– Ты защитишь меня? – спросила она.

Он чувствовал, как одна за одной спадают его маски. Он чувствовал себя в большей опасности, чем когда бы то ни было.

– Я постараюсь, – сказал он.

Шелли спала как младенец. Шэд бродил по двухкомнатному номеру, пытаясь упорядочить мысли. В них вплетались странные напевы Майлза Дэвиса. Он все надеялся, что ситуация прояснится сама собой, что он отдернет штору, увидит глаз, наблюдающий за ним с подоконника, и тогда он будет точно знать, что делать.

Но глаза не было. Не было и подсказки.

Он возвращался мыслями к зеленому пейзажу на тротуаре. Там, возможно, людям не нужны маски.

Ранним утром Шелли проснулась, смеясь. Она вскинула руки и прокатилась по простыням отеля «Карлайл», хихикая, как девчонка. Потом она взглянула на Шэда, сидевшего на краю постели, прищурилась.

– Что это у тебя на плече? – спросила она. Она потянулась, коснулась кожи.

– Глаз CBS, – сказал Шэд.

Она удивленно нахмурилась.

– Это ты сделал? Зачем?

– След шрама, – сказал Шэд. – Кое-кто вырезал это на мне, когда я был маленьким.

Шок отразился на ее лице.

– Я не хочу говорить об этом, – добавил Шэд.

Она села на кровати, обвила руками его плечи.

– Представить себе не могу, как что-нибудь может…

– Кто-нибудь смог. И кто-нибудь прыгнул в тебя и переместил тебя в тело джокера. – А некоторые люди вешают других людей на фонарях. – Люди делают подобные вещи, – сказал он.

Она прижалась щекой к его плечу.

– Поверить не могу, что не замечала раньше этих шрамов. – Она прищурилась. – Вот тут, вокруг шеи, еще один?

Там, где в него впилась удавка и рассекла трахею. Шэд кивнул.

– Должно быть, свет под верным углом или вроде того. Это случилось год назад. Сейчас почти не видно.

Она посмотрела на него.

– Так вот как ты проводишь время? Просто живешь в отелях, таская с собой кучу денег, и помогаешь другим людям почувствовать себя в безопасности?

– Что ты собираешься делать?

Она казалось удивленной.

– Что ты имеешь в виду?

– Я спрашиваю, что ты собираешься делать. У тебя теперь есть деньги и новое тело. Кредитная карта, которой хватит, вероятно, еще на несколько часов. Так какой у тебя план?

Она откинулась на простыни. Он посмотрел на темные соски на вершине ее мягких, зрелых грудей и понял, что не может не вспомнить, как выглядели груди той, старой Шелли – меньше, крепче, с россыпью веснушек.

– Я не знаю, – сказала она. – Мне слишком хорошо, чтобы думать об этом сейчас. Все, что я знаю, – хочу снова быть в безопасности.

– Лизу Тригер скоро начнут искать, и мне кажется, ты не хочешь, чтобы тебя нашли.

– Нет, – она снова поднялась, уперла подбородок в колени. – Я могу вернуть тебе двадцать штук. У меня с собой достаточно денег.

– Не стоит. Все равно это были не мои деньги.

– Ты их украл, что ли?

– Да, – ответил он, глядя на нее. – Именно это я и сделал.

– Кто-нибудь пострадал?

– Много кто.

Она нахмурилась.

– Я больше не чувствую себя в безопасности рядом с тобой.

Он покачал головой.

– Я никогда не был, говоря твоими словами, «безопасным», Шелли.

Она вздохнула. Посмотрела на него с сомнением.

– Я знаю, как мне обезопасить себя.

– Как?

– Я приму предложение джамперов. И буду прыгать снова и снова, пока не стану сказочно богатой. И тогда я прыгну в тело, более подходящее мне по возрасту – ты знаешь, этой Тригер тридцать восемь лет, – и буду жить счастливо на Багамах или куда там отправляются джамперы на пенсии.

– Я думаю, тебе стоит уйти сейчас, пока ты в выигрыше. Лучше не связывайся с ними больше.

– Я потеряла двадцать лет. Это тело будет искать полиция. И ты считаешь это выигрышем?

– Ты сейчас имеешь больше, чем имела неделю назад. Я бы остановился на этом.

– Двадцать лет, – он увидел слезы в ее глазах. – Я потеряла чертовы двадцать лет. Я не хочу быть тридцативосьмилетней.

– Шелли, – он потянулся к ней, взял ее руку. – С этими людьми скоро начнут случаться плохие вещи.

– Плохие вещи. То есть ты.

– Я и порядка двухсот миллионов других людей. Они не смогут делать это вечно. Не с людьми такого масштаба. Как Тахион, Нельсон Диксон, Констанс Леффлер.

– Конни Леффлер? – Шелли фыркнула, потом покачала головой. – В ней нет джампера.

– Тогда какое отношение она имеет ко всему этому?

– В нее действительно прыгали, да. Поместили ее в тело джокера, по-настоящему отвратительного джокера, всего на несколько часов. Это все, что было нужно. – Она поежилась. – Она была красивой женщиной, верно? Красивой молодой женщиной с деньгами, как я когда-то. И она приняла сделку, которую они предложили. Она платит пятьдесят кусков каждый месяц и позволяет им использовать некоторые здания и машины. Теперь она живет в Лос-Анджелесе, чтобы держаться от них подальше, но она не сможет защитить себя, если они решат, что она нужна им. Единственный способ защититься от этих людей – делать, что они велят.

– Это не «безопасность», – сказал Шэд.

– Эта та безопасность, которая у меня будет.

– Послушай, – сказал Шэд. – Я могу сделать так, чтоб ты исчезла. Достать тебе новые документы, найти место для жилья, все, что угодно.

– А я помещу свои деньги в трастовый фонд, верно? И когда кто-нибудь из сотрудников фонда станет жертвой джампера, и…

– Ты можешь уехать из Нью-Йорка.

– Новые джамперы появляются постоянно, верно? Это мутация дикой карты – вроде той, что распространялась несколько лет назад, только та была медленнее. Пройдет еще несколько лет, и не останется безопасного места. Единственный способ быть в безопасности – держаться на их стороне.

Печальный звоночек прозвенел в сердце Шэда.

– Однажды я уже предупреждал тебя, – ответил он. – Я сказал тебе, что начнут происходить плохие вещи. И ты меня не послушала.

– А как насчет моих пропавших лет? Как я получу их назад? – Она вопила.

– Думай о тех годах, которые у тебя остались. Они должны стать для тебя важнее.

– Дерьмо! Дерьмо! – Она отвернулась и ударила кулаком в подушку.

Он потянулся к ней, попытался погладить ее плечи и спину.

– Ты в выигрыше. У тебя много преимуществ.

– Я была молодой!

Она обхватила подушку руками. Слезы текли из ее глаз, нервы Шэда не выдержали.

– Ты была джокером, – сказал он. – Теперь нет.

– Я хочу быть в безопасности.

– Не осталось безопасных мест. А Рокс – самое опасное место из всех.

Образ прохладных зеленых полей промелькнул перед его глазами.

Шэд обнимал ее, пока она не перестала дрожать. Потом она вскочила и пошла в ванную за носовыми платками. Несколькими минутами позже она вернулась с красным лицом и глазами и принялась собирать свою одежду.

– Мне надо подумать, как убраться отсюда, – сказала она.

– Я могу спрятать тебя.

Она нахмурилась, раздумывая, покачала головой. Принялась надевать трусы.

– Я хочу быть свободной, – сказала она. – Свободной, чтобы принять решения без какого-либо давления.

– Не причиняй вреда людям, Шелли.

Ее щека дернулась. Она бросила на него обиженный взгляд.

– Худшее, что может с ними случиться, – это тело Лизы Тригер. А ты, кажется, считаешь его хорошим местом для жизни.

– Ты передергиваешь.

Шэд смотрел, как она одевается, и почувствовал, что надежда покидает его. Он потянулся за собственной одеждой.

Оставь ее в покое, позволь ей самостоятельно сделать выбор. Он не мог сказать ей, что делать – он сам принял слишком много неверных решений, чтобы указывать кому-то, – но он знал, что у решений бывают последствия, что карма так или иначе работает и что ничего хорошего из этого не выйдет.

Но он не мог придумать, как изменить все к лучшему. То, что случилось с Шелли, было похоже на то, что происходит с людьми в тюрьме. Она ломает тебя. И не важно, попал ты туда за неоплаченный штраф и был ли самым примерным заключенным в мире, тюрьма ломает тебя в любом случае. Она учит тебя выживанию в тюрьме, и все, что ты оттуда выносишь, – как манипулировать людьми, как держать их на расстоянии и играть так, чтобы получить желаемое, ни о ком не заботясь. И ты ничего не можешь поделать с этим, потому что только так вы могли избежать унижений. И когда эти привычки выходят с вами на свободу, начинают происходить дурные вещи.

Он застегнул рубашку, взглянул на нее.

– Не рассказывай им обо мне.

Она посмотрела с презрением.

– За кого ты меня принимаешь?

– Я просто хочу сказать, что я не причиню тебе вреда, о’кей? Я знаю, что ты не враг.

– Виолетта тоже не была врагом. И все равно спрыгнула с крыши.

– Я не толкал ее.

– Это не значит, что ты в этом не виноват.

Шэд не знал, что ответить на это.

– 741-PINE, – сказал он. – Оставляй послания. Я буду прослушивать их время от времени, чтобы знать, что с тобой все в порядке. Но я не всегда бываю рядом с телефоном. Не надейся на него, если вдруг что случится. – Он беспомощно посмотрел на нее. – Если кто-нибудь столкнет тебя с крыши, я не смогу помочь.

Ее взгляд стал узким, скрытным. Как будто кто-то, сотни лет терпевший лишения, пристально смотрел сквозь ее глаза. Она вздохнула, потянулась прикоснуться к нему. На мгновение снова стала Шелли.

– Я тебя не сдам, – сказала она. – Ты помог мне. Я все еще была бы джокером, если бы не ты.

Он обнял ее и притянул к себе. Ее жизнь обернулась кошмаром, и она хотела вернуть все, как было: молодость, красоту и трастовый фонд. Может быть, у нее получится.

Чего ей никогда не удастся вернуть, так это восхитительную невинность, ощущение буйной радости.

И они оба знали это.

Два дня спустя Шэд был готов. Он отследил всех джамперов, знал их ходы, знал, что все готово настолько, насколько вообще может быть. Шелли не звонила ему, но каждый день мог стать тем днем, когда она решит вновь присоединиться к джамперам, и он хотел сыграть на опережение.

Единственная задержка была вызвана системами сигнализации здания. На складе была новая современная сигнализация, но здание было электрифицировано больше века назад, и щиток, вынесенный на стену здания, представлял собой лабиринт сотен пыльных, переплетенных старых проводов разного цвета. Девятнадцать часов Шэд провел, скрутившись в двенадцати футах над землей с тестером и зажимами, прежде чем нашел нужные провода. Ему повезло, что на это не ушла неделя. Все, что ему оставалось, – прийти в нужный момент, запитать сигнализацию от шестивольтной батареи. После этого начнется рок-н-ролл.

Он решил начать пораньше следующим утром, когда вся охрана будет уставшей и, вероятно, сонной. Он пришел в свою квартиру в Грэмерси-парк, посмотрел новости, наиграл мелодии «Кэннонболл» Эддерли и попытался уснуть.

В четыре утра он встал, подошел к платяному шкафу, открыл его. Он вытащил тяжелый пояс и кучу инструментов, положил их на ковер. Затем посмотрел на одежду, все идентичности выстроились в ряд, ожидая, когда он оживит их. Его взгляд скользнул к Черной Тени: темно-синий костюм, черный плащ, маска-домино.

Костюм пел ему о готовности, и он почувствовал, что его душа ответила.

На стене рядом с коллектором появился рисунок мелом. Там был лишь сам коллектор, увеличенный до невероятных размеров, со всей своей массой проводов, вырисованных ярко, с почти сюрреалистичной детализацией, и гигантская пара рук, работающая с тестером и зажимами.

Шэд снова почувствовал нервное покалывание, голова его завертелась в попытке увидеть уличную художницу, но он знал, что она уже давно ушла.

Плащ повис на плечах, когда он присел на стене, рядом со щитком, и прикрепил свою самодельную систему обхода к системе сигнализации. Он снял с пояса сотовый, набрал 911 и сказал полиции, что на складе окопались джамперы с награбленным добром и что у них тут есть пленники. Он закончил тем, что сообщил, будто слышал выстрелы и что им лучше оцепить район и держать команду наготове.

– Назовите свое имя, сэр, – настаивал оператор.

– Черная Тень.

Почему бы, черт возьми, и нет?

Шэд повесил телефон на пояс и поднялся по стене склада. Ночь, пролившаяся из его плаща, растекалась по небу. Он поглощал фотоны, пока темнота не воцарилась на десять ярдов во всех направлениях, пока его нервы не зазвенели от удовольствия. Он вскрыл выход на крышу и спустился по рифленой чугунной лестнице девятнадцатого века. Из-под потрескавшейся, испещренной граффити побелки проглядывали рассыпающийся красный кирпич и необработанные асбестовые плиты.

Ниже, на верхнем этаже склада, виднелись тигриные клетки.

Это было похоже на академию для промывания мозгов из «Маньчжурского кандидата». Прочные готовые клетки с металлическими стенками были пригнаны вплотную друг к другу, каждая – с единственной стальной дверью и окошечком для еды. Они были открыты сверху и завешены металлической сетью. Дорожки бежали по ней так, чтобы часовые могли пройти вдоль клеток, наблюдая за их обитателями. В каждой камере были раскладушка с матрасом, раковина, кувшин с водой и помойное ведро. Февральский холод наполнял это место. Заключенные кутались кто в одеяло, кто в подержанную зимнюю одежду. Лампы, на скорую руку привинченные к изящным кирпичным аркам здания, поддерживали в тюрьме вечный дневной свет. Там же были установлены камеры наблюдения. Помимо этого имелась лестница и пара грузовых лифтов, ведущих на первый этаж.

В помещении стоял неприятный запах.

Шэд увидел двух джокеров-охранников. Один – сутулая фигура в плаще, расхаживающая над клетками с «АК» и примкнутым штык-ножом. Другой – квадратный, покрытый серой толстой кожей человек-слон, спящий обнаженным на стуле в стороне от клеток, перед коллекцией электронного оборудования, выглядевшего как творение Виктора фон Франкенштейна. Видеомониторы, реостаты, выключатели, красные и зеленые рождественские огни и бог знает что еще. Оба часовых носили очки, защищавшие глаза от яркого света.

Самое приятное во всем этом было огромное количество фотонов, которыми он мог зарядиться.

Он укрыл себя тьмой, перевернулся вверх ногами и прошел по потолку, пока не оказался над клетками. Большинство людей в них лежало лицом вниз, пытаясь заснуть. Руки закрывали глаза, чтоб заслониться от непрерывного света. Большинство из них было джокерами, многие ужасно уродливыми. Одна из них была одета в смирительную рубашку и прикована к двери своей клетки. Слабые ритмичные стоны вырывались из щели ее рта.

Те, которых они не могли отпустить. Людей вроде Шелли они могли отпустить через несколько дней, но не Нельсона Диксона или финансиста. Не тех, которые имели доступ к неисчерпаемым счетам.

Шэд смотрел вниз на джокера-охранника и чувствовал уверенность, наполнявшую его словно рой гудящих фотонов. Он прятался, превращался в других людей. Нет-Шансов, Уолл Уокер, Симон, другие порождения его воображения или улицы. Все они занимались мелкими, грошовыми делами. Теперь он снова стал собой, работал над чем-то, что стоило его времени. Готовность била из него, словно пробившийся на поверхность ключ.

Фотоны неслись по его нервам со скоростью света. Охранник-джокер был прямо под ним. Шэд упал с потолка, перевернувшись в воздухе, и приземлился прямо у него за спиной. Стальная сетка содрогнулась. Одна рука сдернула капюшон с головы джокера, оттянув его назад, ладонь другой ударила в височную кость. Раздался мерзкий звук проломленной кости. Джокер рухнул на сеть, словно подрубленное дерево. Шэд не думал убивать его, но травмы черепа всегда были непредсказуемы. А Шэд был уже на пути к другому охраннику.

Человек-слон проснулся и смотрел на Шэда, часто моргая, прикрывая глаза от яркого света и пытаясь понять, что случилось внутри этой кипящей массы мрака, упавшей поверх клеток. К тому моменту, как он понял, что облако тьмы направляется к нему, было уже слишком поздно.

Плащ хлопнул за плечами Шэда, когда он распрямился и прыгнул с клеток прямо на грудь джокера, ударив ее обеими обутыми в ботинки ногами. Стул отлетел назад, а джокер и Шэд оба упали на пол. Поднявшись на ноги, Шэд осмотрел результаты работы. Человека-слона размазало по полу, половина его ребер была сломана, кровь сочилась из раны в голове.

– Эй! Эй! Освободите меня! – голос гремел в огромной комнате. Очевидно, один из пленников заметил, что его охранников вывели из строя прямо у него над головой.

– Заткните его, – завопил кто-то еще.

Темнота рассеялась, вернув Шэду его облик. Он посмотрел на самодельный изрезанный фанерный стол, на котором держалась вся электронная конструкция. Там был ряд пронумерованных выключателей, которые, как понял Шэд, открывали электронные замки на клетках.

– Выпустите меня! Выпустите меня!

– Заткнись, говнюк! – Еще один утомленный голос.

Шэд всмотрелся в клетки.

– Какой у вас номер?

– Шесть! Шесть!

Шэд нажал номер шесть. Раздался громкий гудящий звук, дверь открылась, хлопнув, и желтокожий круглопузый двуногий динозавр с галстуком в горошек на шее выскочил наружу, дико огляделся и бросился к лестнице, ведущей вниз, на склад.

– Не туда, – крикнул Шэд, – сюда!

Динозавр развернулся и побежал к лестнице на крышу. Шэд перехватил его, поймав за галстук.

– Эй! Отпусти меня!

Шэд потащил динозавра к консоли.

– Сюда, – сказал он. – Мы выпускаем всех.

– Сначала меня!

– Ты будешь нажимать кнопки. Потом я, может быть, тебя отпущу. О’кей?

Шэд поставил динозавра перед консолью, затем прошел к первой из клеток. На двери трафаретом был нарисован номер 01. Внутри был фиолетовый джокер с плавниками вместо рук.

– Нажми один! – велел Шэд. Он распахнул дверь и обернулся к джокеру.

– Ты свободен. Поднимись по ступеням на крышу, потом спускайся и уходи отсюда. Расскажи все полиции.

Джокер помчался к лестнице так, будто боялся, что Шэд передумает. Шэд шел вдоль ряда клеток, открывая одну за другой. Пленники бежали к выходу. Женщина в смирительной рубашке была прикована цепью к двери – Шэд вобрал много фотонов и раскачал свои мускулы, чтобы разорвать ее. Женщина, крича, побежала к ступеням, даже не дав высвободить себя из смирительной рубашки.

– Нажми восемь! – Дверь загудела, и Шэд увидел глаза Лизы Тригер. Кажется, она была пленником привилегированного класса: у нее имелась непрозрачная маска для сна, задранная на лоб, и одеяло с электроподогревом на раскладушке. Она была неплохо одета: в джинсы и кашемировую водолазку. Тонкая золотая цепочка поблескивала на ее шее.

– Ты свободна, – сказал Шэд. Губы его пересохли. – Иди за другими по лестнице.

Она нервно всплеснула руками.

– Я оставила тебе сообщение.

– Я забыл проверить.

– Я им ничего не сказала.

Он открыл дверь.

– Лучше уходи отсюда.

Она забрала одеяло и ушла, не оглядываясь. Шэд прошел к следующей двери. И увидел в окошко одноглазую женщину со шрамом на лице, чьи выразительные черты он видел в «Нью-Йорк Пост».

Доктор Коди Хавьеро.

– Я искал вас, док, – сказал Шэд и повернулся к динозавру. – Нажми девять! – Замок загудел, и Шэд открыл дверь.

– Послушайте, – сказала Коди.

– Вы свободны, – сказал Шэд. – Идите по лестнице наверх, потом спуститесь вниз по пожарной лестнице и отправляйтесь в полицейский участок.

– Нет. Подождите. Меня зовут Коди Хавьеро.

– Нажми десять! – Шэд посмотрел на нее. – Я знаю, кто вы. Весь город пытался найти вас. Нажми одиннадцать!

– Послушайте, – она следовала за ним. – Я много знаю. Много из того, что происходит тут и на Роксе, я знаю много людей, которые станут их жертвами. И…

Шэд услышал, как пришел в движение один из грузовых лифтов, и закрыл рот Коди ладонью. Ночь, поднявшись от пола, скрыла их обоих. Коди чуть вздрогнула, когда ее взгляд застила темнота.

Платформа лифта поднялась, и сквозь старомодную дверь в виде сворачивающейся решетки Шэд увидел Тахиона. Он выглядел бледным и постаревшим на сотню лет. Даже плюмаж на его шляпе обвис. Он нес поднос с упакованными в пластик сэндвичами и бумажными стаканчиками с кофе.

Шэд уже пришел в движение. В мозгу его горело воспоминание о Шелли в собачьем теле джокера, маленькие кусочки бумаги, прилипшие к ее шерсти, когда она вытирала слезы.

Тахион успел распахнуть дверь лифта до того, как понял, что что-то идет не так, и Шэд, превратив все в ночь, достиг лифта и схватил Тахиона за горло. Горячий кофе расплескался по полу. Шэд впечатал голову Тахиона в стену лифта, затем развернулся и отшвырнул его к дальней стене главной комнаты. Тахион едва удержался на ногах.

Шэд подскочил к нему, схватил инопланетянина за воротник, применил крестовой удушающий захват, зажав не только трахею, но и питающие мозг кровеносные сосуды по обе стороны шеи. Кто бы ни был внутри Тахиона, он должен был умереть прежде, чем сможет совершить прыжок.

Он сжал сильней. Темнота опала, и Коди вскрикнула:

– Нет! Оставь ее!

Тахион слабо трепыхался, безуспешно пытаясь сбросить руки Шэда. Коди подбежала, схватила его руку обеими руками, пытаясь оттащить его от чужого.

– Это не Тахион! – повторила она.

– Все равно, – сказал Шэд и сжал пальцы еще, надавив сильнее. Глаза Тахиона закатились. Шэд вспомнил, как удавка впилась в его горло, когда он был ребенком, так что полиции пришлось делать ему трахеотомию. Они вышибли дверь и проделали дыру в его трахее, а он не понимал, что происходит, и пытался бороться, думая, что они тоже хотят его убить.

Коди повисла на нем.

– Это просто какая-то девчонка по имени Келли. Она никто.

Шэд посмотрел на нее. Она отступила на шаг, ее глаза округлились, когда она увидела выражение его лица, затем выражение решимости вернулось в ее взгляд, и она снова дернула его руку.

– Она подружка Блеза. Больше никто. Она делает все, что ей говорят.

Шэд посмотрел на тело чужого, его лицо начало багроветь, и разжал пальцы. Тахион, задыхаясь, рухнул на пол.

– Блез виноват во всем, – сказала Коди. – Он стоит за всем. Он зло.

– Никогда не считал его пай-мальчиком, – ответил Шэд. Его горло саднило, как будто это было горло Тахиона.

– Он убил настоящего Тахиона несколько месяцев назад. Блез рассказал мне.

Тахион не умер, подумал Шэд с удивлением, он на Роксе.

Он уже собирался сказать это Хавьеро, когда комната внезапно заполнилась сухим, ни с чем не сравнимым треском «калашникова». Нервы Шэда вскричали, когда он нырнул вперед и покатился, закручивая свой непрозрачный черный плащ вокруг себя. Он вжался в металлическую стену тюремного комплекса.

Наверху загремела сетка. Коди, как он заметил, среагировала правильно, рухнула плашмя на пол и сейчас ползла в укрытие. Ее вьетнамские рефлексы никуда не делись.

Снова грохнул «АК». Шэд расширил границы тьмы и взобрался вверх по стене. Из пульта управления бил фонтан искр, а желтый динозавр упал, помахивая конечностями.

Джокер присел, упер «АК» в плечо, поводил стволом из стороны в сторону и выпустил очередь вдогонку убегающим пленникам.

Шэд в ярости закричал и поглотил каждый фотон в теле джокера. Это заняло несколько долгих секунд. Сердце Шэда, казалось, раздулось от внезапного прилива тепла. Джокер упал вперед, замороженный. Раздался хрустальный звон, когда он разбился на части и посыпался сквозь ячейки сетки вниз. Шэд обежал стол, увидел опрокинутого на спину динозавра: его мозги расплывались по кирпичной стене позади него, желтое тело дергалось в предсмертной агонии. Шэд оглянулся, ища глазами Шелли, и нашел ее – тело Лизы Тригер, – бегущую вверх по чугунной лестнице, паника отражалась на ее лице, но она была в порядке. Двое пленников осели, раненые. Остальные пули лишь покрошили красные кирпичные стены. То ли охранник был неважным стрелком, то ли у него двоилось в глазах после удара в голову.

Коди Хавьеро бросилась вперед, чтоб оказать медицинскую помощь. Ее ладони автоматически хлопали по карманам, как будто там могли найтись медицинские инструменты.

Телефон на контрольной панели начал звонить. Шэд поднял его. Его глаза следили за лестницей.

– Что происходит? Кто стрелял? – Голос был женским и юным.

– Происходит то, – он почувствовал, что улыбается, – что я только что убил одного из ваших охранников. Вопрос в том, что, ты думаешь, вы можете с этим сделать?

Он положил трубку.

– Все наверх, – сказал он и нажал оставшиеся переключатели. Джокеры выскочили из всех клеток и ломанулись к выходам.

– Помогите своим друзьям, – Шэд указал на двоих раненых, – вытащите их.

Краем глаза он заметил, что Тахион смог встать на карачки и скатился по лестнице головой вниз. Шэд подавил желание ринуться за ним, вместо этого щелкнул выключателем освещения, погасив почти все лампы. Взревела сирена сигнализации, каждые три секунды повторяя свой пронзительный визг. Шэд пошел к лестнице. Темнота кружилась вокруг него, словно танцующий туман.

Первые два джампера поднимались по лестнице с узи в руках. Шэд обернул ночь вокруг них, увидел растущую панику в их глазах, а затем вытянул тепло из их тел, пока они не потеряли сознание и не покатились вниз по лестнице. Он услышал, как внизу кто-то закричал. Выстрелы загрохотали на лестнице, кто-то, кого он не видел, стрелял вслепую.

Шэд прыгнул через барьер второго грузового лифта и спустился вниз по шахте лифта. Выглянув за угол, он увидел похожего на мастифа джокера с холодным взглядом и пухлощекую белую девочку, засевшую за кучей ящиков, джокера с еще одним «АК» и девушку с револьвером а-ля «Грязный Гарри», слишком большим для ее рук. Оба смотрели на лестницу и на две посиневшие фигуры на ступенях. Белый мальчишка в итальянском жилете с искрой и в футболке с Бартом Симпсоном пытался завести свой старомодный мотоцикл «Триумф», но, к его ужасу, тот лишь хлюпал мотором.

Тахиона нигде не было видно.

«Ирисы» Ван Гога висели на стене, подсвеченные лампами. Сигнализация все так же звенела.

Шэд вывел их из строя всех, одного за другим, переохлаждением. Это потребовало много времени, поскольку его тело уже было переполнено энергией, но жертвы ничего не могли поделать, и он не торопился. Когда мальчишка на мотоцикле упал на руль, джокер начал бешено стрелять во все стороны. Пули крошили кирпич. И когда Шэд начал поглощать его тепло, он втопил спусковой крючок и опустошил весь магазин в ближайшие ящики.

Шэд выскользнул из укрытия, поискал Тахиона и не нашел его. Красная металлическая дверь пожарного выхода в дальних помещениях была распахнута, возможно, тело Тахиона просто сбежало. Шэд надел наручники на каждую из дрожащих жертв, сковал и руки, и ноги, и надел на головы пакеты для мусора. От руки подписанный стикер на каждом пакете идентифицировал их всех как джамперов. Полиция или персонал «неотложки» будут знать, чем рискуют, снимая пакет. Джамперы не могут прыгнуть в того, кого они не видят.

Шэд побродил немного среди куч награбленного. Там было множество картин, некоторые пробитые пулями калибра 7.62. Много средств задержания, в основном производства Германии, разработанные так, чтобы быть готовыми к немедленному использованию в случае восстания, революции или бунта в тюрьме. Достаточно оружия, чтобы начать переворот – все упакованное в ящики и снабженное маркировками – гранаты, минометы, противотанковые ружья. Некоторые надписи были кириллицей, некоторые – китайскими иероглифами. Большинство, казалось, было привезено из Техаса. Медикаменты. Неименованные облигации. Золотые слитки. Большое количество наркотиков. Очевидно, не для личного использования, а как инвестиции. Шкафы, заполненные файлами с отчетами от кредитных учреждений, компаний по проверке кредитоспособности, компаний, обслуживающих кредитные карты, и частных детективов, нанятых для поиска новых жертв.

Это было больше, чем Шэд мог себе представить. Его сердце сияло. Это было именно то, для чего он был предназначен.

Что ж, пришло время быть героем. Он оседлал «Триумф», завел его, услышал, как взревела выхлопная труба и эхо прокатилось, отражаясь от стен. Он проехал в погрузочный гараж, открыл дверь, вывел мотоцикл на улицу. Холодная улица ждала. Шэд поддал газу, плащ хлопал за спиной, и повернул за угол.

Бронеавтомобиль нью-йоркского полицейского департамента стоял на разбитом городском асфальте словно приземистое насекомое. Полицейские в шлемах и бронежилетах устанавливали заградительные барьеры и тянули желтую ленту.

Свет фонаря «Триумфа» осветил их, и Шэд увидел, как они нервно заметались, потянув оружие наизготовку. Шэд притормозил и мирно поднял руку.

– Остыньте, – сказал он. – Я на вашей стороне.

Крошечная азиатка в бронежилете – капитан Анджела Эллис, которую он знал, – посмотрела на него с подозрением. Она никогда не видела Шэда, но она встречалась с одной из его идентичностей – тот занимался с ней карате в одной школе. По мнению Шэда, она была талантлива, но нетерпелива. Под ее взглядом зазвенели колокольчики воспоминаний. Ее «М-16» целил в точку чуть правее сердца Шэда.

– Кто вы такой?

– На складе полно награбленного, – сказал Шэд. – Золотые слитки, картины, наркотики, полно оружия. Там также жертвы похищений, я выпустил их на свободу.

– Мы подобрали нескольких, – бесстрастная констатация факта.

– Есть несколько раненых.

Капитан Эллис кивнула, подняла рацию и сказала несколько слов.

– Я собрал похитителей и сложил их для вас в мешок. Некоторые из них джамперы, так что будьте осторожны.

Эллис снова кивнула.

– Они прыгали в богатых, – продолжил Шэд. – Финансист, Нельсон Диксон, другие люди с доступом к большим деньгам. Там есть файлы, они многое вам расскажут.

Она смотрела на него неумолимыми нефритовыми глазами.

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Кто вы, мать вашу, такой?

Шэд улыбнулся шире и не смог сдержать низкий, театральный смех.

– Зовите меня Черная Тень, – сказал он.

Она потерла подбородок и кивнула.

Он снова рассмеялся, ликуя. Это, все это, было то, для чего он был рожден. Он посмотрел на нее. Смех все еще рвался из горла.

– Кое-кто еще стал жертвой джамперов, – сказал он. – Кое-кто важный.

Ее взгляд стал более недружелюбным.

– Кто?

Когда он произнес имя Тахиона, все огни на десять ярдов вокруг должны были погаснуть, «Триумф» – взреветь, а Шэд – исчезнуть в ночи, словно Одинокий Рейнджер, оставив за собой раскаты смеха. Вместо этого мир в его голове внезапно перевернулся, и он обнаружил, что глядит в беззвездное опаловое нью-йоркское небо и чувствует, как его собственные конечности подергиваются и сокращаются, словно принадлежат кому-то другому. Шелли смотрела на него сверху, усмехаясь. На ней было много туши и тени, подобранные не в тон глаз. Ее дыхание было горячим и пахло джином.

– Задница, – сказала она. – Сукин сын. Мне следовало вышибить тебе мозги. – Она взмахнула хромированным револьвером 38-го калибра.

Выстрелы отразились от кирпичных стен. Шэд услышал крики. Шелли схватила его за воротник, дернула из стороны в сторону. Казалось, он не может заставить собственное тело выполнять приказы. Рубероид царапал спину.

Его таскала по земле не Лиза Тригер, а старая Шелли, юная девушка, которую он встретил однажды. Он узнал ее по россыпи веснушек на носу.

– Слышишь? – спросила Шелли. – Это Диего в твоем теле, и он надерет копам задницы. – Она засмеялась. – Копы явятся за тобой.

В него прыгнули. Мысль проникала в разум, словно лед. Он хватал ртом воздух и пытался встать, его трясло.

Шелли презрительно рассмеялась и пнула Шэда назад на крышу. Слышались выстрелы полицейских дробовиков.

– Расслабься, – сказала она. – Ты очень скоро вернешься в свое тело, и тебе это не понравится. – Ум Шэда сворачивался спиралью. Он только-только понял, кем он был, и вот он уже не был им.

Черт побери, ни в малейшей степени.

Я Черная Тень, подумал он. Должен был быть способ заставить это тело работать на него. Он откинулся на холодную крышу и сконцентрировался на движении одного пальца. Кажется, все получилось.

О’кей. Начало положено.

Я Черная Тень, подумал он.

Шелли подошла к парапету крыши и посмотрела вниз.

– Диего, дерьмо! – сказала она. – Убирайся оттуда! Прыгай! Ты сделал, что надо.

На ней было белое вечернее платье, меховая накидка и пара разношенных красных кроссовок. Ее волосы стали длиннее и были уложены в стиле панк. Они со своим дружком, наверное, возвращались с вечеринки в ночном клубе и увидели, как полиция строит баррикады. В ночные клубы, где джамперы, вероятно, хотели бы проводить время, пускали только совершеннолетних. А Шелли была совершеннолетней. Может быть, именно из-за этого она и была нужна им, а трастовый фонд стал просто приятным бонусом.

Шэд попытался передвинуть ногу влево, преуспел и снова сдвинул ногу еще на несколько дюймов. Более-менее, как и хотел. Потом он принялся за правую ногу.

Я Черная Тень. Черная Тень. Слова стали мантрой.

Раздались новые выстрелы, Шелли отпрянула от парапета, бормоча что-то. Шэд задался вопросом: что, если полиция выигрывает?

– Да! Да! – закричала Шелли. – Давай!

Выстрелы смолкли. Шелли перегнулась через парапет, очевидно, следя за кем-то, кто зашел за угол, потом вздохнула.

– Хорошо. – Она вернулась, встав рядом с Шэдом, и посмотрела на него. – Сейчас ты получишь свое, говнюк.

Черная Тень. Черная Тень. Я Черная Тень.

Он посмотрел на женщину рядом с ним. А ты не Шелли.

Шэд пошевелился. Его координация оставляла желать лучшего, так что он выбрал движение, которое не требовало особой точности. Его учитель кэмпо называл его Атласными палочками. Он закинул свою правую ногу к лодыжкам Шелли, а левой ударил ее под колени. Движение вышло не слишком точным, но рычаги сработали достаточно хорошо, чтобы Шелли упала вперед, приземлившись на четвереньки.

Шэд подался вперед и потянул за рукав ее руку с пистолетом. Собрав пальцы в кулак, он попытался ударить ее в основание шеи, но был неточен, и удар пришелся в затылок. Он ударил снова и снова. Шелли боролась, почти вырвавшись на свободу, но Шэд перекатился на нее, придавив к асфальтовому покрытию крыши.

– Я Черная Тень, – сказал он. – Черная Тень. – Его руки обернулись вокруг головы Шелли, правое предплечье охватывает челюсть, затылок лежит на сгибе левой руки.

– Нет, – взмолилась Шелли. – Не надо.

Сердце Шэда перевернулось.

– Черная Тень! – закричал он и сломал шею Шелли.

Он стянул пистолет с дергающихся пальцев и пошатываясь поднялся. Небо кружилось вокруг него. Он добрел до парапета и посмотрел вниз.

«Триумф» горел. Анджела Эллис лежала на мостовой, слабо шевелясь, пока полицейские кричали что-то в свои рации, склонившись над ней. Другие офицеры валялись тут и там, некоторые в лужах крови.

Они будут обвинять в этом Черную Тень, понял он. Что еще они могут сделать?

Послышался шум у пожарного выхода, и Шэд обернулся на звук. Он едва не падал от головокружения. Черная Тень появился из темноты. Он посмотрел на Шэда и на распростертую безжизненную фигуру джампера.

Задрапированный силуэт приблизился. В руках у него был полицейский «М-16».

– Чувак. На какой-то момент я решил было, что меня загнали в угол. Я, должно быть, прыгнул раз двенадцать, прежде чем переместился в это тело, – он выронил оружие и ухмыльнулся. – Оказывается, этот парень может ходить по стенам. К счастью для меня. – Его взгляд стал немного озадаченным. – А почему ты в моем теле? – Он думал, должно быть, что Шэд его друг. Вновь посмотрел на одно тело, потом на другое, и во взгляде его появилась тревога. – Что за…

Шэд качнулся в его сторону, вытянув руку с пистолетом.

– Я хочу свое тело обратно, сукин сын. – Черная Тень посмотрел неуверенно. Потом он улыбнулся. – Возможно, – сказал он. – Если ты бросишь пистолет.

– Черта с два. – Пистолет плясал. Шэд схватил его обеими руками.

Глаза Черной Тени, прячущиеся за маской, прищурились.

– Может быть, мне удастся добраться до тебя раньше, чем ты нажмешь на спусковой крючок.

– Попробуй, сукин сын. Я знаю, что я не быстрее пули, значит, и ты не быстрей.

Джампер колебался. Очевидно, он не знал, что может спрятаться в темноте или сковать Шэда холодом, потому что он не попытался сделать это. Возможно, в 1976-м он не родился еще и не читал журнала о тузах.

Шэд сморгнул пот. Оружие дрожало в его руках.

– У тебя нелады с координацией, засранец, – сказал Черная Тень. – Почему бы тебе не опустить пистолет?

– Я хочу назад мое тело, – ответил Шэд, – и если я не получу его, я пристрелю тебя.

Черная Тень посмотрел на него.

– И как ты собираешься это сделать? – Он нагло усмехнулся. – Я в твоем теле. Ты ведь не собираешься стрелять в это тело, не так ли? Посмотри на себя. Тебе пятнадцать лет, а я взрослый.

Выстрел.

Глаза Черной Тени округлились, когда пуля прошла у его головы.

– Дерьмо! – сказал он. – Ты не опустишь пушку?

Шэд сморгнул, ослепленный вспышкой выстрела. Его старое тело не знало подобных проблем.

– Если ты вернешь мне мое тело, – сказал Шэд. – У тебя будет это тело, у этого тела есть пистолет, сукин сын. Может быть, ты успеешь убить меня, прежде чем я сверну твою чертову шею.

Черная Тень помедлил, облизывая губы.

– Дай мне подумать.

Выстрел.

Пуля попала ему в ногу, и он осел с воплем.

– Прекрати!

– Отдай мне мое тело!

– Да пошел ты!

Выстрел.

Пуля ударила Черную Тень куда-то в туловище, раненая нога подкосилась, и он упал, ударившись ладонями о крышу.

– Ты псих! – заорал он.

А потом его глаза сузились, когда он посмотрел на Шэда. «Триумф» прозвенел по венам Шэда, когда он понял, что сейчас произойдет. Он дал руке команду разжать пальцы, но мир внезапно вновь перекувыркнулся, и он не был уверен, достигла ли команда цели.

Асфальт ударил его в лицо. Я Черная Тень, подумал он, и смех зазвучал в его голове.

Он поглотил каждый фотон, до которого смог дотянуться. Жар сиял в нем. Он покатился по крыше, пока щелкали слепые пистолетные выстрелы.

Зато сам он прекрасно видел джампера – пылающая в инфракрасном спектре, ослепленная темнотой цель, беспорядочно мечущаяся по крыше. Тело Шэда прошло через многие испытания, и ему нужна была энергия. Шэд сконцентрировался на фигуре и принялся пить ее тепло.

Джампер споткнулся, закачался и рухнул.

Шэд отдышался и попробовал встать. Травмированная нога, казалось, могла поддерживать его, пуля прошла сквозь мышцу бедра. Другая пуля прошла через правое плечо, и Шэд чувствовал трение кости, когда он пытался пошевелить ею. Кровь пропитала костюм, теплой струйкой стекала по руке.

Он был в шоке и пока не чувствовал особой боли. Просто резкие подергивания, как предчувствие того, что ждет его впереди. Скоро ему понадобится врач. Кроме того, полиция выпустила в него множество пуль, они не знали, был ли он ранен, но будут искать его по госпиталям. И джамперы, вероятно, тоже будут искать.

Он должен был найти врача, которому сможет доверять. Наркомана, или алкоголика, или кого-нибудь, кому нужны его деньги, а не его голова. Он попытался вспомнить.

Ничего. Дерьмо. Он согласился бы и на ветеринара.

Он слышал, как кричат полицейские, слышал стук подошв по мостовой. Они услышали выстрелы и поняли, что здесь что-то происходит.

Время уходить.

Он присел над телом джампера и Шелли и забрал последние крохи тепла, тянул фотоны, пока оба их распахнутых глаза не покрыла ледяная корка.

Шэд встал и направился прочь с крыши. Торнадо тепла кружилось в его сердце. Кровь капала на холодный тротуар, пока он спускался по стене.

Я Черная Тень, подумал он.

Сверкающий зеленый пейзаж загорелся в его мозгу. Ночь надела на него свою вельветовую маску.

Он рухнул через два квартала. Он ловил ртом воздух, поглощал фотоны и пытался собраться с силами. Заметил, как кто-то осторожно пересек улицу и уставился на него огромными кошачьими глазами.

– Подожди! – окликнул он темноту, надвигающуюся на нее, словно кипящий черный саван, истекающий кровью. Она помедлила, затем начала отступать. – Мне нужна помощь. – Он осел на стену и соскользнул на тротуар.

Мелок обернулась.

Ее кошачьи глаза казались огромными, как луна. Боль пронзила его руку.

– Меня подстрелили, – сказал он. – Мне нужно выбраться отсюда. – Он снова оперся о стену. Мелок стояла в нерешительности в пяти ярдах от него. – Ты можешь забрать меня куда-нибудь? – спросил Шэд. – Куда-нибудь, где мне… станет лучше? Я не могу связываться с полицией.

Она ничего не ответила.

Шэд попытался снова.

– Ты преследуешь меня, о’кей? Я знаю это. И ты знаешь, через что я прошел. Не знаю, что тобой движет, но… – Боль прокатилась сквозь его тело. Он задохнулся. – Помоги мне сейчас, ладно? Как я тогда помог тебе с Антоном.

Она подошла близко к нему и стала на колени. Ее огромное пальто закрыло ее работу, когда она достала мелки и начала рисовать.

Шэд дрожал. Тепло девочки манило его, но он не трогал ее. Мел чуть скрипел по мостовой. Шэд вдруг понял, что сидит в луже.

– Скорей, – сказал он.

Девочка подняла на него взгляд. Ее худое большеглазое лицо было подсвечено снизу, как будто мостовая излучала свет. Он подполз к ней, и она нагнулась к нему и поцеловала, и прежде чем он успел осознать это, он вдруг понял, что падает.

Падает в другое место.

Телефон прозвонил дважды. 741-PINE. Включился автоответчик.

Женский голос звучал несколько секунд.

– Я звонила тебе дюжину раз, – сказала она.

Никто не ответил. Маленькая комната в Джокертауне была пуста. Лишь узкая кровать да сундук в ногах, хранящий странный комплект одежды.

– Я не знаю, что делать, – сказала женщина.

Раздался щелчок. И воцарилась тишина.