Не то, чтобы он доверился ее профессионализму — с некоторых пор безоговорочно Дороф лишь себе доверял, себе и Дэну — просто ему было ясно: в этой квартире действительно оставаться опасно. У москвички-Валерии в городе много друзей, так почему бы с ней не отправиться. Он успокоился и больше не спрашивал куда она его тащит.
Когда уселись в такси, Валерия, деловито укладывая в пакет прихваченное в круглосуточном магазине шампанское, сообщила:
— Поедем ко мне. Там ты будешь в безопасности.
Михаил растерялся:
— К тебе? А как же твой Французов?
— Во-первых, он не Французов, а Французский, а во-вторых он уже давно не мой. Между нами все кончено.
Неожиданно для Валерии Михаил воспротивился:
— Нет, я так не могу. Если у вас все кончено, тогда почему он живет у тебя?
— Выгнать некогда, — оптимистично призналась она.
И не солгала. Действительно, уже несколько часов (с тех пор, как Валерия озарилась любовью к Мише) у нее ни минуты свободной не было.
— Выгнать некогда, — повторила она. — Потому Французский и живет у меня. Чепуха, не бери в голову, я быстро управлюсь.
Однако, и такой ответ не устроил Михаила. Он возмутился:
— Что значит — управлюсь? Приглашает она меня. Соображаешь, как я буду выглядеть?
— Перед кем? Перед Французским? — изумилась Валерия. — Перед этим хронически-подданным? Разве тебе не плевать на мнение алкаша?
— На его мнение мне плевать, а на свое — нет. Мы что, все втроем будем проживать у тебя? Я, ты и Французский подданный?
— Нет, конечно. Я же тебе сказала: Французского сейчас прямо выгоню, — заверила Валерия, победоносно потрясая бутылкой шампанского.
Михаил представил как это будет выглядеть и поразился ее жестокости.
— Как выгонишь? — спросил он. — Ночью?
Валерия его успокоила:
— Почему — ночью? Почти светает. К тому же, Французский привык, не первый раз его выгоняю.
Михаил грустно подумал: «Уже неплохо. Если мне „повезет“, и у нас с ней все сладится, хоть буду знать какая ждет меня в будущем участь».
— Ладно, — миролюбиво согласился он. — К тебе так к тебе.
Однако миролюбие Михаила мгновенно исчезло, едва выяснилось, что Валерия намеревается и его прихватить на разборки с Французским.
— Ну уж нет, — категорически возразил Михаил, — сама объясняйся со своим вечно подданным, а я здесь тебя подожду, в подъезде.
— Смотри, потом не пожалей, — предупредила его Валерия и, без всяких пояснений скользнула в лифт.
Пока Михаил ломал голову, пытаясь себе объяснить что имелось ввиду, Валерия решительно взялась за дело. Ворвавшись в квартиру, она безжалостно разбудила Французского и, водружая бутылку на стол, патетично воскликнула:
— Анатолий, нам надо поговорить!
— Прямо сейчас? — удивился он, но, продрав глаза и заметив шампанское понял вдруг, что его дело швах и смирился: — Изволь.
На этот раз он даже не стал выяснять чем вызвана эта бутылка шампанского. Французский лишь с отвращением заглянул в зеркало, грустно пригладил поредевшие волосы и, нехотя натягивая на подвисший животик штаны, спросил:
— Сокровище, знаешь что такое жизнь?
— Знаю, — ответила Валерия, — это процесс превращения женщины в мужчину и наоборот.
— У тебя устаревшие сведения, — горестно покачал головой Французский. — Жизнь — это накопление живота ценой утраты волос. Впрочем, — кивая на шампанское, уныло добавил он, — тебе уже все равно. Так рано брюнеты редко лысеют.
— С чего ты взял, что он брюнет? — удивилась Валерия, присаживаясь к столу и с усердным сопением пытаясь откупорить бутылку.
— Об этом говорит мой опыт, — менторски ответствовал Французский, отбирая у нее шампанское и повелевая: — Принеси-ка лучше хрустальные бокалы. Будем с шиком прощаться.
— Хорошо, — согласилась она и злорадно сообщила: — Но твой опыт тебя подвел, мой избранник блондин.
— Высокий и сильный? — опешил Французский.
— Нет, слабый и низкий, — отрапортовала Валерия и с гордо поднятой головой удалилась в кухню, не замечая, что Анатолий только что был ею насмерть сражен.
«Выходит, я теперь хуже блондинов», — обреченно подумал он и послал ей вдогонку вопрос:
— Лера, а что отвратило тебя от меня?
— Твой прогрессирующий алкоголизм, — крикнула она, обнаруживая хрустальные бокалы лежащими в раковине среди прочей немытой посуды.
— Но мой алкоголизм прогрессировал и тогда, когда ты меня подобрала, — напомнил Французский. — Зачем же ты со мной все это время возилась?
— Из чувства долга, — ответила она и, засучив рукава, остервенело принялась надраивать посуду.
Он горько вздохнул:
— Э-хе-хе, посетило ненадолго нашу Леру чувство долга. И куда же оно делось теперь, это хваленое чувство долга?
— Ушло искать твою любовь, — бодро отрезала Валерия.
— Любовь?
Французский на секунду задумался.
— Сокровище, — крикнул он, осененный новой мыслью, — выходит, с тобой приключилась любовь?
— Да! — гаркнула Валерия. — И с ним — тоже. И отстань от меня! Уж ты-то меня никогда не любил, черт возьми! Куда это годится: полная раковина посуды!
Но Французский ее не слушал. В это время его философская мысль получала развитие.
— Сокровище, у вас будет тот же конец, — менторским тоном сообщил он.
— Почему? — изумилась Валерия.
— Потому, что любовь — это блюдо, в котором всегда чего-то не хватает.
— Когда не хватает, еще полбеды, — удручилась в ответ Валерия, — а вот что делать, если имеется абсолютно лишнее и никуда от него не деться?
— Любовь — это блюдо, в котором всегда много лишнего, — с пафосом парировал Французский. — Я, как мудрец, пребывающий в самом конце пути, не завидую участи всех неофитов — вашей презренной участи начинающих. Как мудрец, дошедший до рубикона Измена, я жалею вас, новичков, прибывших в царство Страдание. Вас, вновь прибывших в ничтожном строю сумасшедших, издевательски названных «влюбленные», в безумный полет рефлексов брезгливо я отпускаю и предрекаю вам озарение духа, гласящее: нет никакой любви!
«Ну и болтун, — усмехнулась Валерия. — Талантливый, зараза. На ходу сочиняет, а шпарит, как по написанному. Этого у него не отнять, но мне надоело».
— Нет никакой любви, — продолжал надсаживаться Французский, — а есть лишь игра гормонов, помноженная на эгоизм. Такие, как ты, в полете иллюзии мчатся в разврат.
— Какой разврат? — удивилась Валерия и напомнила: — Не ты ли меня упрекал за то, что в постели лежу как бревно?
— И это тоже разврат, — возопил Французский. — Разврат — любое излишество, будь оно холод или огонь. Но в данный момент обсуждается другой твой недостаток: душевный разврат.
— Ну ты загнул!
— Да-да! Твоя непомерная жажда к безукоризненности, неутомимые поиски отношений высоких, отношений лишь для души, отношений оторванных от жизни, от тела…
— Ну ты хватил! — поразилась Валерия. — О какой тут мечтать душе, когда пьешь беспробудно и посуду не моешь?
Но Французский не слушал ее. Он был в ударе. Причем, дважды. Один удар нанесен был его природой — философскими генами, другой же — самой Валерией, точнее, ее изменой.
— Идеализм — это самый опасный разврат души, — вдохновенно вопил Французский. — Он ведет человека к низости, в то время, как практицизм (сын реализма) поручает тебя смирению, а смирение (читай священные книги) — источник всех благ.
— Знаю я твои блага, — рассердилась Валерия. — Разглагольствовать на диване и горькую пить — вот твои блага. И с меня качать денежки. Послушай, мой дорогой, надоело мне быть источником!
— Одумайся! — взвился Французский. — Ты гонишь с дивана меня, близкого и родного! И тащишь кого? Совершенно незнакомого мужика! Ты не хочешь быть моим источником, значит будешь ублажать чужака!
— Посмотрим, — рявкнула Валерия и, протерев бокалы, потопала в комнату.
Анатолий сник. Он сидел в обнимку с нераспечатаным шампанским и грустно смотрел в пол.
— Сокровище, послушай историю, — заунывно пропел он.
— Давай, только быстрей, — согласилась Валерия и, нервно глянув на часы, пояснила: — Он внизу меня ждет.
— Подождет, — рассердился Французский. — Что за жестокость? Даже из гостиницы ночью не гонят. Так вот, моя история, — опять заунывно продолжил он. — Жена нашла другого и сообщила супругу, что настала пора им расстаться. Но предварительно она напомнила, что он, ее муж, настоящий интеллигент. «Мы должны остаться друзьями», — сказала она. Тот согласился разойтись миром, сохранив дружбу и взаимопонимание. И даже предложил отметить грустное событие шампанским, как мы сейчас. Жена обрадовалась, но когда он его открывал, вылетевшая пробка выбила ее прекрасный глаз. Несколько дней спустя муж пришел к ней в больницу, и его кривая жена сообщила: «Знаешь, все изменилось. Развода не надо». «Надо подумать», — ответил муж.
И Французский опять грустно уставился в пол, для большей чувствительности капнув слезой.
Он старался не зря — история произвела на Валерию огромное впечатление.
— Знаешь что, — сказала она, — я лучше сама бутылку открою.
— Ты слишком плохо думаешь обо мне, — рассмеялся Французский. — В этом деле я мастер.
С этими словами он быстро и неловко откупорил шампанское: пробка, выстрелив, покинула горлышко и… прямиком угодила Валерии в глаз.
— Скотина! — взвыла она от боли, закрывая руками лицо. — А еще говорил, что мастер!
— Конечно, мастер, — удовлетворенно усмехнулся Французский. — Я лучшим в отряде снайпером был.
Услышав это, Валерия вскочила и бросилась в ванную, к зеркалу. Глаз, слава богу, не пострадал, но заплывал с фантастической скоростью. К ужасу бедной Валерии спринтерски вздувающийся фингал уже и сейчас кой-какими цветами поигрывал, а в ближайшем будущем он обещал всю палитру солнечной радуги.
— Ну и сволочь же ты, Французский! — гаркнула она, прижимая мокрое полотенце к щеке.
Тот с бодрой надеждой осведомился:
— Сокровище, как твой глаз?
— Потерь никаких, — разочаровала его Валерия. — Одни приобретения.
— Очень рад, — сник Французский.
Разумеется, ей (и это понятно) захотелось поколотить наглеца. Осуществи она это желание, вряд ли сумел бы тщедушный Французский дать своей даме достойный отпор.
«Сейчас он будет иметь бледный вид и макаронную походку, — раздираемая жаждой мести, подумала Валерия. — Ох, что я сейчас с ним сделаю!»
Воображение нарисовало ужасную картину. Добрая Валерия сжалилась над обидчиком и решила: «Ну и черт с ним. Зато мы квиты теперь: я ему нанесла душевную рану, он мне — физическую».
Однако Французский о такой милости не подозревал, но зато он прекрасно знал вспыльчивый нрав Валерии. По этой причине отверженный, не рискуя прощанье затягивать, изменщицу поджидал у выхода с чемоданом в руке. Как только Валерия вышла из ванной, он спешно открыл дверь, констатировал:
— Жизнь — это сказочка с очень плохим концом, — и был таков.
— Вот же гад! — понеслось ему вслед.
Но Французский уже никого не боялся. Он был не досягаем. Все печали он оставлял за плечами. Резво, презрев лифт, выбивая ритм радости из ступеней, Французский летел навстречу новой судьбе…
Уместней, думаю, будет сказать: навстречу новому дивану.
Внизу, поравнявшись с задумчивым Михаилом, он с ленивым интересом взглянул на него и изрек:
— Я сделал все, что мог, но случай безнадежный. Впрочем, чем черт ни шутит. Ваша очередь испытать себя, сэр. Желаю удачи.
— Спа-си-бо, — растерянно прошептал ему вслед Михаил.
Прощально хлопнула подъездная дверь; сверху донесся нетерпеливый голос Валерии:
— Ми-ша! Ми-ша! Быстрей поднимайся ко мне! Сто вторая квартира!