Часть первая

1

Воскресным утром Артур проснулся в приподнятом настроении, — жизнь удалась. В свои пятьдесят лет он мог сказать это с гордостью. Не хватавший с неба звезд в школьные и студенческие годы, выросший в рабочей семье, он добился в жизни всего сам — упорным трудом и собственным умом. И сегодня утром, тщательно бреясь в просторной ванной комнате своего загородного особняка, разглядывая свое отражение в зеркале, он, как невинное дитя, радовался в предвкушении исполнения очередной мечты. Наконец у него собрана достаточная сумма для ее осуществления. Конечно, это было не просто, иногда приходилось себе отказывать во многом. Но экономить он научился с юных лет, ему не привыкать. Трудно было только объяснить это жене и любимой дочери, у которых всегда была наготове просьба. Но за последний год они чётко уяснили: сначала новый автомобиль — потом всё остальное.

Он ещё раз тщательно выбрил натянутую кожу на скулах и подбородке, ополоснул лицо холодной водой и освежился одеколоном. Окинув взглядом свою всё ещё подтянутую фигуру с едва наметившимся брюшком, остался доволен: «Некоторые в моём возрасте уже похожи на слоёный пирог ни с чем, а я до сих пор — как молодой орёл!»

«Орёл» причесал волнистые, черные с проседью волосы и, накинув халат, вышел из ванной. На террасе его ждала жена. Стол уже был накрыт: традиционный воскресный пирог только что извлечён из духовки, рядом с кофейником — чашки с ароматным чёрным кофе.

Выпив бодрящий напиток, Артур только надкусил маленький кусочек пирога и тут же забыл о нём, раскрыв журнал «Автомир». Он принялся увлечённо, в который раз, перелистывать затёртые страницы. На одной замер надолго. Недовольно поджав губы, обойдённая вниманием жена, спросила:

— Что, не нравится?

Имея в виду пирог.

— Нравится, но дороговата, — ответил задумчиво муж, имея в виду автомобиль «Mazda-6».

— Поговорили, — хмыкнула жена.

Встала и направилась в спальню дочери. Пора будить девочку к завтраку.

Артур поднял глаза от журнала и с запозданием понял, что обидел супругу. Виновато улыбнулся ей вслед и закрыл журнал. Он посмотрел на термометр, висящий снаружи: ещё не было девяти, а на дворе уже около тридцати градусов жары. Артур вошёл в комнату и, скинув халат, надел лёгкие льняные брюки и шёлковую голубую сорочку. Немного подумав, накинул пиджак. Открыл сейф и, пересчитав деньги, положил плотную пачку долларов во внутренний карман пиджака. Не спеша вышел во двор, хозяйским взглядом оглядел владения. Проходя чисто умытыми, аккуратными дорожками между газонами с цветочными клумбами к старенькой «девятке», подумал, что сегодня садится за руль «старушки», возможно, в последний раз. Сумма, необходимая для покупки нового автомобиля приятно оттягивала карман светлого пиджака, и до исполнения мечты оставались считанные минуты, — столько времени займет дорога в автосалон.

Но Артур решил перед магазином еще разок заглянуть на автомобильный рынок, тем более что надо было проверить собственные склады стройматериалов, которые находились по соседству с рынком. По дороге заехал за старинным приятелем Армо. «Одна голова хорошо, а две лучше», — подумал Артур, но вовсе не потому, что собственный ум не был у него авторитетом, а скорее из любви к обществу. Армянская диаспора в городе была дружной общиной, и мужчины часто встречались после работы в любимых уютных армянских кафешках, делились новостями, обсуждали проблемы. За бильярдным столом или за бокалом вина проходили и деловые переговоры, порой решались судьбы детей. У кого подрастала в семье невеста и где хорошему парню найти жену, узнаешь у своих же, близких по духу и религии. Порой честного слова, скрепленного рукопожатием, было достаточно для заключения договора или сделки.

Артуру посчастливилось родиться в добропорядочной армянской семье, где честное слово действительно таковым являлось, И искренний, не лишенный честолюбия, уверенный в своей правде Артур шел по жизни с открытым забралом. Ему, как, впрочем, и всем соотечественникам, пришлось пережить непростые времена на стыке веков, но, видит Бог, он не замарал честь ни в каких неблаговидных поступках. На сегодняшний день под его руководством трудились несколько строительных бригад. Хотя нельзя было считать его предприятие крупной строительной компанией, конкурирующей с такими монстрами, как фирма «Грей» или компания «Аладдин», но и у него были свои заказчики. Занимался Артур строительством частных домов и коттеджей и делал это быстро, качественно и красиво, а главное — не столь баснословно дорого, как упомянутые фирмы. Поэтому всегда был востребован и при деле. Только дилетант мог сказать, что это было легко и просто. Артур работал много и напряженно, однако был доволен своим профессиональным выбором и результатами своего труда.

Они только вошли на территорию рынка, и в глаза сразу бросился красавец «Мерседес». Не заметить его было невозможно. Автомобиль, безусловно, был достоин внимания.

— Не меньше сорока зеленых, — шепнул Армо другу.

— Я такой суммой не располагаю. У меня только тридцать, — не скрывая сожаления, ответил Артур.

Тем не менее они остановились возле автомобиля. А почему бы не помечтать? Тут же из автомобиля вышли его обладатели, и начался обычный, практически ритуальный в таких случаях разговор. Продавался «Мерседес», как ни странно, не дорого, ввиду того что люди срочно уезжали, и по этой же счастливой случайности продавцом оказался армянин.

— О цене договоримся, — уверенно, как о вопросе уже решенном, изрек хозяин. — Свои люди.

Его красавица-жена с ангельской, робкой улыбкой поддержала мужа:

— Конечно, договоримся. Вы жалеть не будете. Такую машину приобретаете! Мы никогда бы не продали так дешево, если бы не крайние обстоятельства. У нас очень сложная ситуация. Очень, — грустно вздохнула она и отвернулась, украдкой вытирая невидимую слезинку.

Однако не стала вдаваться в подробности сложных обстоятельств. Затем, справившись с нахлынувшими эмоциями, достала из автомобиля небольшой японский термос и налила в пластмассовую чашку кофе.

— Угощайтесь, — протянула женщина чашку Артуру с очаровательной улыбкой, глядя ему прямо в глаза своими чёрными, как бездонные ночные озёра, глазами.

Артур не смог отказаться и, повинуясь, взял чашку. Кофе был в меру горячий и в меру крепкий, как раз такой, какой он любил. Артур с удовольствием выпил всю чашку. Они не пробыли возле машины и получаса, но он не мог поверить своему счастью: хозяева уступали автомобиль всего за тридцать тысяч, ему даже не пришлось торговаться. Именно эта сумма и лежала в кармане его пиджака. Кажется, он сам проговорился о ней. Осмотрев автомобиль и проехав вокруг рынка пару кругов, не долго раздумывая, они ударили по рукам и, так как хозяева спешили с отъездом, не стали терять время на волокиту с куплей-продажей, а оформили у нотариуса генеральную доверенность. В момент передачи денег из рук в руки Артур был как во сне: голова его слегка кружилась, и он плохо соображал, ошеломленный быстротой происходящего, несказанной удачей и щедростью порядочных и милых людей.

Эльвира (хозяйкой автомобиля являлась по документам она) при расчете вытащила из пачки денег тысячу долларов и протянула Артуру именно в тот момент, когда смутная, еще не до конца оформленная мысль о расписке замаячила на окраинах его сознания.

— Возьмите на оформление.

Этот неожиданный щедрый жест перевел мысли в другое русло и напрочь заставил забыть о расписке. Артур был очарован и восхищён добротой красавицы Эльвиры. Впервые в жизни он был согласен с тем, что решения в семье принимает женщина. Усевшись в кожаный салон сверкающего «Мерседеса», счастливый его обладатель медленно покатил к дому. Старинный друг Армо ехал за ним на его старенькой «девятке». По дороге заехали за женой и сыном Армо.

Дома у Артура, дружно усевшись за круглым столом в летней беседке, увитой плющом, они пили вино, ели плов и долму в виноградных листьях и, конечно, произносили много тостов, в том числе и за прежних владельцев автомобиля. Пусть им повезёт, добрым людям должно везти, пусть на новом месте у них всё сложится успешно! Все были довольны и веселы. Мужчины то и дело выходили покурить, но каждый раз оказывалось, что возле автомобиля курить удобней. И женщины добродушно посмеивались, наблюдая за ними из беседки.

— Мальчишки — всё равно мальчишки, хоть и седые уже. Смотри, твой полез под машину в белых брюках, — сказала жена Армо Антонина, обращаясь к Лиле.

— Да пусть. У него сегодня праздник, — великодушно улыбнулась Лиля. — Давай пить чай.

Затем добавила лукаво, оглянувшись на автомобиль:

— А твой сын хорошо смотрится за рулём нашего «Мерса».

И украдкой взглянула на дочь. Сюзанна зарделась и опустила глаза. Артур с Лилей были не против породниться с друзьями, тем более что видели — единственная любимица-дочь неравнодушна к Карену. Что касалось родителей Карена, те вели себя индифферентно, предоставив молодым самим разбираться в сердечных делах. Такое демократическое отношение не очень нравилось Лиле. Она твёрдо знала, что этот вопрос должны решать родители. Любовь придумали поэты, а жизнь — это проза, иногда очень неприглядная. Её, Лилю, родители выдали замуж в семнадцать лет, не спросив её согласия, и она счастлива с Артуром. А была влюблена, между прочим, в соседского русского мальчишку Петьку. И что бы она делала с этим Петькой, если бы ослушалась тогда родителей? Петька ходит сейчас по городу с красным носом и роется в мусорках, выуживая пустые бутылки. Нет, такие вопросы нельзя пускать на самотёк. Но Лиля — женщина умная и не станет прямолинейно предлагать свою дочь друзьям, она покажет «товар» лицом, заинтересует «купца», спровоцирует его самого на нужный шаг. Торопиться не стоит, но и упускать из виду жениха тоже нельзя. Не ровен час — кто-то другой парня заприметит и заарканит. Карен — хороший мальчик и умный. Да и у родителей мальчика свой ресторанчик на объездной дороге. А наследник один в семье, как и их дочурка. Денежка к денежке ложится! Вот поэтому Лиля всё чаще напоминала мужу приглашать друзей в дом, посидеть за круглым столом. Ей не нравилось, что русская жена Армо, Тоня, не так воспитанна и не разделяет её взглядов. А как русская должна была реагировать на высказывания Лили, что армянин должен жениться на армянке? «О присутствующих не говорят, да и вы, конечно, счастливое исключение из правил, — высказалась однажды Лиля, — однако я считаю, что мы должны держаться своих. У нас одна религия и одни корни». — «Религия и у русских с вами общая, мы тоже христиане. Что же касается корней, то вы давно забыли, как выглядит ваша Армения, — прямолинейно отреагировала Тоня в прошлый раз. — Разделять людей на чужих и своих нехорошо. Как правило, это приводит к тяжёлым последствиям. Прецеденты всем известны».

После этого диалога Лиля стала осторожней и никогда больше не заводила разговор о национальных особенностях. Сегодня всё прошло мило и непринуждённо, все разговоры вращались только вокруг мужской, автомобильной темы. Сюзанна быстро оценила обстановку и поняла, что в борьбе с конкурентоспособным «Мерседесом» она неизбежно потерпит поражение, и решила сегодня сдаться без боя. Она рано попрощалась с гостями и ушла в свою комнату смотреть любимый сериал. Карену было позволено проехать по ближайшим улицам за рулём автомобиля, что он и сделал незамедлительно, вернувшись в беседку весьма возбуждённым. Его карие глаза сияли, щёки порозовели от переполнявших его эмоций. Он только приговаривал:

— Вот это машина, я понимаю! Теперь я знаю, почему «Мерседес» не нуждается в рекламе.

Артур сидел довольный, как юбиляр, и казалось: все похвалы и комплименты адресуются не его автомобилю, а лично ему. На радостях он съел очень большой кусок пирога, даже не заметив его вкуса. Когда гости уехали, Артур загнал автомобиль в гараж и долго не мог расстаться с ним.

Лиля зашла следом и, покачав головой, произнесла иронично:

— Может быть, тебе здесь постелить, дорогой, рядом с твоей Мерседес?

— Не ревнуй, это не женщина, — рассмеялся Артур и нежно обнял жену. — Иди, я скоро вернусь.

И Лиля вышла.

Автомобиль, действительно был роскошный, и трудно было уйти из гаража, оставить его одного до утра. Артур в который раз открыл капот и осмотрел чисто вымытый двигатель (тот выглядел абсолютно новым!), перебрал запчасти, великодушно оставленные прежними владельцами, и насладился приятной музыкой, льющейся из радиоприёмника. Наконец, уставший от пережитых эмоций, закрыл гараж на замок и пришёл в спальню, под бок к заждавшейся верной супруге. В эту ночь он спал безмятежным сном младенца.

2

Радость продолжалась два дня. В воскресенье они всей семьей поехали к морю на новом автомобиле. А на обратном пути решили остановиться поужинать в ресторане друзей — на объездной дороге. Артур вышел из автомобиля с гордо поднятой головой и направился к ресторану. Несколько раз ему пришлось возвращаться к автомобилю: сначала забыл мобильный телефон, потом ещё что-то очень важное. И каждый раз, снимая автомобиль с сигнализации, наслаждался вниманием окружающих.

В воскресенье и в понедельник в МРЕО были выходные, и, конечно, Артур не успел переоформить машину на себя. А во вторник ему сообщили, что генеральная доверенность отозвана владелицей автомобиля и машину он должен вернуть. Артур не поверил своим ушам и сначала ничего не понял. Не хотел он ничего понимать и позднее, когда позвонил Эльвире и та своим ангельским голосом ответила, что никаких денег не получала, а просто попросила его продать машину, но теперь у нее самой нашелся покупатель и она хочет забрать свою машину обратно. Он слушал и не верил. Нет, этого не может быть. Его разыграли, так не бывает. У него подкосились ноги, и он схватился за сердце. Конечно, возвращать автомобиль отказался.

В суд, на предварительное заседание, Эльвира пришла со своим адвокатом и заявила, что она неопытная беззащитная женщина, никакого мужа армянской национальности у нее нет и никогда не было, а машину дала Артуру для продажи. Вне себя от ярости, Артур пытался доказать, что отдал Эльвире свои честно заработанные деньги в обмен на машину. Его друг Армо засвидетельствовал это. Но суду этого было недостаточно.

— Предъявите расписку. Вы отдали свои деньги? Так почему же не взяли расписку? — резонно спросил судья.

— Да, вот именно, предъявите, — подала голос Эльвира.

— Скажи правду, что получила от меня деньги, — в исступлении требовал Артур, приблизившись к ней, сжимая кулаки и бешено вращая глазами.

Когда расстояние между ними опасно сокращалось, он, глядя в ее невинные, ангельские глаза, чувствовал, что в его жилах закипает горячая армянская кровь, что готов убить её в этот момент.

— Не получала я никаких денег! Мы договаривались, что ты займешься продажей моего авто, потому что мне, домохозяйке, это было не под силу, и ты мне обещал помочь. Конечно, я согласилась дать тебе небольшую сумму как посреднику. Но, как только я передала тебе машину, на следующий день у меня нашелся покупатель. Поэтому я решила сама продать свой автомобиль, — правдиво и искренне звучал нежный голосок маленькой хрупкой женщины.

И Артур ясно видел, что симпатии стражей закона на ее стороне, не говоря уже о самом законе. Никто в суде ему не верил, включая его собственного адвоката. После первого слушания они вышли вдвоём из зала заседаний.

— Клянусь матерью, — перекрестился Артур, — я отдал ей за эту машину тридцать тысяч долларов.

— Да не верю я в ваши клятвы! — ответил тот. — На моем веку я столько их слышал, начиная от мелких аферистов, заканчивая крупными рецидивистами. Ты скажи, как можно было отдать деньги чужому человеку и не взять с него расписку? Ты предприниматель, проживший полвека, взрослый человек… Как ты мог?

— Я сам не знаю! На меня что-то нашло! Такое безграничное доверие эта парочка у меня вызвала, что мне даже стыдно было усомниться в их честности. Да и привык я доверять людям.

— И часто ты так попадаешь — с твоей привычкой? — спросил адвокат.

— Не часто. Зато по крупному, как видишь. А может, у меня на роду написано по жизни терять заработанное? — фатально предположил вдруг Артур. — Никогда и ничего не давалось мне просто так, легко, как некоторым. А отнималось часто.

— Ну, знаешь, у некоторых непросто отнять. А ты слишком доверяешь людям. Знаешь, как сказал Мазарини: «Считайте всех людей честными людьми, но живите с ними, как если бы они были мошенниками». Я думаю, это правильно. И если бы люди руководствовались такого рода правилами, то преступлений было бы меньше. Такие доверчивые граждане, как ты, и включают зеленый свет мошенникам. Такие и провоцируют их на преступления. Надеюсь, эта история послужит тебе хорошим уроком.

— Да, а я до сих пор думал, что прав был не Мазарини, а Марк Аврелий, когда сказал, что люди существуют друг для друга.

— Со времен Марка Аврелия мир сильно изменился, но некоторые люди, как тогда, так и сейчас, считают, что остальные существуют ради их обслуживания и удовлетворения их потребностей.

— Я понял. Но что мне сейчас делать? Ты мне поможешь?

— Если тебе верить, то мы имеем дело с мошенницей. Сам понимаешь, у тебя никаких доказательств, кроме свидетеля, и суд будет на ее стороне. Но ты можешь подать на апелляцию. Какое-то время выиграешь. Попытайся договориться с ней мирно. Может, вернешь хоть часть денег. На все даже не рассчитывай. Думаю, не наделаешь глупостей. Попробуй держать себя в руках на следующем заседании, не повышай голос на истца, а то заработаешь сто двадцать девятую статью УК Украины.

— Что это за статья?

— Угроза убийства. Помнишь, что ты сказал ей в зале суда?

— Не помню.

— А я помню. «Скажи правду, гадина, не то придушу тебя собственными руками!»

— Я себя не контролировал. Если честно, мне и сейчас хочется взять и грохнуть её головой о стенку.

— Ну да, мне это часто приходится слышать. Вот и говорю, держи себя в руках. Денег таким образом не вернёшь, это точно, а в тюрьму сядешь.

Артур вернулся домой. В гараж, где стоял красавец «Мерседес», заходить не хотелось. На жену тоже избегал смотреть.

Как он мог? Действительно, как? Артур не понимал, как его, взрослого мужика, предпринимателя, руководителя, могла провести жалкая парочка аферистов. И даже не денег было жалко, а чувство унижения и бессильная злоба терзали его. Его приняли за деревенского дурачка, за идиота. Ну почему же приняли? Так оно и есть. Здоровый человек не поддался бы на такую аферу. Ведь надо было сразу сообразить, что дешёвый сыр бывает только в мышеловке. Где его мозги были в тот момент? Размышляя так, провёл первую ночь после суда Артур и совершенно разбитым встал утром.

Он решил позвонить Эльвире и предложить встретиться. Ещё не знает, что скажет ей, но попытается поговорить, как советовал адвокат. Эльвира трубку не брала. В безуспешных попытках дозвониться прошёл остаток дня. Но и на следующий день телефон Эльвиры не отвечал. У Артура пропали сон и аппетит, стало прыгать артериальное давление, пошаливало сердце. Жена, позволявшая себе комментарии в первый день, после приезда «скорой помощи» сделала вывод:

— Да пропади они пропадом, эти тридцать тысяч! Здоровье дороже. Забудь!

— Не тридцать, а двадцать девять. И не забуду! Она вернёт мне их, — настаивал на своём Артур, но уже не очень уверенно.

Глядя в зеркало очередным утром, он уже не ощущал себя орлом, скорее — изрядно потрёпанной вороной. Через две недели разыскал-таки село и дом, в котором жила женщина. Но на дверях висел амбарный навесной замок, а соседи не были лично знакомы с новой хозяйкой старого дома и никакой информацией о её местонахождении не располагали. На Артура жалко было смотреть. Кожа лица посерела, глаза от бессонницы покраснели, стал нервным, вспыльчивым.

Они встретились через месяц в зале суда. Суд принял решение в пользу Эльвиры. Однако Артур всё ещё надеялся на чудо, пытался вернуть хоть часть своих денег и не спешил возвращать машину. Уже два раза к нему домой приходили работники милиции, но он сказывался больным и всячески оттягивал возвращение чужого имущества.

Сегодня, позвонив в очередной раз и уже ни на что не надеясь, с удивлением услышал голос Эльвиры. На предварительном слушании и в день суда он сказал этой мерзавке всё, что думает о ней. У него не было ни сил, ни желания что-то доказывать. Уставшим голосом безнадежно предложил ей подумать о душе и о судном дне, когда за все грехи придётся ответить. В заключение примирительно сказал, что согласен потерять часть денег за урок, и выразил надежду, что получит при возвращении автомобиля хотя бы половину суммы. Эльвира выслушала спокойно, ни разу не возразив, и вдруг ответила согласием. Да, она вернёт половину суммы, но только после того, как продаст автомобиль, а сегодня вернёт третью часть. Она будет дома после шести вечера. Артур согласился: «С паршивой овцы хоть шерсти клок», — думал он, лихорадочно собираясь на встречу с мерзавкой. Жене ничего не сказал, устав от её комментариев и запоздалых советов. Друга Армо тоже не взял с собой, так как решил вернуться домой на электричке. Подъезжая к селу, где жила Эльвира, он нервно сжимал рулевое колесо, ладони рук были влажны, желваки на скулах ходили ходуном, а сердце снова учащённо билось. «Гадина! Почему я должен ей верить? — всю дорогу думал Артур. — Ведь не вернёт она мне деньги! Точно знаю, что не вернёт. Не для того она всё затевала». И тут его осенило. А почему оставлять злодейку безнаказанной? Чтобы жила эта мерзавка и других людей обманывала, наживалась на доверчивых и порядочных тружениках? Нет, он остановит это зло. Не дав себе времени на обдумывание поступка, Артур резко свернул на обочину и вышел из машины. Достал домкрат и поднял переднее колесо. Сняв его, почти до конца открутил болт. Для верности подрезал тормозной шланг. Ту же операцию проделал с задним колесом. До дома Эльвиры рукой подать, дом стоит на холме, а значит, на подъём, если что, автомобиль и без тормозов остановится. А вот сверху уже ей, злодейке, съезжать. И там — как судьба распорядится. Если суждено ей жить, значит, будет жить, решил Артур. Когда подъехал к дому, сердце гулко билось, рубашка была влажной от пота.

Соседка Эльвиры пенсионерка Ефросинья Павловна поливала огород, когда услыхала незнакомый мужской голос. Она обернулась и увидела возле своего забора седоватого брюнета средних лет, лихорадочно сжимавшего в руках амбарный замок.

— Женщина! — взволнованно звал он, увидев её через забор. — Женщина, вызывайте милицию! С вашей соседкой несчастье. Пойдёмте со мной скорей. Может, она ещё жива.

— С какой такой соседкой? — осведомилась пожилая женщина, бросив шланг на землю, и подошла к забору поближе.

— Эльвира, ваша соседка, — махнул рукой в сторону дома мужчина. — Я ей машину привёз. Зашёл в дом, а она лежит на полу.

— Это та, что Петровны дом купила? — уточнила женщина.

— Не знаю, — растерянно ответил он и перехватил её подозрительно-встревоженный взгляд.

Та наблюдала, как мужчина в волнении переложил замок из одной руки в другую и освободившейся ладонью машинально потёр о брюки. На светлой ткани остались кроваво-ржавые следы.

— Батюшки святы! — испуганно вскрикнула женщина и шарахнулась от забора.

Развернувшись на месте, с прытью горной серны, скакнула она через грядки и, заголосив: «Убили!», рванула в противоположную сторону.

3

Фёдор возвращался домой кружным путём, — многолетняя привычка добросовестного участкового и здесь взяла верх. Хотя жена уже давно ждала к ужину и он обещал не запаздывать, ведь сегодня их юбилей — пятнадцать лет супружеской жизни, ноги как-то сами собой пошли в обход, а не напрямую. «Ничего страшного, — подумал Фёдор о жене и уже собравшихся гостях, — подождут». Ежедневный осмотр вверенной ему территории в любое время года и в любую погоду был своеобразным ритуалом, без которого Фёдор не смог бы спокойно уснуть. Он был настоящим участковым, каких сегодня можно выставлять в музее в качестве редкого экспоната, и пользовался заслуженным уважением среди сельчан и своего районного руководства.

По крутой тропинке он поднялся на высокий холм, откуда всё село было видно как на ладони, и сразу же заметил знакомый автомобиль на обочине. На строгом лице Фёдора появилось недовольное выражение: ну не нравился ему этот автомобиль! Нет, сам по себе автомобиль был очень хорош. Для их села, пожалуй, даже слишком хорош. И принадлежал он молодой и красивой женщине, которая явно не была создана для жизни в этой глуши. Однако пару месяцев назад она появилась здесь и облюбовала старый дом на противоположном холме, на отшибе. Дом давно и безуспешно продавался, но дождался-таки своего покупателя.

Односельчане крутили пальцем у виска и посмеивались, когда читали очередное объявление в районной газете с описанием «добротного» дома и ценой на него. Наследники из города, которым теперь принадлежал дом, после смерти его хозяйки явно с головой не дружили, когда запрашивали сумму, мягко говоря, не отвечающую понятиям «цена» и «качество». Однако односельчане с удивлением констатировали впоследствии, что поговорка «Смеётся тот, кто смеётся последним» справедлива. И уже не смеялись, а в открытую завидовали успешным предпринимателям, которым так повезло с наследством и его несказанно удачной реализацией.

Фёдору сразу не понравилась эта дамочка, которая прикатила на автомобиле к сельсовету два месяца назад. Нет, дамочка была, что и говорить, тоже хороша! Тоже — даже слишком хороша. Такой красавице — с белыми ручками — в селе делать нечего. Он не стал скрывать своего недоумения и новую односельчанку встретил не очень приветливо.

— А вы не слишком гостеприимны, — заметила молодая, женщина, кокетливо глядя на Фёдора чёрными глазами. — А потом удивляетесь, почему люди от вас в город бегут.

— Ну, если вы скажете, что будете работать у нас сельской учительницей или, к примеру, фельдшерицей, я продемонстрирую своё гостеприимство, — поглаживая пышные усы, ответил Фёдор.

Кокетливая улыбка дамочки его нисколько не смягчила. Фёдор знал, что такие мужчины, как он, не интересовали таких женщин, как Эльвира. Они были с разных планет.

— Да, скажу, только позднее. Вот переберусь окончательно, сделаю ремонт в доме и начну ваших детишек учить. У меня два высших образования — я преподаватель английского языка и психолог. Думаю, не в каждом селе найдутся такие специалисты, — гордо закончила она.

Но Фёдор с первой минуты их беседы абсолютно точно знал, что женщина блефует. Не будет она работать в их селе и вообще задержится здесь ненадолго. Но вот для чего она приобрела этот никчемный дом, понять не мог.

Он стоял на холме и вглядывался в замерший у обочины автомобиль. «Почему бы ему не стоять возле своего дома или, на худой конец, возле сельмага? Может, что-то случилось с двигателем и дамочке нужна помощь?» — размышлял Фёдор. Он уже решился было спуститься с холма и пойти к этому чёртову автомобилю, когда из-за машины материализовался мужчина. Он, видимо, сидел на корточках и что-то там ремонтировал. Возможно, менял спущенное колесо: в его руках была штуковина, похожая на домкрат (Фёдору издали было плохо видно). Мужчина открыл багажник и положил в него инструмент, снял рабочие перчатки и, бросив их туда же, захлопнул багажник. Затем поспешно сел за руль, и автомобиль резко тронулся, подняв облако дорожной пыли.

Фёдор облегченно вздохнул и посмотрел на часы: стрелки показывали без четверти семь. Он проводил машину взглядом, открыл планшет, достал авторучку и паспорт участка. Ещё раз взглянул на часы и сделал какую-то заметку. С чувством исполненного долга участковый почти бегом спустился с крутого холма.

Через две минуты он был возле своего дома. Жена Наталья встретила его в прихожей укоризненным взглядом, и только тут Фёдор понял, как оплошал: мало того, что задержался на целый час, но ещё и про цветы забыл. Он развернулся со словами: «Я щас, я мигом!» — и только хотел выскочить из дома, как проворная рука жены ухватила его за ремень:

— В летней кухне, — с ироничной улыбкой шепнула Наталья и легонько подтолкнула мужа к выходу.

Фёдор выскочил на улицу, чертыхнулся и, сгорая от стыда, шмыгнул в летнюю кухню. На столе лежала продолговатая красная бархатная коробочка. Он открыл её и увидел внутри цепочку с кулоном. На полу в эмалированном ведре его терпеливо дожидался помпезно оформленный букет цветов. И без того красивые бордовые розы были густо политы какой-то липкой переливающейся ерундой, а целлофана и атласных лент было больше, чем самих цветов. Фёдор в недоумении повертел букет в руках, изумлённо произнеся:

— Это ж надо до чего народ додумался!

Праздничный стол был накрыт красивой вышитой скатертью, поверх которой бережливая хозяйка постелила прозрачную клеёнку. Стояла середина августа, и стол ломился от яств. Окна были раскрыты нараспашку, но в комнате было душно. Раскрасневшиеся гости, пропустив по рюмочке, томились в ожидании хозяина и горячего.

— Наконец-то дождались жениха, — произнёсла какая-то из подруг жены, когда на пороге появился Фёдор — в свежей, тщательно накрахмаленной рубашке и отутюженных брюках, с ярким букетом в руках.

Он сунул букет Наталье и смущённо чмокнул её в щёку. Сквозь бронзовый загар на его щеках проступил яркий румянец. Кто-то с ходу крикнул: «Горько!» — и сунул в руку Фёдору рюмку с водкой.

— Дайте человеку сесть, — подала голос тёща. — Ведь целый день на ногах. Садись, сынок, покушай, — заботливо засуетилась она и поставила перед зятем тарелку, щедро, с горкой наполненную его любимыми голубцами.

Фёдор по-хозяйски занял своё законное место в центре стола (в одной руке — рюмка, в другой — вилка), уже нацелился ею в пупырчатый солёный огурчик, как вдруг в открытое окно донесся чей-то истошный крик: «Убили, убили!», и рука Фёдора, не успевшая донести рюмку до рта, застыла в воздухе. Все, как по команде, замолчали и, замерев, в недоумении глядя друг на друга, прислушались. Степану, соседу Фёдора, сидевшему напротив, выпала редкая удача наблюдать за дилеммой, перед которой оказался участковый. Вот сейчас, в эту минуту, Фёдор ещё бы мог опрокинуть в себя рюмашку и успел бы закусить хрустящим солёным огурчиком из подвала и тёщиным голубцом, а вот через минуту — леший его знает… Степан с нескрываемым любопытством наблюдал за внутренней борьбой Фёдора. Тот смотрел на рюмку, закипавшую в его руке, слегка наклонив голову влево, чутко прислушиваясь к доносившимся с улицы голосам, и продолжал бездействовать.

У Степана от волнения даже в горле запершило, и он не выдержал, плеснул в свой широкий рот рюмашку, крякнул и прокомментировал ситуацию на свой лад:

— Вот те и погуляли, ёк макарёк!

С улицы снова раздались истошные крики и возбуждённые голоса, и Фёдор героически встал, поставив нетронутую рюмку на стол.

Фёдор рысцой бежал по вверенному ему участку. За ним чуть, отставая, спешил мужской состав его гостей из тех, кто полюбопытней и помоложе, за ними — бабы и кто постарше. Фёдору было легче: не отягощённый праздничным ужином и спиртным, ведомый чувством долга, он бежал легко, без одышки. Пробежав стометровку, с удовлетворением отметил про себя, что в очередной раз, как всегда, успешно сдаст обязательный годовой зачёт по профподготовке. Перед поворотом он благоразумно притормозил и поэтому не сшиб своей мощной фигурой пенсионерку Ефросинью Павловну, с растрёпанными волосами, с косынкой в руках.

Это она истошно голосила: «Убили!», держа путь к дому участкового. И от каждого двора по пути её следования к ней присоединялись любопытные. Они бежали поодаль, пытаясь на ходу выяснить мелкие подробности и мотивы убийства. Однако Ефросинья Павловна или держала всё в секрете, или сама не располагала информацией. От сопровождающей её свиты доносились удивительно интересные умозаключения одно другого невероятней. Ефросинья Павловна как не подтверждала, так и не опровергала их. Перед нею стояла одна задача — добежать до участкового и сообщить об убийце с окровавленным замком, который остался стоять за её забором. Сама же она выскочила со двора через боковую калитку и по заросшей бурьяном тропинке сбежала с холма не чуя ног, совсем как пятьдесят лет назад, когда бегала от родителей на свидание к своему Василю.

— Стоп! — властно произнёс хозяин села — участковый Фёдор. — Теперь — спокойно и по порядку! Говори, Ефросинья Павловна, что случилось?

— Федя, не говорить надо, а бежать и хватать убивцу, пока он не утёк! — с трудом отдышавшись, взволнованно потребовала женщина. — Он не нашенский, а приехал на машине этой самой Эльвиры. Я его тут раньше не видела. А сегодня в оконце увидела и думаю, пора полить огород, а то ведь совсем засох, и пошла…

— Так ведь дождь всю ночь шпарил! — раздался голос из толпы.

— Я слушаю Ефросинью Павловну. Остальным — отойти на десять шагов и помолчать, пока не будут специально приглашены для разговора, — строго оборвал комментарии участковый. — Продолжай, Павловна!

— Так вот я и говорю, что увидала машину ейную и пошла полить огородик. А тут и он объявился, убивец. Стоить весь белый, с ноги на ногу переступает, как конь стреноженный, а бельмами так и сверкает, как бешаный. А в руках замок держить! Я возьми да глянь на ентот замок, а он в кровище весь. Ну, я и смекнула сразу, не стала своей смерти дожидаться. Думаю, убил её и меня пришёл убрать, как свидетеля, значить. Я-то видела, как он подъехал на машине ейной. Да беги ты, Фёдор! Да мужиков прихвати с собой! Вишь, машина-то на холме стоить? Значить, он досель там!

— Сам, говоришь, объявился возле твоего забора? А что сказал? — уточнил участковый.

— Да запамятовала я от страху, что он там сказал. Вроде как: «Убили вашу соседку, пойдём поглядим вместе». А куда ж я с убивцей пойду?! Я что, с ума сошла, что ли? Я ишо пожить хочу, внучков поняньчить. Я бегом к тебе, а он там остался.

Фёдор почесал затылок и потрусил к дому Ефросиньи Павловны. За ним потянулась и толпа односельчан.

Во дворе дома прямо на сырой траве сидел и курил мужчина, с первого взгляда не похожий на «убивцу». Однако вид у него был потерянный, и возле него, на крыльце, действительно лежал большущий замок.

— Предъявите ваши документы, — вместо приветствия, запыхавшись, произнёс Фёдор. — Что здесь случилось?

— Сами посмотрите, — ответил Артур, кивнув в сторону дома, и достал из кармана водительское удостоверение. — Я приехал к Эльвире, машину ей пригнал. А она лежит там, на полу. Я не стал трогать, выбежал сразу и сообщил соседке.

Фёдор взглянул на удостоверение и сунул его себе в карман.

— Прошу вас не покидать место происшествия. Присмотрите за ним, — отдал он распоряжение подоспевшим мужикам и поднялся на крыльцо.

Женщина лежала на полу без признаков жизни. Участковый осторожно обошёл тело сбоку. Визуального осмотра было достаточно, чтобы понять: она мертва. Фёдор достал мобильный телефон и позвонил в дежурную часть милиции:

— Михалыч, на моём участке труп. Думаю, что криминальный. Присылай следственно-оперативную группу.

— Диктуй данные, Федя. Что там у тебя, бытовуха?

— Не похоже. Дамочка одна жила, недавно переехала. Пиши: Кударцева Эльвира Викторовна, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения.

— Хреново, Федя! Начальник будет «доволен». Слушай, а у твоей Кударцевой был «Мерседес»?

— Да. А ты откуда знаешь?

— Так половина города уже знает про эту историю, а мы — в первую очередь. Вот тебе — и мотив, и убийца. Дорого не возьму, бутылку поставишь при встрече. Твоя Кударцева кинула у нас в городе одного армянина. Продала ему своего «мерина», а назавтра доверенность отозвала и машину отсудила. Он тут месяц на ушах стоял, а доказать ничего не смог.

— Вот так новость! — произнёс Фёдор и полез в карман за удостоверением. — Армянин твой случайно не Артур Погосян?

— Сейчас гляну, — ответил дежурный и через минуту ответил утвердительно. — Погосян, и «Мерседес» в розыске. Похоже, он не спешит машину возвращать.

— Здесь он, у меня. Машину хозяйке пригнал. А ей уже ни к чему, стало быть…

— Так это он её и грохнул! Ты смотри за ним в оба, а то сейчас в ум придёт и в бега ударится.

— Чёрт принёс эту дамочку на мою голову! Мне она сразу не понравилась, — подвёл итог участковый, глядя в окно.

Вокруг дома собралась добрая половина села. Гвоздём программы по-прежнему была Ефросинья Павловна. Она стояла в окружении односельчан и в который раз повторяла свою историю приглушенным голосом, недобро поглядывая в сторону «убивцы». Однако в присутствии главного героя, рассказ её сильно поблек. Односельчане недоверчиво слушали Ефросинью Павловну и, пожимая плечами, переглядывались, отходили в сторонку, устремляя своё внимание на смирно сидящего на пригорке мужчину. Светлые кремовые брюки, из-под которых виднелись бежевые мокасины, белая рубашка, аккуратно подстриженные черные с проседью волосы и благородные черты лица не вязались с образом убийцы, про которого они только что услыхали от бабы Фроси.

Входная дверь и все шесть окон небольшого дома были густо облеплены местными ребятишками. Они, прильнув к стеклам, громко комментировали всё, что удавалось рассмотреть. Смеркалось. Фёдор прогнал мальчишек от двери и спустился с крыльца. Он остановился в ожидании следственно-оперативной группы, внимательно глядя на подозреваемого. Погосян сидел с безучастным видом и курил очередную сигарету, по всей видимости, последнюю: смятая пачка «Мальборо» валялась у его ног. Вид у него был задумчиво-хмурый, но в то же время уверенный и относительно спокойный. «Для убийцы выглядит слишком хорошо, — подумал участковый. — А где же машина?»

«Мерседеса» не было на месте. Он точно помнит: когда подбегал к дому, машина ещё стояла, а вот сейчас её нет.

— Куда делся «Мерседес»? — не кому-то конкретно, а в принципе задал свой животрепещущий вопрос участковый.

Вся толпа, чьи взоры были обращены на дом, развернулась на сто восемьдесят градусов и в удивлении зашумела. Действительно, автомобиля на месте не было. При этой новости безучастный к происходящему подозреваемый Погосян резво вскочил на ноги и озабоченно взглянул в сторону, где предполагал увидеть оставленный им злополучный «Мерседес», но машины не увидел. Он похлопал ладошками по карманам и в одном из них обнаружил ключ от автомобиля. Вынув ключ на фирменном брелоке, Артур в недоумении держал его на ладони, как бы демонстрируя трудящимся свою непричастность к факту исчезновения данного автомобиля, и на его лице отразилось вся гамма переживаемых эмоций.

— К-куда?.. — заикаясь впервые в жизни, изумлённо произнёс Погосян. — Куда он делся?

И рванулся в сторону пустого места, однако его тут же схватили два дюжих мужика из группы поддержки участкового.

— Стоять! — зычно приказал Фёдор. — Разберёмся. Чай не иголка в стоге сена, найдётся твой автомобиль.

4

За рулём «Мерседеса» сидел Андрей — липовый «армянин». Тот самый, который вместе с Эльвирой продал Артуру автомобиль.

Эльвира позвонила ему и приказала срочно приехать. «Обстоятельства изменились», — сказала она Андрею, но объяснять ничего не стала. — Срочно приезжай и не вздумай попасться кому-нибудь на глаза. Пройдёшь в сарай за домом, и будешь ждать моего сигнала. Артур приедет на машине. Когда войдёт в дом, сядешь в машину и отгонишь «Князю» под разборку. Не забудь второй экземпляр ключей». Андрей возмутился: у него уже был покупатель за тридцать пять штук зелени, а под разборку, он знал, придётся отдать всего за пятнашку. И хоть бы что-то объяснила строптивая баба, так нет же! Даже разговаривать не стала.

Андрей, взяв своего младшего брата, приехал в село со стороны леса. Как партизан, пробрался в сарай и сидел там до тех пор, пока не увидел сквозь щель Артура, подходившего к дому. Он наблюдал, как Артур в нерешительности потоптался перед закрытой дверью. Слышал, как у него зазвонил телефон, и видел, как Артур немного погодя сначала поднялся на крыльцо и вошёл в дом, а затем, как ошпаренный, выскочил оттуда и побежал в сторону соседского двора. Андрей ничего не понял и продолжал ждать условного сигнала Эльвиры до тех пор, пока не услыхал истошные крики: «Убили, убили!», и тут он понял, что надо «делать ноги». Пробравшись к густым зарослям терновника у подножия холма, засел там и наблюдал из своего нового укрытия, как к дому набежало полдеревни народу.

Эльвира не звонила. Андрей, терзаемый сомнениями, решил выйти из своего укрытия и узнать, что же там происходит, кого убили и куда пропала Эльвира. Но в последнюю минуту понял, что именно сейчас он может ещё забрать «Мерседес» и свалить отсюда незамеченным. Автомобиль стоял соблазнительно удобно по отношению к Андрею, и он подполз к нему из кустов, проник в салон. Не запуская двигатель, отпустил ручной тормоз, включил нейтральную передачу, и машина легко покатилась с холма, набирая скорость. Он решил пока не тормозить, чтобы не гасить скорость и не включать двигатель, то есть незамеченным бесшумно докатиться до леса, а уж там дать ходу. Всё прошло как по нотам, и автомобилю хватило инерции достигнуть кромки леса. Андрей запустил двигатель, включил первую, затем вторую передачу и разогнался по лесному бездорожью.

Ветки безжалостно хлестали автомобиль, сухие кусты цеплялись за его бока, оставляя тонкие царапины на блестящей полированной поверхности, но Андрей, не сбавляя скорости, упрямо мчался вперёд. Его одолевали сомнения и противоречивые мысли об Эльвире. Что могло произойти в её доме? Кого убили? Почему не позвонила до сих пор? Если её действительно убили, то понятно, почему не позвонила. Но кто убил? Артур? Если Эльвиры нет в живых, то обязательно ли исполнять её глупый приказ отдать машину Князю? А может, спрятать в гараже брата и выждать пока всё прояснится? Отдать такого красавца всего за пятнашку на детали он всегда успеет. И Андрей в изменившихся обстоятельствах решил действовать по своему усмотрению.

Машина выскочила из леса на просёлочную грунтовую дорогу, которая пошла круто вниз, изгибаясь на крутых поворотах. Перед первым поворотом Андрей притормозил, но педаль тормоза легко провалилась до пола, и автомобиль ещё больше разогнался, съезжая с крутой горы. Дорога была отвратительная, вся в ухабах и рытвинах; колея, оставленная тяжёлым деревенским транспортом, была настолько глубокой, что «Мерседес» грохотал днищем прямо по земле, издавая мерзкий звук. Андрей машинально и безрезультатно продолжал давить на педаль тормоза, когда машина вдруг резко дёрнулась, и рулевое колесо вырвалось из его рук. «Мерседес» как будто споткнулся о внезапную преграду, непонятная сила развернула его на месте и стала крутить и переворачивать вбок и вниз, устремляя в глубокий овраг. Андрей с удивлением успел заметить отделившееся от машины колесо. Оно катилось впереди и подпрыгивало на кочках весело и бесшабашно, радуясь своей неожиданной свободе. Автомобиль тяжело перевернулся несколько раз и, благополучно достигнув дна оврага, остановился на боку, ударившись о старый, сухой и ни в чём не повинный дуб. Дуб крякнул и, переломившись пополам, медленно и печально обрушил крону на своего убийцу.

Андрей лежал, уткнувшись головой в пол автомобиля, и боялся пошевелиться. Внезапно наступившая тишина и остановившееся движение, как ему думалось, не предвещали ничего хорошего. В эту минуту, как показывал опыт, который он приобрёл, просмотрев пару сотен боевиков, по закону жанра должен был раздаться взрыв. Но почему-то ничего не происходило, а торчать вверх тормашками и терпеливо ждать, когда тебя разнесёт в куски, было скучно, и Андрей пошевелился. От его движения машина закачалась и с грохотом перевернулась на три оставшихся колеса. Он попытался открыть дверь — та не поддавалась. Вся левая сторона автомобиля деформировалась, и двери заклинило. Правая задняя дверь смилостивилась и выпустила счастливца на волю.

Стемнело. «Да, теперь тебя только на детали. Всё-таки права была Эльвира, — грустно констатировал Андрей, обходя вокруг машины. — Надо искать эвакуатор. А сколько я ещё горя хапну, пока торпедирую тебя отсюда в город, — мама дорогая!» — закручинился добрый молодец. И с запозданием произнёс в пустоту:

— А что это было?

Ему не ответили. Он ничуть не удивился, что после такого головокружительного полёта остался цел и невредим. Андрей накануне был у хироманта, который напророчил ему долгую и счастливую жизнь. Правда, пока он кувыркался в машине к дубу, одна предательская мыслишка успела-таки проскочить: «Хиромант, сука, обманул». Но сейчас он об этом не помнил. Такова человеческая природа. Андрей выбрался из оврага и в темноте через поле — напрямую — пошёл пешком в город. «Вот сейчас совсем некстати, если кто-нибудь увидит меня здесь», — подумал он и побежал.

5

Участковый рванул к месту, где только что стоял автомобиль и увидел с холма, как «Мерседес» благополучно приближается к лесу. С противоположной стороны к холму подъезжали два автомобиля со следственно-оперативной группой из районного отдела милиции. Фёдор побежал им навстречу. Не успела первая машина остановиться, как участковый открыл дверь и запрыгнул на заднее сиденье:

— Поехали! — скомандовал он. — «Мерседес» угнали. Сейчас догоним.

— Не понял! Что у тебя на участке происходит? Что за цирк? — грозно произнёс майор — начальник милиции, сидевший рядом с водителем. — Мы вроде на убийство выехали.

— Так оно и есть. Труп никуда от нас не денется — лежит себе спокойно в доме. Мужики мои там охраняют и труп, и Погосяна. А вот машину только что из-под носа угнали. Если поспешим — догоним.

— Мы? «Мерседес»? Ну ты, брат, даёшь! — отреагировал водитель и хихикнул.

— Конечно, догоним! Он же через лес поехал. Небось, не автобан. У вашего УАЗика проходимость получше будет.

— Чей «Мерс»? — спросил начальник.

— Принадлежит убитой, — ответил участковый.

— Вот это, Федя, ты нагрешил! Ладно, догоняй свой призрак. Я пошёл к месту происшествия, — сказал майор и вышел из машины вместе с судмедэкспертом.

Из второго автомобиля вышли эксперт-криминалист, оперуполномоченный, кинолог с собакой и следователь. Народ в полной тишине почтительно расступился перед ними. Перед домом начальник посторонился и дал пройти вперёд следователю с судмедэкспертом:

— Берите понятых, осматривайте.

Сам с оперуполномоченным подошёл к задержанному Погосяну:

— Ну что, будем молчать или оформлять явку? — упершись руками в бока и медленно раскачиваясь с пятки на носок, сходу «беря быка за рога», внушительно произнёс он, глядя в упор на Артура.

Деревенская толпа колыхнулась ближе и обступила их плотным кольцом.

— Вы чё, мужики? — растерянно спросил Артур. — Какую явку? Я тут случайно оказался и сам попросил вызвать милицию, когда увидел убитую.

— Конечно, понятно, что случайно. Мы в курсе, по какому ты здесь случаю. Ну и правильно, что завалил её. Я бы тоже не выдержал, — продолжал начальник.

— Да никого я не собирался валить! Бросьте вы приписывать мне это убийство! — возмутился Артур.

— Понятно, что не собирался. Мы ж понимаем, случайно всё вышло, в состоянии аффекта. Сейчас напишешь явку — до суда погуляешь на подписке, если будешь правильно себя вести и содействовать следствию.

— Ничего я не совершал! — повысил голос Артур, начиная нервничать.

— Ладно ломаться, как девочка! Все мы ничего не совершали. Ну, так вышло, не ты первый — не ты последний, — нудил майор, цепким взглядом окидывая Погосяна. — Кстати, твои брюки придётся изъять для экспертизы, так как на них пятна бурого цвета, сильно похожие на кровь.

— Это я замком испачкался…

— Каким замком? Где он?

— На крыльце лежит.

— Понятно, — задумчиво произнёс начальник милиции, как будто для него уже было ясно действительно всё. — Вот тебе ручка, — майор достал из кармана паркер с золотым пером, — иди в машину и пиши. А я пока тут погуляю. Присмотри, — бросил он на ходу оперу и направился к дому.

Толпа почтительно расступилась.

— Ну что, пошли? — предложил милиционер Артуру и зашагал к машине.

Погосян покорно последовал за ним.

В машине Артур стал излагать на бумаге, как собирался вернуть Эльвире автомобиль и обнаружил её мертвой.

Начальник поднялся на крыльцо и, остановившись перед замком, громко крикнул в открытую дверь:

— Товарищ следователь, изымите замок.

Он упивался вниманием толпы и, как всегда в таких случаях, начинал играть на публику. Подчинённых это всегда раздражало.

— Сейчас, здесь закончу и изыму ваш замок, — недовольно отозвались из глубины дома.

— Ну, что здесь у нас? Убийство или нет? — вошёл майор в дом.

— Однозначно, — ответил сидевший на корточках перед телом женщины судмедэксперт. — Смерть наступила не более двух часов назад. Удар был нанесён металлическим предметом в затылочную область головы.

— Это мог быть замок? — спросил начальник.

— Смотря какой замок, — туманно ответил тот.

— Иди глянь, на крыльце лежит.

Судмедэксперт вышел на крыльцо и, нагнувшись, уставился на замок:

— Похоже, что им.

— Что ж, не буду вам мешать. Всё ясно. Заканчивайте тут без меня. Я поехал на базу, — и начальник милиции поспешно зашагал со двора.

— Побежал докладывать руководству, что лично раскрыл преступление, — съехидничал вслед ему следователь, обращаясь к коллегам.

— Нет, это он к жене рванул — китель оставить, чтоб она ему новую дырку для значка приготовила, — ответил кинолог.

Оба они были не далеки от истины.

Ещё не дойдя до автомобиля, начальник милиции майор Топило позвонил начальнику Главка:

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться?

— Давай. Что там у тебя.

— У нас в районе ЧП — убийство. Убита женщина в своём доме. Кударцева Эльвира Викторовна, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, — выпалил начальник на одном дыхании и замер.

— При каких обстоятельствах? Докладывай обстановку полностью.

— Кударцева скончалась в районе восемнадцати часов от удара замком в затылочную часть головы. Месяц назад она продала принадлежавший ей «Мерседес» некто Погосяну. И через день, отозвав доверенность, потребовала автомобиль назад. Деньги Погосяну не вернула. Вот он сегодня и рассчитался с ней при возврате «Мерседеса». Преступление раскрыто лично мной по горячим следам. Погосян задержан и написал явку с повинной, — победоносно закончил начальник милиции.

— Молодец! Отразишь всё в отчёте. Премия за мной, — довольно ответил генерал.

— Мне бы подполковника получить, товарищ генерал. Я уже год перехаживаю, — ввернул начальник милиции, пользуясь случаем.

— Разберёмся. Пиши отчёт.

— Есть, товарищ генерал!

И майор сел в машину. Перед его мысленным взором уже замаячили две долгожданные звезды подполковника вместо надоевшей до чёртиков одной, майорской.

— Ну что, орёлик мой, готово сочинение на тему «Как я провёл лето»? — оживлённо поинтересовался он, обращаясь к Погосяну.

Тот протянул ему лист бумаги, на котором было всего несколько строк. Быстро пробежав глазами текст, начальник побагровел:

— Это что за шутки?! Играть со мной вздумал?

— Это не шутки, это правда. Я написал всё, как было. А если вам не нравится, ничего поделать не могу. Ищите преступника, работайте, вам за это государство деньги платит, — хмуро ответил Погосян и отвернулся к окну.

— В райотдел! — скомандовал воинственно начальник. — Ты у меня сейчас всё напишешь, как было!

И машина тронулась.

6

УАЗик, продираясь сквозь кусты, преследовал «Мерседес». К счастью, предыдущей ночью прошёл сильный дождь, и на влажной траве была отчётливая свежая колея, оставленная тяжелой машиной. Следы неожиданно сворачивали и уходили к просёлочной дороге. УАЗик выскочил на дорогу и поехал вниз, с горы. На крутом повороте фары автомашины осветили глубокий овраг, и Фёдор увидел «Мерседес».

— Вот он! — радостно крикнул участковый. — Тормози!

Водитель затормозил, и участковый выскочил на ходу, не дожидаясь полной остановки автомобиля. Кубарем скатившись в овраг, он вскочил на ноги и резво побежал к «Мерседесу», запоздало сожалея о том, что не прихватил из дому пистолет. «Ничего, я его, гада, голыми руками возьму!», — воинственно соображал он, подбегая к машине.

Брать было некого. Фёдор попытался открыть дверцу машины — она не поддалась. Обойдя автомобиль с другой стороны, открыл заднюю дверь и заглянул внутрь салона. Никого. С пригорка, осторожно, чтоб не упасть, спускался ему на помощь водитель УАЗа.

— Ушёл, сволочь! — с досадой сказал Фёдор и сплюнул. — Давай, сержант, дуй быстро назад, бери криминалиста и возвращайтесь сюда. Пусть снимет отпечатки, пока свежие. Я тут подежурю, — распорядился участковый и закурил.

— Есть, — без оптимизма ответил сержант и покарабкался из оврага назад, к своей машине.

«Веселенький юбилей выдался, ничего не скажешь, надолго запомнится», — подумал Фёдор, возвращаясь под утро домой.

Сначала он в ожидании криминалиста часа два проторчал возле пострадавшего «Мерса». А когда были благополучно сняты отпечатки с рулевого колеса, стёкол и ручек дверей, произведён осмотр автомобиля, встал вопрос, как его вытаскивать наверх. Пришлось среди ночи ехать за трактористом Степаном, поднимать его с тёплой постели и тащить автомобиль из оврага на дорогу. Туда же пригнали и кран. С его помощью «Мерс» был поднят на грузовик и отправлен в райотдел на штрафплощадку.

Следующим утром, начальник милиции вошёл в кабинет уголовного розыска, где допрашивали Артура Погосяна.

— Ну что, едем на воспроизведение обстановки и обстоятельств событий? — оптимистично обратился он к следователю.

— Товарищ майор, он не признаёт свою вину ни полностью, ни частично.

— Во как! — повернулся майор к Погосяну. — А пальчики на замке у нас чьи? А кровь на брюках? А про мотив, нам известный, забыть прикажете? Может, повесить вам барабан на шею и отправить в пионерлагерь на отдых, ангел вы наш?!

— Я устал повторять — я невиновен. Я написал всё, как было. Что хотите, то и делайте, хоть в концлагерь, хоть за решётку отправляйте. Но я Эльвиру не убивал! И никогда не сознаюсь в том, чего не было, — устало ответил Артур.

Сменяя друг друга, с ним работали всю ночь без перерыва два оперативника. Они не дали ему уснуть ни на минуту. Артур уже раз тридцать повторил всю историю от начала до конца, и его бесило, что никто ему не верил. Особенно молодых оперов забавлял эпизод из его рассказа о телефонном звонке убитой. Они ржали, как кони, и говорили:

— Зачем ты это выдумал? Где логика?

Действительно, если бы он врал, такой глупости не придумал бы специально. Но в том то и дело, что этот загадочный звонок был, когда он вчера подъехал к дому Эльвиры. Подойдя к крыльцу дома, он увидел знакомый амбарный замок на входной двери. Правда, в этот раз замок висел на дужке косо и не был заперт. В растерянности Артур постоял немного, глядя на замок, и ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Тут в его кармане зазвонил мобильный телефон. Номер был незнакомый. Он ответил и услышал голос Эльвиры. «Прошу прощения, — мягко сказала она, — я на минутку вышла. Сейчас вернусь. Можете войти и подождать меня дома, я специально дверь не закрыла. Если спешите, возьмите деньги на столе в конверте и оставьте ключи от машины». Она отключила телефон. Артур остановился в замешательстве.

«Нет, входить один к ней в дом не буду. Мало ли что придумала эта аферистка, — трезво размышлял он. — С другой стороны, вдруг она, глядя на машину, захочет проверить, всё ли с ней в порядке, исправна или нет?» К тому же речь шла о его деньгах, оставленных на столе в конверте. Артура одолевали сомнения. Прошло ещё минут десять, но хозяйка дома не появлялась. Он закурил, и ему захотелось на что-нибудь присесть. Огляделся, но кроме сгнившей деревянной скамьи под окном, от которой осталась горка бесформенной трухи, ничего не было. В неисправный автомобиль не хотелось возвращаться. Ещё немного потоптавшись в нерешительности, он поднялся на крыльцо и снял тяжёлый замок. В конце концов, чего он боится? Всё плохое уже произошло. Может, Эльвире просто неудобно встречаться с ним с глазу на глаз. Или она его боится, вот и решила отсидеться у соседки.

Старая дверь на разболтанных петлях, ничем не сдерживаемая, легко отворилась внутрь, и Артур вошёл в дом. В полумраке огляделся, примериваясь, куда бы положить ненужный замок, и почувствовал, что руке неприятно держать этот липкий предмет. Тут же инстинктивно отступил назад: на полу в нескольких шагах от него в неестественной позе, лицом вниз лежала Эльвира. Он почему-то сразу понял, что она мертва. «А с кем же я только что по телефону говорил?» — в панике подумал Артур. Пятясь назад и споткнувшись о порог, он стремглав выскочил на улицу и побежал к ближайшему дому.

Ему до сих пор не было понятно, кто звонил. Хотя кое-какие предположения у него всё-таки возникли. И он поделился ими с ментами. Можно сделать предварительно запись с голосом Эльвиры, а затем позвонить на его телефон и включить эту запись. Но они уже решили для себя, что убийца — Артур Погосян, и всё, что он говорил, воспринимали как бред сумасшедшего или как наивные попытки запутать следствие. Конечно, им было очень удобно, чтобы убийцей оказался Погосян. Всё сложилось: и мотив есть, и улик предостаточно. Зачем мозги стряхивать в поисках реального убийцы? Только вот он не убивал, и как это доказать людям, которые загодя относились к нему предвзято, он не знал. Артур был в отчаянье. Его бесило, когда они с тупым упрямством в который раз пытались склонить его к признанию или поймать на противоречивых показаниях. Он говорил мало и лаконично, а когда начинал волноваться, то его армянский акцент проявлялся сильнее. Оперативники переглядывались между собой, и он понимал, что означали их взгляды: вот сейчас он сорвётся и где-то проколется. Они становились агрессивнее, и скорость их перекрёстных вопросов возрастала.

Однако сила Артура была в его правде. Он настаивал на своём. Подписав протокол допроса, он оказался в камере предварительного заключения. Начальник милиции напоследок сказал ему:

— Ну и дурак! Был бы умнее — написал бы признание и пошёл бы домой к жене, на подписку гулять до суда. А суд у нас гуманный. Глядишь, и хватило бы денег смягчить его. Всё равно сидеть будешь — по любому. Это я тебе обещаю.

Дактилоскопическая экспертиза, проведенная с отпечатками пальцев рук, взятыми из «Мерседеса» показала, что они принадлежат ранее судимому за мошенничество гражданину Дагилевскому Андрею Ивановичу, который находится в розыске после совершенного им очередного преступления. Артура вызвали на допрос и, показав ему фотографию Дагилевского, поинтересовались, знаком ли ему этот персонаж. Артур узнал «армянина» и «мужа», а теперь, очевидно, «вдовца» Эльвиры.

— Где он скрывается? — задал следователь Артуру неожиданный вопрос.

— Мне бы самому хотелось узнать. Может, подскажете? Думаю, этот «Клайд» не поделил с «Бонни» деньги и убил её. А вы постарайтесь его найти, он вам расскажет подробности, — посоветовал Погосян.

— Найдём, придёт время, — успокоил его следователь.

— Уж скорей бы пришло! А то вы дело состряпали и в суд передать спешите. Вам невинного человека осудить, что два пальца…, — сказал Артур, и его увели в камеру.

7

Андрей Дагилевский уже довольно далеко отошёл от того места, где оставил «Мерседес», но постоянно оглядывался: нет ли погони? Погони не было, и он благополучно вышел к окрестностям города. Маршрутные такси ходили в этот час исправно, и он решил прямиком — без звонка — поехать к Князю.

На окраине города Андрей подошёл к большому частному строению за высоким забором. Долго давил на кнопку звонка, встроенную над входом, но никто не открывал. Два волкодава, чуя постороннего и пытаясь просунуть под ворота огромные морды, охрипли от лая. Наконец в домофоне раздался недовольный голос:

— Кто там?

— Князь, открывай. Свои, — ответил Андрей.

— Нет его. Кто — свои? Что надо?

— Меня Эльвира прислала. Князь в курсе.

— Подожди, — ответил примирительно голос.

Во дворе послышалось движение. Собак заперли. Щёлкнул замок, и Андрей толкнул тяжёлую металлическую дверь. Перед ним стоял высокий молодой мужчина в замасленной спецодежде, с черными от мазута руками.

Ворота открывать? Будешь загонять? — спросил он.

Волкодавы были уже в железном вольере и устрашающе оттуда лаяли, бросаясь тяжелыми лапами на стенки своей клетки.

— Да тут такое дело, понимаешь… Машину надо бы сюда привезти. Мне нужен эвакуатор, — сказал Андрей и увидел, как удивлённо поползли вверх брови собеседника.

— Не понимаю! Какой эвакуатор? Где я тебе его возьму? Мне Князь сказал машину принять, она на ходу.

— Ещё час назад была на ходу, а теперь лежит в овраге без одного колеса и слегка помятая, — виновато признался Андрей, почёсывая в затылке.

— Ничего не знаю и такие вопросы не решаю. Мне сказали принять «мерина» на ходу — и всё на этом. Машины нет — до свидания. Решайте с Князем.

— Так позови его, — попросил Андрей.

— Я же сказал, нет его. И когда будет, не знаю, — ответил мужчина и открыл перед Андреем дверь на выход.

— Вот, блин! Ну и что мне теперь делать? Бросить «Мерс» в овраге, что ли? — разозлился Андрей.

— А мне по уху! Хоть в овраге, хоть за оврагом брось. Всё, давай, мне работать надо, люди ждут, — и мужчина подтолкнул Андрея к выходу.

Андрей вышел на улицу и устало побрёл к автобусной остановке. «Да пошло оно всё куда подальше! Хочу напиться» — решил он и вынул из кармана телефон. Один пить он не любил. «К кому бы из курочек сегодня нагрянуть, так, чтобы сто процентов забыться и расслабиться?», — задался Андрей вопросом и стал просматривать телефонный список. Он шёл, спотыкаясь в темноте, вдоль высокого забора, за которым ещё слышался лай собак, и зло думал о Князе: «И куда делся этот хренов Князь именно сейчас, когда так нужен? И кто дал ему эту кликуху? Из него Князь, как из меня балерина. Маленький, рыжий, строптивый». Правда, дрался Князь отчаянно, как чёрт, и никого не боялся.

Откуда было знать Андрею, что Роман, отец Никиты, был учителем истории, до фанатизма любил свой предмет и своего рыжего первенца назвал в честь русского князя Серебряного — Никиты Романовича? Роман Ильич мечтал, что Никита вырастет достойным сыном земли русской, и с детства прививал ему любовь к истории, к отечеству. Но не предполагал, что из его уроков сын вынесет лишь один — надо быть смелым и сильным, как князь Серебряный, никого не бояться, ни перед кем не пресмыкаться. В детстве он был задиристым, как петух, и злым. Его светлые брови и ресницы за лето выгорали так, что их совсем не видно было, а большой красный и основательно обгоравший к сентябрю нос с горбинкой становился темой для подколок одноклассников и сущим адом для Никиты. Он не сносил оскорблений и даже намёков на оскорбления, а любой смех за спиной принимал в свой адрес, комплексовал из-за своей внешности и вырос в подозрительного и ранимого юношу. Свои комплексы он прятал глубоко в душе, а перед окружающими представал заносчивым и высокомерным молодым человеком.

Мальчик рано понял власть денег, и они стали для него богом. Он скоро сообразил: не важно, какой у тебя нос, не важно, что ты не вышел ростом и твоё лицо покрывают веснушки, если у тебя в кармане шелестит «лаванда». И чем больше, тем лучше. Никита, будучи студентом, уже в восемнадцать лет сам приобрёл первый автомобиль «Жигули» шестой модели. Автомобиль был подержанный, но выглядел вполне свежим. Никита поставил в машине мощный subwoofer и, подъезжая к университету, врубал звук на полную мощность. Машина сотрясалась от низкочастотных звуков, а вокруг собиралась толпа девчонок и ребят, как на дискотеку. В эти минуты он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он мог пригласить любую девчонку покататься на своей машине со всеми вытекающими отсюда последствиями. Никто не отказывался и не замечал веснушек и облупленного красного носа Князя, потому что у него в кармане всегда водились денежки. Промышлял Князь криминальным бизнесом — с двумя старшими товарищами занимались автомобилями. Под заказ они могли доставить любой автомобиль — от бэушных дешёвых «Нисанов» до новеньких дорогих «Мерсов». Новые, угнанные за рубежом автомобили отстаивались до полугода в укрытиях, потом на них делались липовые документы «двойники», в мастерской перебивались номера на двигателях. Свои люди были и в ментовке, всё было «схвачено» и отработано. Их бизнес существовал без малого восемь лет, и Князь чувствовал себя вполне комфортно: сегодня ездил уже не на стареньком «Жигулёнке», а на нулевом «Land Cruiser», купленном в салоне.

Но это не отразилось на его характере: так и остался подозрительным, не уверенным в себе мужчиной. Теперь он точно знал, что женщины любили не его самого, а его деньги. Хотелось же любви настоящей, безусловной, взаимной. И он перестал покупать продажную любовь, стал мечтать о женщине яркой, неординарной, умной и красивой. Он мечтал так сильно, что она не могла не появиться.

8

Они познакомились год назад, когда она заказала у них «Мерседес». Он сразу её узнал и увидел в ней достойную партнёршу. Князю понравилось в ней абсолютно всё: и то, как она решала дела, как выглядела, двигалась и как говорила. У неё, маленькой и хрупкой женщины с восточными чертами лица, с грудным бархатным голосом, были мужской характер и железная хватка. Такое неожиданное сочетание Князю не приходилось встречать раньше, хотя женщин он повидал предостаточно. В ней он почувствовал родственную душу: оба считали себя выше окружающих, оба были уверены, что достойны лучшей жизни, склонны к авантюрам, любили рисковать, у обоих была страсть к роскошной жизни. Они поняли друг друга с первой встречи, но она держала дистанцию.

Эльвира давно решила про себя: если она и сблизится с каким-нибудь «князем», то лишь в том случае, если будет уверена, что тот обладает царской казной. От судьбы не уйдёшь! Снова Князь должен был платить за любовь твёрдой валютой и смирился с этим, лишь бы быть рядом с этой женщиной. Он грезил о ней почти год, и она появилась-таки на его горизонте месяц назад. Сообщив, что продала свой автомобиль, она приехала заказать новый и выглядела печальной и задумчивой. Князь предложил женщине присесть в кресло и положил перед нею на столик автомобильный журнал.

— Что на этот раз хотели бы приобрести? — поинтересовался он, заметно волнуясь.

— А что посоветуете?

— Для вас? — Князь задумался всего лишь на мгновенье. — Я бы посоветовал достойную вас модель — «Мазератти», — и дрожащей рукой открыл журнал на нужной странице.

Женщина внимательно посмотрела на его руку, потом на него самого снизу вверх и спокойно спросила:

— Вы считаете, она меня достойна?

— Да, у вас похожие характеристики, вы органично будете выглядеть вместе, — серьёзно ответил Князь.

Вдруг в его голове проскочила шальная мысль. Он знал, что есть минуты, даже мгновенья в жизни, когда решения надо принимать сразу, не теряя времени на раздумья, и ощутил в секунду, когда склонился к журналу в руках Эльвиры, что это и есть тот единственный момент, который ему дарит судьба.

— Куда вам доставить автомобиль? — спросил он внезапно охрипшим от волнения голосом.

— Я не уверена, что смогу его купить, — с сожалением ответила женщина.

— Я не спрашиваю, сможете ли вы его купить. Я спрашиваю, куда вам доставить автомобиль, — с достоинством произнёс Князь и посмотрел на неё.

В следующую минуту он впервые в жизни почувствовал себя действительно настоящим Князем — голубых кровей и с неограниченными финансовыми возможностями. За эту минуту он бы отдал все свои накопления, лишь бы она смотрела на него вот так — с восторгом и восхищением.

— У вас образовалась лишняя сотня баксов? И вы хотите потратить её на меня? — уточнила она, расставляя все точки над i.

Прекрасная незнакомка с ангельской внешностью не любила недосказанности и туманных обещаний.

— Пусть вас не волнует, лишняя или единственная это сотня, но она будет потрачена на приобретение этого автомобиля для вас, — скромно ответил Князь.

— Ваш поступок меня впечатлил, — сказала Эльвира и поднялась с кресла. — Меня ждёт такси. Я позвоню вам.

И ушла, ни слова не добавив к сказанному.

Она не звонила и не появлялась у Князя две недели, но не выходила из его головы ни на минуту. Он терялся в догадках: примет эта женщина его подарок или откажется? «Любая бы приняла, — думал он. — Но в том то и дело, что она не любая».

Эльвира приехала внезапно — в полдень на такси, без предварительного звонка — и сразу отпустила машину. Князь провёл её в свой кабинет, предложил кофе. Оба молчали. Князь решил, что сказал уже достаточно и ждал ответа. Она пила маленькими глотками горячий напиток и, казалось, была полностью поглощена этим процессом. На самом деле она выбирала из десятка заготовленных фраз самую нужную, которая сразу попадёт в цель, без промаха. Она была уверена: Князь в её руках, он будет рад услужить ей, чтобы быть рядом. Однако она совершенно не знала его и не знала, насколько далеко он готов зайти ради неё. Существуют ли для него табу? Времени на узнавание было мало, а дело было слишком серьёзным, чтобы рисковать. Эльвира решилась. Допив кофе, перевернула чашку вверх дном и оставила сушиться на блюдце.

— Погадаете мне на кофейной гуще? — обратилась она к Князю и посмотрела на него в упор, испытывающим взглядом.

— Я не гадаю, — ответил Князь.

— А что делаете, чтобы узнать будущее?

— Я его просто делаю, своё будущее, а не парюсь над угадыванием, — уверенно ответил он.

— Вы мне нравитесь всё больше, — улыбнулась удовлетворённая его ответом Эльвира. — Люблю мужчин, которые действуют, а не говорят. Правда, такие стали большой редкостью в наше время.

— По-моему, если сказал, то нужно делать. Или не говори. Так проще жить, — стараясь выглядеть равнодушным, ответил Князь.

Он думал, что разговор идёт о машине. Эльвиру этот вопрос интересовал сейчас меньше всего.

— У меня есть предложение, — женщина посмотрела на Князя пристально и выдержала паузу, показывая, что ей непросто сделать мужчине такое предложение. — Я жутко устала и собираюсь отдохнуть на одном из ближайших островов нашей замечательной планеты. Хотите составить мне компанию?

— Неожиданное предложение, — судорожно сглотнул слюну Князь, ибо ожидал услышать что угодно, только не это. — А когда вы собираетесь на отдых?

— Я только что из туристического агентства, где мне предложили горящую путевку на Кипр. Вылет завтра. Мне подходит, не нужно ждать визы, — пояснила она.

Эльвира подняла кофейную чашку и взглянула на неё:

— Хотите, научу вас гадать?

— Хочу.

— Смотрите сюда, — Эльвира поднялась с кресла и приблизилась к Князю настолько, что их головы соприкоснулись. — Видите, тонкая длинная дорожка? Это наше с вами романтическое путешествие под облака, — сказала она своим чарующим голосом и на мгновенье затаила дыхание. — А вот здесь — лохматая голова, похожая на медвежью. Это большой и верный друг. Уверена, что это вы. Ну что, согласны? — неожиданно звонко рассмеялась она.

— Конечно, согласен, — густо покраснев от волнения, ответил Князь.

— Тогда вот вам адрес, поезжайте в турбюро с паспортом и оформите путёвку. Встречаемся завтра в аэропорту в шесть утра. Вылет в семь тридцать, учтите время на таможню и паспортный контроль.

Эльвира легко поднялась с кресла и направилась к выходу.

— Да, совсем забыла, — обернулась у двери. — Не спешите с заказом «Мазератти».

Она вернулась домой и принялась укладывать чемодан. Туда были аккуратно сложены: три купальника, несколько сарафанов и юбок, несколько пар обуви и большая на полчемодана косметичка с кремами и бальзамами, туалетными водами и дезодорантами и ещё с тысячью мелочей, жизнь без которых современная женщина уже не представляет. Утомлённая сборами, Эльвира прилегла на диван. Мебель, оставшаяся от прежних хозяев, была старой до неприличия. Древний обшарпанный диван издавал жалобный скрип, когда на него садились, а железная кровать, с панцирной, ржавой сеткой, со спинками, увенчанными огромными, облезлыми шарами, была настоящим раритетом. Эльвира не собиралась ничего приобретать в дом, она не хотела вкладывать сюда ни копейки — не было смысла. Достаточно было выброшенной суммы — за дом и всю эту рухлядь. Но это временное пристанище должно было сыграть свою роль в придуманном ею сюжете, и деньги, вложенные в эту мизансцену, должны были вернуться сторицей. «Всё у меня получится, — с уверенностью подумала она в который раз, лёжа на диване и глядя на раскрытый чемодан. — Мне всегда везёт. Вот и с Князем повезло. Именно сейчас мне нужен такой человек, как он. Вот он и появился в моей жизни. Значит, я всё верно задумала. Я на правильном пути, и не надо допускать сомнений. Как там звучал девиз ордена иезуитов? Все средства хороши для достижения цели!»

9

Утром Князь волновался и курил сигарету за сигаретой, стоя у входа в аэропорт, где уже тридцать минут шла регистрация на их рейс. Он не знал, что Эльвира специально задерживалась. Она была уверена: если человеку что-то даётся в жизни легко, он это «что-то» не ценит. Она знала, что сдалась ему без боя, и эта лёгкая победа может вскружить ему голову и обесценить её, Эльвиру. Но времени на «бои», к сожалению, не было. Так пусть же он принимает за подарок судьбы каждую минуту, каждое мгновенье рядом с нею и всегда остаётся в неизвестности, подарит ли фортуна ему ещё один миг или это последний. Эльвира была дочерью красавицы-татарки и отца, который считал себя русским. Но кого только не было в ветвях его генеалогического древа, начиная с хохлов и заканчивая греками и болгарами!

Её смекалке, уму и природной интуиции позавидовала бы сама Роксолана. Если бы захотела, Эльвира могла с золотой медалью окончить школу и с красным дипломом университет. Предметы ей давались легко, особенно гуманитарные. Она свободно владела английским, немецким и татарским языками, и что удивительно, ни один из них не был принесён в жертву другому. Редким сочетанием — незаурядным умом и яркой внешностью — наградила природа эту женщину. Чертовски хороша, великолепно сложена — изящная, с осиной талией и высокой грудью, она носила обувь тридцать четвёртого размера. Черноглазая и чернобровая, с густой гривой вьющихся, каштановых волос, с идеальной, смуглой кожей, она была невероятно сексуальна. И ещё она знала, что владеет чарующим голосом. Наверное, такие голоса у сирен, зазывающих в свои глубокие, черные воды путешествующих моряков. Её голос можно было слушать без устали, как хорошую музыку. Говорят, глаза и голос — зеркало души. Возможно. Но если бы кому-то довелось заглянуть в её душу, он бы усомнился в этом утверждении. Душа Эльвиры — настоящие потёмки даже для неё самой. Иногда в ней бушевала неуёмная энергия, и в этот момент ей хотелось действовать и рисковать, видеть кипящую жизнь и себя в центре этого кипения. А бывали дни, нападала чёрная тоска, ей вообще ничего не хотелось, всё раздражало и бесило. Размеренная, пресная жизнь, как у других, работа — дом — семья, не для неё. Она мечтала быть не просто богатой, а купаться в роскоши, иметь свою яхту, виллу на островах, путешествовать, останавливаясь в дорогих отелях и наслаждаться жизнью. Но принц, который должен был всё это оплатить, почему-то задерживался со своим появлением. А годы уходили, и юная прелестница превращалась в зрелую женщину с невероятными амбициями и нереализованными желаниями. В последнее время планы в её хорошенькой головке рождались с быстротой молнии, и, как правило, один смелее другого. Что самое удивительное — чем дерзостней и невероятней был план, тем легче он реализовывался. Возможно, это было просто везением, но то, что она отлично разбиралась в людях и знала, с кем сыграть и на кого поставить, — это факт. Она считала себя смелой авантюристкой, а в сущности превратилась в отпетую аферистку.

Наконец Князь увидел, как она подъехала на такси, и устремился навстречу. Не дойдя до неё несколько шагов, он поздоровался и, обойдя машину, взял из рук таксиста её чемодан. Он поспешил к аэровокзалу, не произнеся ни слова.

— Куда мы так торопимся? Без нас не улетят, — догоняя его, уверенно сказала Эльвира.

— Я думал, вы пошутили. Уже хотел возвращаться домой, — признался он.

— А я проспала, — солгала она. — Знаете, я так боюсь летать на самолётах и всегда очень волнуюсь перед путешествием. Заснула только под утро и чуть не опоздала. А вы боитесь, признайтесь честно?

— Я не боюсь летать на самолётах. И вообще ничего не боюсь, — хмуро ответил Князь.

— Отлично! Значит, я в вас не ошиблась.

Они подошли на регистрацию последними. В самолёте сели рядом, и Эльвира протянула ему свою маленькую узкую руку и пролепетала невинным детским голоском:

— Князь, можно я буду держать вас за руку? Мне будет не так страшно.

Сердце его дрогнуло. Он не ожидал, что эта сильная женщина окажется такой слабой и беззащитной. И с этой минуты решил, что отвечает за жизнь этой маленькой девочки-женщины. Он молча взял её ладонь в свои руки и немного погодя произнёс:

— Меня зовут Никита.

— Красивое имя. А отчество?

— Романович.

— А, теперь понятно, почему вас зовут Князем, — улыбнулась Эльвира.

— Первый раз встречаю такую образованную девушку, — довольно ответил он. — Обычно приходилось объяснять.

— Никита, я посплю у вас на плече. Вы не возражаете? Я всегда в самолёте сплю, — не так страшно.

И она доверчиво склонила головку на его широкое плечо. Через несколько минут Эльвира уже сладко спала, а может, притворялась, что спит. Никита боялся пошевелиться и даже глубоко вздохнуть, чтобы не потревожить её сон. Он был на небесах в прямом и переносном смысле и хотел бы, чтобы этот полёт длился вечно.

Оттуда, с небес, его вернула бортпроводница, когда обратилась к пассажирам:

— Господа, пристегните ремни. Через тридцать минут мы совершим посадку в стране вечного лета, солнца и веселья, на легендарном острове, у берегов которого из морской пены появилась на свет богиня любви и красоты Афродита. Не забудьте посетить развалины древних городов, музеи и достопримечательности, выйти на яхте вдоль берегов этого удивительного острова, чтобы вам было о чём рассказать друзьям, оставшимся дома. Желаю вам приятного отдыха. Встретимся через неделю.

Они остановилась в пятизвёздном отеле Лимасола. Их номера с видом на море оказались рядом. Эльвира предложила переодеться и сразу идти в город обедать.

— Никита, какую вы предпочитаете кухню? — спросила Эльвира у своего спутнику, когда они вышли на улицу.

— Вкусную.

— Исчерпывающий ответ.

Они выбрали симпатичный ресторан с европейской кухней. И хотя почти все официанты говорили здесь на русском языке, Эльвира сделала заказ на английском, с великолепным оксфордским произношением. Официант, преисполненный уважения к красивой англичанке, почтительно кружил вокруг их стола, стараясь угодить.

Никита знал, что уже любит эту женщину, и был невероятно горд, что эта красавица и умница рядом с ним. Полюбит ли она его? Он всё сделает, чтобы завоевать её любовь.

Ему было комфортно рядом с этой незнакомой женщиной, и ему казалось, что они встретились давно и отлично знают друг друга. После обеда они погуляли по городу и, случайно проходя мимо автосалона, заглянули туда. Им приглянулся джип с открытым верхом, и они взяли его на неделю в аренду. Они провели незабываемое время, плавая вдвоём, загорая, путешествуя от города к городу по небольшому острову. Никита ловил каждый взгляд, каждый жест Эльвиры и старался предупредить её малейшее желание. Он обратил внимание, что Эльвиру невозможно оставить одну. Где бы она ни находилась — в ресторане возле шведского стола, во дворике отеля возле бассейна или в баре, — мужские «особи» разных национальностей тут же начинали вокруг хорошенькой женщины свои «брачные танцы». Никита зверел и чувствовал, что может порвать на куски первого встречного, вставшего на его пути. Но такой необходимости пока не возникало.

А Эльвира искусно подготавливала своего нового друга именно к этой роли. И в последний вечер их романтического отдыха, сидя на балконе и любуясь лунной дорожкой, она рассказала ему «свою» историю, время от времени прерывая грустное повествование ради очередного глотка шампанского. По её щекам текли редкие слёзы. После её исповеди Никита решил, что, пока он дышит, больше никто и никогда не посмеет обидеть эту женщину.

Он нежно обнял её и сказал:

— Хочешь — возьми мою жизнь. Хочешь — я буду твоим рабом и стану исполнять все твои желания. Только не гони меня от себя. Я люблю тебя и никогда никому не дам в обиду.

Тёмные косматые тучи заволокли луну, и он не видел, как улыбнулась Эльвира. Они сидели некоторое время в темноте и безмолвии. А затем Никита решился: он нашёл её солёные от слёз губы своими губами и страстно поцеловал. Последнюю ночь на острове они провели в одной постели. Теперь она была уверена: Никита сделает для неё всё, о чём бы она ни попросила. Эльвира рассказала ему правдивую историю о молодой женщине, с которой жизнь обошлась несправедливо и жестоко. Эту историю она не выдумала, как обычно. Это была чистая правда, с одним лишь нюансом: героиней этой истории являлась не она. Но об этой детали Никите знать не обязательно.

10

После окончания университета Вероника работала здесь же, в родном вузе, — преподавала английский язык. Однажды весной к ним в университет приехали из Америки два профессора с летними курсами по бизнесу.

Активным организатором и устроителем этой кампании была Елена Николаевна с кафедры педагогики. Получив, какие-то деньги от американской стороны на экскурсионную программу, транспортные и прочие расходы, но будучи натурой исключительно экономной, она решила и в этот раз не отступать от своих правил. Когда выходила на перекур после лекции и увидела подъезжавшую к университету на своём автомобиле Веронику, ей в голову пришла, как обычно, одна из её гениальных идей. И Елена Николаевна тут же воплотила её в жизнь:

— Вероника, привет! Жду тебя с предложением, от которого ты не сможешь отказаться. Тебе несказанно повезло, что именно ты мне попалась сегодня на глаза. Я тут подвизалась с американскими курсами, и у меня как раз осталось одно вакантное местечко для тебя. После прослушивания, если защитишь бизнес-план, получишь американский диплом. У нас за эти курсы студенты бабки платят. А для тебя, коллега, — абсолютно бесплатно. Но с одним условием: повозишь наших гостей две недели на обед и пару-тройку экскурсий организуем с тобой по окончании курсов на наши частные предприятия. Идёт?

— Идёт.

У Вероники было свободное время, и она только что поссорилась со своим другом.

Молодой голубоглазый профессор с первого взгляда запал на симпатичного водителя и гида в одном лице и, кажется, даже есть не мог в ресторане, всё смотрел на сероглазую крымчанку. Как было обещано, Вероника две недели возила американских профессоров в ресторан, помогала заказывать обед, отвозила их снова на лекции. И садилась в аудитории каждый раз за чьей-нибудь широкой спиной, испытывая смущение и неловкость, оттого что профессор, читая лекцию, не сводил с неё глаз ни на минуту. Две недели закончились быстро, и, расставаясь, профессор задержал Вероникину руку в своих ладонях значительно дольше, чем требовалось. А потом спохватился и торопливо стал приглашать в Америку.

— Поверьте, Ника, я не из вежливости, а действительно очень хочу, чтобы вы приехали. Дайте мне ваш адрес, я вам напишу.

И она почувствовала, что профессор говорит правду: это не из вежливости. Она вызвала сильные чувства в этом высоком блондине из далёкой чужой страны. Вероника стала получать ежедневно электронные письма от Дейва и уже через пару месяцев так привыкла к этому общению, что даже расстраивалась, когда открывала электронную почту и не обнаруживала там письмо. Через полгода Дейв приехал лично к ней в гости. К тому времени она и её подруга Севиль знали о нём всё или, вернее сказать, всё, что он посчитал необходимым сообщить о себе. В конце года Дейв выслал ей приглашение в Штаты. Вероника собралась быстро и устроила девичник по поводу своего отъезда. Событие отмечали в доме у Севили. У неё были хлебосольные, гостеприимные родители, и у них был уютный дворик, увитый виноградом, в котором любили встречать гостей.

Подруг собралось много, и всё это бесшабашное девичье веселье — с шуточными тостами и танцами — снимали на видеокамеру. Вероника, несмотря на героические сопротивления подруги, уговорила её надеть национальный татарский костюм и исполнить танец живота. Девчонки настояли, чтобы всё было по-киношному: заставили Севиль распустить её каштановую косу и для эффекта нарисовали точку на лбу, как у индианки. Сначала Севиль сопротивлялась, но в конце концов сама вошла в роль. Её глаза сияли, и подруги увидели снова ту, прежнюю Севиль, какой она была до болезни.

Вероника расплакалась, прощаясь с любимой подругой. Она уже чувствовала: возможно, это их последний девичник. И вот это кино она привезла с собой во Флориду. Вероника не вернулась в Крым: они с Дейвом поженились, и, как ни странно, у них образовалась хорошая интернациональная семья. От её сложного имени осталась только вторая часть — Ника, и к этому она быстро привыкла. Прошло немного времени, и однажды к ним в гости собрались друзья Дейва. Всем было интересно, как они познакомились, как развивались их отношения, несмотря на расстояние. Никому до этого не приходилось бывать в Крыму, и ни у кого из друзей не было русских знакомых, тем более — жён. После ужина Дейв показал друзьям фотографии и видеозаписи, которые сделал, когда приезжал к Нике. Среди этих записей все увидели и тот прощальный девичник с танцующей Севилью. Они аплодировали и возбуждённо обсуждали увиденное. Для американцев это была настоящая экзотика. Они прокручивали эпизод с танцем Севили несколько раз. И каждый раз в конце громко хлопали в ладоши, как будто она могла слышать их аплодисменты. После вечеринки Майкл, один из друзей Дейва, спросил, прощаясь:

— Как ты думаешь, реально познакомиться с подругой твоей жены? Может, она приедет к вам в гости? Я оплачу дорогу.

— А почему бы и нет? Надо поговорить с Никой, — ответил Дейв.

И Вероника позвонила подруге. Севиль в штыки встретила её предложение:

— Никогда!

— Ну почему ты не хочешь дать хотя бы один шанс человеку? Он такой симпатичный! Скажу правду, я его не знаю, но Дейв очень хорошо о нём отзывается.

— Послушай себя. Что ты говоришь?! Это бред! Я не понимаю заочного знакомства. Может, ты ещё моё фото разместишь в Интернете?

— Ну, зачем ты так, подруга? Я же хотела, как лучше. Ты могла бы приехать к нам. Я так соскучилась! — добавила она.

— Не лукавь! Это получается — не к вам, а к нему. Я не девочка по вызову. Ты что, не понимаешь? Это унизительно! Нет, и не настаивай, если не хочешь со мной поссориться, — ответила Севиль.

— Ты не права. Он может приехать и сам, но он хочет пригласить тебя в гости, показать тебе свой город. Поверь, ему сложно будет что-то предложить тебе в чужой стране, где он никогда не был и ничего не знает.

— Всё! Тема закрыта. Меня это не интересует, — отрезала Севиль.

Ника с сожалением перевела Дейву их диалог.

— Она отказалась. Я не знаю, как её убедить. У Севили хороший характер, она очень добрая, но девушка с принципами. Уж если решила, что это неприлично, то её не переубедить.

— Успокойся, это не наши проблемы. Мы сделали всё, что могли, — отреагировал индифферентно Дейв.

И Ника успокоилась. Правда, не успокаивался Майкл и каждый раз, встречаясь с ними, спрашивал о Севили. Однажды он признался Дейву, что девушка не выходит из его головы.

Подруги перезванивались постоянно, подолгу болтали, но Вероника никогда больше не затевала разговор о Майкле. Прошло время, и Ника с Дейвом собрались в гости к её родителям, в Крым. Дейв невзначай обронил другу фразу о намечающейся поездке.

— Может, сувенир передать крымской подруге от тебя?

— Сувенир? Я подумаю, — ответил Майкл. — А когда самолёт?

— Послезавтра.

— А летите через Париж или через Амстердам?

— Туда — через Париж. А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто, — ответил Майкл и загадочно улыбнулся.

В день отлёта они встретились в аэропорту:

— Не стал вас напрягать. Сувенир слишком громоздкий, решил сам доставить, — широко улыбнулся Майкл и помахал у друга перед носом своим билетом.

— Ну да, вам, миллионерам, легко в этой жизни, — дружески похлопал его по плечу Дейв.

Отец Майкла действительно был миллионером, а сын — его единственным наследником. Да и сам Майкл прилично зарабатывал в папиной клинике дантистом.

— Твой друг летит с нами? — удивилась Ника, вернувшись из дамской комнаты, когда увидела Майкла в воротах детектора металла.

— Да. И, думаю, правильно делает. Если твоя подруга не захочет встретиться с ним, он, в конце концов, успокоится и перестанет ею болеть. В противном случае будет думать, что у него был шанс, и мучиться, что не использовал его.

— Молодец! — одобрила Ника. — Но я здесь ни при чём и предупреждать Севиль о его визите не буду. Иначе она сбежит из Крыма на время.

11

До Парижа они летели восемь часов, и Майкл, «случайно» оказавшись в салоне самолёта рядом с Никой, всю дорогу выспрашивал у неё о подруге. Ему было интересно всё: какой у неё характер, какое хобби, чем интересуется и чего не любит.

Ника с удовольствием рассказывала. Она очень любила Севиль и была бы счастлива, если бы у Майкла и Севили сложилось. Ей так не хватало родной души в чужой стране! У них действительно была крепкая дружба, такая не всегда бывает даже между сёстрами. Они встретились в тот день, когда оказались вместе в первом потоке на экзамен в университет и поддерживали друг друга как могли, болели и волновались друг за друга. А когда увидели свои фамилии в списке поступивших, обнимались и радовались, что обеим повезло. Хотя какое тут везение? Обе честно «пахали» все десять лет, пока подружки бегали на танцы и хороводились с мальчиками.

Севиль влюбилась перед защитой дипломной работы. А может, давно уже тайно любила, но только сейчас они с Михаилом начали встречаться. Он был однокурсником, но всегда держался обособленно. Возможно, из-за того, что не разделял интересов своих собратьев-студентов: ему нужно было зарабатывать самому на жизнь и учёбу. Зачёты и экзамены Михаил никогда не покупал и выглядел взрослее и опытнее сверстников. Севили он нравился серьёзным отношением к жизни, спокойным, уравновешенным характером. Ей казалось: в нём есть нечто настоящее, мужское, даже рыцарское. Наверное, в её представлении был некий образ, который, как шаблон, совпал с образом Михаила. Она влюбилась, и это заметили все. Её сестра сначала высмеивала чувства Севили и спрашивала: «Что ты в нём нашла? Он такой скучный и неинтересный». А когда увидела, что у них всё серьёзно и отношения бурно развиваются в сторону свадьбы, вероломно вторглась и увела у сестры жениха. Примитивно, как бычка на верёвочке в своё стойло.

Все были в шоке, а Севиль, с детства привыкшая к эгоизму младшей сестрёнки и, казалось бы, уже выработавшая стойкий иммунитет к её проделкам, в этот раз тяжело заболела. На последнем курсе она вынуждена была взять академический отпуск, и родители увезли её в санаторий. У Севили была тяжелая форма депрессии, и врачи пугали родителей, что обычно из такой депрессии люди уходят в последний путь. В санатории больничного типа Севиль лечили в отделении неврозов. Странно, некоторые до сих пор думают, что душу можно вылечить пилюлями и физиотерапией. Глаза девушки погасли, она ходила как в воду опущенная, без каких либо желаний. Когда родители или подруги приезжали навещать её, то не находили прежней Севили и боялись, что никогда уже не увидят её такой, как раньше.

Она прожила в санатории четыре недели, и не было даже намёка на улучшение в её состоянии, когда случилось неожиданное. В её палату привезли пятнадцатилетнюю девчонку Надю. Та пыталась отравиться, её вовремя откачали и доставили сюда на лечение. Смышленая девочка в первый же вечер выяснила, какие таблетки сильнодействующие, и на следующий день, пользуясь расслабленностью медперсонала, взяла на столе у дежурной то, что её интересовало. Севиль случайно увидела, как Надя, невинно прогуливаясь, доходила до конца коридора, где стоял столик с таблетками и микстурами, и, воровато оглядываясь, поспешно выбирала себе таблетки из множества кучек, разложенных для больных. Девочка пришла в палату и, зажав кулачок в кармане халата, улеглась на свою кровать. Она безмолвно лежала с окаменевшим бледным личиком, а Севиль стояла напротив и не спускала с неё глаз. Куда девались её равнодушие и апатия! Она вдруг почувствовала себя очень взрослой и ответственной за жизнь этой глупой девочки, которая сама не ведает, что творит. Севиль решила: если ей больница не помогла, то она хотя бы не зря оказалась здесь в эту минуту. Она осознала, что не должна допустить, чтобы девочка так запросто сглотнула эту белую горькую горстку, которую сейчас крепко зажала в кулачке, после чего остановится молодое сердечко и потухнут яркие синие глаза на детском личике. Севиль поняла, что остановить девчонку в её намерении — это и есть сегодня смысл её жизни.

Она вдруг отчётливо осознала: нельзя звать медперсонал и насильственно забирать у девчонки эти чертовы таблетки. Заберут сегодня — она найдёт их и проглотит завтра. Севиль, месяц равнодушно молчавшая, ходившая, как сомнамбула, до этой минуты, заговорила с Надей. Она говорила тихо и мысленно молила Бога, чтобы не открылась дверь и никто не прервал её. Потом она пыталась вспомнить, что она такое умное говорила тогда? Но воспоминания были отрывочные, как яркие картинки, не очень связанные между собой. Она не смогла бы повторить всё снова. Здесь были и её исповедь, её горе, и горе родителей Нади, которые сопровождали свою девочку сюда. Севиль попыталась угадать их историю любви и представить, как они с нетерпением ждали появления своей Надюши на свет. С надеждой растили своё любимое чадо и не могли представить даже в страшном сне, что будут оплакивать её — безвременно ушедшую, засохшую молодую веточку, не познавшую жизни и не давшую прекрасных плодов — своих синеглазых сыновей и дочерей. Севиль говорила долго, уже стемнело. Когда в палату вошла медсестра и резко включила свет со словами: «А вы что тут в потёмках лежите? Пора на ужин и лекарства принимать», заплаканная Надя встала и подошла к раковине открыла кран и разжала кулачок. Таблетки соскользнули с её руки под сильным напором воды. Девушки молча, как заговорщицы, смотрели друг на друга, и Севиль поняла: Надя больше не будет травиться. И ещё поняла простую истину: если тебе плохо и кажется, что жизнь кончена, найди того, кому хуже тебя, и помоги.

Севиль как будто очнулась от тяжелого сна в этот день и попросила доктора выписать её домой. Дома она постепенно приходила в себя и возвращалась к прежней жизни. Сестра, убедившись в очередной раз, что она лучшая, потеряла всякий интерес к Михаилу, и они расстались. Родители сняли ей квартиру, чтобы сёстры не сталкивались ежедневно под одной крышей. Девушка была рада свободной жизни, неконтролируемой со стороны родителей, однако, всякий раз при встрече, делая обиженный вид, выговаривала матери, что её вышвырнули из родного дома. Девушку звали Эльвира.

12

Троица, прибывшая из Америки, приземлилась в аэропорту Симферополя. План на ближайшие две недели был обсуждён ещё в самолёте. Майкла проводили в один из отелей и договорились о встрече вечером.

Он наблюдал из окна своего номера, как к дверям отеля подъезжали такси, и томился в ожидании звонка. Он уже отдохнул после длительного путешествия в трёх самолётах, успел разобрать свои вещи, принял душ и, тщательно выбрив лицо, оделся. Волнуясь, с нетерпением поглядывал на часы и думал, что о нём позабыли. Вдруг он увидел девушку своей мечты, выходившую из такси. Она стремительной походкой решительно направилась к дверям отеля. Майкл оторопел. Да, он с нетерпением ждал этой минуты, но в его представлении жил образ восточной, застенчивой красавицы, к которой нужно было ещё найти подход, прежде чем она захочет встретиться с иностранцем. Ника обещала, что устроит им «случайную» встречу. Что могло произойти? Может быть, Ника не выдержала, проговорилась? Но как понимать этот визит? Что намерена сказать Майклу эта девушка, столь решительно шагнувшая в двери отеля? Её уверенная походка, властный взгляд и резкость в движениях так не вязались с романтическим образом танцовщицы, которую он видел на экране. Майкл стоял в напряжении, ожидая стука в дверь, но вдруг прозвучал телефонный звонок. Он взял трубку.

— Привет, старик! Ты готов? — услыхал он голос друга.

— Готов. Я только что видел её из окна. Скажи, как мне вести себя? Мы договаривались о случайной встрече. Что произошло?

— Кого ты видел, Майкл? У нас ничего не произошло, мы подъезжаем на такси к тебе. Выходи.

Майкл спустился по лестнице с третьего этажа и вышел на улицу. На площадке стояла машина, возле открытой двери которой его поджидал Дейв.

— Признайся, у тебя начинаются галлюцинации на нервной почве? — пошутил друг.

— Дейв, я не страдаю нервными расстройствами, и у меня отличное зрение. Я точно видел её или её двойника. Я не мог спутать её с другой девушкой. Ты сам знаешь, у неё необычная внешность.

— Успокойся, старик. Твоя девушка сейчас даже не в этом городе. Ника заходила к ней домой, и родители сказали, что она будет завтра. А сейчас мы поедем ужинать в одно местечко, за город. Ника обещала, будет весело.

— О’кей, — ответил Майкл и сел в машину.

Если бы Дейв сообщил в этот момент жене о так называемой «галлюцинации» Майкла, она бы тут же догадалась, что тот, вероятно, видел сестру Севили. Это было нетрудно, потому что Севиль и Эльвира были сёстрами-близнецами, похожими как две капли воды. Севиль родилась первой, и её считали старшей.

Но Дейв ничего не сказал. А Ника, не то что не хотела говорить Майклу о существовании Эльвиры, но даже и думать об этом остерегалась. Не приведи Господи, если Майкл захочет познакомиться с ней! Ему-то пока всё равно, он не знает сестёр и влюбился только в образ, внешность и танец поразили его. А внешность у них одинаковая.

Весь вечер Майкл был задумчив. Развлекательная программа его не заинтересовала, и он рано уехал в отель, сославшись на усталость. Майклу казалось, что Севиль до сих пор там, что он обязательно встретит её на лестнице или снова увидит из окна и тогда уж не растеряется, не даст ей исчезнуть. Но он так и не увидел её — ни поздно вечером, когда вернулся, ни утром, дежуря у окна.

— Вот так сюрприз! Ты молодец — умеешь удивить. И до последнего дня молчала, что собираешься домой, — радостно говорила Севиль, обнимая подругу. — Мы ведь позавчера с тобой общались по телефону. Хоть бы намекнула!

— Согласись, так интересней, — отвечала Ника, счастливо сияя глазами. — Я так рада тебя видеть, ты не представляешь!

— Конечно, не представляю. Как будто я меньше рада тебя видеть! — смеялась подруга в ответ. — Ну, рассказывай, американка, как тебе живётся на чужбине?

— Хорошо живётся, жаловаться не буду. Но подруг не хватает, американки всё-таки совершенно другие. Они вежливы, улыбчивы, не сплетничают, как наши, воспитаны хорошо. В их обществе чувствуешь себя комфортно, кажется, все тебе рады. Но пришёл домой — и забыл. Дружить, как дружат у нас, не получается. Искренних отношений нет. Понимаешь?

— Чего ж тут не понять? У нас, Ника, тоже всё меняется. Не стоит идеализировать. Девчонки из тех, что вышли замуж, живут семейными интересами и не очень-то стремятся лишний раз встретиться. У них свои проблемы, от которых я, например, далека. Слушай, мы что, так и будем стоять во дворе? Пошли в дом, родители будут рады тебя видеть, — пригласила Севиль.

— Спасибо! Я, вообще-то, на минуточку. Обещала Дейву, что сразу вернусь с тобой. Мы с утра смотались на рынок, замариновали шашлыки. Хотим выехать к морю, куда-нибудь поближе к лесу, подальше от цивилизации. Давай, быстренько бери купальник и что-нибудь из тёплых вещей на вечер. Посидим у костра. Имей в виду, вернёмся поздно.

— Всё так неожиданно, но сопротивляться не стану — и не надейтесь, — ответила Севиль и пошла в дом за вещами, потянув за собой подругу.

— Мам, — крикнула она с порога, — посмотри, кто к нам приехал!

— А мы уж виделись вчера, — вынимая большой пакет из шкафа, ответила мама. — Вот тебе подарки. Ника ещё вчера приезжала да не велела тебе говорить.

— Вот вы какие! Сговорились против меня.

— Мы не против, мы за тебя сговорились, — ответила Ника и подмигнула матери Севиль. — А ещё в нашей программе американский гость по имени Майкл, — добавила она и выжидающе посмотрела подруге прямо в глаза.

— Понятно. Спасибо, что предупредила. Майкл — значит Михаил по-нашему.

Севиль села и устремила напряжённый взгляд в окно, судорожно зажав в руках шерстяной жакет.

— Ника, возьми лучше сразу сестру вместо меня. Она и танцует отлично, и весёлиться умеет. Все будут довольны.

— Севиль, пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, я лучше умру, чем сделаю это, — Ника виновато посмотрела на пожилую женщину: — Извините, тётя Айше.

— Ничего, дочка, не извиняйся.

Айше тяжело вздохнула и вышла, оставив подруг наедине. Она не слышала, как Ника убеждала подругу и что говорила, но через некоторое время увидела, что девушки вышли вместе, и обратилась к Всевышнему с молитвой: только бы не обидел иностранец её любимицу и не оставил новый рубец на едва зажившем сердце дочери.

Когда Ника с подругой подъехали за мужчинами, те уже томились в ожидании на улице. Майкл был обвешан видео — и фотоаппаратурой, Дейв держал в руках большую корзину с продуктами и мешок с древесным углем для костра. Оба были в шортах и лёгкой обуви. Модные бейсболки и футболки делали их на десяток лет моложе, хотя при ближайшем рассмотрении было видно, что это вполне взрослые мужчины, а не юные мальчики. Майкл был значительно ниже Дейва, смугл, коренаст и улыбчив. Его жизнеутверждающая белозубая улыбка сразу понравилась Севили, и её решение держаться с иностранцем демонстративно сухо мгновенно позабылось. С первых минут знакомства она почувствовала себя среди друзей, и сложившиеся стереотипы о толстых и глупых американцах стали рушиться на глазах. Девушка поняла, что долго мыслила навязанными кем-то шаблонами, и была приятно удивлена встречей с образованным и коммуникабельным американцем. Она представляла сына миллионера толстым, высокомерным и недалёким парнем, который вырос ленивым папенькиным сынком, проводя время исключительно перед экраном телевизора с попкорном в одной руке и с кока-колой в другой.

Первое общение было лёгким и непринуждённым. А когда приехали к морю, мужчины выбрали место и разбили временный лагерь для отдыха, показав себя отнюдь не белоручками, Севиль снова удивилась. Они разведали не очень крутой спуск к пляжу, проводили девушек на берег и, совершив заплыв, оставили их загорать, а сами вернулись разводить костёр и жарить шашлыки.

— Что скажешь? Как тебе Майкл? — спросила Ника подругу, когда они остались одни.

— Первое впечатление приятное. Я даже удивилась, что он такой простой. Если бы не его английский, можно было принять за своего.

— То-то! — удовлетворённо сказала Ника. — Мы всю дорогу с ним болтали, пока летели. И он, между прочим, рассказал, что работает у папы-миллионера с тринадцати лет. Это кое-что да значит. А когда выразил желание посмотреть дом-музей Чехова и Волошина в Крыму, я вообще в осадок выпала: у нас не все такие образованные. А как Шекспира наизусть цитирует! Вот тебе и американец! Поэтому я и не удивилась его романтическому поступку: увидел, как девушка танцует, и полетел знакомиться на другую сторону земного шарика!

— Ника, не пытайся меня агитировать за Майкла. Он, конечно, очень симпатичный, и у него много достоинств, как ты говоришь, но у меня к одному его имени антагонизм. Ничего у меня с ним не будет. Понимаешь? Я не могу больше верить. И никого не допускаю ни в своё сердце, ни в свои мысли. Не могу и не смогу уже после Михаила.

— Глупо, и даже не представляешь, как глупо. А может, той любовью, которой ты пылала к Михаилу, зажёгся огонь любви у другого Майкла? И то, чего не дал тебе один, другой готов вернуть с избытком? Любовь — это чистая божественная энергия. Представь, она никуда не исчезает, а просто путешествует от одной души к другой. Как от одной свечи зажигаются множество свечей. А ты из-за своего страха отказываешься принять этот дар богов. Ведь ты до сих пор живёшь прошлым. Проходят годы, меняются времена, и на смену зиме приходит весна. Расцветают новые цветы, всё в движении, и только ты задержалась и торчишь в прошлой жизни, в прошлых обидах. Не пора ли начать жить сегодня? И прямо сейчас? — жестко спросила Ника и заглянула подруге в глаза.

— Наверное, ты права, — задумчиво ответила Севиль.

Подошедшие мужчины прервали их разговор и сообщили, что шашлык готов.

13

Со дня их встречи в Крыму прошло полгода. Севиль стояла в толпе народа, жаждущего получить визы, в Киеве, у ворот американского консульства. Она приехала на интервью к девяти утра, как ей было назначено, однако попала в здание консульства только в одиннадцать — после того, как её обыскали в проходной и забрали сумочку и телефон. Она прошла узкими коридорами в помещение, где несколько женщин уже томились в ожидании беседы с консулом. Севиль отдала свои документы девушке в окошко. Та отрепетированно улыбнулась, проверив, есть ли у очередной невесты все требуемые справки, и предложила подождать. Севиль села на крайний стул и приготовилась к долгому ожиданию. Она приехала в Киев поездом, так как на дворе стоял тридцатиградусный мороз и аэропорт утонул в снегу. Наземные службы не успевали чистить взлётные полосы, и рейсы то и дело откладывались. Старожилы не помнили такой суровой зимы.

Севиль сидела в очереди с женщинами, прибывшими сюда из различных уголков Украины. Невесты были разной возрастной категории — от юных очаровательных созданий до весьма уставших дам бальзаковского возраста. Одно желание объединяло эту разношерстную компанию — желание во чтобы то ни стало получить визу и уехать в Америку. Все они привезли с собой полные чемоданы писем и фотографий, подтверждающих их серьёзные отношения с женихами. Сидящие рядом тихо переговаривались между собой. Разговоры прерывались всякий раз, когда из-за коричневой перегородки выходила очередная невеста, и все молча вопросительно смотрели на неё: ну как, дали? Звучал немой вопрос. И результат, как говорится, был на лице счастливой обладательницы визы или же несчастной, которой в визе было отказано. Опытные дамы, серьёзно изучившие этот вопрос, утверждали: если откажут в первый раз, во второй можно и не пытаться, шансов — ноль. Почему, никто не знал. Видимо, неугодная невеста автоматически попадала в чёрный список компьютера, и уже никаким чудом нельзя было извлечь свои данные из этого списка.

Севиль сидела, отрешенно прикрыв глаза. Состояние её души было настолько спокойным, как будто ей вообще абсолютно всё равно, дадут ей визу или откажут. Она не стремилась в Америку — это раз. Во-вторых, непонятно почему, но она точно знала, что ей визу откроют. Севиль не считала Майкла своим женихом и не была влюблена. За время переписки она много узнала о нём. Майкл стал хорошим другом и приятным собеседником, с ним было интересно. Но выйти замуж и навсегда уехать из страны она не думала никогда. Однако после последних событий ей по-настоящему захотелось уехать так далеко, чтоб уже наверняка никогда и даже случайно не встретить на улице людей, пострадавших от Эльвиры. Она боялась, что в очередной раз её примут за сестру и начнут выяснять отношения. Ранимая Севиль тяжело переживала позор, к которому фактически не имела никакого отношения. Значит, Америка, хотя бы на время. Тем более что Майкл неустанно приглашал в гости. Он заказал для них отдых в Доминиканской Республике и сделал ремонт в гостевых апартаментах специально к приезду Севили.

Наконец подошла её очередь, и высокий рыжий консул задал ей несколько общих вопросов. Затем вежливо попросил положить на специальный маленький экран пальцы для снятия отпечатков. Потом он внимательно вгляделся в фотографию на паспорте и, преисполненный гордости то ли за себя, то ли за Севиль, торжественно произнёс:

— Поздравляю вас! Я даю вам визу в нашу страну!

Севиль стало даже неловко. Она не разделяла его радости и не была горда, что ей оказана такая честь. Она принудила себя улыбнуться и вежливо ответила:

— Спасибо.

Через неделю счастливый Майкл встречал её в огромном аэропорту в Атланте. Он проехал за рулём автомобиля шесть часов, чтобы поскорее увидеть Севиль и привезти в свой город Мобил в штате Алабама. Майкл лишил её «удовольствия» лететь четвертым за сутки самолётом. Он приветливо махал ей букетом цветов из зала ожидания, когда она проходила паспортный контроль. Однако её надолго увели в специальное помещение, где устроили тщательный допрос и сфотографировали на вечную память. Там же она оставила свои медицинские документы в большом желтом конверте, с сургучными печатями, которые ей вручили в Киеве после медицинского обследования. Ни прошло и часа, как она вышла к Майклу. Он крепко обнял её:

— Как я рад! Я постараюсь сделать всё, чтобы твоё пребывание здесь было счастливым.

Они спустились на эскалаторе в подземку и через несколько минут ехали на электричке в один из секторов за багажом Севили. Наконец они вышли из аэропорта с её чемоданом. Светило яркое солнце, люди были одеты по-летнему.

— И это январь! — с восхищением сказала Севиль. — Майкл, ты живешь в раю!

Они сели в небольшой автобус, и Майкл отдал темнокожей девушке, сидевшей за рулём, свой талон. Она взглянула на талон и повезла их к месту, где Майкл оставил свой автомобиль. Стоянка была невероятно огромной.

— Удивительно, как она ориентируется в этом безбрежном океане машин? — сказала Севиль, наблюдая за девушкой.

— Привычка. Это Америка, здесь всё с размахом, — ответил Майкл, когда они подъехали к его автомобилю и он открыл перед Севилью дверь.

Майкл до последней минуты не верил, что Севиль решится приехать. И вот она здесь, сидит рядом, смотрит по сторонам и задаёт свои вопросы. Не надо бояться мечтать — мечты сбываются! Он мурлыкал под нос весёлую песенку, уверенно управляя своей большой машиной марки «Toyota».

Когда подъехали к дому Майкла, уже стемнело. Но даже при свете фонарей Севиль оценила, в какое красивое место попала. Дом находился в парке на берегу Мексиканского залива. Перед домом раскинулась большая лужайка, от которой исходил запах свежескошенной травы. По периметру были высажены цветы, а на лужайке росли пальмы и сакура. Высокие кусты цветущей азалии стали живой изгородью, которая служила границей с соседями.

Майкл открыл двери, и они сразу попали в просторный холл. Под ноги им со звонким лаем бросился пудель. Он повизгивал от радости и крутился в восторге вокруг своего хозяина, смешно подпрыгивая до тех пор, пока Майкл не взял его на руки. Пёс в восторге облизал Майклу лицо и спрыгнул вниз, остановившись возле Севили. Он обнюхал её и снова закружил вокруг. От переполнявшей его радости пёс не мог оставаться на месте. Глядя на него, Майкл и Севиль смеялись.

— Итак, я вижу, леди, вы понравились моему другу. Надеюсь, он вам тоже понравится.

— Уже понравился. Очаровательный друг, и главное — никогда не предаст.

— Я рад. А теперь пойдём, я покажу твои апартаменты.

Они поднялись на второй этаж и прошли по широкому холлу в левое крыло дома. Распахнув двери в просторную гостиную, Майкл включил освещение. Севиль вошла и остановилась, оглядывая комнату. Стены гостиной были выкрашены в кремовых тонах, мягкие кресла и диваны, расставленные композиционно, как бы приглашали присесть и согреться у камина, в котором ровно пылали дрова. Невероятной роскоши Севиль не заметила, всё было просто и со вкусом. Но эта внешняя, кажущаяся простота была обманчива: искушенный знаток сразу бы отметил подлинные картины на стенах и раритетные статуэтки на полках с редкими, ценными книгами.

— Здесь очень красиво и уютно, — сказала Севиль.

— Я счастлив, что тебе понравилось. Постараюсь сделать всё возможное, чтобы тебе было хорошо и комфортно в моём доме и в моей стране. А теперь устраивайся и спускайся вниз. Выпьем шампанского за твой приезд. Потом поедем в ресторан ужинать. Эта дверь ведёт в твою спальню и ванную, там же и гардеробная.

Майкл поцеловал Севиль в щёку и вышел. Она присела у камина и протянула озябшие руки к огню. «Боже, что я тут делаю? Зачем я здесь, в чужом доме, нервничаю, руки ледяные, как будто пришла с мороза. И главное — я ничего не испытываю к Майклу, а он ждёт, смотрит влюблёнными глазами, надеется на взаимность. Какая глупость с моей стороны — приехать сюда, — думала она. — Что же, раз уж я здесь, погощу недельку и вернусь. Надо хоть страну посмотреть. Не возвращаться же завтра назад. Жаль, что Ника улетела с мужем в Мексику, будет только через неделю». Она увидела, как неплотно прикрытая дверь отворилась, и пёс робко просунул в щель любопытную мордочку, замерев в нерешительности.

— Входи, дружок, — сказала Севиль и заметила, что говорит с ним на русском.

Ободренный приглашением, пёс вошёл в комнату и застучал коготками по паркету, радостно приближаясь к гостье.

— А ты, вижу, неплохо понимаешь русский язык, мой хороший.

Севиль наклонилась и погладила пуделя. Тот запрыгнул на кресло и положил свою мордочку на ногу девушке, как старой своей знакомой. Севиль почесала у него за ушком, и пёс закрыл глаза от удовольствия.

Ты всем так доверяешь, дружок?

Пёс открыл глаза и вопросительно взглянул на девушку, затем прислушался и, поспешно спрыгнув с кресла, потрусил к двери. Севиль услышала, что Майкл зовёт пуделя.

14

Эльвира просчиталась: Никита категорически отказался принимать участие в её сценарии.

— Ты сумасшедшая! — отреагировал он.

— А ты слабак! А ещё утверждал, что на всё готов ради меня!

— Я и сейчас повторю, что жизнь отдам за тебя, но то, что ты предлагаешь…

— А мне не требуется твоя жизнь, мне нужна твоя помощь!

— Эля, послушай, что ты говоришь! Убить родную сестру теперь называется помощью? Даже если она когда-то перешла тебе дорогу — прости. Не можешь простить — просто забудь о её существовании. Бог ей судья.

— Не смей называть меня так! Я тебе не Эля. И это не просто из мести, я хочу воспользоваться возможностью, которая по праву принадлежит мне. Я должна была быть на её месте! И я буду, чего бы это мне ни стоило! Я не хочу прозябать в этой гнусной стране всю жизнь, я должна выехать отсюда во что бы то ни стало! А если тебе здесь нравится, оставайся. Чёрт с тобой!

— Неужели нет другой возможности выехать? Твоя сестра никого не убивала для этого.

— Я сказала тебе, моя сестра воспользовалась моим отсутствием, Майкл ехал знакомиться со мной, а Вероника подсуетилась для своей подруги и вместо меня представила сестру. От меня всё утаили, и сестричка закрутила с ним роман. Более того, все скрыли моё существование. Понимаешь, как будто меня вообще нет! Её выдали за меня. Это я была на фотографии, которую он увидел и влюбился. А теперь она за всё заплатит, я вернусь и займу свое законное место!

Эльвира замолчала, но продолжала возбуждённо ходить по комнате, Никита сидел на диване и не сводил с неё глаз. В гневе она показалась ему совсем другой, не такой уж красивой и совсем не беззащитной. Глаза её горели каким-то яростным светом, милые черты лица исказились, и с красивых нежных губ срывались злые, беспощадные слова. Нет, такой он никогда не знал и не хотел знать Эльвиру.

— Послушай, тебе нужно успокоиться, давай съездим куда-нибудь, отдохнём, а потом решим, что мы можем сделать. Я уверен, возможностей много для твоего выезда из страны. Если ты хочешь — ты уедешь, и не нужно брать на себя такой грех. Ведь ты же не любишь этого парня, правда? Расскажи, как вы познакомились, я ничего не знаю об этом.

— Я любила другого, а сестра влезла в наши отношения и легла под него. Мы расстались, я тебе рассказывала на Кипре. А она снова перешла мне дорогу, забрала мою судьбу и живёт припеваючи с миллионером, и всё у неё в шоколаде. Да ты пойми, если я вернусь вместо неё, я сразу разведусь с Майклом. И получу, кстати, огромные алименты. Это Америка! Ты в курсе, как там разведённые жёны живут? Им и работать не надо. А потом вызову тебя, и мы будем с тобой вместе в свободной стране. Там знаешь сколько возможностей для таких, как мы, предприимчивых и молодых! Соглашайся, Никита.

— Нет, малыш, я никогда не соглашусь убить человека просто потому, что тебе этого хочется. И тебе не советую.

Никита встал и направился к выходу:

— Лучше не думай об этом. До свидания.

Уже на крыльце Никита услышал характерный звук разбивающегося о входную дверь стеклянного предмета. «Перебесится», — подумал он и ошибся. Эльвира не перебесилась и не отступила от задуманного. Она действительно обладала странной чертой — выдумать историю и поверить в её реальность, даже наедине с собой проливать слёзы о себе — несчастной. И это уже не артистический талант, а скорее некая форма шизофрении. Ей было выгодно — она выдумала и поверила, что именно так всё и было. Она абсолютно искренне думала: всё, чем обладает сестра, по праву должно принадлежать ей. Только из-за чудовищной ошибки Севиль пользуется всеми благами. Кроткий, ангельский характер сестры всегда раздражал Эльвиру, и она была уверена, что, родись она одна, все друзья Севили были бы её друзьями и любили бы её, а не сестру. Она знала, что очень красива, но её лицо должно было быть уникальным, единственным лицом на земле, и её приводило в бешенство, что такое же лицо было у этой дурочки Севили. И она всегда была рядом.

Эльвира уже в семь лет восстала против обычая одеваться одинаково и всячески подчёркивала свою индивидуальность. А уверенность в том, что сестра должна исчезнуть и Эльвира останется наконец одна, без глупой копии, которая оскорбляла своим существованием её жизнь, пришла давно, ещё при жизни их легендарного деда. Им было лет по шесть, когда Севиль заболела ветрянкой. Дед забрал Эльвиру в летнюю кухню и отвлекал беспокойную шалунью своими многочисленными героическими рассказами о войне. Дед и его брат-близнец попали на фронт безусыми юнцами за год до победы над фашистами. В тот вечер дед рассказал внучке, как брат подорвался на мине и умер в муках у него на руках. «А у меня с того дня ни одной царапины, ни раны за всю жизнь. Я думаю, что удача, отпущенная при рождении нам двоим, перешла тогда ко мне, и я остался жить и за себя, и за брата», — закончил своё повествование дед. Он не узнал, как извращённо истолковала внучка его слова.

Эльвира решила тогда, что заболевшая Севиль обязательно должна умереть, и удивилась, когда сестра выздоровела. Но с тех пор она ждала, что когда-нибудь придёт день, когда Севиль исчезнет и Эльвира будет пользоваться удачей и счастьем, отпущенным им двоим. Но годы шли, а сестра не умирала. Более того, внезапно судьба улыбнулась этой тихоне, она уехала в Америку, выскочила за миллионера и жила как у Христа за пазухой, ни о чём не беспокоясь, ни в чём не нуждаясь, в цветущем краю, где даже зимой не бывает холодно. И работала в церкви бесплатно, ради собственного удовольствия, обучая русских эмигрантов английскому языку. Больше всего Эльвиру взбесило именно это известие, которое принесла ей мать. «Значит, мне, лучшей, чтобы выжить, приходится унижаться и идти на всякие афёры. А эта курица может себе позволить быть такой благородной! И это же надо додуматься — работать бесплатно, да ещё в церкви! Ханжа! Она и в Бога никогда не верила. Нашлась святая! Легко быть благородной с мужем-миллионером! — думала Эльвира и закипала от злости на удачливую сестрёнку. — Только бы выманить её сюда, а уж я восстановлю справедливость. Никита, тряпка, все карты перепутал, надо срочно менять план. А как гладко всё складывалось! Ну, ничего, сама справлюсь, без свидетелей. Может, так и лучше».

15

— Дорогая, ты уверена, что так уж необходимо спешить с этой поездкой? Через две-три недели мы могли бы поехать вместе. Сейчас у меня нет такой возможности — запись до конца месяца и плановые операции.

— Сестра в отчаянье. Говорит, что срочно необходимо увидеться. Мы два года не общались, и теперь она в беде, я не могу отказать. Она утверждает, что вопрос нужно решить незамедлительно. Она тяжело больна и не знает, сколько ей осталось.

Майкл задумался.

— А почему родители ничего не говорили об её болезни? Ты ведь часто звонишь им.

— Она сказала, что родители ничего не должны знать пока. У матери слабое сердце.

— Может, послать ей деньги?

— Я предлагала. Видимо, дело не в деньгах. Говорит, что должна обязательно меня увидеть лично. Что-то типа исповеди и примирения. Говорит, что неизлечимо больна. Всё так неожиданно.

— Если так, то, конечно, надо ехать. Однако я очень расстроен и при других обстоятельствах ни за что не отпустил бы тебя одну.

— Да, у меня тоже как будто камень лёг на сердце после разговора с ней. Поверить не могу, что всё так серьёзно. Эльвира никогда не болела. Я, сколько себя помню, все детские болячки перенесла, а ей хоть бы что. Зимой все простуды — мои. Сестра всегда говорила, что я за двоих болею. И вдруг такая новость! Второй день не нахожу себе места. И Андре не отходит от меня, как будто чувствует разлуку.

Севиль опустилась на корточки и взяла пуделя на руки. Тот уткнулся носом ей под руку и замер.

— Посмотри на этого проказника. Притих, как мышь, только бы его не опустили с рук, — Севиль грустно улыбнулась: — Может, взять его с собой?

— А что я буду делать тут в одиночестве? Меня, значит, бросать одного не жалко? — прищурился с улыбкой Майкл. — Вот так добрая жена! Пойдём, я тебя зацелую на прощанье. С ума сойду, пока тебя дождусь!

— Не сойдёшь, я буду звонить тебе каждый час и мешать работать.

— Обещаешь?

— Да, торжественно клянусь! Честное скаутское!

— Я надеюсь, ты не очень задержишься?

— Майкл, пока ничего не знаю, обратный билет заказала с открытой датой. Если ничего опасного, сразу вернусь, буду смотреть по обстоятельствам.

— Хорошо, любимая. Я буду скучать и считать минуты до нашей встречи.

Она бросила последний взгляд на гостиную и поспешила выйти. Андре кинулся под ноги и жалобно заскулил.

— Ну, что ты так волнуешься, маленький мой? Я скоро вернусь, — сказала Севиль и улыбнулась.

Всегда происходило одно и тоже: когда она разговаривала с пуделем, автоматически переходила на русский. Видимо, для Андре не имело значения, на каком языке с ним говорят, он понимал любую речь. А может, владел двумя языками? Майкл, смеясь, комментировал: «Ты секретничаешь с моим соперником, чтобы я не понял, о чём вы договариваетесь».

Майкл не знал, что думать: прошло два дня с тех пор, как Севиль позвонила последний раз, когда прилетела в Крым, и пропала. Он поднял все телефонные счета и нашёл новый домашний номер телефона её родителей. За вечер он позвонил пять раз, но не смог ничего выяснить. Трубку брали по очереди то мать, то отец Севили, но они не понимали английский, а он ни слова не знал на русском. И Ника с Дейвом укатили в Колорадо путешествовать, до них тоже невозможно было дозвониться. На сердце легла необъяснимая тяжесть, а верный друг Андре смотрел грустными преданными глазами, как будто понимал, что с хозяином не всё в порядке.

— И куда пропала наша восточная красавица? Может, позвонить в полицию, пусть свяжутся с Интерполом, — сказал вслух Майкл.

Кроме пуделя, рядом никого не было, а тот промолчал.

— Да, я так и сделаю.

Майкл поднялся из кресла и пошёл в кабинет. Но внезапно раздался телефонный звонок. Он бегом поспешил к телефону.

— Ну, наконец! — с облегчением выдохнул он.

Но звонила не Севиль, а отец Майкла:

— Добрый вечер, сын. Ты обещал приехать вчера на ужин и даже не позвонил. У тебя всё в порядке?

— У меня всё хорошо. Извини, устал и лёг рано. Севиль улетела на родину, а мне одному тоскливо. Честно говоря, я волнуюсь. Она обещала звонить часто, но уже два дня молчит. Я немного нервничаю.

— Не переживай, это нормально. Подруги, друзья закружили твою девочку, давно не виделись. Завтра объявится. Мы тоже волновались вчера, когда не дождались вас, но не стали беспокоить.

— Прости, папа.

— Надо было слушать родителей и не жениться на иностранке.

— Извини, отец. Завтра созвонимся. Спокойной ночи.

Майкл положил трубку и сел в рабочее кресло перед широким столом. Подперев голову руками, задумался: «Нет, что-то здесь не так. Не могла Севиль дать обещание и не сдержать. Она очень ответственна, тем более знает, что я волнуюсь. Надо звонить в полицию или нанять детектива. Пусть вылетит и разберется на месте, что там происходит. Есть же среди детективов выходцы из бывшего Союза. А может, она встретила своего Михаила, и прежние чувства проснулись? А я сижу тут, переживаю за неё! Надо всегда владеть информацией, чтобы не оказаться в глупом положении. Всё-таки не стоит забывать, что мы имеем дело с таинственной восточной душой».

16

Эльвира нервничала, так как ей пришлось полностью менять свой план. Слабак Никита подвёл! Без верного помощника было сложней, однако решимости у неё не убавилось, а даже наоборот. Она холодно и расчётливо обдумала новый план. Придётся всё сделать сразу и самой. К сожалению, почти не оставалось времени на беседы, из которых она хотела выведать интересующие её детали. Необходимо было узнать некоторые подробности об образе жизни сестры в Америке и те мелочи, которые жена должна знать о муже, информацию об их ближайшем окружении и о самом доме, в котором живёт Севиль. Значит, в её распоряжении будет только время от аэропорта до её дома. Потом, после всего, она вылетит на Париж или Амстердам, отсидится там несколько дней и вернётся в Штаты, слегка рассеянная, пришибленная внезапной кончиной сестры и посему немного не в себе. Некоторые нестыковки в её поведении, которые обязательно возникнут, все спишут на это печальное событие. А дальше война план подскажет. И если что-то пойдёт не так, она сразу снимет апартаменты и подаст на развод: ну «съехала крыша» у леди, потеряла сестру-близняшку, и жизнь ей не мила с миллионером. Может, решила уйти в монастырь? Кто поймёт эту загадочную русскую душу? Главное — не встречаться с Никой. Даже Майкла можно одурачить, а вот близкую подругу сестры вряд ли: у них могут быть секреты, которых Эльвира не знает, и на этом легко проколоться. Ника опасна, с ней надо дружбу ломать навсегда, можно привезти какую-то сплетню с родины, якобы вышедшую из уст подруги о Севили. Она что-нибудь придумает, это не вопрос. Эльвира с детства была мастерица на такие вещи.

«Пора, — подумала она и открыла платяной шкаф. — Тёмная, из плащевой ткани юбка сделает меня визуально худее, чем я есть на самом деле. А футболка цвета хаки поможет стать неброской и невыразительной. Волосы, туго заплетенные в косу, надо спрятать под джинсовую кепку с длинным козырьком — скроется верхняя часть лица. Полное отсутствие косметики и синие тени под глазами, созданные искусственно, продемонстрируют: я действительно тяжело и неизлечимо больна. Ах да, ещё обувь — обычные дешёвые сланцы, и не забыть снять лак с ногтей, сестрица никогда не пользовалась таким ярким лаком. Что ещё?» Эльвира присела на диван и задумалась. «Да, надо выложить из сумочки свои документы и снять обручальное колечко с её руки. Кажется, всё». Она уже выходила из дома, когда позвонил Артур. Эльвира терпеливо выслушала его и улыбнулась своим мыслям: «Отлично! На ловца и зверь бежит».

— Да, я согласна вернуть вам половину, но только после того, как продам автомобиль. Пригоняйте сегодня машину, я буду дома после шести вечера и отдам вам третью часть.

Она пешком дошла до железнодорожной станции и села в электричку. Позвонила Андрею и Никите — судьба «Мерседеса» была решена. Взяла в городе такси и заехала к Никите за деньгами.

— Странно выглядишь, — отметил Никита. — Не заболела? — поинтересовался он, отдавая деньги за автомобиль.

— Тебе сказать правду или то, что ты хочешь услышать?

— Вижу, ты не передумала, — осуждающе произнёс Никита.

— Понятливый мальчик. Тебе, чтоб остаться чистеньким, лучше забыть, что видел меня сегодня.

— Не волнуйся за меня. О себе лучше подумай.

— Вот я и думаю! — с вызовом ответила Эльвира, круто повернулась и зашагала к такси.

— В аэропорт!

— Только туда? Или поедем и обратно? — поинтересовался водитель.

Только туда.

«И так слишком много видел, — подумала Эльвира. — Там возьму другого — поглупей и помоложе».

Никита долго смотрел вслед удаляющемуся такси и понял, что сегодня работать больше не сможет. Он сел в свой джип, сначала бесцельно покружил по городу, а потом решил поехать в соседнюю область к другу детства: тот давно приглашал в гости, обещал волшебную рыбалку в горной реке, кишащей форелью. «А пошло оно всё к лешему! Возьмём ящик водки, палатку и потеряемся в лесу на недельку», — решил он.

Эльвира вошла в здание аэровокзала и взглянула на электронное табло: самолёт прибывал по расписанию. Она вышла на улицу и закурила. Руки предательски дрожали. «Главное, чтобы сестричка меня не заподозрила и не захотела ехать к мамочке», — озабоченно подумала Эльвира и услышала информацию о прибытии самолёта.

Через несколько минут она стояла в толпе встречающих. Издалека увидела сестру и отметила: что-то очень сильно изменилось в ней, но что, было трудно уловить. Вроде бы прежняя Севиль, однако совсем другая. «Отпечаток развитого капитализма и уверенность в завтрашнем дне», — резюмировала Эльвира. Несмотря на усталость после длительных перелётов, Севиль выглядела бодро, и новый, уверенный взгляд отличал её от прежней Севили. «Королева! — подумала со злостью Эльвира. — А куда же подевалась наша затравленная собачонка? Вот что деньги делают с людьми!»

Она отделилась от толпы и встала в стороне, приняв задумчиво-отрешённый вид: пусть сестра первая подойдёт к ней. Но та прошла мимо, скользнув по ней поверхностным взглядом и не узнав. Севиль привыкла к эффектному образу сестры, к её высоким каблукам и высматривала в толпе похожую фигуру. Она уже подходила к стоянке такси, когда услыхала позади знакомый голос.

— За тобой не угонишься, сестричка! — прошептала Эльвира с одышкой и положила руку на плечо Севили.

Та резко обернулась. Они взглянули друг на друга и как-то неловко, торопливо обнялись. «Холодная и чужая, — подумала о сестре Севиль. — Что же это я совсем бессердечной стала? Ни капли тёплых чувств не испытываю к родному человеку». И ей стало стыдно. Они поцеловались.

«Иуда Искариот тоже целовал Иисуса Христа перед тем, как предать, — мелькнула непрошенная мысль в голове Эльвиры. — О чём это я? Что за бред в голову лезет?» Эльвира первая разомкнула объятия и предложила присесть за столик в открытом уличном кафе.

— Устала, долго стояла, рано приехала, — сказала она печальным тихим голосом, отводя взгляд.

— Конечно, давай посидим. Воды хочешь или соку? — предложила Севиль и поставила свою сумку на пластиковый стул.

— Я бы выпила за встречу шампанского, — ответила Эльвира.

— А тебе можно? — засомневалась Севиль.

— Теперь всё можно. Зачем лишать себя удовольствий, когда конец так близко?

Они присели за крайний столик под зонтиком, и Эльвира заказала шампанского. Официантка принесла и откупорила бутылку, наполнила бокалы. Эльвира взяла свой бокал и ободрила сестру:

— Всё в порядке.

— Эльвира, в это невозможно поверить. Что за внезапная болезнь? Откуда взялась?

— Да я и сама не знаю, откуда. Доктор, осматривая меня последний раз, сказал, что бывали случаи чудесного выздоровления, когда больной устанавливал причинно-следственную связь и круто менял что-то в себе или свой образ жизни. Вот я и подумала: может, болезнь мне дана в наказание за те поступки, что я совершила по отношению к тебе, сестра? Хочу повиниться и попросить прощения. Правда, на чудесное выздоровление мало надеюсь, но по крайней мере уйду спокойной, что ты меня простила.

Эльвира подняла бокал.

— За упокой — не чокаясь! — усмехнулась она и осушила бокал до дна.

У Севили мурашки побежали по коже: «Она не в себе. Это ужасно. Бедная Эльвира! А как бы я себя вела, если бы знала, что скоро умру?» И она тоже выпила до дна. Шампанское сразу ударило в голову, в ушах зазвенело.

— Может, закажем что-нибудь поесть? — предложила Севиль. — Я чувствую, что опьянела.

— Нет, дорогуша, пировать будем дома. У меня всё есть. Думаешь, я не готовилась к твоему приезду? Вот сейчас допьём и покатимся. Увидишь, в каком месте я живу. Купила домик в деревне. Не поверишь — твоя сестра в деревне! Доктор сказал, покой и деревенский воздух мне показаны. А я так любила шампанское и шумный город! И мечтала приехать к тебе в гости, да вот не случилось. Жаль!

Голос её задрожал, и на больших печальных глазах заблестели слёзы. Она отвернулась и помолчала. Затем, как будто желая прогнать скорбное настроение, тряхнула головой и улыбнулась:

— Расскажи мне, где живёшь, какой у тебя дом, что в нём есть. А я закрою глаза и как будто побываю у тебя в гостях. Давай сыграем: возьми меня за руку и проведи по своему дому, покажи каждый уголок, познакомь с мужем, друзьями. Расскажи, чем живёшь, как проводишь время.

Севиль едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. А Эльвира, взяла её за руку, как будто не замечала её состояния, прикрыла глаза и блаженно улыбнулась:

— Вот я стою в аэропорту, ты меня встречаешь. Веди к своей машине… Дай угадаю, какой марки у тебя автомобиль. Нет, не угадаю, сама скажи.

— «Honda Civic», — включилась в игру Севиль. — Белая.

— Ну, поехали. Мы успеем посекретничать, пока твоего мужа рядом нет? Ехать далеко?

— Нет, минут пятнадцать. У нас всё рядом. Как я заметила, и моя церковь, и клиника Дейва, и спортзал — всё в пятнадцати минутах от дома. Город наш небольшой, и мы живём в центре.

— Ну, едем, сестричка. А вот и дом, вижу! Красивый, белый дом в три этажа!

— Нет, это не наш. Ты ошиблась. У нас коричневый, двухэтажный. И перед домом — пальмы, сакура, камелии, а вокруг — азалии.

— Здорово! Мне нравится. А куда машину поставим?

— На площадке рядом с домом. Я обычно в гараж не загоняю. Мы даже не закрываем машины, представляешь? Я долго не могла привыкнуть именно к этому. Когда приехала, в первый вечер вышли подышать с Майклом после ужина и за разговором не заметили, как ушли от дома довольно далеко, а он дом не закрыл. Я волновалась, а он смеялся надо мной.

— Интересно. Ну что же, идём в дом. Ключи у тебя есть или он всегда теперь открыт?

— Конечно, есть. Хотя дома всегда Сьюзан — наша домработница. Она и живёт у нас в правом крыле на первом этаже.

— Чёрная?

— Почему чёрная? Белая.

— Ну, хорошо, открыла нам двери Сьюзан. Куда дальше?

— Можем остаться внизу, осмотреться, в холле много картин. Майкл давно коллекционирует.

— А есть любимые?

— Они все любимые, нелюбимых нет.

— Да, действительно, красиво. Идём дальше.

— Пошли в гостиную, наверх, где я жила, когда приехала. Там тоже красиво и камин есть.

— Ты меня там устроишь?

— Да, это лучшие гостевые апартаменты.

— А ты будешь далеко от меня? Вдруг мне станет страшно ночью?

— Я в правом крыле, вместе с Майклом. Тебе не будет страшно. Я же говорила, у нас в городе тихо и безопасно. А ещё нас охраняет верный друг, — улыбнулась Севиль.

— Собака? — встревожено спросила Эльвира. — Только не это! Ты же знаешь, я не люблю собак.

— Это не собака. Это карликовый пудель! Ты не представляешь, какой он умный и ласковый. Как ребёнок! Мы обожаем его. Андре уже десять лет живёт у Майкла. Это такое чудо — невозможно не влюбиться.

— Андре? Смешно называть собак человеческими именами.

— Почему смешно? Он лучше человека, как маленький член семьи. Майкл его купает и возит в парикмахерскую. Он как игрушка, только тёплая и живая. У Андре сердце больше, чем у некоторых людей. Ну вот, что ты хочешь увидеть ещё?

— Конечно, кухню. Ты где-то готовишь еду? Или у тебя прислуга готовит?

— Нет, я сама. Если помнишь, я всегда любила готовить. Да и легко: овощи покупаем уже почищенные в упаковке, много полуфабрикатов… Быстро и удобно! Иногда готовит Майкл свои любимые морепродукты. У него отлично получаются запеченные креветки и рыба в фольге. А убирает в доме Сьюзан. Кухня и столовая — на первом этаже. Иногда накрываем в гостиной, если приходят гости или просто хочется поднять настроение. Майкл — большой выдумщик, он устраивает такие невероятные праздники в память о самых неожиданных событиях. Ты сама увидишь…

Севиль осеклась и открыла глаза. Эльвира смотрела на неё странным взглядом, от которого ей стало не по себе.

— Конечно, увидишь! Выздоровеешь — и приедешь. Всё, я не могу больше играть в эту игру.

— Допиваем и едем, — сухо предложила Эльвира и наполнила бокалы.

— Честное слово, я не смогу больше! — приложив руку к сердцу, взмолилась Севиль.

— И за моё выздоровление не сможешь? — холодно спросила Эльвира, зло сузив глаза.

Севиль молча встала и взяла бокал со стола. Мелкими глотками медленно выпила до дна вино и посмотрела на сестру.

— Я готова сделать всё что угодно, лишь бы ты выздоровела. Думаю, вино здесь мало поможет.

— Как сказать, — туманно ответила Эльвира.

И сестры направились к стоянке такси. В машине долго молчали. Уже подъезжая к деревне, Эльвира возобновила разговор:

— А скажи честно, сестричка, чем покорил тебя америкос? Ведь ты так любила Михаила, что даже до психушки дошло. И вдруг, приехав в гости, решила остаться в Штатах? Признайся, что на твои чувства повлиял банковский счёт Майкла?

— Неправда! Я отозвалась на его чувства. Он сумел меня расположить к себе с первой встречи, а потом терпеливо и уверенно доказывал каждым своим действием, каждым поступком, что любит меня. Он не просто любит меня, он сам стал любовью, и на это невозможно не отозваться. Я поверила ему и доверилась. Это самое важное в наших отношениях. Мы доверяем друг другу, у нас нет тайн, мы очень похожи. Деньги здесь вообще ни при чём. Да мы много и не тратим на себя. Наверное, не больше, чем обычная средняя американская семья.

— Молодцы! — усмехнулась Эльвира и уже не смогла сдержать месяцами копившийся яд: — Наверное, жертвуете церкви, заботитесь об окружающей среде, ездите в Эфиопию поддержать голодающих и гладите по головке умирающих от СПИДа в госпиталях? А родные, единоутробные люди вас совсем не интересуют? О них вы успешно позабыли? Часто ли ты за эти два года вспоминала обо мне? Интересовалась, чем я живу? Может, мне есть нечего, спать негде? Ведь мамочка с папочкой меня вытурили из родного дома из-за тебя, бедняжки, чтобы при встрече со мной не страдало твоё уязвлённое самолюбие. А я, как слышу песню Антонова «Под крышей дома твоего», так и плачу каждый раз. Почему вдруг все решили, что я такая подлая и не достойна любви этого паяца Михаила? У нас, кажется, равные шансы были. Сначала он выбрал тебя, а потом, пригляделся, понял, что я лучше, и быстро исправил ошибку. А вы все меня заклеймили, отвергли, предали анафеме. И мне пришлось отказаться от своей любви в угоду всем вам. Но, вижу, ты недолго страдала, быстро утешилась с новым красавцем. Так почему же я до сих пор мучаюсь в изоляции, за что? Никто не протянул мне руку помощи, не вернул в отчий дом, не позвал на свадьбу к счастливой сестричке в Штаты! Не прислал приглашение в гости! Я что, прокажённая, хуже спидозных больных, которых вы навещаете в клиниках, лишь бы попасть на первые полосы страниц ваших газет?

Севиль смотрела на сестру широко открытыми глазами и растерянно молчала. «Почему всегда происходит одно и то же, почему? — думала она. — Как это у неё получается? Как она умудряется всё перенести с больной головы на здоровую, так что спустя пять минут я начинаю чувствовать себя виноватой, в неоплатном долгу перед ней? Что я должна? Откуда снова возникло это чувство вины? Потому что сегодня она больна? Но ведь и раньше, когда мы росли вместе, я всегда испытывала неловкость, и мне хотелось оправдаться, когда подруги приходили за мной, звали в свои компании меня и на свои дни рождения приглашали меня, а Эльвиру не хотели видеть. Сколько себя помню, я всегда испытывала чувство вины перед сестрой. Теперь мне неловко, что я счастливая и здоровая, что у меня есть любимый человек. Что же мне делать? Развестись? Заболеть? Чтобы угодить сестре и увидеть её довольное лицо?»

— Ты хотела попросить у меня прощение или что-то другое? — вдруг резко спросила Севиль.

Такой смелости от сестры Эльвира сегодня не ожидала.

— Понимай, как знаешь. Я что думаю, то и говорю. Мне больно и обидно! Почему я не имею права сказать о своей боли? Может, завтра у тебя не будет возможности выслушать меня.

Машина подъехала к старому дому на холме, и Эльвира, расплатившись с таксистом, поспешила выйти первой. Не оглядываясь на сестру, она торопливо поднялась на крыльцо и дрожащими руками открыла тяжёлый навесной замок. Глядя себе под ноги, толкнула дверь, кивком головы показала сестре: проходи. Замок она судорожно сжимала в руках. Проходя вслед за Севилью, оглянулась на улицу: солнце клонилось к закату, такси исчезло из виду, на окраине было тихо, и только где-то вдалеке пропел шальной петух.

17

— Севиль, с тобой всё в порядке?

Эльвира услышала незнакомый голос и повернулась на него. Рядом стояла миловидная блондинка лет тридцати семи, стильно одетая, с короткой мальчишеской стрижкой. В руках она держала тубусы то ли с чертежами, то ли с какими-то бумагами.

— Извините, я задумалась, — рассеяно ответила Эльвира и лихорадочно пыталась сообразить, кем эта незнакомка могла приходиться её сестре.

— Я к тебе третий раз обращаюсь, а ты не слышишь. Не ожидала тебя увидеть так быстро. Ты, кажется, не скоро собиралась назад? — продолжала незнакомка, внимательно вглядываясь в лицо Эльвиры.

— Обстоятельства изменились, — коротко ответила Эльвира и отвернулась, не желая продолжать разговор.

Она сообразила, что это случайная попутчица, летевшая сюда с сестрицей. Но назойливая женщина не отставала.

— А я обрадовалась, что мы опять вместе летим. Ты меня так поддержала вчера! Я за разговорами и не заметила своей аэрофобии. Ну, что же с твоей сестрой? Всё обошлось, раз ты уже назад летишь? — продолжала женщина, игнорируя нежелание собеседницы поддерживать разговор.

Обошлось. Её уже нет, — ответила Эльвира и снова отвернулась.

Подошла её очередь шагнуть за белую линию к будке паспортного контроля в аэропорту Борисполя. Незнакомка осталась позади, не успев отреагировать на её слова.

Эльвира протянула паспорт, принадлежавший Севили. Офицер внимательно взглянул на фотографию, затем на Эльвиру, спросил:

— Когда прилетели?

— Вчера.

— И уже обратно? Какова была цель визита?

— Родных навещала.

— Что же так быстро? — не унимался любопытный офицер.

— Видно, не успела соскучиться. Подарки раздала — и обратно к мужу, — тщательно скрывая волнение за вымученной улыбкой, беспечно ответила Эльвира офицеру.

Он поставил отметку о выезде из страны и вернул паспорт. Эльвира протянула дрожащую руку за документом. Боковым зрением она отметила, что случайная попутчица не сводит с неё глаз.

Пройдя через ворота детектора металла, Эльвира направилась в магазин беспошлинной торговли и попыталась скрыться от назойливой незнакомки в толпе пассажиров. Долго выбирала дорогие духи, потом решила остановиться на лёгкой туалетной воде. Выбрав коробку любимых конфет, расплатилась и вышла из магазина. Но в небольшом зале аэропорта потеряться было невозможно, и скоро они с незнакомкой снова встретились, на этот раз в кафе. Эльвира сидела за чашкой кофе и курила, когда перед ней возникла блондинка и спросила разрешения присесть.

— Садитесь, — равнодушно пожала плечами Эльвира и отвела взгляд.

Алина — так звали женщину — села напротив, пристроила рядом со стулом свои тубусы и, отхлебнув горячий кофе, развернула шоколад. Она видела, что вчерашняя попутчица явно не настроена на беседу, но какая-то невидимая сила толкала Алину к ней. Вчера она была благодарна судьбе за встречу с добросердечной и отзывчивой Севилью. Полёт прошёл приятно и незаметно, они всю дорогу разговаривали. Севиль здорово ей помогла справиться со страхом, рассказала, как сама боялась и научилась преодолевать свой страх. Кроме того, молодая женщина проявила большой интерес к её работе. Алина готовила первую выставку в Атланте и летела забрать свои ранние картины, оставленные на родине. Севиль заинтересовалась и сказала вчера, что муж до фанатизма увлечён коллекционированием картин. Они обменялись телефонами и адресами. Севиль дала понять, что готова приобрести у соотечественницы какую-нибудь понравившуюся картину.

И вдруг сегодня такое ледяное равнодушие, как будто накануне и не встречались. Вчера Севиль рассказала, что летит по просьбе сестры, была озабочена предстоящей встречей и скоротечной болезнью сестры. Несмотря на эти печальные обстоятельства, была, как горячий гейзер, у которого тепло и приятно согреваться. А сегодня это ледяной айсберг! Чувствительная художница Алина впервые столкнулась с таким превращением. Загадки она любила. Вернее, была неравнодушна ко всему таинственному, мистическому неординарному, однако исключительно из-за того, чтобы непременно всё разгадать и объяснить. Алина обладала потрясающей интуицией, которая, кстати, весьма помогала ей в жизни. Иногда она шокировала близких, невероятным образом предчувствуя события. Сидя напротив женщины, с которой она проговорила вчера восемь часов полёта до Парижа и ещё четыре до Киева, Алина находила, что сегодня видит совсем другую женщину. «Неужели смерть близкого, способна настолько изменить человека?» — удивлялась она. И разумом понимала, что в долгу перед этой женщиной. «Вчера она поддержала меня, сегодня я должна поддержать её. Но почему-то сердце молчит и не желает включаться в работу», — констатировала свои ощущения Алина, талантливая художница с тонкой душевной организацией. Она не решилась заговорить с «Севилью» первой, а та своим холодным, отсутствующим видом напоминала снежную королеву. Благополучно допив свой кофе в полном молчании, они услышали приглашение на посадку.

Затем шли по длинному коридору, как по трубе, в салон самолёта, и Алина неотступно следовала за спутницей. В самолёте образовался затор из пассажиров, и они остановились рядом. Вчера, когда парижское солнце заиграло своими лучами на искусно окрашенных волосах Севили, Алина не удержалась от комплимента. Три цвета мелирования были почти незаметны в тени, но на свету играли, мягко искрясь, постепенно переходя от насыщенного тёмно-каштанового к красноватому, а затем к бронзовому оттенку. Севиль обещала познакомить Алину со своим парикмахером. Сейчас Алина, как ни вглядывалась, не могла различить ни одного оттенка, несмотря на яркую иллюминацию в салоне. Когда «Севиль» села на своё место возле иллюминатора и солнечные лучи прошлись по её лицу и прядям волос, Алина снова не обнаружила вчерашнего эффекта. Она даже зажмурилась и посмотрела опять. «Может, перелёты повлияли на зрение?» — со страхом подумала художница. Её место оказалось позади «Севили», и она долго оставалась озабоченной только одним вопросом: всё ли в порядке с её глазами? Проведя несколько тестов, Алина успокоилась: зрение, как и прежде, не изменилось. А вот что произошло с её попутчицей, остаётся тайной. Тайна эта всё больше захватывала Алину и не давала сознанию переключиться ни на что другое. Она напрочь позабыла о своей аэрофобии и прокручивала весь вчерашний разговор с Севилью. «Итак, молодая женщина летела навестить свою родную сестру. Остаётся загадкой, успела ли она застать сестру в живых или нет. Вполне понятно, что нежелание общаться, замкнутость, подавленное настроение — результат безвозвратной утраты близкого человека. Здесь всё сходится. Остаются лишь две необъяснимые вещи — моё личное ощущение, которое не факт и к делу не пришьёшь, и факт, который налицо. Куда подевалось искусно выполненное мелирование на волосах? От горя могли поблекнуть естественные краски кожи и блеск глаз. Как раз этого и не наблюдается. Краску с волос может удалить только в течение двух недель ежедневного мытья, и то не окончательно. Иногда она держится до трёх месяцев. Куда же подевались эти краски?» — ломала голову художница, сидя у Севили за спиной. И ещё какие-то неуловимые детали тревожили Алину, что-то промелькнуло на периферии её сознания, когда они стояли рядом и Алина заговорила с попутчицей. Но ответ Севиль настолько ошеломил Алину, что она утратила эти детали и сейчас не могла вспомнить их. Что это было? Какая то мелочь, не совпадающая со вчерашним обликом светлой Севили, была пропущена и не давала покоя Алине. Она почувствовала, что устала, и решила подремать: мозги отдохнут — и все пропавшие детали найдутся, решила она и откинула спинку сиденья. Но сон не приходил. Она снова и снова вспоминала вчерашний разговор с попутчицей. Вот стюардесса предложила обед, и Алина отказалась есть. Она призналась Севили, что в самолёте может только пить, и та ответила, что тоже никогда не ест в самолётах. Лишь пьёт чай. Алина же посоветовала ей пить воду и соки, но не чай и кофе. «Кожа страдает от обезвоживания», — пояснила она, и та поблагодарила за совет.

«Не спать! — приказала себе Алина. — Сейчас принесут обед». И действительно, минут через десять две стюардессы принялись разносить пассажирам прозрачные коробки с горячей пищей. Сегодня Севиль взяла из рук стюардессы коробку с курицей и рисом. Алина почти не удивилась: что-то в этом роде она и ожидала. После обеда Севиль протянула свою чашку и заказала кофе. Алина пила минеральную воду и думала: «Ну и что? Это ещё ни о чём не говорит. Возможно, женщина не ела сутки, всё время в пути да ещё такой стресс пережила». И снова увидела, как та протянула руку стюардессе — уже с пустой коробкой. Алину как будто ударило током — вот она, вторая деталь! Маникюр! Вчера у Севиль был французский маникюр — чуть отросшие ноготки, только по краю окрашенные в белый цвет. А у сегодняшней Севили прямоугольные ногти, совсем без лака, но, как минимум, на пять миллиметров длиннее! Можно предположить, что убитая горем сестра побежала к маникюрше изменить форму ногтей и снять лак в связи с трауром, но вырасти на полсантиметра всего за одни сутки ногти не могли! И ещё, на английском нет слова «вы» — только «ты». Вчера они с Севиль говорили друг другу «ты» с первой фразы, не помня русского обычая говорить малознакомым людям «вы», хотя общались на русском. Уже сказалась привычка эмиграции. А сегодня, когда Алина обратилась к Севили на «ты», та ответила на «вы».

«Нужно что-то делать! — подумала Алина. — Это не Севиль. А что делать? Может, всё так и задумывалось? Люди не могут выехать из страны, идут на различные подлоги. Мне-то какое дело до этого? Кому я сделаю хорошо своим открытием? Может, подведу добрых людей. Нет, надо пока молчать», — решила Алина.

18

Самолёт приземлился в аэропорту имени Шарля де Голля. Эльвира впервые прилетела в Париж, и её разочаровал аэропорт. Какие-то жалкие трубы и многочисленные узкие переходы, в которых можно легко потеряться. Она встала перед схемой на первом этаже и принялась изучать свой дальнейший маршрут. В билете указан нужный сектор, но поди найди его здесь, в этом лабиринте. Мимо прошла её попутчица и сделала вид или действительно не заметила её. «Ну и хорошо. Интересно, а куда она дальше летит? — подумала Эльвира и озадачилась: — Что если они из одного штата или, что хуже, из одного города? Она может заподозрить, что я здесь впервые, если буду торчать перед этими дурацкими схемами».

Она передумала оставаться в Париже. Вчера, когда она в спешке схватила вещи сестры и, сдёрнув обручальное кольцо с её руки, выскочила из дома, в сумке зазвонил телефон. Она боялась брать трубку и боялась отключить его, так как не знала кода, который требовалось ввести при включении. Восьмичасовым рейсом она уже вылетела на Киев и остановилась на съёмной квартире. Пока разбирала и примеряла одежду сестры, телефон не унимался. Она засунула его под ворох полотенец в ванной комнате и взяла только утром, перед выездом в аэропорт. Телефон вновь зазвонил. Это был Майкл. Эльвира сделала вид, что слышимость плохая. Несколько раз повторила, что ничего не слышит, и попросила перезвонить позже. Телефон трезвонил каждый час. Невозможно было постоянно врать о плохой слышимости, это вызвало бы подозрение. Когда-то нужно было решиться на первый диалог с мужем сестры. В конце концов, она решилась — уже в здании аэропорта, как только прошла таможенный контроль. В зале стоял гул, и слышимость на этот раз действительно была плохой. Майкл так обрадовался, когда она ответила! Сказал, что отчаялся слушать гудки в телефоне, что собирался уже звонить в полицию. Эльвира испугалась не на шутку: «Не надо полиции, — успокоила она Майкла. — Всё уже позади, и я скоро буду дома. Горе, обрушившееся так неожиданно, оглушило меня. Я ни о чём не помнила последние сутки. Я опоздала, сестры уже нет в живых. Я возвращаюсь». Майкл выразил ей соболезнование и извинился, что не смог быть рядом в трудную для неё минуту. Предупредил, что встретит её в аэропорту Сьюзан, так как у него сложный операционный день, он не сможет вырваться. Но когда она приедет, уверил Майкл, он возьмёт отпуск и не отойдёт ни на шаг. «Вот это как раз лишнее», — подумала Эльвира. Итак, после этого разговора остаться на пару дней в Париже она уже не могла.

Эльвира поспешила вверх по лестнице, пытаясь догнать блондинку, и увидела её уже у противоположного выхода. На улице они остановились в ожидании автобуса.

— Я сегодня так рассеянна, — обратилась Эльвира к Алине. — Вы тоже сейчас на Атланту?

— Да, — сухо ответила та.

— Тогда я с вами. Просто с ног валюсь, не спала двое суток. Совсем не ориентируюсь в пространстве, ничего не соображаю.

Алина промолчала, не найдя, что ответить. Конечно, если бы это была вчерашняя Севиль, потерявшая сестру, она бы нашла слова поддержки. Но эта фальшивка пытается играть роль Севили и думает втянуть её в свой спектакль. «Ну, уж нет! Сами развлекайтесь. Я в ваших играх не участвую», — решила Алина.

Автобус привёз их к другому зданию, откуда через сорок минут они прошли на посадку в следующий самолёт. В огромном лайнере авиакомпании «Дельта» было много афроамериканцев, толстых и наглых, как показалось Эльвире. Салон был полупустой, однако сначала все расселись по местам, указанным в посадочных талонах. Но как только самолёт набрал высоту, многие опытные пассажиры, как по команде, сорвались со своих мест и заняли по три пустующих кресла, чтобы лежать все восемь часов полёта. Они уютно устроились и укрылись пледами. В салоне было прохладно.

Эльвира с отвращением покосилась на толстые туши, распластанные рядом. Вонючие ноги торчали так близко, что её начало тошнить. «Восемь часов я не переживу! — подумала она в отчаянье. — И это я лечу в Америку! Сбылась мечта!» Она оглянулась и, увидев пустые места в хвосте самолёта, перебралась туда. Между рядами появились две стюардессы, но вместо ожидаемых Эльвирой напитков они раздали пассажирам бланки для пограничного контроля. Ей пришлось вынуть паспорт сестры, чтобы заполнить некоторые графы. Этот факт не ускользнул от внимания Алины, проходившей в хвостовой отсек, где располагалась туалетная комната. «Да, девчонки, вы совсем не подготовились», — подумала она. У неё уже не было и тени сомнения, что это не Севиль, а её двойник. Что и говорить, сходство удивительное! А дальше-то что? Будут жить по одному паспорту, что ли? И потом, как Севиль вернётся домой, непонятно. Может, у них есть какая-то схема, о которой никто не подозревает? Или они будут жить по очереди в Америке? Что-то сильно не срасталось в этой истории. Алина терялась в догадках: «Если Севиль знала, что на следующий день вместо неё вернётся двойник, почему так открыто вела себя, рассказывая о больной сестре? Зачем говорила про любовь мужа к живописи и обещала приехать с ним на выставку? Зачем дала домашний и мобильный телефоны? Кстати, позировала мне в парижском аэропорту, пока ожидали два часа самолёта на Киев».

Алина вернулась в своё кресло и вытащила из папки несколько карандашных набросков. Она задумалась, разглядывая нежный профиль Севили: «Нет, здесь какая-то тёмная история. И совсем не нравится мне эта новоиспечённая Севиль». У Алины голова шла кругом от последних событий. О своей аэрофобии она уже и не вспоминала.

19

В аэропорту Атланты Эльвира снова оказалась в затруднительном положении. Уже пройдя паспортный контроль и получив свой багаж в руки, она шла к выходу, когда служащий аэропорта жестом показал, что она идёт в ложном направлении, и, забрав из рук сумку, положил её на ленту эскалатора и широко улыбнулся на прощанье. Она сначала растерялась, потом разозлилась, но вынуждена была извиниться и спросить, куда ей следует идти дальше. Служащий, не переставая улыбаться, попросил билет и, увидев, каким рейсом она прибыла, показал рукой на электронное табло:

— Взгляните, мэм, здесь информация. Ваш багаж вы сможете получить в секторе «В». Вам необходимо спуститься на эскалаторе вниз и сесть на электропоезд. Сектор «В» — шестая остановка. Если проедете мимо, вам придётся вернуться в обратном направлении на другом электропоезде.

В тот момент, когда он заканчивал свой спич, мимо прошла Алина и, снисходительно улыбнувшись, предложила:

— Пойдёмте со мной. Вижу, вы снова растерялись, Севиль.

На последнем слове, она сделала акцент. А может, Эльвире показалось?

«Черт подери! — разозлилась Эльвира. — Я ещё не доехала до дома Севили, а уже столько проколов! Кажется, эта дамочка меня спалила. Или мне только кажется? Хорошо, если здесь мы и расстанемся. А если нет? Что делать? Оказывается, всё не так легко, как мне представлялось».

Она шагнула с эскалатора на подземный перрон вслед за Алиной, и сразу подошёл электропоезд. В полупустом вагоне они стояли молча, и Эльвира, как загнанная волчица, уже почуяла опасность, исходившую от попутчицы. Алина же обдумывала, стоит ли поглумиться на прощанье над «Севилью» или расстаться полюбовно. Иногда она могла быть очень колкой и неудобной для собеседника. Эта русская черта характера постепенно отмирала в эмиграции, где приходилось часто улыбаться и скрывать истинные чувства. Выставлять напоказ эмоции, проявлять характер считалось здесь плохим тоном. В этом и крылась причина огромного количества людей с избыточным весом, была уверена Алина. Дело тут не в пресловутых модифицированных продуктах. Она знала людей, которые покупают продукты только в дорогих магазинах и тщательно изучают упаковку, прежде чем принести кусок мяса или овощи домой. И тем не менее страдают избыточным весом. Успокаивать и развлекать себя едой, компенсировать свои комплексы именно таким образом было приятно и удобно. Алина знала и своих бывших соотечественников, которые «подсели» на этот «наркотик». Ломать себя, подстраиваться под новые правила в чужой стране было тяжело, а продуктов полно, полки ломятся. Реклама еды заполняет все телевизионные передачи. Чтобы удержаться лишний раз и не сунуть в рот лакомый кусочек, здесь поистине нужно обладать недюжинным мужеством. Алину бесила постоянная реклама на её любимом канале. Ей казалось, что тётка с тарелкой так и поджидает, когда Алина включит телевизор, чтобы задать свой вечный вопрос: «Ты голодный? Поешь, это очень вкусно!»

Правда, в этот свой приезд в Киев она убедилась, что украинцы переплюнули по части рекламы американцев. Её поразило чудовищное количество щитов на улицах, рекламирующих водку и сигареты. Красивые бутылки с бисеринками росы и яркими этикетками резко контрастировали с отвратительными, в рытвинах дорогами, над которыми возвышались. Ну и как тут не запить бедным людям?!

Её размышления прервал электронный голос, объявивший нужную остановку, и Алина подошла к двери. Через несколько минут она подхватила свой чемодан с крутящейся ленты и, бросив последний взгляд на попутчицу, решила ограничиться банальной фразой:

— Всего доброго.

А зачем зря напрягаться? Она уже в Америке, и, как видно, сработал приобретенный здесь рефлекс пофигизма: никому ни до кого нет дела.

Эльвира облегчённо улыбнулась в ответ:

— И вам всего хорошего.

Она подняла сумку и не спеша открыла свой билет. Следующий самолёт рейсом до города Мобил будет только через полтора часа. Можно посидеть в кафе и собраться с мыслями. Где-то там её должна встречать домработница Сьюзан. «Надеюсь, она не опоздает и не пропустит меня», — подумала Эльвира.

Через три часа Эльвира вышла из последнего, четвёртого за прошедшие сутки самолёта, а солнце только что село. «Надо же! Самый длительный день в моей жизни. Я всё время догоняла солнце». Удивительно, что за эти сутки она ни разу не подумала ни о Севили, ни о своих несчастных родителях, ни о том, что совершила.

Она стояла в просторном зале аэропорта в ожидании Сьюзан, но никто не спешил подойти к ней. Эльвира медленно направилась к выходу, стараясь не пропустить ни одной белой женщины, идущей навстречу. Она смотрела каждой в лицо, и дамы улыбались в ответ. Все — без исключения. Некоторые приветствовали её: «Хэлло», однако шли мимо. «Надо же, какие они тут все приветливые», — с раздражением подумала Эльвира. В этот момент к ней подбежала Сьюзан и бросилась в объятия. Женщина принялась тараторить слова соболезнования, забрала из рук Эльвиры сумку и, повторяя: «Моя бедная девочка, как ты настрадалась! Какое тяжелое путешествие! Майкл так переживал за тебя!», подхватила её под руку, повела за собой. Это было как раз то, что требовалось. Эльвира стала постепенно успокаиваться и входить в чужую роль.

К счастью, домработница оказалась деликатной особой и не лезла со своими вопросами, а только докладывала о последних новостях:

— Звонили из церкви. Они говорят, что ты можешь пока не ходить на занятия. Впрочем, как сама решишь. Возможно, тебе лучше будет среди людей. Но если захочешь отдохнуть, никто не будет против. Майкл сказал, что собирается взять отпуск и увезти тебя в Калифорнию или в Мексику. Как думаешь, это хорошая идея? Он так волнуется и не знает, как поступить лучше, советовался со мной.

— Пока не знаю, что сказать. Но в церковь в ближайшее время точно не пойду. У меня что-то с головой. Не думаю, что от меня будет там большая польза. Наверное, надо отдохнуть, — отвечала Эльвира.

И это была чистая правда. После эпизода с Алиной в Атланте её голова словно делилась надвое. Одна часть мыслила, как Эльвира. Другая пыталась подражать Севили, заранее предугадать, как бы сестра поступила или отреагировала на ту или другую ситуацию. И как трудно оказалось играть роль сестры, этой простушки с открытым характером! Эльвира только первые несколько часов прожила вместо Севиль, но уже так утомилась! У неё появилась странная мысль, которая гвоздём застряла в мозгу и не давала покоя: «Кто остался жить? Я или Севиль? Кажется, умерла Эльвира. А если не умерла, то где она? Почему я должна думать и поступать, как Севиль?» Она не была готова к этому открытию. Взлёты и посадки в течение последних суток тоже не прошли даром, и Эльвира почувствовала, что очень устала. А впереди её ждала встреча с «мужем». Как она пройдёт? От этого зависело её будущее. Она сидела в маленьком пикапе Сьюзан и всматривалась в сумерки за окном: нужно оставаться внешне печальной и безучастной ко всему, но в то же время предельно внимательной и собранной, запоминать дорогу, местность, быстро освоиться в новом городе, в новой стране. Ведь она «прожила» здесь уже два года и всё должна знать. Вдруг она поняла, что паникует: на деле всё оказалось не так просто, как ей представлялось.

К дому они подъехали одновременно: пикап — с одной стороны и Майкл на своём автомобиле — с другой. Он поспешно выпрыгнул из машины и открыл жене дверцу. Она практически упала в его объятия и, всхлипывая, спрятала лицо на его груди. Он нежно обнял свою «Севиль» и повёл по дорожке к дверям дома, тихо приговаривая:

— Ты вернулась, малышка. Всё будет хорошо.

Ещё на улице они услышали, как, волнуясь, лает перед дверью Андре.

— Твой любимец скучал без тебя, О, сколько сейчас будет радости! — широко улыбнулся Майкл, доставая ключи из кармана брюк.

Они вошли в дом, и пёс бросился к Майклу с радостным лаем. А затем произошло что-то непонятное и неожиданное: Андре, не успев выразить хозяину переполнявшую собачье сердце радость, вдруг неодобрительно зарычал и стал яростно лаять на «Севиль». Он остановился напротив и не унимался, глядя на неё злыми глазёнками. Майкл был в шоке, он не знал, что сказать. Сьюзан, вошедшая вслед за ними, попыталась успокоить пса и позвала его за собой на кухню. Однако Андре продолжал остервенело лаять. И Эльвира, чтобы сгладить ситуацию, решила приласкать собаку. Собрав всё своё мужество, она присела перед Андре на корточки и заговорила:

— Мой маленький Андре, ты обиделся на меня, что я тебя оставила? Хороший пёсик, иди ко мне.

Она ещё что-то продолжала говорить, но Андре только злобно лаял и, пятясь, отступал вглубь холла. Майкл с изумлением смотрел на «Севиль». Он впервые слышал, чтобы жена говорила с пуделем не на своём родном языке.

— Ну, всё, хватит, достаточно! — прикрикнул он на Андре.

И тот приумолк, но через секунду снова принялся лаять, хотя уже не так яростно, а как бы по инерции выражая протест хозяину и не одобряя его гостеприимства.

— Прекрати! — снова прикрикнул Майкл и повернулся к «Севили», разводя руки в стороны, удивлённо пожимая плечами.

— Всё нормально. Я слышала, что иногда собаки так выражают свою обиду за то, что их оставили. Завтра всё будет хорошо.

— Я надеюсь. Вижу, ты не в себе, так повлияли на тебя последние события, — корректно заметил Майкл, не называя вещи своими именами. — Тебе надо отдохнуть.

— Да, это было ужасно. Я безумно устала, поговорим завтра. Я бы хотела принять ванну и сразу уснуть. Если ты не против, я сегодня лягу отдельно.

И она первая уверенно поднялась на второй этаж и повернула налево, направляясь в гостевые апартаменты. Майкл озабоченно и слегка растерянно смотрел ей вслед.

20

Войдя в гостиную, Эльвира закрыла дверь на замок и огляделась. «Недурно, — одобрила она вкус хозяев. — Вот где ты устроилась, сестричка. А теперь моя очередь», — обратилась она к портрету Севили, что висел на стене. Снимок был сделан в момент бракосочетания с Майклом. Севиль смотрела на мужа с мягкой, нежной улыбкой, когда тот надевал ей на руку кольцо, и глаза его сияли неподдельным счастьем. Эльвира посмотрела на свою руку и снова залюбовалась колечком сестры. «Совсем простенькое, но дорогого стоит, — подумала она и с удовольствием прочла выгравированную на нём со стороны ладони надпись, что в переводе с английского означала: «Навеки твой Майкл».

Осмотрев гостиную, Эльвира прошла в спальню. Присев на кровать, она отогнула покрывало и осталась довольна качеством шелкового белья нежного абрикосового цвета. Открыла ящики комода и, не найдя ничего интересного, прошла в ванную. В просторной розовой ванной ей понравилось всё. Безупречный вкус хозяина чувствовался в малейшей детали. На мраморной столешнице стояла плетёная корзина с набором сухих цветочных лепестков, ароматических солей и кучей различных средств для купания. В шкафчике она нашла пушистый, мягкий халат и полотенце. Открыв кран, добавила в воду пену и, сбросив одежду, забралась в ванну. Она слышала стук в дверь гостиной и обеспокоенный голос Майкла, но, не шелохнувшись, продолжала лежать в тёплой ароматной воде. Пена искрилась перед её глазами, напряженные мышцы постепенно расслаблялись, тело становилось лёгким, невесомым. Когда вода тихо подобралась к её лицу, Эльвира, вдыхая, втянула пену ноздрями, испуганно очнулась от дремоты и закрыла воду.

Вернувшись в спальню, неприятно удивилась, увидев на столике поднос с тёплым молоком и горячим — только что из духовки — печеньем. Запах от него мгновенно вызвал аппетит, но факт, что закрытую изнутри дверь гостиной можно открыть снаружи, не обрадовал Эльвиру. Значит, она всегда должна быть начеку. Она распахнула двери спальни в гостиную, чтобы вовремя услышать, если кто-то войдёт, и снова увидела фото сестры, находящееся напротив. Эльвира забралась в постель и, включив над изголовьем бра, поставила поднос на колени. Печенье было восхитительным, и она съела всё, до крошечки. Выпив молоко, приготовилась уснуть, когда в дверь тихо постучали. Эльвира выключила ночник и замерла. Однако дверь отворилась, и в проёме показался Майкл. Он нерешительно постоял несколько секунд в гостиной, затем тихо прошёл в спальню и приблизился к кровати. Присев рядом на корточки, нежно провёл ладонью по голове Эльвиры и, едва прикоснувшись губами к её волосам, шепнул: «Спокойной ночи, малыш». Она затаилась, притворившись спящей, стараясь дышать ровно и тихо. И, кажется, мгновенно провалилась в царство Морфея, как только Майкл покинул спальню.

Она не знала, сколько проспала, но вдруг почувствовала сквозь сон, как что-то тяжелое навалилось на её ноги и придавило, не давая шелохнуться, но открыть глаза или пошевелить даже кончиками пальцев не могла. Состояние было крайне неприятным: свинцовая тяжесть разливалась по телу, поднимаясь от ног к животу, потом к груди, и ей стало тяжело дышать. Панический страх сковал её тело. Непреодолимое желание взглянуть на фотографию молодоженов вынудило Эльвиру таки повернуть голову в сторону снимка. Она отчётливо увидела, как белая фата Севили окрашивается в чёрный цвет и Майкл исчезает с фотографии. На его месте появляется горящая свеча. Эльвира помимо своего желания, как под гипнозом, смотрела на фото и не могла отвести глаз. Вдруг раздался звук треснувшего стекла, и оно со звоном упало на паркет. Фотография ожила: Севиль шагнула за пределы снимка и медленным взглядом, словно слепая, оглядела апартаменты. Нашла взглядом на кровати сестру, приблизилась, наклонилась над нею и, глядя ей прямо в лицо своими пустыми глазницами, прошептала: «Верни моё кольцо». Эльвира покрылась холодным потом и вжалась в кровать. Она хотела закричать, позвать на помощь, но не могла разомкнуть губы, и только нечленораздельное продолжительное мычание раздалось в предрассветных сумерках в левом крыле дома. Андре испуганно и звонко залаял, и Эльвира очнулась от бредового сна. Открыв глаза, она включила ночник и долго лежала, прислушиваясь к звукам в доме. Она не услышала ничего, кроме работающего кондиционера, и, собрав остатки мужества, прошла в гостиную. Включив свет, взглянула на фото: и стекло, и снимок были целы и невредимы. Вот только взгляд сестры, кажется, стал немного печальней. До утра Эльвира уже не смогла уснуть. Она лежала с включенным ночником и тряслась в ознобе. Никогда в жизни ей не было так страшно, как в эту ночь.

Рассвело, и за окном раздалось звонкое пенье птиц. Эльвира подошла к окну и подняла жалюзи. Она увидела, что окна спальни выходят прямо в парк. Очень близко от окна на ветке сидела маленькая птичка. Пёрышки её были ярко-красные, как пламя костра. Птичка пропела и перепорхнула на другое дерево. Краем глаза Эльвира уловила движение веток на ближайшем могучем дереве и, внимательно вглядевшись, заметила пушистую белочку. На память пришли строчки из писем Севили к матери: «Мамочка, здесь так чудесно! Я живу в раю». Эльвира подумала: «Всё двойственно в этом мире. Её рай сегодня обернулся для меня адом. А что будет следующей ночью? И какие испытания мне предстоят днём? Смогу ли я их выдержать? Что делать?»

Эльвира вернулась в постель и пролежала без сна до полудня. Надо было с чего-то начинать жизнь на чужом месте и в чужой роли, и она знала, с чего. Эльвира помнила о многолетней привычке сестры вести ежедневник и планировать все свои дела. «Хорошо бы найти эти записи. Они должны помочь мне сориентироваться», — подумала Эльвира, когда дверь приоткрылась и Сьюзан заглянула в спальню.

— О, ты не спишь! Доброе утро! Я давно не убирала здесь, хочу навести порядок. Может, спустишься позавтракать? Майкл внизу.

— Конечно.

Она вошла в столовую в махровом банном халате, с распущенными волосами. Майкл сидел за большой чашкой кофе и просматривал газеты. Андре, мирно дремавший в его ногах, при звуках её шагов встрепенулся и неодобрительно зарычал, забираясь под стол.

Майкл удивился и поведению Андре, и необычному виду жены. Он поднялся и, сделав несколько шагов навстречу, крепко обнял её. Андре звонко залаял.

— Прекрати! — прикрикнул Майкл.

Пёс замолчал, поджав хвост. Он обиженно удалился в холл и улёгся перед дверью, бросая издали неодобрительные взгляды на хозяина.

«Чертова псина! Не хватало ещё, чтобы эта козявка всё мне испортила!» — в сердцах подумала Эльвира и с рассеянным видом присела к столу. Она молчала, глядя на висящий над столом натюрморт, и глаза её наполнялись слезами.

— Дорогая, кофе? — предложил Майкл.

— Воды. Майкл, я почти не спала.

Она опустила голову, и слёзы потекли по её лицу.

— Малыш, не надо, не плачь, — Майкл встал за её спиной и прижал голову Эльвиры к себе. — Что мне сделать для тебя? Только скажи.

— Я потеряла сестру. Что ты можешь сделать? Вернуть её мне? Я с ума схожу, чувствуя себя виноватой перед ней и уже ничего не смогу исправить. Меня это угнетает. Я утратила свою половину, понимаешь, часть себя…

Эльвира талантливо играла роль Севили и действительно в этот момент ощущала себя ею.

— Не нужно, дорогая. Ты ни в чём не виновата и не должна так думать. Что ты могла изменить? Чего ты не сделала по отношению к ней? Это горе в тебе говорит. Пройдёт время, и ты поймёшь, что не права. Ты ни при чём.

— Мы даже не успели помириться, поговорить. Теперь я мысленно постоянно говорю с ней и чувствую, что схожу с ума. У меня болит голова.

Эльвира изобразила страдальческую гримасу.

— Скажи, что ты хочешь? Может, поедем куда-нибудь?

— Нет, я ничего не хочу. Ничего, даже жить.

— Малышка, давай покажемся доктору. Тебе выпишут что-нибудь успокоительное. Собирайся, я отвезу тебя.

— Не хочу. Мне необходимо побыть одной.

— Я не уверен, что это необходимо. Наоборот, тебе надо отвлечься. Сегодня у Денис большой танцевальный вечер. Поедем?

— Я потеряла сестру. А ты предлагаешь танцевать?

— Мы не будем танцевать. Посидим, посмотрим на других, послушаем музыку. Ты немного отвлечёшься.

— Нет, — Эльвира встала. — Я никого не хочу видеть. Мне нужно побыть одной.

Она направилась на второй этаж.

— Хорошо.

Майкл понял, что должно пройти время, прежде чем его жена придёт в себя: «Это сильное потрясение, ничего не скажешь. Такое сильное, что изменило не только поведение, но и привычки, и отношение ко мне. Больно видеть её отчуждение, нежелание находиться в моём обществе. Она ушла из супружеской спальни и сегодня даже села не на своё обычное место за столом. Удивительно, но даже её голос и английский изменились. И это за каких-то несколько суток! Надо поговорить с психиатром, он даст совет».

Эльвира из окна наблюдала, как отъехал на автомобиле Майкл, как остановился на минутку у почтового ящика и вынул корреспонденцию. Она проводила автомобиль взглядом и прошла в правое крыло здания: пора познакомиться с домом. Обойдя все комнаты и заглянув во все уголки, она нашла, что статусу миллионера дом не соответствует. Наверное, изрядная коллекция картин стоила денег, но больше ничего не впечатлило её. Да и бассейн с западной стороны дома был не очень-то внушительных размеров. Она проверила все ящики в кабинете Майкла и тщательно изучила его гардероб. Одежды было много. Сорочки всех цветов висели плотными рядами. Насчитав более тридцати пар брюк и примерно столько же обуви на нижних полках, она успокоилась: наконец-то хоть одна деталь совпала с её представлениями о миллионерах. Зимняя одежда отсутствовала. «Ну да, зимы здесь не бывает», — вспомнила она. «А что же наша Золушка? Где её вещи?» Эльвира открыла гардероб в супружеской спальне и закусила губу от досады: женской одежды было не меньше. Однако, пересмотрев десятка два сарафанов и платьев, Эльвира скривилась: полный отстой! Все вещи однотипные, без изюминки. Зато очень много брюк всевозможных моделей и шортов с бриджами. Обуви оказалось значительно меньше, и всего лишь одна пара на высоких каблуках. «А это что за хрень?» — удивилась Эльвира. Она подняла с полки лёгкую «золотую» туфельку, словно действительно Золушка позабыла здесь свою обувь. Туфли были очень мягкие, невесомые, тонкая кожаная подошва легко гнулась. «Да это же специальная обувь для бальных танцев! — догадалась Эльвира. — Но ей-то она зачем? Неужели она ходила на танцы? Почему мать ничего не говорила мне об этом? Чёрт подери! Да это же катастрофа!» Эльвира стояла с туфелькой в руке, когда в комнату без стука вошла Сьюзан.

— Могу я чем-нибудь помочь? — произнесла устойчивое английское выражение Сьюзан.

— Да, я не могу найти свой ежедневник, — рассеянно ответила Эльвира и поставила туфельку на место.

— В четверг и понедельник у вас обычно уроки танцев. В три часа пополудни. Сегодня четверг, — напомнила она и выжидающе взглянула на Эльвиру.

— У меня умерла сестра! Какие могут быть танцы? — холодно ответила та.

— Прошу прощения, — почтительно склонила голову Сьюзан, — А ежедневник, возможно, в машине. В доме я его не видела последнее время. Сейчас посмотрю, — и она вышла.

«Шастает по всему дому без стука, словно она тут хозяйка. Что за правила?!» — со злостью подумала Эльвира.

Сьюзан вернулась быстро и с ежедневником в руках. Эльвира взяла кожаную тетрадь в толстом переплёте и поблагодарила горничную, добавив:

— Звать к телефону и беспокоить сегодня меня не нужно. Я ни с кем не хочу общаться.

Дождавшись, когда Сьюзан покинула комнату, Эльвира открыла тетрадь и стала изучать аккуратные записи, сделанные на английском языке. «Всё понятно, спасибо сестричка за услугу. Я смеялась над твоей привычкой, но не думала, что это когда-нибудь так порадует меня». Она просмотрела почти всю тетрадь и теперь имела хоть какое-то представление о жизни сестры. До конца года были отмечены танцы, посещение спортивного клуба, чьи-то дни рождения, визиты вежливости, заседания какого-то общества. Были и не очень важные записи, коротенькие пометки, не интересные для Эльвиры, типа: «Обратить внимание на Таню из новой группы. Часто пропускает занятия». Но одна, последняя запись вогнала Эльвиру в дрожь. Она отложила тетрадь и задумалась. Запись о визите к дантисту: «Заменить временную пломбу». И дата. Заменить пломбу нужно было завтра. «Если она лечила зубы у мужа, он точно помнит об этой временной пломбе. Остаётся только надеяться, что сестричка посещала другого дантиста. Лично я своему любимому рот для бормашины не открыла бы. Как потом целоваться, помня, что он ковырялся в моих больных зубах?»

Вошла Сьюзан с телефонной трубкой в руке.

— Майкл — сказала она.

— Дорогая, я у доктора. На какое время тебя завтра записать? Ты помнишь, что я должен поставить тебе на зубик постоянную пломбу? Может быть, сразу после этого зайдёшь к моему другу?

21

Начальник милиции майор Топило был в бешенстве: плакали его звёздочки подполковника! Зачем он поспешил доложить генералу, что дело раскрыто и Погосян уже написал явку с повинной?! Надо же было так опростоволоситься! И сейчас генерал склонял его по телефону на селекторном совещании, как сопливого пацана, расписывал, как матрёшку. Знал гад, что майор ответить ему не может.

— Да, ты паяц! — орал на него генерал не далее, как сегодня утром. — Какой из тебя подполковник?! Я с тебя и эти звёзды сорву, если к концу недели не найдёшь мне преступника! Сколько ты в райотделе? Год? А уже здесь и новую квартиру успел получить, и земельный участок отхватил у моря. В то время как люди в твоём коллективе до пенсии доработали и по сей день стоят на очереди. Доложили мне о твоих аппетитах. Где твои раскрытия? Ты по показателям на последнем месте в республике. Кто ты такой? Запомни, ты никто и звать тебя никак! Круглый ноль, если мне к концу недели убийство не раскроешь!

И этот «круглый ноль» был особенно оскорбителен и страшен для майора. От этого выражения веяло чёрной пустотой Бермудского треугольника. Он уже физически ощущал, как с космической скоростью затягивает его невидимая воронка. До конца недели! Ну где взять ему этого убийцу до конца недели? Остаётся прижать Погосяна, заставить всеми правдами и неправдами написать признание. А если откажется? Семьдесят два часа истекли. Надо или отпускать или предъявлять обвинение. Конечно, второе.

— Ну, что там у нас? Докладывай, — обратился он к начальнику криминальной милиции на утреннем совещании.

— Поступила информация, что гражданин N, которого мы ведём, получил большую партию наркотиков. Сегодня планируем мероприятие.

— Так. Что ещё? Работать собираетесь? Или всё только планируете? Что ночью делали? Я же сказал, мне нужно срочно два-три раскрытия, у меня показатели горят. Где они? Вас, б…, учить надо, как работать, б…? Что вам, б…, в падлу взять пару бомжей за ж…, подкинуть им траву или патроны и отправить на нары? Я за вас, б…, в дерьме ковыряться буду? Вы, б…, сотрудники милиции или где? Чтоб сегодня к концу дня у меня было, как минимум, одно раскрытие или я вам, б…, покажу, где раки ночуют! Вы у меня, б…, все получите зарплату с премией и выходным пособием!

— Есть, товарищ майор! Сегодня при отработке одного адреса задержали Андрея Дагилевского, бывшего в розыске подельника убитой. Он нам много чего интересного рассказал. Мы его припугнули, что это он Эльвиру убил, так он выложил всё, что знал и про себя, и про папу с мамой, и про всех родственников до седьмого колена. Изошёл соплями, всю ночь писали показания, — доложил оперативный работник.

— С этого и надо было начинать. Где он, б…?

Дагилевский действительно испугался не на шутку, когда два опера талантливо разыграли сцену с предъявлением обвинения в убийстве Эльвиры. Он клялся и божился, что непричастен к этому делу, и рассказал всё, что знал. Признался, что видел Погосяна у дома Эльвиры и слышал его телефонный разговор, по-видимому, с ней. Только вот понять не может, как мог так быстро справиться армянин с таким деликатным делом и тут же выскочить на улицу. А с виду такой интеллигентный, и не подумаешь, что убийца.

— А может, и не он это? — справедливости ради усомнился Дагилевский вслух.

Хотя в его интересах было валить всё на Погосяна. Милиционеры задумались. Сдал он и Князя, отвечая на вопрос, что собирался делать с машиной, бывшей в угоне. Правда, Князю бояться было нечего, так как крышевал его Сам, ежемесячно получая неслабую мзду, значительно превышающую его государственную зарплату. Кроме того, на одной из дач Самого, на берегу моря, в гараже отстаивался бывший в угоне красавец «Rand rover». Ещё годик, и можно будет выезжать с молодой супружницей на променад в новом авто. Поэтому, когда резвые сотрудники милиции, разогретые ежедневными утренними задушевными беседами начальника милиции, рьяно принялись отрабатывать очередное раскрытие, их тормознули, недвусмысленно намекнув, что к чему.

— Так как же, б…, работать в таких, б…, условиях? — задали они риторический вопрос неизвестно кому, возвращаясь от высоких ворот Князева предприятия, несолоно хлебавши и растерянно глядя друг на друга.

Давно бы пора смекнуть служивым, что раскрывать необходимо того, за кем никто не стоит, кто ворует или грабит нагло, как эгоист — в одиночку. Вот это и есть преступник. А тот, кто ворует или торгует наркотой, но исправно платит мзду кому положено, тот вовсе не преступник, а очень даже милый гражданин. Наш друг. Имеется в виду — друг генерала, майора Топилы и прочих иже с ними.

— Так пусть бы, б…, уже дали список официальный, кого можно брать за ж…, б…, а кого нельзя. А то, б…, пашешь-пашешь, отрабатываешь тут днями и ночами, как идиот, а потом выясняется, б…, что он белый и пушистый и в тюрьме сидеть не может. Во смешная страна, б…! Куда катимся?

22

— Какой выпускать? Кого? Он убийца, выбивай у него признание! — орал на подчинённого — следователя Ветрова, начальник милиции. — У тебя достаточно улик. Работай лучше!

— Товарищ майор, да тут неувязочка выходит. Дагилевский показал, что слышал их телефонный разговор с убитой. Получается, Погосян не врёт. Звонила она ему и просила в дом войти, её подождать. А эксперт говорит, что в это время она уже ни звонить, ни говорить не должна бы. Потому как умерла. Может, и не она это умерла? У неё, оказывается, сестра-близнец есть.

— Какой близнец? Ты спятил?! К чему тебе копать этого близнеца? Что ты мне голову морочишь? Фантастики начитался?

— Товарищ майор, вы дослушайте, — упрямо гнул своё занудный следователь. — Дагилевский показывает, что Погосян недолго пробыл в доме. В смысле, не успел он, по всей вероятности, убить.

— Да ты что, охренел? Сколько требуется времени, чтобы дать бабе замком по голове? Одна секунда.

— Да я не об этом. Но ведь надо было как-то прийти к этой секунде. Разозлиться, что ли, поскандалить для начала. А для этого время нужно.

— Да он месяц скандалил и злился на неё!

— Это понятно, товарищ майор. Но приехал же он уже на мировую и деньги забрать. Дагилевский показывает, что стоял он спокойный, как сфинкс, и вошёл с умиротворённым лицом. А потом выскочил как ошпаренный.

— Да кого ты слушаешь? Вора-рецидивиста Дагилевского? И кому веришь? Убийце? Где ты видел хоть одного преступника, чтобы он тебе сознался в преступлении? В кино? У тебя хоть один добровольно сознался? Пока к стенке не прижмёшь, не навесишь по яйцам, никто не признаётся, вроде ты сам не знаешь. Я сказал — выполняй. Будет Погосян отвечать за преступление. Иди, работай с ним, хватит философию разводить, сфинкс грёбаный!

— Товарищ майор, а я видел, как из морга родители Эльвиру забирали. Специально ходил. Надел халат белый, вроде я санитар, и посмотрел ещё раз, потому что подозрение у меня закралось, что это не Эльвира, а сестра её. Ещё в первый день на опознании. Мать тогда вскрикнула на татарском и долго причитала, но чаще всего повторяла: «Севиль, Севиль!». А я спросил потом у Рефата нашего, что означает Севиль, он и ответил: имя такое татарское. «Любимая» значит по-ихнему. Я подумал: почему она ни разу не сказала «Эльвира»? А всё Севиль да Севиль. Это же имя её второй дочери, оказывается. Вот и решил ещё раз поговорить с родителями. А сегодня мать ведёт себя как-то подозрительно, как будто боится чего-то.

— Ну? И чего она боится?

— Я, товарищ майор, думаю, она боится за вторую дочь — Эльвиру, которая жива. А вместо неё убили Севиль.

— Ты это серьёзно?

— Да, товарищ майор. Я спросил у неё, где сейчас вторая дочь. Она так сразу изменилась в лице. Говорит, в Америке живёт, уже третий год. Замужем за американцем.

— Ну, а убийца кто, по-твоему?

— Я пока не знаю, товарищ майор, но мысли есть. Думаю, если правильно копать, до убийцы можно докопаться. И ещё, они так поспешно похоронили дочь, даже сестру не вызвали на похороны, Очень уж далеко, говорят. А у меня, товарищ майор, соседка в Америке живёт. Так я её чаще, чем свою тёщу вижу. Каждый месяц, как челнок, мотается туда-сюда. Ей не далеко. А здесь к сестре на похороны приехать, поддержать убитых горем родителей — далеко. Нет, товарищ майор, здесь копать надо.

— Значит, так, сучий сын, слушай сюда и внимательно. Ты мне ничего не говорил, я этого бреда не слышал. Берёшь лопату и в выходной к чёртовой матери — к тёще на огород, там копай! А здесь я буду решать, кто кого убил! Ты соображаешь, что несёшь? Тебе мать убитой официально заявила, что это не Эльвира, а Севиль, гражданка Америки?

— Нет, товарищ майор, не заявила, — потупился Ветров.

— Так вот, когда она причитала над телом дочери: «Севиль-севиль», то имела в виду — любимая! И ещё, чтоб ты знал, мусульмане хоронят своих сразу на второй день, не так, как христиане, — на третий. Поэтому нет смысла сестру дёргать из такой дали, навряд ли успела бы приехать. Кстати, на кладбище хоронить у них идут только мужчины. У нас уже половина райотдела мусульман, пора бы знать эти вещи. Пшёл вон с глаз моих, чтоб я больше не слышал ни о каких американках убитых в моём районе! И чтоб сегодня же разобрался с Погосяном. Он убийца и пойдёт под суд! Или ты положишь своё удостоверение на стол!

23

Всю неделю Алина кружилась как белка в колесе. Она, конечно, понимала, сколько времени и энергии потребует выставка, но не до такой же степени! Мелочи, о которых она не подозревала, рождались ежедневно. И вся эта кутерьма вытеснила из памяти события, связанные с новой знакомой — Севилью.

Аренда помещения для экспозиции ей ничего не стоила — друзья помогли. Ей вообще всю жизнь везло на хороших людей. Может, она притягивала их к себе? И кто знает, кто получал больше от такой дружбы? Вот и здесь нашлись люди, готовые вложить свой капитал в неё. Если задуматься, они не только ничего не теряют, а даже наоборот. Но Алина не думала об этом. Главное — дело. И сейчас ей нужно было решить с оформлением залов. Сначала она считала, что кроме её картин здесь ничего не должно быть. Но потом, как всегда, по ночам её начали посещать идеи одна лучше другой, и она решила сделать нечто новое, не похожее на другие выставки.

Уже были сделаны необходимые рекламы и анонсы, разосланы приглашения и назначен день открытия выставки, оформление залов подходило к концу, когда она вспомнила, что обещала позвонить Севиль. Может, быть она уже дома? Алина вынула записную книжку и нашла нужные номера. Помнится, Севиль говорила, что с пяти до семи вечера она почти всегда дома и берёт трубку. «Третий год в Штатах, а так и не привыкла пользоваться автоответчиком. И сама не люблю оставлять сообщения. Лучше звони в это время», — сказала она тогда. И Алина позвонила. Трубку никто не взял. Мобильный тоже не отвечал. Алина снова набрала домашний. Однако включался автоответчик, и она решила перезвонить в другой раз. Время ещё терпит — до начала выставки почти две недели. Друзья советовали ей отдохнуть недельку перед открытием. Весь следующий месяц она должна будет ежедневно находиться в своей галерее.

Сегодня на звонок Алины ответил Майкл. Она представилась и пригласила его на выставку. Из лаконичного сухого ответа Алине стало ясно, что Майкл понятия не имеет о её существовании. Значит, Севиль ничего ему не сказала.

— Мы знакомы с Севилью, — призналась Алина в тот момент, когда он готов был уже проститься.

— Правда? — оживился Майкл. — Мне ничего не известно об этом.

— Я так и поняла, поэтому и решила позвонить. Севиль рассказывала, что ты большой любитель живописи и обещала обязательно приехать с тобой на выставку. Мы познакомились, когда летели вместе в Киев…

Алина умышленно умолчала о том, что возвращались в Штаты они тоже вместе, так как была уверена, что летела уже не с Севилью.

— А, тогда понятно, что я ничего не знаю об этом. Видишь ли, моя жена внезапно потеряла сестру, и это потрясение сильно повлияло на неё. Думаю, она скоро поправится, и мы обязательно посетим выставку.

Он ещё раз поблагодарил за приглашение, записал адрес, дату открытия и вежливо простился. Алина положила трубку. «Вот это номер! Кто из нас двоих идиот — я или Майкл? Нет, я уверена, что вернулась в Штаты не Севиль. Неужели он не понял? Или тоже играет какую-то роль в этом спектакле? Это уж слишком! Законопослушные американские граждане никогда не пойдут на подобные афёры. Тем более, он не какой-нибудь эмигрант из Мексики или Сицилии. Высокооплачиваемый специалист, коллекционер шедевров, врач, единственный сын миллионера. А может, именно здесь лежит ключ к разгадке? Он один — и две сестры. На первый взгляд — похожие, как две капли воды, восточные девушки. Восток — дело тонкое!» Алина разволновалась так, что голова не на шутку разболелась. Пришлось принять анальгин и лечь спать пораньше. Среди ночи она проснулась от лунного света, проникавшего сквозь тонкие занавеси. И больше уже не хотела спать. Головная боль прошла, сознание было ясным и состояние бодрым, как будто она проспала не три, а все девять часов. Алина крутилась на удобной кровати до тех пор, пока не поняла: бесполезно! Сна сегодня не будет. Это состояние возбуждения было хорошо знакомо ей и, наверное, всем творческим людям: пришла идея, или вдохновение, или муза, как вам будет угодно назвать этот «визит», в общем, то, что иногда ожидаешь и призываешь месяцами, а то и годами, вдруг посещает тебя, и ты уже во власти этой новой, только что рождённой в твоём воображении картины. Это восторг и энтузиазм вдохновения, и невозможно спать, когда эмоции переполняют тебя и их необходимо выплеснуть наружу — в ноты, в текст или на холст!

Алина встала, накинула широкую мужскую рубашку, в которой любила работать, и прошла в студию. Включила всю иллюминацию и принялась за дело. «Я успею, у меня ещё две недели». Она трудилась с такой энергией, как будто кто-то свыше помогал и давал ей дополнительные силы. Алина пропустила рассвет и наступление дня. Когда упала на софу в своей просторной светлой студии, с большими — до пола — окнами, и взглянула на циферблат на стене, не поверила: было четыре часа дня. За всё время она ни разу не вспомнила ни о воде, ни о еде. Только сейчас почувствовала, что её мучает жажда и в глазах неприятная резь от долгого напряжения. Зато основная работа была завершена. А мелкие штрихи, доработки можно закончить за две недели. Правда, можно и годами совершенствовать картину. Как говорится, совершенству нет предела.

«Как жаль, что Виктор Викторович не сможет увидеть мою выставку!» — почему-то подумала она в этот момент. Виктор Викторович был первооткрывателем её таланта. Алина нигде не училась художественному мастерству и, хоть с детства любила живопись, никогда не думала, что будет сама рисовать. Когда в её жизни случилось, как она тогда считала, несчастье, наступила по-настоящему чёрная полоса — развод с мужем, она вынуждена была обратиться к доктору. Сама справиться с депрессией и бессонницей Алина уже не могла.

Она ежедневно приходила к пятнадцати часам в кабинет Виктора Викторовича и садилась лицом к стене, на которой неизвестный автор-абстракционист изобразил странную и мрачную картину. «Еще парочка таких сеансов — и я готова буду нарисовать что-то подобное, а то и покруче!» — подумалось ей. Доктор упрямо изо дня в день возвращал её в прошлые воспоминания и заставлял проживать всё заново. Он был убеждён, что только таким путём возможно излечиться: «Психоанализ — великая вещь. Доверьтесь мне!» И Алина доверилась. Сегодня она снова прожила тот период, когда любимый через неделю после свадьбы ушёл в ряды Советской Армии, и она осталась одна. Но разлуки и расстояния не было, любимый был рядом. Её любовь была такой огромной! А потом она узнала, что беременна. Боже! Это стоит пережить ещё не один раз, хотя бы в кабинете у психоаналитика. Никогда ни до того, ни после Алина не была так счастлива! Она просыпалась и засыпала с одной лишь мыслью о счастье. У неё будет сын, похожий на Антона!

Малышка родилась в жаркий июльский полдень. Роды оказались тяжелыми, а затем у Алины открылось кровотечение. Через двенадцать часов безуспешных попыток остановить его Алину забрали в операционную. Пока ждали анестезиолога, пожилая докторша держала холодную руку Алины в своей руке и ласково приговаривала: «Не бойся, моя милая, больно не будет. Сейчас уснёшь, а когда проснешься, всё будет позади. Не переживай, все будет хорошо».

Была полночь, Алину раздражал свет ламп в операционной — яркий, слепящий глаза. И она закрыла их…

Ей уже не было ни страшно, ни больно. Она отчётливо помнит это чувство безразличия и равнодушия ко всему, чувство огромной усталости и примирения со всем происходящим. Ее дальнейшая судьба уже не волновала Алину. Казалось, она стоит на пороге в другой мир, и не было ни сил, ни желания сопротивляться этому новому миру. Хотелось только тишины и покоя.

— Потерпи, потерпи, — слышала она сквозь пелену голос докторши. — Ты у нас героическая мамочка! Такую красавицу на свет народила! А голосистая девица получилась, небось, в опере будет петь! — пыталась растормошить равнодушную мамочку докторша.

И тут Алина вспомнила крохотное, беззащитное тельце дочери, ее голосок, так жалобно звучавший в родзале, и словно пришла в себя. Малышке нужна мама. Живая и здоровая мама. Алина как будто вышла из этого состояния равнодушия и оцепенения. Пришел, наконец, анестезиолог…

Несколько дней после операции она лежала в палате одна. Ей приносили на несколько минут девочку, но кормить не давали. Ставили капельницы, вводили донорскую кровь, какие-то лекарства. Разговорчивая медсестра сказала Алине, что врач, принимавшая у нее роды, допустила серьезную врачебную ошибку, которая чуть не стоила Алине жизни. И если бы не дежурившая в ту ночь опытная зав. отделением, Алина могла бы умереть во сне. Просто от потери крови.

В день выписки из роддома приехал молодой папа. Его отпустили на сутки. Так как дорога занимала почти сутки, они виделись всего пару часов, в суматохе, в присутствии гостей. Алина почти не помнила этот день, в памяти остался лишь один эпизод, когда друг Антона стоял в изумлении возле новорождённой и, улыбаясь, повторял: «Чудо природы! Надо же, одно лицо! Усы приставить — и Антон».

Родители Антона не приняли Алину, решив, что она вышла замуж исключительно из-за их трехкомнатной квартиры в центральном районе и теперь, после рождения ребенка, будет претендовать на их жилплощадь. Видимо, других достоинств собственный сын не имел, по их глубокому убеждению. Алина действительно жила в старом аварийном доме, с удобствами через дорогу.

Она очень переживала, что любимый не видит, как растет и развивается их малышка, и почти каждый день, пока он служил, писала длинные письма, подробно рассказывая про первое «агу» их дочурки, про её первую улыбку и первый прорезавшийся зубик. Это было очень тяжелое, но самое счастливое для Алины время. Антон присылал письма, полные признаний в любви и заверений, что, когда вернется, все заботы возложит на свои сильные плечи, и они будут бесконечно счастливы всю жизнь, до самой смерти. «Моя половиночка, мой родной малыш», — называл её в письмах любимый.

Когда любимый вернулся домой, дочурка уже пошла и начала болтать. Она тыкала пальчиком в фотографию, отвечая на вопрос: «Где папа?»

Алина тем временем получила новую квартиру, маленькую, зато со всеми удобствами. И уже не нужно было носить с улицы воду, колоть дрова, топить печь.

Они прожили пятнадцать лет. За это время успели построить дом, посадить не одно дерево, вырастить дочь. Но сыну родиться не суждено было.

Вторую неделю она посещала маленький сырой кабинет, где Виктор Викторович возвращал своих пациентов в их прошлое, заставляя заново переживать неприятные и тяжелые, а порой и трагические моменты их жизни. В тот день неожиданно для Алины он обнаружил покрытую патиной времени шкатулку о семи замках, которую она спрятала не только от посторонних, но и от себя самой, не желая вспоминать, где находится тайник, не говоря уж о том, чтобы позволить кому бы то ни было приоткрыть крышку. Но доктор, действуя, как профессиональный вор-медвежатник, вскрыл этот сейф и вытащил на свет божий его содержимое.

После сеанса Алина, выпотрошенная и обессиленная, села за руль своего автомобиля и поехала в никуда, абсолютно не понимая, где находится и в каком направлении нужно двигаться. «На автомате» включила в машине музыку и, когда зазвучали первые аккорды любимой симфонии «Ave Maria», задохнулась в рыданиях. За окном стояла плотная пелена дождя, «дворники» работали на предельной скорости. Алина, как сомнамбула, из-за дождя и слез почти ничего не видела и среди моря машин в центре города ощущала себя маленькой одинокой песчинкой в пустыне. Она не помнила, как приехала домой и как оказалась в своей спальне. В изнеможении рухнула на кровать и провалилась в небытие. Ей приснился жуткий сон, самый невероятный за всю ее жизнь. Она знала, что находилась на дне — в аду. Самое ужасное, что все существа, снующие вокруг Алины, были не людьми. У них не было лиц — только руки и ноги. И среди этих чудовищ она была одна. Чужая и не похожая на других. Ей было жутко и одиноко. Алина попыталась бежать из этого странного места, но ничего не получалось: сколько бы она ни бежала, всё равно оказывалась в исходной точке. Вдруг увидела перед собой лестницу и стала взбираться по ступенькам. Но лестница была очень старой, её ветхие перекладины разрушались прямо под ногами Алины, а ужасные немые существа без лиц хватали её, пытаясь задержать. Но она поднималась все выше и выше и наконец оказалась на самом верху, на маленькой площадке перед пропастью. Она поняла, что лучше погибнуть, чем вернуться назад, и нужно, просто распластав руки, как крылья, обнять воздух и улететь вниз, чтобы выбраться из этого ада. Эта мысль не испугала, а напротив, принесла облегчение. Алина развела руки, шагнула вниз и… проснулась. Она долго лежала под впечатлением сна. Потом встала, пыталась заняться домашними делами и отвлечься, но мысли назойливо возвращали ее назад. И она страшилась грядущей ночи, боялась уснуть и вернуться в эту вторую реальность навсегда. Её сон был, как параллельная жизнь, в каком-то другом, страшном и враждебном ей мире.

С ощущением, что её последние жизненные силы утекли, как вода сквозь зыбкий песок, Алина пришла на другой день к доктору. Даже говорить не было сил. А доктор, взявшийся ей помочь, снова задавал и задавал свои вопросы, хитро щурился и улыбался в свою бороду. Он напоминал ей сытого, довольного кота. Казалось, вот-вот заурчит от удовольствия. И совсем не хотел замечать её страданий, не видел, что посыпает солью её свежие, ещё кровоточащие раны.

— Сколько можно пилить опилки?! — взорвалась она. — Когда уже будет хоть малейший сдвиг в сторону улучшения? Вы обещали помочь, но я этого не вижу. Мне с каждым днём всё хуже!

И она рассказала ему о своём сне и возникшем страхе заснуть. Он внимательно выслушал, а потом откровенно и цинично произнёс:

— Вы очень сильная женщина. Я думал, вы не выдержите.

— Что значит — не выдержу? Кто дал вам право проводить на мне опыты? А если бы я действительно не выдержала? Кто может точно знать, где эта тонкая грань, которую легко преступить, за которой кончается личность и начинается шизофрения?

Доктор не ответил.

Она выскочила из кабинета и пошла по улице. Домой не хотелось. Проходя мимо выставочного зала картинной галереи и увидев гостеприимно распахнутые двери, вошла. Долго бродила между полотнами, пока её взгляд не остановился на картине «Стихия Земли». Стихия была изображена в виде обнажённой женщины. Беременная красавица Земля сидела в умиротворённой позе, обхватив руками живот, и, казалось, ничто не могло нарушить удивительную гармонию, в которой она находилась. Её фигура, одухотворённое выражение лица, взгляд — всё говорило о том, что нет ничего на свете важнее её дела — вынашивания новой жизни. Ничто не интересовало её, кроме чуда, зарождавшегося в ней. Алина несколько секунд смотрела на полотно не отрываясь, заворожено, затем отшатнулась от картины, как от удара и пошла прочь, к выходу. Слёзы заливали её лицо. Старая, начавшая зарубцовываться, но снова растревоженная доктором рана открылась и начала кровоточить. Она знала, что всей её жизни не хватит простить мужа. И тоненькая ровная полоска шрама на её животе подвела черту под её материнством. Боль невосполнимой утраты и обида жгли её изнутри, уничтожали её. Сначала она хотела мстить мужу, но потом поняла, что он уже наказан. Ведь ударил он не только её, он убил их не родившегося сына, а значит и себя, своё продолжение. Отныне он будет одиноко брести по пыльным своим дорогам, и следы родного человечка никогда не отпечатаются рядом.

Она вышла из галереи и долго бродила по парку. Слёзы высохли. И вдруг Алина ощутила неодолимое желание рисовать. Такое неудержимое — до зуда в ладонях. Она вернулась домой с ворохом кистей, красками и бумагой. Переступив порог, разложила приобретённое богатство на журнальном столе, дрожащими от нетерпения руками размешала краски.

Глубокой ночью она поднялась из-за стола. Всё пространство комнаты было заполнено рисунками. На полу, на креслах, на подоконниках — повсюду были разложены её «шедевры».

Уже потом, через несколько лет, она поняла, что в тот момент излечилась, выплеснув на бумагу всё, что накопилось в душе, освободившись таким образом от своей боли.

А когда пришла на очередной сеанс к доктору и показала пейзаж — маковое поле в лучах заходящего солнца, он сказал: «Оставьте свой бизнес и пишите картины. У вас есть талант. Верьте в себя!» Тогда она не приняла его слова всерьёз, но рисовать продолжала. Это было необходимо ей, почти как дыхание. Она накупила книг по живописи и стала открывать для себя новый мир. Да, наверное, в каком-то смысле прежняя Алина умерла в том сне и родилась новая, неведомая даже самой себе. Творчество стало для неё избавлением от бед и способом жизни.

Спустя несколько лет её картины уже висели в Доме художника в Киеве, в галерее «Акварель» и в Музее народного творчества. Позже она встретила близкого по духу человека и переехала к нему в Америку. В Украине осталась её двадцатилетняя дочь Настя, ибо не захотела оставить своих друзей, свою страну, возможно, и своего отца, которого любила. К сожалению, отец, большой поклонник Набокова (в смысле любитель Лолит), после развода с Алиной почти позабыл о дочери. Алина же находила смысл своего бытия, отдохновение и удовлетворение в любимой работе. Любимое дело, столь неожиданно пришедшее к ней после сорока, стало для неё спасительным кругом. Она становилась перед закреплённым на мольберте чистым холстом и начинала творить. Даже не представляя иногда, что это будет — натюрморт, пейзаж или картина духовного содержания. Она как будто делала запрос и получала ответ то ли из внешнего пространства, то ли из своей души, никогда не зная заранее, не планируя, что и когда нарисует. Лучше всего у неё получались вода и небо. Однако в последнее время стала увлекаться портретами. Неуверенность в себе, сомнения порой мучили Алину-художницу. Никто не знал, как она страдала от неумения объективно оценить свой труд. Иногда ей казалось, что она серость и бездарь, и тогда ни в чём не повинные пейзажи и натюрморты летели в корзину. С годами она поняла, что не стоит спешить с корзиной: иногда достаточно отдохнуть, чтобы всё увидеть по-новому. Иногда спасали доброе слово непритязательного поклонника или невзначай услышанный благожелательный отзыв профессионала. Тогда она снова восставала, как птица Феникс из пепла.

Сегодня, после ночного бдения перед холстом, она почувствовала силу своих окрепших крыльев. Это был качественно новый уровень, на порядок выше прежнего.

Спустя две недели Алина наблюдала в своей галерее за работой специалиста-осветителя. Это было, вероятно, самым важным в экспозиции — правильно установить освещение: поэзия света и пространства порой составляют главное очарование картины. Где-то убрать или приглушить прямой свет, а где-то, наоборот, направить прямо на картину. Не ослепить светом, не задавить во мраке, а выгодно высветить каждую работу. Чтобы увидеть картину и пережить, а не просто взглянуть на неё. Алина осталась довольна классным профессионалом.

24

Всё пошло не так, как планировала Эльвира. И только подумать, из-за чего! Надо было этой дуре подставлять свой рот мужу! Теперь всё кончено для неё в этом доме. Она металась по комнате, беспорядочно сбрасывая в чемодан одежду сестры. Потом присела на краешек кресла и задумалась: «Ну, ничего. Может быть это и к лучшему. По крайней мере, никто меня не разоблачил». Она снова открыла сейф, врезанный в заднюю стенку огромного платяного шкафа, и забрала сертификат, свидетельствующий о том, что в городе Пенсакола, штат Флорида, был зарегистрирован брак Майкла и Севили. «Странно, а почему они регистрировались в соседнем штате? Ну вот, взяла только необходимое на первое время, всё остальное он сам отдаст после развода». Эльвира открыла книгу «Желтые страницы» и выписала все отели и туристические агентства города. Их оказалось не так уж много. Справившись с этой задачей, одним движением застегнула молнию на чемодане и вызвала такси. Пора!

Когда спускалась по лестнице, столкнулась с домработницей. Та выскочила на звонкий лай Андре, разбуженного грохотом чемодана, который Эльвира стаскивала на колёсах по ступенькам.

— Могу я спросить, куда ты собираешься ехать? — с расширенными от удивления глазами спросила у неё Сьюзан.

— Без комментариев, — бросила на ходу заготовленную фразу Эльвира и распахнула входную дверь.

Такси уже поджидало её.

Сьюзан проводила взглядом удаляющуюся машину и подошла к телефону:

— Майкл, она только что уехала на такси с чемоданом.

Он тут же позвонил жене на мобильный. Но телефон не отвечал. Чужой телефон, брошенный за ненадобностью, сиротливо валялся на полу. На экране светилось неотправленное сообщение: «Если ты меня любишь, оставь в покое и не разыскивай. Я должна побыть одна».

В туристическом бюро она выбрала номер «люкс» в бунгало в лучшем пятизвёздочном отеле «Barcelo Bavaro Palace», в котором останавливались бывший президент США Билл Клинтон с супругой.

«Большому кораблю — большое плавание», — думала о себе Эльвира, сидя в самолёте, следующем в аэропорт Пунта-Кана. Она будет отдыхать не где-нибудь в «Мочегорске» под Евпаторией, а на острове Гаити, что в архипелаге Больших Антильских островов. Она с удовольствием потягивала холодное пиво и бросала взгляд на экран монитора, изучая географию острова. Надо же, оказывается, Доминикана омывается на севере и востоке водами Атлантического океана, а на юге волнами Карибского моря! Она рассеянно бросала в рот орешки, запивала их пивом и мысленно набрасывала следующий план: «Ничего, так даже лучше. Жизни видней, что и как следует подкорректировать. Всё не зря! Теперь моя двойная удача и счастье работают исключительно на меня, — оптимистично думала Эльвира. — Сейчас выйду на пляж, пройду босыми ногами по шелковистому белоснежному горячему песку, окунусь в кристально чистые морские волны и смою все страхи, навеянные дурным сном. А потом за работу! Подам на развод и на раздел имущества. Да он ещё и пожизненное пособие мне платить будет! А сам на фиг мне не нужен. Объедками с чужого стола не питаюсь, не предлагать. Хорошо бы познакомиться с адвокатом, их здесь, как грязи. Он и с разводом поможет, и денег за работу не возьмёт. Вспомнить смешно, как этот служащий в агентстве навязывал мне отели подешевле и стремился сэкономить мои деньги: «Это очень дорого! Это — тоже». Идиот! Я делаю только большие ставки, мальчик, и всегда играю по-крупному. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское».

Эльвира улыбнулась портье и зашагала к дверям просторного зеркального лифта. Её номер был на третьем этаже. Она вошла в свой «люкс» и огляделась. Супер! И мини-бар приятно радовал глаз бесплатными напитками, и на столе стояла широкая ваза, полная экзотических фруктов. Всё включено, ни за что платить больше не надо и не стоит повсюду таскать с собой валюту. Это так унизительно, когда весь мир пользуется пластиковыми карточками. Ничего, осталось недолго. Скоро и у неё всё будет.

Купленный в бутике модный купальник сидел безупречно. Эльвире безумно захотелось сбросить верхнюю, ненужную деталь купальника и остаться топлес, как те юные девицы, сидящие в своих шезлонгах под зонтиками, но она не могла себе этого позволить. Пока не могла позволить… Нет, её грудь была безупречна, хоть сегодня снимай для «Плейбоя» или рекламы эстетической хирургии. В её хорошенькой и коварной головке была тщательно продумана новая история бедной жертвы насилия, и её новый имидж никак не монтировался с топлес.

После обеда Эльвира уже освоилась на новом месте и чувствовала себя как рыба в воде. Она сидела в лобби и с заинтересованным видом перебирала проспекты предлагаемых экскурсий, не забывая при этом морочить голову гиду. На самом деле её внимание привлёк высокий симпатичный американец, который прибыл сегодня и только что отошёл от рецепции. Он тоже посмотрел пару раз в её сторону и собрался войти в лифт.

— Я подумаю, — сказала гиду Эльвира, не дожидаясь, когда он закончит своё заманчивое предложение, от которого невозможно отказаться, и впорхнула в лифт вслед за новым гостем бунгало.

— Хэлло! — поприветствовал её мужчина. — Какой этаж?

— Третий, — промолвила она в ответ, поспешно вынув из арсенала своих улыбок самую тёплую и застенчивую. — Ты не знаешь, в котором часу здесь ужин? Я только сегодня приехала, — потупила она взор.

— Извини, я не знаю. Наверно, как везде, как обычно, от семи до десяти.

Он был смущен. Её красота, её близость, шлейф изысканного парфюма, завораживающая улыбка, словом, всё то, чем леди обычно пользовалась для молниеносного поражения противника, сработало и почти парализовало его, едва успевшего отойти от трапа самолёта. «Бедные американские мужчины, зашуганные соотечественницами-феминистками! Стада непуганых оленей! — удовлетворённо подумала Эльвира. — Первый — в кармане! Счёт открыт». И скромно на прощанье (в голосе — шёлк и бархат) произнесла:

— Всего доброго. Увидимся на ужине.

Нет, не спросила, будет ли он ужинать или ляжет спать (может, у него вообще здесь не отдых, а работа). Не поинтересовалась его планами, просто решила, что они увидятся на ужине. Королевские приказы не обсуждают, а исполняют. И уже знала, что прибежит, как миленький, едва стрелки часов в его номере доберутся до заветной цифры, и будет сидеть в ресторане, пока не появится она, королева.

25

Ах, если б ты знал, Марк, как чертовски приятно ответить на твой вопрос:

— Я из Соединенных Штатов. А ты?

Они сидели после ужина в кафе под открытым небом и пили лёгкие алкогольные коктейли, слушая блюз и отдалённый шум прибоя, глядя друг другу в глаза и чувствуя, как между ними завязывается невидимая, но уже ощутимая, крепкая нить.

— Я тоже. Уже семь лет работаю в Вашингтоне, а раньше жил в Оклахоме. Мои родители эмигрировали в Штаты из Германии. А ты где родилась?

— В Узбекистане. Ты, наверное, и не слышал о такой стране. Жила в Украине, а потом встретила свою любовь, большую и прекрасную, и переехала к нему в Америку.

— Почему же ты отдыхаешь одна?

— Хороший вопрос. И мне бы хотелось рассказать тебе свою историю, даже если мы расстанемся сегодня и больше никогда не увидимся. Пожалуйста, выслушай меня. Просто выслушай, мне больше ничего не нужно.

— Конечно, с удовольствием, я готов. Расскажи мне свою историю.

— Я встретила его около трёх лет назад и полюбила. Когда он предложил пожениться, я была на седьмом небе от счастья. Умный, красивый, образованный да ещё и богатый — единственный сын миллионера! О чём ещё могла мечтать бедная девушка? Я готова была молиться на него и была так очарована им — невозможно передать. Но чтобы не разочаровываться, не следует очаровываться. Я прозрела скоро, очень скоро. Когда мы поженились, я поняла, что попала к жестокому и эгоистичному человеку, который стремился заполучить бесплатную домработницу и наложницу в одном лице. Он не выпускал меня из дому, и я прожила больше двух лет в стране, совсем не узнав её. Продукты он привозил из супермаркета сам. Его горничная смотрела за мной, как надзирательница, я не могла ступить и шагу. Иногда, он приглашал к нам друзей и устраивал показательные выступления. Все считают его прекрасным человеком, а меня — самой счастливой женой заботливого мужа. Он проверял всю почту и рецензировал мои письма родителям. Так что мне приходилось лгать. На родину, конечно, мне тоже было запрещено выезжать. Я вообще удивляюсь, как это он позволил получить мне гражданство, я думала, что всю жизнь проживу только с «видом на жительство» и без паспорта. Но случилось чудо, и я таки получила паспорт. К тому времени моя сестра-близнец, с которой я с детства была неразлучна, тяжело заболела. Она просила меня приехать, но муж не отпускал. Написав последнее письмо уже со смертного одра, сестра умоляла приехать хотя бы проститься. Так мне удалось вырваться из своей тюрьмы. Но сестру в живых я не застала. Потрясённая, с переполненным сосудом моего терпения, я решила не возвращаться к мужу. Родители отдали мне сбережения, которые всю жизнь собирали на приданое своим дочерям. И вот я здесь. Пытаюсь прийти в себя после двухлетнего заточения и решить, что делать дальше. Я гражданка страны, которая для меня загадка. У меня нет ни одного друга или близкого человека, который захотел бы мне помочь. Я думаю подать на развод, мне нужен адвокат. Но к кому обратиться и хватит ли у меня денег и сил на борьбу со своим мужем, я не знаю. Я думаю, так просто он меня не отпустит. На самом деле, я знаю, он любит меня, хотя и странною любовью. Любовью безумца, готового держать меня всю жизнь в своей тюрьме.

Марк сидел и заворожено слушал её печальный рассказ. В нужные моменты Эльвира искусно вплетала в узор своего повествования судорожные, прерывистые вздохи, и её глаза — ночные озёра переполнялись слезами. В общем, всё, что требовалось по сценарию, чтобы быть убедительной. Станиславский не смог бы произнести своё «Не верю», увидев Эльвиру на сцене. Марк уже был влюблён, околпачен и готов на всё (в разумных пределах, потому как был американцем).

— Я слышал похожие истории о славянских женщинах, попавших в рабство к мужчинам, но не в Америке, а где-нибудь в Арабских Эмиратах, например, или в Турции. Впервые в своей жизни встречаю жертву насилия и, должен сказать, меня потрясла твоя история. Если позволишь, я позвоню своему адвокату, и он встретится с тобой, когда мы вернёмся. Я думаю, он сможет тебе помочь. Тебя разведут, и мало того — твой муж выложит крупную сумму, чтобы замять такое нелицеприятное дело. Уверен, он не захочет огласки, ты скоро будешь свободна, обеспечена и забудешь свою историю, как страшный сон. А пока, не переживай, отдыхай и наслаждайся жизнью. Здесь всё для этого есть, если ты заметила. Чиз!

И он поднял свой бокал, ободряюще улыбнувшись ей.

26

Уже две недели Алина провела в залах своей выставки, принимала поздравления, давала интервью, выслушивала отзывы, знакомилась с новыми друзьями — поклонниками её таланта. Четыре картины были проданы, но оставались в экспозиции до конца выставки согласно договору. Одна из них — последняя работа художницы. Картина называлась «Танец» На картине были изображены две танцующие восточные красавицы, как в зеркальном отражении повторяющие черты друг друга. Однако это поразительное сходство было не более чем шутка. Повторный, более внимательный взгляд на картину открывал природу двух абсолютно разных женщин. Одна была изображена в более светлых и тёплых тонах, вторая, соответственно, — в более тёмных и холодных. Но главное — не колорит и игра света, искусно обыгранные автором картины, а движения, позы, выражения лиц и глаз обеих натурщиц. Танец одной — грациозен и полон нежности. Танец другой был танцем пантеры, готовящейся к прыжку. Приглядишься к этим двум красавицам — и сразу возникает мысль: всё дуально в этом мире — тьма и свет, тепло и холод, добро и зло… В общем, эту мысль можно развивать до бесконечности.

— Можно тебя на минуту?

Алина повернулась на голос и увидела смуглого мужчину среднего роста. Он как-то вымученно улыбнулся и протянул для приветствия руку:

— Я — Майкл.

— Очень приятно.

Алина искренне пожала его руку. Она ждала и одновременно боялась его визита.

— Я бы хотел поговорить, если не возражаешь. Может быть, после закрытия выпьем кофе вместе?

— О'кей. Мы закрываемся в шесть. Подходи к этому времени. Я буду ждать.

Она посмотрела ему вслед. Майкл двигался вдоль стен экспозиции, как в сомнамбулическом сне, скользил расфокусированным взглядом по картинам, но, похоже, совсем их не видел.

Они сидели в японском ресторане в двух шагах от галереи и оба молчали. Она ждала, когда заговорит Майкл.

— Меня потрясла одна твоя картина. Я бы хотел приобрести её, но там надпись, что она продана. Может быть, ты напишешь для меня ещё одну? Я заплачу две цены.

— Не думаю, — Алина опустила глаза, как будто чувствовала вину за то, что с ним случилось. — Если хочешь, я сделаю принт с картины. Но написать такую же я не смогу, это я знаю точно. Да и, прости, не хочу.

— Я понимаю.

— Правда?

Он растерянно посмотрел на неё:

— Расскажи, как вы познакомились с моей женой.

— Легко. Знаешь, русские женщины, особенно в эмиграции, знакомятся легко. И дорога — помощница: мы от Атланты до Парижа восемь часов болтали. Потом в парижском аэропорту два часа ожидали самолёт на Киев. Там я и сделала все эскизы. Потом до Киева не умолкали. А когда в Киевском аэропорту вышли, ещё час не могли расстаться. Мне твоя Севиль сразу понравилась. Правда, она почему-то умолчала, что они с сестрой близняшки. А я о себе, кажется, всё выложила. Знаешь ли, эффект попутчика располагает к откровенности. Порой случайному знакомому обнажишь душу, зная, что никогда больше не встретишь его…

На этих словах она осеклась и замолчала. «Господи! Что я несу?!»

— Да, о сестре она раньше не любила говорить. А теперь всё изменилось. Её сестра была очень эгоистичная, самовлюблённая девушка, с большими амбициями. Севиль много страдала от неё, пока они жили вместе. Но, позволь, как же ты смогла написать такую картину, если Севиль не рассказывала о сестре? — вдруг спросил он, растерянно глядя на Алину.

«Майкл! Ты слепец! Как ты мог принять самозванку за Севиль? Как не разглядел, не почувствовал сердцем, что это не она? Ты что, совсем деревянный, великий ценитель живописи?»

Это или примерно это хотела бросить ему в лицо Алина, но сдавленным голосом только спросила:

— А почему Севиль не приехала на выставку?

— Красивая жена и, вместе с тем верная — такая же редкость, как удачный перевод поэтического произведения. Такой перевод обычно некрасив, если он верен, и неверен, если он красив. — Севиль подала на развод, и, честно говоря, я даже не знаю, где живёт. Мы общаемся через адвоката.

Майкл отвернулся, и видно было, с какой болью ему далась эта фраза. И что за нею стоит.

Алина смотрела на него и не знала, что ответить. Там, в галерее, ей показалось, что ему всё известно. А может, действительно известно? Только он боится произнести это вслух. Возможно, изменившаяся и сбежавшая Севиль для него лучше Севили мёртвой? Он предпочитает заниматься самообманом и жить воспоминаниями о прошлом. Да, он боится этой боли, боится и лжёт себе и другим. Но не может быть, чтобы он принял другую женщину за Севиль! Даже если это её родная сестра-близнец! И она решилась:

— Майкл, не знаю, правильно ли я делаю, что говорю тебе это. Если ты до сих пор думаешь, что вернулась из Украины Севиль, то ошибаешься. Вернулась её сестра. И обратно мы летели вместе. Только она меня не признала. Так что, Майкл, я видела их обеих. Отсюда родилась моя картина. Если ты точно знаешь, что одна из сестёр умерла… — Алина помолчала и тихо добавила: — Я знаю, какая из них. Но если ты не уверен, поезжай и разыщи свою жену.

27

В аэропорту ее встретила радостная Настя:

— Ух, как я соскучилась по тебе, мамулечка!

Она сгребла Алину в объятия. Настя была на голову выше матери. Крепкая, с высокой грудью, русоволосая и сероглазая, совсем не похожая ни внешне, ни характером на Алину, она была копией своей бабушки Марии, матери Антона. «Надо же! — порой думала, глядя на нее, Алина. — Серьезная штука — гены. Такое впечатление, что я никакого отношения не имею к рождению этой девочки!» Несмотря на непохожесть, они были близки. Иногда Алина в разговоре с дочерью ощущала себя ее подругой, а иногда Настя так по-взрослому рассуждала о жизни, экономике и политике, что Алина чувствовала себя рядом с нею несмышленым ребенком. «Откуда в ней такая абсолютная уверенность в собственной правоте, этот максимализм? — удивлялась она. — Это черта молодости или характера?» Очень тихая, спокойная и застенчивая в детстве, Настюшка удивила всех, когда к двадцати годам вдруг раскрылась с новой стороны — стала не бояться выражать собственное мнение, не взирая на личности, так же, как и одеваться, — смело и ярко. Создавалась впечатление, что она двадцать лет копила в себе информацию, чтобы сейчас в любой момент и практически по любому поводу обрушить этот поток на собеседника, как из рога изобилия. Она, как мальчишка, отлично разбиралась в автомобилях и могла со старта рассказать о преимуществах одной модели перед другой. Второй её любимой темой были мобильные телефоны. Здесь она вообще была академиком. Друзья консультировались у нее перед покупкой нового телефона, и тут ее уже не остановить было!

Алина смеялась:

— Зачем тебе твой факультет? Иди в магазин — продавай мобильники. Ни один потенциальный покупатель не уйдет от тебя живым без телефона.

— На дядю работать неинтересно. Вот если бы у меня был собственный магазин, тогда другое дело, — отвечала Настя. — Когда заработаю денег, открою свой магазин, будет вместо хобби.

— Мам, а ты как — навсегда или в гости? — осторожно спросила она, когда вошли в квартиру.

— А ты как бы хотела?

— Мне и так и так хорошо. Когда ты далеко, есть свои минусы, когда рядом — тоже есть некоторые «бока». Просто ты так неожиданно прилетела. Я не ожидала.

— Понятно. Спасибо, что хоть не гонишь назад.

— Да ты что, мам? Не обижайся, я так рада, что ты дома. Действительно, на фига тебе эта Америка?! И что народ так прётся от нее? Не понимаю. Вот ты пожила там, теперь скажи: где лучше, там или здесь?

— Ну, девочка моя, вопрос не однозначный. Смотря в чем лучше. Мне, например, очень не нравится, когда я вижу на наших заплеванных улицах школьников с бутылкой пива в руках, общающихся с помощью ненормативной лексики. Наши мусорные свалки повсюду. Иногда думаю, что наша страна — одна большая свалка. Такого я там не видела ни разу. А здесь — первое, что бросается в глаза. Да ты и сама знаешь об этом. Там мне приятно, когда на улице незнакомые люди улыбаются и здороваются со мной. И в огромных супермаркетах никто там не дышит мне в спину, не толкает. И продавец не задаёт мне дебильный вопрос на кассе, глядя на гору моих продуктов, выбивать ли мне пакет, а просто складывает продукты в пакеты и с улыбкой берёт мои деньги, никогда не забывая мне сказать: «Большое спасибо». Мне нравится, что спортивный зал и бассейн доступны там каждому человеку, что любой, даже безработный, может позволить себе посещать их. А ты знаешь, сколько наш месячный абонемент стоит в приличный спортивный зал в городе? Это те простые мелочи, из которых и состоит наша обыденная повседневная жизнь. Там нет рекламы табака или алкоголя ни на банерах на улице, ни по телевизору. А едва въехали сейчас с тобой в наш город, то первое, что бросилось в глаза, это грязные улицы, зияющие выбоинами дороги и сияющий над всем этим убожеством многометровый банер с бутылкой водки. Кому выгодно, чтобы наш народ спивался и не задумывался, как он живет? Что будет здесь через пять — десять лет, когда эти плюющиеся и матерящиеся подростки станут взрослыми? Я могу тебе очень долго перечислять эти так называемые различия между «там» и «у нас». Хотя ты сама бывала «там» и всё видела. Хотя в разных штатах — по-разному. Там, где я живу, мне нравится — спокойно и комфортно.

— А что у нас лучше? — хитро прищурившись, спросила Настя.

— Ты у нас лучше! Ты же здесь осталась. Это первое. Природа наша прекрасна и богата, наши живописные горы. Наш Крым с Чёрным морем нельзя сравнить ни с каким уголком земли. Он просто вне конкурса, и ты это знаешь. Наш помидор, выращенный бабушкой на грядке, а не купленный в супермаркете, без запаха и вкуса. Наше ароматное яблоко, поточенное настоящим червяком, даже сравнить нельзя с их красивым, муляжным.

— Так у нас тоже в супермаркете такого муляжа хватает.

— Да, но у нас есть альтернатива. Можно купить и у бабушки на базаре и можно самому вырастить при желании.

— А почему там бабушки не выращивают помидоры?

— Бабушки отплясывают на танцах и пьют кока-колу, а помидоры выращивать не хотят почему-то. А почему, я у них спросить забыла.

— Ладно, мам, не переживай ты так! Свалки уберем, алкоголь и табак не только рекламировать скоро запретят, но и покупать будет некому. Все поумнеют, материться и плеваться будут исключительно в отведенных для этого местах. И заживем мы пуще прежнего, не то что они в своем загнивающем капитализме! Помнишь, как у Митяева: «Крепитесь люди, скоро лето, к нам наше лето обязательно придет!»

— Девочка моя, ты что, сказки начала писать тут без меня? — рассмеялась Алина. — С отцом-то видишься?

— Нет, — Настя отвела потухший взгляд. — Унижение ближнего стало для него одним из самых любимых развлечений. Особенно тех, кто не может ему ответить.

— Понятно. Ну что, пьём чай — и спать. Мне завтра с утра в аэропорт.

— Как? Уже обратно? Только чайку попьёшь?

— Нет, дочь, не обратно, а дальше. Я взялась за одно грязное дело. Надо сопроводить одного хорошего человека в Крым. Он не говорит по-русски. Утром прилетает из Штатов.

— А почему грязное? Это не опасно?

— Не волнуйся, не опасно. Давай я расскажу тебе всё, когда вернусь. А сейчас и сама толком ничего не знаю.

— Договорились. Мам, ты только возвращайся живой. А то обидно — такие новости пропустишь!

— Что за новости? Колись.

— Ага! Пропал сон? Мы с Тимкой решили пожениться.

— О да, это действительно новость! А не рано, решительные вы мои?

— Нет, мамуль, не рано — восемь недель. Ты готова стать молодой бабушкой? Я думаю, у нас будет мальчик, — невинно опустив глазки, сообщила Настюшка.

— Да, кажется, я что-то пропустила. Ну-ка с этого момента — поподробнее.

— Мамочка, поздравляю, ты скоро станешь бабушкой! Может, перейдём на английский? Ты не понимаешь мой русский?

— Деточка моя! И когда же ты успела вырасти? — Алина обняла дочь и почему-то заплакала.

Видимо, от радости.

— Ма, можно тупой вопрос?

— Давай.

— А зачем люди рождаются?

— Каждый сам решает, зачем.

— А ты зачем родилась?

— Теперь знаю — наслаждаться картинами. Писать картины и любить. В общем, для любви, я думаю. И чтоб тебя родить, конечно. Вот зачем я родилась.

28

— Почему вы решили оставить в тайне, что убита Севиль, которую все приняли за Эльвиру? — спросила Алина у Айше.

Они сидели с Майклом на скамейке в беседке, увитой виноградной лозой, которую Майкл впервые увидел на видеокассете. Но, кажется, с тех пор прошла целая вечность. Айше, похоронившая дочь, так постарела, что Майклу показалось: он видел её лет двадцать назад.

— Знаешь, дочка, я словно разум потеряла тогда. А они и так продержали мою девочку дольше положенного без погребения. Если бы я сказала, что это Севиль, люди из милиции стали бы идентифицировать моё дитя, вскрывать, тревожить. А это самое страшное, что может случиться с нами после смерти. Я не могла допустить кощунства. Хватит и того, что мой ребёнок натерпелся в жизни и был злодейски убит.

Они немного помолчали, Алине была тяжела эта миссия. И сердцем, и умом она понимала, что нет на свете большего горя, чем горе матери, пережившей своё дитя. Конечно, мать допускала мысль, что в убийстве замешана её вторая дочь. Допускала, но не знала наверняка. Алине же предстояло сказать ей об этом:

— Знаете, Эльвира вернулась в Америку по документам Севили и сейчас находится там. Она подала на Майкла в суд за жестокое обращение. Требует развода и денежной компенсации. Теперь, когда Майкл знает правду, достаточно простой формальности — и Эльвира будет разоблачена, экстрагирована на родину. Разбираться с ней будут здесь.

— Какой формальности?

— Сверить отпечатки пальцев с теми, что принадлежали Севиль. Каждый, кто впервые въезжает в Америку, при получении визы оставляет свои отпечатки пальцев.

Айше ничего не сказала. Она отвернулась и стала тихо-тихо на татарском языке то ли напевать скорбную колыбельную, то ли читать молитву. Тело её мерно покачивалось в такт мелодии, глаза же оставались сухими, словно выжженная пустыня. Алина поняла, что несчастная женщина ничего больше не скажет им.

Майкл сидел рядом, понуро опустив голову, и, кажется, не нуждался в переводчице.

— Вы можете показать Майклу могилу Севили?

Они прощались в аэропорту, уставшие и опустошённые этой поездкой.

— Ещё раз прими мои соболезнования, Майкл.

— Спасибо, Алина. Знаешь, когда меня провожал отец, он в который раз повторил: «Надо было не жениться тебе, сын, на иностранке». Но я так не думаю. Вся моя жизнь стоила этих двух лет рядом с Севилью.

 

Часть вторая

 

Эльвира

«Итак, она звалась Татьяной», — произнесла Эльвира, выключая компьютер после очередного сеанса связи с Жоржем. Она вытянула затёкшие от долгого сидения в одной позе ноги, с удовольствием потянулась и, усмехнувшись иронично, медленно прошла на кухню. Замечательно, что этот иностранец-ботаник так хорошо знает русскую литературу, априори её имя внушило влюблённому доверие, что и требовалось доказать! Ну, положим, доказать ей это ещё предстоит, а пока нужно отработать план действий, ведь уже через неделю любитель природы прибывает в Крым с тем, чтобы навсегда забрать свою единственную и неповторимую, прожить с ней счастливо долгую прекрасную жизнь и умереть в один день.

Она чиркнула спичкой и, открыв форточку, подожгла сигарету. Глубоко затянулась, и, выпустив струю дыма, мечтательно подняла глаза к небу. «Да, с курением надо завязывать, — подумала она, — пушкинская Танюха вряд ли по утрам собирала бычки на кухне».

Они познакомились по Интернету полгода назад. Всё это время она играла роль романтической девушки, рассказывая о своих страданиях — родилась не в то время и уж конечно, не в том месте! Ей бы пяльцы в руки и вышивать бисером долгими зимними вечерами, печь пироги с блинами и устраивать чаепитие за большим семейным столом, где всем есть место: и старикам, и детям. А на сон грядущий исполнять на фортепьяно Лунную сонату, и конечно, помолившись, ложиться спать, обнявшись со своим любимым! Безусловно, Жорж никогда до этого не встречал таких неземных девушек, он оценил высокую духовность, чистую, неиспорченную цивилизацией душу своей избранницы, примечал в разговоре все удивительные и редкие в наше время качества будущей жены и давно уже рвался на крыльях любви к долгожданному счастью. Ему было тридцать пять, хорошее образование, приличный доход, верный друг, пятилетний курцхаар, почти выплаченный добротный дом. Для полного счастья не хватало женщины в этом доме. Жорж был уверен, что судьба благосклонна к нему, и не просто так на его интернетовскую страничку зашла в один из памятных дней эта прекрасная незнакомка! Скромная, чистая, свежая и в то же время уникальная девушка. Такую встретить — редкая удача. Она, как крымский эдельвейс, нигде в мире больше не увидишь — растёт только в крымских горах! И он тоже необычный молодой человек, ему трудно сойтись с людьми, встретить единомышленников. Так что, вполне закономерно именно ему найти свою любовь так далеко за океаном! И она понимает его с полуслова, и соответствует всем его запросам. Они ежедневно переписывались, потом общались по скайпу. Ему невероятно повезло встретить такую неиспорченную и образованную девушку. И, что отнюдь немаловажно, она прекрасно владеет английским. А значит, без проблем войдёт в новую жизнь, у неё не возникнет трудностей, связанных с языковым барьером. Он знает о любимой всё. За шесть месяцев их постоянного общения он привязался к ней и не мог дня прожить без своей Татьяны. В какое бы время суток он ни вышел на связь, она постоянно была в четырёх стенах, рядом со своей бабушкой, за которой ухаживала. Он звонил и ранним утром, и вечером, и поздней ночью по крымскому времени. И всегда его Золушка оказывалась дома, слегка утомлённая бесконечной домашней работой, но всякий раз с приветливой улыбкой на лице! Ангел, такой образ жизни с её-то умной головкой и чарующим голоском! Осталось только забрать её и привезти в Америку. Она такая чистая и наивная, умиляющая своей простотой и детскостью, что он даже в консульство своей страны поведёт её сам, когда прилетит в Украину, чтобы по дороге никто не украл его бриллиант! И с момента встречи они возьмутся за руки и больше не расстанутся. Но сначала поженятся там же, в Украине, он и документы все подготовил, и свадьбу с её родителями отпразднуют, так как невеста этого хочет — с родительским благословением и венчанием. Он не против венчания, раз его Танюша так хочет. Он ещё больше полюбил свою избранницу за её уважительное отношение к христианской вере, за любовь к Богу, за чистоту её помыслов, за желание венчаться, чтобы быть и на земле, и на небесах с единственным избранником однажды и навечно. Только почему у ботаника не возник закономерный вопрос, каким образом (в прямом и переносном смысле), верующая христианка собирается обвенчаться с иностранцем-протестантом, каковым он являлся? Любовь зла. Гормоны играли, и Жорж не задавал себе неудобных вопросов. Продвинутый молодой учёный, выросший в толерантном обществе, видимо, представлял Бога этаким топ-менеджером с множеством провайдеров. А свою любимую сравнивал то с эдельвейсом, то с коралловым земляничником, Arbutus andrachne L, — единственным вечнозелёным лиственным деревом, произрастающим в Крыму (остальные его собратья живут в Средиземноморье и Северной Америке), и наслаждался уникальностью своей находки. Но он находился не в экспедиции за редкими растениями, и сам на этот раз являлся добычей, а не охотником. Но, разумеется, пока ещё не знал об этом.

Эльвира тщательно подготовилась к встрече — неделю просидела за компьютером в поисках нужной квартиры. Заранее съездила, познакомилась с хозяйкой, все углы высмотрела, имена соседей на случай внезапной встречи выяснила вскользь, между прочим. Теперь дело за малым — технично обвести этого тупого ботаника и завладеть его деньгами. Деньги ей были нужны, как воздух: она задолжала Хозяину и получила последнее предупреждение — если вовремя не внесёт оплату за свою свободу, ждёт её не очень тёплое, но законное место на нарах. Она даже думать об этом не хотела, при одной мысли о тюрьме её передёргивало.

Эльвира вспомнила, как из зала суда, её в наручниках повезли сначала в следственный изолятор, а затем и к месту отбывания срока наказания. Ещё до суда она решила — в тюрьму не пойдёт. Пока шло дознание, следственные эксперименты, собирались доказательства её вины, подследственная вела своё дознание и получила всю информацию о неписаных законах тюрьмы. Хладнокровно совершив убийство единоутробной сестры, ни на секунду не раскаявшись и не признавшись, она равнодушно выслушала в зале суда свой приговор и с лёгкостью обошла наказание за содеянное преступление. В следственном изоляторе за пару сотен долларов её просветили — начальник тюрьмы, он же Хозяин, может, если захочет, заменить её во время прибытия на другую женщину, которая будет, как говорится на жаргоне, мотать срок за неё. Но стоит это недёшево, точнее, очень дорого стоит. Это был не тот случай, где можно торговаться, и она молча приняла условия. На свидании с матерью Эльвира потребовала, чтобы та продала свой дом. Мать безропотно повиновалась, с продажей не было проблем. Дом давно заприметили работники брокерских кампаний, которые, как шакалы, шныряли в центральном районе города, где практически весь частный сектор, за исключением отдельных домов, был выкуплен и уже не по одному разу перепродан. Старое жильё замазывали новой штукатуркой, отделывали современными материалами и уже предлагали по тройной цене под всевозможные салоны, магазины, бары, кафе и офисы. Словом, бизнес процветал. Когда дело дошло до суда, мать вручила деньги дочери. Но и их оказалось недостаточно, и Эльвира осталась в долгу у Хозяина. Хотя долг исчислялся всего десятью процентами от уже выплаченной суммы, всё равно это были большие деньги. Эльвира не могла заняться своими привычными афёрами, которые невероятно легко проворачивала до убийства сестры. Как сказал Хозяин, она должна была стать тише воды, ниже травы, безликой и невидимой. У неё не было никаких документов, кроме липовой ксерокопии чужого паспорта на Татьяну, оставшейся от прежних афёр. Выехать даже за пределы рекомендованного для жизни района она тоже не имела права. В доме, куда её привезли после встречи с Хозяином, она проживала не одна, а в тесном соседстве с древней старухой. В обязанности Эльвиры входили походы в магазин за продуктами для себя и престарелой женщины, приготовление еды и содержание дома в чистоте. Эльвира догадывалась, что начальник тюрьмы имел родственные отношения с хозяйкой дома. По официальной легенде, появившаяся внезапно молодая женщина приехала в небольшой посёлок, затерявшийся в горах между Солнечной долиной и Коктебелем, досматривать свою бабушку с тем, чтобы в будущем унаследовать её небольшой домик. Легенда была вполне жизнеспособной, такие варианты были не редкостью. Она согласилась — это всё равно была, хоть и сильно ограниченная, но свобода. Иногда Эльвире казалось, что Хозяин имел на неё свои, одному ему известные планы, но пока их не открывал по каким-то причинам. Возможно, проверял или изучал её. Эльвира понимала, что находится под надзором, почти таким, как если бы сидела в тюрьме. Всё свободное время она проводила в Интернете, уже привыкла жить виртуальной жизнью, но постоянно мечтала о будущей, реальной. При встрече Хозяин обещал подумать о досрочном освобождении за хорошее поведение. Но пока не озвучил, сколько будет стоить новая сделка, и что на деле означает хорошее поведение. Спешить некуда, до этого дня всё равно придётся провести со старухой долгих пять-шесть лет из десяти по приговору. Эльвира была уверена — она, умница и красавица, рождена для другой жизни. Правда, если бы мама отказала красавице в деньгах, она скоро бы утратила свою красоту, тяжело работая в пыльном цеху за швейной машинкой, хлебала бы баланду из алюминиевой миски, спала бы на нарах, а свою великолепную фигуру кутала не в меха, а в телогрейку с порядковым номером. Её не тронула смерть отца от инсульта, когда тот узнал, что его дочь убийца. Не волновала судьба матери, невероятно постаревшей за прошедший год, похоронившей дочь и мужа и оставшейся без крова. Эльвира предложила переехать матери в старый дом на окраине села, купленный специально для убийства сестры. Мать, как зомби, безмолвно выполнила все требования дочери. Почему? Кто знает… Было ли ей уже всё равно, под какой крышей провести свой остаток жизни в одиночестве, или ей было невыносимо оставаться в прежнем окружении, испытывая на себе повышенное внимание и нездоровый интерес соседей? Или она частично лишилась рассудка, пережив такие потрясения, или материнская слепая любовь руководила ею? Но она продолжала кормить зло, и благодаря матери Эльвира снова была на свободе. Свободная, алчная и опасная, не менее опасная, если не более, чем до своего кровавого преступления. Глядя с отвращением на свою престарелую соседку, она порой испытывала желание взять её за сухие плечики и стукнуть маленькой седенькой головкой о стену так, чтобы никогда больше не просыпаться от её надсадного кашля по ночам. Не драить каждый раз после старухи ванну, когда хочется понежиться в ароматной пене и снять сексуальное напряжение. Она знала, что так бы и сделала, если бы не боялась наказания. И очень надеялась, что бабка скоро и без её помощи отправится к праотцам.

Жорж поднялся на трап Боинга 737–500 Киев — Симферополь. Ни капли не устав за длительный перелёт из Америки, он находился в том редкостном расположении духа, когда хотелось всех обнять и расцеловать. Правда, пролеченный вчера зуб иногда возвращал его с небес на землю, давая о себе знать тоненькой, нудной болью. А вчера он так был доволен, что попал именно теперь к доктору и счёл это хорошим знаком. С тех пор, как Жорж познакомился с Татьяной, ему всё чаще попадалась случайная информация об Украине. Не тогда, когда он хотел специально что-то узнать, а именно случайно. А в последний день вообще произошло удивительное совпадение — его дантист оказался женатым на девушке из Крыма! Правда, он не захотел распространяться по этому поводу, но когда Жорж сделал искренний комплимент свадебной фотографии, стоявшей в красивой рамке на столе у доктора, сказал, что сам на днях женится, да к тому же, на иностранке из Украины, доктор даже его рентгеновский снимок отложил в сторону от удивления:

— Правда? — с долей недоверия произнёс он и задумчиво замер, ожидая ответа. Как будто решал, продолжать ему разговор на эту тему или не стоит.

— Да, правда, я не шучу, — заверил его Жорж, — А вы где с женой познакомились?

— Ты не поверишь, в Украине.

— Не может быть! — удивился Жорж. — Я завтра улетаю в Украину, а точнее, в Симферополь, это в Крыму. А твоя жена откуда?

— Редкое совпадение, моя жена тоже была из Крыма. Откройте рот, пожалуйста…

На этом их удивительный диалог завершился, потому как время визита было ограничено, и доктор взялся за свою работу. Жорж обратил внимание на глагол «была», в прошедшем времени, но решил, что доктор либо оговорился, либо специально так выразился, ведь теперь она там не живёт. К сожалению, впервые его обращение к доктору оказалось неудачным. Уже к утру зуб начал побаливать, но отменять полёт, обменивать билеты и перестраивать свои планы из-за этого Жорж не стал. Ведь его Танюша тоже готовилась: она подготовила родителей к встрече с ним, нашла вместо себя сиделку для бабушки, сняла квартиру для него в городе. Теперь ему уже было неудобно всё отменять или переносить, в общем, терять лицо. «В этом случае лучше потерять зуб, чем лицо, — подумал Жорж. — Обязательно надо познакомить наших крымских девочек, что-то у них есть общее. Если бы Татьяна была не блондинкой со стрижкой, сходство было бы удивительное. Характерные национальные черты, видимо».

Его отец благословил сына на брак и с нетерпением ждал новобрачных дома. Благодаря отцу Жорж любил и хорошо знал творчество Толстого и Достоевского, Пушкина и Лермонтова. Отец Жоржа родился в Ленинграде в 1924 году. Ему не суждено было стать учителем русского языка и литературы, как он мечтал. Началась война с фашистской Германией, и в восемнадцать он ушёл добровольцем на фронт. Не успев стать героем, попал в плен. Три страшных года Георгий провёл в концентрационном лагере. Он чудом выжил благодаря своей невероятной выносливости и здоровью. Три года он провёл в штольне, где изготовлялось оружие для убийства его соотечественников. Если бы здоровье его подвело, Георгий отправился бы в газовую печь вслед за другими. В апреле 1945 лагерь был освобождён американцами. Среди тысяч счастливчиков, доживших до этого светлого дня, был и Георгий. Возвращаться домой он не решился, боялся, что из одного лагеря попадёт в другой, но уже на родине. Так Георгий в числе других оказался в Америке и стал Жоржем. Долгие годы он жил в одиночестве, полностью погружая себя и свою тоску в работу. В свободное время много читал. В основном русскую поэзию. Порой он горько сожалел, что смалодушничал и не вернулся на родину. Если бы его даже сослали в лагеря, то не навечно, и когда-нибудь он смог бы воссоединиться со своими родными и близкими. И жил бы в согласии и гармонии со своей душой и умом. В Америке он долго не смог стать настоящим американцем — у них был другой покрой души, другой менталитет. Иногда до него доходили вести с родины, он узнавал о трагических судьбах соотечественников, сосланных в лагеря и не вернувшихся оттуда. И тогда совесть Жоржа замолкала на какое-то время. Однажды к нему зашёл старый знакомый по лагерю. Они не дружили, и у них было мало общего, но лагерное прошлое соединило их однажды и навсегда. Это были особые отношения — у них была одинаковая боль. В чужой стране они оба чувствовали себя гостями. Мужчины могли вместе выпить пива за просмотром футбола, иногда могли просто сидеть и молчать вдвоём — им было о чём помолчать. В то памятное воскресенье Жорж открыл дверь своего дома с томиком Александра Грина в руках, когда к нему неожиданно постучал приятель. Бросив беглый взгляд на книгу, мужчина приподнял в удивлении брови:

— Я и не знал, что ты романтик!

Жорж смутился и, как мальчишка, убрал за спину руку с книгой. Даже слегка покраснел мужчина, которому было тогда под сорок.

— А ты знаешь, что Ассоль получила десять лет сталинских лагерей? — Спросил его приятель.

Жорж не понял:

— Как это? Что ты имеешь в виду?

— Не что, а кого! Нину Грин, жену Александра Грина, это ведь ей он посвящал свои произведения. Повезло, что рано умер, не попал к фашистам в лапы, как его вдова. Сначала к немецким фашистам в оккупацию, потом в советские лагеря, её судили, как врага народа…

Жорж не мог поверить. Но, когда убедился, что приятель его не обманывал, навсегда запретил себе мучиться раскаянием. Тема родины была для него закрыта, казалось, навсегда.

Ещё в первые годы эмиграции Жорж освоил специальность строителя и всегда был профессионально востребован. Зарабатывал хорошо. Но был очень застенчив и одинок. Ему казалось, что поезд его безвозвратно ушёл. Почти полвека он прожил в одиночестве и уже привык к нему. Вот только иногда во сне видел маленького белобрысого мальчишку на залитой солнцем поляне, на опушке леса. Этот мальчонка тянул свои ручки к нему. Георгий просыпался на рассвете и лежал неподвижно с закрытыми глазами, стараясь подольше остаться в иллюзии сна. Мальчик был до боли знакомым и родным. И Георгий так и не мог понять, кто этот малыш: он сам или его не родившийся сын. Проснувшись, ещё несколько дней продолжал находиться под впечатлением сна, пока реальные события не вытесняли его картинки на периферию сознания.

Однажды воскресным ясным утром, гуляя со своим любимцем курцхааром в парке, он встретил миловидную молодую женщину. Его пёс, переняв характер хозяина, обычно игнорировал посторонних, с достоинством шествуя мимо, но не в этот раз. На приветственный возглас женщины он с силой потянул поводком за собой Жоржа, желая поближе познакомиться. И когда смущённый и обескураженный Жорж вынужден был разрешить ему приблизиться, пёс позволил даме себя погладить и благодарно облизал её руку. С этой встречи для Жоржа начался другой отсчёт времени, новая жизнь. А курцхаары с тех пор стали неизменными членами этой дружной семьи. Катрин была значительно младше Жоржа. Скоро они поженились. В пятьдесят один он стал отцом. Сценарий его сна материализовался в жизни. Поздний брак и сын сделали его сентиментальным. Он всею душой любил сына и каждую свободную минуту проводил с ним. Мальчик рос, окружённый теплом и, возможно, даже чрезмерным родительским вниманием. Он не был избалован, но сильно отличался от своих сверстников и поведением, и воспитанием, и темпераментом. Так же, как и его отцу, ему было тяжело найти тему для общения с другими. Он вырос интровертом, погружённым в свой внутренний мир. Отец обучил его русскому языку и привил любовь к чтению. А повышенный интерес и внимание ко всему русскому Жорж получил, видимо с генами. Жорж-старший никогда не пытался наладить связь со своими родными, оставшимися на родине, боясь, что навлечёт на них беду. Ему было достаточно знать, что его младшая сестра была эвакуирована из блокадного Ленинграда и выжила в далёкой Сибири. Уже после перестройки он мог и сам выехать и пригласить сестру к себе, но было поздно, она умерла. Теперь он радовался за своего сына: хорошо, что мальчик не женился рано и вытянул свой счастливый билет. Да, его сын обязательно будет счастлив с этой русской Татьяной, так же, как и он, русский, счастлив уже четвёртый десяток лет с американкой Катрин.

Эльвира приехала в чужую квартиру, которую сняла на три дня для встречи с Жоржем в Симферополе. Это было рискованно. Хозяйка квартиры, пожилая, виды видавшая женщина с лицом бандерши, ни за что не хотела сдавать своё гнёздышко Эльвире, не подержав в руках её паспорт. Но такая мелочь не могла остановить аферистку, она приготовила ксерокопию чужого документа со своей фотографией. Растерянно, едва сдерживая слёзы, поведала, что отдала свой паспорт на визу для выезда за рубеж, и вот как раз завтра приезжает жених-иностранец. Ну не с мамой же им оставаться на ночь в однокомнатной квартире! Расстроенная до слёз, Эльвира вызывала сочувствие, а удвоенная залоговая сумма стала решающим аргументом, который был убедительнее всего. Женщина сдалась — такие свидания для неё были не редкость, посуточно обычно снимали любовники или такие вот пары, как эта Татьяна с иностранным женихом.

Эльвира просияла. Ей необходимо получать адреналин, чтобы всё вокруг ожило, завертелось, поменялись, наконец, осточертевшие декорации. Сегодня её страсть к перевоплощению нашла своё применение, вряд ли кто-то из старых знакомых узнал бы её сейчас. Незаменимые и испытанные аксессуары, светло-русый парик и большие солнцезащитные очки, отсутствие косметики, скромный костюм коричневого цвета, туфли на низкой устойчивой платформе и дешёвая сумка через плечо сделали Эльвиру невзрачной и не запоминающейся. До прибытия самолёта было ещё время, и она решила погулять по городу. Девушка прошлась по центру, вглядываясь в своё отражение в витринах магазинов, вошла в один из них и в парфюмерном отделе выбрала себе недорогие духи. Они совершенно не соответствовали её вкусу. Приторный, сладко — карамельный запах абсолютно не подходил и не нравился Эльвире, но по её представлению подошёл Татьяне, в чей образ она старательно вживалась последнее время. Она оплатила покупку, вынула из упаковки флакон и побрызгала себе на запястья и шею. Эльвира вышла из магазина и пошла вдоль дороги, когда к остановке подъехал новенький, сверкающий чистотой, как будто только что сошедший с конвейера, троллейбус. Она бросила взгляд на табличку с номером маршрута и, не раздумывая, вошла в него. Проехав две остановки, вышла и уверенно зашагала в сторону своего родного дома. Почему она пошла туда, Эльвира и сама не знала. Она шла по известной с детства дороге, где знаком был каждый камешек и каждая выбоина на тротуаре. Ещё издали увидела дом. Но это был уже не тот дом, в котором она выросла. Полная реконструкция здания сделала его неузнаваемым. Ограждение было снесено, крыльцо облицовано гранитом, окна расширены, вместо уютных деревянных рам — холодный, равнодушный пластик, отливающий голубизной. Над первым уровнем был возведён ещё один — в виде мансарды, на которой красовалось название салона-магазина сантехники и керамики. Эльвира поднялась на крыльцо и потянула за ручку тяжёлую стеклянную дверь. Над головой звякнул колокольчик, привлекающий внимание продавцов к потенциальному покупателю. Она перешагнула порог и огляделась. Внутренние перегородки были разрушены. Вся площадь дома была одним пространством, который поделили на множество ячеек, имитирующих ванные комнаты. Эльвира медленно прошлась по периметру зала, разглядывая варианты, оценила их. Среди представленных экспонатов было много достойных. Ей понравилась большая красная ванна на мощных золочёных ножках в стиле ампир. Ванна была нафарширована всем, что только можно было туда вместить — и гидромассаж, и приспособления для ароматерапии, и встроенная подсветка с различным по цвету лучами, плавно сменяющими друг друга, и радио, и телевизор. Эльвира погладила тёплый от солнца бок ванны и закрыла глаза. Неожиданно ей стало жаль себя до слёз. Почему она стоит в доме, который по праву должен принадлежать ей, как нищенка, никого не интересующая, и даже прыщавые продавцы, работающие здесь за копейки, не обращают на неё внимания? Дверь снова открылась, звякнул колокольчик и Эльвиру отвлёк от грустных мыслей огромный, как шкаф, человек, который не вошёл, а ввалился, и сразу привлёк внимание всех присутствующих. На нём была заношенная до дыр неопределённого цвета футболка, широкие, в кусках засохшего цемента штаны были подвязаны бечёвкой под брюхом, и даже не сланцы, а ошмётки от них, растоптанные и порванные во всех видимых местах, непонятно, как и за счёт чего держались на его ногах. На его пятках зияли трещины с мизинец Эльвиры. Одной заскорузлой лапищей с широкой полосой чернозёма под ногтями человек держал мороженое в вафельном стаканчике. «Кинг Конг жив», — подумала Эльвира. В подтверждение своей жизнеспособности «Кинг Конг» с шумом втянул в себя таявшее мороженое, боком продвигаясь к конторке, за которой замерли работники салона перед своими компьютерами. Подойдя к конторке, он по-хозяйски опустился в кожаное кресло для клиентов, вольготно откинувшись на спинку, и вытянул грязные ноги. Он не скрывал своего удовольствия от проживаемого момента. Запихнув в рот сразу половину вафельного стаканчика, громко и с удовольствием причмокивая, властным жестом поманил консультанта из торгового зала. Тот нехотя подошёл и молча замер перед посетителем в позе «чего изволите, барин?»

— Ту, ту и вон ту, — ткнул пальцем «барин» на керамическую испанскую плитку, имитирующую гранит, выставленную рядами на стенде. Работник не спеша прошёл к плиткам, осторожно разложил все требуемые образцы на полу перед ногами пришельца. Вперив равнодушный взгляд на товар, покупатель секунд десять молча изучал его, потом решительно встал, вытер свои липкие руки о штаны и бросил:

— Годится, беру всё. Сколько там у вас?

Девушка заглянула в компьютер и ответила солидному клиенту. Вынув из недр своих бесформенных штанов пресс купюр, отсчитал необходимую сумму, шмякнул барышне на стол и повернулся к продавцу, указывая пальцем на окно:

— Загрузи вон в ту машину, да побыстрей! Отдохнёшь, когда будешь нюхать корни одуванчиков!

Под окном стоял автомобиль с надписью «Ритуальные услуги».

Всё это время в салоне стояла тишина. И только после последней фразы пришельца кто-то нервно хихикнул. Не все и не сразу поняли чёрный юмор гробовщика, а когда поняли, за ним уже захлопнулась дверь. И все почувствовали, как что-то неуловимо изменилось вокруг. А что, никто не мог сказать, но почувствовал каждый. Эльвира стояла всё это время без движения, не сводя взгляда со странного покупателя. И впервые она ясно осознала, что смертна. И что этот момент может случиться в любую минуту. Раньше ей казалось, что жизнь её бесконечно длинна и даже не стоит задумываться на эту тему. Но сегодня, стоя в бывшем родительском доме, в котором она провела всё своё детство, и который, казалось, был и будет всегда, она ясно прочувствовала, как всё зыбко и ненадёжно в этом каждое мгновенье меняющемся мире. Эльвира только что поняла, что действительно значил для неё родительский дом. Это была невидимая защита, место, в которое она могла вернуться в любое время, если бы только захотела. Место, где она всегда была желанна, где могла найти тепло, уют и поддержку. Теперь она лишилась этой защиты, этой брони. Одного она только не осознала, что это случилось не по воле слепой судьбы или злого рока, это она сама собственными руками уничтожила и погубила свою семью: сестру, отца, мать, родительский дом. Она обвела взглядом дорогой салон. Ей захотелось подойти к витрине, где рядами выстроились тяжёлые мраморные плиты, взять их и швырнуть в золочёные зеркала, расписные стеклянные душевые кабины, в фаянсовые раковины, в изящные туалетные столики на изогнутых ножках, в медные тропические души, гроздьями свисающие с потолка. Чтобы разлетелось здесь всё на мелкие кусочки и с шумом рухнуло в преисподнюю. И чтобы на этом месте стало всё совсем как раньше. От непреодолимого этого желания Эльвира сжала кулаки и почувствовала учащённое сердцебиение. Она взяла себя в руки и поспешно шагнула к выходу. Потому что знала: за это удовольствие ей пришлось бы заплатить самым дорогим, что осталось у неё на сегодняшний день — своей свободой.

Справившись с приступом бешенства, она вышла из магазина и судорожно вдохнула пыльный воздух города. Пора было отправляться в аэропорт. Она перешла на другую сторону улицы, немного прошла назад к остановке и присела на скамейку, поджидая маршрутку. Рядом с ней сел высокий, крепкого телосложения мужчина. Она заметила, что он искоса поглядывает на неё. О, как ей хотелось взять такси, а не толкаться в тесной, вонючей маршрутке, но даже такую малость она не могла себе позволить. Войдя в маршрутку, заняв место возле окошка, она стала жадно всматриваться сквозь мутное стекло в город, который никогда не любила, из которого ещё не так давно стремилась вырваться навсегда. И вырвалась! Но кто бы мог подумать, что даже этот невзрачный, обыкновенный город скоро станет по иронии судьбы для неё табу.

Возле Эльвиры уселась грузная пожилая женщина, прижав её своим крупным телом. Эльвира, узнав в ней свою прежнюю соседку по дому, в первый момент сжалась и всем корпусом отвернулась к окну. Потом, рискуя быть узнанной, с трудом протискиваясь к выходу, выскочила из маршрутки и прошла одну остановку быстрым шагом, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Но как-то не очень это получилось. Наоборот, Эльвира вспомнила сцену своего задержания в Америке. Тогда, приехав на встречу с адвокатом Майкла, она была спокойна и уверена в себе настолько, что не сразу поверила своим глазам, когда перед ней вместо него вдруг, как из-под земли, выросли два полицейских и, крепко взяв её с обеих сторон под руки, вежливо предложили проехать в участок. Ни Майкла, ни его адвоката она так и не увидела, хотя до последней минуты надеялась на это и просила о встрече с «мужем». Он не захотел. Эльвира решила, что он боялся попасть под её чары. Но как он догадался? В чём была её ошибка? Когда она выдала себя? Эпизод с Алиной в самолёте часто всплывал в её памяти, и с каждым разом она всё больше склонялась к мысли, что её раскрытие не обошлось без художницы. В этом она оказалась права.

Жорж сидел возле иллюминатора и вглядывался в водную зеркальную гладь под крылом самолёта. Его зуб, давал о себе знать и портил настроение. Подозвав стюардессу, он на хорошем русском языке, с едва уловимым акцентом, попросил стакан воды запить обезболивающую таблетку. Когда девушка принесла воду, Жорж поинтересовался названием озера, над которым они пролетали. Стюардесса равнодушно пожала плечами — на обратном пути обязательно скажет, когда сама у командира корабля выяснит, сейчас занята, скоро начнётся снижение, необходимо проверить, всё ли в салоне в порядке. Сидевший рядом пожилой пассажир подсказал:

— Сасык-Сиваш, это самое большое озеро Крыма. Оно находится между городами Евпатория и Саки. И состоит оно из двух частей — солёной и пресной. Если посмотреть на него из космоса, озеро выглядит в виде руки с пятью пальцами. Когда-то с этой ладони кормились живой солью вся Украина и часть России. Сейчас же озеро находится на грани жизни и смерти, разделительная дамба в катастрофическом положении. Если наши хозяйственники будут и дальше так «успешно хозяйничать», Евпатория однажды может превратиться во вторую Венецию.

— Печально. Здесь должно быть много диких уток и белых лебедей, — со знанием дела предположил Жорж.

— Да, так оно и есть. А в незапамятные времена на озере гнездились ещё и розовые фламинго. К сожалению, это в очень далёком прошлом. Но каждое лето, в память о них озеро становится розовым, — лукаво улыбнулся разговорчивый пассажир.

— Да-да, — поддакнул ему Жорж, улыбнувшись в ответ, — конечно же, это в память о фламинго, и частично из-за водорослей, богатых кератином. Вот он и окрашивает в оранжевые цвета не только воду, но и всю растительность.

— Да, молодой человек, вы неплохо осведомлены, жаль, что всю дорогу промолчали, скоро садимся.

И действительно, после его слов, возвращающаяся из хвостового отсека стюардесса попросила пристегнуть ремни и оставаться на своих местах. Боинг резко пошёл на снижение.

Эльвира приехала в аэропорт незадолго до прибытия самолёта. Она ступила на площадку перед аэровокзалом, и тут же на неё обрушился шквал воспоминаний: вот они с Князем ранним утром улетают на Кипр. Когда же это было? И с ней ли? Кажется, в другой жизни. А вот это, неприятное воспоминание о Севили. Она спускается по трапу, и Эльвира подмечает все мельчайшие подробности в изменившемся облике сестры. Севиль смотрит на неё сочувственно, с ресниц срываются слезинки, она и верит, и не верит в смертельную болезнь Эльвиры, сострадание так и льётся из её глаз, а сама не знает, что отправится к праотцам уже сегодня. А вот и сама Эльвира, выходит из самолёта. На её нежной загорелой руке металлический браслет: одна часть браслета на её, вторая — на руке сопровождающего. И толпа пассажиров-зевак, как в зверинце, шепчется, пальцами в неё тычет. Она с гордо поднятой головой выходит и видит журналюг, непонятно откуда тут взявшихся. Они, как пираньи, снуют вокруг, вспышки в лицо, щёлкают затворы фотоаппаратов — минута славы. Эльвира улыбается, если бы попросили, то и автограф дала бы. Но не попросили. Только одна подслеповатая курица в очках успела брякнуть: «Скажите, за что вы убили свою сестру?» И сунула ей под нос микрофон. Эльвира только надменно улыбнулась, даже не взглянув в её сторону. «Ага, именно тебе, дурища, я сейчас скажу! В жизни не признаюсь, пусть докажут, что это я сделала!». Её грубо запихнули в спецмашину и повезли в милицию, где «героиню дня» поджидал, чуть ли не весь состав райотдела. Уроды!

Эльвира не знала, как радовался следователь Ветров, неудобный подчинённый майора Топилы, когда в райотделе получили сообщение об её задержании в Америке и экстрадиции в Крым. За месяц до этого начальник, вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения, поспешил сфабриковать дело, подтасовав улики, и закрыл-таки до суда несчастного Погосяна. Это благодаря Ветрову произошла утечка информации в среду журналистов, каким рейсом прилетает задержанная аферистка и убийца собственной сестры Эльвира Кударцева. Следователь подстраховал Погосяна, мало ли что может ещё произойти до её признания, а так его точно выпустят. Гласность — великая вещь. Он с первой минуты верил в невиновность армянина. Ветров ликовал — в противостоянии с начальником он победил. Начальник райотдела майор Топило отстранил его от этого дела, убедившись, что Ветров не будет выбивать показания из Погосяна. Назначил другого, более сговорчивого подчинённого, посулив тому новое звание досрочно, если всё пройдёт гладко и Погосян сломается. Майор сам был, как на раскалённой сковородке, поспешив доложить генералу о раскрытии, фактически не имея реального преступника в руках. Он оказался в весьма неприглядном виде. В такой ситуации можно очень легко лишиться как своей майорской звезды, так и должности начальника. Майор закусил удила и, внушив себе и другим, что Погосян убийца, не моргнув глазом, сломал человеку жизнь. Ну что для него чья-то жизнь, когда на карту поставлена собственная.

Эльвира зябко передёрнула плечами, как будто сбросила последние неприятные воспоминания. Надо обо всём забыть. Она вырвалась из своей тюрьмы, нужно жить и дышать на полную катушку. Она долго находилась на чёрной полосе, но теперь сама её превратила из чёрной во взлётную, и нужно ценить это время, а не тратить на пустые воспоминания о прошлом.

Она постаралась забыть о чужой серой внешности и включить свой внутренний чарующий образ, голос, как у Сирены, мягкие женственные движения и весь тот арсенал, который безотказно служил ей для поражения мужского пола. А главное, необходимо расслабиться, перестать озираться по сторонам и ждать полицейских. Она не в Америке, здесь ей никто не угрожает, всё под контролем, и за всё заплачено. Пусть Хозяин не в курсе её выходки, но он сам потребовал денег, а где их взять, сидя дома? И если её до сих пор никто не остановил и не завернул обратно, то его молчание означает если не благословение, то, по меньшей мере, согласие. Уже через несколько минут она увидит своего романтика, а он должен увидеть её, свою Татьяну из девятнадцатого столетия, и конечно же, поверить в ту сказку, которую она сочинила для него. Всю подготовительную работу она провела филигранно. Осталось поставить последнюю, заключительную точку в их истории. И ей нисколько его не жаль, даже наоборот! Может, не будет впредь таким примитивным и тупым. Так пусть заплатит за учёбу! Своеобразная сатисфакция: хотя бы ему вместо Майкла. Она и выбрала этого тюленя только благодаря тому, что он оказался из Пенсаколы, штата Флорида, того же города, в котором Майкл и Севиль заключали свой брак, и в котором Майкл практиковал, как выяснилось, когда её допрашивали в Америке. Эльвира стремительно шагала через дорогу, и уже до тротуара было рукой подать, когда увидела боковым зрением мчащуюся на неё машину со стороны стоянки. Мужчина, очень похожий на того, что сидел рядом с ней на остановке, находившийся теперь на тротуаре напротив, подался ей навстречу, автомобиль резко затормозил, и остановился, ударив её в бедро. Эльвира не удержалась на ногах. Мужчина ловким, натренированным движением подхватил её спереди под руки и тут же втолкнул в открывшуюся в это время дверь автомобиля. Всё произошло настолько неожиданно и быстро, что она не успела ни сообразить ничего, ни слова произнести. Втолкнувший её тут же захлопнул дверь, и автомобиль сорвался с места. Сидящий сбоку пассажир, не дав ей прийти в себя, одной рукой крепко обнял за плечи, другой накрыл её лицо резко и неприятно пахнущей, влажной салфеткой. «Что происходит?» — ошеломлёно подумала и хотела спросить Эльвира, но не успела, потеряв сознание.

Боинг резко снизился, и, сделав резкий крен, зашёл на посадку. Жорж уже хорошо различал мельчайшие подробности чужой земли. Невзрачные дома, строения аэропорта, кусты и деревья вокруг, наполовину сбросившие свою листву, замершие в ожидании зимы, ярко-жёлтые и бордовые остролистные клёны, стояли торжественно среди умирающей природы. Жорж любил эти пурпурные цвета осени. Боинг мягко приземлился, и довольно долго ещё катился к зданию аэровокзала. Дождавшись багаж на свежем воздухе, под лёгким навесом, Жорж подхватил с ленты свой чемодан и медленно, пытаясь справиться с волнением, зашагал по дорожке к воротам на выход в город. У ворот пассажиров поджидала толпа из встречающих и местных таксистов, которые навязчиво предлагали свои услуги. Окинув взглядом людей, он не нашёл среди них своей Татьяны. В нерешительности Жорж остановился. Такого варианта развития событий он не допускал. Вчера, поздно вечером, он последний раз говорил с девушкой и вне всяких сомнений знал, что Татьяна будет непременно ждать его в аэропорту. Возможно, она задерживается, не стоит отходить далеко и волноваться, — успокоил себя Жорж. Надо просто подождать. Он вынул телефон и набрал номер своей возлюбленной, однако звонки оставались без ответа. Уже раз пять он вежливо объяснил назойливым таксистам, что никуда не собирается ехать, пока не дождётся свою девушку. Они улыбались и перешёптывались, не отходя далеко, зная по опыту, что всё равно прибывший пассажир созреет для отъезда из аэропорта, не будет же вечно торчать здесь, если его пассия так и не появится. И действительно, устав ждать свою виртуальную невесту, путешественник попросил отвезти его в отель.

Ещё несколько дней Жорж проведёт в Крыму, убивая время экскурсиями по музеям и выставочным залам, с каждым днём теряя последнюю надежду на свидание с любимой. В итоге он, разочарованный и опустошённый, вернётся домой ни с чем, точнее, ни с кем.

Эльвира, с трудом разлепив тяжёлые веки, огляделась. Она лежала на полу в пустой, чужой комнате. Всё тело было свинцовым, пересохшие губы запеклись, во рту было горько. Она хотела разогнуть замлевшую от неудобного положения руку, но у неё не получилось — забинтованная и вывернутая за спину рука была пристёгнута наручником к батарее. Сильно болела голова, саднило всё тело, как будто после ожогов, в ушах звенело. Она не помнила, что с ней произошло. Свободная рука её была забинтована полностью, включая кисть, снаружи остались только кончики пальцев. Она дотронулась до головы и обомлела — под плотно повязанным платком она не нащупала своих роскошных волос. Эльвира попыталась с трудом восстановить в памяти последние события. Фрагменты всей её жизни перемешались в неправильной последовательности, и ей мучительно трудно было воспроизвести всю картину в целом. Почему-то ей казалось, что она находится в своём номере в бунгало на Доминикане, а в душе плещется её новый знакомый Марк. Вода назойливо журчала и не давала сосредоточиться Эльвире. Она захотела пить и застонала. На уровне её глаз материализовались мужские ноги, обутые в тяжёлые краги, на манер военных. Эльвира подняла глаза и увидела мужчину, которого видела в последний раз в аэропорту.

— Ну, что, головка бо-бо? — с издёвкой произнёс он, подавая стакан с водой. — Пей.

— Где я? — с трудом произнесла Эльвира, протягивая свободную руку за стаканом.

— Неправильный вопрос! Кто я? Вот это правильный вопрос, — захохотал, наклонившись над ней, мужчина.

— Я знаю, кто я, а кто ты?

— Ошибаешься, дорогая, ещё не знаешь. А пока отдохни, нам предстоит небольшое путешествие. И если ты будешь хорошо себя вести, я скажу тебе, кто ты и кто я.

— Отстегни мне браслет, — потребовала Эльвира.

— Потерпи немного. Тебе предстоит увлекательное путешествие в кабине пилотов, смотри, будь паинькой, не сломай дядям штурвал. Будешь капризничать, положу тряпочку на личико, но боюсь, что после второго сеанса, ты уже не очухаешься. Так что, решай сама, я предупредил.

— Я всё поняла, — с трудом сдержав ярость, послушно произнесла Эльвира. — Давай познакомимся, раз уж мы здесь вместе. Скажи, ты знаешь, кто я? Может, мы с тобой договоримся, и ты меня отпустишь?

— Нет, маленькая, с тобой мы точно не договоримся. У меня договор с другими людьми. Да и куда ты пойдёшь, даже если бы я тебя отпустил? Тебя же нет! Понимаешь? Нет тебя! Ты сидишь в тюрьме, и что там может с тобой приключиться до конца срока, никому не известно. Может, тебя найдут повешенной. Или с перерезанными венами. Может, сокамерница сунет пёрышко под ребро — с такими, как ты, это часто случается. Ты сама выбрала свой путь. Ну, это уже не твоя история. Завтра у тебя будет новое имя и новая биография. Ты же умница-красавица, всё при тебе, английским языком владеешь и своим тоже, так что, не переживай, не пропадёшь.

Эльвира ещё не успела переварить полученную информацию, когда у незнакомца зазвонил телефон.

— Ну вот, нам пора, — сбросив вызов, произнёс он и наклонился с ключом над её наручниками. Мужчина помог ей подняться. Голова у Эльвиры закружилась, и он поддержал её.

— Ну-ну, не расслабляйся, у тебя должен быть товарный вид, — криво усмехнулся незнакомец и подтолкнул её к выходу.

На улице их ждал автомобиль. Он подвёз их к самолёту. Эльвира успела заметить, что это незнакомый аэропорт. Сколько же часов или суток она была без сознания? Эльвира не знала.

Незнакомец не шутил, они действительно проделали многочасовой перелёт в кабине лётчиков грузового самолёта. И большую часть пути ослабевшая девушка проспала. Яркое солнце ослепило её воспалённые глаза, когда она вышла наружу и спустилась по трапу на чужую, незнакомую, выжженную солнцем землю. У трапа её ожидали. Попутчик сдал Эльвиру встречающим в качестве заказанного товара в обмен на валюту. Себя он так и не назвал. Впрочем, он не озвучил и её нового имени. В автомобиле на голову ей накинули мешок и в полном молчании привезли к высоким воротам великолепного строения, напоминающего сказочный замок. Мечта Эльвиры о шикарной жизни сбылась. Сдёрнув мешок, её провели в апартаменты, в которых отныне она будет существовать, развлекая и ублажая своего экстравагантного господина до тех пор, пока ему не наскучит. Эльвира, как зомби, шла следом за охранником, плохо соображая, на каком свете находится, а он в это время перечислял ей список «нельзя» на английском языке.

Они подошли к ванной комнате, охранник распахнул дверь, приглашающим жестом предложил войти, сам сел на диван под дверью. Эльвира переступила порог ванной, на ходу стягивая с головы платок и разбинтовывая руки. В роскошной мраморной комнате оливкового цвета одну из стен занимало огромное зеркало, в котором Эльвира увидела женщину-кобру — отражение себя новой. Всё её тело, руки, ноги, включая голову и верхнюю часть лица, были вытатуированы искусным мастером. Если бы она успела разглядеть себя со спины, то узнала бы, к разряду каких гадов принадлежала. Но Эльвира упала без чувств…