Безысходность брата передалась Евдокии — она пришла в ужас и мгновенно восстала.

— С чего ты маньяк? — закричала она, нервно забегав по коридору. — Флакон, полный крови? Ерунда! Что с того, что флакон? Да его кто угодно мог тебе подложить!

«Пенелопа и подложила!» — мысленно решила она и с убежденьем заключила:

— Маньяк хитер и затейлив. Он игрушки играет. Его творчество — зло. И зло — его творчество. Внешнему я не верю. Верю только тому, что внутри, а внутри у тебя нет маньяка. С каких своих ощущений ты маньяком себя посчитал? Что у тебя внутри? Только добро. Братик мой дорогой, ты же самый лучший на свете. Где они, доказательства? Сам подумай, с чего ты маньяк? Ты святой!

Уговаривая задумчивого и застывшего столбом Бориса, Евдокия ни на секунду не оставляла его в покое. Она дергала его за руки, тормошила — наконец он взорвался и закричал:

— Черт возьми! Не трогай меня! Отойди! Не маньяч перед глазами!

— Не маяч, — машинально поправила Евдокия.

— Да, не маяч, — согласился Борис. — Лучше присядь и хорошенько меня послушай.

Евдокия послушно присела на табурет, он же с жаром воскликнул:

— Где доказательства — хочешь ты знать? Пожалуйста, есть доказательства. Я, как никто, вижу себя изнутри и могу с очевидностью полной сказать: я не такой как все!

— А какой? — испуганно выдохнула Евдокия.

— Я маньяк! Настоящий маньяк!

Евдокия снова вскочила и, заметавшись по комнате, начала причитать:

— О господи! Как такое возможно? Мама моя дорогая! С чего вдруг мой брат — маньяк?

— А с того! — с ожесточенным напором воскликнул Борис. — Сама посуди, кто я такой?

— Кто ты такой?

— Я не лгу! Не хитрю! Не ворую! Одеяло на себя не тяну! И не завидую! И не возношусь над другими! Денег совсем не ценю! В долг не беру, но даю и назад никогда не потребую! Я матом совсем не ругаюсь! О женщинах пошлостей не говорю! Всех людей уважаю! Благодарность имею! Добро ценю! Верю в мужскую дружбу! Верю в любовь! Верю в высшую справедливость! И в честность нашего государства! И при этом мне уже 26! И я почему-то не тряпкой, мужчиной считаю себя! И все с этим согласны! Так кто я по-твоему, если не полный маньяк?

Из перечисленного все было так — Борис нигде не сгустил и не преувеличил. Евдокия зашла в тупик. Жизненный опыт ей говорил, что имея такие качества выжить в России практически невозможно (других она стран не знала), но Борис продолжал как-то жить. И порядочностью своей он пробивал иногда неприступные крепости…

Правда, чаще сворачивал с прямого пути в закоулки, ведущие совсем не к вершинам. — К оврагам бесславия и нищеты те закоулки вели. Имея образование, ум, таланты, энергию и чистую душу Бориса, должно бы пользу отечеству приносить, а не прозябать на задворках безделия. Назвать делом то, что доверило общество брату, Евдокия никак не могла и впервые оценила трагедию Боба.

«Мама моя дорогая! — ужаснулась она. — Бог дал ему столько силы, ума и таланта, что хватило бы на весь мир, но нигде это не пригодилось! И он, бедненький, все это понимает, и как-то должен с этим мириться! Точно, не выдержал Боб! С ума он сошел!» — сделала единственно верный вывод потрясенная Евдокия и закричала:

— Надо срочно тебя лечить!

— Очень надо, — согласился Борис и потащил сестру к выходу.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Сейчас узнаешь. Надеюсь, ты на машине?

— Да, да, — кивая, ответила Евдокия, и по телу ее прошел мороз.

— Не возражаешь, если я сяду за руль? — спросил Боб, первым выскакивая из подъезда, хотя раньше он женщин всегда вперед себя пропускал.

— Да-да, конечно, садись, — ответила Евдокия, решив теперь всегда с ним соглашаться.

Соглашаться, причем, без лишних вопросов.

«Вопросы могут его возбудить», — опасалась она.

Хотя внешне казалось, возбуждать Боба больше и некуда, Евдокия считала, что резерв природа оставляет всегда. Именно поэтому она согласилась ехать в любом направлении, а потом согласилась покинуть машину и подняться к квартире покойной Ирины Латыниной. Когда они подошли к ее двери, Борис достал из кармана связку ключей и начал попеременно совать их один за другим в замок.

Евдокии хотелось спросить: «Что ты делаешь?!» Но она героически промолчала. Борис ничего не объяснял, а лишь приговаривал:

— Сейчас-сейчас, сейчас все увидишь сама.

Евдокия действительно вскоре увидела как одни из ключей послушно провернулся в замке, и дверь открылась. Но, против ее ожиданий, Борис не вошел в квартиру Ирины. Закрыв на ключ дверь, он зло ухмыльнулся и подал команду:

— За мной!

И потащил Евдокию в машину. На этот раз он зарулил в зеленый двор Майи. У дверей ее опустевшей квартиры произошло то же самое: Борис достал связку ключей и, покопавшись, открыл и этот замок.

— Видишь, что делается, — с чудовищным торжеством изрек он и опять потащил Евдокию в машину.

Там он потряс перед ее носом связкой ключей и сообщил:

— Здесь ключи от квартиры Евы, и от вашей квартиры. Заметь, Ева мне ключ не давала. Сегодня я видел сон, очень странный. Не стану весь пересказывать, но был в нем один эпизод…

Подумав, Борис усмехнулся:

— Да нет, и эпизод не нужен тебе. Скажу результат: проснувшись, я заподозрил неладное. Полез в карман, а там связка ключей. Что за ключи? Как попали в карман? Ничего не помню. Мелькнула догадка — решил проверить. Начал конечно с Евы. Позвонил на мобильный и, узнав, что Ева в консерватории, поехал к ней, открыл дверь и…

— Все как во сне, который ты видел, — продолжила Евдокия, — кровь на клавишах.

Борис благодарно взглянул на сестру и сказал:

— Одна ты с полуслова меня понимаешь. Да, так и было, ночью я видел во сне, что пачкаю клавиши, а утром все подтвердилось.

Евдокия схватилась за голову:

— И флакон оказался в кармане!

— Да, и связка ключей — в другом. Теперь ты понимаешь, что со мной происходит? Теперь тебе ясно, почему я такой?

— Какой? — растерянно прошептала Евдокия.

— Правильный, — горестно вздохнул Боб. — Порядочный до безобразия.

— Безобразие здесь не при чем, ты очень хороший!

— В том-то и дело! Даже если с лупой войти в мою жизнь, только порядок в ней и найдешь.

Она удивилась:

— И чем это плохо?

Борис рассердился:

— Да тем, что нормальный человек, если к нему присмотреться, выглядит неприглядно: в погоне за благом он унижается, воюет и лжет. А все почему? Потому что в стремлении себе угодить человек то попадает в рабство, то в разбойника превращается и все подряд хватает, а ему не дают. Вот тут-то он нападает и защищается тем, что под руку подвернется: дубина — значит дубиной, соломина — значит соломиной, а уж если в руке окажется нож, тут уж держись — у любого он все отнимет и присвоит себе. При условии, разумеется, что нет ножа у того любого.

Евдокия озадаченно потрясла головой и робко спросила:

— Боб, ты о чем? Что-то я не пойму.

— Это я образно говорю. Объясняю, почему современный человек такой нехороший.

— И почему?

— Потому, что соблазнов много. Он хочет всего, и весь мир его враг.

— Враг? — удивленно воскликнула Евдокия. — Почему же обязательно враг?

Борис усмехнулся:

— А кто он? Друг, что ли? Коли друг, так почему человеку сам все не отдает? Почему буквально всего добиваться едва ли не зверски от мира нужно? Конечно враг, — подытожил Борис. — Из этого следует, что человек постоянно в войне с этим миром, а все хорошее он поглубже прячет в себе, чтобы никто не воспользовался. В человеке добро и зло переплелись, он же себя разрывает: плохое тянет наверх, а хорошее прячет в глубины души. Я же наоборот: плохое оставляю в себе, а хорошим наизнанку из какой-то неясной дурости выворачиваюсь! Выворачиваюсь!

Евдокия всплеснула руками:

— И довыворачивался! Был бы как все, не держал бы в себе плохого, почаще его выпускал бы, глядишь и пронесло бы! А теперь зло до критической массы скопилось и начало вырываться из тебя по ночам, когда ты спишь и сам себе не хозяин!

Борис подтвердил:

— Да, получается, что я потому и хороший, что разгружаюсь незримо. Двойную жизнь я, Дуняша, веду. Днем святой, а ночью из меня выбирается дьявол и режет, режет людей!

С воем он заключил:

— Это-оо невыносимо!

— Мама моя дорогая! — заплакала Евдокия. — Надо Ленечку вызывать!

Борис схватил сестру за руки и горячечно зашептал:

— Нет, Леонида не надо, не надо его, умоляю, я справлюсь, справлюсь сам, вот увидишь, убивать больше не буду, к кровати себя привяжу…

— Да тут же себя и отвяжешь, — оборвала его Евдокия. — Не хотела тебе говорить, да только вижу, что и у меня не все ладно. Открою секрет: я хожу по ночам.

— Как?! И ты? — ужаснулся Борис. — Я уж несколько месяцев как по крышам брожу. Лунатизм со мной приключился.

— Вот видишь, симптомы новые появились, совсем одинаковые: у тебя лунатизм, у меня лунатизм. И болезнь у нас тоже одна.

— Неужели лунатизм, это продолжение нашей болезни?

Евдокия кивнула:

— Именно. Если дело так дальше пойдет, то кто может мне гарантировать, что и я не схвачусь за нож? Видишь опасность какая назрела. Нет, ты как хочешь, а я мужу должна рассказать.

— Раз так, хорошо, — согласился Борис. — Только дай мне несколько дней. С духом хочу собраться. Я не трус, но мне страшновато.

— Бояться не надо. Ленечка тебя не потащит в тюрьму. Он будет тебя лечить.

— Это да, но как я могу признаться? Я убивал людей! Женщин! Ты об этом подумала?

— Думаю.

— Нет, так сразу признаться я не могу. Дай мне время. Немного: день или два.

Евдокия вознамерилась брату ответить отказом, но зазвонил мобильный. Прижав трубку к уху, она после паузы грустно вздохнула и сообщила:

— Сам господь дал тебе несколько дней.

— Что случилось? — удивился Борис.

— Ленечка мне звонил, в командировку он уезжает. Просит срочно быть дома. Не стану же я рассказывать ему о тебе на ходу.