Человек был синтоистским священником, но в попытке удовлетворить всех он носил черный костюм и черную водолазку. Март был достаточно солнечным, чтобы сделать одежду неудобной. Он явно начал потеть.

– Возлюбленные, – сказал он с некоторым азиатским акцентом, – мы собрались сегодня здесь, чтобы отпраздновать… – он прервался и озадаченно посмотрел в молитвенник. Затем, с ужасно смущенным видом пролистнул несколько страниц и начал погребальную службу.

Вероника неловко заерзала на складном металлическом стуле, так же, как и большинство в немногочисленной толпе скорбящих. Для Вероники это был способ не рассмеяться. Ичико, подумала она, рассмеялась бы. Но Ичико была мертва.

– Я не знал Ичико лично, – сказал священник, начиная бубнить, – но из того, что я понял, она была душою доброй, щедрой и любящей.

Веронике стало интересно, как он мог заниматься этим, стоять рядом с ее гробом и пытаться говорить о том, кого он никогда не знал. Она переключила внимание и снова огляделась в поисках Фортунато. В конце концов, Ичико была его матерью. Вероника сама послала телеграмму в монастырь на Хоккайдо, где скрывался Фортунато. Ответа не было, как не было ответа и на все другие письма или просьбы, которые ему посылали. Вокруг она увидела лишь солнце и птиц, плещущихся в лужах, оставшихся после утреннего дождя.

Всего на службу пришла, может быть, дюжина человек. Корделия и Миранда, конечно же. Они оставались с Ичико до конца. Несколько бывших гейш. Копатель Даунс, вероятно, надеющийся на появление Фортунато. Три пожилых человека. Вероника не знала их. Естественно, никого из знаменитых клиентов Ичико, они не могли позволить себе появиться на ее похоронах.

Было множество цветов.

Она снова посмотрела на стариков, спрашивая себя, может ли один из них быть Джерри Штраусом под личиной? Она не слышала о нем с его последнего провала, но это было не в духе Джерри – сдаваться так просто. О его способности менять внешность ей рассказала Миранда. Сам он никогда не делал ничего подобного за все то время, что пользовался ее профессиональными услугами. Все трое стариков, казалось, вот-вот заснут.

К тому же, подумала она, даже Джерри может не узнать меня сейчас.

Трансформация началась в ночь смерти Ханны, полтора года назад.

Ханна стала тем, для чего жила Вероника, причиной, по которой ее заботило, как выглядит ее тело, причиной, по которой она могла вставать по утрам, причиной, по которой каждый день она отправлялась в центр за порцией метадона, смешанного с приторно-сладким апельсиновым соком. И Ханна каким-то образом сумела повеситься в тюремной камере до того, как Вероника смогла до нее добраться.

Пытаясь попасть к ней, Вероника узнала о себе многое, о чем даже не подозревала. Ей передал это ее редкий любовник Кройд, время от времени распространяющий вирус дикой карты. Она развила способность, которую не вполне понимала, которую едва использовала. Казалось, она может сделать другого человека слабым, беспомощным, безвольным.

Но даже эта сила не помогла ей спасти жизнь Ханны.

Она ушла из полицейского участка и побрела назад, в квартиру, которую делила с Ханной, и упала в постель, прижимая к себе кошку и желая, желая уснуть. В три утра она внезапно проснулась, уверенная, что она в опасности. Полиция могла найти ее здесь, ее мог найти и тот, кто убил Ханну.

Без сомнений, это было убийство. Какая-то внешняя сила вдруг овладела Ханной в банке в центре города, а Вероника просто беспомощно стояла рядом. Та же сила была в ответе и за ее самоубийство.

Она упаковала чемодан и поместила Лиз в кошачью переноску, вызвала такси. Она ждала, стоя в тени у входа в здание, пока не приехала машина, затем быстро запрыгнула внутрь и назвала адрес Ичико.

Веронике пришлось пройти в спальню Ичико и разбудить ее, что было гораздо сложнее, чем она ожидала. Наконец, Ичико выбралась из постели, с трудом натянула кимоно и несколько раз небрежно прошлась щеткой по волосам. Никогда раньше Вероника не видела ее без макияжа. Она позволила себе забыть, как стара была Ичико в свои семьдесят.

– Мне нужна помощь, – сказала Вероника. – Ханна мертва. Она покончила с собой – так они сказали – в тюремной камере. – Именно Ичико первая послала ее к Ханне для консультации. – Но она бы никогда не убила себя. Это не в ее духе.

– Да, – сказала Ичико. – Ты права. Это не в ее духе.

– Между вами было что-то, не так ли? – Внезапная боль потери ослепила ее на секунду. – Я имею в виду, должно было быть. Ты послала меня к ней, из всех врачей в этом городе.

Ичико кивнула.

– Много лет назад она была членом ячейки. Членом группы феминисток.

– W.O.R.S.E.

– Да. Этой. Она решила сделать нас своей целью. Она хотела, чтобы ее люди следовали за гейшами в часы их работы и создавали им всяческие трудности, привлекали к ним внимание, смущали наших клиентов. Без сомнения, это уничтожило бы наш бизнес.

– Когда это было?

– Семь лет назад. В тысяча девятьсот восемьдесят первом. Она только-только присоединилась к группе. У нее было много проблем с браком, с алкоголем и наркотиками. Она не была… психически устойчива. Она пришла ко мне и рассказала, что собирается сделать. Она еще не выносила это на рассмотрение в группе.

– И?

– И я дала ей денег, чтоб она не делала этого.

– Ханна? Ты подкупила Ханну?

Ичико подняла руки.

– Я сделала ей предложение. Тысячедолларовое анонимное пожертвование на нужды организации. Достаточно денег, чтобы хватило на годы. В обмен на обещание, что мне позволят постепенно свернуть свой бизнес тогда, когда я захочу, и так, как я считаю нужным.

– Не могу в это поверить.

– Она не была тогда тем, кого ты знала. Когда она принесла это пожертвование, оно дало ей большую власть. Вскоре она стала президентом сообщества. В свою очередь это сделало ее сильней, позволило победить собственных демонов. В этой истории нет черно-белых персонажей.

– Таким образом вы продолжали общаться.

– Мы разделили этот постыдный секрет. Он постыден и для меня. Я мало что сделала, чтобы сдержать свою часть обещания. До этого момента. Но, возможно, время пришло.

– А что насчет W.O.R.S.E.? С ними ты поддерживаешь отношения? Они могут помочь мне?

– Я попытаюсь узнать. Но ты здесь не в безопасности. Езжай в какой-нибудь отель. Заплати наличными, впишись под чужим именем. Никому не говори, где ты. Позвони мне завтра в полдень. Посмотрим, что можно сделать.

Вероника сделала все, как было сказано. Ичико назвала ей всего одно имя: Нэнси. Это была женщина, которая нашла Ханне адвоката. Ичико описала ее по телефону со свойственной ей точностью: рост пять футов три дюйма, длинные темные волосы с пробором по центру, очки в проволочной оправе, маленькая грудь, полные губы. Вероника должна была встретиться с ней на станции Пэнн в три часа пополудни, у кассы, продающей билеты на Лонг-айлендскую железную дорогу.

По пути она остановилась принять метадон. В ее сумочке все еще лежал чек от Ичико, чек, который она хотела депонировать за два дня до того, как Ханна…

Ее эмоциональное оцепенение начало проходить. Мыль о Ханне ранила ее сильнее, чем она могла себе представить.

Хватит. Когда Ханна сошла с ума, схватила пистолет охранника и начала стрелять.

Чек подождет. Она не могла бы вернуться в банк, даже если бы не боялась, что копы будут искать ее там.

Ичико предупредила, что она должна быть готова к поездке, что означало чемодан в одной руке и переноску в другой. Лиз ненавидела клетку и постоянно орала. Чемодан, полный зимней одежды, был невероятно тяжел. Она устала, чувствовала себя больной и вспотела, пока добралась до места сквозь лабиринты Лонг-Айлендской железной дороги.

– Вероника? – Кто-то тронул ее за локоть.

Описание Ичико было так же точно, как и поверхностно. В нем не было упоминаний ни о чистой коже Нэнси, ни о ее улыбке а-ля Клара Боу. Естественно, никакого макияжа. Умные светло-карие глаза.

– Да, – ответила Вероника.

– Я Нэнси, – сказала она. – Я присмотрю за вашими вещами. Возьмите нам два билета в один конец до Ист-Роквей. На три двадцать три.

Вероника купила билеты, а Нэнси помогла ей отнести чемодан в вагон. Они устроились, и Вероника открыла дверь переноски, чтобы погладить Лиз и тем самым заставить ее замолчать.

– Куда мы едем? – спросила Вероника.

– Какое-то время вы поживете у меня. Там вы будете в безопасности. Даже Ичико не знает об этом.

– Не знаю, как благодарить вас. Я хочу сказать, ведь мы даже незнакомы.

– Вы были знакомы с Ханной. Этого достаточно.

Виктория отметила прошедшее время.

– Значит, вы слышали. – Нэнси посмотрела в сторону, сдержанно кивнула. – Мне жаль, – сказала Вероника. – Я не знаю вас, не знаю даже, что сказать в утешение.

Нэнси снова кивнула, и Вероника вдруг поняла, какие усилия она прилагает, чтоб оставаться вежливой.

– Вам не нужно ничего говорить.

Они совершили пересадку на станции Ямайка. Ветер свистел вдоль открытой платформы, и Лиз забилась в угол клетки, тихонько мяуча. Они молча погрузились на поезд до Лонг-Бич.

Когда поезд остановился в Линбруке, Нэнси вдруг подхватила чемодан Вероники и ринулась к выходу.

– Скорей, – сказала она. – Это наша остановка.

Вероника выскочила из поезда следом за ней.

– Я думала…

– Никогда не мешает заметать следы. Когда везде носишь с собой кошку, кто-нибудь у билетной кассы может тебя запомнить.

Они спустились по ступеням и пересекли улицу, выйдя к Карпентер-авеню. Никогда раньше Вероника не была на Лонг-Айленде, и атмосфера этого места заставила ее нервничать. Не было зданий выше двух этажей. Были лужайки и пустые пространства, покрытые травой и деревьями. Улицы были почти пусты.

Нэнси привела ее к двери одного из целого ряда высоких и узких, декорированных деревом домов через дорогу от библиотеки. Там был врезной замок, но никаких следов электронного замка или сигнализации. Они миновали два лестничных пролета и поднялись на обустроенный чердак. Там были кровать, ванная комната с душем, маленький холодильник и электрическая конфорка. Большое кожаное кресло стояло у лампы и забитого книгами шкафа.

– Если появится кто-то с более серьезными проблемами, чем у вас, мы вынуждены будем пересмотреть планы. До тех пор можете оставаться тут. Я буду делать для вас покупки, по крайней мере некоторое время, пока мы не поймем, насколько усиленно они вас ищут.

– У меня есть деньги, – сказала Вероника. Или будут, как только она найдет способ обналичить чек. – Я могу оплатить проживание.

– Это было бы неплохо. – Нэнси встала. – Я достану вам еды и туалет для кошки, а потом мне надо будет вернуться в город. Вы справитесь тут одна?

Вероника кивнула. Ее растущее отчаяние, казалось, сделало комнату еще темней.

– Со мной все будет в порядке, – сказала она.

Священник пробубнил последние слова, и гроб опустили в землю. Вероника подозревала, что Ичико предпочла бы, чтоб ее кремировали. Миранда даже слышать об этом не хотела. И она придумала это ублюдочное смешение синтоизма и католицизма для церемонии погребения. Миранда была старейшим другом Ичико и матерью Вероники, так что она могла сделать все по-своему.

Они прошли мимо могилы, и каждый бросил церемониальный совок земли. Горсть Вероники ударилась в гроб с громким пустым стуком. Она передала совок следующему в цепочке и встала рядом со своей матерью. Миранда отошла довольно далеко от остальных и стояла, скрестив руки и наблюдая за дорогой.

– Он не приедет, мама, – сказала Вероника.

– Он единственный сын Ичико. Как он может не приехать?

– Что ты хочешь, чтоб я ответила? Я могу сказать, что, возможно, вылет был задержан. Может быть, его задержали на таможне. Но ты знаешь, так же, как и я, что он просто решил не приезжать. Она мертва, и он ничего не может с этим поделать.

Разве что, подумала она, использовать свои титанические силы, чтобы вернуть ее к жизни. Крайне отвратительная мысль, оставшаяся невысказанной.

Миранда начала плакать.

– Это конец всего. Бизнес закрывается, Ичико умерла, Фортунато все равно что мертв. А ты так изменилась…

Я, должно быть, стала сильней, подумала Вероника. Я почти в состоянии выдержать все это. Она обняла мать и держала ее, пока та не успокоилась.

На то, чтоб обустроиться в доме Нэнси, ушла неделя. Нэнси достала ей поддельное свидетельство о рождении, данные которого они вписали в водительские права и банковский счет. Ичико переписала чек на новое имя. Получив деньги, Вероника заставила Нэнси купить портативный магнитофон и телевизор для ее чердачной клетушки.

Она также записалась на метадоновую программу в госпитали Мерси. Это было рискованней всего, но другого выхода не оставалось. Ей приходилось раз в день ездить на автобусе на Пятую авеню. Больница со всеми ее католическими атрибутами казалась Веронике утешительным островком ее детства.

Все чаще и чаще она вспоминала свой уютный, среднего класса район в Бруклине. Миранда делала большие деньги, работая на Фортунато, большая часть их уходила на сбережения. Но оставалось еще достаточно для большой квартиры в Мидвиду, новой одежды на каждый сезон, еды и цветного телевизора. Линда, младшая сестра Вероники, жила там сейчас с ее невнятным мужем Орландо. Из-за этого унылого типа она два года не виделась с сестрой.

Нэнси пыталась отговорить ее от поездок в больницу. Будет безопаснее, говорила она, если Вероника снова начнет колоться. Одни только эти слова воскрешали память об эйфории. Пол, казалось, проваливался у нее под ногами, словно она ехала в скоростном лифте.

– Нет, – сказала она. – Не шути так.

Что бы подумала Ханна?

В первую субботу, проведенную на чердаке, внизу была вечеринка. Люди приходили весь день, и звуки шагов и смеха, просачивавшиеся по лестнице наверх, делали одиночество Вероники еще более мучительным. Целую неделю она была заперта там, видела Нэнси не более десяти минут в день. Она жила ради своих коротких автобусных поездок в госпиталь, где она порой могла обменяться парой слов с незнакомцами. Ее жизнь превращалась в тюремное заключение.

В воскресенье, когда Нэнси пришла ее навестить, Вероника сказала:

– Я хочу вступить в организацию.

Нэнси села.

– Это не так просто. Это не NOW или сообщество борьбы за права женщин, или еще что-нибудь такое. Мы не только скрываем беглецов, но делаем и другие незаконные вещи.

– Я знаю это.

– Мы приглашаем людей присоединиться к нам лишь через месяцы, иногда годы наблюдений.

– Я могу помочь вам. Я работала на Ичико более двух лет. – Она вынула ноутбук из тумбочки рядом с кроватью. – Это список клиентов. Мы говорим здесь о некоторых важных персонах: владельцах ресторанов и фабрик, издателях, брокерах, политиках. У меня есть имена, телефонные номера, предпочтения, личные данные, которых вы не найдете в справочнике «Кто есть кто».

Имелось кое-что еще, но Вероника пока не готова была рассказывать о своих способностях туза. Она все еще не понимала, как они работают и как их контролировать. И она не знала, какой будет реакция Нэнси. Сидя в четырех стенах, Вероника смотрела CNN и только начала понимать, как сильно общество ополчилось на дикую карту. Даже тузы и джокеры были настроены друг против друга, все благодаря Хираму Кактамего – толстому парню, убийце Хризалис.

Нэнси встала.

– Мне жаль. Не хочется говорить это, но ты заставляешь. Постарайся взглянуть на это с нашей точки зрения. Ты проститутка, беглянка и наркоманка с героиновой зависимостью. Ты не стоишь того, чтоб рисковать ради тебя.

Вероника вспыхнула, будто ей дали пощечину. Ошеломленная, она сидела, не смея пошевелиться.

– Я поговорю с остальными, – сказала Нэнси. – Но не буду ничего обещать.

Похороны Ичико состоялись в воскресенье, в понедельник Вероника вернулась на работу. Теперь она работала на ресепшене в компании, издававшей торговые журналы: «Нефтяное обозрение», «Общественное питание», «Рыбная промышленность». Владелец, один из бывших клиентов Вероники, был единственным мужчиной в компании и никогда не появлялся в издательстве.

Когда она решила вернуться на рынок вакансий, она сразу начала со своего списка клиентов. На первых двух собеседованиях мужчины, когда-то пускавшие слюну при одном виде ее обнаженного тела, просто вытаращились на нее. За последние четыре месяца она набрала двадцать пять фунтов, и ее метаболизм, все еще пытающийся приспособиться к жизни без героина, отыгрался на ее телосложении. На ней не было макияжа, она коротко постриглась и оставила платья ради широких спортивных штанов и объемных свитеров. Мужчины улыбались с легким отвращением и обещали сообщить, если для нее найдется что-то. Третий интервьюер предложил ей работу в кулинарии в одном из лучших отелей Нью-Йорка.

Через несколько месяцев она работала в офисе сенатора.

Шесть недель она проработала в издательском доме. Впервые в жизни она чувствовала себя уверенно в окружении компетентных женщин. Она расслабилась настолько, что позволяла себе время от времени пропускать с ними стаканчик в «Близких друзьях» – баре для холостяков в доме через дорогу.

Что она и сделала в следующий четверг. До нее только начало доходить, что Ичико была мертва, что самая значительная часть ее жизни завершилась окончательно и бесповоротно. Ей нужна была небольшая компания, чтобы преодолеть внезапные приступы паники и чувство потери, охватывавшее ее. Выпивка могла бы помочь, но она завязала с этим тогда же, когда завязала с героином.

Сидя за их угловым столиком в баре, она подняла взгляд и увидела, что рядом кто-то стоит.

– Вероника? – спросил мужчина.

Она снова пользовалась своим настоящим именем, но никто из ее новых друзей не знал о ее прошлом. Она хотела хранить это в тайне.

– Не думаю, что мы знакомы, – сказала она прохладно. Бетти, женщина пятидесяти лет с седыми волосами, голодно уставилась на мужчину. Он был молод, привлекателен как герой мыльной оперы и одет в костюм от Армани.

– Мы… встречались пару лет назад. Дональд. Не помнишь?

Он был не единственным мужчиной, которого она забыла точно так же, как забыла про героин.

– Нет, – сказала он. – Я бы хотела, чтоб вы не беспокоили меня больше.

– Я хочу поговорить с тобой, только минутку. Пожалуйста.

– Уходите, – сказала Вероника. Ей не понравились нотки истерики в собственном голосе. – Оставьте меня в покое! – Теперь на них смотрели все вокруг. Мужчина – Дональд? – поднял обе руки и попятился.

– О’кей, – сказал он. – Прошу прощения.

К своему ужасу, Вероника увидела, что власть ее дикой карты повлияла на человека без сознательного контроля с ее стороны. Он вдруг побледнел и покачнулся. Восстановил равновесие, схватившись за спинку свободного стула, и неуверенно пошел к выходу.

Донна, блондинка тридцати лет, носившая юбки в любой мороз, сказала:

– Ты с ума сошла? Он был шикарен. А этот костюм, должно быть, стоит тыщу баксов.

– Это первый из твоих бывших, кого мы видели, – добавила Бетти. Она повернулась на стуле, глядя, как Дональд уходит по улице. – Ты не можешь винить нас за любопытство. Ты никогда не пьешь ничего, кроме содовой, никогда не говоришь о мужьях и свиданиях, никто из нас даже не знает, где ты живешь.

Вероника попыталась улыбнуться. Улыбка должна была быть загадочной, но она чувствовала ее фальшь.

– Уста мои запечатаны, – сказала она.

В субботу вечером на третьей неделе на чердаке в Линбруке в ее дверь постучали.

Нэнси стояла на площадке и выглядела смущенной.

– Тебе можно присутствовать на собрании. Но ради всего святого, ничего не говори, о’кей? Не выставляй меня дурой.

Вероника прошла за ней вниз по ступеням. Дюжина женщин сидела вокруг обеденного стола в квартире Нэнси. Все они были одеты обычно, большинство не пользовалось косметикой. Три из них были чернокожими, две – латинос, одна – восточная. Одна была джокером. Казалось, у нее слишком много кожи для ее тела. Она была лысой, и складки плоти свисали с ее подбородка, затылка и запястий. Она была похожа на одного из этих странных сморщенных бульдогов, каких покупают иногда богачи.

Только одна из них была младше, и она выделялась среди них словно пантера в кроличьей клетке. Ей не могло быть больше двадцати лет. Даже с ее мешковатой зимней одеждой Вероника могла сказать, что она была бодибилдером. Об этом говорили ее шея и широкие плечи, и то, как она держала себя. Ее волосы были черными, по плечи, и, на профессиональный взгляд Вероники, это наверняка был парик.

Вероника нашла себе стул. Собрание началось и медленно покатилось вперед. Каждый вопрос поднимался на голосование, и то только после бесконечного обсуждения. Юная бодибилдерша выглядела такой же скучающей, как и Вероника. Наконец она сказала:

– К черту все это. Давайте поговорим о Леффлере.

– Мне не кажется это таким же важным, как проблемы джокеров, – ответила джокер. – Насилие по отношению к диким картам разрывает город на части. – Она говорила нечленораздельно, и Веронике было очень трудно понять ее.

Одна из чернокожих женщин – ее звали Тони – возразила:

– Зельда права. Все это джокерское дерьмо может длиться вечно. Давайте обсудим Леффлера.

Женщина-джокер возразила, но возражение быстро отвергли. Даже W.O.R.S.E., подумала Вероника, не освободился полностью от предрассудков. Когда дискуссия разгорелась, Вероника наконец собрала все части головоломки. Роберт Леффлер был издателем журнала «Игродом» и главой всей империи Глобальных игр и развлечений. Группа собиралась противостоять ему и заставить изменить политику журнала по отношению к женщинам. Проблема была в том, что никто не знал, как к нему пробиться. Небольшая женщина лет пятидесяти по имена Франс предложила воспользоваться ее опытом взломщика. Зельда хотела использовать бомбу.

После получаса дебатов Вероника извинилась. Она поднялась к себе и переписала номер личного телефона Леффлера и комбинацию к лифту, ведущему в его пентхаус, на клочок бумаги. Она взяла его с собой вниз, молча отдала Нэнси и заняла свое место.

Нэнси, сидевшая на другом конце стола, спросила:

– Где ты это взяла?

Спор стих.

В полной тишине Вероника ответила:

– Я его трахала когда-то.

Стол оживился. Через десять минут они набросали план. Ощущение силы захлестывало Веронику с головой, словно укол кристально чистого амфетамина.

– Давайте так и сделаем, – сказала Тони. – Единственный вопрос – когда?

Мартина, женщина-джокер, попыталась вскочить на подножку уходящего поезда.

– Как насчет сегодня?

– Слишком мало времени, чтоб приготовиться, – сказала Вероника. – Но завтра возможно. В воскресенья он всегда в добром расположении духа.

Следующей ночью Нэнси и Вероника сели в поезд до станции Пенн, и Вероника позвонила в отель «Пента» из платного телефона в будке на другой стороне улицы.

– Боб? Вероника.

– Вероника! – Его голос был приглушен, но казался обрадованным. – Дорогая, как ты?

– Я сногсшибательна, Боб. А термостат здесь, кажется, не работает. Так жарко! Мне пришлось раздеться догола. – Порыв ледяного ветра задувал в двери, гуляя по ногам. Лишний вес, набранный ею на чердаке, заставлял ее чувствовать себя толстой и неуклюжей, а нервы ее звенели как распределительный щит радиостанции. – А одна моя часть просто горит. Спорю, ты помнишь какая.

Она услышала мягкий стон.

– Не поступай так со мной, Вероника. Я теперь женатый человек. Ты не читаешь газет? Она была Майской Куколкой года.

– Меня не волнует, женат ли ты на Мисс Америка. Замужество меня не интересует. – Сперва Нэнси уронила челюсть на пол, но теперь она начала хихикать. Веронике пришлось отвернуться, чтоб не начать смеяться самой. – Я теперь на фрилансе, Боб. Предлагаю нечто особенное моим самым любимым клиентам. Первый раз бесплатно. Только чтобы напомнить, почему нужно всегда доверять профессионалу заботу о своих потребностях. Всех своих особых потребностях. Понимаешь, о чем я.

– О боже. Мы не можем встретиться здесь. Бев убьет меня.

– Вот зачем великий боже придумал отели.

– Сегодня?

Вероника прикрыла трубку ладонью и спросила одними губами: «Сегодня?» Нэнси кивнула.

– Несомненно, детка. Я тут рядом, в отеле «Пента», и вся горю. О! Все такое мокрое и липкое.

– Я буду через час.

– В десять? Я уже готова, но к десяти я буду готова по-настоящему. Сделаю все так, как ты любишь. Позвони мне из холла.

Она издала звук поцелуя и повесила трубку, чувствуя некоторое беспокойство от того, что все прошло так гладко. Она оставила Нэнси вызывать подкрепление и сняла комнату на свое имя.

К девяти пятидесяти их было пятеро, включая Тони, Зельду и джокера Мартину. Нэнси хотела, чтобы Вероника затащила Леффлера в постель и они могли бы сделать компрометирующие снимки. Вероника отказалась.

– Только не говори, что не занималась этим раньше, – сказала Нэнси. – Ну что тебе стоит?

– Оставь девчонку в покое, – ответила Зельда. – Я б никого не хотела видеть в своей постели, если я его туда не приглашала.

– Цели и средства, – сказала Тони. – Мы не можем подвергать свою сестру унижению.

– О’кей, о’кей, – согласилась Нэнси.

– У меня идея получше, – сказала Зельда, раздеваясь. Она не была такой накачанной, как думала Вероника. Она оставалась гладкой и женственной, хотя и с чрезвычайно развитой мускулатурой. Вероника поняла, что на нее трудно не пялиться.

Зазвонил телефон. Это был Леффлер. Вероника назвала ему номер и приказала поспешить. Она оставила дверь в номер чуть приоткрытой и ушла с другими женщинами в затемненную ванную.

– Не пердите там, – сказала Зельда, чем вызвала приглушенный смех.

Вероника услышала, как вошел Леффлер, дверь за ним закрылась.

– Вероника? – позвал он. – Где ты, озорница?

Одна из женщин с трудом подавила смех.

– Раздевайся, – ответила Вероника через дверь. – У меня для тебя сюрприз. – Она услышала звук расстегиваемой змейки.

– Ммммм, люблю сюрпризы. – Одежда упала на пол, послышались шаги и скрип кроватных пружин. – О’кей, дорогая, покажи, какая ты плохая девочка.

Зельда первой вошла в комнату. Она сбросила покрывало на пол и взяла эрегированный член Леффлера в руку как раз к тому моменту, как Нэнси включила свет и навела камеру. Кто-то еще бросил на кровать свежий номер «Нью-Йорк таймс», чтоб зафиксировать дату. Леффлеру понадобилось по крайней мере три щелчка затвора, чтобы отбросить Зельду прочь и спросить:

– Вероника, что, черт подери, тут творится?

Вероника покачала головой. Тони, став в ногах кровати, предъявила ему список требований. Они не требовали от него закрыть «Игродом» или превратить его в журнал освобождения женщин. Они хотели, чтобы «куколка месяца» стала «женщиной месяца», любой случайно выбранной женщиной-профессионалом старше тридцати. Тематическую статью, поддерживающую равные права женщин и осуждающую Национальную стрелковую организацию. Беллетристику, написанную женщинами. Короче говоря, завершить десятилетие с хотя бы минимумом социального самосознания.

– И, – сказала Зельда, – я хочу, чтоб на ваших лживых фото больше не было моделей с талиями по двадцать два дюйма. Ни у кого нет талии в двадцать два дюйма. Это чушь собачья!

Вероника неожиданно для себя хихикнула.

Леффлер не был удивлен. Во время лекции он собрал свои вещи и оделся.

– Вы понимаете, с кем вы тут, мать вашу, говорите? – спросила Нэнси. – Может быть, вы не понимаете, кто мы.

– W.O.R.S.E., я полагаю.

– Верно.

– Я вас не боюсь.

– А стоило бы, – сказала Тони. – Мы можем организовать кампанию и забросать чиновников письмами возмущенных граждан, так что ваш журнал снимут с прилавков во всех магазинах страны. Устроить пикеты, мешающие вашим сотрудникам добираться на работу. Обеспечить такое освещение в прессе, что фундаменталисты слетятся на вас, как мухи на дерьмо. Не говоря уже о том, чтобы разрушить ваш брак, – она кивнула на камеру в руках Нэнси.

Леффлер присел обуться.

– Если бы вы пришли в мой офис и изложили все это как вменяемые человеческие существа, возможно, я бы вас послушал.

– Я три месяца пыталась попасть на прием, – сказала Мартина. – Не делайте вид, что вам интересны наши предложения.

– О’кей, не буду, – он пошел к двери, затем обернулся посмотреть на Зельду. Она все еще была обнажена и следовала за ним по комнате. – И наденьте что-нибудь, – сказал он ей. – Меня тошнит от этих мускулов.

Выражение лица Зельды не поменялось. Она просто отклонилась назад и ударила его ногой в голову, сломав ему шею.

Стук его тела, упавшего на пол, был единственным звуком в комнате. Вероника подумала о резне в банке и качающемся трупе Ханны. Ей показалось, что сейчас она рухнет в обморок. Она заставила себя стать на колени перед телом Леффлера и коснуться его горла, проверяя пульс.

Зельда развела руки.

– Он мертв. Поверь мне.

– Иисусе, – пробормотала Вероника.

– Извини, – сказала Зельда равнодушно. – Я не подумала.

– Зельда, бога ради, – сказал кто-то.

– Ты опасна для окружающих, – добавила Тони.

Никто, кроме Вероники, казалось, не был особо шокирован или расстроен. Нэнси посмотрела на Веронику и сказала:

– М-да. Проблема.

Тони взяла Веронику за руку и заставила ее подняться на ноги.

– Дай мне ключ от комнаты. Мы обо всем позаботимся. А ты переходи улицу и езжай домой. Сможешь сесть на поезд?

Вероника кивнула.

– Дерьмо, – сказала Тони. – Нэнси, езжай с ней. Мы сами управимся.

Когда они уже выехали из города, где-то в районе Форест-Хиллс Нэнси спросила:

– Ты в порядке?

– Это так странно. Как будто… как будто это был сон или вроде того.

– Все верно, – сказала Нэнси. – Это он и был. Всего лишь сон.

Это было на всех каналах весь следующий день. Тело Леффлера нашли на аллее рядом со станцией Пенн, очевидно, он стал жертвой ограбления.

В тот вечер Нэнси пришла сказать ей, что они вне подозрений.

– Тебе не нужно знать, как они это сделали, – сказала Нэнси. Она, казалась, светилась успехом. – Но они избавились от него, и нет ничего, что связывало бы нас с ним.

– Это не беспокоит тебя? – спросила Вероника. – То, что он мертв?

– Слушай. Я тоже не поклонник насилия. Но ты должна помнить. Этот парень был дерьмом. С его смертью все переходит его дочери. Это будет женская корпорация, и в любом случае это лучше для всех женщин.

Вероника вспомнила мальчишескую энергию Леффлера, то, с каким нескрываемым удовольствием он отдавался сексу. Она вспомнила цветы, которые он всегда дарил ей, его чувство юмора.

– Наверное, – сказала она.

В следующую субботу одна из женщин принесла фотографии Зельды и Леффлера, которые она распечатала для себя на работе. Они пошли по рукам со смехом и восхищением. За бравадой скрывалось нервное напряжение. Вероника чувствовала его, и другие, вероятно, тоже, но никто ничего не сказал.

Вероника рано покинула собрание, а в следующую субботу осталась в своей комнате. Никто не пришел позвать ее вниз, и Нэнси больше никогда не говорила о W.O.R.S.E.

* * *

Дональд – кто бы он ни был – испортил Веронике все настроение. Она ушла из бара домой, кинула готовый обед в микроволновку и включила новости. Там шел документальный сюжет о Роксе, та история с неудачной высадкой рейнджеров в феврале.

– Признайте, – сказал репортер какому-то человеку в форме рейнджера, – эти детишки могут причинить гораздо больше вреда, если захотят. Создалось впечатление, что они даже не приняли вас всерьез. Несколько человек застрелили, но этим все и кончилось. Они выставили вас дураками.

– Мистер, – сказал рейнджер, – вы не знаете, что творится на этом острове. Все гораздо хуже, чем вы можете себе представить. Просто молитесь, чтоб вы никогда не узнали этого.

Вероника сохранила одно фото Ханны. Оно стояло на тумбочке у кровати, потом она убрала его, фото казалось постоянным упреком. Теперь она достала его обратно и установила перед телевизором. Она поняла вдруг, что так и не оплакала Ханну, не пролила ни слезинки за все шестнадцать месяцев со дня ее смерти. С этой мыслью нахлынули слезы.

Джамперы, подумала она. Они выставили дураками всех нас.

Она выключила телевизор. Ей все никак не удавалось прийти в себя после встречи с тем мужчиной в ресторане. Призраки прошлого приходили к ней. Она сама навлекла их на себя, как это и бывает с призраками. Это было нечто, что она оставила незавершенным. Больше года она отталкивала это от себя, но вопросы никуда не делись и боролись за право быть высказанными.

Она нервно прошлась по квартире. Она не думала, что сможет заснуть сегодня, не в таком состоянии. Она должна была сделать что-то, не важно, насколько серьезное, чтобы искупить муки совести.

Она села и набрала номер Нэнси.

– Алло?

– Нэнси?

– Да?

– Это Вероника. – После странных обстоятельств, при которых они расстались, она не знала, как Нэнси отреагирует на звонок.

– Да? – повторила она, на этот раз нервно, неохотно.

– Не хотела тебя беспокоить. Просто… я всегда хотела тебя спросить. Это о… это о Ханне.

– Продолжай.

Вероника представляла, как она стоит на вытертом коврике в коридоре, спина прямая, глаза смотрят прямо вперед, словно ожидая, когда падет невидимый топор.

– Ичико сказала мне, W.O.R.S.E. оплатил адвоката Ханны. Я просто хотела спросить… Я имею в виду… как вы узнали, что она в тюрьме?

– Ты хочешь узнать, использовала ли она свое право на звонок, чтобы позвонить нам, а не тебе? Ты это хочешь знать?

– Думаю, да. Ну, она ведь сказала мне, что покончила со всем этим.

– Да. Она не звонила нам. Лэтхем, Стросс позвонил.

– Они позвонили вам?

– Это был Лэтхем собственной персоной. Он сказал, они оплатят адвоката, который вытянет ее из-за решетки, но не хотят, чтобы об этом стало известно. Он хотел, чтобы мы сказали, что адвоката оплатим мы. Это было не то предложение, от которого я бы в тот момент хотела отказаться.

– Как они узнали, где вас найти?

– Понятия не имею.

– Правда? У вас нет никаких связей с Лэтхемом?

– Мы собирались взять его в разработку. Поверь, для нас это стало таким же сюрпризом, как для тебя.

Через несколько секунд Вероника спросила:

– У тебя все в порядке?

– Да. Жизнь продолжается, ты знаешь.

– Я знаю, – ответила Вероника.

Когда она повесила трубку, ее руки дрожали. Лэтхем. Она видела его по телевизору: элегантный костюм, аккуратная стрижка, глаза, холодные как зимнее небо. Брат Джерри был компаньоном Лэтхема в «Лэтхем и Стросс», и он рассказывал истории о нем. Он производил настолько нечеловеческое впечатление, что брат Джерри считал его скрытой дикой картой, думал что вирус каким-то образом убил все его эмоции. Сама мысль о том, что он может быть каким-то образом замешан в смерти Ханны, была ужасающей. Все равно что открыть крошечную коробку и обнаружить в ней весь мир.

Больше этой ночью она не могла ничего сделать. Она пошла спать, но не заснула. Она лежала и видела Лэтхема, и Ханну, и Нэнси.

Снег выпал на Лонг-Айленде и не растаял. У него были газоны, чтобы скапливаться там сугробами, и дети, лепившие из него снеговиков. В том декабре Вероника сидела в своей клетке и слушала завывания ветра.

В канун Рождества Нэнси принесла ей бутылку белого вина, украшенную лентой. Вероника завернула старинную серебряную расческу, просто на всякий случай, и кажется, Нэнси была тронута. Позже Вероника слышала, как та плакала внизу.

Раньше она спускалась в квартиру Нэнси только на собрания W.O.R.S.E. Она агонизировала несколько минут, потом тихо прошла вниз. Нэнси растянулась на диване, сжав подушку. Она даже не подняла взгляд, когда Вероника легла рядом и обняла ее.

– Никто не должен оставаться в одиночестве на Рождество, – сказала Вероника.

– Все, все просто распадается на части, – ответила Нэнси. – Я должна была ехать в Коннектикут, а потом их дети заболели корью, и я…

– Все хорошо, – сказала Вероника.

– Поверить не могу, что ты так добра ко мне, когда все так плохо. Я оставляю тебя там одну, ночь за ночью.

– Ты и так делаешь очень много, – сказала Вероника, пытаясь быть великодушной.

– Нет. Я завидовала. Тебе и Ханне. Мы были… – она не смогла продолжить.

– Вы были любовницами.

– Много лет назад. Но она устала от меня.

Вероника поцеловала ее в макушку. Нэнси посмотрела на нее, беспомощная и уязвимая.

Вероника сняла ее очки и положила их на стол, затем поцеловала ее в губы.

Они занимались любовью неловко, с едва осознаваемой страстью и без самоотдачи. Вероника стеснялась своего тела. Без физических упражнений, с нарушенным метаболизмом и развившейся любовью к сладкому, которую она не могла контролировать. Ей приходилось прилагать усилия, чтоб оставаться на метадоне и не вернуться к героину. У нее не оставалось воли на диету. За полтора месяца она набрала пятнадцать фунтов и продолжала толстеть.

Лобок Нэнси был покрыт прекрасными темными волосами, а ее кожа казалась нездорово-бледной. Вкус ее влагалища казался странным и кислым. Вероника поняла, что вспоминает Ханну, и заставила себя продолжать.

В конечном счете они оказались в спальне. Они обнимали друг друга всю ночь, но не пытались снова заняться любовью. К утру Вероника проснулась, чтобы увидеть, что Нэнси отвернулась и храпит тихонько в подушку. Вероника встала вскоре после рассвета, оделась. Она вернулась в спальню, чтобы слегка поцеловать Нэнси в лоб. Та проснулась на мгновение, чтобы сжать ее руку, и снова заснула.

После этого Вероника оставалась в своей комнате. Она оставалась там в жестокие морозы января и в еще более суровые февральские морозы. Одним воскресным днем температура упала ниже восемнадцати градусов, весь Лонг-Айленд покрылся льдом, а Вероника не могла подняться с постели. Она думала о Ханне, о том, что они делали вместе. Она думала о происшествии в банке, о том, как изменилось лицо Ханны перед тем, как она схватила пистолет охранника и начала стрелять. Она думала о Ханне, повешенной в своей камере, мертвой Ханне.

Она зарылась глубже в одеяла. У нее появились еще лишних десять фунтов, и теперь она чувствовала постоянную тяжесть. Лиз устроилась у нее на спине, и они проспали вдвоем целый день.

К ночи Веронике стало плохо.

Это не было похоже ни на что, о чем бы она слышала или могла бы вообразить. Внезапно она вдруг очутилась вне своего тела, заполнив комнату легче, чем воздух. Она отстраненно почувствовала конвульсии тела. Рвота сочилась изо рта, и Вероника знала отстраненно, что, если тело не перевернуть, оно, вероятно, захлебнется. К счастью, тело повернулось, потом приступ кашля заставил его согнуться.

Нэнси поднялась наверх посмотреть, что случилось, когда Вероника упала с кровати на пол. Она нашла банку гидрокодона и заставила Веронику проглотить три таблетки, пропихнув их в ее распухшее, саднившее горло.

Понадобилось еще четверть часа, чтобы спазмы прошли.

– Я должна выйти отсюда, – прошептала Вероника. – Мне все равно, что будет.

На следующее утро она отнесла Лиз к ветеринару и зарегистрировалась в программе медикаментозного лечения Синая. Это заняло шесть недель. Она сбросила набранный вес, потом набрала его снова. Волосы выпадали клочьями, а гусиные лапки, появившиеся у глаз, так никуда и не делись, даже когда она стала чистой и снова смогла спать.

У нее все еще оставались деньги, заработанные проституцией, достаточно, чтоб продержаться до конца года после выписки из больницы. Но ей нужно было что-то, чтобы заполнить пустоту дней. Никто ее не искал. Она подстриглась под мальчика и купила себе новую одежду – брюки и свитера, все темное, все объемное.

Она нашла себе квартиру, в нескольких кварталах от Нэнси.

Нэнси просто кивнула, когда Вероника сообщила ей последние новости. Немного поплакала, когда она забрала свои последние вещи.

– Я не очень-то тебе помогла, да? – спросила Нэнси.

– Ты спасла мою жизнь.

Нэнси сжала ее в объятиях, потом отпустила.

Вероника нашла работу секретаря и регистратора в страховом офисе Линбрука. Она получала минимальную зарплату и наблюдала, как босс заигрывает с другими секретаршами, крепкий, вечно жующий жвачку мужчина тридцати лет. Она не испытывала ровно никакого интереса к хорохорящемуся страховому агенту в полиэстеровом костюме. Однако это был первый раз в ее жизни, когда мужчина проигнорировал ее. А почему нет? Она выбыла из игры. Лишний вес, унылые стрижка и одежда, ни макияжа, ни парфюма, болезненная кожа с высыпаниями из-за любви к сладкому.

Это было летом, летом 1989-го, до того, как она увидела, что мир вокруг нее изменился. Вместе того чтобы пойти домой, она сидела на газоне у библиотеки и наблюдала за детьми, играющими в траве. Это был идеальный полдень: чистое небо, легкий ветер, колышущий листья. Она могла смотреть на все это и понимать объективно, как это было красиво. В первый раз за многие годы она поверила, что однажды взглянет на закат и по-настоящему почувствует его, и не будет переполнена ни смертью Ханны, ни страхом, что саму ее могут найти, ни переживаниями о весе и о том, что она собирается делать со своей жизнью.

Ей стало вдруг интересно, что происходит в мире. В своей новой квартире она ни разу еще не включала телевизор. Она купила газету, села на лавку и начала читать.

Заголовки были полны чего-то, что называлось «джамперы».

Она заставляла себя не перескакивать через строки, игнорируя шум в ушах и спазмы в желудке. По всему городу банды тинейджеров развили способность каким-то образом меняться сознанием с ничего не подозревающей жертвой. Подростки разгуливали в заимствованных телах, убивая, грабя и терроризируя город, а потом, когда все было сделано, они прыгали обратно, в свое тело.

Еще раз Вероника вспомнила сцену в банке, симпатичного беленького мальчика, чьи глаза потухли в ту же минуту, как изменился взгляд Ханны.

Ханна стала жертвой джампера.

Пресса – и все остальные – были убеждены, что это было новое проявление дикой карты. Это стало причиной очередной истерии в городе. Она умно поступила, никому не рассказывая о своих способностях. На всех жертв дикой карты смотрели со страхом и ужасом. Штат Нью-Йорк начал «добровольную» регистрацию тузов. Передовицы приводили доводы в пользу лагерей принудительного задержания, и буквы взывали к крови.

Вероника вернулась домой и изучила себя в зеркале в ванной. В октябре, меньше чем через месяц, ей исполнялось двадцать семь. Казалось невероятным, что столько всего в ее жизни уже прошло. Она скрывалась уже почти год. Никто не узнает ее такой, какая она сейчас. Почитав «Таймс», она поняла, как ей не хватает Нью-Йорка. Теперь я достаточно сильная, подумала она, чтобы оставаться чистой. Ей станет легче, когда она вернется в город, где есть куда пойти и чем заняться. Искушение покинуть унылый Линбрук всегда было велико.

Настало время отправляться домой.

В пятницу после похорон Ичико Вероника встала с мешками под глазами и чувством страха в сердце. Перед тем как идти на работу, она позвонила в «Лэтхем и Стросс». Она спросила Диану Мунди, адвоката Ханны. Мунди не было на месте, но Веронике назначили встречу на полдень этого же дня.

Ланч в «Близких друзьях», после которого они мало что делали по работе в оставшуюся часть дня, был пятничной офисной традицией. Их обычный столик на шестерых ждал их. Когда Вероника вошла в бар, она нервно огляделась, боясь снова увидеть человека в костюме, Дональда. Вместо этого она увидела женщину у стойки и замерла, где стояла.

Вероника видела ее со спины. У нее были темные каштановые волосы, свободно стекавшие по плечам. На ней было синее вечернее платье с вырезом ниже талии на спине, совершенно не подходящее для полудня.

Это было платье Вероники.

Женщина медленно повернулась на стуле. Вероника знала с определенностью ночного кошмара, что она увидит. И была права. У женщины было ее лицо, то, которое было у нее, когда она занималась проституцией. Тонкое, слегка сексуальное. С большим количеством макияжа. Она пялилась на крепкую грудь и аккуратную талию, которые когда-то принадлежали ей.

Женщина смотрела в ответ.

О’кей, подумала Вероника, очевидно, ничего этого не происходит. Я сплю.

Женщина потянулась к сумочке, и Вероника решила, что вот сейчас она достанет пистолет, застрелит ее, и тогда она проснется.

Казалось, вечность прошла, прежде чем женщина вынула руку из недр сумочки. Она держала фото, вырванное из газеты. На нем был блондинистый мальчик в смокинге – симпатичный, чувственный, улыбающийся с уверенностью богатого человека. Это был мальчик из банка. Тот, который прыгнул в Ханну.

– Чего вы хотите? – прошептала Вероника.

Женщина встала, завернулась в шаль. Она сделала несколько шагов к Веронике, покачиваясь на четырехдюймовых каблуках.

– Поговорить, – сказала она. Это был голос Вероники. – Вы будете меня слушать?

Вероника кивнула и последовала за женщиной наружу.

– Буду краткой, – сказала женщина. – Я знаю о происходящем намного больше, чем вы. Имя мальчишки Дэвид Батлер. Ему было семнадцать. Он был практикантом у «Лэтхема и Стросса». Насколько я знаю, он был лидером банды подростков, когда началась вся эта история с джамперами.

– Был?

– Он мертв. Но прыжки продолжаются.

– Кто вы?

– Сейчас это не важно. Суть в том, что это подросток с феноменом дикой карты. Это не просто совпадение, что все эти дети развили одну и ту же силу. Дикая карта работает иначе. Кто-то дает им эти возможности.

Точно так же, как Кройд передал мне мои, подумала Вероника, испытывая чувство вины. А потом вдруг ее разум сверкнул озарением, она вспомнила то, что знала о Джерри. Как он мог менять свою внешность. Менять все.

Женщина продолжала говорить:

– Мы должны найти…

Вероника отступила на шаг.

– Джерри? Это ты?

Женщина прервалась.

– Что?

– Это ты, да? Ты, сукин сын, как ты меня нашел?

– Твоя мать. Я убедил ее, что это вопрос жизни и смерти.

– Верни, верни свой облик. Я не могу смотреть на тебя, когда ты такой.

– У меня нет другой одежды. И я не собираюсь стоять здесь как Джерри Стросс в платье.

– Сделай что-нибудь.

Черты женщины расплавились и преобразились. Словно смыли слой глины. Теперь Вероника разговаривала с молодой Ингрид Бергман.

– О боже, – сказала Вероника. – Это платье тебе тоже дала моя мать? – Ингрид кивнула, заливаясь краской. – Чего ты от меня хочешь? Что я должна сделать?

– Помочь мне найти, кто стоит за этим. Кто бы ни стоял за этими джамперами, он ответственен за смерть моего брата.

– Кеннет?

– Да. Они убили его. Прошлой осенью. И Ханну тоже убили они. Это что-нибудь значит для тебя?

Вероника ударила ее раскрытой ладонью, потом принялась бить сумочкой, когда Ингрид попыталась закрыться руками.

– Не говори мне, что значит для меня Ханна. Ты, ублюдок! Убирайся из моей жизни и держись подальше!

Внезапно она увидела женщин из своего офиса, наблюдающих за ними из окна «Близких друзей». Конечно же, они все видели. Ее жизнь снова рухнула.

Она развернулась и побежала.

О Джерри ей рассказала ее мать. Вероника приезжала навестить ее на прошлое Рождество. Она знала, что рискует, позволяя себе контакты с прошлой жизнью, но она не хотела вечно жить в страхе.

Дом был темен, когда она приехала. Сперва она решила: что-то коренным образом поменялось: что мафия, или Призрачные кулаки, или Глобальные игры и развлечения захватили и закрыли это место. Она позвонила в колокольчик и через минуту услышала голос Миранды из динамиков над входной дверью.

– Да? Кто это?

– Мама, это я. – Она звонила ей неделей раньше, предупредив о приезде. – Ты меня видишь?

– Вероника? Это действительно ты?

Дверь открылась. Вероника вошла, неся сумку, полную подарков. Миранда обняла ее.

– Прости, дорогая. Просто ты…

– Я знаю. Я изменилась.

У них был рождественский ужин: индейка в чесночном соусе с рисом и снежными шариками. Китайская еда была настолько восточной, насколько это нравилось Миранде как шеф-повару. Настоящая японская кухня Ичико ужасала ее. За столом собрались только они: Миранда, Корделия, Ичико и Вероника.

– Почти все, кого ты знала, уехали, – сказала Миранда. – Мелани – переводчица в ООН, можешь себе представить? Адриенн делает витрины в Бергдорфе. Все достойно устроились, и все посылают открытки на Рождество. Но мы до сих пор принимаем по два-три звонка в неделю от клиентов, которые не слышали о том, что бизнес закрыт.

– Они держат меня тут, чтоб я помогала им с арендной платой, – сказала Корделия.

– У нас достаточно денег, и больше нам не нужно, – ответила Миранда.

Корделия пожала плечами. Теперь у нее была короткая стрижка, очень деловая.

– Позволь мне хотя бы притворяться, что я приношу пользу. У меня есть деньги, чтобы бездельничать, но теперь я продюсер. После того как Боба убили, все в Глобальных играх и развлечениях получили повышение.

Вероника постаралась не показать своей вины. Она обернулась к Ичико.

– Ты сказала Фортунато? О том, что закрываешь бизнес?

– Я писала ему, но не получила ответа. Я пишу ему так часто, но всегда одно и то же. Письма не возвращаются, но и ответа нет. – За горечью Вероника рассмотрела, как Ичико устала. Бизнес был единственным, что поддерживало ее все эти годы. Вероника спросила себя, как долго она продержится без него.

Миранда говорила о Линде и Орландо. Брак, казалось, готов был распасться.

– Надеюсь на это, – сказала Миранда.

– Мама! – в шоке воскликнула Вероника.

– Ты была права насчет него, – ответила Миранда. – Он ни на что не годится. Ей лучше будет сбросить этот балласт.

– Передай, что я люблю ее, о’кей? Я очень хочу ее увидеть.

– Может быть, тебе стоит с ней повидаться. Думаю, она будет рада.

Это была идея. Было бы здорово снова увидеть старый дом. И исправить отношения с Линдой. Снова стать друзьями. Она взяла себе еще индейки.

– А как насчет Джерри? – спросила она. – Есть от него известия?

Ичико и Миранда переглянулись.

– В чем дело, мама? Что вы мне не говорите? – Миранда посмотрела на свою пустую тарелку. – Джерри когда-нибудь рассказывал тебе о своих… э… особых способностях?

Вероника подумала, что видела все способности Джерри и они были довольно посредственны.

– Ты о чем?

– Этого я и боялась..

– Мама, не томи уже.

– Просто, когда все так обернулось в последние дни, об этом даже не хочется говорить… видишь ли, детка, Джерри туз.

– Ты шутишь, Джерри? Он никогда не говорил мне.

Конечно же, он и не стал бы. Джерри хотел, чтоб она любила его за то, кто он есть, как он сам ей однажды сказал.

– Прошлой зимой, примерно в то же время… как случилось все это дело с Ханной, он был здесь. – Миранда вспыхнула, очевидно, жалея, что произнесла имя Ханны. – И тут были кое-какие люди из Призрачного кулака, угрожавшие нам. Он… Я не знаю точно, что он сделал, но у него появилась эта способность менять свой облик. Все в своем облике. Он превратился в Фортунато. Сделал кожу темной, весь стал гладким и ровным, ну, ты знаешь. Такой же лоб.

Вероника не могла себе этого представить. Джерри – туз. Конечно, она и сама стала тузом, но не зацикливалась на этом. Пока она не использовала свои силы, она даже не могла с уверенностью сказать, что они у нее все еще были.

– Мы не видели его с тех пор, – сказала Корделия. – Я думаю, он мог разочароваться в тебе.

На десерт были жареные бананы в меду. После они собрались вокруг крошечного бонсая в комнате, которая когда-то служила приемной. Миранда купила Веронике красивую синюю шелковую блузку, которая сейчас была ей на два размера мала, даже если бы Вероника все еще носила подобные вещи. Корделия подарила ей сережки, которые она не могла надеть, потому что уши ее заросли.

– Можешь сделать из них клипсы, – неловко сказала Корделия.

Ичико подарила ей тонкий фарфоровый кувшин и чашки для саке. Вероника не стала говорить, что пить она тоже бросила. В припадке идеализма и подавленного гнева Вероника купила им книги: комментарии к Марксу и Энгельсу, «Женскую комнату» и Энциклопедию феминистки. Был момент, когда все подарки были открыты, и Вероника готова была расплакаться. И тогда Миранда сказала:

– Рождество, да? – и начала смеяться. И они смеялись все, обняв друг друга, катаясь по полу и хохоча, пока все и в самом деле не расплакались.

Как и боялась Вероника, Ичико не продержалась долго, умерев в последний день февраля. А Джерри, кажется, все-таки не разочаровался в ней.

«Близкие друзья» и офисы издательств располагались на Бродвее, к северу от Коламбус-серкл. Когда первый взрыв энергии от злости и смущения выдохся, она пошла пешком в Центральный парк. Найдя скамейку, она смотрела на голые деревья. Маленькие узелки на ветках обещали скорое появление первых листьев.

Мужчина и женщина, оба шестидесяти-семидесяти лет, шаркали мимо в вязаных шапочках, перчатках, под слоями пропотевшей одежды. Словно бег трусцой, снятый на камеру с эффектом слоу мо. И как долго, подумала Вероника, я собираюсь бежать? Как долго я буду скрывать свои силы и позволять другим людям принимать решения за меня?

Небо начало затягивать тучами, а ветер стал прохладным. Вероника пошла на юг, к выходу из парка, и остановилась взять кофе в «Космик кафе», греческой лавочке. Она попросила телефонную книгу и нашла «Лэтхема и Стросса». Адрес был на юге Парк-авеню.

Она взяла такси и добралась туда на несколько минут раньше назначенного времени. Это было старое здание, и обои между гранитными плитами холла приобрели желтоватый оттенок. «Лэтхем и Стросс» занимал всего два кабинета на восьмом этаже. Все это было похоже на киностудию. За стеклянными дверями располагалась стойка администратора, тонкий лист черного дерева на стальных карандашных ножках. На стойке не было ничего, кроме телефона. За ней стояла потрясающая блондинка в блузке белого шелка, а за ее спиной, на стене, покрытой красным вельветом, золотом сияли буквы «Лэтхем и Стросс».

Вероника вошла внутрь.

– Я хотела бы видеть Диану Мунди.

– Миссис Мунди сейчас на собрании. Вам назначено?

Вероника назвала свое имя. Администратор направила ее в зал ожидания справа, вне поля зрения лифтов. Вероника была очарована ее точными, безэмоциональными жестами.

– Что вы делаете, если вам надо что-то записать? – спросила Вероника.

Женщина автоматически улыбнулась.

– Для этого есть секретарь.

Вероника просмотрела журналы: «Смитсоновский институт», «Жилищное строительство», «Европа: Жизнь и Путешествия». Никакого «Космо».

Меньше чем через минуту к ней подошла женщина и спросила:

– Вероника? – Она была шести футов роста, широкая в кости, с резкими чертами лица, в очках и с зачесанными назад волосами. – Я Диана Мунди.

Она не была светской львицей, которую ожидала увидеть Вероника. Это успокаивало. Но одновременно все усложняло. Мунди провела ее по бордовому ковровому покрытию к огромному офису с угловыми окнами. Вероника мельком заметила кого-то и была уверена, что это Лэтхем собственной персоной. Затем они повернули в боковой коридор, и Мунди сопроводила ее в пустой офис.

Как только Мунди села, Вероника сказала:

– Я по поводу Ханны. Ханны Джорд.

– Не припомню этого имени.

– Вы были наняты организацией W.O.R.S.E., чтобы представлять ее интересы. Стрельба в банке. Там было очень странное дело. Только суд так и не состоялся, потому что Ханна покончила с собой в камере.

– Да, теперь я вспомнила.

– Проблема в том, что W.O.R.S.E. вам не платили. «Лэтхем и Стросс» сами вызвались защищать ее. Я хочу знать почему.

Мунди развернула кресло и прокатилась к офисному шкафу.

– Теперь я вспомнила и вас. Вы были… лично заинтересованы.

Вероника чуть пожала плечами.

– Обычно информация, которую вы запрашиваете, остается конфиденциальной. Но я уверяю вас, что вы на ложном пути. – Она вытащила файл в оливковой обложке и раскрыла его на столе. – Вот файл этого дела. Оплата была проведена в полном размере, вот чек, оплачено наличными. W.O.R.S.E., как вы наверняка понимаете, организация, не имеющая официальных счетов в банке и тому подобного, потому в данном случае для нас была приемлема лишь такая форма оплаты.

Если женщина и лгала, то Вероника не могла бы сказать в чем. А это значило, что ответы лежали уровнем выше.

У Эдварда Сен-Джона Лэтхема.

От Джерри она знала, что Лэтхем работает круглосуточно, по ночам и в выходные. Когда он не был в зале суда, он был в офисе.

Достать ключ было несложно. Она позвонила Франс из W.O.R.S.E., которая дала ей маленькую пластиковую коробочку, наполненную воском.

– Убедись, что ключ отпечатался полностью, – сказала ей Франс, – головка и обе боковые стороны.

Днем следующего понедельника Вероника каталась вверх-вниз на лифте в здании, где был расположен офис Лэтхема. На третий раз на восьмом этаже в лифт зашел молодой человек в костюме. Она проводила его на улицу, а потом использовала свою силу, и он пошатнулся. Она отпихнула его лицом к стене и улыбнулась оглядывающимся на них прохожим. Он, кажется, совсем не заметил, как она вытащила его связку ключей и быстро перебрала их. Два ключа выглядели многообещающе. Она отпечатала оба и положила связку обратно в карман. К тому времени, как он пришел в себя, она уже растворилась в толпе.

Франс сделала ключи, пока она ждала.

– Ты уверена, что тебе не нужна помощь?

– С некоторых пор я полюбила риск. Это работа для одного, – ответила Вероника.

– И ты не скажешь мне, кто цель.

– Ты прочтешь об этом в газетах.

* * *

Она просидела в кафе до десяти вечера, нервничая так, что съела три куска шоколадного пирога и выпила четыре чашки кофе. Когда она вошла внутрь, в холле был охранник. Она вписала имя Дианы Мунди и прошла к лифту. Охранник даже не взглянул на нее из-за своей газеты.

Первый ключ подошел. Офис был едва освещен парой булавочных пятен света. Вероника заперла дверь и повторила путь, которым шла вчера.

Офис Лэтхема был освещен, дверь закрыта. Вероника прошла по коридору до двери и тронула ручку. Та провернулась. Она толкнула дверь и вошла.

Лэтхем поднял взгляд из-за стола. Он работал за компьютером, повсюду валялись распечатки принтера. Казалось, он не удивился незнакомке в своем кабинете.

– Да? – сказал он.

– Мы должны поговорить, – ответила Вероника.

– Сомневаюсь.

– Это о Ханне Джорд. Она стала жертвой джампера, и джампер заставил ее расстрелять весь банк. Джампер по имени Дэвид Батлер.

Это произвело действие. Рот Лэтхема дернулся, а взгляд его на мгновение расфокусировался.

– Батлер работал на вас. Вы устроили так, чтобы Ханну в суде представлял «Лэтхем и Стросс». Это позволило вам послать Дэвида повидаться с ней в тюрьме. Там он снова прыгнул в нее и заставил ее убить себя.

Палец Лэтхема сдвинулся на несколько дюймов и нажал на кнопку интеркома. Вероника сфокусировала на нем свою силу. Гул работающего компьютера стал громче, машина издала кашляющий звук. Огни замерцали и погасли. Прежде чем Лэтхем успел сказать в интерком хоть что-то, его руки упали безвольно вдоль тела.

– Не трогайте это больше, – сказала Вероника. – Теперь я считаю, что вы завязли в этом деле по уши. Как вы связаны с Дэвидом? Что вам известно об этих джамперах? Почему вы помогаете им заметать следы?

– Я, – сказал Лэтхем, но так и не закончил предложения.

Вероника уловила движение справа. Она пригнулась рефлекторно, и удар пришелся вскользь по плечу. Даже этого оказалось достаточно, чтобы отбросить ее через всю комнату.

– Избавься от нее, – слабо сказал Лэтхем.

Вероника сфокусировалась. Это была Зельда, только без парика. Ее голова была чисто выбрита.

– Ты, – сказала Вероника.

Зельда улыбнулась.

– Вероника. Давно не виделись. – Она нагнулась и сграбастала Веронику за куртку. – Убить ее, босс?

– Да, – сказал Лэтхем. – Убить.

– Я возьму ее на Рокс и убью там. Блоут сможет выяснить, что ей известно.

Вероника почувствовала, как комната начала кружиться.

– Ты работала на Лэтхема все это время.

Зельда выкинула ее в коридор и захлопнула дверь в офис Лэтхема. Вероника поползла к стойке администратора.

– У босса были свои причины желать смерти Леффлера. Он задолжал денег некоторым его друзьям. Босс не любит торопиться с решениями. Он хотел удостовериться, что Тина и ее друзья не явятся за ним. – Она шла за Вероникой, позволяя той ползти вперед.

– Отпусти меня, – сказала Вероника. – Я уеду куда-нибудь. Ты больше обо мне не услышишь. Я обещаю.

Зельда рассмеялась, а Вероника поднялась на ноги. Сделав пару неуверенных шагов. Ее правое плечо было вывихнуто, а может быть, даже сломано. Предательство ранило почти так же, как боль. Почти. Понять, что даже W.O.R.S.E. были игрушкой в мужских руках. После этого все казалось бесполезным.

Прекрати, подумала она. Если не драться, Зельда убьет меня.

Она должна была использовать свою силу быстро, пока у нее еще оставался шанс. Она повернулась и сконцентрировала всю свою ярость, все отчаяние против Зельды, испепелила ее взглядом.

Свет мигнул, но Зельда ничего не почувствовала.

– Пытаешься напугать меня, Вероника? – Она вяло крутанулась, ударив ногой с полоборота. Вероника отпрыгнула назад, натолкнулась на стол администратора, и очевидная правда поразила ее: ее сила действовала только против мужчин.

– Тебе стоит попробовать что-нибудь другое, – сказала Зельда. – Взглядом нельзя убить.

Это имело смысл. Так работала дикая карта. Единственная власть, которой она когда-либо обладала, была власть над мужчинами. Возможно, все это имело какое-то отношение к гормонам. Как и все в этом мире.

Рука Вероники коснулась пластика. Телефон. Она качнулась вперед и ударила Зельду трубкой, попав по макушке. Зельда отпрыгнула на полшага и затрясла головой. Вероника размахнулась еще раз, но Зельда блокировала руку и опрокинула Веронику на пол ударом в солнечное сплетение.

– Это было больно, – сказала Зельда. Она выглядела озадаченной.

Вероника не могла вздохнуть. Она упала на колени, слыша, как воздух хрипит в горле.

– Ты знаешь, ты мне нравилась, – сказала Зельда. – Из всей этой шайки ты единственная знала, кто ты есть. Даже когда ты совсем себя запустила.

– Тогда… отпусти… меня.

– Прости, малыш. Это не в моих силах. Тебе не следовало связываться с серьезными людьми.

Пока Зельда шла к ней, Вероника рассматривала клетку, в которой очутилась: не важно, куда она бежала, не важно, как быстро, у нее никогда не было шансов улизнуть. Словно крыса в колесе. Никогда не прекращающаяся круговерть насилия, от смерти Ханны до собственных способностей Вероники, дарованных дикой картой, от убийства Роберта Леффлера до этого. Все это было так мелко и жалко, и когда она смотрела на это под таким углом, казалось, так просто выбрать другой путь.

Но теперь, конечно, было уже слишком поздно.

Она попыталась встать.

Зельда улыбнулась и прыгнула.

Потом наступила тьма.