XI

Стены все еще рябили пулевыми отверстиями. Большая часть стекол все же была восстановлена. Я не позволил им убрать то, что осталось от «Искушения»; ярко окрашенные части дерева все еще усыпали вершину моей опоры. То, что я видел, глядя на Рокс со своего места, было похоже на поле битвы.

Был ли это сон, или это была реальность, все равно. Реальность и сон казались уже одинаковыми. Я рыдал. Я оплакивал Келли-Тахиона, я плакал об Арахисе, я оплакивал джокеров, которые погибли, защищая это место. Я оплакивал себя и то, чем я стал.

Далеко в заливе на меня смотрел город. Солнце отражалось от башен Манхэттена. Нью-Йорк, казалось, смеялся надо мной.

– Ненавижу тебя! – кричал я городу. – Ненавижу за то, что ты сделал, и за то, что заставил сделать меня!

Голос прервал мою тираду.

– Эй, ты просто вырос, жирдяй. Это все.

Я бросил взгляд. Пингвин стоял наверху лестницы передо мной. Он шаркал своими перепончатыми ногами по осколкам картины.

– Ты мертв, – сказал я ему. – Я видел, что ты умер.

Он пожал плечами.

– И что же? Теперь я жив снова. Рождение, возрождение. Вы знаете – бесконечный цикл.

– Я вернул тебя к жизни? – спросил я. Вопрос казался важным.

– Ответь мне.

Так странно видеть кого-то перед собой и не уметь прочесть его мысли.

– Хорошо, это сделал я, – ответил я ему. Я был уверен в этом в тот момент, но в следующий не был уверен вообще. – Возможно. Так или иначе, – я уходил от прямого ответа. Я рассмеялся, горько. – Если это сделал я, это еще один бесполезный талант, которым я не могу управлять, как и всем остальным. Если бы я собирался возвратить кого-то, то это был бы Арахис. Я не могу сделать этого даже в своих мечтах, не так ли? Ничто из этого нереально.

Пингвин выглядел самодовольным и удивленным.

– Эй, у тебя есть тысяча джокеров, живущих в твоих проклятых пещерах, таким образом, ты должен надеяться, что твои мечты реальны, нет? – Он посмотрел искоса из-под своего цилиндра и поднял голову. Он смотрел на меня очень серьезно. – Бог знает чем может стать Рокс, если ты уделишь ему внимание, – сказал он.

Это заставило меня рассмеяться.

– Я уделял ему внимание, и Рокс стал склепом.

– Верно. Барахтаясь в своей вине. Но подумай об этом… стал бы ты делать то же самое, если б пришлось начать заново?

Я подумал об этом. Я все еще был зол.

– Я могу прочитать твои мысли, – сказал мне пингвин. – Да, ты сделал бы это. Ты смеялся, Блоут. Ты хихикал, когда умирали натуралы. Ты наслаждался чувством, которое дала тебе месть.

Да, я помнил. В те моменты я чувствовал себя сильным. Они заслужили то, что получили, натуралы. Они все заслужили это. Я только воздал им по заслугам.

Пингвин поднял голову; шляпа трубы наклонилась и уменьшилась.

– И ты все еще чувствуешь это? – спросил он.

«Чувствую что?» – почти спросил я, но потом понял.

Я понял.

Я мог ощутить то же самое, гремящее под всей болтовней и шумом в моей голове, тот же самый гул басов, который я чувствовал, когда я вызвал демонов святого Антония, чтобы убить. Та власть – моя власть – все еще там, все еще питалась всей желчью и гневом Рокса. Та сила, та энергия была моей, настолько же моей, насколько мое ужасное тело огромного слизняка.

– Да, – прошипел довольно пингвин, как будто он снова читал мои мысли. – Вот именно. Разрешение. Сделай это!

И я сделал.

Я снова посмотрел на Нью-Йорк и сверкающее, дразнящее пространство небоскребов.

– Вы ненавидите нас, – сказал я городу. – Прекрасно. Но это – моя мечта. Внутри Стены я могу ваять свой мир так, как я хочу.

Я коснулся кипящей массы энергии своим умом, и позвольте ему вытечь, через Рокс к моей Стене. Поскольку энергия бежала по краю, я позволил ей сформировать границу. Художник, я нарисовал новую стену.

Пингвин начал смеяться. Все джокеры вокруг меня указывали на залив.

Далеко в воде, под ложным зеленым и бурным небом моих мечтаний, стена становилась твердой. Она мерцала темными молниями и затем медленно укреплялась. Там, где мои мысли текли сквозь нее, они оставляли то, что было действительно стеной, камнем и кирпичом в сто футов высотой – здание, которое могли бы построить гиганты.

Я играл с ней, используя силу как прекрасное долото. Моя прихоть дала стене большие дубовые ворота, соединенные сталью, и преградила цепью, которую, возможно, не смог бы поднять и Титан. Башни выросли вдоль ее длины, грозные и высокие.

Теперь я вообразил большую дугу моста, и мощь выплеснулась вместе с мыслью наружу, осязаемая, рисуя тонкую структуру, столь же тонкую, как волосок, перекинутый к стене. Не поддерживаемый ничем, он коснулся земли перед Административным зданием одним своим краем, а другой протянулся за стену, в залив, и указывал на Бэттери-парк. Мост был достаточно широк только для двух человек, чтобы идти в ряд. Не было никаких перил, и полотно блестело, как будто оно было сделано из стекла.

Я посмотрел на творение рук своих и возлюбил его, и сделал второй мост, перекинутый через стену от берега Джерси. Я укрепил стену вокруг, и когда я сделал это, обратил свое внимание к самому Административному зданию.

Мощь все еще рычала, изгибаясь дугой, она была еще сильна. Я снова высвободил ее.

Я помнил, как здание выглядело в снах, которые я видел: волшебная страна, прозрачный замок, прокалывающий небо невозможно высокими и тонкими башенками, укрепленный валом и обнесенный рвом, архитектурная фантазия, родившаяся на стыке Диснея, Босха и Эшера.

Место, где могла воплотиться любая причуда.

Я моделировал энергию в своем уме, оформлял ее и разбрасывал образы по моей серой действительности. И, ах да, добавил еще две вещи: «Искушение», снова целое, и себя в образе Изгоя.

Я закрыл глаза. Сверкнула вспышка, которая заставила всех задохнуться. Рокс задрожал, как дрожал он, когда родились пещеры. Когда все успокоилось, мои шутники задохнулись в изумлении. Я не открывал глаз. Мне не нужно было видеть. Я не хотел смотреть.

– Блоут? – Это был голос Кафки, слишком реальный. Я покачал головой, не желая уходить из моей мечты.

– Блоут, пожалуйста! – он настаивал.

Я обиженно открыл глаза. Кафка разевал рот на меня, на пингвина, который стоял рядом с ним, на пейзаж вокруг нас. Пингвин хихикал. Это было ужасно похоже на меня.

Это был сон. Или скорее я, возможно, вообще никогда не спал. Я начал смеяться все громче и громче.

Каменная стена окружила нас в заливе. Феерические мосты образовали дугу в небе. Я видел хрустальный замок повсюду вокруг меня.

Все это было еще здесь. Все это. Я создал это видение Рокса; я сделал его так уверенно и сознательно, как будто лепил из глины своими собственными руками.

Кроме… «Искушение» было все так же разбито, разбито на куски. И я – я не был Изгоем, я был Блоутом. Но я нашел, что мои две неудачи не имели значения для меня в сравнении со всеми прочими чудесами.

– Блоут, – прошептал Кафка с любопытством. Он все никак не мог перестать пялиться. Смотрел то на меня, то на пингвина, то на великолепный пейзаж вокруг нас. – Это ты…

– Да, – ответил я ему. – Да, это сделал я.

Я хихикал и ржал, легкомысленный и слабый от переутомления.

– Сделал я, – повторил я. – Это мое.

Я не мог прекратить хихикать. Это было на самом деле весело. Вы знаете. Все то время, что я потратил, слушая мысли Блеза и джамперов, и как им нравилось надирать задницы натуралам и оскорблять их, я никогда не понимал почему. Я думал, что они были глупы и юны. Я не думал, что они были правы.

Но теперь… теперь я тоже испытал часть их замешанной на крови эмоции. Я чувствовал это, когда я выпустил демонов; я чувствовал это теперь, глядя на новый облик Рокса.

Эй, всегда приятно знать, что ты можешь ударить в ответ. То, что ты можешь причинить боль, если боль причинили тебе.

И в отделе взаиморасчетов натуралы получили от джокеров долговую расписку мирового класса.

– О, вы будете ненавидеть меня. Хорошо, – сказал я вершинам небоскребов, выступавшим по краю моей стены как шипы. Мощь в моей голове гудела как гнездо шершней, сердито. – Теперь вы действительно научитесь ненавидеть меня.

И я снова хихикнул.