На пороге выросла Майя, и все ахнули. А Ева шепнула на ухо Евдокие:

— Мессалина явилась. Рискнула. Что сейчас будет! Или пан, или попал.

— А по-моему сейчас будет ласковый хай, — ответила Евдокия и почти не ошиблась.

Майя скривила лицо и прорыдала:

— Ирочка, миленькая, прости меня, если можешь. Если хочешь, грохни меня, но я не смогла, не усидела одна. Такая тоска-а-а! — надрыно завыла она. — С ума сойти можно!

И Ирина, заливаясь слезами, обняла подругу предательницу и простонала:

— Да чего уж там, не держу на тебя зла-а.

И с тех пор уже Майю она от себя не отпускала: по левую руку ее посадила — по правую Миша Казьмин сидел и сверлил разлучницу презрительным взглядом.

А Майя, виною омытая, кротко себя вела, но Евдокия в кротости этой затаенную обиду почуяла и угрозу. Угрозу непонятно кому. И обиду непонятно с чего.

— Майка не просто пришла, что-то затеяла, — шепнула она Еве.

Та лишь зло прошипела:

— Убила бы тварь.

Евдокия изумилась:

— А ты здесь причем? Это Ирина должна ее убивать.

— А Ирка уже и не смотрит на нас, целуется, блин, с вражиной. Вот она, благодарность. Оказывается, для того, чтобы тебя любили, нужно гадким все время быть, а потом вдруг осчастливить одним хорошим поступком. Рецепт до безобразия прост. А Майка на сложности и не способна, — заключила Ева и удивилась: — Дуська, а где твой пес? Под столом его нету.

Евдокия полезла под стол и собаки не обнаружила.

— Надо срочно его искать, — шепнула она подруге, — пока Бродяга дел здесь не натворил.

Ева злорадно пропела:

— Да-аа, «собакевич» знатно покушал, ты постаралась. Теперь у него найдется что оставить на Иркиных коврах и диванах.

Подхлестнутая этой фразой Евдокия поспешила на поиски пса и тут же его нашла. Бродяга скромно дремал в прихожей, зажав меж передних лап белый конверт: игрушку себе приготовил, да сморенный сном, поиграть не успел — на коврик с обувью завалился, придавленный вкусным обедом.

Евдокия одной фразой охарактеризовала состояние пса:

— Вот оно, непереваримое счастье пришло, — и извлекла из облезлых лап белый конверт.

Это было письмо Ирине Латыниной посланное на адрес редакции. Похоже, что анонимное.

Секунд пять Евдокия боролась с собой, а потом письмо прочитала. В нем сообщалось, что Латынин Зиновий Давыдович намеревается провести эту ночь в мотеле с Багрянцевой Майей. И подпись: доброжелатель. И дата внизу.

«Число вчерашнее, — констатировала Евдокия и мысленно возмутилась: — И еще Ева будет выгораживать эту Ирину. Видимо Ирка в Париже была, но вернулась чуть раньше: не утром, как говорит, а поздно вечером накануне убийства. И сразу в редакцию заглянула, а там письмо. Вот она и помчалась в мотель».

Потрепав по ушам сонного пса, Евдокия его похвалила:

— Молодец, третий раз мне уже помогаешь. Сначала туфли обнаружил, потом — карьер, а теперь и письмо. Ты не Бродяга, ты пес, который все знает.

Евдокия знаками вызвала Еву и показала письмо. Та прочитала и восхитилась:

— Дуська, ты просто Холмс!

Евдокия кивнула на пса:

— Не я, это все он.

— Он? — не поняла Ева. — Как это — он?

— А вот так. Сначала рядом с туфлями Ирины улегся, как бы на глину мне показал. Потом угодил в карьер, как бы давая понять, что карьер далеко и в нем глина. А теперь откуда-то из Иркиных покладушек притащил это письмо.

Ева с интересом уставилась на Бродягу и спросила, обращаясь к нему с уважением:

— Это правда? Это ты такой умный у нас, Собакевич?

Но Бродяга ей не ответил — он спал.

— Евусик, я тебя умоляю, — пропищала вместо него Евдокия, — факты о жутком нам говорят. Ты их учти. Если Ирина к тебе придет, ты ей дверь не открывай, даже если будешь совсем не одна, а…

Смущенно запнувшись, она все же закончила:

— Не одна, а с моим Бобом. И вообще, лучше ты замки поменяй.

— С чего это? — опешила Ева.

— Сердце мое не на месте. Ирина Заю похоронила и примется за свое. Вот увидишь, сегодня же кровь появится. Попомнишь мои слова.

Так и случилось. И даже не так, а страшней.

Вернувшись с поминок, Евдокия спрятала пса на балконе и остаток дня провела за беседой с супругом. Он поделился своими успехами, она рассказала ему про поминки. Не все, а лишь то, что безвредным сочла. Лагутин к Ирине чувств не питал, но и убийцу в ней вряд ли увидел бы. Во всяком случае Евдокия рисковать не стала — и без того ей хватало менторства мужа. Поэтому ночью она легла в своей комнате, сославшись на женские недомогания. На самом деле она ждала звонка, и Ева ей позвонила.

— Дуська, ты просто колдунья! — прошипела она. — Просто Вагнер какой-то! Я от страха сейчас умру!

— Что, опять кровь?! — содрогаясь, воскликнула Евдокия.

— Если бы! Теперь уже хуже! Боб сегодня в двери поменял замки, и мы с ним ночью…

— Пожалуйста, без постельных подробностей. Я готова слушать только о деле.

Ева обиделась:

— О деле и говорю. Короче, только что Ирка ко мне ломилась.

— Ломилась?!

— Ну не совсем… Короче, хотела придти.

— И что говорила?

— Что-то плела про судьбу, мол что-то решается, мол помощь моя нужна… Ты только представь, это в третьем часу-то ночи! И ненормально настойчивая была.

— Ой, мама моя дорогая! — пискнула Евдокия. — Именно этого я и боялась.

— А я про что! — согласилась с ней Ева. — Короче, как ты и приказала, я Ирку отшила. Боб у меня, говорю, и маньяк по ночам шурует. Так что дома сиди. Утром судьбу твою и решим.

— Ой, мамочка, мамочка, — запричитала опять Евдокия. — А Ирка в ответ?

— Хорошо, говорит, я дома останусь. На том и простились. И вот тут-то, Дуська, слушай меня! Вот тут-то самое страшное и начинается. Только трубку я положила, Боб твой с кухни зовет…

— Неужели на кухне кровь! — пискнула Евдокия.

— Далась тебе эта кровь! — взбесилась Ева. — Невовремя перебиваешь меня, весь накал нарушила. Вполне возможно, что Ирке уже надоело с кровью шутки шутить. Ты Дуська права, мания у нее. Я сегодня ей Боба расхваливала…

— Зачем?

— Хотела бедняжку приободрить.

Евдокия пожурила подругу:

— Странный ты выбрала способ. Ирина осталась одна, а ты Бобом, умным да красивым моим, глаза ей бессовестно колешь. Мол, вот я какая, далеко тебе до меня. Ох ты и стерва!

— А почему бы и нет? — обиделась Ева. — Она же подруга. Вот пусть и радуется теперь за меня, раз мне счастье на старости лет подвалило. Эх, Дуська, не сегодня — завтра тридцатник, еще в прошлом веке выйти замуж должна бы, да все некогда. Вот сейчас этим вопросом и подзаймусь.

— На Боба моего не рассчитывай, — отрезала Евдокия и сердито напомнила: — Ты, кажется, что-то рассказывала. Позвал тебя с кухни Боб, а дальше-то что?

— А дальше полный завал! — пришла в оживление Ева. — Ирка сбрехала, что из дома звонит, а Боб в окно тычет и говорит: «Посмотри, кто это там из подъзда только что вышел? Не Ирина ли ваша? Очень похожа». Я глянула: «Точно! Она!»

— Ой, мамочка!

— Именно, «мамочка»! Тут и у папочки намокнут штаны. Представляешь, Дуська, черным платочком накрылась и крадется безлунной ночью мимо кустов. Хотела стерва меня на улицу выманить да и прирезать в моих же кустах тем ножом, который ты в шкафчике видела.

— Ой, мамочка! — снова пискнула Евдокия и завершила картину: — А перед этим Ирка страхом твоим насладиться хотела, кровью на клавишах собиралась тебя попугать, да дверь не смогла открыть.

— Точно, Боб замки поменял и Ирку оставил с носом, — торжествуя, воскликнула Ева и тут до нее дошло, что для радости места как раз и нет. — Дусечка, — запричитала она, — это что же теперь получается, это Ирка охотится что ли теперь на меня? Раз так, рано или поздно точно пришьет, — трагически заключила она.

Евдокия с ней согласилась:

— Именно так.

— А что же мне делать?

— Боб сейчас где?

— Рядом стоит, — промямлила Ева. — Да и что из того? Ирка Заю уже убила. Заю, здоровяка. Что ей твой хлипкий Боб?

— Немедленно дай ему трубку, — отрезала Евдокия, — и хватит, Евусик, паниковать.

Борис трубку взял и сестре сообщил:

— Дуняша, я в курсе твоих гипотез. Не все разделяю, но зерно разума в бреде сознания есть.

— Боб, умоляю, не спускай с Евы глаз в ближайшие дни ни утром ни днем.

— Охотно, — ответил Борис. — И ночью не оставлю одну. Кстати, о панике. Бороться с маньяком проще простого, кто бы он ни был. Если следовать его логике и упорной системе, то достаточно ночью мимо кустов не ходить. Ночи вообще целеобразней проводить в теплой постели, как это делаю я.

Боб сказал это таким гнустным тоном, что Евдокия представила, как он держит трубку одной рукой, а другой обнимает Еву и тянется к ней губами.

— Спокойной вам ночи, — рявкнула она и гневно отбросила трубку.

Борис растерялся:

— Вот дуреха, на самом интересном разговор прекратила. И неизвестно что собирается предпринять. Вот чем она сейчас занимается? Кто это знает?

— Я знаю, — ответила Ева.

— Чем?

— Молит бога чтобы Ирка меня пришила в кустах. Но фиг им, не дамся. Я вообще из дома не выйду. Буду с утра до ночи в постели с тобой лежать.

— Надеюсь, не только лежать, — игриво усмехнулся Борис.

Ева грациозно завалила его на кровать и прошептала:

— Надежды юношей питают.

— И почему твоя мама не назвала тебя Надеждой? — выключая свет, риторически поинтересовался Борис и, целуя Еву, добавил: — Век бы тобой питался.

А Евдокия тем временем ревновала. И все же, Ева ошибалась, утверждая, что подруга желает ей зла. Евдокия ревновала, но совсем не желала зла любовнице брата — она за нее волновалась. Евдокия усердно сочиняла сценарии будущих преступлений Ирины, и выходило все страшней и страшней. По всем признакам получалось, что Ирина не собирается медлить и намерена в ближайшее время Еву убить.

В конце концов нервы не выдержали у Евдокии, и она позвонила подруге. Но Ева не отвечала. Тогда Евдокия набрала мобильный Боба. Боб тоже не отвечал. И Евдокия запаниковала.

— Надо идти! — решила она.

И тут же восстал голос разума: «Куда? К Еве? Ночью! Одна! По городу! Надо Ленечку разбудить!»

Едва она так подумала, как раздался телефонный звонок. С криком «Ева, наконец-то она!» Евдокия схватила трубку, но это была Майя.

— Дуська, срочно выручай, — потребовала она. — Позвони мне на мобильный.

— Зачем? — удивилась Евдокия.

— Я его потеряла.

— Опять?

— Да, я все время его теряю, — с какой-то неясной гордостью пожаловалась Майя. — Понимаешь, я тут не одна, ну он, конечно, отпадный мужчина.

— И ты звонишь среди ночи, чтобы сообщить потрясающую весть, что у тебя завелся новый любовник, — раздраженно констатировала Евдокия. — Что может быть банальней?

— Нет, я звоню, чтобы ты помогла мне найти мой мобильный, а любовник совсем не новый, а даже наоборот, — с обидой ответила Майя. — Это Трифонов Юрий Иванович, старый козел. Ты его знаешь, вы виделись несколько раз. Дуся, ты мне позвонишь?

— Сама себе и звони, — отрезала Евдокия, — совсем у тебя совести нет.

— Совесть есть, ума маловато, — самокритично заметила Майя. — И почему я не догадалась, что и без тебя обойтись могу? Ну прости, Дусенок. Пока! Целую-целую! Завтра все тебе расскажу!

— Смотри не забудь, — буркнула Евдокия.

После бестолкового разговора с подругой внутренний нервный накал упал, и она успокоилась.

«Я же знаю теперь кто маньяк, — рассудила она, — значит буду сверхосторожной. Ленечку не надо будить. Он мне не поверит. И не отпустит из дома. И сам не пойдет, а мне ничего не грозит до тех пор, пока Ирина на Еву охотится».

С этой мыслью она из квартиры и выскользнула. Чтобы охрану гаража не будить, решила пешком добежать до подруги — благо недалеко. Уже подходя к подъезду Евы, Евдокия заметила пса. Не решаясь идти с ней рядом, Бродяга плелся позади, но дистанцию сохранял аккуратно.

— Как ты выскочил, глупый? — удивилась она и тут же порадовалась: — Это даже и хорошо. Какая ни есть, а охрана.

Пес важно задрал облезлую морду.

«Знай наших», — прочитала Евдокия в его глазах и приказала:

— Не вздумай в подъезд заходить. Здесь, на крылечке сиди. Я скоро.

Однако, скоро не получилось. Долго, долго жала она на кнопку звонка — Ева не открывала. Евдокия даже себе позволила робко (слегка) ногой постучать — бесполезно.

— Умерли они что ли? — прошептала она и, ужаснувшись, захотела кричать, звать на помощь соседей, но передумала, потому что мелькнула мысль:

«А что если Евка Боба моего собой так упахала, что спят теперь оба без задних ног. У них сон мертвецкий, а я панику зря подниму. Вот будет позорище!

Но что же делать?»

И Евдокия выход нашла: надо бежать к Ирине!

Если дома она, значит Боб и Ева в порядке. Времени немного прошло, авось зла совершить не успела.

Ирина была дома — нервная, всклокоченная и растерянная. Увидев в четыре утра на пороге своем Евдокию, она закричала:

— Что случилось?

Та спокойно пожала плечами:

— Ничего, просто мимо тебя проходила и решила зайти.

Ирина, не в силах сказанного постичь, молчала.

«Ну ты даешь!» — говорили ее глаза.

С деланым равнодушием Евдокия спросила:

— Ты, кажется, чем-то взволнована?

Ирина кивнула:

— Да.

— Чем?

В лице Ирины мелькнули испуг и смущение.

— Ты меня не поймешь, — прошептала она.

Евдокия взяла ее за руку и ласково попросила:

— Говори, обещаю: я все пойму.

— Нет!

Ирина неловко оттолкнула подругу: ее рука угодила в грудь Евдокие, но вместо мягкой упругой плоти наткнулась на нечто твердое, торчащее из кармана.

— Дося, что там? — спросила она.

Евдокия не стала лгать:

— Твое письмо.

— Мое письмо? — поразилась Ирина. — Я сто лет никому не писала.

— Зато писали тебе.

— Мне?

Несмотря на то, что изумление подруги казалось совершенно искренним, Евдокия ей не поверила.

— Да, тебе, — сказала она, — и не притворяйся, пожалуйста. Это письмо я нашла у тебя в квартире. Точнее, не я, а Бродяга.

— Бродяга? Ничего не пойму, какой бродяга? Откуда в моей квартире бродяга? — растерянно пролепетала Ирина.

— Хватит ваньку валять, — прикрикнула Евдокия. — Бродяга — мой пес!

— Ах, да, пес Бродяга, и что он?

— Он умыкнул письмо во время поминок.

— У кого-нибудь из гостей, — предположила Ирина. — Письмо не мое.

— Но письмо тебе адресовано, — глядя подруге в глаза, воскликнула Евдокия и с удивлением прочитала не только растерянность, но и смятение, и ошеломление в ее лице.

Все эти чувства говорили о том, что Ирина совсем не играет, (так притвориться нельзя) она натурально потрясена.

— Мне письмо? — закричала Ирина. — Что там? Дай я прочту!

Не веря своим глазам, но доверяя фактам, Евдокия ядовито спросила:

— Не хочешь ли ты сказать, что не читала это письмо?

— Как я могла прочитать, когда оно у тебя? — удивилась Ирина.

Евдокия подумала: «Одно из двух: или Ирка актриса сверхгениальная, или не помнит совсем ничего, потому что крыша поехала».

— Что ж, — сказала она, — возьми, почитай.

Ирина долго читала короткий текст, а потом тупо уставилась на Евдокию:

— Дося, что это?

— Там же написано.

— Но я понять не могу. Кто написал?

— Какая разница, — рассердилась Евдокия. — Дело не в том, кто писал, а в том, что было после письма.

— А что было после письма?

— Умер Зая! В связи с этим ты ничего рассказать мне не хочешь? Кажется, ты собиралась.

— Да-да, — затрясла головой Ирина. — Конечно же я расскажу, только с духом вот соберусь. Дай мне минуту, и все расскажу. Ничего не скрою. Только тебе. Никому другому.

Бессмысленный ее взгляд блуждал, но глаза горели каким-то странным шальным огнем, от которого у Евдокие холодело за пазухой.

— Да-да, сейчас, подожди, — рассеянно лепетала Ирина, перебирая пиджак дрожащей рукой.

«Все сходится, — подумала Евдокия, — все сходится, черт возьми! Как это ни жутко и ни печально, Ирка маньячка. Мама моя дорогая, какие сумасшедшие у нее глаза! До самых костей пробирают. Ирка маньячка! Даже внешне я могу это определить, не говоря уж о том, что я заявилась к ней в дом среди ночи, а Ирка не в ночной рубашке встречает меня, а в костюме. Куда она собралась? Или откуда-то пришла? Господи! Боб! Ева!»

Ноги у Евдокии подкосились, она рухнула на диван, рядом с Ириной и простонала:

— Господи! Спаси и помоги!

Ирина вздрогнула и, словно очнувшись, сказала:

— Все, я собралась. Теперь я тебе расскажу.