Жалкая и растерянная, Валерия застыла в прихожей, прижимая полотенце к щеке.

— Миша! У меня неприятность! — ее отчаянный голос дрогнул.

Михаила обожгло горячей волной.

— Что случилось?! — закричал он, испуганно подлетая к Валерии.

Она, не снимая со щеки полотенца, отступила вглубь комнаты и, кивая на столик, где «скучала» пустая бутылка, обиженно сообщила:

— Все шампанское выдул подлец, пока я была в ванной. Видишь пробку?

Он удивился:

— При чем здесь пробка?

Валерия наконец отняла от щеки полотенце, открывая обширный фингал, и Михаил озверел.

— Он тебя бил, этот алкаш! — бешено закричал он.

Кулаки его сжались, на скулах заходили желваки, он готов был бежать за обидчиком:

— Как посмел, мерзавец! Убью!

Михаил горячился — Валерия ликовала.

«Французский вовремя мне фонарь подсветил, — наивно радовалась она. — Отроду за меня, кроме отца, не заступался никто. Так бы жизнь прожила, не узнав, как это приятно».

— Успокойся, Миша, — нежно проворковала Валерия. — Анатоль не нарочно. Недотепа шампанское неловко открыл, вот пробка мне в лицо и попала, чуть ни выбила глаз.

На лице Михаила отразилось страшная мука:

— Тебе больно?

Валерии не было больно — жалко было щеку. Однако, увидев, что ее болью не притворно, а истинно болеет он, Михаил, она подумала: «Это блаженство», — и радостно солгала:

— Конечно больно. Больно так, что терпеть не могу. Сейчас заплачу, наверно.

И, сказав, пожалела об этом, с таким состраданием, с такой жалостью он смотрел на нее, доверчивый, чуткий, добрый…

«Буду дрянью последней, — решила Валерия, — если еще хоть раз его обману».

А Михаил уже тащил ее за руку в спальню, укладывал на кровать, успокаивал:

— Ничего, сейчас все пройдет, я умею заговаривать боль, меня бабушка Дэна учила, ты только зажмурь глаза и молча лежи.

И, прикрыв щеку Валерии своей теплой сухой ладонью, он с забавной серьезностью зашептал детские глупые заклинания:

— Ахалай-махалай, ты рукой не махай, Леры боль забирай, мухиль-втюхель, чабель-шнобель, получай по полный жопель…

Она с улыбкой вслушивалась в его мягкий шуршащий голос и думала: «К черту Лизку с ее брюнетами. К черту Эркана. (Даже до этой минуты Валерия турка все еще тайно любила). К черту все предрассудки. Пусть блондин. Пусть тщедушный. Он мой! Мой! С ним никогда не расстанусь».

— Тебе хорошо? — спросил Михаил — видимо на лице ее отразилось блаженство.

— Да-а, — прошептала Валерия.

Не открывая глаз, она нащупала его голову и неуверенно притянула ее к своей полной груди. Михаил вдохнул сладковатый запах ее тела и сказал:

— Как мне повезло, что я тебя нашел.

И Валерия окончательно поняла, что глупо сопротивляться самой себе: блондин, так блондин — пусть смеются. И он это понял: хватит сопротивляться, пусть дылда, пусть Копилка — у всех есть недостатки.

Их тела устремились друг к другу, но в этом физическом поиске плоти было слишком много духовного, тонкого, чистого. Это был поиск родной пылинки в бескрайней бездне одиночества… Это был вызов себе и толпе… Это был вопль: отойдите, святое… Это был…

Что это было, они не знали. Слившись в одно целое, они забыли про свои тела, каждый стал частью единого организма, и он, организм этот, казалось, не был материей. О том, что они из плоти, Валерия вспомнила позже, с томной грустью вернувшись в реальность.

Жадно зарываясь в Михаила, она подумала: «Так хорошо бывает только в раю».

И, задохнувшись от нежности, уснула.

Он тоже заснул.

Разбудил их телефонный звонок. Звонила Елизавета.

— Лерка, ты где? — возмущенно спросила она. — Почему не на работе?

— Я еще сплю, — не вполне просыпаясь, пробормотала Валерия.

— Спишь?! Ты с ума сошла! В офисе пусто, шаром покати, а через час сюда Дороф заявится! С канадской делегацией! Будут подписывать важнецкий договор!

Валерия глянула на часы и ужаснулась:

— Проспала!

— Немедленно дуй в офис! — приказала Елизавета, и в трубке раздались гудки.

Валерия растерянно уставилась на Михаила. Он по-прежнему спал, очень крепко. Она не решалась его будить, умильно смотрела на тонкий, красивый профиль, на нежную щеку, чуть тронутую бесцветной щетиной…

«Блондин. Атласная белая кожа, рыжеватые ресницы… Сколько ему лет? Двадцать? Тридцать? Не угадаешь. Вполне за подростка сойдет. Хотя, нет, у глаз морщинки наметились… Видно: уже не пацан…»

— Ой, что это я! — опомнилась Валерия. — Мишка, вставай, работу вдвоем потеряем!

Рыжеватые ресницы дрогнули, раскрылся холодный злой глаз — серый, ледяной, настороженный, он чужаком скользнул по Валерии и оттаял, томно струясь нежностью и теплом. Раздался сонный бархатный голос:

— Лерка, родная…

— Миша! Миша! — запаниковала Валерия. — Беда! Опоздали!

— Куда? — он вскочил, смешной, всклокоченный, тусклый.

— На работу, Миша, на работу! — закричала она, погружая в тесный заморский лифчик свободолюбивую русскую грудь. — Дороф должен вот-вот прийти!

Михаил, еще не проснувшись, подумал: «Какой еще Дороф? Дороф же я!»

— Какой Дороф? — спросил он, и Валерия возмутилась:

— Ну, Мишка, ты и даешь! Наш с тобой Дороф! Наш шеф! Вот-вот он придет!

Михаил ужаснулся:

— Сюда?!

— Да нет, — рассмеялась Валерия. — Что ему делать здесь? Он с делегацией в офис притопает, с канадской, а там совершенно пусто. Даже дверь на замке. Лизка тоже опаздывает, только что мне звонила…

— Черт!

Вихрем вынесло его из постели. Схватив брюки, Михаил закружил, запрыгал по спальне, неловко пытаясь попасть ногой в штанину. Раздался треск ткани.

— Черт!

Михаил упал, увидел на полу рубашку, обрадовался и начал спешно ее натягивать, мгновенно забыв про брюки и с жадностью поглядывая на лежащие под тумбочкой носки.

«Что он возится, как мальчишка?» — рассердилась Валерия и, ловко накинув блузку, умчалась в ванную, бросив ему на ходу:

— Давай скорей, завтракать некогда, я только кофе сварю.

Наспех почистив зубы и плеснув воды на лицо, Валерия, даже не глянув в зеркало, отыскала чистую юбку, скользнула в нее и, приговаривая «какой в доме бардак», понеслась варить кофе. Она разливала его по чашкам, когда в кухню влетел Михаил. Валерия глянула на него и прыснула со смеху:

— Чудо ты!

Ну, чудо не чудо, а смеяться было с чего. Михаил был не в полном порядке: застегивая рубашку, он на три пуговицы промахнулся, брюки, конечно, порвал, ширинку забыл застегнуть, а носки…

— Почему носки разные? — спросила Валерия.

— Разные? — он удивился, но тут же прозрел: — А-а, это я один наизнанку надел.

Валерия вздохнула:

— Ладно, ты хоть причешись.

— Причешусь, — пообещал Михаил, но схватился за чашку, сделал резвый глоток и завопил: — Кофе слишком горячий!

— Недотепа! — простонала Валерия, с ужасом наблюдая как по не слишком свежей рубашке коварно расползается кофейное пятно.

Михаил обиделся:

— Недотепа? Я же ошпарился!

— Боже мой! — всплеснула руками Валерия, кидаясь к нему. — Ты же ошпарился! Бедный!

Он ее отстранил:

— Успокойся, не сильно.

— Все равно! — не унималась она. — Сними быстро рубашку! Скорее сними!

— Снять? И в чем я пойду? В одежде Французского подданного?

— Нет, наденешь мою.

Михаил испугался:

— Твою? Она женская! Никогда!

— Пусть женская, зато чистая. Все равно не заметит никто. Весь день сидишь за компьютером. Миша, я тебя умоляю! Кобениться некогда! — Валерия в отчаянии заломила руки и даже топнула ногой.

— Хорошо, — согласился он. — Только давай поскромней, без цветочков и рюшек. Подумают еще, что я голубой.

— Нет-нет, не волнуйся, у меня вполне мужские рубашки, только застежка на женскую сторону.

Через час оба, помятые и всклокоченные, они влетели в лифт офиса, дружно потянулись к кнопке своего этажа, дружно глянули на себя в зеркало и так же дружно ахнули:

— Ах, черт возьми!

Михаил — не слепой — видел синяк Валерии, но намертво забыл про свои отметины, заработанные в неравном бою. Валерия видела его ссадины, обширно разбредшиеся по лбу, щекам и носу, но совершенно забыла про свой синюшный фингал.

— Ну и образины же мы! — убился вдруг Михаил и наотрез заявил: — Нет! Я такой не пойду!

Валерия уныло глянула на него, на себя и вынесла приговор:

— А ведь придется. Не терять же работу.

Михаил поразился:

— Думаешь, Дороф нас не уволит, если мы вот такими нарисуемся перед его делегацией. Или надеешься, что он не заметит фингалов.

— Я на Лизку надеюсь, — призналась Валерия. — Лизка — хитрая бестия, выручит. Раз Дороф приканает с канадцами, значит переводчик понадобится. А переводчик у нас по совместительству Лизка. И Дорофа, и делегацию она возьмет под свое крыло, а мы за твоим компьютером спрячемся и отсидимся. Глядишь, и не заметят наших фингалов, — оптимистично предположила Валерия, скептически глядя на свою блузку не слишком ладно сидящую на худых плечах Михаила.

— Ну ладно, попробуем, — скрепя сердце, сдался он.

Дружно взявшись за руки, они вышли из лифта и… налетели на склонившуюся над сумочкой Елизавету. Не замечая вокруг ничего, она в панике искала ключи от двери офиса и с грустной растерянностью приговаривала:

— Да где же они? Где? Вот напасть…

— Ну е-мое, Лизка ключи потеряла, — мгновенно смекнула Валерия и поразилась: — Не бывало такого еще. Она аккуратная до безобразия.

— Ключи есть у меня, — успокоил ее Михаил.

— Лизка, не дрейфь, — гаркнула Валерия. — Ключи у нас есть!

Елизавета вздрогнула, подняла лицо, и вся троица пришла в ужас.

— Ах, черт возьми! — дружно воскликнули Валерия и Михаил.

— Ч-черт возьми! — заикаясь и поспешно натягивая на глаза очки, рявкнула Елизавета. — А я-то на вас, уродов, н-надеялась. В-вы что, под трамвай п-попали?

Михаил ядовито изрек:

— Мы-то — всего лишь под асфальтный каток, а вот ты, похоже, попала под поезд, под товарный состав. Особенно левым боком.

И действительно, видом своим Елизавета превзошла и Валерию, и Михаила вместе взятых. Оба глаза ее абсолютно заплыли, синяки и ссадины были на щеках, на носу, на ушах и бог знает где еще — не зря же она напялила кофтенку с длинными рукавами, это в июльскую-то жару.

«Похоже, Лизка задралась с Кругловым, — догадалась Валерия и поразилась: — Ну и тихоня Круглов! Как славно ее отмочил!»

Она мгновенно прониклась сочувствием и сразу простила подруге предательскую статью о давнем позоре с Эрканом.