— Фрысик! — вскрикнула я, потому что это был Фрол Прокофьевич.

Да, да, это был он. Умные люди давно догадались, одна я не сумела.

— Сонечка, умоляю, — жалобно просил он, — не выдавайте меня. Это очень опасно. Этим вы поставить под угрозу и свою жизнь и чужие. Понимаю, это сложно, но сдержитесь, не выдавайте.

Слава богу, мне удалось довольно быстро оправиться от шока и взять себя в руки. Заметив реакцию жён, я мгновенно преобразилась и заулыбалась так, как обычно нормальная здоровая женщина улыбается своей любимой подруге: по-змеиному нежно.

— Ах, Марусечка, как ты могла забыть? — проворковала я. — Фрысик! Фрысик его зовут. Именно так я его называю.

Жены расслабились. Они очень были разочарованы. Мне даже жалко их стало. Однако, разочарование накладывалось на любопытство. Я решила их не томить и сказала Фролу Прокофьевичу:

— Минуточку, только улажу свои дела.

— Это звонит моя подруга Маруся, — прикрыв трубку рукой, сообщила я тут же приунывшим бедняжкам. — Тома её знает.

У Тамарки мгновенно перекосилась физиономия, словно она хлебнула уксуса.

— Маруся потешается над тем, как я называю Фрола Прокофьевича, — продолжила пояснения я. — Когда я говорю «Фрысик», она падает со смеху, но вдруг прикол этот забыла и позвонила мне, чтобы освежить его в памяти. Вот я и сообщила ей, что зову покойника Фрысиком.

— Ты что, уже Маруське все разболтала? — вызверилась Тамарка.

— Нет, — успокоила её я, — про труп Маруся пока не знает. Мы потешаемся только с ваших кличек. Марусю больше всего смешат две: Фрока и Фрысик. Остальные ни то ни се.

Мне показалось, что объяснений достаточно и можно вернуться к покойному.

— Ах, Марусечка, как хорошо, что ты позвонила, — запела я в трубку. — Дело в том, что и сама уже собиралась тебя разыскивать, потому что обо всем уже догадалась — однако, ты хитрунья.

Между тем восставший из мёртвых Фрол Прокофьевич пришёл в недоумение.

— Какая Марусечка? — паникуя, закричал он. — Какая хитрунья? Соня! Софья! Это я! Я! Соболев! Вы меня не узнали?

— Узнала, конечно узнала, — пропела я. — Ещё как узнала! Буквально со всех сторон. Но ты же сама просила не ставить мою жизнь под угрозу, про остальные уже и не говорю.

— Сонечка, вы стеснены? — наконец-таки сообразил он. — Вы не одна? А-аа! — боюсь, ему сделалось дурно. — А-аа! С вами мои жены?!

— Ну конечно, — подтвердила я. — Практически все. Все здесь.

Фрол Прокофьевич испугался.

— Понял, — закричал он. — Понял. Отключаюсь. Сонечка, я перезвоню, скажите когда.

Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.

«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала я и сказала:

— Марусенька, перезвони мне через три часа.

Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потому что он ужаснулся и воскликнул:

— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?

Я расстроилась.

— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Через два часа и сорок пять минут.

— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:

— Хорошо, через два с половиной часа.

— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через два часа. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!

— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправила мобильный в карман.

Жены приуныли.

Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терял даром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.

— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потирая руки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.

Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска. Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?

— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналась Татьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло — вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.

— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себя не ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мой Фросик. Та-ак захотелось!

— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «А вдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.

— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердилась Тамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-то кивнула на дверь в зал ресторана.

Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнка принесли, а они нашли о чем убиваться.

— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Он всем вам жизнь поломал!

Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутились самым мощным возмущением и в один голос завопили:

— Да молчи ты!

— Что ты понимаешь?

— Ты нам завидуешь!

И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Просто удивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этой Тамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокости Фрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.

— Ладно вам, девочки, пора бы делом заняться, — сказала я, хватая в руки вилку и нож и жадно устремляясь к жареному поросёнку.

— Ты не жрать сюда пришла, — отрезала Тамарка, решительно отодвигая от меня поросёнка.

— А для чего же? — изумилась я.

— Для важного разговора.

— Важно разговаривать можно и дома, а в ресторан ходят, чтобы вкусно пожрать, — сказала я, поросёнка придвигая.

— Нет, — стояла на своём Тамарка, вырывая поросёнка из моих рук.

— Да! — возмущённо тащила его к себе я.

— Убери лапы! — кричала Тамарка, но я, не слушая её, вцепилась в поросёнка и уже исхитрилась воткнуть в него вилку и даже начала пилить его ножом…

— Ах, так! — возмутилась Тамарка и совершила святотатство: она швырнула поросёнка на пол прямо с подносом.

Я с болью в сердце проследила как проехал он, несчастный, по каменному полу и врезался в дверь.

— Сумасшедшая, — только и смогла выдохнуть я.

А Татьяна закричала:

— Девочки, вы ещё и не пили, а уже буяните. Давайте хоть помянем нашего Фроку.

— Никаких — помянем, — воспротивилась Тамарка. — И не притронетесь к еде, пока дело не сделаем.

И тут раздался страшный вой. Так выть могла только Полина.

— Не-ет, не-ет, — выла она. — Я этого не переживу-уу! Я не переживу его смерти-иии!

Все испуганно уставились на эту дурочку. Все, кроме меня.

Я единственная смотрела на неё с удивлением, думая: «Горе её явно запоздалое. Фрысик уже больше недели как погиб. Он уже и воскреснуть успел, а Полина, наконец, спохватилась.»

Однако спохватились и другие жены. Они присоединились к Полине и дружно завыли, каждая о своём, попутно наделяя Фрысика качествами совершенно сверхъестественными.

«Жаль, что у меня нет с собой магнитофона,» — подумала я, нервно поглядывая на сиротливо лежащего под дверью поросёнка.

— Вы же его ненавидели? — вынуждена была снова напомнить им я. — Танька, ты-то что ревёшь? Он тебя бросил ради какой-то Полинки. Посмотри на неё. Он же извращенец.

Я добилась ошеломительного эффекта. Татьяна вмиг осушила глаза, в которых уже была только ненависть, и закричала:

— Да будь проклят он, козёл! Разве только Полька? — и она выразительно посмотрела на Изабеллу. — Душу свою козлу отдала, а он её, мою душу, взял и бросил под ноги этой, — и Татьяна произнесла абсолютно нецензурное слово.

Просто жуть! Решив на этом не останавливаться, она добавила к нему ещё пару крепких фраз. И понеслось. Дальше было очень интересно, но совершенно непередаваемо. Сплошная нецензурщина.

«Э-э, это надолго,» — подумала я, с тоской посматривая на роскошно накрытый стол и на лежащего вне стола поросёнка.

Минуту спустя, Татьяна вцепилась в волосы Изабелле, которая вопила:

— Он не козёл! Он ублюдок! Он заставлял меня стирать! А ты, сучка, отбила его у меня! Думаешь, я тебе это прощу? Да он меня только любил! Вы все это знаете! Я верёвки из него вила! Если бы не ты, он мне не десять, а пятнадцать процентов подарил бы!

В этом месте Изабелла неожиданно лягнула Татьяну, да так, что та потеряла равновесие и упала вместе со своими «арбузами» прямо на колени Полине. Пользуясь удачным случаем, Татьяна не растерялась и тут же начала Полину душить.

Изабелла же, увидев, что Татьяна занята делом, посчитала это дело полезным и не решилась мешать. Изабелла набросилась на Тамарку.

— Это ты, сучка, замутила воду, — кричала она. — Ты навела его! Из-за тебя он застал нас!

Тамарка встретила врага достойно и с ходу задвинула Изабелле в глаз.

— Оч-чень профессионально, — тут же одобрила я, решив болеть за подругу.

— Меньше трахаться надо было, — слегка запоздало посоветовала Изабелле Тамарка.

Бедняжка выла и держалась за глаз, но интереса к Тамарке не потеряла. Напротив, с ещё большей жаждой набросилась она на Тамаркину причёску. Причёске же, на мой взгляд, уже нечего было терять после того, что с ней сделали модные Тамаркины парикмахеры. А может они знали куда Тамарка идёт, потому и поставили её волосы заблаговременно дыбом. В общем, что бы Изабелла не делала, причёска Тамарки лишь хорошела.

Все было неплохо: в одном углу Татьяна и Полина мутузили друг друга с переменным успехом, в другом Тамарка сцепилась с Изабеллой, я боялась лишь одного — вдруг войдёт официант и что-нибудь неправильно поймёт или, что ещё хуже, примется жён разнимать. А ведь какая знатная получилась драчка!

Я единственная осталась без дела, а потому подняла с пола поросёнка и начала беспрепятственно им закусывать великолепное французское вино.

Не сводя глаз с поля боя и изредка ободряя жён поощрительными комментариями, я с удовольствием вгрызалась в нежную и одновременно хрустящую плоть поросёнка. Ах, как это неплохо приготовлено, какое сочное мясо, какая ароматная золотистая корочка, только… Чего-то не хватает…

Я добавила немного сметанного соуса. Лучше, но все же не то. Вот если бы сюда вплести вкус моей майонезной пасты — тогда да.

Майонезная паста, кто не знает, готовится очень просто и годится на все случаи жизни, начиная от простого бутерброда, приготовленного наспех, и заканчивая самыми утончёнными блюдами.

— Ах, ты сучка! Думаешь прощу?! — это Изабелла обращается уже к Татьяне, не стоит её отвлекать.

Забудем о них на время. Пусть себе спокойно дерутся.

Так вот, в банку майонеза следует добавить столовую ложку муки (лучше с горкой) и как следует перемешать. Все это заварить на медленном огне, старательно избегая комков, и под самый конец добавить ложку сметаны. Массу охладить и смешать со взбитым маслом, после чего добавить щепотку тёртого сыра. Все. Паста готова. Великолепная подкладка на любой бутерброд. А как эта масса ложится на гренки! Мой первый муж обожал это с чесноком, второй предпочитал с перцем, третий добавлял орехи, четвёртый с кинзой… Вкусно по-всякому. Без ложной скромности скажу, хоть это и мой рецепт.

Я всегда побеждала на конкурсах рецептов, которые проводились в пищевом институте, куда я по настоянию своей бабули поступила самым первым делом сразу же после окончания школы.

«Деточка, — говорила мне бабуля, — кулинария — это то, что нужно даже умной женщине. А уж если берёшься чем-то овладевать, то надо делать это на самом высоком уровне. Отправить тебя во Францию или в Китай я не могу, в Грузию просто боюсь, так что иди-ка ты в наш пищевой институт. Там немногим хуже.»

Я не горела желанием готовить, но учиться всегда была непрочь. Тем более, что меня наставляла моя, умудрённая опытом бабуля.

«Деточка, — говорила она, — упаси бог тебя работать, но учиться не ленись.»

И я не ленилась. Если бы я готовила все то, что умею, мои мужчины гибли бы не от любви, а от обжорства. Слава богу, мне удалось скрыть свои знания, и никто из них и не подозревал, что я умею готовить что-нибудь, кроме этой майонезной пасты и яичницы.

Простите за маленькое отступление, но есть у меня невинная слабость — люблю поговорить о себе, но не в этом беда, а в том, что никто не хочет слушать.

Так вот, вернёмся к поросёнку. Он был очень недурён, даром, что на полу повалялся. Я не стала его доедать, грязный бок оставила жёнам.

Котлеты из барашка тоже удались, но слишком малые порции, а вот буфе так себе, и получше едали. Очень мне понравилась белужья икра. Давно не пробовала икры такого качества. Копчёная севрюга была тоже необычайно вкусна, в меру жирна, в меру копчена, и в меру была.

Телячьи почки крупноваты, что наводит на мысли о старой корове, зато поданные к ним фасоль и тушёный картофель — чудо. Я бы попросила добавки, когда бы не увлеклась сырым мясом в ананасах. Невероятно вкусно, советую попробовать. Я пришла в восторг, хотя сначала ела с осторожностью — все же я не дикарь, ведь мясо действительно сырое. Но потом разохотилась и если бы не клёцки с утиными лапками, пожалуй, точно потребовала бы добавки. Ах эти клёцки! Аромат их до сих пор стоит в моем носу!

Очень! Очень хороши были печёные баклажаны и морской салат. А спаржа! Весьма удалась говядина Мирабо. Не все её любят, но я обожаю и съесть могу сколько хотите.

В общем, я оставила нетронутым лишь суп из пшеницы, посчитав, что это вредно для моей фигуры — от пшеницы полнеют. Остальное буквально доела.

«Уж не знаю, как теперь будут выкручиваться эти жены, — подумала я, тщательно вытирая губы салфеткой и делая глоток превосходного хереса. — Придётся Тамарке заказать им чего-нибудь ещё.»

В последний раз окинув глазами опустошённый стол и не найдя там ничего привлекательного, я без всякого сожаления оставила жёнам пшеничный суп — пускай поправляются — и собралась уходить по-английски, не прощаясь.

Я была уже у двери, и даже взялась за ручку, но неожиданно мне воспрепятствовала Тамарка.

— Куда ты? — закричала она, не вынимая руки из волос Изабеллы.

— Домой, у меня ещё есть дела, — вынуждена была пояснить я.

— Как это домой?! — завопила Тамарка.

— Как это домой?! — поддержали её жены, растерянно глядя на опустевший стол.

— Не сидеть же мне здесь вечно, — оправдывалась я, в глубине души уже ругая себя за жадность.

Живот мой был словно барабан, по этой причине долго стоять я не могла. Пришлось вернуться в своё кресло.

— Чего вы от меня хотите? — чтобы поскорей избавиться от надоевших жён, сразу перешла я к делу, с трудом сдерживая отрыжку.

— Вот, — подсунула Тамарка свои бумаги, — подпиши. Подпиши и пировать начнём.

«Я уже попировала,» — подумала я и, икнув, спросила:

— Что это?

— Это твой отказ от управления акциями Прокопыча, — честно призналась Тамарка. — Если ты откажешься, акциями по-прежнему буду управлять я.

«Фрол Прокофьевич жив, — подумала я, — и в этой бумаге нет никакого смысла, но из вредности сразу не подпишу. Слишком легко в этой жизни все достаётся Тамарке. Там она от налогов запросто уходит, тут она акции прикарманивает. И все беспрепятственно. Должен же хоть кто-то, если все это и не пресечь, то хотя бы создать ей сложности.»

— Где завещание моего драгоценного Фрысика? — спросила я и по тому, как забегали глаза Тамарки, поняла, что попала в цвет.

— Завещания у меня нет, — сказала она протягивая бумагу, которую я уже читала. — Завещание выдадут тебе, но лишь тогда, когда труп найдётся.

Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительно говорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…

Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон, даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?

— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. — По-твоему это документ?

— Я и не говорила, что это документ, — принялась оправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставит меня в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение. Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.

— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела права давать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после его смерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вот мне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой я могу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом ты узнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!

Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала и загнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, а Тамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно, ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей с ней ещё дела делать…

Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала в полнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взялась командовать.

— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку. Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить, так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка, радуясь бесполезности своих действий.

Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями, оживились.

— И что теперь? — спросила Полина.

— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, на собрания ходите, а я умываю руки.

В воздухе повис вопрос.

Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был в глазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело, которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненависти они попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это не то, суррогат. Да и я сразу же сдалась.

— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.

— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.

— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.

Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала больше всех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечно много.

Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших в силки тёмных страстей женщин.

— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — с истеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.

Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалось на части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы о чудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.

Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогой думала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его, страдающих от ненависти и любви жён.

Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустно спросила:

— Мама, ты очень спешишь?

— Конечно, — заверила я.

— Мама, но что же нам делать?

Я изумилась:

— Ты о чем?

— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У него даже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты же можешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам его труп, Мама!

Дверь распахнулась и вошёл официант, снова впустил звуки «негра».

«Мама осталась одна, мама привела колдуна, ну и что, что зомби, зато он встал и пошёл,» — пели «Запрещённые барабанщики».

— Найдёшь, Мама? — спросила Тамарка, знаком приказывая официанту ждать.

— Куда я денусь, — со вздохом ответила я.

— Найди, Мама, умоляю.

— Машину, Тома, дашь? Сегодня мне может очень понадобиться.

— Дам, дам, Мама, что хочешь дам, только найди… Найдёшь?

— Если машину дашь, постараюсь, — заверила я, поспешно покидая безутешных жён.

«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили, ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра…» — провожали меня ростовские ребята.

«Какой же чудак так полюбил эту песню?» — подивилась я.