Осень 2011 года, Орёл
Лариса Михайловна Сизова, заместитель директора по воспитательной работе, долго и внимательно изучала записи в своем гроссбухе, подсчитывая трофеи после инспекционного набега, наконец, сняла очки и, внушительно похлопывая ими по тетрадке, проговорила:
— Я уважаю ваши, Александр Васильевич, убеждения, однако же с точки зрения методики вы поступаете не совсем верно. Я учитываю отсутствие у вас педагогического образования и… э-э-э… принципиально иной профилирующий опыт. Тем не менее, вы должны учитывать, что работаете со школьниками. Им нужно давать готовую концепцию. Никаких гипотез! Никаких допущений!
— А как же тогда их логически мыслить-то учить? — с абсолютно искренним недоумением спросил Годунов.
— В рамках концепции, все в рамках концепции. Я, между прочим, историк, и, смею полагать, представление о причинно-следственных связях детям на своих уроках даю.
— Лариса Михайловна, возможно, я неправ, — увещевательно начал Годунов, — но что плохого в том, что на факультативных — подчеркиваю, факультативных! — занятиях мы пробуем моделировать исторические события, исходя из потенциальных возможностей, которые не были реализованы в реальности, но вполне могли бы…
— Если бы да кабы… — преувеличенно вздохнула "Между Прочим Историк". — История, Александр Васильевич, не терпит сослагательного наклонения!
Эту отшлифованную до блеска постоянным использованием истину Годунов в предыдущий раз слышал с месяц тому назад на очередном шабаше краеведов, куда, как повелось, проник под видом восторженного слушателя — человеку "с улицы" приобщиться к этой весьма специфической касте ох как непросто!
Речь опять и снова шла о событиях 3 октября 1941 года. Снова и опять сошлись в поединке брутальный Ревцов и напористый Овсянников. Ревцов был из чиновников от культуры, попутно профессорствовал в пединституте, неизменно возглавлял комиссии под лозунгом "поспорят, пошумят и разойдутся" и т. д. Короче, был авторитетом в законе. Овсянников статью и стилем — Ленин на броневике. Народный трибун и руководитель весьма результативного поискового отряда. Ревцов плевался умными словечками, Овсянников резал правду-матку… На невидимом табло незримо, но осязаемо высвечивались два нуля.
Александр Васильевич давно сделал для себя вывод: спор увлеченных людей — это всегда, как говаривал один его сослуживец, с открытым забралом на амбразуру. Красиво и бессмысленно. Уж сколько раз он обещал себе не ходить на краеведческие мероприятия…
Но сегодня, именно сегодня повод поприсутствовать наличествовал. Если наставления непосредственного начальства продлятся не более четверти часа, он успевает минута в минуту.
— Можно считать, что мы с вами договорились? — "замша" улыбнулась, демонстрируя покровительственное дружелюбие, и подвела итог. — Будьте добры, Александр Васильевич, в течение недели-другой доработайте план факультативных занятий и принесите на утверждение.
Все, теперь точно успеваем!
Годунов поймал себя на мысли, что радуется, как школяр при известии, что последнего урока не будет. Да, наверное, правы коллеги, когда посмеиваются над ним: его увлеченность становится манией какой-то. А если бы иначе, то разве это была бы увлеченность?
Не далее как два дня назад сунулся он сдуру, как папуас в прорубь, в местный архив, имея на руках не какой-нибудь солидный запрос, а всего лишь письмишко, выпрошенное все у той же Ларисы Михайловны, — конечно, с печатью и подписью… но они, как выяснилось буквально с порога, необходимого веса листу бумаги офсетной формата А4 не придали. Бабулька вахтерской внешности, зыркнув поверх раннеперестроечного аналога ресепшн, невнятно пробухтела:
— Ушестоййдить…
С усилием расшифровав замысловатое послание, Годунов сообразил, что посылают в шестой кабинет. И едва не сплюнул. Суеверный, как многие моряки, он считал шестерку персональным кодом неудачи.
"Ушестом" за цифровым устройством типа ноутбук сидела аналоговая дамочка типа чиновник и щелкала мышкой в ритме похоронного марша. Недоброе предчувствие обрело плоть. И дар речи:
— Вам чего?
Иллюзия общения с продавщицей гастронома была столь велика, что Александр Васильевич едва не ляпнул: "Два кило бананов, пожалуйста". Да кабы и ляпнул, ничего не изменилось бы, потому как нуль на что ни умножай, все равно — дырка от бублика. Пока он пространно объяснял, что всерьез интересуется событиями октября сорок первого года на Орловщине и просит допустить его к соответствующим периоду архивным документам, дамочка смотрела на него так, как если бы он посягнул на ее кошелек или — свят-свят-свят! — честь.
— Насколько я понимаю, даже те документы, которые хранились в партийном архиве под грифом "секретно", давно рассекречены… — попытался атаковать Годунов.
— А вам-то оно зачем? — с ходу контратаковала дамочка.
— То есть?.. — Александр Васильевич, подавив вздох, мысленно констатировал, что тактика чиновников всегда вынуждает обороняться.
— Ну, то есть, зачем вам эти материалы? Вы историк? Вы пишете диссертацию?
— Нет, я бывший подводник, давно интересуюсь…
— Значит, вы не специалист? — продолжала развивать наступление чиновница. Александр Васильевич без труда уловил обычный подтекст: "Делать тебе на пенсии нечего, вот и ходишь, людям мозги паришь".
— Я много лет занимаюсь вопросом… — Годунов понимал, что эти слова можно приравнять к капитуляции.
— Сходили бы в библиотеку, там в краеведческом отделе вам подобрали бы что-нибудь.
— Все, что когда-либо было напечатано, я, полагаю, уже читал, — ну, блин, детский лепет, полный кретинизм… а что ещё скажешь? чтоб и убедительно, и без мата? — И потом, любая книга в той или иной степени тенденциозна, а первоисточник…
— Вы понимаете, что это архивные документы, и если мы будем выдавать их всякому желающему, они в труху превратятся.
Ух ты, оказывается, дамочка способна не только на нажим, но и на патетику!
— И многие… гм… спрашивают? — Годунов усмехнулся. Терять ему было уже нечего.
— Многие, немногие… Вот вы же пришли! — чиновница снизила пафос до отметки "прохладно". — Короче, вот вам два сборника, посидите, почитайте. Думаю, интересующемуся будет в самый раз.
Два пыльно-серых "кирпича" были изданы то ли при царе Горохе, то ли при генсеке Кукурузнике — смотреть на дату выхода Годунову не хотелось до тошноты — и являли собой шедевр номенклатурно-пофигистской историографии. Кашица из документов, которые и в виде нарезки-то перестали быть деликатесом лет эдак тридцать назад. Вспомнилась игривая фраза из допотопной рекламы: "А что это у нас Александр Василич ничего не ест?.."
Годунов тожественно возложил "кирпичи" на чиновничий стол и ушел по-английски.
Поостыв, обмозговал. И нашел единственный возможный вариант прорваться-таки в архив. И вариант этот он собирался реализовать именно сегодня: надо было заручиться поддержкой тяжелой артиллерии в лице Овсянникова.
С Овсянниковым он был в некоторой степени знаком. В некоторой — это значит, маститый знал своего собрата-непрофессионала в лицо, но имени, как выяснилось, припомнить так и не смог, хотя честно пытался. А помочь согласился — о, счастье! — без лишних вопросов. Кому-то позвонил, поговорил минуты полторы и с интонацией "а в чем проблема-то?" сообщил Годунову:
— Завтра после обеда подходите. Спросите Наталью Сергеевну. Дальше она подскажет.
Обрадоваться бы — но Александр Васильевич с какой-то усталой отстраненностью подумал: чтобы заполучить золотой ключик от заветной дверцы, надо превратиться в Буратино… однако же кому-то суждено по жизни оставаться поленом…
…что не так уж и плохо, если тебя со всеми предосторожностями — не кантовать, не бросать, при пожаре первым выносить — перемещают из кабинета в кабинет, покуда ты вдруг не оказываешься в уютном уголке, за столом, на котором празднично белеют и солидно желтеют вожделенные "материалы"…
…У него не было никаких предчувствий — ни хороших, ни плохих, ни отчетливых, ни смутных. Он провел пять уроков, отменил занятие у юнг, чтобы успеть вовремя. По дороге перехватил пару сосисок в тесте. Ехал в маршрутке и думал об отвлеченном: а не завести ли собаку? Или лучше кошку? Кошку выгуливать не надо. А рыбкам и вовсе достаточно время от времени сыпать сухой корм и чистить аквариум. Рыбки — это вариант на случай, если он вообще обленится. Собака, хотя бы, будет его выгуливать два раза в день… Остановился на варианте "кошка". "Если что — и без хозяина не пропадет".
Откуда всплыла эта мысль? А шут ее знает. Как всплыла, так и канула, и нечего всякую дурную мыслишку возводить в ранг предчувствия!
Правда, была ещё одна мыслишка. Прошла вскользь, по касательной к сознанию, когда за окном маршрутки без всякой торжественности разгуляйно-разлюляйно промчал свадебный кортеж, и Годунов припомнил слышанное в новостях: а сегодня-то счастливый день 11.11.11. "Что в сумме дает шестерку", — параноидально вякнуло подсознание.
Если не считать первое и второе предчувствиями, то предчувствий у Александра Васильевича не было.
Вот предвкушение было, да. С этим самым предвкушением он, поколебавшись, с чего же начать, придвинул к себе на удивление новую папку неизменного канцелярского образца…
…ожидая увидеть что угодно, только не себя.
При двух ромбах в петлицах.
На черно-белой фотографии.
Не успевшей не то что пожелтеть — даже поистереться.
А фотография — на развороте удостоверения личности.
А на соседней страничке каллиграфически начертаны ФИО… ясно чьи.
Первая мысль — "что за…" — была мгновенно вытеснена другой — "ну как в кино, блин!"
Третья мысль, наверняка ещё более внятная, уже не успела. Потому как Годунов взял удостоверение в руки.