Телефон позвонил несколько раз, и я услышала на другом конце провода мужской голос. Голос, как мне показалось, принадлежал тому официанту. Я спросила его, не он ли тот самый официант, на что он довольно смущенно ответил утвердительно.
– Я та девушка из ресторана, пару дней назад вы передали мне записку.
– Да, говорите, – отозвался голос, звучащий намного внимательнее теперь.
– Что я могу вам сказать, у меня нет времени разговаривать. Прошу вас, скажите, зачем вы дали мне свой номер.
– Смотрите, я знаю обстоятельства, в которых вы находитесь. Я знаю вашего хозяина, он часто приходит в ресторан, где я работаю, где мы встретились. Я знаю, что у него есть гарем и что вы в нем живете. Я сам из Швейцарии, – говорил мой собеседник, а я посматривала направо и налево, контролируя вход в здание и дверь в комнату, опасаясь, что кто-то войдет в холл.
– Хорошо, а какие у вас идеи? Что мне сделать дальше, как вы можете мне помочь? – спросила я его.
– Скажите, как вас зовут и из какой вы страны, я сделаю что-нибудь, чтобы вам помочь…
В этот момент мне показалось, что я слышу шаги. Я мгновенно положила трубку и кинулась к дивану перед столом, на котором лежали журналы и газеты. Через две-три секунды один из охранников вышел из комнаты, о которой я говорила. Он посмотрел на меня и пошел к выходу.
Я была страшно разочарована. Разговор оборвался в тот самый момент, когда его надо было закончить во что бы то ни стало. Я должна была попросить официанта обратиться в югославское посольство или консульство, не знала в то время, есть ли в ОАЭ югославское посольство, но логично было бы таким способом попробовать чего-то добиться. Я не успела, и только вечером, когда легла в постель, поняла, как близко я была к тому, чтобы моя жизнь коренным образом изменилась. Тогда я была в этом уверена. В то же время во мне росла надежда, что мне удастся еще раз дозвониться этому парню и сказать ему, что ему надо делать.
Однажды после приятного ужина с Даниэлой я попросила своего и ее охранника, чтобы они отпустили нас прогуляться по парку. Они обменялись несколькими фразами и дали добро. Конечно, они шли вслед за нами, в двадцати шагах, достаточно далеко, чтобы не слышать, что мы говорим не по-английски. Нам на самом деле понравилась прогулка. Запах моря действовал как катализатор воспоминаний на Даниэлу. Ее охватила ностальгия. Она стала рассказывать о Сплите, а потом нам дали знак, что пора заканчивать. Мы попрощались, Даниэла пошла направо к своему номеру, я пошла дальше прямо. Охранник шел слева от меня. Проходя мимо живой изгороди, я машинально подошла к ней поближе и провела по ней рукой. Это вьющееся зеленое растение было приятно на ощупь. Внезапно я ощутила укус в правую руку. Он был сильнее, чем пчелиный. Я отскочила влево и автоматически подняла руку, чтобы посмотреть, что случилось. В полумраке я ничего не могла разглядеть. Я рассказала охраннику, что случилось, и он повел меня к той части дорожки, которая была лучше освещена. В десяти сантиметрах от локтя виднелся след от укуса. Сначала мне стало щекотно, потом это ощущение сменилось сильным зудом, а под конец я почувствовала первые признаки слабости.
Я была уже в номере. Охранник спросил, нужно ли позвать врача, но я отказалась, считая, что это быстро пройдет. Я ошибалась. Я чувствовала себя все хуже. В какой-то момент я совсем забыла, что со мной случилось, перед глазами у меня вспыхивали какие-то огни, а голова была как чугунная. Меня вырвало, и стало ясно, что мне нужно обратиться к врачу.
Через несколько минут после моего вызова пришел мой охранник. Ему достаточно было взглянуть на меня, чтобы понять, что дело серьезное. Он вернулся с каким-то человеком, и они вдвоем отвели меня по коридору в холл. Там я подождала несколько минут. С улицы было слышно, как подъехала машина, и потом меня внесли в нее. Это была карета «скорой помощи», в которой ожидал врач.
Прямо у дворца, еще до того, как «скорая помощь» тронулась с места, он измерил мне давление и измерил температуру. Потом он вколол мне что-то, но я чувствовала себя все хуже. Я теряла сознание.
Первое, что я увидела перед собой, когда открыла глаза, – какие-то аппараты и стену светло-зеленого цвета. Я понимала, что это не сон, но не могла понять, где нахожусь. Я пробовала поднять голову, но это вызвало жуткую боль в верхней части тела. Ощущения были такие, как будто меня парализовало. Я помню, что опять закрыла глаза и попробовала сконцентрироваться на следующей попытке. Но и во второй раз мне не удалось ни поднять голову, ни повернуть ее. Единственное, что мне было ясно: я одна в комнате, я либо в больнице, либо в каком-то другом лечебном заведении.
Через какое-то время дверь, часть которой была у меня в поле зрения, открылась, и в комнату вошла женщина около сорока лет, невысокого роста и с черными волосами. На ней был белый халат, то есть она или медсестра, или врач. Пристально изучив меня взглядом, она стала листать какие-то бумаги, лежавшие в стороне, что-то записывать, а затем взяла мою руку и измерила пульс.
– Вы говорите по-английски? – спросила она, а когда я кивнула в ответ, она спросила, могу ли я говорить.
Я, по правде говоря, и сама не знала на тот момент, могу ли говорить. Я открыла рот, но меня опять пронзила жгучая боль. Врач поняла, что поговорить не удастся, и сказала мне, чтоб я не волновалась и что она придет через час.
– Если вам станет хуже, просто нажмите на эту кнопку, – добавила она и положила у моей правой руки какой-то передатчик, который был связан с центральной системой коммуникации в этой комнате. И потом она вышла.
У меня болела голова, во рту пересохло. Вскоре в комнату вошла еще одна женщина – наверное, медсестра. Она сделала мне инъекции, после которых я почувствовала себя лучше. Хотя доктор сказала, что придет через час, прошло несколько часов, а ее все не было.
Я почувствовала себя лучше, уже могла осторожными движениями поворачивать голову вправо – влево. Боль не прекратилась, но стала намного слабее. Медсестра в тот день заходила ко мне несколько раз, и это был мой единственный контакт с людьми. Никто другой не появлялся в палате. Я погрузилась в сон, и когда открыла глаза, увидела лицо своего доктора. Она была белокожа и явно по происхождению не арабка. Она смотрела на меня изучающим взглядом и спросила, как и в первый раз, могу ли я говорить.
– Да, спасибо что беспокоитесь о моем здоровье, – ответила я.
– Не благодарите, девушка, мне за эту работу хорошо платят, – сказала доктор.
– Извините, а что со мной случилось? Почему я сюда попала? – взволнованно спросила я.
– Вас укусило одно редкое насекомое, от яда которого человек может умереть, если ему не оказать своевременную медицинскую помощь, – сказала она и добавила: – Сейчас все в порядке, мы вас вовремя привезли и ввели вакцину, потом еще раз сделали укол, и теперь осталось только ждать, когда ваш организм победит остатки яда, который попал в ваше тело во время укуса. Я думаю, вы поправитесь через двадцать четыре часа, а до тех пор останетесь здесь.
– Кто меня привез? – продолжила я расспросы. Врач сделала большую паузу, она смотрела мне
прямо в глаза, а потом повернулась к двери и сказала, что она может только догадываться, кто меня привез.
«Но у дверей стоит какой-то молодой человек, который, вероятно, приставлен, чтобы следить за вами и за мной. Он сказал, что сюда могут заходить только я и медсестра. Я как раз и хотела спросить вас об этом: откуда вы приехали, что вы делаете в Дубае, я же вижу, что вы европейка», – проговорила она.
В тот момент, когда я пыталась что-то ей ответить, дверь открылась, и тот охранник позвал доктора, думаю, ее звали в другую палату. Я опять осталась одна, а по реакции охранника было заметно, что он не слышал наш разговор, и это меня взбодрило. С большим нетерпением я ждала повторного прихода доктора.
В какой-то момент у меня появилась мысль, не играет ли она какую-то роль. Что, если это частная больница моего хозяина, в которой все проявляют высшую лояльность, и что, если они проверяют, как я буду себя вести в такой ситуации? Но у меня не было выбора. Это был шанс, который нельзя упустить. Я ждала, когда доктор придет и мы останемся наедине.
Когда я проснулась, в палате все еще никого не было. Я пробовала подняться и с радостью убедилась в том, что у меня это легко получилось. Я могла сама управлять своим телом, но у меня все еще кружилась голова. Мне хотелось пить. На столике у изголовья стоял пакет сока, но у меня не было сил открыть и налить его. Больше всего мне хотелось обычной воды. Но как мне ее получить? Я вспомнила о том передатчике, который мне дала доктор. Его не было на кровати, но, осмотревшись, я нашла его висящим слева от нее. Я нажала на кнопку, и минуту спустя в комнату вошла медсестра.
Она спросила меня на плохом английском, что случилось, а когда я призналась, что хочу пить, улыбнулась и скоро вернулась со стаканом воды. Мне не пришлось долго ждать.
Доктор вошла в комнату и спросила меня прямо от двери, как я себя чувствую. Она просматривала какие-то бумаги, но я, боясь потерять время, решила, что пойду на все, и прямо спросила ее:
– Прошу вас, скажите мне, могу ли я с вами открыто разговаривать и доверять вам?
– Можете, – ответила она.
– Я одна из девушек, которые содержатся в гареме одного богатого человека. Я до сих пор не знаю, как его зовут. Нас тридцать человек. Меня заманили из Югославии, точнее, из Белграда. Я была уверена, что еду в Италию, а попала сюда. Вы можете мне помочь? Мне просто не к кому больше обратиться, я впервые за два года разговариваю с кем-то, кто не зависит от моего хозяина. Я, по крайней мере, надеюсь, что вы не зависите от него, – выпалила я на одном дыхании и замолчала.
Она смотрела на меня с изумлением. Эта пауза длилась целую вечность. Когда я уже подумала, что совершила очередную глупость, за которую мне придется расплачиваться, она проговорила:
– Вы находитесь в частной клинике. Я знаю владельца клиники, и это не тот, кого вы называете хозяином. У собственника нашей клиники нет никакого гарема, я точно знаю. Вы упомянули Италию. Я сама итальянка, работаю здесь уже пять лет, а что касается вашего рассказа, в этих краях это не редкость. Я бы хотела вам помочь, но скажу честно, не знаю, каким образом я могла бы это сделать, – сказала доктор.
– Я прошу вас, обратитесь в югославское посольство в Дубае, если Белград здесь вообще имеет посольство, передайте им мои данные, имя, фамилию и остальное, и пусть они что-то предпримут.
– Я могу это сделать, но сразу развею вашу иллюзию насчет посольства. Оно ничего не может сделать в вашей ситуации. Никто не может попасть в гарем этого человека, если он этого не разрешит. А вы же понимаете, что по своей воле он этого не сделает. Несмотря на это, я выполню вашу просьбу, попробую найти посольство Югославии. Но имейте в виду, рискуете не только вы, но и я. Это может стоить мне моей работы, а мне очень хорошо платят. Подождите, я вернусь через час или два, – сказала она и вышла из комнаты.
Я опять осталась одна. Не знаю, почему я была такой доверчивой, почему рассказала обо всем этой женщине. У меня опять в голове зароились мысли: чем я рискую, что может произойти, как она отнесется к моему рассказу, к моей просьбе о помощи? Эти переживания страха и неизвестности скоро потонули в волне оптимизма: я была уверена, что итальянка обратится в югославское посольство, сообщит о моей ситуации, которая требует их вмешательства. Я слышала шаги в коридоре, телефонные звонки, разговоры, но никто не заходил в мою комнату. Даже медсестра. Я закрыла глаза, хотя мне не хотелось спать. И вот мне показалось, что в палату кто-то вошел. Это был не столько звук открывающейся двери, сколько ощущение чьего-то безмолвного присутствия в палате. Я открыла глаза, но вместо врача увидела того охранника. Он пристально наблюдал за мной. Я вернула ему этот взгляд. И стала ждать, что будет дальше. А он осмотрел всю палату, остановил внимательный взгляд на окне и затем вышел в коридор. Я чуть не рассмеялась над его предосторожностями. Не думал ли он, что я выпрыгну в окно слева от меня? В нем виднелись крыши домов, а значит, палата была довольно высоко.
Думаю, прошло не больше получаса после визита охранника, когда дверь опять распахнулась. В ней стояла врач. По выражению ее лица я не могла ничего понять. Она вошла внутрь, закрыла дверь, подошла к моей кровати, посмотрела на меня, а потом отошла от окна. Какое-то время доктор смотрела в окно, а потом вдруг резко повернулась ко мне и начала говорить:
– Знаешь, я совсем забыла, что знаю одного твоего земляка. Он, как и я, врач и работает в такой же частной клинике на другом конце города. Я разговаривала с ним час назад. Я была с ним откровенна, рассказала все, что узнала от тебя. Еще я сказала, что ты просила меня пойти в посольство. Он сказал, что мы можем сходить вместе завтра. Не бойся, я напишу, что ты все еще плохо себя чувствуешь и тебе нужно остаться здесь еще на несколько дней. Сегодня вечером обход, и ты постарайся не выглядеть как сейчас. Изобрази, что у тебя нет сил, что едва открываешь глаза, отвечай коротко и с трудом. Я сейчас ухожу, и до завтра меня не будет, – закончила доктор.
– Прошу вас, пожалуйста, сходите в посольство прямо сейчас! Я знаю, что это нарушает ваши планы, но поймите, сейчас только вы можете мне помочь! Больше никто! – умоляла ее я.
– Посмотрим, это зависит и от твоего земляка, – ответила итальянка.
И тут мне в голову пришла еще одна идея, связанная с тем официантом.
– Пожалуйста, могли бы вы оказать еще одну услугу? Принесите мне, пожалуйста, телефон! Я бы хотела позвонить кое-кому в Дубае.
Врач испытующе смотрела на меня. Она не верила мне, ведь я сказала, что меня держат в изоляции в гареме, и это не вязалось с моей просьбой. Как бы я могла узнать чей-то телефон в Дубае? Недоверие читалось на ее удивленном лице.
– Я объясню вам, как познакомилась с тем, кому я хочу позвонить. Прошу вас, если только можете, принесите телефон! Я знаю, что я многого от вас прошу, но у меня просто нет выбора. Мне не к кому больше обратиться за помощью. – Я говорила абсолютно искренне.
Доктор посмотрела себе под ноги, потом на меня и вышла из комнаты, не говоря ни слова. Не прошло и десяти минут, как она вернулась, посмотрела на дверь, которую наглухо закрыла, и вытащила из кармана небольшую трубку радиотелефона.
– Не пытайся позвонить в Югославию, это трубка от телефона, по которому можно звонить только на городские номера, – предупредила она и протянула трубку.
Я знала тот номер наизусть и быстро его набрала. Я услышала гудки, а потом голос парня из ресторана, швейцарца. За десять секунд я рассказала ему, что со мной случилось, что я нахожусь в одной из городских больниц. Доктор подсказала мне ее координаты, чтобы он мог посетить меня на следующий день. Тогда я совершила глупость: не попросила его, чтобы он тоже обратился в югославское посольство. Это я поняла после произошедших вскоре событий.
Я поблагодарила доктора, вернув ей телефон. Она только кивнула в ответ и ушла. Я осталась одна один на один со своими мыслями о том, как, это – после двух лет наконец встретить кого-то доброго и сердечного, искреннего, который может помочь. Я чувствовала усталость, но вместе с тем и удовлетворение. Ко мне вернулась надежда.
Думаю, я спала не больше часа, когда меня разбудил разговор у моей кровати. Надо мной склонились три человека, двое мужчин и одна женщина. Посмотрев на часы над ее головой, я поняла, что спала не один, а целых пять часов. Те двое разговаривали о чем-то между собой.
Один из них перевел взгляд с бумаг, которые были разложены на моей кровати, сказал по-английски:
– Как вы себя чувствуете?
Я вспомнила наставления итальянки и только слабо помотала головой из стороны в сторону, что должно было означать «плохо». Глаза я намеренно оставляла полуприкрытыми, изображая большую слабость.
Один из них измерил мне пульс, а медсестра – температуру. К счастью, температура была высокая. Эти двое опять обменялись репликами, один из них поднял мои веки, присматриваясь к чему-то, а потом все трое вышли из палаты. Я была довольна своей игрой. К тому же мне повезло, что у меня была высокая температура.
Я долго не могла заснуть. Мне мешал свет, но наконец я заснула. Меня разбудила медсестра, которая вошла в палату. Она плохо говорила по-английски, но мы могли объясниться между собой. Она спросила, как я себя чувствую, болит ли у меня что-нибудь, хочу ли я завтракать. У меня проснулся аппетит, и я чуть не выкрикнула, что умираю от голода, но смогла сдержаться. Я вовремя сообразила, что только доктор в курсе, что я практически здорова, и я должна была по уговору изображать плохое самочувствие, чтобы меня как можно дольше держали в больнице, и тем больше были бы шансы на мое спасение. Я попросила только сок с мякотью.
Время проходило, а итальянки все не было. Не появлялся и тот парень – официант из ресторана. Я гадала: что могло случиться, что могло им помешать, – и тут поняла, что совершила большую глупость, когда позвала официанта к себе в больницу. У входа находится охранник, который его точно не пустит, зато он точно спросит, откуда этот парень знает, кто я такая и что я нахожусь в больнице. И конечно, он начнет все выяснять, и опять меня накажут. Единственное, что могло помочь, так это сказать, что он мой земляк, если только итальянка успеет прийти раньше и как-то повлиять на ситуацию.
К сожалению, обычно все происходит вопреки нашим лучшим ожиданиям. Я лежала и ждала. Каждый раз, слыша шаги в коридоре, я ждала появления доктора. Но она все не шла. Она появилась только после обеда.
Я сразу угадала, что все идет не по плану.
– Я не была сегодня в посольстве. Я ждала того твоего земляка, но он не появился. Не знаю, что случилось, вот опять сейчас ему звонила, десять минут назад, а он не отвечает. У него даже выключен мобильный. Не думаю, что с ним что-то случилось. Наверное, просто по какому-то срочному делу уехал куда-то, это часто бывает у нас на работе в Дубае. Но ты не волнуйся, я сама схожу в посольство. И еще, я только недавно говорила с одним из тех врачей, которые вчера вечером тебя посетили. Они занимают более высокое положение, чем я, и могут решить, что можно сделать в твоей ситуации. Он с уважением выслушал то, что я ему говорила, но странно себя вел. Боюсь, тобой интересовались из дворца, – сказала врач, держа руки в карманах и опираясь на мою кровать. В этот момент, прежде чем я успела что-то сказать, в палату вошел охранник, который стоял у входа. Он не обратил внимания на врача.
– Кто еще знает, что вы в больнице? – спросил он, смотря на меня в упор.
– Откуда мне знать? – ответила я и поинтересовалась с наивным видом, почему он задает мне такой вопрос.
– Сейчас, пару минут назад, вас кто-то спрашивал у входа в больницу. Он хотел вас посетить.
– Может, это кто-то из дворца? – спросила я простодушно, хотя ситуация была серьезней некуда. Я поняла, что речь идет об официанте, который хотел посетить меня в палате.
– Никто из дворца не будет вами интересоваться у входа, а вместо этого спросит у меня или у директора больницы. Так мне сказано.
Охранник был настроен решительно, и прежде чем я успела что-то ответить, в дверях появился человек в униформе. Он попросил охранника выйти наружу, и слышно было, когда закрыли дверь, что они что-то обсуждают. Они говорили по-арабски, ни я, ни врач не понимали о чем. Врач молчала, и, когда было слышно, что те двое, продолжая разговаривать, удаляются по коридору, она мне вполголоса сказала, что я сглупила с этим телефонным звонком. Потом она вышла из палаты.
Я окаменела от страха. Ситуация неожиданно кардинально поменялась. Еще недавно меня окрыляла надежда, связанная с сербом, о котором говорила итальянка. А теперь мое положение стало весьма шатким: охранник узнал, что кто-то искал меня в больнице. Я уже предсказывала себе жалкое возвращение во дворец, обвинения, суровое наказание, особенно жестокое, потому что это моя вторая попытка бегства. Хотя все это лишь на словах, до дела не дошло, но и этого достаточно для наказания.
Не прошло и часа, как в палату опять вошла итальянка. Сейчас она была немного приветливей.
– Вам повезло. Я разговаривала с тем, кто заходил в палату. Он шеф обеспечения безопасности больницы и расспрашивал меня о происшествии. Ваш официант пытался зайти в больницу и посетить вас. Он, конечно, повел себя неправильно, когда его начали подробно допрашивать о том, откуда он вас знает и как он узнал, что вы в больнице. Вот что случилось. Насколько я поняла, официант дал взятку то ли шефу службы безопасности, то ли еще кому-то, только чтобы они забыли и о его визите и о нем самом. Шеф службы безопасности успокоил охранника басней: мол, в регистратуре просто ошиблись, вместо вас в больнице кто-то искал какую-то другую девушку. Думаю, этот ваш привратник проглотил это, – сказала итальянка.
Если честно, меня это немного успокоило. Она еще раз сказала, что после полудня пойдет в посольство и завтра утром скажет мне, что они сделали для моего спасения. Я бы еще сообщила ей хотя бы, в какой части города находится дворец, но этого я не знала. Я только описала, как он выглядит, что, в сущности, ничего не проясняло. Итальянка так и сказала мне, что таких дворцов в Дубае полно, в такой богатой стране много людей, которые в состоянии выстроить такие хоромы. Все-таки она обещала что-то предпринять.
Мы попрощались, сказав «до свидания» друг другу, но с того времени я ни разу больше ее не видела.
Прошло не больше часа с тех пор, как она ушла, и в мою палату вошло пятеро мужчин. Двое из дворца, два врача и тот охранник, что стоял у входа в палату. Один из тех, что были из дворца, был мне знаком – я видела его с Хафезом. Он сказал мне, чтобы я собиралась, что через десять минут я возвращаюсь во дворец. Я пыталась возражать, ссылаясь на то, что мне еще надо до конца окрепнуть, но он только покачал головой. Врачи молчали, и в этот момент было очевидно, что с их мнением считаться не собираются.
У меня не было выбора, я попросила их выйти из комнаты, чтобы одеться. У меня немного кружилась голова, но я кое-как стояла на ногах и могла передвигаться. Я думала о том, что бы случилось, если бы откуда-то появилась моя врач из Италии, но она не появилась. Все лопнуло, как мыльный пузырь – все мои надежды на помощь итальянки и того югослава, с которым я так и не успела познакомиться, даже попытки того официанта не увенчались успехом. Мне пришло в голову, что за мной могли прийти из-за того парня, несмотря на все усилия итальянской докторши представить это перед охранником как недоразумение. Повлиять я уже ни на что не могла, мне оставалось только ждать. Еще неизвестно, удастся ли мне избежать наказания. Я была мысленно готова и к этому. Любой риск чреват либо наградой, либо расплатой. Я вышла из палаты и сказала, что готова ехать.
Мы выходили из больницы, наверное, через запасной вход. Машина стояла метрах в двадцати с лишним от выхода, и пока я шла, успела окинуть взглядом здание, в котором находилась больница.
Это была высотка, скорее всего, больница занимала только ее часть. Остальные этажи, должно быть, сдавались под офисы.
Пока автомобиль медленно двигался по городским улицам, эти двое хранили молчание. Мы смотрели в окно. Я не решилась спросить, почему за мной так быстро приехали. Мысли сумбурно вертелись у меня в голове всю дорогу до дворца.
Машина остановилась перед главным входом. Я ждала, что кто-то откроет дверцу, поправляя правую туфлю, и когда двери открылись, меня окатила волна раскаленного воздуха. На улице было невыносимо жарко, а в салоне – кондиционер. Выходя из машины, я увидела Хафеза. Он стоял в паре метров от автомобиля.
Я медленно пошла к входу, но не могла миновать Хафеза, который просто перегородил мне дорогу. Я поздоровалась с ним, а он только кивнул в ответ, но не сдвинулся с места, так что мне пришлось остановиться.
– Вы выздоровели? Как вы себя чувствуете? Есть какие-то остаточные явления?.. – обратился он ко мне.
– У меня все еще немного кружится голова, немного тошнит, но мне намного лучше, чем было, – сказала я, избегая его взгляда.
Хафез отошел в сторону и жестом показал, чтобы я шла дальше. В его поведении были заметны натянутость и неискренность, он говорил не то, что думал. Я была абсолютно убеждена в том, что он в курсе произошедшего в больнице. Может, он не знал все подробности, но то, что я нарушила правила, что мне пытались помочь, точно знал. Я уже это проходила, а за время жизни в гареме у меня выработался определенный защитный механизм, отстраненное отношение к тому, что происходит. Поэтому ощущение страха медленно сменялось бесстрастным любопытством.
Мы вошли в главный холл, и Хафез попросил меня сесть. Охранники, стоявшие у входа, по его знаку моментально исчезли. Мы остались наедине. Несколько мгновений Хафез смотрел на пачку сигарет, которую он вертел в руке, а потом смерил меня взглядом и сказал:
– Бессмысленно отпираться. Я знаю, что происходило в больнице в течение двух последних дней. Естественно, всех деталей я не знаю и ожидаю, что вы поможете мне – проясните эти детали. Я располагаю информацией, что одно лицо пыталось вступить с вами в контакт, пока вы были в больнице. Понятно, это означает, что вы до того вступили с ним в контакт. У меня есть способы заставить вас говорить. Думаю, вы представляете какие именно. Но некоторые обстоятельства вынуждают меня в этот раз действовать иначе, а именно попросить вас о сотрудничестве. Итак, кто пытался навестить вас в больнице и как вы вышли на этого человека?
Я молчала. Значит, он знал про этого официанта, но, проанализировав его реплику, я сделала вывод, что Хафез не в курсе о враче из Италии и о ее попытках мне помочь. Меня это немного воодушевило, потому что я была уверена, что она пойдет в югославское посольство и сделает что-то, чтобы я могла выбраться из гарема. Пока я все это обдумывала, глядя в пол, послышался голос Хафеза:
– Повторяю, скажите мне, кто хотел с вами увидеться в больнице и как вы установили контакт с этим человеком?
– Я не понимаю, о чем вы говорите. У меня нет никаких возможностей, чтобы устанавливать с кем-то контакт, вы же это отлично знаете, и я не думаю, что меня кто-то на самом деле искал в больнице. Единственные люди, с которыми я общалась, – это доктор и медсестра. Иногда я видела охранника у входа в палату, – ответила я, надеясь, что это правильный выход из сложившейся ситуации.
«Как Хафез мог узнать, что обо мне кто-то спрашивал в больнице?» – думала я. Было очевидно, что вопреки тому, что врач сказала о шефе безопасности больницы, мой охранник из больницы знает правду. То есть шеф службы безопасности сказал ему эту правду. Я продолжала смотреть в пол, немного побаиваясь поднять глаза на Хафеза. Он вертел в руках пачку сигарет.
– Хорошо, узнаем завтра, когда получим основную информацию. Выспитесь, желаю вам спокойной ночи. И пожалуйста, подумайте еще раз, есть ли смысл кормить нас байками, которым мы все равно не поверим. То, что вы говорите, нелогично, а я, дорогая моя, знаю, что такое логика, – проговорил Хафез и дал знак охраннику, чтобы тот проводил меня.
Я опять оказалась в своем номере, где прошли не дни, не месяцы, а годы моей жизни. За эти два дня, проведенные в больнице, я поняла, как свыклась с этими комнатами, как мне их не хватает. Этот номер стал для меня вторым домом. Может, потому что никто, кроме меня, не входил в него, не считая охранника и пожилого «горничного», убиравшего в нем. «Горничный» приходил, только когда я была внутри – быстро делал свою работу и исчезал. Сейчас я была рада вновь оказаться здесь. Я легла на широкую кровать и долго-долго смотрела в одну точку, размышляя о том, что случилось, и о возможных последствиях. Мне действительно было все как-то безразлично. Все, что выбивалось из ритма повседневности, выходило за рамки скучного однообразия этой жизни, все, что происходило за стенами гарема, казалось новым и волнующим. А человек так устроен, что поневоле тянется к тому, что оживляет его жизнь, делает ее интереснее.
Я надеялась, что наше посольство предпримет что-то, я думала, что итальянка вместе с тем югославом пошла в югославское посольство. Для меня было очень важно чувствовать, знать, что кто-то для меня что-то делает. У меня в голове проносились картинки, я представляла себе, как наши люди приходят во дворец и забирают меня отсюда, как они разговаривают с Хафезом. И все завершается моим избавлением.
Я надолго задумалась и лежала так несколько часов, а потом в дверь позвонили. Я думала, что это, наверное, охранник. Это был не он. В двери стоял австриец, тот самый, кто ввел меня в курс дела, когда я только очутилась в гареме, рассказал правила поведения и посулил перспективу после четырехлетнего нахождения в гареме получить квартиру в любом уголке мира. Я с удивлением смотрела на него. Он поздоровался и попросил позволения войти.
– У нас с вами есть серьезная тема для разговора, – сказал он.
Он сел на диванчик, а я на чудесное кресло, обитое светло-желтой кожей, на котором я любила отдыхать.
– Да, прошу вас, – ответила я, – о чем речь?
– Я знаю, вы еще не до конца выздоровели после укуса ядовитого насекомого, и мне не хотелось бы вас беспокоить, но все же придется. Мое посещение вызвано недавно произошедшими событиями. Мы могли бы общаться и у меня в офисе, но я думаю, что разговор в неформальной обстановке будет более непринужденным. Пожалуйста, скажите мне то, что ожидал от вас услышать Хафез: с кем вы вышли на связь, каким образом? Честно говоря, мы восхищены вашими способностями. Мы вынуждены признать, что вам удалось найти лазейку в нашей системе безопасности, но мы пока не знаем каким образом. Думаю, Хафез вам говорил, что мы можем воспользоваться другими способами, чтобы добиться вашего признания, но нам, как и вам, хотелось бы обойтись без этого.
Не успела я произнести и слова, как прозвенел звонок в дверь. Это был охранник. Он передал, что все девушки должны срочно спуститься в холл на первом этаже по приказу Хафеза. Австриец в спешке удалился, а я поспешила вниз, гадая, что бы это могло значить. Там уже были почти все девушки. Я села рядом с Даниэлой. При появлении Хафеза гомон прекратился. Он сказал:
– Я попросил вас всех собраться здесь, чтобы сообщить, что скоро вы покинете дворец.
Мы были потрясены. Я помню, все девушки застыли, и на лице каждой читался немой вопрос. Хафез смотрел на нас молча. Он был сам не свой. Он был обеспокоен, и это было не притворство, не блеф, не обман, который нам, девушкам из гарема, хотели вбить в голову. Хафез говорил правду, особенно интересны были ее последствия. Что из этого следует?
– Пожалуйста, не задавайте ни мне, ни себе лишних вопросов. Все прояснится завтра, самое позднее – через пару-тройку дней. Я предполагаю, что вы сделаете для себя вывод, что произошло что-то из ряда вон выходящее, из-за чего ситуация приняла неожиданный поворот, и это привело к решению увезти вас отсюда. Вы правы: произошло нечто, о чем я не могу вам сообщить, потому что это не в моей компетенции. Сейчас я прошу вас разойтись. Ведите себя, как будто ничего не случилось, но будьте готовы в любой момент по нашему знаку покинуть гарем. – Хафез закончил свою речь, повернулся и вышел из комнаты.
А мы продолжали сидеть, как громом пораженные.
«Должно быть, хозяин умер», – проговорила Даниэла. «Это провокация», – услышала я голос шведки. «Не могу поверить», – прошептала француженка. Мы медленно поднимались с места и выходили из зала. На улице нас ожидали охранники. В них тоже заметна была перемена. Они вели себя нетерпеливо, нервно поторапливали нас, чего раньше никогда не делали. В ту ночь я плохо спала – часто просыпалась, а в то недолгое время, на которое удавалось забыться, мне снились папа и мама, снился Белград, Светлана, Дуле, Чеда, Тамара, Зоки… сейчас они мне казались такими близкими. Я верила, что скоро сяду на самолет и полечу в Европу, а там из любой точки до Белграда рукой подать. В одно из пробуждений я заметила, что уже рассвело. Я приняла душ и пошла на завтрак. Мой охранник был рассеян. Я предположила, что изменения отразились и на его судьбе, и рискнула завести разговор, о котором раньше и подумать бы не смела.
– Извините, что происходит? Может, что-то случилось с хозяином? Почему нас отпускают из дворца? – спросила я охранника, будучи уверенной, что мне за это ничего не будет.
Он шагал за мною следом. Посмотрев перед собой, он на довольно плохом английском сказал:
– Я здесь для того, чтобы выполнять приказы шефа системы безопасности. Мне не говорят больше положенного. Я не могу вам ничего сказать – сам ничего не понимаю. Ну да, что-то не в порядке. Все это началось три дня назад, но я не знаю, в чем дело. Точно одно: Хафез говорит совершенно серьезно, и скоро вы с остальными девушками уедете из дворца, а куда именно – этого я не знаю. А мне, чувствую, придется поискать новую работу. – Он все так же смотрел перед собой.
– Хозяин умер? – не смогла я сдержать любопытства.
– Чего не знаю, того не знаю. Я давно его не видел во дворце, но это ничего не означает. Может, он решил распродать гарем.
– Что вы говорите? Как это? Если так, может быть, кто-то из нас попадет в пустыню в руки к каким-нибудь дикарям, у которых хватит денег на то, чтобы заплатить за двух-трех красивых девушек.
– Да, и такое может быть, – сказал охранник, и я еще больше обеспокоилась.
Я ужинала вместе с Даниэлой, но вела себя как сомнамбула. Спличанка старалась меня развлечь: рассказывала анекдоты, смеялась, но я молчала. Наконец я сообщила ей о продаже, но она только отмахнулась:
– Солнышко, я уверена, он уже на том свете и нас эти его слуги отпустят на все четыре стороны. За нами больше не будут следить. Кому они нас продадут? Даже если так, я думаю, нам будет не хуже, чем во дворце. Если нас продадут, в нашей жизни ничего не изменится. Может, немного уровень жизни снизится. – Даниэла с оптимизмом смотрела в будущее.
Я молчала, а сама была полна дурных предчувствий. После ужина я выпила бокал красного вина, попрощалась с Даниэлой и пошла спать. Конечно, мне было не до сна. В голове роились тревожные мысли о том, что будет, если нас продадут, как сказал охранник. Что, если они не смогут найти кого-то, равного по богатству хозяину, и нас поодиночке продадут первым попавшимся кретинам из какой-нибудь исламской глуши?
Охранники больше не оставались рядом с нами. Мы не видели их на привычном месте, где они отдыхали, играли в шахматы или читали газеты, пока мы купались в бассейне. В это время у меня опять, признаюсь, появилась мысль бежать из дворца. Мне казалось, обстоятельства этому благоприятствуют. Но с другой стороны, было сумасшествием бежать из места, откуда ты и так уйдешь через пару дней.
Размышляя подобным образом, я вспомнила о той итальянке – враче из больницы, о нашей с ней договоренности, что она пойдет в югославское посольство в Дубае и это как-то ускорит мое освобождение. Сходила она или нет, непонятно, однако никаких ощутимых изменений в моей судьбе пока не было, оставалось только надеяться на будущее. Я уже представляла себе мысленно, что сделаю, как только выйду за порог дворца. Первым делом я полечу в наше посольство, я зайду и скажу: я та самая девушка, о которой вам говорила доктор из Италии. И вот мне уже дают авиабилет, и я лечу в мой дорогой Белград! И опять спустя какое-то время я поняла, насколько наивны были мои мечты, мечты девушки, не имевшей понятия о реальности, которая ее окружает, и не представлявшей еще, что ее ждет впереди.
После обеда, только я встала из-за стола и пошла к себе в номер, ко мне подошел охранник и сказал, что в большом холле меня ожидают. Боже, что я себе навыдумывала, пока шла в большой холл! Я была в полной уверенности, что это мой спаситель, кто-то из югославского посольства, кто-то из полиции, и он заберет меня из гарема. Я просто не шла, а летела в холл. Прошло не больше тридцати секунд, и я была на месте. Охранник едва поспевал за мной. Я зашла, и все во мне опустилось. За столом в углу, где обычно работники службы безопасности проводили беседы с девушками, сидел тот маленький толстый австриец.
Он встал, поклонился и жестом пригласил сесть. Охранник вышел, а я, разочарованная, упала в кресло. Австриец ритуально закурил большую трубку, затянулся пару раз, снял очки и начал говорить:
– Вы, наверное, как и остальные девушки, обеспокоены тем, что произошло, после того как Хафез объявил вам, что вы очень скоро уйдете из дворца? Я вам очень советую не думать об этом. Ничего поменять нельзя. То, что произошло, изменит и мою жизнь, так же как вашу. Скажу честно: мне будет намного хуже, чем вам. Я, скорее всего, потеряю работу, но мои связи в этом обществе точно дадут заработать на кусок хлеба. Вы, наверное, интересуетесь, что случится с вами?
– Да, прошу вас, скажите мне прямо, что меня ждет, и других девушек тоже. Что со мной будет дальше? – Я не могла сдержать нетерпения.
– Видите ли, обстоятельства складываются так, что судьба девушек будет различной, по крайней мере, в ближайшие несколько месяцев.
– А как же басни, которые я слышала от вас, когда сюда попала? Что же с квартирами в разных городах, которые нам обещали в награду? Это все еще в силе? Что это значит? Вы просто вешали нам лапшу на уши, а сейчас что-то замышляете! – бросила я австрийцу в лицо.
Он сохранял полное самообладание. Просто затягивался сигаретой, в то время как я нервно ломала пальцы. В какие-то минуты мне хотелось вскочить и расцарапать это жирное, отвратительное лицо.
– Уважаемая госпожа, я очень хорошо вас понимаю. Но вы предъявляете свои претензии не по адресу. Верно, было обещание, но я просто сообщал вам те решения, которые принимались без меня. У меня здесь никогда не было права голоса. Я могу вам рассказать, почему я двенадцать лет назад приехал из Будапешта в Дубай…
– Не надо мне ничего рассказывать, это меня не интересует, – бросила я в ответ.
– Хорошо, я знаю, что вас интересует. Скажу только, что в течение сорока восьми часов вы покинете дворец. Не расстраивайтесь, но вы поедете не в Югославию, то есть не в Белград.
– Что это значит? Вы меня продали, что ли? – спросила я, едва сдерживая истерику.
– Не уверен, что это правильная формулировка. Вами заинтересовался один наш деловой партнер, и, вероятнее всего, вскоре вы будете в его распоряжении, – ответил толстяк.
Я онемела. Значит, меня правда продали. Какое там избавление! Кто-то из тех, с кем встречался хозяин в моем сопровождении, проявил интерес, я многим из них нравилась, я знаю, и тот, кто проявил наибольший интерес, получит меня. Сейчас понятно, почему какой-то парень недавно фотографировал нас у бассейна. Он пришел с несколькими фотоаппаратами и в сопровождении двух охранников просил девушек позировать ему. Мы отнеслись к этому как к развлечению. Принимали вызывающие позы, закидывали волосы, выставляли свои формы, пока эти фотографии не заполнили каталог «товара». Так нас демонстрировали и продавали.
– Могу ли я получить более конкретную информацию? Я куда-то уезжаю или остаюсь в Эмиратах? – спросила я.
– Я не могу вам этого сказать. Вы все узнаете от Хафеза, – ответил австриец и поднялся. Он взял маленькую записную книжку и положил ее в карман, попрощался и вышел из холла. Я сидела еще несколько минут, не двигаясь, уставившись на небольшой фонтан слева от себя. Рокот воды успокаивал меня, если в такой ситуации вообще можно говорить о каком-то успокоении.
Наступил решающий день. Восстановлю хронологию: это была середина 1995 года. Меня мучила неизвестность. Я не завтракала, но решила пойти к бассейну. И тут поняла, что началось осуществление того, о чем говорил Хафез: половина девушек отсутствовала у бассейна, и это означало только одно – их больше не было во дворце вообще. Когда я подумала о том, что, может, и Даниэлы больше нет, то заметила ее, идущую из парка. Она была без охранника. Я очень обрадовалась.
– Даниэла, что случилось с девушками? Думаешь, началась эвакуация из дворца? – спросила я.
– Слушай, я не знаю и знать не желаю. Я здорово лоханулась в тот день, когда в Италии повелась на россказни этих мошенников. И все последствия этого я считаю Божьей карой за свою глупость. Это мне наука, надо намотать на ус. Честно, понятия не имею, где девушки. Кажется, нас правда начали выселять, – выпалила спличанка.
Скоро к нам присоединилась француженка. Она иногда составляла нам компанию с Даниэлой, в основном у бассейна. Она выглядела обеспокоенной. Слезы наворачивались у нее на глаза. Скоро и я расплакалась, несмотря на остроумные замечания и реплики, которыми Даниэла пыталась нас рассмешить.
В этот день около нас опять не было охранников. Они отвели нас к бассейну и куда-то скрылись. Даниэла сказала, что практически сама дошла от номера к бассейну. Ее охранник сразу после выхода из той части дворца пошел в другую сторону. Еще совсем недавно подобное было невозможно вообразить. Даниэла и я договорились помочь друг другу, независимо от того, куда нас пошлют. Мы обменялись номерами телефонов: я ей дала телефон моих родителей в Белграде, а она – свой сплитский телефон. Если будет случай, позвоним и к себе домой, и по этому второму номеру тоже. Несколько раз мы повторили номера, чтобы убедиться, что выучили их наизусть. Как будто зная, что это наша последняя встреча, мы договорились пообедать вместе и пошли в сад сразу из бассейна.
Было занято всего три стола. За обедом мы почти все время молчали. У меня горло сжималось от сдерживаемых рыданий. Теперь и поведение Даниэлы изменилось. Она молчала. Допив остатки вина в бокалах, мы встали из-за стола и крепко обнялись. И тут началось. Мы обе зарыдали. Не помню, когда я так плакала за всю свою жизнь. Даниэлу сотрясали рыдания. Мы расстались почти без слов. Она пошла в свою сторону, но остановилась, сделав несколько шагов. Обернулась и сказала:
– Позвони моим, пожалуйста, если сможешь. Я буду думать о тебе.
Никогда больше в жизни я не видела Даниэлу. Не знаю, что бы я отдала за то, чтобы опять ее встретить. После возвращения в Белград еще долгое время, услышав телефонный звонок, я думала, что вот сейчас в трубке зазвучит голос Даниэлы, но она не звонила. Мне не хочется верить в худшее. Я уверена, что она жива и однажды позвонит. Она точно запомнила номер телефона, на этот счет я не беспокоюсь. После возвращения в Белград я пробовала дозвониться до ее родителей в Сплите, но безрезультатно. В конце концов, в октябре 1996 года я дозвонилась, но голос на другом конце провода сообщил, что семья с этой фамилией уехала из Сплита и номер перешел к новым владельцам дома. Мне было безумно жаль, я спросила, знают ли новые жильцы новый телефонный номер и место, куда переехала семья Даниэлы, но ничего не добилась. А теперь вернемся к событиям в гареме.
Мы расстались с Даниэлой, и я, плача, пошла дальше, в свой номер. Я долго лежала в ванне, наполненной почти холодной водой. Мне было невыносимо тяжело. Меня убивала неизвестность. Осознание того, что это последний день в гареме, приводило меня в отчаяние. Через пару минут после того, как я вышла из ванны, послышался звонок в дверь. Это был охранник. Он сказал, чтобы я как можно быстрее шла к Хафезу, в его кабинет. Он подождал меня у двери, я быстро оделась, и мы пошли по коридору.
Я уже два раза была в кабинете Хафеза и знала туда дорогу. Охранник постучал и открыл дверь, не дождавшись приглашения. Я вошла вслед за ним. Хафез поднялся с кресла, чтобы поприветствовать меня. Он жестом предложил мне сесть. Сам он стоял, опираясь о стол.
– Я не из тех, кто любит долгие разговоры, особенно когда они неприятные. Боюсь, наш сегодняшний разговор будет не из приятных. Думаю, вы с этим согласитесь, – начал Хафез.
– Скажите мне все как есть, начистоту: что меня ждет? – задала я прямой вопрос.
– Вами интересуется один человек из Турции. Так что вы отправляетесь в Стамбул. Уже сегодня вечером. Пожалуйста, приготовьте самое необходимое. Скажу честно, я не знаю, что вас там ждет.
Я безмолвно смотрела в пол. Внутри была полная пустота. Итак, Турция.
Хафез все так же стоял, опершись о стол. Я чувствовала, что он смотрит на меня, но у меня не было сил поднять на него глаза. Он отошел, наверное, сел за стол и проговорил несколько слов на арабском. В комнате и дальше висела тишина. Я избегала смотреть на Хафеза, охранник был слева от меня, в шаге от кресла, на котором я сидела, и я подумала, что мы кого-то ждем.
Через две-три минуты в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и в комнату вошел тот австриец. Очевидно, один из уполномоченных дворца, безукоризненно исполнявший, да и сейчас, мне кажется, исполняющий приказы вышестоящей власти.
– Уважаемая госпожа, господин Хафез, очевидно, сообщил вам, куда вы едете. Затем вас сюда и привели. Я отвечаю за исполнение этого решения. Пожалуйста, следуйте за мной.
Я продолжала сидеть неподвижно. Меня накрывали ярость и горе одновременно, сила и мощь, ненависть и жалость. Я закричала. Меня поставили в положение, когда я плакала, теряя то, что было для меня унижением. В свете надвигающейся на меня неизвестности пребывание в гареме казалось сущим раем.
Я встала и, набравшись мужества, посмотрела Хафезу в глаза. Он смерил меня пристальным и холодным взглядом. Ни капли жалости, которая была мне так нужна в этот момент, я не нашла. Я не знаю почему, но этот взгляд напомнил мне тот день 1991 года, когда Хафез с Майклом вошли в бутик, где я работала. Подобно тому, как люди, проживая клиническую смерть, видят всю свою жизнь за несколько секунд, в моей голове пронеслись калейдоскопом воспоминания о первой встрече, в результате которой я очутилась в Дубае. Мне нестерпимо хотелось выкрикнуть ему гадости, плюнуть ему в лицо, но я чувствовала себя совершенно беспомощной и бессильной.
Как будто угадав мои мысли, Хафез тотчас же сказал:
– У вас достаточно поводов обвинять меня, но поймите одно: это моя работа. Когда я начал работать, я оказался в ситуации, близкой к безвыходной. Я начал работать охранником, но уже через несколько месяцев стал тем, кем вы меня знаете. Я получал деньги за то, что ездил по Европе, включая Белград, мы останавливались в каждом месте на пять-шесть дней, в течение которых нам надо было найти девушку, соответствующую требованиям хозяина. Мы напали на вас. Я знаю, для вас это будет звучать пустым формальным оправданием, но тем не менее мы с Майклом долго колебались, прежде чем выбрать вас. Я лично думаю, что в какой-то другой стране и в другой ситуации, при вашей необыкновенной красоте, вы могли бы обогатиться, стать манекенщицей, фотомоделью, актрисой…
– Пожалуйста, прекратите, – сказала я, в надежде, что он наконец отпустит меня.
Но он продолжил:
– Вы молоды, перед вами вся жизнь. Даже несмотря на ваши сегодняшние обстоятельства, я уверен: через десять лет вы будете счастливой женщиной. То, что вы здесь пережили, не должно оставить травмы в вашей душе. Я уважаю силу вашего характера. Еще раз повторяю: я не знаю, что вас ожидает в Турции. Единственное, что я знаю: кто-то стоящий выше меня по иерархической лестнице в этом дворце договорился с одним богатым турком. Похоже ли то место на это, в каком качестве вами будут располагать – бизнес-сопровождения, прислуги, хозяйки или чьего-то украшения, – я действительно не знаю. Желаю вам удачи, – сказал Хафез и показал рукой в сторону двери.
Австриец открыл дверь, охранник все еще был на своем месте, я пошла к выходу. Я шла по коридору как в тумане.
– Я так полагаю, вы в курсе, что уезжаете уже сегодня? Давайте пройдем в холл и обсудим детали, – услышала я из-за спины голос австрийца, который отставал от меня на пару шагов. Во мне просыпались спонтанные порывы – обернуться и ударить его ногой, укусить, обжечь его пощечиной, сделать что-нибудь. Только бы как-то выплеснуть злобу, душившую меня. Но я ничего не сделала. Я была как будто в ступоре. Я села на одно из кресел в холле. Передо мной был низкий столик с зеленой мраморной столешницей. Напротив сел австриец. Мы молча смотрели друг на друга.
– Я вас слушаю, – начала я разговор.
– Прошу вас выслушать мои распоряжения. Когда вы вернетесь в номер, вас будут ждать два больших чемодана. Выберите что хотите из одежды и обуви и упакуйте. Когда вы будете готовы, дайте знак, и за вами придут. Далее: перед холлом, недалеко отсюда, вас ждет машина, которая отвезет вас на аэродром. Вот ваш паспорт. Я предупреждаю: он фальшивый. По паспорту вас зовут Бриджит Йохансон, родились вы в Швеции. Вот вам мой совет: ничего не говорите. У вас будет сопровождение, вам остается только протянуть и забрать паспорт, – проговорил австриец, кладя шведский паспорт передо мной. – Госпожа, это наша последняя встреча. Если я вызвал у вас неприятные чувства, то это не из-за того, что вы мне лично не нравились. Я просто выполнял свою работу, – закончил австриец. Кивнув головой, он ушел.
Охранник, стоявший возле нас, сказал, что до выхода остался час. Это означало, что мне надо поспешить. Я пошла в номер. У меня не было сил на сборы. Я сидела минут десять, молча уставившись в балконную дверь. Слышно было только, как работает кондиционер. Мною овладела какая-то апатия. И тогда неожиданно во мне зародилась надежда. Я рассудила так: что бы меня ни ждало, я все-таки буду в Турции, а это уже недалеко от Сербии, по крайней мере ближе, чем ОАЭ. Я попытаюсь бежать, отозвалось у меня в голове. Я старалась себя взбодрить, повторяя эту фразу. Как будто бы силы вернулись ко мне, и я встала, открыла чемоданы и начала запихивать в них платья, туфли, духи. Я уложилась в десять минут.
Зная, что охранник придет за мной, я опять села и начала лихорадочно думать о Турции. Меня не интересовало, что и кто ждет меня там. Я была готова на все и убеждена, что из Турции сбегу в Сербию. В школе у меня всегда самые лучшие оценки были по географии. Я знала, что Турция граничит с Грецией и Болгарией. Шанс на побег есть, сказала я себе, и уже в тот момент была готова к выходу. Меня охватило чувство, похожее на любопытство. Мне было интересно, что будет в Турции, будет ли это тоже гарем или что-то похуже. Я была готова на все. Идея бегства была моей путеводной звездой.
Я услышала, как позвонили в дверь. Наступило время отъезда. Охранник взял мои чемоданы, мне осталась лишь сумочка. Я остановилась у двери и обернулась. Не скажу, что это была жалость, но я оставляла место, где прожила почти четыре года своей жизни.
В холле никого не было. Я бросила взгляд на телефон, по которому я в свое время связалась с Белградом, по которому я когда-то говорила с тем официантом, и это придало мне сил, и я еще сильнее поверила, что там, куда я отправляюсь, я смогу преодолеть все препятствия.
Перед дворцом стоял, кажется, «шевроле», но какой-то небольшой, этот факт вызвал у меня усмешку: значит, нет больше прежней пышности, изменения во дворце отразились и на этом. Пока охранник грузил чемоданы в машину, а шофер разговаривал о чем-то с каким-то очень низким мужчиной, я отошла на несколько шагов от входа в холл к воротам и оглянулась. Я хотела еще раз взглянуть на дворец. Уже начинало темнеть, но в Дубае ночи светлые, полные звезд, теплые, и все напоминает июль в моем Белграде, когда солнце, как сказала бы моя Светлана, восходит, не успев зайти за горизонт. Дворец выглядел величественно. В архитектурном смысле он представлял собой сплав традиций и современности. Вдалеке, за прекрасным парком, светлел бассейн. Я вспоминала все дни, проведенные у него. Если забыть про то, что он находился в гареме, этот бассейн оставил в моей памяти самые лучшие воспоминания. По красоте его можно было бы сравнить с самыми прекрасными местами, которые я знала по фильмам и журналам, по репортажам о жизни кинозвезд. Конечно, я не знаю, как там у них, но ручаюсь, что бассейн моего недавнего хозяина со всеми его каскадами, с водопадом, камнями, с зеленью и с декоративными скалами – один из самых прекрасных в мире.
В эту минуту у меня в памяти пронеслась и спличанка Даниэла, и эта «сумасшедшая» полька, которая, кажется, смогла убежать, в отличие от меня. Те двое у входа все еще беседовали. Я гуляла вокруг автомобиля, вспоминая день почти четыре года назад, когда я в первый раз увидела это место. Я хорошо помню, во что я была одета в тот вечер, когда прибыла во дворец с аэродрома. Я вспоминаю хмурые взгляды людей, ожидавших меня, Майкла, который вел себя немного неуверенно и нервно, вход в холл, первую ночь в номере… Все проносилось у меня перед глазами. Голос шофера вернул меня на землю. Пора было выезжать. Охранник показал рукой на заднее сиденье, мы сели рядом. Когда мы подъехали к воротам, они сами открылись и пропустили нас.
Вскоре мы были в городе. Дубай светился огнями. Улицы были забиты машинами, поэтому мы двигались медленно. Я смотрела на богатые магазины, большие витрины, огромные здания, на торговые центры. Позже, после приезда в Белград, я узнала, что Дубай – один из самых привлекательных городов для покупки драгоценностей, особенно золота. Вероятно, там низкие налоги и маржи, и люди из Европы приезжают в Дубай, чтобы купить золото, бриллианты, серебро и тому подобное. Признаки богатства и процветания здесь повсюду.
Шофер беспокойно поглядывал на часы. Я поняла, что мы опаздываем. Когда мы на автостраде проехали под указателем, который сообщал, что до аэродрома осталось еще несколько километров, он успокоился. Городская пробка осталась позади.
Я все так же была в состоянии скорее любопытного ожидания, чем страха перед будущим.
Я сразу поняла, что мы летим не обычным рейсом. Охранник отвел меня к входу, явно не главному. Он обменялся парой фраз с двумя людьми за стеклянной дверью, и мы вошли. В помещении было только одно окошко, у которого я предъявила паспорт. Служащий проверил его, как положено, и вернул. Я пошла дальше в сопровождении своего охранника.
Вскоре мы очутились в небольшом помещении, таком же, как предыдущее, в нем было двое служащих в униформе. Еще один поворот налево по коридору – и вот мы уже у взлетной полосы.
Метрах в десяти от дверей стоял небольшой автомобиль. Мне сказали сесть в него, а охранник с большим трудом смог погрузить мои большие чемоданы в багажник. Он опять сел рядом со мной и дал знак водителю ехать. Мы обогнули здание аэропорта с той стороны, где находятся взлетные полосы. Машина остановилась невдалеке от небольшого самолета, похожего на тот, в котором я когда-то летала с хозяином в Москву. Охранник внес чемоданы вместе с человеком, вышедшим ему навстречу из самолета, а потом дал мне знак, чтобы я поднялась на борт. Ступая на трап, я услышала сзади его голос:
– Пусть все у вас в жизни будет хорошо. Мне жаль, что мы встретились в таких обстоятельствах.
Сейчас он вел себя так по-человечески/искренне. Это был молодой человек около тридцати лет, с короткой стрижкой, примерно моего роста, стройный, с широкими плечами.
– Хозяин умер?
– Я не знаю. Честно. Во дворце происходят непонятные вещи. Мне кажется, хозяин продал гарем или дворец, но это как-то мало похоже на правду. Может быть, он умер. Два дня назад я видел его брата, который не появлялся тут больше двух лет. Это все, что мне известно, поверьте.
Я лишь кивнула. Вскоре пилот завел мотор, и самолет двинулся в сторону взлетной полосы. Мы медленно ехали, пока не вышли на ровное место, и тогда самолет резко ускорился, и через каких-то десять секунд мы оторвались от раскаленной дубайской взлетной полосы. Под нами как на ладони был виден город. Та самая картинка, которую я видела четыре года назад. В салоне кроме меня находились еще двое мужчин, которые вряд ли летели со мной, потому что сбоку от меня сидел мой сопровождающий, специально приставленный ко мне. Эти двое разговаривали на арабском и время от времени поглядывали в мою сторону, но сдержанно. Не помню, долго ли мы летели, но мне показалось, не очень. Я пристегнулась по указанию моего сопровождающего.
Я посмотрела в иллюминатор и увидела море огней. Мы летели над огромным городом. «Это может быть только Стамбул», – догадалась я. Скоро самолет коснулся земли, мы плавно приземлились, и пилот отвел его на боковую полосу. Я сидела и ждала указаний. Как раз в этот момент в иллюминаторе мелькнул взлетающий большой «боинг». «Может, он летит в Белград», – пронеслось у меня в голове. Я не знала еще в то время, что на Сербию наложены санкции ООН и самолеты не летают в Белград.
Я заметила, что к самолету приближается черный автомобиль. Это был «мерседес», из чего я заключила, что мой новый хозяин небеден.
Мы сошли по трапу и сели в машину. Те двое остались на аэродроме, очевидно ожидая своего транспорта. Водитель вел себя немного невнимательно, не сказал ни слова. Человек из самолета сел рядом со мной на заднее сиденье и дал знак ехать. Через несколько минут мы с охранником вышли, чтобы пройти обычную таможенную процедуру. Никто не обратил особого внимания на мой паспорт. Мне даже сказали: «Добро пожаловать!» У меня же не было сил их поблагодарить. Мы вышли из здания аэропорта, и тот самый «мерседес» уже ждал нас снаружи. Мой охранник время от времени подавал реплики на языке, который отдаленно напоминал английский. Хотя вообще-то объяснения были излишни. Достаточно было языка жестов.
Больше не было сомнений: я прибыла в Стамбул. Напротив меня висела надпись крупными буквами: «Аэродром Стамбул». Мы поехали через город, который был намного многолюднее, чем Дубай. «Узкие улицы, плохие автомобили на дорогах и посредственная архитектура зданий не шли ни в какое сравнение с дубайскими. Я заметила, что шофер часто бросает взгляд на зеркальце заднего вида. Мой охранник равнодушно смотрел в окно. Мы ехали долго, неожиданно долго, и все время по городу. Я заметила, что здания и жилые дома становятся все богаче и красивее. Значит, мы находимся в каком-то элитном квартале Стамбула.
Мы стояли перед каким-то белым бетонным зданием, которое было больше похоже на отель. В нем было не больше десяти этажей. Мой сопровождающий открыл дверь, и я вышла на улицу. Из здания через дорогу доносилась довольно громкая музыка. Пахло свежеиспеченным хлебом, я хотела есть, несмотря на то что в самолете съела бутерброд. Из дома вышел человек средних лет и пригласил нас войти.
Мы вошли в комнату, напоминавшую хорошо обставленный кабинет. Внутри сидели двое мужчин и одна женщина. У нее были густые черные волосы, густые брови и выразительные зеленые глаза. Такую внешность определенно трудно забыть. Один из мужчин подошел ко мне с моим охранником. Они перебросились парочкой фраз, после чего мне предложили сесть.
Я уселась в кожаное кресло, расположенное недалеко от окна, откуда был хороший вид на улицу.
Они поинтересовались, голодна ли я, и я, не знаю почему, ответила, что нет. Я попросила кофе, хотя на самом деле умирала от голода. Тот, кто меня сопровождал во время перелета, вышел из комнаты, двое мужчин продолжали разговаривать, а женщина просматривала какие-то бумаги, записывала что-то и время от времени бросала взгляд на меня.
Время шло, и я поняла, что мы кого-то ждем. У меня не было мысли о том, что они забыли обо мне, просто, я так понимаю, у них не было возможности разговаривать со мной. Я немного освоилась и попросила еще кофе. Один из мужчин, высокого роста, кивнул, женщина набрала номер прислуги, и через пару минут мою просьбу выполнили.
– Можно мне один бутерброд? – попросила я, не желая больше бороться с голодом.
Тот тип посмотрел немного удивленно, но вскоре я получила бутерброд. Я ела и смотрела в окно. На улице появлялось все больше машин, утро было в разгаре, а последствия бессонной ночи начинали сказываться на моем самочувствии. Кажется, я провела в этой комнате больше часа. Наконец, переговорив с кем-то по телефону, женщина коротко сказала что-то одному из мужчин – тому, который заказал кофе и бутерброд. Он сделал несколько коротких звонков по мобильному телефону, а затем на хорошем английском сказал:
– Пожалуйста, следуйте за мной.
Мы пошли. Второй мужчина нес мои чемоданы, и вскоре мы оказались в лифте. Я была, честно говоря, вся на нервах, несмотря на свой дубайский опыт, на все, что случилось за четыре прошлых года. Сам приезд в Стамбул и близость Сербии, которую я, кажется, ощущала физически, разбудили во мне надежду, что я скоро вернусь в Белград. Это и правда произошло спустя несколько месяцев. Но мои самые отвратительные, самые ужасные и грязные воспоминания, без сомнения, связаны именно с Турцией, со Стамбулом. Лифт остановился, и тот высокий мужчина вышел первым. Второй стоял и смотрел на меня, я последовала его немому приказу и вышла.
Внутреннее убранство здания свидетельствовало о богатстве его жильцов (владельцев или владельца) – на всем была печать архитектурного вкуса и красоты. На стенах висели большие картины, мне показалось, это были оригиналы. Мраморный пол устилали толстые ковры, кожаные кресла стояли через каждые пять метров, а откуда-то из стен доносилась приглушенная музыка. Мы вошли в какой-то офис, там за столом сидела пожилая женщина, а в двух-трех метрах от нее расположился молодой человек моих лет, коротко стриженный, с бычьей шеей и большими кулаками, одетый в черный костюм. Его вид говорил сам за себя: это был телохранитель. После короткой консультации с кем-то мой провожатый и я получили распоряжение идти дальше. Вернее, войти в дверь, которая располагалась слева.
Мы вошли в более просторную комнату. В ней не было ничего, кроме двух кресел и одного диванчика, было немного зелени и один музыкальный центр в углу. На столике лежали два мобильных телефона, а их владельцы сидели рядом, на наш приход они никак не отреагировали. Передо мной в пяти-шести метрах была широкая, обитая кожей дверь. Увидев ее, я сделала вывод, что за нею меня ждет тот самый человек, мой нынешний владелец, из-за которого я попала в Стамбул. Один из охранников указал мне на кресло, и я села. Время шло, ко мне никто не обращался, охранники разговаривали между собой, естественно по-турецки, и смеялись. Уверена, что и обо мне тоже заходила речь. Меня клонило в сон, несмотря на две выпитые чашки кофе, и я заказала еще одну. Тот тип, который пришел со мной, попросил немного потерпеть.
– Скоро вам предложат кофе, но не здесь, а уже там, внутри, – сказал он, показывая пальцем в сторону двери.
Тот, кто сидел внутри, как будто услышал нас. Дверь в тот же момент открылась. В ней появился человек лет пятидесяти. Одну руку он держал в кармане пиджака, который, несмотря на хорошее качество, сидел ужасно. Кроме того, этот тип был очень низким, не выше метра шестидесяти, с короткими кривыми ногами. Все в комнате встали, что я истолковала как жест уважения или страха, не важно, перед обладателем силы либо денег. Перед моим новым хозяином.
Человек все еще стоял в дверях и смотрел на меня. Он ничего не говорил. Я почувствовала, что полагается встать, и так и сделала. Он продолжал молчать, разглядывая меня с головы до ног. По выражению лица хозяина можно было догадаться: ему нравится то, что он видит. Через какое-то время он, продолжая меня разглядывать, что-то сказал тем типам, распахнул дверь и позвал меня в кабинет.
Кабинет был просторным, с двух сторон он был ограничен стеклянными стенами. Внимание сразу притягивал огромный стол, на котором было несколько телефонов, немного бумаг и фотография женщины и троих детей. Очевидно, это его семья. Справа стоял круглый стол с четырьмя креслами и стильной лампой посредине, немного дальше – стол поменьше, небольшой диванчик и два кресла. Кабинет занимал в среднем около пятидесяти квадратных метров. В углу стоял телевизор с огромным экраном.
– Как прошел перелет? – наконец обратился ко мне хозяин на безукоризненном английском.
– Спасибо, хорошо, – ответила я.
– Меня зовут Исмар. Я бизнесмен, родился здесь, в Стамбуле. Веду дела не только в Турции. Я узнал о вас от своих деловых партнеров. Вы, наверное, теряетесь в догадках, что вас тут ждет. Наверное, ни вам, ни мне не нужно объяснять наши отношения. Я купил вас за очень солидную сумму, и на то есть свои причины, разумеется. На одном из деловых обедов в Дубае мне в руки попали ваши фотографии, и я был восхищен вашей красотой.
В этот момент у меня в голове пронеслись воспоминания о том, как около месяца назад один парень фотографировал нас у бассейна во дворце хозяина. Значит, уже тогда было ясно, что гарем будет распродан, и начались приготовления к продаже девушек. Я слушала, а турок продолжал (теперь уже на «ты»):
– Они сказали мне свою цену, я узнал, что ты из Сербии. Я знаю кое-кого из Белграда, каких-то сербов, у меня с ними деловое сотрудничество, вызванное санкциями, которые введены в твоей стране. Мы ввозим товар через Болгарию, и, в общем, все идет неплохо. Не знаю, насколько ты в курсе происходящего, но не думаю, что ты много знаешь. На Сербию сейчас наложены санкции международного сообщества, она исключена из всех организаций, самолеты не летают в Белград, твои земляки не принимают участия в международных спортивных соревнованиях. Все это из-за войны в Боснии. Хотя меня все эти ваши глупости не касаются. Я мусульманин, но какое мне дело до Боснии? Для меня любимая страна та, где я могу больше заработать.
Я молча смотрела на турка. Откуда взялась война в Боснии? Какие санкции? Как такое может быть – чтобы самолеты не летали в Белград, что мы не участвуем в чемпионатах? Мне было совершенно непонятно. Что случилось с моими родными в Белграде? Какая там сейчас жизнь, если запрещены контакты с другими странами? Тысяча вопросов рождались у меня в голове.
– Извините, а что я тут буду делать? Это не похоже на место, в котором я была до сегодняшнего Дня.
– Точно, это не гарем. Я, скажу прямо, не располагаю такими деньгами, как твой прежний хозяин. Но я люблю женщин не меньше, чем он, кроме того, я не считаю, что нужно держать армию женщин в одном помещении и посещать их по очереди. Это деньги, выброшенные на ветер. Ты, дорогая моя, будешь в моем личном распоряжении тогда, когда я сочту нужным. Конечно, ты будешь моей личной собственностью. Я могу распоряжаться тобой, как захочу. Ты будешь на подхвате, а также в твои обязанности будут входить другие вещи, которые могут быть полезны для моего бизнеса. Ты будешь жить в доме недалеко отсюда, в одной мансарде. Ясное дело, под охраной. И не думай бежать. Твой фальшивый паспорт у меня. Если попробуешь бежать, можешь оказаться в положении, во сто раз хуже, чем сейчас. Может так случиться, например, что тебя поймают какие-нибудь негодяи и продадут по дешевке какому-нибудь богатому крестьянину, который решит, что ты можешь родить ему четверых – шестерых красивых детей. Не думаю, что тебя бы это обрадовало, поэтому веди себя благоразумно.
Я оцепенела. Мне стало ясно, что передо мной человек, который ни перед чем не остановится, который знает, чего хочет, и добивается своего кратчайшим путем. У меня в голове эхом звучали его слова о бегстве, в результате которого я попаду в глухое село в какой-нибудь Анталии, где меня заставят остаться навсегда и нарожать детей местному нуворишу. Господи, я только сейчас поняла, насколько мне хорошо было в Дубае! Теперь дубайский гарем казался мне настоящим раем.
– Могла бы я позвонить семье в Белград и сообщить им хотя бы, что жива. Я не могла сделать это в ОАЭ, – попросила я Исмара, сознавая, что рискую.
Он отреагировал спокойно. Исмар задумчиво смотрел мне в глаза, опершись на левую руку, закурил сигарету. Я ожидала только два типа реакции: или он даст мне пощечину, или скажет: «Пожалуйста, вот телефон, звони». Он не сделал ни того, ни другого. После двух-трех затяжек Исмар вальяжно произнес:
– Не беги впереди паровоза! Я не против этого, но мне нужно подумать. Наберись терпения, и повторяю еще раз, будь благоразумна, все зависит от тебя. Ты можешь только ухудшить свое положение. Кстати, не ожидай от меня любви. Это не про твою честь. Жизнь не была ко мне добра, и сейчас, когда я после долгих усилий добился того, что имею, хочу выжать из этой жизни все, что могу. Сейчас ты одна. Я думал о том, не добавить ли к тебе еще одну блондинку, но отказался от этой затеи, мне вполне хватит тебя. По крайней мере, пока. Если будет нужно, тебе найдется компания. Я сейчас занят, вечером уезжаю ненадолго по делам. Ты пойдешь на улицу с этими людьми, они отвезут тебя в твое новое жилье. Отдохни как следует, выспись и не думай больше ни о чем. Тебе ничего не поможет, незачем зря забивать голову мрачными мыслями. Если тебе от этого будет легче, скажу, что планирую держать тебя здесь два года. Если будешь паинькой, отпущу тебя потом в Белград, – произнес турок и поднялся с кресла в знак того, что разговор закончен.
Я вышла, не сказав ни слова, из его кабинета. Двое охранников последовали за мной. Мы вернулись по коридору, соединенному с кабинетом, повернули налево и опять оказались у лифта, но уже маленького, очевидно рассчитанного на трех человек и предназначенного не для посетителей, а для жильцов дома. Я так никогда и не узнала, являлся ли Исмар одним из жильцов или был владельцем того дома, в котором я впервые увидела его после прилета в Стамбул.
Через несколько минут мы подъехали к красивому бетонному зданию. Перед ним стояли двое мужчин в униформе. Они не были ни военными, ни полицейскими – какой-то вид службы безопасности.
Но с первого взгляда они производили такое грозное впечатление, что не возникало ни малейшего желания вступать с ними в контакт. Один из парней остался в машине, а второй пошел со мной внутрь здания. Он поздоровался с охранниками и обменялся с ними несколькими фразами. Один из них просмотрел какие-то бумаги и дал знак, что мы можем войти.
Лифт остановился на двенадцатом этаже. Как только открылись двери, я обратила внимание на какого-то мужчину лет тридцати, который, судя по всему, был приставлен для надзора за кем-то или чем-то. Это означало, что он будет контролировать и меня. Мой сопровождающий открыл дверь, я вошла первой. Мы очутились в небольшом помещении, не больше двух квадратных метров, напротив нас была одна дверь, а справа – вторая. Я открыла ту, что была передо мной, и вошла в комнату четыре на четыре метра. Она была со вкусом обставлена, с прекрасной кроватью, одним диваном, небольшим креслом, столом и двумя стульями. В одном из углов комнаты располагалась компактная кухня.
Мой сопровождающий показал ванную, которая находилась за той, другой дверью. Она представляла собой небольшое помещение, достаточное, чтобы там поместились душ и маленький шкафчик. Я рассматривала все в молчании.
– Пожалуйста, располагайтесь. Если хотите, сразу примите душ, в комнате, на полке в стенном шкафу, лежат полотенца. Через полчаса я вернусь, и мы обсудим некоторые детали. Я вам расскажу правила поведения в этой квартире, – сказал охранник. Выходя, он напомнил, чтобы я не пыталась бежать. – На улице, как видите, выставлена охрана. Не делайте ничего, что могло бы осложнить ваше положение, – добавил он.
Я осталась одна. Беглый взгляд в окно подтверждал, что я – в мусульманской стране. Город был подернут какой-то утренней дымкой, смешанной со смогом. Бесчисленное количество минаретов мечетей вздымалось к небу.
Я разделась догола и пошла в душ. И тогда мне вспомнился Дубай. Я стояла под струями теплой воды, опираясь на выложенную плиткой стену, и вспоминала свои роскошные апартаменты, в сравнении с которыми моя турецкая квартирка была как номер для однодневной ночевки путешественника. Я была одна на двенадцатом этаже многоквартирного здания в Стамбуле, товар во власти богатого турка, чье состояние ничтожно по сравнению с богатством моего хозяина в Эмиратах. Всего за несколько дней так много изменилось в моей жизни, нет и следа роскоши, нет возможности выбирать одежду и обувь, не говоря уже о бассейне… И опять ко мне вернулись идеи, родившиеся во время отъезда из Дубая: бежать как можно скорее от своего нового хозяина и укрыться в Сербии, Греции, Болгарии, все равно где, только бы избавиться от людей, для которых я только вещь, не более чем красивая игрушка.
Теплая вода струилась по телу. Я долго стояла под душем и, когда закрыла кран, почувствовала себя намного лучше, свежее. Вода врачевала раны. Я привыкла к воде в последние годы. Я часто принимала ванну в Дубае, обычно по несколько часов, а время, которое я проводила у бассейна, было неотъемлемой частью моих будней.
Выходя из ванной, я заметила кнопку, ту, что мне показал охранник, когда мы зашли в квартиру. Она напоминала переключатель для лампы. Охранник сказал, что я могу использовать ее всегда, когда мне что-нибудь потребуется, для вызова обслуги. В этот день я не собиралась им пользоваться. Надев маленькие розовые трусики, я легла на кровать.
Когда я проснулась, на улице было темно. Я спала почти целый день. Организм компенсировал недосып последних суток. Я подошла к окну и долго смотрела на город. Стамбул светился огнями. На улицах кипела ночная жизнь. У меня в голове пронеслась мысль о самоубийстве. Стоило только открыть окно и броситься вниз. И чего бы я этим добилась? Мне двадцать с небольшим лет, то, что было, я буду помнить до конца жизни. Кто знает, что ждет меня: передо мной долгая жизнь. Думаю, не меньше пятидесяти лет уж точно, а это стоит того, чтобы побороться. Так же, как в 1991 году я не знала, что меня ждет завтра, сейчас я тоже не знала, что принесет следующий день. Все это заставило меня отказаться от мысли о самоубийстве. Ну, посчитали бы меня психически неуравновешенной личностью, похоронили бы под чужим именем, с учетом фальшивого паспорта, и все бы забыли обо мне через пару часов… Я хочу увидеть своих родителей, свой Белград, Сербию, брата, я хочу жить!
Я все стояла и стояла. Город в окне пульсировал огнями, жил своей жизнью. В комнате у меня не было ни телевизора, ни радио, ни книг, ни журналов – ничего. Конечно, мне не хотелось спать. Ну что ж, я начинаю свой новый этап, обремененная еще и скукой. Я легла на кровать и смотрела в потолок. Грезила с открытыми глазами. Представляла, как опять в компании друзей пойду на Аду Цигарлию, к Светлане, на Цвечеву улицу, и все мы будем веселиться до упаду в каком-нибудь из местных клубов, в Борче, или на папиной даче…
Заснула я, кажется, глубоко за полночь. Проснулась поздно – и тут поняла, что забыла захватить с собой из Дубая часы. Я решила наконец воспользоваться кнопкой вызова. Вскоре послышался звонок в дверь. Передо мной стоял человек лет сорока. Он вежливо поздоровался и спросил, что мне угодно. Я попросила принести мне завтрак, часы, газеты, телевизор и несколько книг на английском или сербском языке.
– Почему на сербском? – удивился охранник.
Тут я поняла, что брякнула ерунду, не подумав. Ему ведь сообщили, что я шведка. Как выйти из положения?
– Вы знаете, – сказала я. – Я говорю на нескольких мировых языках, но сербский мне тоже нужно поддерживать на должном уровне. – Я импровизировала на ходу, надеясь, что объяснение звучит достаточно убедительно.
Этот тип продолжал смотреть на меня в раздумье. И хотя по его лицу нельзя было сказать, что он мне не верит, отреагировал он довольно неожиданно.
– Пожалуйста, оставайтесь в комнате, я вернусь через десять минут, – попросил он, и я закрыла дверь.
Я догадалась: он хотел проконсультироваться. Было слышно, как он говорил по телефону. Не прошло и пяти минут, как он позвонил в дверь.
– Госпожа, сегодня вам доставят несколько газет на английском, это пресса, в которой не обсуждается политика. Думаю, вам это не слишком интересно. Вы также получите несколько книг на английском языке, а завтра в течение дня, я надеюсь, вам доставят телевизор. Мне сказали, что перед этим нужно сделать кое-какие технические приготовления. Но это все не так важно, вот что самое главное на сегодня: господин Исмар приказал, чтобы вы подготовились к встрече с ним сегодня вечером. Около восьми вечера вас будет ждать машина.
Сейчас вам принесут завтрак, и тогда скажите официанту, во сколько вы хотели бы обедать. Спасибо, до свидания. Я тут поблизости, если что. Выполнять ваши пожелания и заботиться о вашем благополучии входит в мои обязанности. Обращайтесь ко мне или к моим сменщикам, они тоже к вашим услугам, – закончил он и удалился.
Наконец принесли завтрак. Он состоял из двух видов морской рыбы, одного вареного яйца, каких-то соусов и тоста. Кажется, был еще и паштет, и я досыта наелась. Не потому, что еда была вкусной, а потому, что я была очень голодна. Обед я заказала на три часа.
Около восьми послышался звонок в дверь, я была уже готова к выходу. В легинсах и обтягивающей кофточке, в босоножках на высоком каблуке, искусно накрашенная, я выглядела очень вызывающе. Перед домом нас ожидал «вольво», в котором сидели двое мужчин. Но Исмара там не было. Мы ехали двадцать минут и оказались перед каким-то отелем. В их сопровождении я вошла в ресторан на втором этаже, и там нас ждал Исмар.
При виде меня он встал, и по выражению его лица я поняла: он сражен моим внешним видом наповал. Исмар просто пожирал меня глазами. Те двое сели за соседний стол. Мы остались одни. Исмар начал рассказывать о том, что сегодняшний день у него очень удачный, что он заключил хорошую сделку с какими-то бизнесменами из России. Он заказал еще один бокал шампанского, и я начала медленно оттаивать. Я не могла хладнокровно воспринимать происходящее, зная, что эту ночь проведу с Исмаром и это неизбежно. Мы сидели не больше часа, может быть, всего полчаса, и тогда он, как ни в чем не бывало, предложил мне пройти к нему в номер, который находится в том же отеле, но двумя этажами выше. Что я могла ему ответить? Тому, кто рассматривал меня как простое вложение денег, который купил право распоряжаться моим телом? Апартаменты Исмара состояли из двух комнат и огромной ванной. Я собиралась сначала сходить в ванную, но, как только мы вошли, турок схватил меня за руку и потянул к большой кровати. Он потребовал, чтобы я села, и сам начал раздеваться.
Не прошло и минуты, как он остался в одних трусах. У меня не было выхода, я сняла их и начала его удовлетворять, сначала руками, а потом орально. Это продолжалось десять минут, и мы легли в кровать. Соитие длилось не больше пятнадцати минут. Честно говоря, я совершенно не была возбуждена, мне вообще не понятно, как он смог войти в меня. Я изображала возбуждение, и он быстро кончил.
Мы лежали какое-то время рядом, он держал меня за руку, а потом поднялся и пошел в ванную. Темноту спальни прорезали только лучи, проникающие из соседней комнаты сквозь щель под дверью. У меня не было сил подвинуться, чтобы укрыться от света. Я лежала на спине, опустошенная, растоптанная, чувствуя себя бесполезной и униженной.
Исмар вышел из ванной и ушел в другую комнату. Он вернулся с несколькими банками пива и удивился моему желанию – выпить пива, а не вина, которое он предложил. Я взяла открытую банку и пошла в ванную. Я лежала в воде не меньше получаса, медленно поглощая холодный напиток. Я пила его с удовольствием, хотя раньше не была любительницей пива.
Возвращаясь в комнату, я спросила Исмара, останемся ли мы в апартаментах на всю ночь или возвращаемся. Он отозвался из другой комнаты, что мы будем спать здесь, в отеле. Я видела, что он сидит за столиком и что-то ест.
В эту ночь я много раз просыпалась, и всегда рядом со мной, как страшный сон, лежал турок Исмар. Мысль о бегстве опять мелькнула в голове. Но я тут же останавливала себя, вспоминая, что мне сказал турок два дня назад. Я боялась, что меня поймают какие-нибудь маньяки и продадут, и, что еще важнее, я знала, что у двери стоят его люди и бегство невозможно уже хотя бы по этой причине.
Я проснулась первая и пошла в ванную. Я долго умывалась и не слышала из-за шума воды, как вошел Исмар. Я вздрогнула от страха, почувствовав его руки на своих бедрах. Одной рукой он снял трусики, а другой раздвинул ноги. Он взял меня сзади, совсем без прелюдии, без капли ласки, почти по-животному. Я опиралась на раковину и видела его опухшее лицо, выглядывающее из-за моего плеча.
После нескольких энергичных движений он кончил, а потом потребовал, чтобы мы оба вместе залезли в ванну. Он хотел, чтобы я его помыла. Пришлось так и сделать.
Из отеля мы вышли около десяти часов. Исмар вышел из автомобиля где-то в городе, похоже, в одном из центральных кварталов, а меня шофер отвез к дому, где я теперь жила. Остаток дня я провела в постели. Я была совершенно подавлена воспоминаниями о прошлой ночи. Конечно, я и не ожидала ничего особенного, но то, что я пережила здесь, в Стамбуле, было как небо и земля по сравнению с Дубаем. Хозяин дольше занимался нами, девушками, он уделял нам внимание, у нас у всех было ощущение, что он хоть как-то ценит нас, что мы – предмет его страсти, и это давало силы терпеть. То, что произошло прошлой ночью, превратило меня в вещь, в машину, которая должна в любой момент удовлетворить этого турка, этот денежный мешок с половым органом.
На следующий день после обеда в квартиру пришел охранник, чтобы сообщить мне, что во второй половине дня, после трех, я пойду в город с Исмаром. Я думала, что речь опять пойдет о сексе. Меня немного удивило, что у человека в его возрасте такая потребность в половой жизни. Как оказалось, я ошиблась. Мы поехали на машине в бизнес-центр, туда, где я впервые встретилась с Исмаром. Мы ждали какое-то время, пока он выйдет, а потом он сел рядом со мной на заднее сиденье и пробурчал несколько дежурных фраз. Я думала, что мы едем в тот самый отель, и удивилась, когда Исмар дал знак шоферу остановиться на одной довольно людной улице, полной магазинчиков и бутиков.
Он приказал мне выйти. Снаружи уже стоял охранник, который сидел на переднем сиденье и не спускал с меня глаз. Затем из машины вылез, застегивая пиджак, Исмар. Он кивнул, и мы последовали за ним. Мы отставали от Исмара на пару шагов, а он медленно шел, уперев руки в боки, и разглядывал витрины. Он остановился у одной из витрин, буквально забитой золотом. Мы вошли внутрь, и ювелир встретил нас как старых знакомых. Конечно, Исмара, а не нас – я поняла, что мой хозяин часто бывал в этом ювелирном магазине.
Они немного побеседовали по-турецки, а потом торговец из небольшого помещения в глубине ювелирной лавки принес коробочку, выложенную красным бархатом. Все время что-то бормоча, он поставил ее перед нами и открыл. Я была ошеломлена: передо мной лежала настоящая драгоценность – браслеты, которые стоили целое состояние. Их было не меньше тридцати, один красивее другого.
– Выбирай! Это знак моего внимания и благодарности за первые прекрасные минуты, которые мы провели вместе, – сказал мне Исмар.
Я посмотрела ему в глаза, но ни тогда, ни впоследствии не смогла найти в них человеческого тепла. Это был человек со звериным нутром. Такой жест – подарить кусок золота за полученное вчерашней ночью удовлетворение его сексуальных инстинктов – вполне был в его духе. Я знала, что отказаться от подарка было чревато последствиями. Если я приму браслет, думала я, то ничто не помешает мне от него избавиться, если он будет напоминать об этом ужасном человеке. Что ж, это лучше, чем стать жертвой его злости.
Я выбрала один витой браслет изумительной красоты в двадцать четыре карата. Мы вышли на улицу, и только тогда я поблагодарила его. Он лишь кивнул без всякого выражения на лице. Мы пошли дальше. А я чувствовала себя так, как будто мне залепили пощечину. Стояла, пытаясь уловить разговор группы людей на другой стороне улицы.
Мне показалось, что говорят по-сербски. Охранник поторопил меня, и я пошла дальше, но в какой-то момент мне в голову пришла отличная мысль. Я обратилась к Исмару, попросила его перейти на другую сторону улицы, чтобы посмотреть витрину с туфлями. Он кивнул в знак согласия, и мы приблизились к людям, которые, как мне казалось, говорят на моем родном языке.
Я оказалась права – это были туристы из Сербии. Точнее, челноки-перекупщики. Об этом можно было догадаться по огромным пестрым сумкам, которые они тащили в руках. Говорили они, кажется, на боснийском диалекте. Они обсуждали цены, говорили о возвращении домой, автобусе, еще о чем-то… А две женщины из этой группы стояли как раз перед той витриной с итальянскими туфлями, которая и меня якобы интересовала. Охранник находился всего в двадцати сантиметрах от меня, а Исмар в нескольких метрах впереди: он разглядывал витрину с какой-то техникой. Те две женщины поражались высоким ценам, говорили, что через две-три улицы итальянские туфли и сандалии стоят в два-три раза дешевле, и вскоре поспешили, чтобы догнать свою группу.
Я смотрела им вслед, радостная и разочарованная одновременно. Я знала, они ничем не могут мне помочь, и если бы я сама к ним обратилась, начала бы умолять их, плакать, кричать, что я из Белграда, меня бы схватили охранник с Исмаром, потащили бы к какому-нибудь магазину, силой посадили бы в такси. Боюсь представить, что бы случилось потом. Я должна ждать благоприятного момента, чтобы подготовиться, найти какую-то связь, найти человека, который смог бы мне помочь. Исмар купил мне две пары туфель, наручные часы и два платья. Мы вернулись с шопинга ближе к вечеру.
Выходя из машины, Исмар посоветовал мне хорошо выспаться, потому что на следующий день нам предстояла поездка. Он не сообщил, куда мы едем, хотя, если честно, мне было все равно.
Я пропустила ужин и на следующий день проснулась почти в семь часов утра. Завтрак мне принесли через полчаса, и я умяла его за обе щеки. Машина пришла в девять. Судя по дорожным указателям, мы направлялись в аэропорт. Там нас уже ждал Исмар.
– Мы летим в Анкару, ты была там когда-нибудь? – спросил он меня.
– Нет, – коротко ответила я.
– У меня там одна важная встреча, ко мне приезжают мои деловые партнеры из Киева. Ты будешь меня ждать, а потом присоединишься к нам, мы будем отмечать, надеюсь, успешно заключенную сделку, – решительно сказал Исмар.
– Что это значит? – осмелилась я спросить.
– Это значит, что ты, вместе с двумя другими девушками, будешь развлекать меня и моих деловых партнеров, – отрезал турок.
Так вот какова одна из моих новых обязанностей! Я думала, что только Исмар будет иметь доступ ко мне, а оказалось, что, по крайней мере в данной ситуации, мне придется выполнять намного более сложную и неприятную работу, чем я ожидала. Самолет оторвался от земли. Стамбул стремительно уменьшался у меня на глазах.
Мы летели регулярным рейсом в Анкару. Исмар сидел рядом со мной, наши места были в так называемом бизнес-классе. Впереди сидел один из охранников. Когда самолет поднялся на нужную высоту, мы расслабились. Пришла стюардесса, я попросила кофе и сок. Исмар время от времени клал свою руку мне между бедер, лаская их внутреннюю сторону своей пухлой рукой. А я делала вид, что не замечаю этого.
В Анкару мы прилетели довольно быстро. Я не знала, что меня ждет, неизвестность пугала. То, что мне сообщил турок, не предвещало ничего хорошего. Мы расположились в каком-то роскошном отеле. Там я познакомилась с девушками, о которых упоминал Исмар. Две из них были иностранки, как и я, а третья – турчанка, с большими черными глазами, тугой грудью и широкими бедрами. Нас отвели в номер, расположенный буквально в десяти метрах от конференц-зала. Там Исмар встречался со своими деловыми партнерами.
Заняться было нечем. Чтобы убить время, я болтала с другими девушками. Из этого разговора я узнала, что одна девушка – француженка, а другая – венгерка. Они были профессиональные проститутки И совершенно не скрывали этого. Конечно, этот вид проституции отличался от того, что в первую очередь приходит на ум при упоминании слова «проституция»: девушки выглядели красивыми, ухоженными, даже холеными, заметно было, что они пользуются дорогой косметикой, носят итальянскую одежду и дорогие золотые украшения. Они напоминали мне детей добрых и богатых родителей.
Они обе думали, что я проститутка, которая приехала в Турцию, чтобы заработать денег, а потом, через несколько лет, вернуться к себе в страну, купить недвижимость, открыть бутик или что-то подобное и начать честную жизнь, а затем удачно выйти замуж. Стандартный сценарий в этой среде, очевидно. Я не смогла объяснить им обстоятельства, при которых я приехала в Турцию всего несколько дней назад. Я только узнала, что обе они работают на одного богатого дельца из Измира, чей настоящий бизнес – предоставление «делового сопровождения», то есть прокат молодых и привлекательных девушек. Они не работали на время. Они продавали свои услуги, только когда деловые люди организовывали совместные вечера в честь успешно заключенных сделок, как сейчас, или если иностранные дипломатические представители в Турции желали на своих банкетах закрытого типа предложить гостю или гостям нечто большее, чем просто ужин и хорошую выпивку.
Девушки спросили меня, сколько я занимаюсь этим делом, они имели в виду, конечно, проституцию. Я ответила, что работаю четыре года. В каком-то смысле это было правдой, но моя «проституция», естественно, не укладывалась в определение этой древнейшей профессии.
Через два-три часа Исмар зашел к нам в комнату. У него было прекрасное настроение, что означало удачно заключенную сделку. Он спросил, обедали ли мы, как проводим время, нужно ли нам что-нибудь. .. А через несколько минут после его ухода в комнату зашли трое мужчин, которые были деловыми партнерами Исмара. На вид двое из них были европейцами, а третий – турок или араб. Они разглядывали нас, и не было ни малейшего сомнения: они зашли, чтобы посмотреть, как мы выглядим, кто будет развлекать их на этом ужине, кто удовлетворит их вожделение.
Когда встреча закончилась, всех нас позвали в меньший зал ресторана. На самом деле это было отдельное помещение, отгороженное большой цветной стеной и какими-то декоративными ширмами. Мы провели здесь два часа, а потом Исмар предложил перейти в другое место – поехать в один из его любимых ночных баров. Он уверил своих деловых партнеров, что мы отлично проведем время. Скоро мы оказались в ресторане или баре (я не могла определить, что это за заведение). Посередине зала располагалась невысокая сцена для танцев. Сначала нас развлекали две певицы. В основном звучали турецкие мелодии, а потом ведущий программы объявил звезду вечера, какую-то танцовщицу, чье имя я забыла.
Сразу же погасили свет, и на сцену вышла босая девушка моих лет изумительной красоты. Она была среднего роста, с густыми черными волосами, которые спускались до половины спины, с пышной грудью прекрасной формы и изящной талией. По моему мнению, зад у нее был полноват, но позже я поняла – по взглядам, которые бросали на нее мужчин, – что в их глазах это было не недостатком, а достоинством. У нее на лицо была накинута паранджа, вернее, что-то, стилизованное под паранджу, только для полноты сценического образа. Девушка исполняла танец живота.
Она раскачивалась в ритм музыки, играя большим пестрым платком. Танец был великолепным – полным эротизма, дразнящим. Когда музыка стала более быстрой, черноволосая танцовщица задвигалась еще изящнее. Я раньше никогда не видела танец живота, не считая нескольких сцен в фильмах, но то, что я наблюдала в Анкаре в этот вечер, произвело на меня огромное впечатление. В конце выступления большие груди девушки колыхались перед глазами одного из гостей Исмара, который был в полном восторге. Держу пари, если бы в тот момент его спросили, как его зовут, он бы не ответил.
Краем глаза я посматривала на Исмара. Он, без сомнения, получал удовольствие, но я видела, что он контролирует проявление своих эмоций. Он тихо напевал себе под нос и время от времени клал деньги в вырез ее платья. Это же делали и остальные. Я думаю, девушка получила такой щедрый бакшиш, что на него можно было бы прекрасно жить не меньше месяца. Но доставались ли эти деньги ей?
После танца мы провели в клубе еще около часа. Пили шампанское, виски и водку. Исмар попросил танцовщицу присоединиться к нам, и она села рядом с ним и одним из гостей из Киева. Она производила потрясающее впечатление. Ее глаза, которые были плохо видны в полумраке, горели, как угольки, – большие темные глаза, от взгляда которых у мужчин, наверное, мурашки бегали по коже. Она сражала их этим взглядом наповал. Я, как женщина, знаю, какое значение имеет взгляд, какой властью он наделяет, если у тебя красивые глаза и ты умеешь «стрелять» ими. Да, турчанка знала в этом толк. Несмотря на присутствие нас, четырех девушек, которые объективно имели лучшие данные, танцовщица завладела вниманием всех мужчин.
Только один из них, с каштановыми волосами (думаю, украинец), уделял внимание мне. Он несколько раз наливал мне шампанское, пил за мое здоровье, расспрашивал и аккуратно давал понять, что я ему нравлюсь. Я не знала, как себя вести. Сказать, что он мне нравится, было бы неправдой, но у меня в голове был полный хаос, и я помнила внушение Исмара перед поездкой. Что, если украинец захочет со мной переспать? Как далеко это может зайти? Могу ли я вообще сказать об этом Исмару? Я пыталась поймать его взгляд, но мне это не удавалось: он был занят танцовщицей.
И наконец та девушка поднялась из-за стола, поблагодарила за выпивку и в сопровождении одного из охранников Исмара вышла из бара. Уже давно перевалило за полночь, кто-то предложил возвратиться в отель, что мы и сделали. Я не знала, как поступить, и ждала распоряжений турка.
Нас было в компании десять, может, немного больше или меньше. Четыре девушки, остальные – мужчины. Из них два турка: Исмар и, мне кажется, его близкий родственник. В отеле мы пошли в апартаменты, состоявшие из трех комнат. Все были навеселе, больше всего – один украинец, который пел и поливал себе голову виски. Он еле держался на ногах. Из музыкального центра лилась музыка, иногда турецкая, иногда современная европейская попса. Это были «Битлз», Род Стюарт, Мэрайя Керри, «Роллинг стоунз». Мы танцевали, движения постепенно становились все более раскованными.
Рядом со мной чаще всего оказывался тот украинец. Его звали Олег, во время медленного танца я поняла, что он возбужден. Он и не собирался этого скрывать. Я молчала. Исмар в это время танцевал с венгеркой, держа ее перед собой. Это выглядело немного смешно: она была на голову выше его. Но было видно, что турок интересуется главным образом ее задницей. Вскоре они удалились, понятно, что в направлении спальни. Украинец становился все навязчивее, он гладил мою грудь, задирал кофточку, пытаясь поцеловать меня в пупок. Я знала, что не могу руководствоваться своими желаниями, – если бы я имела такую возможность, я бы дала ему пощечину и избавилась от этой отвратительной компании. Я стала нервничать, мне не было ясно, где границы моей свободы. Мне приходило в голову схватить этого украинца и потащить его в другую комнату, чтобы остаться там с ним до самого конца «развлечения», даже если его общество не сулило мне ничего приятного. Но я боялась реакции Исмара. Скоро он, к счастью, вошел в комнату, без пиджака, с рубашкой поверх брюк, – очевидно, после секса с той девушкой. Он позвал меня танцевать.
– Ты выполнишь все желания моих компаньонов, кроме одного – ты не должна трахаться с ними, ни с кем из них. Все остальное, что бы они ни захотели, ты должна выполнить, – распорядился Исмар.
Я не знала, что он имеет в виду, но мне стало, условно говоря, легче. Я хотя бы знала, что мне предстоит. Исмар опять скрылся в одной из комнат, а я почувствовала чью-то руку на ягодице. Я продолжала пить, двигаясь в такт музыки. Рука поднималась и дошла до края трусиков. Скоро я почувствовала и другую руку, и уже в следующий момент трусики скользили по моим бедрам и коленям вниз. Это был тот украинец. В комнате было почти темно, на одном из диванов у окна я видела родственника Исмара, который обрабатывал венгерку. Украинец был возбужден и хотел, чтобы я засунула руку ему в штаны. Мне ничего не оставалось, как выполнить его волю. Я удовлетворяла его рукой, продолжая стоять к нему спиной и наблюдая за парой на диване, которая уже соединилась. Венгерка громко стонала и этим еще больше распаляла атмосферу в комнате.
Я закрыла глаза, пытаясь не думать о том, что меня ждет, но не могла. Тогда я почувствовала на себе еще одну руку. Это был человек лет сорока, который всю вечеринку молчал, время от времени смеялся и поднимал тосты. Они вдвоем отвели меня к дивану, расположенному напротив того, на котором совокуплялись турок и венгерка. Они сняли с меня кофточку и лифчик.
Тот, что недавно подошел, сначала целовал мои груди, но его действия становились все грубее, видимо, из-за безуспешных попыток меня возбудить. Его действия почти причиняли мне боль. Параллельно я рукой удовлетворяла украинца, а когда тот, второй участник, оставив мои груди в покое, потребовал, чтобы я удовлетворила его орально, я отказалась. Тогда он ударил меня со всей силы так, что моя голова запрокинулась. Потом еще раз ударил. У меня гудело в ушах, и с того момента я исполняла каждую его прихоть. Какие-то из них были грязными и отвратительными, но у меня не было выбора. Думаю, дошло бы и до сексуальной близости, несмотря на предостережение Исмара, если бы откуда-то не появилась турчанка и со знанием дела не отвлекла внимание грубияна на себя.
Я осталась с украинцем, продолжая его удовлетворять. Он не стремился к совокуплению как таковому, к тому же было заметно, что алкоголь все больше ударял ему в голову, он терял координацию. Вскоре после моих ласк он кончил. Украинец почти спал, и наверняка бы заснул окончательно, если бы кто-то не включил ночник. Я видела венгерку, полуголую, сидевшую на коленях у турка; одновременно двое обрабатывали турчанку, а Исмар и еще кто-то были с француженкой в другой комнате. Двое украинцев лежали на полу и спали. Свет опять погасили, и я вместе с остальными скоро погрузилась в сон, несмотря на то что поблизости слышались вздохи, женские и мужские, отголоски утихающей оргии.
Я проснулась одной из первых и сразу пошла в ванную. К счастью, я закрылась, и один из украинцев, увязавшийся было за мной следом, остался ни с чем. Я долго умывалась за неимением душа. От воспоминаний о прошедшей ночи у меня все внутри переворачивалось. Я чувствовала себя грязной и униженной. Это была та же проституция, жизнь всего за одну ночь превратилась в кошмар, в бессмыслицу.
Мы вернулись в Стамбул в тот же день. Я заперла дверь квартиры, сразу же сняла с себя все и побежала в маленькую ванную. Я стояла под душем, кажется, целую вечность и плакала, плакала… Перед глазами проносились картинки прошлой ночи, мерзкие подробности этой оргии, пьяные украинцы и турки, вся эта грязь… У меня раскалывалась голова, и я безуспешно пыталась хоть как-то унять боль холодной водой.
Завтрак запаздывал, но я не хотела есть. Я съела немного паштета с тостом и одно вареное яйцо, потом позвала охранника и попросила принести таблетки от головной боли. На самом деле это было просто похмелье от ударной (для меня, по крайней мере) дозы алкоголя. Меня вырвало, я сделала себе крепкий кофе без сахара, но с ломтиком лимона.
Я не обедала, а где-то около четырех часов дня произошло поистине нечто судьбоносное. Этот момент я считаю поворотным пунктом моего турецкого периода и даже всей моей судьбы. С этого момента началась история моего освобождения и бегства в Сербию. Конечно, это сейчас, соединяя все события, я вижу их взаимосвязь, а в то время эта встреча показалась мне лишь незначительным эпизодом. Итак, я услышала звонок в дверь и лениво пошла открывать. Вместо охранника в дверях стоял человек пятидесяти с лишним лет, высокий, с правильными чертами лица, с густыми волосами с проседью и густыми бровями. У него были проницательные голубые глаза, он был не похож на местного жителя. Он не был турком.
Мужчина с изумлением пялил на меня глаза. Он казался чуть ли не испуганным, будто вместо меня перед ним стояло привидение. Я сразу поняла, что дело здесь вовсе не в магии моей женской привлекательности. Нет, дело было в чем-то другом, позже я узнала, в чем именно. Мужчина наконец пришел в себя и сказал, что пришел от Исмара, который приказал быть завтра в его кабинете. Он поклонился и пошел назад, уставившись на меня с тем же загипнотизированным видом. Я закрыла дверь, ломая голову над тем, что в моей внешности могло так ошеломить незнакомца. Я зашла в ванную и посмотрела в зеркало. В моем лице не было ничего, что могло бы заставить кого-то остолбенеть. Я пожала плечами, села и стала листать какой-то модный журнал. Тут опять послышался звонок в дверь. Теперь это уж точно охранник, подумала я. Нет, это опять был тот человек, теперь уже более собранный. И все же он вел себя несколько нервно, но хорошо контролировал свои эмоции.
– Извините, что еще раз вас беспокою, но я хотел бы узнать, как вас зовут и откуда вы родом, – обратился он ко мне на довольно приличном английском.
Я не понимала, в чем дело, и поэтому уклонилась от ответа. Я сказала, что это не важно, что в Стамбуле я нахожусь под вымышленным именем, а по остальным вопросам я направила его к Исмару. Я опасалась, что это какая-то провокация. Он продолжал смотреть на меня, а потом резко повернулся и ушел. Теперь и меня охватило беспокойство. Должна существовать причина, по которой этот человек ведет себя так странно. Я ощущала – в воздухе висело какое-то событие, какая-то перемена.
Но один факт был неоспорим – это то, что мужчина не был турком. А значит, он был иностранцем, и это вызывало тысячу новых мыслей в моей голове. Примерно в час ночи я опять услышала голоса и шаги в коридоре. Я ждала, что в дверь позвонят, но ничего не произошло.
На улице началась настоящая летняя гроза. На небе сверкали молнии, лил дождь как из ведра, потоки воды катились по стеклам окон моей маленькой квартирки. Я стояла и смотрела на Стамбул. Город погружался в сон, огни чудесным образом смешивались с дождевыми потоками. Раньше, когда я была маленькой, я очень боялась грома и всегда во время грозы бежала к маме на колени. Помню, как пятнадцать лет назад мой папа ушел ненадолго к родственникам на Карабурму, а в это время разразилась настоящая гроза с ливнем. Он оставил меня дома одну, мама и брат были у бабушки в деревне, и, когда гроза началась, я так испугалась, что просто удивительно, как моя психика это выдержала. Меня нашли сжавшейся клубочком на кровати и рыдающей. Все долго опасались за мое здоровье, потому что врач, какой-то дядя Миле, качал головой и повторял, как глупо было оставлять ребенка одного в квартире.
В Стамбуле, утопающем в потоках воды, молнии превратили ночь в день, а я совершенно спокойно стояла у окна. То, что случилось, начиная с той грозы и моего детского страха и до моего приезда в Стамбул, совершенно поменяло мою жизнь. Она была щедра на неприятности, но на них, как на дрожжах, по ночам растет и созревает душа. Меня разбудил звонок в дверь. Было уже девять часов. Охранник предложил мне завтрак, но я отказалась – не была голодна. Он напомнил, чтобы я приготовилась к встрече с Исмаром. Тот зачем-то назначил мне «аудиенцию». Я знала об этом со вчерашнего дня, меня предупредил тот странный незнакомец – сотрудник или курьер Исмара.
Я застала хозяина за рабочим столом в кабинете. Он держался холодно, как и в прошлый день. Предложив мне сесть, Исмар вытащил из деревянной коробочки сигару и закурил.
– Я недоволен твоим поведением в Анкаре, – сказал он, смотря мне в глаза.
– Чем я нарушила ваши указания? – спросила я его, быстро прокручивая в памяти то, что было ночью в апартаментах отеля в Анкаре.
– Кое-что я сам видел, а кое-что мне сообщили мои деловые партнеры, и это характеризует тебя не с лучшей стороны. Меня не интересует, что ты, дорогуша, думаешь о себе и кем ты была в Белграде и даже в Дубае. Здесь ты выполняешь то, что тебе скажут, и должна вести себя так, как я хочу. Ты видела тех девушек, которые ждали нас в Анкаре? Они – профессионалки. Может, это звучит для тебя грубо и слишком цинично, но они – профессиональные проститутки, а ты отличаешься от них тем, что только я владею твоим телом и что ты спишь только со мной. Остальное разрешено. Конечно, если я так решу.
– Что тогда было не в порядке в Анкаре? – опять повторила я.
– Не важно – что, дело сделано, те три девушки выполнили свое задание идеально, а ты немного недотянула. Но это никак не повредило моей сделке. Забудем об этом. Я позвал тебя, чтоб еще раз напомнить: выполняй мои распоряжения без проволочек, – сказал Исмар и выдохнул дым от сигары.
Я смотрела в пол. Любое слово, любое оправдание и попытка что-то объяснить еще усугубили бы мое положение, я знала об этом и потому не проронила ни слова.
– Через пару дней мы едем к моему старому другу. Он живет в пятидесяти километрах от города. Приготовься, ты едешь со мной. Мои люди сообщат тебе точное время отъезда, – закончил Исмар, поднимаясь с кресла. Это был знак: разговор окончен.
– Когда вы разрешите мне позвонить родителям в Белград? – внезапно прервала я молчание.
– Я не помню, что я тебе что-то подобное обещал, – ответил Исмар.
– Не обещали, но вы сказали, что подумаете над этим, – упорствовала я.
– Дорогуша, не задавай лишних вопросов, и когда спрашиваю я, то ожидаю ответа, который мне не испортит настроение. Я ясно выразился?
– Я знаю, но я бы хотела позвонить родным, чтоб узнать, живы ли они, чтобы они убедились, что я жива…
В этот момент он размахнулся и со всей силы ударил меня по лицу. Я откинулась в кресле. Турок стоял надо мной, как разъяренный бык. Он потянул меня за волосы и еще раз ударил. Я опять упала. Я почувствовала кровь во рту. Исмар выкрикивал что-то по-турецки. Скоро в комнату вошло двое парней из комнаты охраны. Меня взяли под руки и вывели из кабинета Исмара. Я зашла в туалет в коридоре, чтобы смыть кровь с лица. Одна губа была рассечена изнутри. Не сильно, но из нее шла кровь. Я набирала холодную воду в рот и потом выплевывала, и продолжала так делать в течение нескольких минут. Кровотечение остановилось, и я пошла с охранниками к маленькому лифту, который спускался к выходу с другой стороны здания.
Один из охранников, когда мы уже были в машине, сказал, что он не знает, что произошло в кабинете, но так бывает с теми, кто перечит Исмару.
– Не делайте больше таких глупостей, – добавил он с оттенком сочувствия в голосе.
Из маленького холодильника в квартирке я достала несколько кусочков льда и попыталась с их помощью уменьшить отек лица. На следующую ночь я несколько раз просыпалась от боли – каждый раз, когда во сне я клала голову на ушибленное место. Утром под глазом появился отек, а между носом и щекой – красное пятно. Помню, я долго плакала от бессилия помочь себе, что-то изменить. Все мои надежды рушились. В первый раз мысль о самоубийстве не показалась мне такой уж бессмысленной.
Я легла на кровать. В голове была полная пустота, мрак безнадежности. Я начала раздумывать, как прекратить свои мучения, как это осуществить. В голову пришла мысль прыгнуть с двенадцатого этажа, но окно было герметично закрыто – свежий воздух поступал через кондиционер. Второй способ, пришедший мне на ум, – электричество. Достаточно было схватить какой-нибудь оголенный провод, и все бы закончилось в одну секунду. Еще можно было бы вскрыть себе вены: в маленькой кухне был небольшой ножик для резки фруктов – яблок, груш, ананаса… Я никогда раньше не думала о том, какой силой нужно обладать, чтобы убить себя.
Сейчас моя жизнь зашла в такой тупик, что я больше не удивлялась людям, у которых хватило смелости совершить подобное. От самой мысли взять в руки нож и перерезать себе вены у меня пробегали мурашки по телу. Мне бы не хватило духу. Электричество было, мне казалось, более легким и быстрым способом.
Из этих мрачных размышлений меня вывел звонок в дверь. Это был охранник. Он вел себя очень обходительно, спрашивал, не нужно ли мне лекарств, таблеток, бинтов. Он заметил следы ушиба на моем лице, когда я проходила мимо.
– Нет, все в порядке, большое спасибо, – ответила я и опять закрыла дверь.
Интересно, после этого мысли о самоубийстве уже не шли в голову. День пролетел быстро. Я пыталась немного размяться, просто для поддержания формы, но движения верхней частью тела вызывали боль, и я прекратила упражнения.
Настало время поездки за город. Шофер Исмара заехал за мной около десяти часов утра. Исмар присоединился к нам в центре города. Он сел рядом со мной на заднем сиденье, заняв место своего телохранителя. Они, вероятно, опасались, как бы я не решилась на побег после побоев в кабинете, и решили не оставлять меня одну на заднем сиденье.
Дорога заняла больше часа. Мы долго стояли в городских пробках. Сначала машина свернула с главной дороги на боковую, а через десять минут съехала с нее на узкую, но асфальтированную дорогу. Проехав по лесу около километра, мы остановились около небольшого домика, стоящего в нескольких десятках метров от леса.
«Мерседес» Исмара совсем не вписывался в окружающую обстановку. Дом был ветхий, стены не белили, наверное, с тех пор, как он был построен, забора не было. Сомневаюсь даже, что сюда было проведено электричество. Нас встретила собака пепельно-серого окраса, к моему удивлению, она не залаяла, а только вертелась у наших ног. Один их охранников вошел в дом, пока мы оставались снаружи. Через пару минут он выглянул в дверь и подал нам знак заходить.
Я шла за Исмаром, за мной по пятам следовал второй охранник. Мы вошли в дом, и затхлый воздух ударил мне в ноздри. Внутри были заметны следы запустения. Из первой комнатушки мы прошли во вторую, побольше. Там мое внимание привлек предмет мебели, если можно так сказать, представляющий из себя нечто среднее между стеллажом, дровяной печью и кроватью. На кровати сидел человек. По его виду нельзя было определить, сколько ему лет. Я думаю, старику было больше восьмидесяти. По тому, как сердечно он поздоровался с Исмаром, нетрудно было понять, что они старые друзья. Исмар что-то сказал хозяину дома, указав на меня рукой. А тот протянул мне руку, поклонился и что-то пробормотал. Он смотрел мне в глаза, и этот взгляд я не забуду никогда. Я не смогла выдержать его даже в течение пяти секунд. У меня было ощущение, как будто его глаза просвечивают меня подобно рентгену. От страха у меня по спине побежали мурашки.
Старик накрыл какую-то деревянную лавку подстилкой и предложил нам сесть. Они с Исмаром разговорились, само собой, на турецком. Я с деланным интересом смотрела по сторонам, посматривая то на одного из них, то на другого. Мне и правда было интересно, но я не смела задавать вопросов. Внешность у старика была внушительной, из тех, которые редко встретишь и вряд ли забудешь. Для своих лет у него были достаточно густые волосы, как это обычно бывает у арабов. Вдруг Исмар повернулся ко мне и сказал:
– Ахмед мой старый хороший друг. Он был другом моего покойного отца и всей семьи. Ахмед жил в Стамбуле, но, когда ему было еще шестьдесят, переехал сюда. У него есть дар видеть будущее, и я иногда приезжаю к нему, привожу ему еду и одежду, а он предсказывает мне, какая судьба меня ждет. И никогда не ошибается.
Я лишь кивнула в ответ. Слова Исмара усилили мой интерес к старику. Разговор, как и сам визит, длился около часа. Старик проводил нас до машины и, прежде чем мы сели, посмотрел на меня. Исмар только махнул рукой, он казался недовольным, кажется, ему не понравилось то, что он услышал от старика.
Как только мы отъехали от дома Ахмеда на несколько сот метров, Исмар сказал, что, по прогнозам старика, в этом году он потерпит большие убытки. Он был очень обеспокоен. Очевидно, он верил этому человеку.
– Да, он сказал кое-что и о тебе.
Я выдержала паузу и потом осторожно спросила:
– Мне можно узнать, что он сказал обо мне?
– Он говорит, ты недолго будешь находиться там, где сейчас. Скоро ты увидишь людей, которых любишь и по которым скучаешь.
Эти слова меня поразили. Если бы я себя не контролировала, то с моих губ вполне мог бы сорваться победный клич. Да, это были просто слова какого-то старика отшельника: мол, скоро я увижу родителей, вернусь домой. Я изо всех сил постаралась не показывать, как резко изменилось мое настроение. Может, Исмар меня проверяет таким изощренным способом? Пусть, пусть так, но хотя бы на время вернулась надежда, что все может измениться к лучшему. Я продолжала смотреть в окно как ни в чем не бывало. Мы все еще ехали по проселочной дороге. Когда набрали скорость, автомобиль начало трясти, а потом был сильный удар, от которого я полетела вперед и ударилась головой о переднее сиденье. Исмар тоже упал, а я, подняв голову, увидела, что стекло напротив водителя разбито вдребезги. Исмар стонал, держась за голову. В это время открылась дверца с моей стороны. Охранник с первого сиденья, держа руку у рта, помог мне вылезти из машины. Тогда я увидела, что мы врезались в грузовик.
Это было вблизи места, где проселочная дорога вливалась в шоссе. Авария произошла по невнимательности нашего шофера. Мы умыли Исмара, изо рта которого шла кровь. Позже выяснилось, что у него не было никаких серьезных повреждений. Жаль, думала я про себя. Исмар вызвал по мобильному телефону другую машину, и мы быстро уехали с места происшествия, не дожидаясь полиции. Остался на месте только водитель, несмотря на легкий ушиб головы. Кажется, он еще повредил глаз. Исмар страшно злился на него, я ожидала, что он вот-вот его ударит, но этого не случилось.
В Стамбуле меня высадили у дома. Первое, что я сделала, когда пришла домой, – приняла душ. Потом легла, чтобы отдохнуть, и тогда в дверь продолжительно позвонили. Я открыла – и застыла на месте: передо мной стоял тот самый человек с голубыми глазами. Он попросил позволения войти. Я села на диван, он – в кресло. Он опять смотрел на меня с изумлением, но теперь с оттенком радости. Он был рад видеть меня.
– Я привез вам свежие фрукты и несколько книг, которые, думаю, вам понравятся.
Я сидела как приклеенная к креслу, онемев от изумления: этот человек проговорил эту фразу на чистом сербском языке. Теперь настала моя очередь пялиться на него в изумлении.
– Кто вы? – едва проговорила я.
– Меня зовут Сафет, я родился пятьдесят четыре года назад в Сербии. Мои предки сами родом из Санджака. Сестра вышла замуж за Исмара, так что он, по-нашему, мне приходится зятем. А теперь, дитя мое, я скажу тебе, зачем я сюда на самом деле пришел.
